ГЛАВА XX
В которой, наконец, рассказывается о том, чем же все это закончилось
Видимо, спал я весьма долго. Проснувшись, я обнаружил, во-первых, что вся комната залита светом, щедро льющимся через высокое стрельчатое окно, и во-вторых, что перина с пола бесследно исчезла, а вся одежда моя аккуратно разложена и развешена. Сапоги были вычищены до блеска, а рубашка, куртка и штаны — выстираны и выглажены. Чему я больше всего обрадовался, так это своему верному мечу, который кто-то аккуратно прислонил к стулу с одеждой, причем медные бляхи, украшающие ножны, были отполированы, а полуоторванный ремень — заменен на новый.
Только я закончил утренний туалет, как в дверь вежливо постучали.
— Да? — проворчал я, придирчиво оглядывая себя в большом настенном зеркале и раздумывая, надеть все-таки перевязь, или нет.
— Хозяин с Хозяйкой просили передать, что ждут вас к завтраку.
— Скоро буду, — ответствовал я, так и не обернувшись к говорящему. Дались мне, в конце концов, эти аристократические замашки! Нет, сваливать отсюда надо поскорее, а то от моего старого знакомого Сэда ничего не останется!
Я, не раздумывая, отбросил меч на кровать, чуть не порвав ворот, растянул завязки рубашки на груди и, тряхнув головой, привел свою тщательно причесанную шевелюру в надлежащий вид, а потом вновь взглянул в зеркало. «То-то же, лыцарь хренов!», — отечески хмыкнуло мое отражение. Я удовлетворенно хмыкнул в ответ, — знай, мол, наших, — и со спокойной совестью отправился завтракать.
Когда я вошел в столовую, там сидел только Бон. Парень весь был само совершенство, начиная от прически «волосок к волоску» и заканчивая почти новым поясом с кинжалом и большой пряжкой (золото, по-моему, фальшивое). Одежда и сапоги, естественно, за ночь претерпели определенную трансформацию путем чистки, стирки и утюжки.
— Приветик! — встретил мое появление игрок, лучезарно улыбаясь. — Как почивалось?
— Сносно.
Не рассказывать же ему, в самом деле, что мы с Глори вытворяли в моем сне. И вообще, о ней я сегодня больше не думаю. Совсем!
— И только? А я, знаешь ли, уже не помню, когда так сладко спал. А какие сны! — затараторил Бон. — Вообрази себе: я — император, властитель общемировой державы, у меня дворец, полный золота, драгоценностей и прекрасных наложниц, которые…
К сожалению (рассказчика, разумеется), я так и не узнал, какие в том сне были наложницы, — дверь открылась, и в комнату вошел Римбольд.
— Приветствую старую зануду! — это была любимая подколка Бона: он, дескать, до сих пор не знает, как, не раздевая, отличить гнома-мальчика от гнома-девочки: оба ведь бородатые…
— И тебя туда же, — буркнул без всякого азарта гном, плюхаясь на свое место. — Чего разорался с утра пораньше?
Парень смерил бородатого смурника презрительным взглядом и попытал счастья еще раз:
— Ты чего, червяк горный, не с той ноги встал?
Римбольд молча подпер кулаком щеку и демонстративно закручинился. При этом так правдоподобно, что даже я не выдержал и попытался пошутить:
— Да-а, выглядит он так, как будто на собственную казнь пришел.
И тут гнома прорвало.
— Точно сказал! — свирепо рявкнул он. — Так точно, что аж с души воротит! Только насчет «как» я бы поспорил!
— ???
— Вы представьте себе — у меня до самого утра дверь не открывалась! Сколько раз говорил: нельзя доверять разным там магам, фокусникам и прочим шарлатанам. У-у, расисты проклятые!
— Погоди-погоди, какая дверь, какие расисты?
Казалось, праведное возмущение гнома перебороло даже его отвратительное настроение.
— Да ты, болтун, как я погляжу, за ночь еще больше поглупел, если только больше возможно! Говорю ведь — под арест меня посадили, олух! Только что решеток на окнах нет. Пока!
— Под арест? — настала моя очередь удивляться.
Римбольд скорбно глянул в мою сторону, словно говоря: «И этот туда же!»
— А как еще это называется?! Ночью беру я свой мешок, подхожу к двери, пихаю ее, а она — того!
— Чего — «того»?
— Чего, чего! Не открывается, вот чего! Не вы-пус-ка-ет! Приросла!!!
— Погоди-ка, так ты что же, сбежать хотел? — озарило Бона.
— Что я там хотел — это мое дело, — вновь насупился Римбольд и замолчал. Правда, ненадолго. — Вам-то хорошо, — через минуту протянул он плаксиво, — а мне каково? Что за идиотские правила — чуть только бедный гном правду скажет, так ему сразу персиком в рот! А вы еще говорите «на казнь». И ведь казнят же, что вы думаете. Расисты, сущие расисты! Не повезло девочке с родителем, прямо скажем…
— Кто про что, а мальчики все о девочках? Чудесное утречко, господа!
В столовую вошла Элейн под руку с Лесничим. Касательно внешности магессы говорить что-то было излишне, а вот Лейпольдт, казалось, за эту ночь помолодел лет на десять. Он весь просто лучился счастьем и здоровьем. Вот что делает с мужчиной… Нет! Не буду! Обещал — значит не буду!
— Доброе утро! Это наш низкорослый ворчун… Эй, а где он?
Стул гнома пустовал, зато под столом слышалось подозрительное шуршание.
Бон постучал по столу:
— Эй, Римбольд, ты там?
— Что-что? — невнятно донеслось в ответ, и через минуту гном вылез из своего убежища, виновато разводя руками: — Вот, знаете ли, шнурок развязался…
В доказательство Римбольд выставил вперед левую ногу; я из любопытства взглянул на его башмак. Как и следовало ожидать, даже в таком сочащемся магией месте, как Спящие Дубравы, за одну ночь шнурков на нем не выросло.
— Всем приветик! Тут еще осталось местечко для бедной голодной девушки?
Конечно, это была Глорианна. Она (или мне это показалось?) снова была той самой малышкой Глори, которая… которую…
Ан не, не та!
Я понял это сразу же после того, как произнес жизнерадостное «привет!» В ответ девушка на пару сантиметров склонила голову:
— Доброе утро, компаньон.
Вот это был удар! Ну, приложила!
Самое интересное, что даже Бон и Римбольд с удивлением посмотрели на нее, а Элейн так вообще неодобрительно покачала головой, но ничего не сказала. А я… я просто пару раз открыл и закрыл рот, но так и не нашелся, что сказать. Но, по крайней мере, и не сбежал из-за стола, хотя подобные мысли возникали.
Завтрак прошел на удивление спокойно, я бы даже сказал — молчаливо: даже Бон за полчаса сказал не больше двух сотен слов. Наконец, подали кофе и десерт, и Глорианна впервые за все время трапезы, подала голос:
— Папа, вчера появление Элейн помешало тебе закончить свою историю, а мне хотелось бы услышать еще кое-что. Некоторые из нас слышали одну байку…
А ведь и верно, я-то об этом совсем забыл. По возможности кратко и обстоятельно я поведал о Человеке в Хламиде и его жуткой истории с последующим исчезновением, а также о прекрасной незнакомке… К моему изумлению, Лесничий выглядел более чем не по королевски глупо, а магесса, еле сдерживая смех, проговорила:
— Ой, ну я же с самого начала была уверена, что где-то тебя уже видела!
— Вы?
Вместо ответа Элейн сделала несколько театральных пассов, мягко провела кончиками пальцев по своему лицу, и его тут же заволокло серебристой дымкой. Мгновение — и прекрасная женщина исчезла, а на ее месте развалился уже знакомый мне посетитель «Золотой Кружки».
— Жалко-то как братца моего, слов нету!
Ну, хорошо, хорошо, признаю — физиономия у меня была ничуть не менее глупая, чем только что у Лейпольдта XIV.
Наша хозяйка тут же вернула привычную всем внешность и подмигнула:
— Чары маски. Незаменимая, знаете ли, вещь, когда собираешься на карнавал или в разведку. А что до красавицы, — кокетливо добавила она, — так это тоже я, вы, надеюсь, поняли? Натуральная. Правда, вот только цвет волос слегка изменила, и глаза…
— Но зачем? — хором вопросили все присутствующие, включая Лейпольдта.
— Просто захотелось. Не все же время в мужском обличии щеголять. Симпатичной девушке и доверия больше, и отношение другое, да еще и эта жуткая манера разговаривать надоела — я ее у одного трактирщика слямзила…
— Да нет, мы вообще имели в виду весь этот маскарад.
Магесса повернулась к Френгису.
— Зачем — это вопрос не ко мне. Вот зачем тебе, драгоценный, понадобилось посылать эйлоны в Большой Мир, хотелось бы мне знать?
Тот очередной раз зарделся, как девушка, впервые узнавшая, что детишек приносят не аисты. Тем более, что рядом сидел Сударь, и взгляд его был настолько неодобрительным…
— Ты знаешь…
— Пока нет.
— Понимаешь…
— Никоим образом.
— Да дай же мне сказать! — неожиданно взорвался экс-король и стукнул по столу так, что подскочили тарелки. Против ожидания, Элейн не рассердилась, а рассмеялась:
— Вот это уже лучше, дорогой. Обожаю мужчин с характером! Мы все тебя внимательно слушаем.
И она зачем-то подмигнула Глорианне. Та хмыкнула и пожала плечами.
— Что касается эйлонов, то это, действительно, моя вина. Я как-то копался в твоей библиотеке и наткнулся… ну, помнишь, ты мне еще сама показывала… Ничего особенно сложного, минимум компонентов…
— Стоп. Не говори ничего. Заклинание Переноса?
— Угу. Я вспомнил, что совершенно забыл о цели своего путешествия в Дубравы и решил отправить немного эйлонов гномам в качестве выкупа за Гройдейл, но…
— Больше ни слова! — фыркнула Элейн. — Ничего особенно сложного?! Минимум компонентов?! Ну, знаешь! Заклинание Переноса с твоим-то опытом и на такое расстояние! Да ты, наверное, вместо Стоунхолда закинул их куда-нибудь в Дальне-Руссианский Предел! Хоть бы с Сударем посоветовался, горе ты мое!
Неожиданно, Бон захохотал:
— Ну и ну, вот так и создаются легенды! А я-то, дурень, не верил!
— Во что?
— Да рассказали мне как-то в Руанской Обители Замученной Девственницы одну историю…
— А что это ты делал в женском монастыре? — удивилась Глорианна. В ответ парень послал ей воздушный поцелуй:
— В общем-то, ничего особенного. Аббатом работал…
Подождав, пока мы все отсмеемся, Бон продолжал:
— Ну, так вот, Обитель как-то раз пришла в упадок…
— С таким-то аббатом? — издевательски изумилась девушка.
Парень серьезно помотал головой:
— Нет, это случилось еще до меня, но суть не в том. Однажды, вся монастырская братия… или сестрия… в общем, все в Обители, от настоятельницы до ключницы, молили Девственницу послать им дождь. Дело в том, что второй месяц стояла страшная засуха, и в монастырском огороде совсем перестала родиться морковь. А как вы знаете, наверное, для любой настоящей монашки крупная морковь — вещь пренужнейшая…
Элейн громко расхохоталась, Глори опять фыркнула с гримасой презрения, а Лесничий, Римбольд и я посмотрели друг на друга с недоумением. Ох уж мне эти женские шуточки!
— Стало быть, молились они, — продолжал тем временем наш игрок, — пели священные гимны, били поклоны, совершали вокруг огорода шествия с хоругвями, и все такое прочее, что положено. И как раз во время очередного такого шествия небеса разверзлись, и пролился дождь. Но не простой, а золотой. Точнее — эйлоновый.
На этот раз смеялись все. Долго и очень громко.
— Настоятельница, которой самый крупный камешек сверзился прямо на макушку, стала немного того, — утирая рукавом глаза, продолжал рассказчик, покрутив пальцем у виска. — Она заявила, что эйлоны — святые слезы Девственницы, явившей чудо своим Верным. Несколько камней, само собой, оставили в Обители, а остальные продали и накупили всякой всячины, включая морковь. Очень много моркови!
После того, как все вновь отсмеялись и более-менее успокоились (хотя следующие минут десять каждый нет-нет, да и прыскал в кулак), магесса подмигнула Лесничему:
— Ну, и как ты себя чувствуешь в роли Замученной Девственницы, Френги?.. Нимб не жмет? А что касается моего маскарада и страшных баек, то это — прямое следствие того грешного дождя. Сами знаете, какой ажиотаж поднялся в Большом Мире из-за появления эйлонов. Все, кто не купился на историю о святых слезах, — а таких, поверьте, было предостаточно, — тут же начали искать эйлоновое месторождение. Вот тогда-то некий умник и вспомнил про Дубравы. Он, сам не зная, насколько был близок к истине, брякнул, что, если где и искать эйлоны, то именно там. То есть тут.
Я, путешествуя по миру, услыхала это и поняла, что Френги вляпался во что-то не то. И вот тогда-то я и начала распространять жуткие слухи о Проклятых Дубравах, чудовищах и Лесничем-кровопийце, а особо смелых искателей эйлонов посылала на Альпенштокский перевал Завьюженных гор. Пускай ищут!.. Что, теперь вы знаете ответы на все свои вопросы?
— Не совсем. Папа так и не рассказал, как тебе удалось получить его согласие на должность Лесничего. Может, поделишься секретом — вдруг пригодится на будущее?
— Никаких секретов, моя милая: в тот момент на нас обоих был самый минимум одежды… И, кстати, заранее отвечу на еще один вопрос, который у меня бы на вашем месте возник обязательно. Так вот, я вовсе не столь уж бескорыстная, как ни жаль это признавать.
— То есть…
— То есть Лесничий Спящих Дубрав, ни разу не видевший монарха Гройдейла, просто так не стал бы протягивать ему руку помощи, или как там говорится в подобных случаях? Ну так вот. Моя нежно любимая бабушка Василиса — кое-кто из вас уже о ней слышал — давным-давно подарила мне на день рождения такой миленький комплект неумехи-предсказателя: блюдечко…
— С голубой каемочкой? — ухмыльнулся Бон.
— А ты как думал! Между прочем, именно от него эта поговорка и пошла… Блюдечко это, кстати, бабуля выменяла у одной простушки за сущую безделицу: аленький цветочек. Наплела, понимаете ли, что его с помощью из любого чудища лесного мигом можно состряпать добра молодца изрядных статей, а у той как раз проблемы были на личном фронте: две сестрицы. Причем обе старшие — раз, и страшные как смертный грех — два. Понятное дело, пока отец их с шеи не спихнул, о замужестве для младшенькой он и думать не хотел. Вот деваха и решилась. Приметила она хримтурса поздоровее, зажала в угол и давай его цветочком по морде охаживать, а сама приговаривает: «Обращайся, мол, милый друг, да поживее, поскольку невтерпеж, и все такое». Смеху-то было!..
Так вот, а к блюдечку тому прилагалось золотое яблочко. Тоже не простое — его бабушке отдала ее кузина Фина, от греха подальше. В ее стране этот фрукт, который один глупый пастух не той красавице подарил, такого понаделал, что потом тридцать лет расхлебать не могли: половину мужского населения под корень извели, городов порушили, деревянных лошадей понастроили — ужас, одним словом.
— И как этот комплект действовал? — поинтересовался я.
— Да проще простого. Берешь яблочко и раскручиваешь на блюдечке волчком. Оно покрутится, покрутится, и покажет тебе того, кто тебе судьбой предназначен. Жутко удобно, вот только работает всего один раз. Так что — никакого альтруизма. Я, можно сказать, боролась за свое счастье.
Магесса нежно поцеловала Лесничего и закончила:
— И я его получила!..
Мы еще немного поболтали о разных пустяках, а потом Глори промокнула губы и решительно бросила салфетку на стол:
— Итак, папа, когда мы отправляемся домой?
Лесничий потупил глаза и тихо-тихо поправил:
— Вы отправляетесь.
— И когда же мы… Погоди, что значит «вы»?
— Дочка…
— Ну нет! Я бросаю дом, еду на край света в самой подозрительной компании, какую только можно представить, закладываю фамильные драгоценности, рискую жизнью, а он… Да знаешь, кто ты после этого?!
Первым из-за стола как всегда улизнул Сударь. Спустя несколько секунд тихонько встала Элейн и поманила меня, Бона и Римбольда за собой. Когда мы закрывали дверь, в столовой послышался звон разбиваемой посуды и голоса:
— Да как ты можешь?!
— Девочка моя…
Трах! Ба-бах!
— Глори, я…
Бум! Дзинь!
Бон кивнул на дверь и философски пояснил:
— Именно из-за этого я никогда не заведу семью…
Буря в столовой бушевала где-то минут с десять, потом наступила тишина. Подождав ради приличия еще пару минут, мы осторожно приоткрыли дверь. Несмотря на полнейший разгром, в комнате царила атмосфера любви и взаимопонимания. На ковре, усеянном осколками, совсем недавно бывшими роскошным фарфоровым сервизом, у перевернутого кресла, обнявшись, сидели король Гройдейла Лейпольдт XIV и наследная принцесса Глорианна Теодора Нахаль-Церберская.
Минуту мы любовались картиной семейной идиллии, а потом Римбольд неожиданно чихнул. Картина в тяжелой дубовой раме с грохотом сорвалась с крюка в стене, а Глорианна повернулась к нам.
— А, вот и вы. Знаете, папа с нами не едет…
Вечером был назначен прощальный ужин. Непонятно откуда (мы, посовещавшись, решили, что прямо из стен) лилась красивая тихая музыка; чета Лесничих скоро оставила приборы и закружилась в танце. Я решил попытать счастья в последний раз и подошел к Глори. Девушка, однако же, разгадала мои намерения и сама пригласила Бона. Парень немного помялся, но все-таки согласился. Хватило его, правда, всего на один танец — то ли мой взгляд был чересчур красноречив, то ли он и вправду подвернул ногу, как заверял девушку. Глори с надеждой посмотрела на Сударя, но тот, не преставая о чем-то болтать с Римбольдом, отрицательно покачал головой. Итак, осталась лишь одна приемлемая кандидатура.
Первый танец мы оба страшно трусили. Кисть девушки, лежащая на моем плече, была практически невесомой, да и я обнимал ее за талию столь осторожно, будто боялся обжечься. Мы провальсировали в абсолютном молчании. Но когда мелодия на несколько мгновений прервалась, чтобы смениться другой, какой-то особенно проникновенной и щемящей, Глори, против моего ожидания, не ушла. Наоборот, она решительно стиснула мою ладонь, посмотрев мне в глаза. А-а, гори оно все синем пламенем! Пусть хотя бы сегодня все будет хорошо! Этот танец будет наш и только наш! И мы закружились, словно выпав из времени и пространства. Не было ничего — ни зала, ни наших друзей, ни прошлого, ни будущего. Были лишь мы вдвоем, лишь волшебная музыка и наш прощальный танец.
— …Где ты научился так танцевать?
— Да так, был на службе у одного Сиятельного Лорда. Телохранителем.
— А чего же ушел?
— Надоело. Неблагодарная, скажу тебе, работа.
— А-а…
— А тебя можно поздравить?
— Это с чем же?
— Ну, ты же у нас теперь правительница целого государства. Вот заведу когда-нибудь семью, дети пойдут, потом — внуки, буду им рассказывать, что некоторое время общался с живой королевой.
— Да ну, ерунда!
— Как знать…
— А ты куда после этого?
— Не знаю. Может быть, в исследователи неизвестных земель…
— У тебя получится.
— Спасибо.
— Не за что. Удачи тебе…
— И тебе…
Там-трам-тарарам-пам-пам-пам…
Мы засиделись далеко за полночь.
— Ну вот, вроде бы все решено, — провозгласил Френгис, нежно обнимая одной рукой Элейн, а другой — дочь. — Я наконец решил, что сделаю с гномом.
Все посмотрели на Римбольда. Тот затравленно огляделся по сторонам… и грохнулся в обморок.
Каюсь, вместо того, чтобы помочь моему бородатому товарищу, я, как и все остальные, расхохотался. Наш смех, как ни странно, сработал не хуже нашатыря. Римбольд на миг приоткрыл глаза и тут же снова зажмурился. На всякий случай.
Френгис довольно разгладил усы.
— Эй, гном, как там тебя?
— Не… виноват, — как заведенный, пробормотал тот, не открывая глаз. — Не был. Не видел. Не делал. Не…
— Римбольд! — вновь позвал Лесничий, уже совсем добродушно.
Гном разлепил веки, зачем-то ощупал себя и, убедившись, что все части тела на месте, скороговоркой выпалил:
— Да, сэр, слушаю вас, сэр!
— Ну вот, так гораздо лучше. Я решил простить тебя, маленький воришка, но при одном условии. Глори рассказала мне, что ты изгнанник. И прощение можешь заслужить, только разведав эйлоновую копь. Это так?
Гном тяжко вздохнул. В мыслях он, должно быть, навсегда попрощался с родиной. Я, разумеется, сочувствовал своему товарищу, но и Лесничего не мог не понять. Если Римбольд, вернувшись, расскажет все как есть, то Френгису, да и всем прочим обитателям Дубрав, о спокойной жизни можно забыть. Ладно, в конце концов на Княжестве свет клином не сошелся. Живет же хотя бы Фил Красный Нос в Хойре…
— Вот эту штуку, — Лесничий протянул гному махонькую деревянную коробочку, — ты передашь лично в руки князю Друллу.
— Что это?
— Это? — экс-король ухмыльнулся, — такая полезная штуковина. Мигом прочищает мозги и помогает избавиться от ненужных и небезопасных мыслей.
— Я не стану этого делать!
— Что?
Римбольд поднялся, расправил плечи и воинственно вскинул подбородок:
— Может, меня и изгнали, но по моей вине. Друлл по-прежнему мой князь, а гномы — мой народ. И я не сделаю ничего, что могло бы нанести им вред! Можете резать меня на ку…
— Браво, браво, браво! — зааплодировала Элейн. — Эх, жалко, что я не художник! Какой сюжет для героической картины пропадает! Вы только взгляните на этого бородатого мученика.
— Да будет вам издеваться, — вступился за гнома я. — Между прочим, я бы на его месте поступил точно так же.
— Угу, верю. Пороть горячку, даже не разобравшись толком, чего от тебя хотят — это вполне в твоем духе. Я права, Глори?
Девушка ничего не ответила.
Магесса посмотрела на Римбольда и внезапно заговорила по гномьи. Как мне показалось, совершенно без акцента. Тот вытаращился на нее и, запинаясь, что-то ответил. Элейн фыркнула и выдала еще одну фразу, звучащую и вовсе диковинно. Я бы такое ни в жизни не выговорил. Выглядевший совершенно ошарашенным, Римбольд медленно кивнул и убрал коробочку в карман. Потом немного помедлил и неожиданно торжественно поклонился магессе, прижав руки к груди. Глори и Лейпольдт выглядели совершенно ошарашенными. Ах да, они же худо-бедно понимают эту кошмарную тарабарщину.
— Вот так-то лучше. И учти: если ты хоть слово сболтнешь лишнего, я, учитывая длину твоей бороды, тут же превращу тебя в козла.
— Эй, так не честно! — возмутился Бон. — Мы же с Сэдом теперь от любопытства помрем!
— Не помрете! — категорически отрезала Элейн. — А много будете знать — скоро состаритесь. Этот разговор касается исключительно Гройдейла и Княжества. Я, так и быть, выступлю в качестве посредника. А вот вас, молодые люди, это совершенно не касается.
Мы с парнем дружно надулись. Элейн подумала-подумала, да и сменила гнев не милость:
— С вашим приятелем Римбольдом ничего не случится. Напротив, если я хоть что-то понимаю в гномах, его простят. С князем Друллом тоже все будет в порядке. Он просто раз и навсегда поймет, что в Дубравах гномам делать нечего, потому что они под моей защитой. Да и в нашем недавнем разговоре относительно Гройдейла тоже будет поставлена точка.
— Он что, вас знает?
— Угу. Встречались пару раз. Первый — лет сорок, а второй — месяц назад. Готова спорить, что произвела на этого достойного правителя неизгладимое впечатление. Далеко не всякий человек может похвастаться, что за три-четыре часа прекратил многовековую распрю. Но я это сделала. Гройдейл отныне может спать спокойно — больше гномы на него покушаться не станут. Эта коробочка — последняя часть выкупа. А теперь не угодно ли еще вина?..
На следующий день мы покидали гостеприимный замок. Уже после того, как на драконозавров навьючили припасы в дорогу, Френгис привел всю компанию в комнату, где мы до того не бывали. Впрочем, она отличалась от всех прочих только пятью массивными сундуками из малахита, но когда Лесничий откинул крышки, на стенах заиграла причудливая переливающаяся радуга, отбрасываемая тысячами прекрасных драгоценных камней, названий многих из которых я даже не знал.
— Эйлоны вам с собой брать небезопасно, — развел руками экс-король. — Тут же пойдут ненужные разговоры, сплетни… да вы и сами все понимаете. Но отпускать вас без прощального подарка мы не хотим. Возьмите столько, сколько вам нужно.
И он, не дожидаясь наших запоздалых благодарностей, удалился.
— Вот это да! — едва выговорил Бон, любуясь на прекрасные камни. — Да на это же можно купить весь мир…
— Можно, можно! — пробормотал невнятно Римбольд, к которому со временем вернулось присущее ему нахальство, и коршуном ринулся на сундуки.
— Какое богатство! — прошептала Глори. — Вот только мне оно ни к чему.
— Да ты в своем уме?! — прошипел гном, торопливо набивая многочисленные вместительные карманы своего костюма. — Деньги лишними не бывают, даже у королев!
— Тебе этого не понять. Я всю жизнь провела, не нуждаясь ни в чем; стоило только сказать «хочу», как это тут же приносилось на подносике, да еще и с поклончиком, тьфу! Надоело! — неожиданно топнула ногой девушка. — Раз Элейн сказала, что все проблемы с твоими соплеменниками она утрясла, значит, так оно и есть. Ни в какой Гройдейл я не поеду и никакой королевой не буду!
— Как это — «не буду»? — удивился Бон. — А народ?
— Перебьется! Я, между прочим, когда уехала, оставила официальную бумагу. Если ни я, ни папа в течение полугода не вернемся, пусть сами выбирают себе правителя. Хоть первого министра, хоть короля Тилианы, хоть самого Друлла Стахана. А мне надоело! Хочу жить, как нормальный человек, хочу свой дом, семью и вообще!
— Сумасшедшая, просто сумасшедшая! — возмутился Римбольд, который уже наполнил все свои карманы и пожирал жадным взглядом сокровища, лихорадочно соображая, куда еще их можно насыпать.
— А я с ней согласен, — неожиданно подал голос Бон, задумчиво пересыпая драгоценности из горсти в горсть. — Только у меня своя причина. Я ведь бродяга по натуре, а собрав эдакую кучищу денег, поневоле осядешь на одном месте. Богатство, большой дом, знакомые, слуги, просители, завистники, ворье, охрана… День, два, неделя — и ты безвозвратно погиб. Нет, уж лучше я возьму себе немного… Ага, вот и мешочек подходящий. Не знаю, откуда он у меня, но очень кстати.
С этими словами он насыпал небольшой кожаный мешочек и, потуже завязав, привесил к поясу.
— С этим я смогу посетить лучшие города мира, жить в лучших гостиницах, пить лучшие вина, любить лучших женщин, а что мне еще нужно?
— И этот рехнулся! — скорбно воскликнул гном и тут же издал вопль радости — на полу за последним сундуком лежала большая дорожная сумка. Ума не приложу, откуда она здесь взялась. Впрочем, это сейчас явно волновало Римбольда меньше всего. Схватив ее, он стал обеими руками забрасывать внутрь сокровища. Я хотел было остановить разошедшегося не в меру гнома, но тут взгляд мой скользнул по стене и остановился на портрете в вычурной позолоченной раме. С него на меня смотрел, как живой, Сударь. Внезапно нарисованный палец скользнул к губам в знак молчания, а нарисованный глаз хитро подмигнул.
Я потряс головой и протер глаза, прогоняя наваждение, а потом осторожно прикоснулся к холсту картины. Естественно, он был самым настоящим.
— Кстати, Глори, — говорил между тем Бон, — ты зря не хочешь взять немного камней. Конечно, ни к чему следовать примеру нашего бородатого корыстолюбца, но только жизнь — штука дорогая, а уж тем более — самостоятельная.
— Ты прав, — кивнула девушка и насыпала драгоценностей в мешочек — двойник висевшего на поясе у парня.
Я даже удивился, насколько они были похожи, но еще большее удивление поджидало меня впереди — сунув руку в свой карман, я достал третий мешочек, ни чем не отличавшийся от первых двух.
Привязывая его к поясу, я повернулся и встретился глазами со стоящей в дверях Элейн. Оглядев нашу четверку, она удовлетворенно кивнула.
— Отряд к походу готов! — шутливо отрапортовал Бон.
— Давно уже готовы! — ворчливо добавил Римбольд, инстинктивно пытаясь прикрыть собой трещащую по швам сумку.
— Да? А по-моему, еще не совсем, — покачала головой магесса и неожиданно скомандовала:
— Бон, Римбольд, а ну — брысь отсюда!
Подождав, пока недовольный парень и жутко довольный гном в обнимку с вожделенной сумкой закроют за собой дверь, Элейн испытующе взглянула на нас.
— Ну что, так вот и будем стоять?
— А что, попрыгать? — огрызнулась Глори, глядя в пол.
Тогда магесса взяла нас за руки и угрожающе произнесла:
— Значит так. Если вы двое сейчас же не скажете друг другу то, чего я от вас жду, то я буду не я, если не превращу обоих в тараканов. Рыжих!
— Если собираетесь вот так стоять над душой, то можете начинать!
Боги всеблагие, откуда я только смелости набрался! Ох, плакала, видно, моя головушка. Интересно, каково оно — тараканом?
Элейн довольно усмехнулась и вышла.
Мы с девушкой посмотрели сначала на закрывшуюся дверь, потом — на пол, потом — на стены. И, наконец, друг на друга.
— Глори. Я…
А-а, пропади оно все! В конце концов, я столько времени хотел это сделать!
…Когда я оторвался от ее губ, все так же не разжимая объятий, то понял — вот чего мне не хватало всю жизнь. Теперь все было на своих местах, и так ли уж важно, кто из нас двоих первый сказал те самые слова…
Итак, ближе к вечеру, мы простились с Френгисом, Элейн и Сударем и вновь встали на знакомую тропу. В ответ на недоуменный вопрос, почему бы нам не отправиться в путь с утра, все, включая Римбольда, ответили, что хотели бы еще раз переночевать в Дубравах.
Мы ехали по вечернему лесу, полной грудью вдыхая свежий, напоенный сладостью воздух, болтали, и тут:
— Кукушка! — улыбнулась Глори. — Здорово!
— Здорово! — машинально согласился я, засмотревшись на большого, бронзово-красного жука, с недовольным гудением летевшего куда-то по своим делам.
— Ам! — хлопнул в ладоши Бон, и длинноухий заяц задал стрекача, шелестя раздвигаемыми папоротниками.
И тут нас озарило. Не было никакой тишины. Спящие Дубравы пробудились от своего волшебного сна, и теперь провожали нас множеством таких обычных и таких замечательных звуков заповедного леса.
— Спасибо, — тихонько шепнула Глори, прикоснувшись ладонью к тоненьким веточкам молодой березки. И та, будто нарочно, задержала эта касание, ласкаясь в ответ молодыми, ярко-зелеными листочками. Римбольд некоторое время непонимающе разглядывал наши счастливые лица, потом выразительно покрутил пальцем у виска, покрепче прижал к себе свою драгоценную суму и громоподобно чихнул…
Естественно, ночь на этот раз прошла без каких-либо неожиданностей, если не считать любопытного разговора, произошедшего между мной и Глори.
— Одного я не могу понять, — признался я, вороша палкой костер и наблюдая за исчезающими в темноте искрами, — почему твой отец послал Римбольда с этой грешной коробочкой?
— Ты же слышал, что сказала Элейн.
— Да я не о том. Конечно, я верю Римбольду, но ведь всякое может случиться, — пояснил я. — Ты же слышала: коробочка — последняя часть выкупа. А ведь наш корабль может утонуть, на Римбольда по дороге домой могут напасть и ограбить, да мало ли еще чего может случиться. И что, из-за такой вот случайности твоя родина достанется гномам?
Моя малышка неожиданно рассмеялась и взъерошила мне волосы:
— Ах, вот ты о чем! Представляешь, когда мы с папой выясняли отношения в столовой, я категорически потребовала ответа на вопрос: что мне теперь делать с гномами? И знаешь, что он мне ответил? — Девушка воровато огляделась и, убедившись, что Бон и Римбольд спят, тихо продолжила: — Понимаешь, Элейн, оказывается, и путешествовать отправилась в большей части именно затем, чтобы вернуть Княжеству задолженное Гройдейлом. Естественно, закладную она привезла папе. Так что не знаю, что уж там везет своему Друллу Римбольд, но с этим мы можем спокойно тонуть… хотя мне лично жутко не хочется!..
На следующий день мы вышли к океану. В бухте уже дрейфовал «Дельфин»; дав дымом сигнал, что мы на месте, мы уже через час были на борту, где нас сердечно приветствовала вся команда во главе с Ийушем.
В тот же вечер мы собрались в нашей каюте за бутылкой вина, и Бон подвел итог:
— Да, мы отправлялись в это путешествие, даже не будучи уверены в том, что вернемся назад, но — все-таки возвращаемся, да еще и богатые! Кстати, двое из нас, как мне кажется, нашли нечто большее, чем просто богатство.
— Богатство? Это вы-то — богатые?! — издевательски передразнил парня Римбольд. — Не смеши меня, приятель! Вот если бы некоторые не стояли в сокровищнице и не философствовали…
Сказав это, он развязал свою ненаглядную сумку, которую ревностно охранял всю дорогу, и высыпал ее содержимое на кровать. Минуту все молчали, а потом раздался душераздирающий вопль гнома, за которым последовал наш дружный хохот: на одеяле лежала груда речной гальки…
