Глава 37
ШОУ ДВОЙНИКОВ
Стражники возмущенно загудели и потащили меня за собой.
– Да не говорила я!
– Язычок твой, Грушка, не всегда тебе друг, – бросил гневно командир отряда, склонившись к моему уху.
Видно, девчонка, за которую меня принимают, и здесь отметилась.
Что ж делать-то теперь?
Я попыталась упереться в дверях, но разве моим тонким ручкам состязаться с ручищами древнерусских добрых (или недобрых) молодцев? Только и успела заметить ехидный взгляд подлеца Светунца. Меня вытащили на улицу и под свист и улюлюканье наблюдателей потащили к княжескому терему. В дверях мы столкнулись с новым лицом в этой трагикомедии. Это был русоволосый молодой мужчина с простоватым, добродушным лицом.
– Малинка?! – крикнул он, прищурившись. – А куда это вы ее тащите?
Если посетители кабака дружно видели во мне Грушку, то этот принял меня за другую.
– Помогите! – рванулась я к нему.
– Отпустите Малинку! Это же невеста моя! Кузнеца Власа Славия дочь!
– Да, это я!
Рано я радовалась, моего новоявленного «жениха» ухватили Светунец с друзьями за руки и потащили назад. До меня еще доносились голоса:
– С ума ты, Вернидуб, что ли, сошел?
– Это Грушка, гулящая девка, пущай посидит в яме!
– Уж не хворь ли у тебя с глазами приключилась? Меня видишь?
Без суда и следствия, не обращая внимания на мои крики: «Я буду жаловаться князю! Я буду жаловаться на князя!», меня спустили на веревке в глубокую яму и надвинули сверху решетку. А куда Кащея дели, вообще не видела.
Провалили мы миссию. Скоро обнаружится, что настоящие Груша и Лазарь гуляют на свободе и ни слухом ни духом не знают о сегодняшних событиях в «Старом сапожнике».
Какой срок, интересно, здесь дают за самозванство? А вдруг сочтут нас колдунами? Интересно, тут не практикуется сожжение на костре? Или причастность к ведьмовскому народу здесь проверяют погружением подозреваемых в воду: не утопла – ведьма, утопла – значит, невинная была? Я еще немного порылась в мозгах, выуживая сведения об отношении в разные исторические времена к необъяснимым явлениям. Ой, кажется, нужно сматывать удочки, пока трамваи ходят.
Я внимательно осмотрела свою «камеру предварительного заключения» и не нашла никаких возможностей для побега. Улеглась головой на сумку (ее пытались конфисковать, но, когда я закричала, что там «предметы женской гигиены», оставили) и, размышляя, как там Кащей, незаметно для себя уснула.
– Малинка! Малинка, чтоб тебя днем и ночью, и только я! Малинка!
Во сне я превратилась в сорокадевятикилограммовую сочную ягоду малину, которую кто-то пытался съесть.
– Малинка! Сонь тьмутараканская! Просыпайся!
Меня больно щелкнул по носу камешек, и я испуганно подскочила. Кто? Что? Бежать? Куда?
Тьфу ты, чего только не покажется спросонья, бежать-то некуда, и я собралась досмотреть свой странный сон.
– Малинка!
Наконец-то до меня дошло, что сиплый шепот доносится сверху. Я подняла глаза. Тяжелая решетка была сдвинута в сторону, и в яму заглядывало румяное лицо добра молодца, называвшего меня намедни Малинкой и своей невестой.
Кажется, дела начинают сдвигаться с мертвой точки! Если этот древнерусский богатырь считает себя моим женихом, он просто обязан спасти свою суженую от тягот заключения.
Как же его там называли? Вернидуб, вот! Точно!
– Я здесь!
– Веревку лови!
Я живо набросила на плечо сумку, подхватила веревку и, упираясь ногами в стену, подтягиваемая «женишком», выбралась на поверхность.
Здоровый, как медведь, Вернидуб подхватил меня, облапывая ручищами где только можно (и где нельзя – тоже). И только я рот открыла «спасибо» сказать, закрыл мне его поцелуем.
– Мм, – попыталась я совершенно безрезультатно вырваться, – мм!
А совсем даже неплохо они целуются в своем Китеже!
Когда он отпустил меня, минут через пять, я даже не нашлась что сказать, а он отстранился, оглядев меня страстным взглядом.
– Да ты еще краше стала, Малинка! А целуешься… Стой, а кто это тебя так научил? Когда успела? – Взгляд его потемнел.
– Что ты, Дубушка! Это оттого, что ты меня из тюрьмы вызволил, чувства во мне проснулись особые, само собой так получилося. – Я стеснительно опустила глаза.
– На пользу тебе яма пошла, милая моя. И называешь меня как ласково, раньше только Дубинушкой кликала.
И Вернидуб снова собрался целоваться:
– Стой, Дубушка! Нам отсюда убираться побыстрее надо, пока стража не подоспела.
– Да стражники Стоян и Ломонос беспробудным сном уже спят.
Неужели он из-за меня двух людей замочил?!
– Знаешь, сколько я медовухи им приволок? – ухмыльнулся «жених» и полез мне под сарафан.
Да, что-то строгим нравом в Китеже девицы не отличаются…
– Дубушка! Давай уходить, не они, так другие явятся.
– Точно. Помешают любиться нам с тобой. А я такого не люблю. Так пошли, вот только до травушки-муравушки доберемся, и…
– Слушай, Дубушка! Только нам нужно сначала того парня, которого стражники вместе со мной забрали, освободить.
– Что-о?! Лазаря?! Так это ты с ним целоваться училась?! Говорил мне Светунец…
– Да не Лазарь он. Честное слово! Это брат мой, как говорится, единоутробный.
– Не было у тебя брата отродясь!
– Так я тоже о нем только вчера узнала.
– Да откуда он взялся? И почему с Лазарем так схож?
– Ах, Дубушка, там такая запутанная история и длинная. Я тебе все-все расскажу. Только не сейчас. Брата моего спасти надобно и из города вывести, как только Китеж из озера вынырнет.
– Не могу поверить, – схватился за ворот рубахи Вернидуб. – Больно он на Лазаря похож.
– Успокойся, милый. А ты к Лазарю домой сходи да проверь. Спит он, настоящий-то Лазарь, небось седьмой сон видит.
– Пойду, Малинка. Не обижайся, но проверить должен, слишком дивно все.
Вернидуб отвел меня в какое-то укромное место между постройками и велел ждать, никуда не высовываться.
К счастью, вернулся он довольно быстро и, лукаво улыбаясь, подошел ко мне.
– Ну что? – Я вдруг испугалась: а что, если он настоящего не нашел?
– Есть, – кивнул богатырь. – Не совсем дома и не совсем спит, но есть Лазарь. Теперь верю, что это твой брат, и вытащить помогу. Только прежде поцелуй с тебя.
– Не время…
– Один. А то не пойду брата твоего выручать.
Шантажист. Приходится соглашаться.
Еще минут через десять, когда мы закончили целоваться, я почти забыла, куда нам еще нужно сходить. Ах да, спасти Кащея!
Вернидуб взял меня за руку и повел мимо построек к яме, в которую бросили Бессмертного.
– Эй, братик, ты тут?
– Да тут он, точно, я сам видел. Вас как забрала стража, я все время наблюдал, думал, как свою милку освободить.
– Спасибо, Дубушка… А что ж он не отвечает?
– Может, дрыхнет, как ты. Я и тебя добудился еле-еле, это у вас что, семейное? А может, не пришел еще в себя. Приложили-то его крепко.
– Ой, он хоть живой?
– Добра молодца одним ударом не сгубить. Полежит-полежит и оклемается.
– А как же мы его вытащим?
– В яму придется тебе лезть, сладкая моя, – цокнул языком Вернидуб. – Меня-то ты не удержишь. Спустишься, брата вот этим напои. – Парень вытащил из-за пояса кварту и протянул мне.
Ручки мои, ножки мои, люли мои! У меня все тело уже саднит от этих ям. Но хочешь не хочешь, а пришлось спускаться.
Кащей не двигался, я даже перепугалась, но дышал. А когда я влила ему в горло целительный бальзам местного разлива, закашлялся и выругался последними словами, правда, может, и не последними, может, у него еще найдутся. Зато, узнав меня, смутился и даже попросил извинения.
– Ладно, Странник, извинения потом, с процентами. А сейчас выбираться надо, скоро светать будет.
– Угу, – кивнул Кащей.
– Ты подняться сам можешь? Давай я тебя веревкой обвяжу, и полезай наверх.
– А веревка крепко привязана? – подергал Бессмертный за ее конец.
Сверху заворчали.
– Ее парень один держит, мм… мой друг.
– Ах, так ты, Неневеста, уже друзьями обзавестись успела, пока я здесь без чувств…
– А ты думал, я тебя сама отсюда вытащу? Да если бы не он…
– Все-все-все, не обижайся. Как друга-то зовут?
– Вернидуб.
– Крутое имя. Комплекция соответствует?
– Соответствует, – подтолкнула я его под заднее место коленкой. – Полезай давай.
Кащей взялся за веревку.
– Да, я тебя братом представила, не проболтайся, а меня он Малинкой считает.
– Ух ты, как вкусно! Ягодкой?
– Имя такое! – И я врезала ему кулаком под ребра.
– У-у-у! – взвыл Бессмертный. – Там болит!
Я врезала с другой стороны.
– И там тоже!
– Лезь уже!
Кащей галантно поклонился, указывая на веревку:
– Ты первая!
Фигушки. Если я вылезу, Дубушка сразу целоваться начнет, а тут Бессмертный. Представляю: картина Репина «Приплыли». Хотя, собственно, чего я должна стесняться? Я ведь ему никто, не невеста. Я вздохнула, но упрямо повторила:
– Вылезай!
Кащей пожал плечами: мол, не оценила воспитанности, уцепился за веревку и стал подниматься. Как только его ноги оказались на поверхности, не дожидаясь предложения, я поспешила наверх. А то без меня они точно что-нибудь не поделят. Почти у поверхности меня ухватили с обеих сторон две мощные руки и, как пушинку, вытащили на свет божий.
– Малинка! – расплылся в улыбке Вернидуб. – Милка моя!
– Чего это он? – округлил глаза Кащей.
Вот тут я решила оторваться по полной:
– Жених это мой, суженый. А ты, братик, рот закрой, лучше поспешим к стене городской, светать вот-вот начнет.
Бессмертный послушно захлопнул рот и попытался идти, но зашатался и сел, – видно, не отошел еще полностью после удара.
Я угостила его новой порцией бальзама, и Кащею стало полегче. Интересно, что это за зелье такое? Я понюхала кварту и отшатнулась. Тьфу ты, самогон настоящий!
Вернидуб вырвал посудину из моих рук:
– Девицам такое нельзя!
Он что, думал, что я собираюсь пить ЭТО?
– Да я такое на дух не переношу!
– Так ты догадалась, что это? Смотри, никому не говори!
– А что будет? – переспросил Кащей.
– Зелье это новое, запрещенное, – объяснил добрый молодец. – Сбитень, медовуху можно пить, а за это и в яму упекут. А я без моей милки в яму не хочу.
Он обнял меня за талию и крепко прижал к себе.
– Пошли, Дубушка, помоги брата через ограду переправить.
Вернидуб забросил мою сумку за плечо, подхватил одной рукой меня; другой – Бессмертного, и мы двинулись по направлению к городской стене. Опять ощущалась знакомая вибрация, Китеж поднимался из глубин. Народ еще спал, но только город окажется на берегу, Негасимый Свет снова упрячут в сокровищницу. Его можно взять только сейчас. Странник давно пытался подавать мне знаки, настолько «незаметные», что мой жених не выдержал и спросил:
– Милка, у тебя брательник контуженый, что ли? Или блаженный вовсе?
– Контуженый! – хлопнула я себя ладошкой по лбу. – А я лекарство забыла дома. Вы меня там, за крапивными зарослями, подождите, я мигом слетаю.
Я подобрала сарафан и рванула в сторону центральной городской площади, услышав сзади только удивленное:
– Куда ты, Малинка? Ты ж не в той стороне живешь!
Добежав до центра, я взглядом разведчика окинула территорию, не выходя из тени домов. Никого. Светлело с каждой минутой, и откладывать было некуда. Я пробежалась к столбу, на котором сиял яркий камень, на ходу развязывая шнурок на черном мешочке, болтавшемся у меня на шее, вытащила подарок мимикра, схватила Негасимый Свет, который оказался совершенно холодным, сунула в мешочек, подменив его своим камнем, задержалась на мгновение, погладила его:
– Спасибо, камушек, ты меня не раз выручал, теперь тебе здесь жить, – и поспешила к ожидающим меня мужчинам.
– Все в порядке, – кивнула на ходу Кащею. – Лекарство твое я взяла. А теперь скорее наверх!
– Погоди, – ухватил меня за руку Вернидуб.
Я оглянулась. Возле стены стояла добротная лестница.
– Вот умница, Дубушка, раздобыл где-то…
Я почувствовала толчок.
– Китеж стал на берег. Теперь пора. – И мой «жених» подтолкнул Бессмертного к лестнице.
– Полезай, – шепнула я ему на ухо, – я за тобой.
Кащей не заставил себя долго упрашивать, набросил на плечо сумку со своим драгоценным плащом и полез наверх. Вскоре глухой удар свидетельствовал о том, что он приземлился с той стороны.
Я схватилась за лестницу.
– Малинка! А ты куда?
– Лекарство брату отдать забыла.
– Брось через ограду.
– В траве затеряется.
– Давай я полезу.
– Дубушка, – я нетерпеливо топнула ножкой, – я попрощаться с братом хочу!
– Да я уже ждать тебя больше не могу!
И Вернидуб так прижал меня к себе, что я сразу почувствовала, что ждать он действительно больше не может.
– Миленький мой! Пять минут – и я навеки твоя. Брату ведь уходить надо. Не ровен час, поймают опять!
Мой жених застонал и заскрежетал зубами:
– Один поцелуй, а то не пущу.
Ну вот, опять пришлось согласиться. Дубушка приник к моим губам так страстно, что теперь и пятнадцатью минутами не обойдется. Он терзал мои губы мягко, но настойчиво, нежно, но жарко, так, что у меня в глазах потемнело и ноги подкосились. Я не упала только благодаря сжимающим меня мускулистым, горячим рукам. Ну почему это не Кащей? Внутри прокатилась горячая волна…
И вдруг со стороны городской площади раздались крики. Обнаружили подмену камня! Я дернулась, Вернидуб отпустил меня, тяжело дыша и страстно пожирая глазами.
– Милка моя, сладкая моя, быстрей возвращайся, я жду тебя! – И подсадил меня на лестницу, причем его руки скользнули по моим ножкам. Через мгновение я оказалась наверху ограды. Посмотрела вниз, в его любящие, преданные глаза… Мне даже жалко его стало.
– Дубушка, ты очень хороший! Спасибо тебе!
Крики приближались, похоже, просыпался весь город. Достанется же Вернидубу, когда его здесь застанут с лестницей. И Лазарю с Малинкой долго придется доказывать свою непричастность ко всему происшедшему.
– Дубушка! Я не Малинка, возвращайся к ней, и будьте счастливы! А все, что я сделала, – для спасения мира!
Я еще успела увидеть округлившиеся глаза моего «жениха» и спрыгнула со стены.
