ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Я сидел в душевой кабине уже около часа. Специально включил воду погорячее, в результате сверху, снизу и даже с боков на меня хлестал почти стопроцентный кипяток. Сначала немного затрепыхалось сердце и покраснела кожа, но затем я привык. Горячий душ — вот единственное, что спасало меня в мире, где все нарушают обещания, подставляют друг друга и бросают проституток в подвалы. Еще я прихватил с собой бутылку джина и периодически протягивал руку из кабины, чтобы приложиться к горлышку. Мне обязательно нужно было расслабиться после Присутствия — и я выбрал душ с джином. Не крутить же педали на велотренажере…

Скрипнула дверь. Громко чихая от клубов пара, в ванную вошел Свин, стянул зубами с вешалки большое махровое полотенце и, бросив его на кафель, примостился возле кабины (несмотря на толстую шкуру, он постоянно мерз; а посему подкладывал под задницу что-нибудь теплое).

— Ну как ты? — спросил он, поводя из стороны в сторону своими маленькими глазками.

Я неопределенно пожал плечами и отхлебнул из бутылки. Джина в ней оставалось самую малость — глотка на два, не больше.

— Шок от Присутствия уже прошел?

— Нет, — честно признался я.

Когда мы вернулись домой, я рассказал Свину об увиденном. Так что он был в курсе.

— Не можешь выбросить из головы? — допытывался Свин. — Или не хочешь?

— А как определить, не могу или не хочу?

— Если ты не хочешь, то будешь думать о том, как найти место, которое предстало перед твоими глазами. Ты ведь думаешь о том, чтобы спасти девушку? Думаешь, да?

— Любой нормальный человек на моем месте… — начал я, но Свин резко прервал меня:

— Мы — не нормальные люди.

Возразить ему я не мог.

— Послушай, Гаврила, — вздохнул Свин, — всем в Отделе известно, что ты любишь проституток.

— Да при чем здесь, проститутка она или нет? — вспылил я. — Она прежде всего человек. Разве не в интересах таких вот пешек мы пахали десять лет?

— Для того чтобы соблюсти интересы таких пешек, как ты их называешь, надо пахать не десять лет. И не сто. А, может, и не тысячу. Во всяком случае, нам двоим это не под силу. Просто тебе понравилась эта Даша…

— Катя…

— Ну извини, Катя, и ты хочешь ее спасти. Потому, что тебе близок ее мир.

Я замолчал. В словах Свина был определенный резон. Я действительно лояльно относился к проституткам. Не только и не столько в смысле, который соответствовал их профессиональной деятельности. Просто я хорошо знал, что такое оказаться на обочине. И что такое сидеть на наркоте, когда вся жизнь превращается в короткие промежутки отдыха от боли. И что такое быть готовым на все ради того, чтобы увидеть, как снова восходит солнце. Истины эти я, конечно, познал не на улице, а в более суровых условиях. Тягучий, исполосованный лезвиями путь привел меня, в конце концов, в Отдел. Но я слишком хорошо помнил, с чего начинал. И старался, по возможности, помогать тем, кого считал людьми, даже если они готовы были стать раком за очередную дозу.

— Ты ведь даже не знаешь, когда происходили события твоего видения, — продолжал Свин. — Может, это случилось пять лет назад, а может, случится через два месяца.

— А что, если это происходит сейчас?

— Опять двадцать пять, — недовольно хрюкнул Свин и, сокрушенно покачав головой, произнес: — Ладно, допустим, что эти события происходят сейчас. И что ты предлагаешь? Ты хоть приблизительно представляешь место, где находится девушка?

— Нет.

— Ты запомнил номер машины, на которой вез ее этот придурок?

— Нет.

— Тебе знакомо его лицо или логотип партии, светившийся на экране компьютера?

— Нет.

— Итак, — резюмировал Свин, — чтобы найти ее, нам надо прочесать все леса вокруг Москвы. Даже если бы мы решились на эту авантюру, ты представляешь, сколько времени это займет? И какова вероятность, что к концу поисков мы обнаружим ее живой? Я уже не говорю, что мы похерим задание Ангела и наши кресты можно будет использовать разве что в качестве сережек…

Я допил остатки джина и запустил бутылку в стену. Обиженно звякнув, бутылка разбилась. Осколки посыпались вниз. Облегчения мне это не принесло.

— Пойми, — продолжал свои увещания Свин, — мне тоже жаль эту девушку. Но ты же прекрасно знаешь, что случайных жертв не бывает. В мире всегда так: кто-то корчится от боли, а кто-то вопит от радости. И изменить данное положение вещей никому еще не удавалось.

— Ненавижу этот мир, — сказал я, поудобнее устраиваясь в углу душевой кабины, — со всем его дурацким положением вещей.

Литр спиртного уже вовсю давал о себе знать: в голове шумело, веки слипались, стены ванной плыли перед глазами. Я хотел провалиться куда-нибудь, где нет никого и ничего. Ни правил. Ни причин и следствий. Ни наказания за грехи, ни слова «обязанность».

— Да, — удрученно хрюкнул Свин, — вижу, ты уже не способен адекватно реагировать на окружающую тебя действительность. Придется перейти к плану «Б».

С этими словами подлое животное захлопнуло носом дверь кабины. Через полупрозрачные стекла я видел, как Свин ударил копытом куда-то под раковину. Спустя мгновение я понял, что он отключил кран, через который поступала горячая вода. Мое распаренное тело подверглось бомбардировке холодных колючих струй. Ощущение не из приятных: дыхание перехватило, сердце подскочило к подбородку. Дрожа от холода, я попытался подняться на ноги и выключить воду. Но джин все еще шумел в моей голове, поэтому я поскользнулся и больно ушиб колено. Когда я наконец сумел дотянуться до клавиш, отвечавших за поступление воды, ледяная дрожь уже вовсю била меня, сведя на нет почти часовое блаженство в струях кипятка.

— Сволочь! — коротко выразил я свое отношение к происходящему и открыл дверь кабины.

Оказалось, экзекуция еще не закончена. Едва я ступил на кафель, Свин оттолкнулся от пола задними ногами и с силой ударил меня копытами в живот, чуть пониже солнечного сплетения. Копыта у него были довольно большие, сантиметров семь в диаметре. Да и силы хватало. От полученного удара я согнулся пополам и меня вырвало.

— Видела бы тебя сейчас Виктория Рокот… — злорадно усмехнулся Свин, бегая вокруг моего содрогающегося тела. — Приведи себя в порядок и иди в зал. Я кое-что накопал в Интернете. Нам надо обсудить детали операции и заказать билеты на поезд.

И все-таки он не зря исполнял в нашей связке роль старшего. После холодного душа и избиения я почувствовал себя намного лучше. В голове еще шумело, но не так сильно, как раньше. Мир уже не плыл перед глазами. Я убрался в ванной, после чего накинул халат и, проследовав в зал, уселся в кресле.

— Возьми, выпей, — сказал Свин, подталкивая ко мне копытом стакан воды и упаковку растворимого аспирина.

Я молча выполнил его приказ. Потом посидел несколько минут, не без удовольствия чувствуя, как патентованная смесь нейтрализует остатки опьянения. Свин терпеливо ждал, созерцая по телевизору очередное непотребство, творимое одной негритянкой и тремя белыми парнями с наколками расистского толка на плечах.

— Вернулся на бренную землю? — спросил Свин, заметив, что мое лицо приняло осмысленное выражение.

— Вполне.

— Хорошо. Давай сразу определимся по вопросу твоего видения. Мне безумно жаль эту девушку, и, если выяснится, что видение как-то связано с миссией Ангела, мы поможем ей. Даю слово офицера. Такое положение вещей тебя устраивает?

— Да.

— Тогда выброси все мысли о ней из головы и сосредоточься на выполнении задания.

Я согласно кивнул и бросил в стакан еще одну таблетку аспирина.

— Начнем, — сказал Свин, разворачивая ко мне экран ноутбука. — Мне удалось накопать в Сети кое-какую информацию об Алине Стайгер.

— Когда ты успел? — удивился я.

— Ты варился в своем кипятке больше часа, — усмехнулся Свин. — Так что время у меня было. Итак, наша героиня, царство ей небесное, прошла весьма тернистый путь к славе.

— Стайгер — ее настоящая фамилия?

Свин громко фыркнул, брызнув на меня слюной.

— Алина — тоже псевдоним. На белый свет она появилась как Алена Иванова. Поначалу наблюдаем классику: провинциальный городок, родительская коммуналка, чрезвычайно средняя школа и скучные ухаживания молодых людей с дешевыми презервативами в кармане.

Свин, благодаря Кристине А., добавлял к известным фактам свои художественные образы. Иногда это выглядело пошловато, но я ему не перечил — себе дороже.

— Затем Алена поехала покорять столицу, для чего поступила в Московский институт культуры на вокальное отделение. Слыхал про это учебное заведение?

— Нет.

— Эх, и горячие же там курочки учатся… Никаких Цифр в голове, не то что у юристок или у экономисток. Одни эмоции. А потому в постели они лучше всех. Помнится, в баньку мне завозили их по группам… — начал было Свин, но, спохватившись, осекся и продолжил: — Во время учебы Алена подрабатывала где только могла: официанткой, крупье, девочкой из массовки. Но долго продержаться на одном месте ей не удавалось. Одни источники объясняют этот факт слишком независимым характером, другие — слишком тяжелым.

— Разве это не одно и то же? — спросил я.

— Согласен. Впрочем, неважно. Затем в ее судьбе появился некий Валерий Масалов, в те времена — довольно известный, а сейчас — просто-таки знаменитый продюсер. Как они познакомились, история умалчивает. Но через полгода выходит первый клип — уже не Алены Ивановой, а Алины Стайгер. «Бриллиантовое колье», Может, слышал когда-нибудь?

— Издеваешься?

— Ладно, проехали. После клипа маховик звездораскруточной машины господина Масалова заработал на полную катушку: диски, концерты, клубы, широко освещаемые в прессе романы с разного рода знаменитостями. И так далее и тому подобное.

— Вплоть до «Снежного взрыва» в носоглотку и полета «порше» в витрину «Макдоналдса»?

— Не все так просто, — причмокнул Свин и, отвлекшись на мгновение, с шумом выпил громадный глоток кофе из икеевской бадьи. — Дело в том, что у девочки был вкус. Поначалу она, разумеется, следовала требованиям продюсера и пела музыку, понятную и приятную студенткам СПТУ, а также их хахалям из стройбата. Господин Масалов не приветствовал в своих подопечных творческих метаний. Бизнес есть бизнес. Много секса, мало смысла — народ валом повалит на стадионы, а полные стадионы — это деньги, и причем хорошие.

— Но Алине все это стало надоедать, — предположил я.

— Наверное. Я проштудировал ее интервью и выяснил, что для души девочка слушала серьезную музыку. Поэтому, когда Алина раскрутилась настолько, что могла позволить себе толику самостоятельности, она стала подумывать о записи музыки, которая приносила бы не только деньги, но и моральное удовлетворение.

— Ты говоришь о диске, который мы крутили в машине?

— Да. Кстати, я ошибся, когда сказал тебе, что его никто не услышит. Услышали, да еще и как… Хотя поначалу все звукозаписывающие компании отказывались его издавать. Во-первых, боялись конфликта с Масаловым, он довольно могущественная личность в шоу-бизнесе. Во-вторых, не хотели рисковать деньгами: общеизвестно ведь, что Алина Стайгер секс-бомба — и вдруг какие-то чувства, лирика… Народ может не понять. Алина страшно переживала по этому поводу, все последние интервью у нее на эту тему. Может, и наркотой стала баловаться по причине нервов. Но попыток отстоять свое творчество она не оставляла. И случай представился. На прошлый фестиваль к нам приезжал один известный западный режиссер. Алина выступила на приеме в его честь. Причем исполнила, как ты можешь догадаться, только песни из своего нового диска.

— И режиссеру понравилось…

— Не то слово, — хрюкнул Свин, — он пришел в дикий восторг и пообещал включить несколько вещей в саундтрек к своему новому фильму. А американцы, как известно, имеют весьма странную привычку сдерживать свои обещания.

Я встал и подошел к окну.

— Ладно, все это очень хорошо, трогательно и печально. Но я так и не понял, из-за чего ее убили.

— Молодец, — похвалил меня Свин. — Первый шаг на пути логического мышления — увидеть, что события лишены логики. Давай рассмотрим все возможные варианты.

— Нумером уно, очевидно, напрашивается продюсер, — сказал я, разглядывая издали фотографии на экране ноутбука. — Он выглядит как стопроцентный уголовник: лысый череп, пуд золота на пальцах, угрюмый оскал на лице…

— Они все так выглядят, — сказал Свин, — положение обязывает.

— Вполне вероятно, он сильно переживал из-за «самодеятельности» Алины, — продолжил я, — поскольку терял возможные прибыли от продолжения эксплуатации секс-имиджа своей подопечной.

— Все верно, — согласился Свин. — Только вот не убивают за это. А если и убивают — то не с помощью Сгустка, а более прозаическими методами. Не забывай, что Алине желали зла довольно много людей.

— Как насчет читательниц глянцевых журналов? — осенила меня новая мысль.

— Навряд ли, — сморщился Свин. — Их читают в основном, чтобы позавидовать и помечтать. Но не для убийства.

— Хорошо, сдаюсь. — Я поднял руки вверх. — Давай выкладывай, что ты там нарыл.

Свин улыбнулся и с видом фокусника несколько раз щелкнул кнопками мыши. Он любил помурыжить меня вопросами, чтобы потом продемонстрировать весь блеск своего интеллекта. Я относился к этому спокойно: у всех свои слабости.

На экране ноутбука загрузилась очередная страница из Интернета. «Независимое творчество» — прочитал я большие фиолетовые буквы вверху экрана. Ниже гнездились яркие заголовки вроде «Засилие отечественной попсы — путь к апокалипсису», «Стагнация современного российского кинорынка» или «Кто читает Александру Маринину?».

— Что такое стагнация? — спросил я у Свина.

— Мы работаем, а не дурью маемся, — чересчур поспешно отрезал он. — Название сайта тебе знакомо?

— Нет, — пожал плечами я.

— То есть Ты не интересуешься свободным искусством?

— Я вообще ничем не интересуюсь, с нашей-то службой, — вздохнул я и взмолился: — Свин, хватит спектаклей, голова еще не прошла. Расскажи лучше все, что знаешь, а я внимательно выслушаю.

Раздосадованный тем, что ему не удается поактерствовать, Свин слез с дивана и медленно, печатая пол копытами, стал наматывать километраж вокруг стола, с плохим апломбом излагая нужную информацию. Полагаю, себе он казался по меньшей мере вторым Ильичом. Пишите, барышня, пишите…

— Сайт «Независимое творчество» был создан, как явствует из приведенной в главе «О нас» информации, людьми, которые устали от «пошлости, ханжества и непрофессионализма, господствующих в современной российской культуре». Темы статей — музыка, кино, литература, изобразительное искусство. Все статьи — критические, в каждой из них подробно объясняется, в чем именно заключаются пошлость и ханжество того или иного произведения. На форуме к авторским замечаниям добавляются новые.

— А они только критикуют? — спросил я.

— Да. Я пытался найти на сайте что-нибудь из альтернативного творчества. Там приводится много имен, но конкретного материала нет. Упоминается только, что все эти независимые творцы по своей сути принадлежат к поре Серебряного века, а потому предъявлять их труды широкой публике — все равно, что метать бисер перед… гм… Ну, в общем, произведения настолько высокохудожественны, что знающим людям это и так ясно, а не знающим нечего и пачкать высокое своим приземленным интересом… Кстати, не знаешь, когда он был, этот Серебряный век?

— После золотого, — с трудом нашелся я.

— Я тоже так подумал, — кивнул Свин и продолжил: — Сайт регулярно пополняется новыми материалами. Некоторые из них весьма интересны для нас. Так, один автор предлагает освежевать несколько популярных писательниц женских детективов и повесить их трупы при входе в «Библио-глобус», чтобы другим неповадно было писать эту «отвратительную макулатуру».

— И как много людей читает подобные статьи?

— Тысячи! — подпрыгнул Свин. — Система статистики регистрирует не менее восьмисот посетителей сайта каждый день!

— Страна непризнанных поэтов, — вздохнул я. — Ты все еще осуждаешь меня за то, что остаток своих дней я хочу провести в Испании?

— Перейдем к делу, — пропустил мой вопрос мимо ушей Свин. — Около месяца назад, то есть за две недели до гибели Алины Стайгер, на сайте была опубликована статья некоей Риммы Троцкой под названием «Подражательство подражанию». Вот, полюбуйся на автора.

С этими словами он нажал кнопку на клавиатуре. На экране появилась фотография высокой брюнетки с короткой модной стрижкой. На вид я мог бы дать ей лет тридцать— тридцать пять. Ну, может, сорок, если допустить, что фотография прошла правку через программу «Фотошоп». Женщина была довольно симпатичной, с полной грудью и нежным овалом лица. Одежда — модная, прямоугольные очки в тонкой золотой оправе — явно из дорого магазина. Вот только губы подкачали: тонкая, изломанная презрительной усмешкой линия. Я сразу подумал, что у нее что-то не ладится в личной жизни. Впрочем, если она писала статьи вроде тех, о которых упоминал Свин, ее личная жизнь и не могла быть удачной.

— Как тебе? — поинтересовался моим впечатлением Свин.

— Мы же работаем, а не дурью маемся, — поддел я его. — О чем говорилось в статье?

— Полный разгром творчества Алины Стайгер. Причем не того периода, когда она пела песни типа «Возьми меня замуж прямо сейчас». А именно последнего диска. Госпожа Троцкая очень подробно и очень долго разбирает все композиции, представленные в альбоме, и приходит к выводу, что материал полностью вторичный, списанный с западных аналогов. Тексты украдены из Интернета. Названия песен — тоже. Не диск, короче, а полная туфта.

— Ладно, я понял, что Римме очень не понравился альбом. И что из этого следует?

— Мне импонирует ход твоей мысли, — одобрительно хрюкнул Свин. — Действительно, что из этого следует? Если бы все статьи, опубликованные на сайте «Независимое творчество», имели обыкновение убивать, Ваганьковскому кладбищу пришлось бы отводить для нашей элиты дополнительный гектар…

Тут Свин замолчал, смотря на меня с торжеством триумфатора. Я терпеливо выжидал люфт-паузу.

— Особый интерес представляет для нас последний абзац статьи. Приведу его полностью, — сказал Свин, после чего взгромоздился на стул и приблизил рыло к ноутбуку. Дело в том, что он, как и положено свиньям, очень плохо видел. Поэтому для чтения текстов надевал очки, которых стеснялся и которые неоднократно пытался заменить контактными линзами. Но сам он вставлять линзы не мог, а я не всегда был под рукой. Пришлось смириться.

Свин наклонил голову ниже стола, затем сделал резкое движение копытом. Чиркнув по полировке, огромная оправа из панциря черепахи водрузилась ему на нос. Удовлетворившись достигнутым, Свин прочистил горло и начал громко читать:

— «Некий западный режиссер, снимающий давно опостылевшие всем фильмы про гангстеров и драки на самурайских мечах, будучи гостем последнего нашего кинофестиваля, случайно услышал пение госпожи Стайгер и пришел от него в полный восторг. Впрочем, тут еще вопрос, что ему понравилось больше: музыка или сама Алина? Очевидцы, присутствовавшие на „историческом“ концерте, более склоняются ко второму варианту. Слишком уж откровенно демонстрировала главная кошечка нашей эстрады знаки внимания дорогому гостю. Да и уехали они из ночного клуба, где проводился прием, на одном лимузине. Удивляетесь? Лично я — нисколько. По-другому карьеры наших эстрадных звезд и не делаются. Обидно другое. В России, давшей миру столько классиков, и сейчас много интересных, творческих личностей. Но их целенаправленно, другого слова не подберешь, оттирают от телевидения, не пускают в эфир, не дают записывать диски. Вместо этого, куда ни плюнь — везде затянутые в латекс бездарности. И ладно еще, когда этот мусор лежит в собственном дворе. Так ведь скоро и в Америку пролезут! И весь мир будет судить о русской культуре по типажам вроде Алины Стайгер, которым невдомек, что петь и широко раздвигать ноги — совершенно разные вещи».

— Ну как? — спросил меня Свин, закончив.

— У госпожи Троцкой явные проблемы с постелью.

— Зато нет проблем с общественным признанием. Римма ведет программу на одном из второстепенных телеканалов.

— Критикует нашу эстраду?

— Именно. И знаешь что интересно? Передаче уже два года, но она до сих пор пользуется популярностью.

— Но как все это связано с гибелью Алины?

— Думай, — приказал Свин.

— Думаешь у нас ты, — огрызнулся я.

— Эх, Ватсон, Ватсон, — попробовал юродствовать Свин, но понял, что перегнул палку, и заговорил просто, без изысков: — Восемьсот человек заходят на сайт каждый день. Хотя бы треть из них прочитала статью Троцкой. Представь, что твориться у них в голове.

— Все эти непризнанные гении начинают ревновать, — начал прозревать я.

— Правильно, у нас ведь если не «затянутая в латекс бездарность», то обязательно непризнанный гений, — подхватил Свин, — И этот гений сидит в своей дешевой квартире в спортивных трениках с пузырями на коленях, а его благородную душу терзают мрачные мысли. Что же это такое творится в королевстве московском? Я такой правильный, разбираюсь в искусстве, но меня никто не ценит.

— А какая-то дешевая потаскушка собирает полные зрительные залы и мелькает по всем программам телевидения…

— Да скоро еще и на международный уровень выйдет. Несправедливо?

— Несправедливо.

— А как должно быть?

— Я — в телевизоре, а потаскушка… потаскушки вообще не должно быть.

— Вот именно! — воскликнул Свин, чувствуя себя Ньютоном. — Потаскушки вообще не должно быть! Двадцать, тридцать, сто, двести сердец родили подобные мысли…

— Блуждающий Сгусток уловил эти эмоции. И поскольку он не оценивает ситуацию, а просто выполняет приказы, Алины не стало, — закончил за него я.

— Знаешь, пожалуй, ты не так уж и неправ насчет своей Испании, — задумчиво сказал Свин, водя копытом по столу, — Может, подыскать себе высокопоставленную мадридскую семью вместо рязанской?

— Успеешь. Сначала нам надо подумать, как выполнить задание Ангела.

— А чего тут думать? Ребята, которые играют в группе «Обломки кораблекрушения», живут в городе Приморске. Это недалеко от Сочи. Я узнал, что Римма Троцкая в данный момент направляется именно туда: хочет взять интервью у лидера группы.

— И как же ты это узнал? — удивился я.

Свин смущенно поерзал на месте.

— Ну, я позвонил по телефонам, которые есть на сайте, и представился ее поклонником. Сказал, что хочу вручить ей букет и пожертвовать крупную сумму на модернизацию сайта. Мне ответили, что деньги я могу нести хоть сейчас, а вот с госпожой Троцкой мне удастся встретиться только через неделю, поскольку она отправилась в командировку, писать репортаж об очередных бездарностях…

— Итак, мы должны безотлагательно ехать в Приморск, чтобы разобраться с Риммой и защитить музыкантов от возможной энергетической атаки…

— Вуаля, — просипел Свин и, спрыгнув на пол, добавил: — Кстати, в Приморске живет Священник. Хочешь повидаться с ним?

Я глубоко вздохнул. Отец Александр, которого в Отделе называли Священник, в свое время был одним из самых лучших и уважаемых старших офицеров. Я познакомился с ним еще до того, как он принял сан. Произошло это на войне, причем мы оказались по разные стороны линии фронта. Мне в ту пору едва исполнилось восемнадцать лет. Я носил телогрейку, металлическую, не по размеру, каску и державный триколор на рукаве своего х/б. Голова же Священника была повязана зеленым платком с изречениями на тему джихада. Он три раза в день совершал намаз, отпустил бороду почти до пояса и всегда спал с пистолетом под головой. Как я узнал позже, Священник внедрился в группу боевиков по приказанию руководства Отдела. Эти бородатые парни верили, что, перерезая горло неверным, они творят правое дело и Бог помогает им. Поскольку верили они крепко, помощь действительно приходила. От Бога или от дьявола — не знаю. В любом случае наши войска не могли с ними справиться уже довольно продолжительное время. Поэтому Священник занимался тем, что мягко, исподволь разрушал веру боевиков. Для этого ему пришлось стать среди них своим. Он ел с ними, спал с ними, скрывался от облав… И конечно же заводил разговоры у костра, после которых некоторые бойцы начинали сомневаться в правильности того, что они делают. Чаще всего они вскоре погибали… Трудная работа: разговоры разговорами, но Священнику приходилось стрелять в нашу сторону, чтобы доказать боевикам свою преданность. И не просто стрелять, но и убивать… Впрочем, Священник, обладавший даром исцеления, старался тут же помочь солдатам, которых он ранил. Именно так мы и познакомились. Я лежал на спине, в журчащем весенней капелью сугробе, и с ужасом наблюдал, как снег окрашивается в алый цвет кровью, хлещущей из моей груди. И тут надо мной склонилось бородатое лицо Священника… Нет, лучше не вспоминать….

— Так ты хочешь увидеть Священника? — повторил свой вопрос Свин.

— Не знаю.

Свин недоверчиво смотрел на меня. Ему было известно, что расстались мы с отцом Александром не слишком хорошо. После выхода на пенсию Священник решил уехать в провинцию и служить в каком-то храме. Я не мог понять его. Мы поспорили. Я кричал, что надо быть совершенным идиотом, чтобы отказаться от заслуженного отдыха в теплых странах. Дело в том, что пенсионеры, бывшие сотрудники Отдела, не имели права жить в России. Точнее, они могли здесь остаться, но тогда теряли крупную сумму, которая перечислялась на их счет в качестве выходного пособия. Священник соглашался со мной, что денег жалко. Но он хотел остаться на родине. Говорил, что сам не знает почему. Просто его что-то на это подвигло — что-то, непонятное ему самому. Какой-то импульс, идущий из глубины души. Я, помнится, довольно грубо охарактеризовал природу этого импульса — отец Александр прекратил спор и довольно сухо попрощался со мной. Мы не поссорились, нет. Но прошло вот уже несколько лет, а я ни разу не позвонил ему. И он мне — тоже. Свин знал это, как и то, что Священник был единственным человеком, которого я мог назвать своим другом. Отсюда и вопрос.

— Не знаю, — еще раз пожал плечами я. — На месте разберемся.

— Ладно, — вздохнул Свин, — давай собираться в дорогу…