Миниатюры

Старый боров рылся в помоях, жадно похрюкивая. Хозяйка всего минуту назад вывалила целое ведро очистков, и теперь щетинистый пятачок умудренного жизнью свина старательно выискивал среди них самые лакомые кусочки. Толстый зад подергивался одновременно с каждым глотком, спиралевидный хвостик вихлялся из стороны в сторону.

На забор уселся соловей. Крохотная серая птичка с интересом повернула голову, рассматривая пожирателя отбросов, а потом тоненькое горлышко напряглось, пернатая грудка раздулась, и из распахнутого клюва полилась чудесная мелодия.

Свин отвлекся от еды и поднял голову. Малюсенькие глазки смерили пичугу непонимающим взглядом, кожа на лбу пошла складками. Боров оглядел взглядом двор и обнаружил, что все животные с большим вниманием слушают соловья. Тогда в движение пришли задние ноги – свинские копыта замелькали в воздухе, забрасывая несчастную птаху помоями. Соловей, превращенный в ком грязи, последний раз пискнул и упал на землю.

– Никому не нравится здоровая критика! – обиженно хрюкнул боров.

Под куполом цирка шло очередное представление. Зрители, затаив дыхание, следили за происходящим на арене, слышались вскрики ужаса – звери, выступающие внизу, могли напугать кого угодно.

Укротитель смотрел на это, затаенно улыбаясь. О, сам-то он нисколько не боится своих питомцев! Пусть они свирепые хищники, пусть их зубы и когти остры и безжалостны – но в его венах течет кровь настоящего мужчины!

– Алле-оп! – гаркнул дрессировщик, хлестнув бичом.

Полосатая зверюга утробно взвыла и перепрыгнула на соседнюю тумбу. Желтые глаза горят бешеной яростью, усы гневно топорщатся – получи он малейшую возможность, и франтовской костюм этого ничтожного двуногого обагрится алым!

Укротитель вновь улыбнулся. Он прекрасно понимает, о чем думают его питомцы. Однако страха по-прежнему не испытывает – хотя на теле хватает шрамов, полученных от столкновений с этими зверюгами.

Храбрец сожалеет только об одном… Он до сих пор не сумел исполнить заветную мечту, совершить коронный номер всех укротителей хищников – засунуть голову в пасть зверя. Возможно, никогда и не совершит… А как бы хотелось однажды… но увы, увы…

Он выпрямился и раскланялся во все стороны – не годится показывать публике грустные мысли.

А зрители продолжали скандировать:

– Ку-кла-чев! Ку-кла-чев! Ку-кла-чев!

На скамейке сидит старенький дедушка, кутающийся в рваненький тулупчик. Настороженный взгляд не отрывается от подростков, снующих туда-сюда по аллее. У многих в руках чудные приборы, мигающие огоньками, в ушах торчали диковинные штуковины, они ведут странные и непонятные речи на каком-то диком жаргоне.

Старик взирал на это с ужасом – все это так не похоже на блаженные времена молодости! Нынешняя молодежь не имеет ничего общего с той, что была когда-то. Культура исчезла бесследно, остался какой-то уродливый суррогат!

К скамейке подошел внук старика. Он потянул его за рукав и строго сказал:

– Деда, пошли домой. Мама велела тебя привести – ужин остывает!

– Зочем ви тгавите?! – жалобно возопил дедушка. – Выпей йаду, сцуко!

– Дед, я тебя не понимаю, – устало ответил внук. – Выражайся нормальными словами, а?

– В Бобруйск, жывотное! – заорал на него старик. – Учи албанский!

Внук устало вздохнул и уселся рядом. Дед безнадежно отстал от жизни…

Шел 2060 год…

Был у некоего человека сосед, в саду которого росли яблони. Каждую ночь этот человек перелезал через забор и до отвала наедался спелыми яблоками. Хозяин сада знал об этом, но не хотел ссориться с соседом, поэтому никому не жаловался. Однако каждый раз укорял ночного вора:

– Что же ты делаешь, друг? Я эти яблони растил, поливал, ухаживал за ними, я торгую ими на базаре и с этого живу – отчего ты лишаешь меня куска хлеба?

Тот опускал глаза и стыдливо говорил:

– Прости, друг, я сам не рад, да уж больно люблю яблоки – не могу удержаться…

– Так почему тебе не сходить на базар, да не купить столько, сколько захочешь?

– Э, друг, разве ты не знаешь – до базара далеко, идти долго, да и цены там такие, что мне не по карману…

Подумал-подумал садовник и стал продавать яблоки не только на базаре, но и перед своим домом —специально для соседа. Сосед посмотрел на это, обрадовался, и сказал:

– Ай, хорошо придумал, друг! Вот накоплю монет – обязательно куплю у тебя много яблок! Сейчас, уж извини, нету.

Но как только зашло солнце, он вновь перелез через забор…

Бяшка и Игнат паслись вдалеке от остальных овец, у самого леса. Бяшка – барашек молоденький, еще ягненок почти что, Игнат – уже старик, по овечьим меркам – чуть ли не долгожитель. В такт мерному движению рогатых голов звенели подшейные колокольчики – красивые, гладенькие, с орнаментом.

– Дедко Игнат, а на кой нам эти звенелки? – сердито спросил Бяшка, вертя головой. Ремешок натер ему шею, а постоянный мелодичный звон уже сидел в печенках.

– Витька-подпасок тоже про это вчера спрашивал, – степенно ответил Игнат. – Пастух сказал – чтоб волки не трогали. А не будет колокольчика – придет серый и сцапает тебя.

– Брехня! – недовольно откликнулся барашек, перетирая ремешок о дерево. – Чем волку эта звенелка-то помешает?.. Только обуза лиш…

– Бяшка?.. – обернулся старый баран.

Его там не было. Только в траве валялся колокольчик с перетертым ремешком.

Человек шел по улице. Воскресное утро выдалось приятным – летнее солнце светит вовсе, ласковый ветерок обдувал волосы. Благодать, да и только…

Если бы только не маленький раздражающий фактор… Человек остановился, недовольно поморщился и потряс ногой. В башмаке что-то ощутимо перекатилось, уколов пятку даже сквозь носок.

Маленький камешек. Всего лишь маленький случайный камешек… Человек прислонился к стене, снял ботинок, аккуратно вытряс мусор, пошевелил пальцами и вновь обулся.

– Совсем другое дело… – удовлетворенно сказал он сам себе.

Прошло несколько минут. Человек по-прежнему шел по улице. И вдруг… земля содрогнулась. Дома явственно затряслись, послышались крики ужаса – многие попадали, не в силах удержаться на ногах.

Творилось что-то невероятное. Что-то жуткое. Катаклизм с каждой минутой рос и ширился – вот уже и горизонт пошел ломаной линией, вот и солнце покатилось по небу, словно огненный мяч… Среди белого дня объявились луна и звезды – все они выписывали какие-то чудовищные кривые, будто вся Вселенная заходила ходуном…

Наступил Апокалипсис.

А потом, когда уже планеты летели в черную бездну Хаоса, в последний миг Бытия над всем существующим Универсумом прогремел удовлетворенный голос:

– СОВСЕМ ДРУГОЕ ДЕЛО…

Олари стояла на смотровой площадке, с тревогой глядя на запад. Ветер с каждым днем все усиливался. Он крепчал, свирепел, лютуя и беснуясь так, как еще ни в один сезон до этого. Флюгера вращались непрестанно, крылья ветряных мельниц крутились с такой силой, что грозили отломиться. Корабли уже вторую неделю оставались в гавани со спущенными парусами – подобные вихри хуже любого штиля. По морю ходили буруны, еще в прошлом месяце бывшие всего лишь крохотными пенными барашками.

– Что это, дедушка?! – крикнула девочка, с трудом пересиливая свист и рев. – Такое когда-нибудь было?!

Старый смотритель маяка угрюмо вздохнул. Он-то знал, что происходит, когда с запада приходят большие ветра – на его памяти такое было дважды, и вот теперь повторялось в третий раз. Арима идет – ужасный, беспощадный Арима Западный Ветер. Перед ним всегда следуют потоки воздуха – страшные, могучие, все усиливающиеся. Но сами они еще не так страшны – их хозяин намного страшнее…

Обойдет ли Арима и в этот раз остров стороной?.. Или пройдет прямо по нему, сотворив то же, что сотворил со Скалистым Кряжем полвека назад?.. Старик содрогнулся – ему вспомнились стервятники, много дней кружащие над разрушенным поселком…

– Дедушка?.. – не дождалась ответа Олари.

– Я уже стар, я пожил… – пробормотал смотритель маяка, бросая взгляд на сигнальную вертушку. Показания очень скверные.

Все знают, что следует делать, когда идет Арима – молиться, чтобы он прошел стороной. Бороться с ним бесполезно. Бежать тоже – куда убежишь с острова в такой шторм?..

Так прошло несколько дней. Городок становился все тише и молчаливее – жители почти не покидали домов, стремясь законопатиться как можно тщательнее, сделаться совершенно незаметными. Все затаились, словно мышки, и ждали, ждали, ждали… Ждали того, что произойдет.

И вот оно произошло. Вновь старик с внучкой стояли на смотровой площадке маяка и вглядывались вдаль. Там, на горизонте, медленно пухло и раздувалось нечто мертвенно-сизое – словно разбухший труп циклопических объемов. На его поверхности клубились дымы и смерчики – Арима Западный Ветер дышал. Тяжело, гулко – каждый вздох этого колосса отзывался ураганом. Именно его дыхание порождало эти ужасные ветра.

Чудовище приближалось очень медленно. Так ползет песчаная лавина. Так накатывается волна цунами. В каком-то смысле Арима и есть стихийное бедствие – живое, дышащее, но бедствие.

Там, где он проползает, схлестываются две огромные водные стены – титан ползет по дну океана, над водой виднеется лишь спина и часть головы. И если он и дальше будет ползти по дну, обогнув остров… все в порядке.

Но вот если он решит выползти на сушу…

Арима ползет. Ползет. Ползет. Все ближе и ближе. Олари, зажмурив глаза, что-то шептала и просила дедушку уйти – уйти, не видеть этого склизкого кошмара, закрывшего половину горизонта. Но старик упорно не уходил – оба прошлых раза он прятался в погребе, но теперь решил рассмотреть Ариму как следует.

Отсюда видно очень хорошо. Несколько огромных глаз – пустых и бессмысленных, как болота. Дыхальца – сотни дыхалец, каждую минуту захлопывающихся с чмокающим звуком и вновь раскрывающихся. Каждый такой хлопок исторгает лавину воздуха – отнюдь не зловонного, наоборот, очень свежего и чистого. Арима втягивает воду и выдыхает чистейший кислород.

Вот он подполз почти вплотную. Склизкая громада начала медленно выбираться из воды – Арима Западный Ветер выполз на мелководье. Что теперь – обойдет ли он остров, как в прошлые разы?.. Или все-таки проползет по суше?..

Обойдет?.. Не обойдет?.. Пальцы старика посинели от напряжения, в глазах начали лопаться кровавые прожилки.

Ветер усиливается с каждой секундой.

– «Пропажа была зафиксирована в понедельник, восемнадцатого числа, в четырнадцать тридцать»… – скучающе записал сержант милиции. – Дальше что было?

– Ну а что было?.. – растерянно пожала плечами потерпевшая. – Дальше я заметила пропажу… ну…

– Ну?..

– Ну, сначала я решила, что он еще найдется – ну мало ли, может, завалился куда… Знаете, такое бывает иногда – вроде пропал, ан нет – вот он, голубчик!

– Но не нашли?

– Не нашла. Везде, знаете искала… искала… и в шкафу, и под шкафом, и в столе, и под столом…

– Под подушкой искали?

– Искала – нету.

– А под кроватью?

– Под кроватью я в прошлый раз нашла – совсем уже было отчаялась, решила пропылесосить – да и нашла! Лежит в уголке, родимый!.. Даже не запылился – тряпочкой обтерла и как новенький…

– Не отвлекайтесь, гражданочка. Значит, так и запишем – в квартире искомое обнаружено не было… Может, кто из знакомых взял?

– Да нет! Я и у соседей спрашивала, и сестре звонила, и маме, и бабушке, и на работу – никто не брал! Говорят – нам чужого не надо, у самих такого добра хватает…

– Так… А может, кошка съела?

– Ой, да вы что – у меня и нет никакой кошки!

– А если собака?

– И собаки нет!

– А?..

– Да нет никакой живности! Даже детей нет! Просто вот вроде еще минуту назад был… и нету, пропал…

– Может, стащил кто?

– Да кому он нужен – он же уже подержанный, разваливается на ходу… Давно выбросить надо было, да вот, привязалась как-то…

– Угу, – сочувствующе кивнул милиционер. – А во сколько оцениваете пропажу?

– Да во сколько… – опустила плечи потерпевшая. – Б/у, как говорится – грош цена в базарный день… Но все ж память…

Милиционер еще некоторое время царапал ручкой по бумаге, а потом хлопнул ладонью по столу и вздохнул:

– Ладно, гражданочка, не отчаивайтесь! Найдем мы вашего мужа!

Дряхлый священник тяжело вздохнул, переворачиваясь на другой бок. Последние месяцы он почти не вставал с постели. Недолго уже осталось ждать. Врачи дважды предлагали обратиться за помощью к эвтаназии, но самоубийство – тяжкий грех. Пока жив – терпи и надейся.

Сан больного старика был всего лишь условностью. Последний храм на планете закрылся пятнадцать лет назад. Других священников не осталось. Люди давно перестали верить в то, что нельзя увидеть и измерить. Некому оказалось даже исповедать умирающего.

– Господи, прости мне мои грехи… – еле слышно прошептал старец, испуская последний вздох.

И в тот самый миг, когда его сердце остановилось, где-то в необозримой дали, недостижимой для человека, что-то вздрогнуло и прислушалось к происходящему на голубой планете. Долгое время стояла абсолютная тишина, а потом ее нарушило еле слышное:

– Последний сигнал на Земле угас…

– Как жаль… – раздалось в ответ. – Точно ни одного не осталось?

– Совершенно точно. Оттуда ничего не поступает. Люди несомненно вымерли.

– Ну что ж, тогда выключайте Солнце.

Иммиграция шла бурно. Граждане Телесной Федерации распихивали друг друга, спеша побыстрее получить визу и покинуть опостылевшую отчизну. Неудержимый красный поток тек в открывшиеся ворота, и каждый в нем надеялся, что там, за рубежом, жизнь будет веселой и приятной.

– Куда вы, куда? – взывали отдельные голоса. – А дома-то кто останется?!

– Дураки останутся! – насмешливо отвечали из толпы.

– А работать-то кто будет?!

– Вы и будете! – смеялись над этими домоседами уезжающие. – Оставайтесь и работайте, если охота!

Таможня очень скоро прекратила службу. Таможенники тоже решили убраться куда подальше. Зачем оставаться дома, если можно уехать за границу?

Выход свободный – вперед, на поиски лучшей жизни!..

А тем временем на земле лежал тяжело дышащий человек, безуспешно пытающийся зажать чем-нибудь рану. Из перерубленной артерии хлестала кровь, и с каждой потерянной каплей ослабевшие руки двигались все медленнее…

Кровь текла безостановочно, впитываясь в бурую грязь, окрашивая ее ярко-красным.

Человек умирал.