Часть первая
Искушение троих

Архив Подземной Канцелярии

Из дневника Гоши

Запись сто сорок третья

Армия противника появилась на рассвете.

Чуть больше тысячи человек, как донесла моя разведка. Немного лучников, арбалетчиков и кавалерии. Ударный костяк составляли пехотинцы и пикинеры. Не самая большая армейская группировка из всех, что доводилось мне видеть в своей долгой и трудной жизни средневекового полководца, однако в моем нынешнем положении хватило бы и ее. С избытком.

Мой замок, находившийся в этой местности, укреплен был довольно слабо. Не хватало природных ресурсов, не хватало людей. Самым большим дефицитом, как всегда, было время. Но особо плакать по этому поводу не стоило. Мы еще поборемся. Лорд Келвин, чьим прозвищем давно стала сама Смерть, никогда не сдается без боя.

Как всегда, прибыл посол моего врага, как обычно, принес содержащее угрозы письмо. «Трепещи, пес!» — было в нем написано.

Сам трепещи, ответил я, приказал обезглавить посла, и мы начали танцы.

Пехотинцы пошли через брод. Брод, доложу я вам, очень важная стратегическая позиция. Брод, находящийся на разумном расстоянии от вашего замка, предоставляет вам целый ряд преимуществ. Во-первых, и это самое очевидное, он замедляет продвижение армии противника. Во-вторых, через брод невозможно протащить всякую осадную технику типа требюшетов, таранов, осадных башен и катапульт. Следовательно, инженерам врага придется собирать их на месте и не удастся сразу пустить их в ход.

Брод я сдал без боя. Рядом с ним, на моем берегу реки, возвышалась небольшая защитная башенка, в которой дежурил десяток лучников, но я приказал им отступить после первого же залпа. Много они все равно не настреляют, а на стенах замка каждый человек на счету.

Гораздо более ценной стратегической позицией был ров под стенами замка. Для того чтобы подобраться к стенам, ров надо закопать, а пока пехотинцы будут его закапывать, мои арбалетчики будут их отстреливать. Первая группа пехоты противника уже добралась до рва и попала под шквал наших стрел.

Параллельно с этим его инженеры принялись мастерить тараны. Я послал своих конников разобраться с ними, они совершили молниеносную вылазку и сожгли деревянные конструкции. Но когда они возвращались, их атаковал второй отряд пехоты, двигавшейся к замку, и половины своей кавалерии я лишился.

Когда концентрация противника у стен достигла необходимого числа, я приказал обстреливать их из мангонелей обломками камня, не снижая интенсивности огня из арбалетов. Лучники и арбалетчики противника пересекли брод, рассредоточились по полю и принялись осыпать стрелами защитников стен. Мои воины ответили им взаимностью. При таком бое потери атакующих соотносятся с потерями защищающихся как четыре к одному, но и такой расклад меня не устраивал. Армия противника численностью превосходила мою собственную больше чем в четыре раза. Следовательно, он мог себе позволить такой обмен. Я — нет.

Пехотинцы, потеряв около восьмидесяти процентов личного состава, закопали ров и принялись крушить ворота. Я приказал вылить на них пару котлов кипящего масла, и это вопреки всякой логике несколько охладило их пыл. Они корчились и горели под каменными стенами моей крепости.

Я закурил сигарету и позволил себе стакан холодного пива.

Инженеры снова принялись за строительство, и вот таран, эта деревянная махина с человеческим приводом, уже был готов крушить все и вся. Сверху он был прикрыт щитами, защищавшими приводящих его в действие людей от стрел, и пропитанными водой коровьими шкурами, так что поджечь его тоже не удалось.

Заявился мой советник и доложил, что противник крушит ворота. Как будто я сам этого не видел. Но сделать сейчас что-либо было невозможно. Нельзя сказать, что я этого не ожидал.

Я затушил сигарету в пепельнице и отдал приказ мечникам собраться в главном замке.

Ворота пали минут через десять, после чего мои воины изрубили таран на куски. А через брод тем временем шла основная ударная сила противника — пикинеры. У них тяжелые доспехи, что делает их практически неуязвимыми для стрел, зато именно из-за своих доспехов они не могут развивать больших скоростей. Поэтому о пикинерах можно было подумать после.

Я послал остатки конницы, и они легко перерезали лучников врага, потому как лучник в ближнем бою не опаснее обычного крестьянина, вооруженного вилами. Когда отряд вернулся к замку, я отправил их на пикинеров. У них не было шансов, я это понимал, но они мне более не были нужны. Приказ они выполнили беспрекословно, и скоро моих ушей достигло жалобное ржание умирающих лошадей и крики умирающих людей, доносящиеся сквозь звон стали. Обычная музыка битвы, можете мне поверить.

Может быть, я и нехороший человек, но в наше суровое феодальное время по-другому просто нельзя.

Пикинеры приближались. Мои арбалетчики осыпали их градом стрел, но падал только каждый десятый враг. Пробить их броню не так уж легко.

Пришло новое послание от моего врага. «Ты ответишь за предательство», — гласило оно.

Это не предательство, подумал я. Это чистый бизнес. Мне предложили груду золота, и я вывел свои войска из битвы. Вот мой нынешний противник, который был моим союзником в прошлой битве, и проиграл. На войне, как на войне.

Пикинеры врага прошли внутрь замка через разбитые главные ворота.

Замок мой был небольшим, и от ворот до основного строения было всего около ста метров. Но эти сто метров им еще предстояло пройти. Когда большая часть отряда вошла на территорию моей цитадели, я отдал приказ лучникам, и десяток огненных стрел взвился в небо, оставляя за собой дымные хвосты.

Земля замка была загодя пропитана нефтью, так что вспыхнула она сразу. Загорелись замковые строения, мастерские, амбары и хижины, в которых жил простой люд. Я и отряд мечников закрылись в самом замке, и с вершины его сторожевой башни я наблюдал, как корчатся и умирают в огне мои враги. От их криков кровь стыла в жилах. Хорошо хоть запахов я не ощущал.

Пожар бушевал не менее получаса, и погибли в нем почти все. А те, кто не погиб, были убиты моими мечниками, совершившими короткую вылазку. Кавалерия противника, точнее ее жалкие остатки, предприняла отчаянную попытку добраться до меня, но не конникам замки брать.

— Замок крепко держался! — услышал я клич моего советника, и тут же на фоне голубого неба появилась сделанная кроваво-красными буквами надпись: «Победа!»

Я кликнул на кнопку «выход», прервал соединение и убрал порядком нагревшийся ноутбук со своего живота. Закурил сигарету, отметив, что пепельница уже переполнилась и пора бы ее вытряхнуть. Что я и сделал, захватив по пути на кухне новую бутылку пива. Выпил глоток, и тут зазвонил телефон.

— Вас внимательно, — сказал я.

— Чтоб тебя приподняло, хлопнуло, размазало да так и оставило, — сказал мне Сашка. — Я ведь проводил разведку местности. Там поблизости не было ни одной нефтяной скважины, так где же ты взял столько нефти, чтобы спалить все мое войско?

— Купил на рынке, — сказал я, и это была правда. Пришлось потратить часть вознаграждения, полученного мной за тот небольшой финт во время прошлого сражения, но дело того стоило. — На этих средневековых рынках, знаешь ли, можно купить что угодно, лишь бы дублоны звенели в твоем кармане.

— Моя душа жаждет реванша.

— Перетопчется твоя душа, — сказал я. — Мне завтра на работу, а уже три часа ночи.

— Мне, между прочим, тоже завтра на работу.

— Тем более, — сказал я. — Увидимся.

— Или созвонимся, — сказал он.

Я положил трубку.

* * *

Архив Подземной Канцелярии

Из дневника Гоши

Запись сто сорок четвертая

У каждого времени есть свои приметы. К примеру, если вы девственница и вокруг вас вовсю шебуршатся друиды, а на дворе стоит тринадцатый или четырнадцатый век, то, скорее всего, через несколько минут вас сожгут на костре.

Если вы — тевтонский пес-рыцарь, с ног до головы закованный в железную броню, а на той стороне Чудского озера вас ожидают полки Александра Невского, то скоро вы станете кормом для рыб.

Если вы плывете в Индию на трех кораблях, при этом пытаясь найти новую дорогу в страну, полную чудес и прочих слонов, то вскоре вы откроете Америку.

Если на вашу столицу летят ракеты из открытой по ошибке страны, то вы Саддам Хусейн.

Если вы зашли в свой сортир и вас там замочил российский спецназовец, то вы чеченский боевик.

Если вы молоды, богаты, знамениты и у вас молодая, богатая и знаменитая невеста, то вы — Дэвид Бэкхэм.

А если с утра пораньше вас вызывает в свой кабинет ваш начальник, то вы получите головомойку. По полной программе.

Конечно, начальство может вызвать и для того, чтобы поощрить вас за хорошо проделанную работу, но я хорошо проделанной работы за собой не помнил. Поэтому, когда через десять минут после моего прихода на рабочее место в мою конуру, по недоразумению названную офисом, пришла сексапильная секретарша нашего босса и заявила, что он хочет меня видеть, я сразу подумал о головомойке.

Секретаршу звали Викой, и она очень чувственно покачивала своими бедрами, пока я плелся в ее кильватере, пытаясь угадать, чем же вызвал неудовольствие начальства на этот раз. Как обычно, не угадал.

Она распахнула передо мной тяжелые дубовые двери, и я вошел. Двери бесшумно затворились за моей спиной, словно отрезая путь к бегству.

— Доброе утро, — сказал я.

— Доброе, — снисходительно согласился со мной Эдуард Петрович, генеральный директор конторы, в коей я имел удовольствие работать. — Я тебя вызывал, Гоша.

— Поэтому я здесь, — сказал я.

— Вижу, — констатировал он. У него было идеальное зрение, но он носил очки без диоптрий, потому что полагал, что так будет солиднее. Он был плотный, лысый и одевался в серые костюмы. И еще у него было своеобразное чувство юмора. — Как дела с нашим сайтом?

— Превосходно, — сказал я. — Уже почти все доделано, скоро можно будет вывешивать его в Сеть. Осталось только мелочи всякие подчистить.

— Это хорошо, — сказал он. — Но я тебя не за этим позвал. Подойди к окну.

Я подошел.

— Что ты видишь?

Обычный летний день в центре Москвы, подумал я. Ничего особенного. А что я должен видеть?

— Небо.

— Ты слишком высоко взял. Посмотри ниже.

— Дом.

— Еще ниже.

— «Макдоналдс».

— Еще ниже.

— Тротуар. По нему ходят люди.

— Еще.

— Дорога. По ней ездят машины.

— Еще.

— Там наша парковка.

— Вот именно, — сказал он, потирая от удовлетворения руки, словно я только что ответил на вопрос, стоивший сто двадцать пять тысяч, а он был Максимом Галкиным. Или Дмитрием Дибровым, на худой конец. — И что ты видишь на нашей парковке прямо под моим окном?

— Машину, — сказал я. Я-то уже понял, куда он клонит, но отчаянно тянул время, потому что уже догадался, что меня ожидает.

— Какую машину? — почти ласково спросил он.

— Мою машину.

— А какой марки у тебя машина?

— Это очень старая модель, — сказал я. — Я купил ее за полторы тысячи долларов, а у нее не было даже двигателя. Я ее три месяца восстанавливал в сервисе у своего знакомого. Там до сих пор еще есть к чему приложить руку.

— Какой марки твоя машина? — повторил он.

— Она семьдесят четвертого года выпуска, кстати, — сказал я. — На два года старше меня.

— Но какой она марки?

— Вы представляете, какой это возраст для подобного аппарата?

— Какой она марки?! — рявкнул он.

— «Порше», — сдался я.

— «Порше», — повторил он это слово так, словно оно отдавало на вкус гнилью. Как выплюнул. — А чья машина стоит справа от твоей?

— Главного бухгалтера, — сказал я.

— И какая машина у нашего главного бухгалтера?

— «Жигули», — сказал я. — «Семерка», по-моему.

— Итак, мы установили, что у нашего главного бухгалтера «семерка». А чья машина стоит слева от твоей?

— Ваша.

— И какая у меня машина?

— «Волга».

— Тридцать один — одиннадцать.

— А у тебя — «порше».

— Угу.

— А ты слышал, что Борис Немцов пытался пересадить всех чиновников на отечественные машины?

— У него не получилось.

— А у меня получилось, — сказал он. — Все сотрудники нашей фирмы поддерживают отечественного производителя. Кроме тебя.

— У меня аллергия на отечественного производителя всего, что пытается передвигаться со скоростью большей, нежели я хожу пешком.

— Прими тавегил.

— Не поможет. Моя аллергия более глубокого уровня. Она в мозгах.

— Глубоки твои мозги, — сказал он. — Советую тебе залезть на самую их глубину, в Марианскую, так сказать, впадину твоего разума, и отыскать там другой ответ.

— А можно, я сначала задам вопрос, плавающий у самой поверхности?

— Попробуй.

— За что вы так любите отечественного производителя?

— За то, что детища его дешевы и не вызывают к себе пристального интереса со стороны нежелательных элементов, в отличие, хочу заметить, от твоего «порше».

— Под «нежелательными элементами» вы имеете в виду сотрудников налоговой полиции?

— Чур тебя, — сказал он. — Я налоги плачу.

— Все платят, — сказал я.

— Просто наша организация не должна привлекать к себе излишнего внимания.

— Я хочу обратить ваше внимание на тот факт, что ваша «волга» стоит в два раза больше, чем даже новый «порше», не говоря уже о моей развалюхе.

Что правда, то правда. Мой начальник был поклонником детищ отечественного автопрома не от хорошей жизни, уж совершенно точно он был человеком, любящим комфорт. Посему родного, произведенного в Нижнем Новгороде, в машине осталось немного. Кузов, если быть более точным, да и то не весь. Под капотом машины прятался от любопытных взглядов двигатель «БМВ», и вся ходовая часть тоже была снята с баварского седана. Плюс кондиционер, бар, телевизор и прочие причиндалы, связанные с не нашей жизнью.

— Ну и что? — спросил он. — Главное, что она так не выглядит.

— Это правда, — сказал я. — Выглядит она стремно.

Она выглядит как «волга». Как не самый дорогой, но все-таки солидный автомобиль для солидного, но не зарвавшегося человека.

— Может быть, — сказал я. У меня было свое мнение на сей счет, однако я посчитал более мудрым оставить его при себе. — Но двухэтажный офис в самом центре говорит несколько о другом.

— Иметь офис в приличном месте — не роскошь, а необходимость.

— Понятно, — сказал я. — А ездить на машине, которая не ломается три раза в неделю, — это роскошь.

— Да.

— Понятно, — сказал я. — И что из этого следует?

— Что ты сегодня же вечером, после работы, отправишься в автосалон и купишь себе отечественную машину.

— А на какие, позвольте полюбопытствовать, шиши?

— А ты разве зарплату нерегулярно получаешь?

— Регулярно. Но еще более регулярно я ее трачу.

— На что, интересно?

— Этот вопрос является вмешательством в мою личную жизнь.

— Молодежь, — сказал он. — Девки и кабаки, так?

— И казино, — сказал я. — И еще кое-что, но по сути подмечено верно.

— Хорошо, — сказал он. — Поедешь в «Автомир», у меня там директор знакомый. Скажешь, что от меня, я ему позвоню предварительно. Купишь в кредит на льготных условиях.

— Простите, — сказал я.

— Что-то еще?

— У кредитов есть одна очень характерная и неприятная особенность. Их надо отдавать, да еще и с процентами, как мне довелось слышать.

— А разве ты не работаешь?

— Работаю. Но покупка машины не совсем вписывается в мой бюджет на этот год.

— Да?

— Именно. Вот скажите, я ведь — ценный сотрудник?

— Ценный.

— И покупка машины — не моя идея?

— Не твоя.

— И надо это не мне, так?

— Куда ты клонишь? Хочешь протащить покупку за счет фирмы?

— Да, — сказал я. — Вам же надо, чтобы моя машина не привлекала внимания.

— Ну ты наглец, — с восхищением сказал он.

Я молча поклонился.

— И паяц, — добавил он. — Но этот номер у тебя не пройдет.

— Почему?

— Потому что я не собираюсь покупать тебе машину.

— Не вы. Фирма.

— Это одно и то же.

— Как вам будет угодно. Но программист моего уровня себе работу завсегда найдет.

— Мне следует расценивать это как угрозу?

— Как хотите. Между прочим, работа над сайтом еще не завершена.

— Я найму пять студентов, и они сделают мне сайт за пятьсот долларов.

— Верно, — сказал я. — А вы пойдете лечить зубы к студенту-стоматологу?

— Нет.

— Почему?

— Потому что… Черт побери! Потому что он не профессионал.

— Вот, — сказал я.

— Ты — профессионал, — признал он. — Но профессионалов много.

— Тому, кто займет мое место, придется начинать с нуля, — сказал я. — Вникать во все тонкости работы нашей компании, собирать информацию… А наши немецкие партнеры, насколько я помню, настаивали, чтобы сайт был готов в течение месяца.

— Ты забыл, где я тебя нашел.

— Вообще-то это я вас нашел и предложил вам свои услуги. И за те два года, что я здесь работаю, я вытащил вашу средневековую контору в двадцать первый век.

— Ты слишком нагл. Я ценю в людях это качество, но у тебя оно выросло просто до нездоровых размеров.

— Между прочим, контрактом с финнами вы обязаны мне, а точнее той информации, что я хакнул у наших конкурентов, участвующих в конкурсе. И премии за это дело я так и не получил.

— Понятно, — сказал он. — Но пойми и ты меня, тут ведь есть еще один момент. Я пересадил на наши машины всех сотрудников моей фирмы, и все они сделали это за собственный счет. Так что я не хочу создавать прецедент. Представляешь, что будет, если все они потребуют компенсации?

— От меня они ничего не узнают, — сказал я.

— Я могу на это рассчитывать? — спросил он.

— Можете, — сказал я. — Только вот ваш звонок и вся эта история с кредитом… Много шума.

— Ты прав, — сказал он, открывая ящик стола.

Покопавшись в недрах предмета офисной обстановки, он извлек из этих недр пачку зеленых бумажек и швырнул в меня. Я ухватил пачку на лету, причем одной только левой рукой.

— Реакция на деньги у тебя нормальная, — сказал он. — Хорошая реакция. Но особо не разгуливайся, сдачу отдашь.

— Обязательно, — сказал я, пряча доллары в карман. — Могу я теперь идти?

— И чтобы до вечера ты мне на глаза не попадался, — сказал он. — И, если я утром увижу тебя не на новой машине, можешь считать, что ты должен мне деньги в двойном размере.

— Ясно, — сказал я. — Со своей стороны хочу предупредить, чтобы на большую сдачу вы не рассчитывали.

— Пошел вон! — крикнул он, и я предпринял военный маневр, обозначенный в учебниках как «тактическое отступление на заранее подготовленные позиции».

Иными словами, слинял.

* * *

Архив службы безопасности Подземной Канцелярии

Документ: Расшифровка тайной аудиозаписи конфиденциальной встречи Асгарота, секретаря Князя тьмы, и Азраеля, секретаря Того Самого Знаете Кого

Тема: Возможный заговор. Беседа первая

Копия: Архив службы безопасности Небесной Канцелярии

Асгарот. Здравствуйте, сударь.

Азраель. Здоровей видали.

Асгарот. Я рад приветствовать вас…

Азраель. Давай без всей этой бодяги, а? Зачем звал?

Асгарот. Мне нужна консультация.

Азраель. А со своими ты перетереть не мог?

Асгарот. Боюсь, они не придают факту, вызвавшему у меня тревогу, большого значения.

Азраель. А может, так оно и есть?

Асгарот. Это по поводу той группы товарищей из Люберец, о делах которой вы ходатайствовали в своем последнем послании.

Азраель (заинтересованно). Помню, помню. Ну и как вы с ними разобрались?

Асгарот. Дело как раз заключается в том, что никак.

Азраель. Это еще почему?

Асгарот. Я не знаю, как поступить. Князь, как вы сами знаете, не в себе и вряд ли будет адекватен в ближайшее время, а к тому времени, как он снова к нам вернется, срок земной жизни этих товарищей уже истечет, так что принимать решение будет поздно и… Словом, вот так.

Азраель. Между нами, девочками, говоря, Нашего тоже уже давно не видать. Очередной отпуск себе отхватил, не иначе.

Асгарот (заинтересованно). Вот как?

Азраель. Ага. Но вопрос все равно закрывать надо. По всем понятиям.

Асгарот. Эти личности требуют беспрецедентную цену, находящуюся вне пределов нашей юрисдикции.

Азраель. То бишь вы этого сделать не можете, так?

Асгарот. Не можем.

Азраель. Или не хотите?

Асгарот. И не хотим.

Азраель. Так и надо говорить, братишка. А то «беспрецедентная цена», «пределы юрисдикции»… Ты еще о сферах влияния мне расскажи. Но тема такая, базар ведь прошел, да?

Асгарот. Вроде да.

Азраель. За базар отвечать надо. Рекламу кто вас просил давать?

Асгарот. Уверяю вас, мы воздерживались от рекламных акций в течение последних ста пятидесяти лет, и ни у кого из наших сотрудников не было распоряжения Князя менять подобную политику.

Азраель. Тьфу ты, пропасть. Чтоб мне нимб на голову свалился, ты нормально разговаривать можешь?

Асгарот. Могу.

Азраель. Так какого хрена?.. А, ладно, тебя даже могила не исправит. Короче, факты покупки душ были?

Асгарот. Конечно, были.

Азраель. Ну вот она, реклама.

Асгарот. Но обычно инициатором такого рода сделки выступала наша сторона.

Азраель. Это до балды.

Асгарот. Простите?

Азраель. Да параллельно это, братишка. Мое мнение такое: просьбу уважить надо.

Асгарот. Это невозможно. Таким образом мы создадим прецедент, а последствия подобного прецедента коснутся нас всех, они будут трудноконтролируемыми и непредсказуемыми.

Азраель. Оно и к лучшему. Миру нужна подобная встряска.

Асгарот. Боюсь, ни вы, ни я не полномочны решать такие вопросы.

Азраель. И чего ты хочешь? Слить эту проблему по-тихому?

Асгарот. Возможно, так было бы лучше для всех.

Азраель. Знаете, в чем ваша основная проблема, демоны? Вы слишком обленились за прошедшие столетия.

Асгарот. Простите, не понял.

Азраель. А чего тут понимать? Основной поток душ в последнее время идет в вашу пользу со значительным перевесом, но никакой вашей заслуги в том нет. Пресловутая свобода выбора, которую предоставил смертным Наш Босс, делает все за вас. Грех более приятен, нежели добродетель, а наши представители в мире смертных стали слишком консервативны, чтобы вести агитацию новыми методами. Вы же вообще забросили пропаганду.

Асгарот. Мы…

Азраель. Не перебивай, да? С развитием на Земле технологий грехи плодятся быстрее, чем кролики в Австралии, и многие люди даже не понимают, что это грехи. Потому, когда они умирают, большим сюрпризом для них становится то, что они попадают к вам. Ведь они при жизни почитали себя хорошими людьми и даже ходили в церковь.

Асгарот. Так придумайте новые заповеди. «Не возжелай изображения ближнего своего в порногалерее», «Не прелюбодействуй посредством модема»…

Азраель. Не юродствуй.

Асгарот. Тоже неплохо.

Азраель. Не юродствуй, демон. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Души смертных плывут в ваши лапы на халяву, не требуя никаких инвестиций, так что вы уже просто разучились искушать.

Асгарот. Мы разучились искушать?

Азраель. Именно, братишка. Кого вы искусили в последнее время?

Асгарот. Я не интересовался подобной статистикой, но могу навести справки.

Азраель. Зато я интересовался и справки уже наводил. Двенадцать душ. Реально двенадцать душ за последние сто двадцать шесть лет.

Асгарот. Этого не может быть!

Азраель. Может. И так есть. Знаешь, какова ваша неофициальная позиция по этому вопросу?

Асгарот. Нет.

Азраель. Потому что ты слишком увлекся своими бумажками и оторвался от реальной жизни, братишка. Ваши говорят так: «Они все равно будут нашими, так чего ради нам париться?»

Асгарот. Это немыслимо! Это… это… это кощунство! А Князь…

Азраель. А Князю вашему все до пейджера. Мы из кожи вон лезем, чтобы заполучить каждого нового клиента, а вы хвостом о коготь не ударяете, зато имеете постоянный наплыв как на распродажу. Так чего ему волноваться? Вот что скажу тебе, братишка, без базара лишнего скажу: ситуацию надо выравнивать. Или выравнивать ее уже некому? Подрастеряли небось всех своих спецов.

Асгарот. Ничего подобного. Любой наш демон посчитает за честь искусить смертного.

Азраель. И ни хрена у него не выйдет.

Асгарот. Почему?

Азраель. Проснись, братишка. Вспомни, о чем я тебе толкую. Люди попадают в ад по незнанию, просто потому, что они перестали задумываться о перспективах загробной жизни. И все они считают себя праведниками, между прочим, даже самые отъявленные негодяи. И если к смертному заявится демон и предложит ему продать свою бессмертную душу, то этот смертный, даже если шансы его попасть к нам равняются нулю при любом исходе, все равно начнет кочевряжиться и пошлет вашего демона к черту. Ну, словом, ты меня понял.

Асгарот. Я не думаю, что дела обстоят так плохо.

Азраель. Хочешь пари?

Асгарот. Какого рода пари?

Азраель. Мы выберем демона и отправим его на Землю с единственной целью — искушать. Если за определенный промежуток времени он навербует вам условленное количество клиентов, вы выиграли. Если нет — проиграли.

Асгарот. Не думаю, что я вправе…

Азраель. Что, уже очко играет? А говорил, что каждый демон спит и видит, как кого-нибудь искусить. И что навыки не утрачены.

Асгарот. А какая будет ставка?

Азраель. Давай так. Если вы выиграете, то можете разрулить ситуацию с пацанами из Люберец по вашему усмотрению. То бишь спустите на тормозах. А если проиграете, то вам придется выполнить условия договора. Справедливо?

Асгарот. А вам с этого какая выгода?

Азраель. Чувство глубокого морального удовлетворения от того, что мы утерли вам нос. Но о пари никто не должен знать. Я имею в виду начальство.

Асгарот. Это само собой. Обговорим условия?

Азраель (удивленно). Так ты согласен?

Асгарот. Разумеется. Тут затронута честь всей нашей организации. В каком месте будем проводить пари?

Азраель. В Ватикане.

Асгарот. Это немыслимо. Вы заранее ставите нас в заведомо проигрышные условия…

Азраель. Не кипятись, я пошутил. Думаю, будет правильно провернуть все в Москве, ведь запрос, с которого все началось, пришел откуда-то из ее окрестностей?

Асгарот. Да.

Азраель. Москва принимается?

Асгарот. По этому пункту возражений нет. Условия для работы там вполне приемлемые.

Азраель. Только Вельзевулу вашему так не говори, ладно?

Асгарот. Скольких надо искусить?

Азраель. Надолго заморачиваться не будем. Нам ведь важна суть, а не количество. Думаю, число три вполне подойдет. Он троицу любит.

Асгарот. Боюсь, что именно на этом основании я должен отклонить предложенное вами количество. Число, к которому благоволит Ваш, ставит нас в сложную ситуацию.

Азраель. Короче, сколько?

Асгарот. Два.

Азраель. Смеешься? Этого слишком мало, чтобы делать какие-то выводы о вашей профпригодности. Ни нашим, ни вашим. Четыре.

Асгарот. Пойдет. Как будем выбирать искушаемых?

Азраель. Жеребьевкой. Причем я буду настаивать, чтобы среди участников были только мужчины. Женщину искусить гораздо легче, их слишком заботит внешний вид и собственная привлекательность для мужиков. Шепни им слово о вечной молодости, и душа, считай, уже в кармане.

Асгарот. Как хотите. На каком роде жеребьевки вы будете настаивать?

Азраель. Без всяких извращений. Монетки кинем, четыре штуки. Кто найдет, того и искушать.

Асгарот. Согласен. Сроки?

Азраель. Неделя на каждого.

Асгарот. Слишком мало. В работе с клиентами важен индивидуальный подход.

Азраель. Нормально. Я и так уже на много уступок пошел. Если твои демоны так хороши, как ты говоришь, тебе волноваться не о чем.

Асгарот. Ладно, согласен.

Азраель. Для того чтобы был зачтен выигрыш, надо будет искусить всех четырех. Упустите хоть одну душу — проиграли, ясно?

Асгарот. Само собой. Я подготовлю детали договора к следующей нашей встрече. Скажем, завтра?

Азраель. Лады.

Асгарот. Остался еще один необсужденный момент, который может иметь решающее значение. Кто будет искушать?

Азраель. Это я сам выберу. А то пошлешь кого-нибудь из своих спецов, Змия того же. У вас ведь все прошли начальную подготовку?

Асгарот. Естественно.

Азраель. Оставь место в договоре для того, чтобы вписать имя исполнителя. Я его тебе завтра назову.

Асгарот. Полагаюсь при этом на ваш здравый смысл.

Азраель. А то как же. Ладно, бывай, Асгарик, до завтра.

Асгарот. В то же время?

Азраель. Разумеется. Бывай, демон. (Улетает.)

Асгарот. И вам до свидания, милостивый государь. Похоже, я влип. (Улетает.)

* * *

Архив Подземной Канцелярии

Мемуары демона Скагса

Запись три тысячи четыреста восемьдесят вторая

Как я уже неоднократно упоминал в своих записях ранее, внешний круг ада — самое скучное место нашего ведомства, чему я по-прежнему несказанно рад.

Скука — это то самое чувство, которое смертные не умеют ценить. Они предпочитают жить интересно, бурно и насыщенно, упуская при этом из виду тот факт, что такая жизнь быстротечна, а в конце ее… либо мы, либо — они. И уж тогда смертные познают настоящую скуку в полной мере, ад вряд ли можно назвать приятным местечком, и мне доводилось по служебным делам бывать в командировках в раю, так что могу сказать: там немногим веселее.

Правда, у нас обычно собирается более интересная компания.

Тот день начался как обычно. Я вылез из своей типовой однокомнатной берлоги рядом с озером, наполненным кипящей серой, взмахнул три раза крыльями и влился в нестройный поток летящих на работу демонов. Начиналась дневная смена.

Можно было, конечно, дождаться транспортного демона, но я, признаться, общественного транспорта не люблю. Там всегда тесно, накурено и, что самое главное, все время присутствуют одни и те же лица, которые травят одни и те же анекдоты, приевшиеся еще двести лет назад. Гораздо приятнее (и быстрее) лететь при помощи собственных крыльев, подставляя лицо потоку зловонного воздуха, ощущать прежнюю мощь своих мышц и хоть на миг почувствовать себя молодым, полным амбициозных планов и стремлений. Ностальгия — свойство демонов, которым перевалило за три тысячи лет.

По пути я встретил суккуба, который из уважения ко мне сразу же превратился в весьма привлекательную демонессу. Я поравнялся с ней, и мы игриво переплели свои хвосты.

— Как дела, старый развратник? — поинтересовалась она.

— Как обычно, — сказал я. — А как ты?

— Чахну с тоски, — призналась она. — Уже лет двести на Земле не была.

— А что так? — спросил я.

— Не посылают. Лимит душ, говорят, и так превышен, размещать не успеваем. Чтобы практику не потерять, уже бесенят из третьего круга совращаю.

— Не думаю, чтобы они были против.

— Они-то не против, и в этом самая пакость. Скажи, какое же это на милость совращение, если жертва с самого начала настроена поразвлечься?

— Тяжело, — посочувствовал я.

— А сам по старым дням не скучаешь?

— Не особо, — сказал я. — Моя профессия была не столь приятна, как твоя.

— Извини, — сказала она. — Я совсем забыла.

— Да ничего, — сказал я. — Я уже и сам забываю.

— Встретимся вечером? Или после работы ты занят тем же, чем и большинство демонов твоего возраста? Кропаешь воспоминания…

— Кропаю потихоньку, — сказал я. — Но против встречи с такой привлекательной дамочкой ничего не имею.

— Ну вот, — огорчилась она, — опять облом. Я думала, ты будешь против, и я заявлюсь к тебе в полном боевом снаряжении, готовая к тяжелой, изнурительной борьбе…

— Хм, — сказал я. — Как-то не сообразил. Кстати, только что вспомнил, я сегодня не могу. У меня чрезвычайно важная встреча…

— Вижу, что ты врешь, старый греховодник, а все равно приятно.

— Нет, правда, — сказал я.

— Встретимся вечером, — сказала она.

— Меня может не быть дома.

— Чао, крошка, — сказала она, взмахивая крылом и забирая влево. — Увидимся!

— Прощай, — сказал я.

Суккубы не любят, когда им говорят «до свидания». «До свидания» выражает надежду на следующую встречу, а истинное удовольствие для суккуба — не просто оказаться в вашей постели, а сделать это вопреки вашему желанию. Последние восемьсот с лишним лет я трудился во славу ада на одном и том же месте. Не сказать чтобы работа была очень интересной, но каждый день я по долгу службы встречался с разными душами, иногда даже попадались очень любопытные экземпляры.

Я залетел в окно своего кабинета, сложил крылья, уселся за стол и включил кофеварку. Сразу же послышался робкий стук в дверь, наверное, там уже целая очередь. Мертвые любят заявляться с утра пораньше.

— Войдите, — сказал я, и вошел первый экспонат.

При жизни он был видным мужчиной и преставился лет в сорок. На нем был призрак синего делового костюма и галстука с изображением американского флага. Не люблю американцев. Даже здесь они считают себя хозяевами, грешниками, простите за каламбур, первого сорта.

— Джон Смитсон, — представился он. — Тысяча девятьсот двадцать первый — тысяча девятьсот шестьдесят третий.

Не так уж я оказался далек от истины.

— Личный идентификационный номер?

— Три-четыре-пять-ноль-ноль-ноль-восемь-семь-шесть-шесть-один-два-два-девять-девять-три-три-три-три-четыре, — отчеканил он.

Из новеньких, подумал я, недавно из чистилища. Те, кто провел у нас много времени, уже не помнят своего номера. И нечасто приходят ко мне на прием.

— Жалобы, предложения, пожелания? — осведомился я.

— Жалоба, — сказал он.

— Вот так всегда, одни жалобы. — Я вздохнул, вытаскивая из секретера соответствующий гроссбух, разумеется, самый толстый. Мертвые любят пожаловаться, и каждую их жалобу, даже самую пустяковую, приходится регистрировать. В других кругах подобные мне бюрократы уже давно обзавелись компьютерами, но до нас эта тенденция докатится еще не скоро, вот и приходится иметь дело с бумажками. — Внимательно.

— Что «внимательно»? — не понял он.

— Слушаю вас внимательно, — пояснил я. Не привык он еще к нашему жаргону. — На что будете жаловаться?

— На режим, — сказал он.

— На режим так на режим, — сказал я. — Что не так с режимом?

— В моем личном приговоре указано, что в течение первых трех тысяч лет я должен принимать серные ванны, — сказал он.

— Приговоры выношу не я, — сказал я. — И обжалованию они, как вы знаете, не подлежат.

— Да, но дело в том, что с самого начала моего пребывания здесь я вынужден принимать ванны из кипящей смолы.

— Вот как? — спросил я. — А разве есть разница?

— И огромная! — с жаром воскликнул он. — После серной ванны гораздо проще отчистить костюм.

— Откуда вы знаете? — спросил я. — Если с самого начала принимаете только смоляные?

— Коллеги рассказывали, — сказал он.

— Вот так, значит, — сказал я, делая соответствующую пометку. — Вы пытались жаловаться по месту непосредственного пребывания?

— Да, конечно, и не один раз.

— И что вам ответили?

— Что серу не завезли.

— Бардак, — пробормотал я. — Кто ваш куратор?

— Демон третьего уровня Бельфгор.

— Знаю такого, — сказал я. — Уже не первая жалоба на этого индивидуума.

— Так вы примете меры?

— Конечно, — сказал я. — Будьте уверены, я отправлю соответствующий запрос в отдел снабжения в ближайшие сто лет. И если в ответе будет сказано, что смола прибывает регулярно и речь идет о нецелевом ее использовании, то я буду вынужден принять самые строгие меры. Вы свободны.

— Сто лет? — опешил он.

— Сто лет, — подтвердил я.

Видно, господин Смитсон еще так до конца и не понял, куда он попал, и не представляет, как здесь делаются дела.

— Но это же очень долго, сто лет, — сказал он.

— Куда вам спешить? — спросил я. — У вас впереди — вечность.

— Вечность, — пришибленно повторил он.

— Вечность, — подтвердил я. — Следующий!

— Я буду жаловаться, — сказал он. — Я свои права знаю.

— Жалуйтесь, — согласился я. — Только хочу вас предупредить, что сроки рассмотрения жалоб нижестоящей инстанцией измеряются тысячелетиями.

— Я этого так не оставлю!

— Как вам будет угодно.

— Я до самого верха дойду!

— Низа, — поправил я.

— В смысле?

— У нас тут перевернутая вертикаль власти, — сказал я. — Вы сейчас как раз на самом верху.

— Не важно! — крикнул он. — Я все равно со всеми вами разберусь, мерзавцы!

— Вы покинете мой кабинет сами или мне вызвать охрану?

— Пошел ты, — сказал он, но пошел сам.

Попытался хлопнуть на прощание дверью, но это у него не получилось, ибо она открывалась в обе стороны.

Я налил себе кофе, сделал пометку относительно Бельфгора и его махинаций, но убирать гроссбух не стал. Насколько я знаю природу грешников, он мне сегодня еще не раз понадобится.

Следующим был мой старый знакомый, Пандуикс. С нами он уже не первую сотню лет, и все равно время не отбило у него привычки жаловаться. Склочная душонка, надо сказать.

— Здорово, — сказал он.

— Привет. — Говорить о здоровье с мертвыми не очень-то вежливо. — С чем на этот раз?

— Ты же знаешь, тварь, кто я такой?

— Знаю, — сказал я. — Пожалуйста, не называй меня тварью.

— Тварь смердящая ты и есть, — сказал он.

— Может быть, и есть, — сказал я, — но называть меня так неполиткорректно.

— Пошел ты с этим самым знаешь куда?

— Догадываюсь, — сказал я. — Чем тебе опять не угодили?

— Я, если ты помнишь, друид.

— Помню, — сказал я. — Идолопоклонник.

— Сам ты это самое, — огрызнулся он.

— Секта, поклоняющаяся деревьям, — сказал я. — Идолопоклонники. У тебя и в приговоре так написано. Серьезное преступление. Ну да ты знаешь.

— Я сейчас не о приговоре с тобой разговаривать пришел.

— Так скажи о чем, и мы побыстрее закончим.

— Куда ты торопишься? — спросил он. — У тебя впереди — вечность.

Вот так вот. Удар ниже пояса.

— Там кроме тебя еще куча желающих, — сказал я.

— У них тоже впереди вечность.

— Разумно, — сказал я. — Сыграем партию в шахматы?

— Не откажусь.

У меня в столе несколько комплектов для этой игры. Сейчас я достал тот, фигурки которого были вырезаны из слоновой кости, а доска современная, пластиковая. Играть деревянными фигурками друид отказывался наотрез.

Мы расставили фигуры, разумеется, я играл черными, поэтому он сделал первый ход.

Не знаю почему, но шахматы в аду — самая популярная из игр, придуманных смертными. Наверное, из-за своей метафоричности. Черные — белые. Но она развивает мышление и помогает коротать вечность, так что увлечение шахматами не преследуется.

Хотя при жизни друид в шахматы не играл, игроком он был неплохим. Мы с ним оба были участниками чемпионата внешнего круга, я в разряде демонов, он, разумеется, грешников, так что официально сразиться нам еще не удавалось. Он был слишком нетерпелив, и его дисквалифицировали до абсолютного финала, в котором чемпионы сражаются между собой, а я выменял свое право играть в финале на внеочередной отпуск.

Он всегда играл от атаки, каждым ходом обостряя ситуацию, я же предпочитал позиционную игру. На тринадцатом ходу он пожертвовал слона, на двадцать шестом мы разменяли ферзей. К сорок шестому ходу, когда фигур на доске заметно поубавилось, я предложил ничью. Он согласился.

— Еще разок?

— Совесть имей, — сказал, я. — Зачем пришел-то? Просто скучно стало?

— И это тоже, — признался он. — Все-таки отгул дают, если жалоба обоснованна.

— А она обоснованна? — спросил я.

— Конечно.

— И чем же?

— Моими религиозными убеждениями.

Я вздохнул:

— Ты — идолопоклонник.

— Я — друид.

— Это я уже слышал. В чем проблема?

— В новеньком. Понимаешь, у нас в триста сорок шестом котле уже своя, устоявшаяся компания, мы друг друга знаем давно и уважаем чужие интересы. Конечно, я не ретроград, не консерватор и всегда приветствую свежие вливания, пусть и уходит пара-другая десятков лет на притирку, но этот новенький уже ни в какие ворота не лезет!

— Да? — заинтересовался я. — А что в нем такого?

— Я — друид, — сказал он.

— Знаю.

— А он — дровосек.

— Ну и что?

— Как это, ну и что?

— Ну, — сказал я, — ты — друид и любишь деревья. Он тоже любит деревья, но по-своему. Дровосек — это ведь то же самое, что и гомосек, только с деревьями?

На самом деле я знал, что это не так, и просто подтрунивал над вспыльчивым друидом. Не мог отказать себе в столь маленьком удовольствии.

— Дровосек, — отчеканил он, — это тот, кто рубит деревья.

— А, — сказал я.

— Деревья являлись самым святым для меня при жизни, — сказал друид. — А этот малый из Канады, кажется, расписывает, как он валил столетние клены при помощи этой, как ее…

— Бензопилы, — подсказал я.

— Ага, — сказал он. — Даже не вручную!

— Это серьезно, — сказал я. — Ты попросил его этого не делать? В смысле не рассказывать?

— Да, и после этого он стал рассказывать еще больше. Просто ни на минуту не умолкает.

— Ладно, — сказал я. — Посмотрю, что тут можно сделать.

— Лет через сто, да?

— Для тебя постараюсь провернуть за пятьдесят, — сказал я. — Только потому, что мы с тобой в шахматы играем.

— Договорились, — сказал он. — Пятьдесят лет я уж как-нибудь потерплю.

— Будешь выходить, следующего позови, — попросил я.

— Обязательно.

Жалоба друида была более серьезной, чем претензии Смитсона. Мы, конечно, ад, а не содружество клубов по интересам, но кто-то дал маху. В рабочее время грешники должны полностью отдаваться посылаемым им страданиям, а подобное неуютное соседство в триста сорок шестом котле может здорово их отвлекать, тем самым снижая эффективность нашей работы. Я сделал пометку не откладывать его вопрос в долгий ящик.

Страдание воздействует более эффективно, если грешник разделяет его со своими единомышленниками. А если он горит в геенне огненной, наблюдая при этом, как в той же геенне огненной горит тип, которого он ненавидит, у него появляется некое мелочное человеческое удовлетворение, что снижает общее воздействие наказания.

— Наконец-то, — сказал следующий. — У вас на двери написано, что прием только до обеда, я уж думал, что до меня сегодня очередь не дойдет.

— После обеда я занимаюсь обработкой и рассмотрением ваших жалоб, предложений и пожеланий, — сказал я. — Вот у вас что, жалоба или предложение? Или даже пожелание?

— Жалоба, — сказал он.

— Как всегда, — сказал я. — Вы у нас кто?

— Иванов Василий Иванович, — сказал он. — Россия.

— Вот как? — удивился я.

Жалобщики из России были редким явлением во все времена. Судя по доходящим до нас слухам, жизнь в этой стране была почти такой же, как и у нас, посему населяющие ее территорию грешники не видели в аду особых поводов для жалоб. И вот вам паршивая овца.

— Давно преставились?

— В две тысячи первом году, — сказал он.

— Ого, — сказал я. — А сейчас какой? Я, видите ли, не слишком слежу за внешним летоисчислением.

— Сейчас тоже две тысячи первый, — сказал он.

— Быстро вас обработали, — сказал я. Обычно люди проводят в чистилище лет по двадцать, не меньше. — Вам еще повезло.

— Нет, — заявил он, — дело как раз в том, что мне не повезло. Тут какая-то ошибка, понимаете? Я вообще не должен здесь быть.

— Все вы так говорите, — сказал я. — Вас же взвесили на весах, не так ли?

— Нет, в этом-то все и дело, — сказал он. — Я не провел в чистилище и пары дней, как за мной явились демоны, помахали перед носом какой-то бумажкой и приволокли меня сюда. Я говорил им, что тут какая-то ошибка и меня еще не судили, но они ничего не хотели слушать и сразу засунули в один котел с какими-то уголовниками.

— Номер котла? — уточнил я.

— Двести сорок восьмой.

Я сверился со своими записями.

— Полноте, батенька, — сказал я. — Какие же они уголовники? Вполне достойные грешники. Один даже древнегреческий философ.

— Да я не на них жалуюсь, поймите, — сказал он. — Я вообще не должен здесь быть. Меня же не судили.

— А вы — праведник? — скептически осведомился я.

— Ну, об этом не нам с вами судить.

— А кому? — поинтересовался я.

— Ему, — сказал он, указывая пальцем вверх.

— И вы полагаете, что всех преставившихся судит Он сам? — спросил я.

— А что, не так?

— Вы где при жизни работали?

— В Мосэнерго.

— И что, если бы вас собрались уволить, вам бы об этом лично Чубайс сообщил?

— Вряд ли, — сказал он.

— То-то и оно, — сказал я. — У нас, как и в любой крупной организации, подчиненные, а тем более клиенты редко видят высшее руководство.

— Но все равно, — талдычил он, — я настаиваю на суде. Я ведь имею право на суд?

— Имеете, — сказал я. — А вы точно этого хотите?

— В каком смысле? — спросил он.

— Ну, вы уверены, что суд вам нужен?

— А почему я не должен быть в этом уверен?

— А потому, батенька, — сказал я, — что одно дело — находиться в аду, считая, что вы попали сюда по ошибке, и питать надежды, что когда-нибудь эта ошибка будет исправлена, и совсем другое — находиться в аду с уже вынесенным приговором, который поставит точку на всех ваших сомнениях и надеждах. У вас есть какие-либо основания полагать, что после рассмотрения вашего вопроса в арбитражном суде, вас не вернут обратно, к нам? Вы твердо уверены в том, что являетесь праведником?

— Я знаю десять заповедей, — сказал он. — Не убий, не укради… Я ничего такого не делал.

— Для того чтобы попасть в рай, мало не делать плохих дел, — сказал я. — Надо еще активно совершать хорошие поступки. Много вы их совершали? Помогали вдовам и сиротам? Подавали милостыню? Жертвовали чем-то ради кого-то?

— Ну… — Он задумался.

— Если вы будете настаивать, я отправлю ваше дело на рассмотрение, — сказал я. — Но вот вам мой личный совет: не стоит.

— Я могу подумать? — спросил он.

— Конечно, — сказал я. — Ведь у вас впереди — вечность.

— Тогда я подумаю, — сказал он. — Если что, вы ведь всегда здесь, не так ли?

— Да, — сказал я. — И передайте остальным ожидающим, что прием на сегодня закончен.

— Хорошо, — сказал он. — Спасибо.

— Не за что, — сказал я, и дверь за ним тихо закрылась.

И тут же открылась.

— Прием закончен, — сказал я. — Заходите завтра.

Но она все равно вошла. Старушка лет семидесяти, возможно с хвостиком, явно скандинавских кровей. Интересно, что она такого натворила? — подумал я.

— Я зайду сегодня, — сказала она таким тоном, как будто это был ее кабинет, в котором не самым желанным гостем был я.

— Ладно, — согласился я. Мне стало любопытно. — Присаживайтесь.

— Спасибо, — сказала она.

— Пожалуйста, — сказал я. — Как вас зовут?

— Кейт Якобсон, личный идентификационный номер семь-восемь-восемь-четыре-три-два-семь-семь-два-семь-два-семь-шесть-шесть-четыре-шесть-четыре, тысяча восемьсот первый — тысяча восемьсот семьдесят четвертый, Швеция, — выпалила она на одном дыхании. И уставилась на меня с таким видом, словно для меня это что-то должно было означать.

— Ну и что? — спросил я, когда играть в молчанку мне надоело.

— Вы, наверное, не поняли, молодой человек, — сказала она. — Меня зовут Кейт Якобсон, личный идентификационный номер семь-восемь-восемь-четыре-три-два-семь-семь-два-семь-два-семь-шесть-шесть-четыре-шесть-четы-ре, тысяча восемьсот первый — тысяча восемьсот семьдесят четвертый, Швеция.

— Именно так я услышал и в первый раз, — сказал я. — Ну и что?

— Вы что, обо мне не слышали? — спросила она с таким видом, словно я только что признался, что никогда не слышал о древе познания.

— А должен был?

— Ну, знаете ли, молодой человек, — сказала она. — Такого я не ожидала.

— Вынужден указать вам на несколько очевидных фактов, — сказал я. — Во-первых, я уже пару тысяч лет как не молодой. И уж совсем точно не человек. Кроме того, мне было бы любопытно узнать, чего же вы ожидали.

— Мне нужно видеть Князя тьмы.

— Это невозможно, — сказал я.

— Почему?

— Он занят.

— Чем?

— Понятия не имею, — сказал я.

— Как это может быть?

— Демонов много, — сказал я. — Он перед всеми нами не отчитывается.

— Тогда мне нужно поговорить с вашим начальством.

— Это невозможно.

— Почему?

— Оно тоже занято.

— И вы тоже не знаете чем?

— Знаю, — сказал я. — Оно работает.

— Плохо работает, — сказала она. — Раз здесь еще есть такие, как вы.

— На таких, как я, это все и держится, — сказал я.

— Из-за таких, как вы, все и разваливается.

— Ад простоял здесь много тысяч лет, — заметил я. — И я не вижу, чтобы за последнее время он сильно развалился.

— Значит, мне придется иметь дело с вами?

— Увы.

— Я продолжаю настаивать на том, что мне необходимо увидеть Князя.

— Я продолжаю настаивать на том, что он занят.

— Так мы ничего не добьемся, — сказала она.

— Это очевидно.

— И вы не знаете, кто я?

— Дважды увы.

— Так узрите. — Она встала, вытянувшись во весь свой рост, а рост у скандинавских старушек, я вам скажу, не самый маленький. — Я — его невеста. И нечего ржать, молодой человек.

— Пр…хх…простите, — сказал я, утирая выступившие на глазах слезы кончиком хвоста. — Не ожидал. А что заставляет вас думать, что это так? Ну, что вы его невеста?

— Он являлся мне в моих снах, — сказала она. — И говорил мне делать разные вещи, за это он обещал разделить со мной супружеское ложе. И вот я здесь уже больше сотни лет, а мне так и не удалось его увидеть. Это безобразие, молодой человек, и кому-то придется за него ответить.

— Несомненно, — сказал я. Типичная психопатка. По какому недоразумению ее засунули в мое подшефное хозяйство? — И какие вещи он говорил вам делать?

— Приносить жертвы, — сказала она.

— Человеческие? — заинтересовался я.

— Нет. Сначала я приносила в жертву цыплят, потом кур и петухов, потом зарезала всех своих овечек. И каждый раз их кровью я рисовала одно и то же число. Его число. Шестьсот шестьдесят шесть.

— Ясно, — сказал я. — Ну что ж, я прослежу, чтобы Князя поставили в известность о вашем присутствии.

— Непременно, молодой человек. Я позабочусь о том, чтобы вы были щедро вознаграждены, когда буду править адом, сидя на троне рядом со своим любимым супругом.

— Хорошо, — сказал я. — А теперь идите, госпожа.

— Еще увидимся, раб, — сказала она и вышла, стараясь придать своей походке царственность и величие. Выглядело это так, как будто бы под юбкой у нее был спрятан мешок картошки.

Когда она вышла, я засунул в рот правый кулак, чтобы не смеяться слишком громко, потому что громкий смех мог бы выглядеть невежливо по отношению к ее старости и ее болезни.

Невеста Князя! Можно подумать, Князю больше делать нечего, как являться во снах всяким сельским дурочкам и подвигать их к убиению домашних животных. Может, и были времена, когда у Сатаны были невесты среди смертных, но тогда и голуби летали по миру не просто так, не только для того, чтобы гадить на памятники.

Сейчас все это осталось в прошлом.

* * *

Архив Подземной Канцелярии

Из дневника Гоши

Запись сто сорок пятая

Вернувшись в свою конуру, я пересчитал субсидированные шефом деньги. Там было десять кусков грина, видно, то ли человек все-таки слабо представлял рыночную стоимость новых отечественных машин, то ли я так его разозлил, что он швырнул в меня деньгами, не потрудившись пересчитать. Десять кусков грина! Моя зарплата и премии за полгода вперед!

Неплохо денек начинается.

Я врубил машину и полез в Сеть. Первым делом проверил, как обычно, свой почтовый ящик и ничего, кроме обычного рекламного мусора, там не обнаружил. Хорошо хоть на работе у меня бесплатный трафик. Скачивать подобную дрянь за собственные деньги? Ну уж дудки. Дома у меня стоит мощнейший фильтр.

Потом покопался немного с сайтом нашей компании. Шефу я, конечно, наврал, он был уже почти готов и со дня надень его можно было вывешивать в Сеть. Но шеф был человеком старой закалки и считал, что чем больше времени его сотрудники тратят на порученную им работу, тем лучше и качественнее она выполняется. Посадив несколько изменений, я засейвился, закрыл диалоговое окно и пошел прошвырнуться по моим любимым чатам.

Скукотища. Все мои старые знакомые были либо поглощены работой, либо сегодня вообще на нее не вышли, потому что я никого не встретил. Заводить новые знакомства желания у меня не было, потому я покинул Сеть и завел авиационный симулятор. Хорошая у меня работа, да? А мне за это еще и платят.

Но долго полетать на «фантоме» мне не удалось. Сразу после обеденного перерыва в мой кабинет завалился Славик и стал смотреть на меня умоляюще-жалобным взглядом.

— Чего надо? — ласково спросил я.

— Будь человеком, Гоша, — сказал он.

— Не буду, — сказал я. — Надо чего?

— У меня зеленый горошек, — сказал он. — Двадцать тонн. На таможне.

— Неудивительно, — сказал я. — Ты ведь у нас таможней и занимаешься, правда? Оформляешь всякие там накладные, декларации, да? Это у тебя работа такая. Или нет? Или как?

— Там и делать-то почти ничего не надо, — сказал он. — Я уже все документы оформил. Просто подъехать на таможню, показать бумаги, сесть в кабину к водителю, сопроводить груз на склад, сдать кладовщику, получить его подпись и привезти бумаги сюда.

— Вот и займись, — сказал я. — Тем более если делать почти ничего не надо.

— Не могу, — сказал он. — У меня свинка.

Я внимательно посмотрел на его шею.

— Не похоже.

— Нет, — сказал он, — у меня свинка дома. Морская.

— Не вижу связи с зеленым горошком и таможней

— Связь прямая. Она рожает.

— Кто? Таможня?

— Свинка.

— И что?

— Светка нервничает. Просит, чтобы я приехал.

— Кто просит? Свинка?

— Светка, — сказал он. — Жена.

— А ты женат? — удивился я.

— Уже полгода.

— Поздравляю.

— Издеваешься, да? Ты же свидетелем на свадьбе был.

— Не помню, — сказал я. — Вот здесь помню, а здесь не помню. Ромашка какая-то.

— Ну будь ты человеком, Гоша!

— Слушай, Славик, — сказал я, — у всех свои проблемы. У тебя свинка рожает, а у меня тараканы с утра не кормлены, так я вот сижу и не рыпаюсь.

— Ну съезди, а? Тебе ведь все равно делать нечего.

— Мне делать нечего? — спросил я. — Это мне делать нечего? Да у меня презентация нашего сайта на носу, между прочим, а ты тут лезешь со своим зеленым горошком.

— А я тебе пива поставлю.

— Ящик, — сказал я.

— Заметано, — сказал он. — Короче, вот бумаги, такси уже едет, водителя зовут Витей.

— Водителя такси? Откуда ты знаешь, как зовут водителя такси?

— Водителя фуры, идиот.

— Ящик хорошего пива, — сказал я.

— Само собой, не «Балтики».

— Уговорил, мерзавец, — сказал я.

— Век не забуду, — пообещал он, швырнул на стол пачку документов и умчался.

Такси подъехало минут через десять. Этого времени мне хватило только на то, чтобы выйти из программы, закрыть Виндоус и вырубить машину. Я сграбастал со стола документы, помахал ручкой сослуживцам и отчалил.

Ездить на такси днем приятно. Все те же пробки, те же наглые иномарки с тонированными стеклами, мигалками и триколорами на номерах, те же подрезающие тебя чайники и лезущие под колеса пешеходы. Только вот нервы они, для разнообразия, треплют не тебе. Вдвойне приятно ездить на такси за казенный счет.

Мы потрепались с водителем о погоде, о горящих торфяниках, об очередном проигрыше «Спартака» на международной спортивной арене, о порочности внешнеполитического курса Соединенных Штатов Америки, о нестабильности нашей собственной экономики и поделились самыми свежими анекдотами. Когда я выложил свой последний вычитанный в Интернете перл относительно новых русских, их шестисотых «мерседесов» и догоняющих последние «запорожцев», мы попали в очередную пробку и я увидел здание таможни. Пешеходы поток еле ползущих машин легко обгоняли, поэтому я дал таксисту денег, пожелал удачи и бросил его уныло стоять в пробке.

Через двадцать минут я разговаривал с таможенником.

Таможенник был моего возраста и выглядел весьма ушлым типом. Он бегло просмотрел подсунутые мной документы, нацарапал свою подпись, ни к чему не придираясь, очевидно потому, что ему было уже заплачено, хлопнул меня по плечу и указал на ворота терминала. Уматывай, дескать, раз больше с тебя взять нечего.

Умотать оказалось не так просто. О фуре я знал немногое. Только номер, стоявший во всех документах, и то, что водителя зовут Витей. А фур на территории терминала было немерено.

Фуры ведь все похожи. Сами понимаете, такая здоровая фигня с кабиной и двигателем, называется она тягачом, к которой прицеплена еще более здоровая фигня, забитая чьим-то товаром. А негодяй Славик мне ни марки машины, ни цвета не сообщил.

Пришлось бродить по терминалу, как призраку коммунизма по Европе, и читать все номера подряд. Люди смотрели на меня странно. Обычно на таможне все бегают и суетятся, а я брожу с потерянным видом, покуриваю сигарету и отчаянно пытаюсь делать вид, что гуляю.

На втором круге пришлось признать, что занятие это бесперспективное, жарко, глаза уже слезятся и номера слишком маленькие, чтобы читать их на расстоянии. Подойти ближе и пойти по рядам? Эта идея меня тоже не слишком вставляла, рядов было чертовски много, а некоторые фуры стояли под парами, так что рядом с ними было особенно жарко, да еще неприятно пахло дизельным топливом.

Чтобы сузить круг подозреваемых, я решил пойти логическим путем. Что мы знаем о фуре? Практически ничего. А что мы знаем о ее грузе? Абсолютно все.

Зеленый горошек прислали из Венгрии. Венгрия находится в Европе. В Европе действуют другие экологические нормы, так что наши машины туда не пускают. Таким образом, из списка подозреваемых можно сразу выкинуть все супер-МАЗы и КамАЗы. Эти таможатся из стран ближнего зарубежья.

Машина принадлежит нашей конторе. Шеф предпочитает скромность, но против экологических норм не попрет, значит, новенькие «актроссы» и «магнумы» тоже можно исключить, а вот к подержанным «сканиям» и «ивеко» имеет смысл присмотреться.

Ага. Вон, там стоит нечто импортное, но не особо новое. Там их две штуки сразу. Оттуда и начнем.

Удача — шанс для подготовленного человека. Одна из этих машин, пяти-шестилетний «МАН», несла на своем переднем бампере искомый мной номер. Водителя в кабине не было.

Что мы знаем о дальнобойщиках? Что они никогда далеко и надолго от своей машины не отходят, тем более если машина с грузом. Тем более если она стоит на таможне, где полно всякого ворья. И если водителя нет в машине, то он… Правильно, под машиной.

Я сел на корточки и заглянул под тягач. Так и есть, здоровенный мужик в промасленной одежде валялся на асфальте и крутил какие-то гайки.

— День добрый, — сказал я.

— Для кого и добрый, — ответил он.

— Простите, что отвлекаю. — сказал я. — Но вы случайно не Витя?

— Кому Витя, а кому Виктор Палыч. И совершенно не случайно. Ключ на двадцать два подай.

Я огляделся вокруг и заметил, что сижу посреди множества разбросанных по асфальту железок. Все железки были грязными, и мне не особо хотелось к ним прикасаться, тем более что руки тут мыть негде.

— Рожковый? — спросил я.

— Накидной.

Я взял накидной на двадцать два двумя пальцами и протянул под фуру. Ключ был еще и горячим, неудивительно, он ведь на солнце лежал.

— Надолго тут у вас?

— Да нет, — сказал он. — Так, пару болтов подтяну, чтобы потом не мудохаться. А ты от Славика, что ли?

— Типа того.

— И как успехи?

— Можно ехать.

— Сейчас и поедем, — сказал он. — В кабине пока посиди, да?

— Ага, — сказал я, но в кабину не полез.

Что я, дурак, что ли? Там же сейчас как в парной, а я ни шлепанцев, ни полотенца с собой не захватил.

Отошел в относительную тень, отбрасываемую полуприцепом, и закурил сигарету. И тут же мое внимание привлекла разворачивающаяся рядом с соседней машиной драма.

Действующих лиц было трое. Широкоплечий кряжистый мужик средних лет в синем комбинезоне на голое тело и с прилепленной к верхней губе папиросой — очевидно, водитель. Рядом с ним прыгал маленький, толстый и плешивый азиат, хозяин груза. Третьим был таможенник, как обычно молодой, в белой рубашке и с чрезвычайно усталым лицом.

— Слюшай, дарагой, — говорил азиат, — какой-такой сертификат-шмертивикат, а?

— Обычный сертификат, — отвечал таможенник. — Соответствия, выданный российскими органами Госстандарта. Вы не можете торговать своим товаром на территории Российской Федерации без сертификата соответствия и гигиенического сертификата, выданных российскими же органами сертификации.

— Слюшай, дарагой, пока я все эти бумажки-шмамажки оформлю, у меня весь товар испортится, да.

— А это уже не мое собачье дело есть, — сказал таможенник. — Может, у вас там зараза какая. Атипичная пневмония, например.

— Какая зараза? Хароший виноград, три дня назад еще на веточках висел, да.

— Ага, — сказал таможенник. — Ты уже вторые сутки здесь паришься, так что, ты его вместе с деревьями привез, что ли?

— Зачем с деревьями, да? Обижаешь, дарагой.

— Жарко тут, — сказал водила. — Скоро вонять начнет. Я тебе говорил, Хасан, термос тут не пойдет. Рефрижератор надо было брать.

— Э, какой-такой рефрижератор-шрефрижератор, сколько твой рефрижератор стоит, а?

— На машине сэкономил, в товаре потеряешь.

— Зачем потеряешь? — обиделся азиат. — Слюшай, дарагой, помоги, а? Хочешь, я тебе винограда дам, а? Хароший виноград.

— На хрена мне твой виноград, — сказал таможенник. — Бабки есть? Бабки давай.

— Будут бабки, будут, как только виноград продам. Сколько скажешь заплачу, только дай бумажку, а?

— Нет бабок, нет и бумажки, — сказал таможенник. — У нас ведь как? Утром — бабки, вечером — бумажка. Вечером — бабки, утром — бумажка. Но бабки вперед.

— Слюшай, дарагой, давай так договоримся: утром — бумажка, через два дня — деньги. Можно так, а?

— Можно, — сказал таможенник, — Но бабки сначала.

— Вах, — сказал азиат. — Нету сейчас бабок, понимаешь?

— Понимаю, — сказал таможенник. — Тебя с терминала выпусти, только тебя и видели. А мне потом что, по всей Москве тебя искать?

— Зачем искать, сам привезу, дарагой.

— Ага, — сказал таможенник. — А потом догонишь и еще раз привезешь.

— Обижаешь, дарагой. Возьми виноград, а?

— Ага, — сказал таможенник. — Ужо. Хотя подожди. — Он лениво вытащил из кармана мобилу и неторопливо набрал номер. — Вась? Как сам? Как жена? Дети? И я потихоньку. Слушай, тут тема такая, тебе в твой магазин виноград нужен? Чей? Чей виноград-то у тебя?

— Узбекский, — тут же среагировал воспрянувший духом азиат. — Узбекский, пальчики оближешь, да.

— Узбекский, — сказал таможенник в мобилу. — Почем он сейчас? Ага. Сорт какой?

— Дамские пальчики. — сказал азиат. — Сладкий как мед.

— Дамские пальчики, — сказал таможенник в мобилу. — Ага. Не, документов нету. На кой тебе документы, если проверка, просто Степану позвони. Ага. Как обычно, в пополаме. Ага. — Таможенник убрал трубу. — Значит, слушай сюда, Хусейн…

— Хасан, — сказал азиат.

— А мне один хрен, — сказал таможенник. — Через два часа сюда подъедет «газелька». Ты туда виноград сгрузишь сколько влезет, да? А вечером меня найди, я тебе бумажку выдам. И считай, что дешево отделался. Без претензий?

— Какие претензии, дарагой! — затараторил азиат. — Уважил ты меня, спасибо. Возьми и себе, хоть ящик, а? Жене, детям…

— Неженатый я, — сказал таможенник.

— Ну сам поешь, друзей угостишь… — не сдавался азиат.

— Отвали, — сказал таможенник. — Вечером меня найди.

— Спасибо, дарагой, — рассыпался в благодарностях азиат, но таможенник его не слушал.

Он уже шагал в сторону здания, когда у него снова зазвонил телефон.

— Алло? Не, Вась, пива пока нету. Весь конфискат я тебе на той неделе отправил. Слушай, вечером две фуры из Германии должны прийти, там посмотрим. Ага. Ладно, бывай.

— Волки, — сказал азиат, когда таможенник уже не мог его слышать.

— Жадный ты, Хасан, — философски сказал ему водила. — У самого винограда — двадцать тонн, а сколько в ту «газельку» влезет? Полторы от силы, и то если его ногами трамбовать.

— Все равно волки, — сказал Хасан и тоже побрел куда-то. Подсчитывать прибыль, наверное.

Минут через двадцать Виктор Палыч вылез из-под машины, утер лоб грязной тряпкой, очевидно служившей ему носовым платком, и взгромоздился в кабину.

— Поехали, что ли? — спросил он.

— Поехали, — сказал я.

Насчет парной в кабине я оказался прав. Уже через тридцать секунд пребывания внутри «МАНа» рубашка моя промокла насквозь, а брюки начали липнуть к ногам. Кондиционера в кабине явно не наблюдалось, так что я открыл окно и возложил все свои надежды на встречный ветерок. Хотя какой в Москве, к черту, ветерок?

Мы выехали с терминала и встали в пробку. Метрах в пятистах впереди по курсу виднелась желтая крыша такси. Вполне возможно, что это было то самое такси, на котором я сюда приехал.

Воздух, временами задувавший в окно, был не менее горячим, чем в кабине, так что особого облегчения не приносил.

— Москва, — сказал Виктор Палыч, уловив мой недовольный взгляд. — Москва, етить ее в душу.

— В Европе лучше?

— А то как же. Дороги ровные, водители вежливые, гаишников вообще нету. Хорошо там, где нас нет, словом.

— А где же нас теперь нет? — поинтересовался я.

— И то правда, — сказал он. — В Германии на автобане от наших братков не пропихнуться.

— Угу, — поддакнул я и уставился в окно.

Поток машин в столице нашей нищей страны состоял из иномарок на девяносто процентов. Две трети иномарок были новыми, одна треть — «мерседесы».

Сейчас приготовьтесь. Вы выслушаете сентенцию об автомобилях в нашей стране и о нашем к ним отношении.

Автомобиль является средством передвижения в любой другой стране, но только не в России. Что нужно от своего автомобиля тому же англичанину или немцу? Чтобы он довез его из пункта А в пункт Б утром, в обратном направлении вечером и не сломался в пункте В, лежащем между первыми двумя пунктами. Но в нашей стране автомобиль это не просто вещь, которая возит вашу… бренную оболочку, в России все вещи на самом деле значат больше, чем это в них заложено изначально. Поэт в России больше чем поэт, а автомобиль — больше чем автомобиль. Это второй, а для кого и первый, дом, это — передвижной офис на колесах, где решаются деловые вопросы, это — показатель вашей успешности или неуспешности, это — продолжение вашего личного имиджа, это — место для общения и распития спиртных напитков, наконец, это — место, где зарождается жизнь, и место, где она может угаснуть. Автомобиль есть символ независимости. Школьники угоняют машины своих папаш и катают на них девчонок. Студенты копят деньги и покупают ржавые «копейки» за двести долларов, и они счастливы тем, что приобщились к избранному кругу автовладельцев, так счастливы, что готовы кричать об этом на каждом углу. Пенсионеры в зависимости от вида деятельности, которым они занимались при активной общественной жизни, выбираются на свои дачи и огороды посредством горбатых «запорожцев» и новеньких «вольво». Интеллигенция, в основном инженеры и врачи, получившие вожделенные четырехколесные транспортные средства на своих предприятиях еще в советские времена, отчетливо понимают, что на этих машинах им ездить всю оставшуюся жизнь, а потом на них будут ездить и их дети, если не смогут избавиться от своей интеллигентности, а посему тщательно следят за своими неновыми «шестерками» и «семерками». Люди среднего достатка меняют автомобили раз в три-четыре года, крупные бизнесмены — раз в два года, бандиты — каждый год. Владельцы автосалонов — два раза в неделю.

Сентенция закончена.

Сентенции, составляемые мною мысленно в виде послания к далеким потомкам, не имеющим представления о жизни своих предков, то есть нас, помимо информативного имеют еще одно, весьма практичное свойство. Они помогают скоротать время.

Это я замечал неоднократно, заметил и теперь, потому что, как только закончилась сентенция, сразу же закончилась и пробка, и наш грузовик разогнался до крейсерской в это время дня скорости в сорок пять километров в час. Ветерок подул интенсивнее, что было приятно. По крайней мере он хоть подсушивал выступающий на коже пот.

Но, как известно всем людям, считающим себя цивилизованными и достаточно разумными, ничто хорошее просто не может длиться долго. Нам махнул своей волшебной палочкой кормящийся у обочины ментозавр, Виктор Палыч нажал на тормоз и вывернул руль вправо. Сентенцию, посвященную гаишникам, вы прочтете чуть ниже.

— Вот тебе и здрасте, — сказал Виктор Палыч, протягивая мне папку с документами и выразительно глядя в глаза. Ты, мол, сопровождающий, ты и иди разбираться.

Я вздохнул и пошел разбираться. О, как должно было икаться Славику в эту минуту!

Гаишник был стреляным калачом, или тертым воробьем, это как хотите. Был он солиден (то есть имел солидный живот, скрыть объем которого не могла даже портупея), лыс (то есть из-под фуражки не выбивалось даже намека на волосы) и сердит. Понять его было можно. На улице жарко, салон стоящей рядом служебной иномарки тоже нагрелся, машины только-только выезжают из пробки и водители не успевают ничего нарушить.

— День добрый, — сказал гаишник. Капитан такой-то, батальон такой-то чего-то там какого-то округа — я эту белиберду мимо ушей пропустил. Информационный фильтр у меня между ушами, как в компьютере. — Вы — водитель?

— Нет, я сопровождающий.

— Тогда я сначала с водителем поговорю.

— Как угодно.

Он обошел фуру и постучал в дверцу Виктора Палыча. Не знаю, о чем они разговаривали, но гаишника не было минут пять. Потом он вернулся, вытирая лоб платком. Жезл болтался на его правой руке.

— С машиной все в порядке, — сказал он. — Что везем?

Я протянул ему документы.

— Ага, — сказал он. — Консервы.

— Консервы, — сказал я.

— Из Венгрии, — уточнил он.

— Именно, — сказал я.

— Давайте посмотрим на ваши консервы, — сказал он. — Откройте свою лабуду.

Я сбегал к кабине, взял у Виктора Палыча ключи и открыл «свою лабуду». Гаишник заглянул внутрь.

— Ага, — удовлетворенно сказал он.

Я тоже заглянул.

Потом еще раз заглянул.

Снял солнцезащитные очки фирмы «Рей-Бан» и заглянул невооруженным глазом. Не помогло.

— Ну что ж, — сказал гаишник, и я понял, что мой дебют в роли сопровождающего груза закончился фиаско. — Консервы как консервы. Счастливого пути.

— Сп… спасибо, — сказал я и захлопнул дверь, чтобы он не бросил еще одного взгляда на эти консервы и не заметил вопиющего несоответствия, которого он, не знаю почему, умудрился не заметить с первого раза.

Он отвернулся и пошел к патрульной машине. Все еще не веря своему везению, я на негнущихся ногах подошел к машине и залез в кабину.

— Трогай, водила, — сказал я.

— Потрогал и офигел, — сказал Виктор Палыч, выжимая сцепление. — У тебя вид какой-то странный, браток.

— И есть тому причины, — сказал я. — Вот можете вы мне ответить на один вопрос?

— Это смотря на какой.

— Вы права свои давно получили?

— Да уж лет тридцать без малого.

— А меняли когда?

— Года три назад, а что?

— Реально меняли или по блату?

— Слушай, а тебе-то что? — ворчливо спросил он, и я понял — по блату. — Ты кто, прокурор?

— Исключено, — сказал я. — Просто я хотел бы знать, когда вы в последний раз проходили медкомиссию.

— Тогда и проходил, когда права менял. Слушай, — подозрительно сказал он, — а ты на что намекаешь?

— Да ни на что, — сказал я. — Просто любопытно, там же, в медкомиссии, есть такой тест — на дальтонизм?

— Ну есть.

— И вы его прошли? Не обижайтесь, я просто хочу исключить тот вариант, что вы — дальтоник.

— Я — не дальтоник, — сказал он. — А ты лучше заткнись. Мне все эти разговоры не нравятся.

— Как угодно, — сказал я. — А вы в собственный прицеп заглядывали?

— А чего я, зеленого горошка не видел, что ли?

— Понял, — сказал я.

У меня было твердое мнение на этот счет, и оно состояло в том, что зеленого горошка в своем прицепе он точно не видел. По крайней мере в этом рейсе. Потому что то, что находилось в этом прицепе, в последнюю очередь было зеленым, хотя, возможно, на ощупь с горошком его и можно было перепутать.

Первым делом я позвонил Славику. Это была его работа, так что он пусть и думает. Принимать решение в такой ситуации я:

а) не хотел;

б) не мог;

в) не имел права.

— Славик? — осведомился я, когда чей-то голос буркнул мне «алло».

— Сейчас позову, — сказал голос, и я услышал звук брошенной на твердую поверхность трубки.

— Славик у телефона, — сказали мне секунд через тридцать. Семнадцать центов по моему тарифу, кстати.

— Это Гоша, — сказал я. — Свинка родила?

— Кто? — спросил Славик. — А, да, родила.

— А со мной кто первым разговаривал? Акушер?

— Кто? — спросил Славик. — А, нет, это сосед зашел. Отметить рождение, так сказать.

— Мог бы и поумнее отмазку придумать, — сказал я.

— Что? — спросил Славик. — А, это не отмазка. Она реально родила. Хочешь заезжай, я тебе этих покажу, как их, поросят.

— Поросят я не видел, — сказал я. — Слушай, я тут с грузом твоим…

— А? — спросил Славик. — Понял. Как таможня?

— С таможней все ровно, — сказал я. — Выехали. Но с грузом проблема.

— Что? — спросил Славик. Меня уже начал раздражать тот факт, что каждую свою фразу он препровождал вопросом. — Банки, что ли, помялись?

— Да нет, не особо, — сказал я. — Слушай, а ты вообще внутрь заглядывал?

— На фиг? — спросил Славик. — Зеленого горошка я не видел?

— Ты бы его и не увидел.

— В смысле? — спросил Славик. — Нет горошка? А что есть? Машина-то груженая.

— Груженая, — сказал я.

— Вот, — сказал Славик. — Гош, послушай, это вообще-то проблема уже не моя. Мое дело какое — документы оформить, машину с таможни забрать. А уж что там, в машине, это не ко мне. Без обид.

— Какие обиды, — сказал я. — И с кем мне проконсультироваться?

— С шефом лучше всего, — сказал он. — Извини, кажется, у нее еще один поросенок лезет.

И повесил трубку.

— Зашибись, — сказал я и набрал номер шефа. — Эдуард Петрович? Это Гоша.

— Правду говорят, как день встретишь, так его и проведешь. Чувствую, не избавиться мне от тебя до самой полуночи.

— Я по делу, между прочим, — сказал я. — Я тут Славика временно замещаю, ну там партия консервов венгерских и все такое.

— В курсе, — сказал он. — А сам Славик где?

— Дела у него. — Про свинку я говорить не стал.

— Разберемся еще, что у него за дела, — сказал шеф, и Славику я посочувствовал. Но он мне выбора не оставил, пусть теперь сам отдувается. — В чем проблема?

— У меня вопрос, — сказал я, — представляющий отнюдь не академический интерес. Вы не знаете, что дороже, горошек или сладкая кукуруза?

— А что?

— Просто от вашего ответа зависит, кинули ли нашу компанию или кто-то просто что-то напутал.

— Кукуруза дороже, по-моему, — сказал он. — Ненамного. А что?

— У меня тут ее двадцать тонн, — сказал я.

— А что должно было быть?

— Горошек.

— А по документам?

— Горошек.

— Водитель что говорит?

— Он в прицеп не заглядывал.

— Понятно, — сказал шеф. — Обычное разгильдяйство. Ты на таможне?

— Уже выехал.

— Как так? — удивился шеф.

— Они тоже в прицеп не заглядывали.

— А ты чего полез?

— Гаишник заставил.

— И сколько ты ему дал?

— Нисколько, — сказал я. Конечно, я — человек наглый, но не до такой степени. Честное вымогательство — это одно дело, а надувательство за глаза, к которому относится и завышение накладных расходов, — совсем другое. — Он не заметил разницы.

— Действительно, — сказал шеф, — одно желтое, другое зеленое, вот и вся разница.

— Бардак, — сказал я.

— Бардак, — согласился он. — И чего ты от меня хочешь?

— Чего делать-то? — спросил я.

— Как чего? — удивился шеф. — Вези на склад, сдавай.

— А возьмут? Без документов?

— Я им звякну. И вообще, товар наш, товар проплачен. А я в Венгрию коллегам позвоню. Будем решать.

— Ясно, — сказал я.

— И чтобы завтра я тебя на твоей мотоколяске не видел, — сказал шеф и бросил трубку.

В Венгрию, наверное, звонить будет.

* * *

Архив службы безопасности Подземной Канцелярии

Тема: Возможный заговор. Беседа вторая.

Копия: Архив службы безопасности Небесной Канцелярии

Азраель. Ну что, подготовил бумаги?

Асгарот. Конечно. А вы определились с личностью искусителя?

Азраель. Ага. (Вытаскивает из кармана фотографию.) Вот этот.

Асгарот (удивленно). Это же фотография из личного дела! Вы что, имеете доступ к нашим файлам?

Азраель. Проще пареной селедки. В одной же Сети работаем.

Асгарот. А почему он?

Азраель. А почему нет? Дело-то, как ты говоришь, плевое?

Асгарот. Допустим.

Азраель. Базовую подготовку все демоны проходят?

Асгарот. Все.

Азраель. Ну вот. А кроме базовой подготовки там ничего и не надо. А то пошлешь ты профи какого-нибудь, он и начнет мудрить. Или у тебя есть возражения по кандидатуре?

Асгарот. По кандидатуре, на которой вы настаиваете, особых возражений нет. Мне просто любопытно, по какой причине из всех демонов ада вы выбрали именно его.

Азраель. А он мой старый знакомый. Начинали мы с ним вместе, он в своей конторе, я в своей. Пересекались пару раз по роду деятельности. Я-то с тех пор приподнялся, а он у вас во внешнем круге прозябает, вот, думаю, и порастрясу мальца.

Асгарот. А запасных кандидатур у вас нет? Он ведь может и не согласиться.

Азраель. Ты демон или воробей на батарейках? Предложи так, чтобы он согласился. Мне, что ли, тебя учить?

Асгарот. Хорошо. Прочтите договор, встретимся завтра для его подписания.

Азраель. Лады. Только ты там его имя сразу проставь, ладно?

Асгарот. Если вы настаиваете.

Азраель. Настаиваю. Покедова, демон. (Улетает.)

Асгарот. Вот не было печали. (Тоже улетает.)

* * *

Архив Подземной Канцелярии

Из дневника Гоши

Запись сто сорок шестая

Шеф действительно позвонил на склад, и кладовщик против кукурузы сильно возражать не стал, потому что она действительно была дороже. Грузчики оказались смышлеными ребятами и так навалились на разгрузку со своими карами, чем-то напоминающими мне машинки из детского «автодрома», что не успел я выкурить и двух сигарет, как дело было сделано.

Я подписал необходимые бумаги у кладовщика, завершил все процедуры, связанные со «сдал — принял», вызвал такси и поехал в офис.

Рабочий день к этому моменту уже закончился, так что я справедливо рассудил, что бумаги отдавать сегодня некому и вселенская катастрофа не разразится, если я сделаю это завтра. Вот и русская народная мудрость, кстати, гласит, что хрен утром слаще, чем редька вечером. Или что-то в этом роде.

Поэтому в контору я заходить не стал, расплатился с таксистом и пересел в свою малютку. И направился… Конечно не домой. Ведь у меня еще было дело, которое никак нельзя было отложить.

Ни в какой «Автомир» я не поехал, конечно, делать мне больше нечего. Кредит мне был не нужен, так как на руках у меня обреталось десять тысяч наличных денег, и отправился я в другой автосалон, обладающий целым рядом неоспоримых достоинств по сравнению с «Автомиром». Во-первых, он был почти рядом с моим домом, а во-вторых, работал круглосуточно, что меня устраивало как нельзя больше.

Припарковав свою машину под единственным деревом, чудом уцелевшим в этом технократическом индустриальном районе, я погладил ее по рулю, шепнул в колонки пару ободряющих слов и вошел в прохладный зал автосалона. Естественно, ко мне сразу же подбежал продавец. Темный низ, белый верх, галстук, папка с прайс-листами в руках и мобила на поясе, словом, все как положено.

— Добрый день, — сказал он. — Я могу вам помочь?

— Добрый, — согласился я. — Помочь вы мне совершенно определенно можете.

— Вот и хорошо. Что вас интересует?

— Давайте сначала познакомимся, — сказал я. — Мне как-то легче разговаривать с человеком, когда я знаю, как его зовут. А вам?

— Совершенно верно, — сказал он. — Меня зовут Петр.

— А меня — Гоша, — сказал я. — А можно, я буду называть вас Петей?

— Желание клиента для нас — закон, — сказал он.

— Вот и хорошо, — сказал я. — Насколько я понимаю, вы — продавец?

— Менеджер по продажам, — сказал он.

— Значит, продавец, — сказал я. Обзовись ты как хочешь, суть от этого не изменится, правда? Если он — менеджер по продажам, то я тогда кто? Менеджер по покупкам. — Видите ли, Петя, обстоятельства сложились таким образом, что сегодня я вынужден буду купить отечественную машину.

— Сочувствую, — сказал он, продемонстрировав мне превосходную работу стоматолога.

— Вот вы улыбаетесь, — сказал я. — А я, между прочим, принципы свои нарушаю.

— Вы зря так расстраиваетесь, — сказал он. — В последнее время качество автомобилей Волжского автозавода сильно возросло.

— Только не надо меня лечить, Петя, — сказал я. — Единственная характеристика автомобилей Волжского автозавода, имеющая постоянную устойчивую тенденцию к росту, это цена.

— Ценовую политику определяет завод, — сказал Петя. — Мы, автосалоны, здесь абсолютно ни при чем.

— Не стоит оправдываться, — сказал я. — Я же сказал, что мне необходимо купить машину, так что без нее я сегодня не уйду, и вы гарантированно получите свои комиссионные.

— Это меня радует, — сказал он. — Какую машину будете брать?

— А что у вас есть?

— Всё, — с гордостью сказал он. — У нас полностью представлен весь модельный ряд всех отечественных автозаводов, все цвета и комплектации, включая тюнинговые модели.

— Хорошо, — сказал я. — Пройдемся по всему модельному ряду. Вот это у нас что?

— Классика, — сказал он.

— Ага, — сказал я. — Если мне не изменяет память, классика — это пятнадцать лет назад модифицированная «копейка», поставленная на производство тридцать лет назад?

— Ваша память вам не изменяет. А еще раньше это был «фиат».

— Чего-то она меня не вставляет, — сказал я. — А вот это что за чудо-юдо?

— Последнее семейство ВАЗа, — сказал он. — Десятое. ВАЗ-2110, 2111, 2112

— Такое впечатление, что пытались сделать «Ауди-80», но у пьяного слесаря дрогнула рука.

— Вы не первый, кто обращает внимание на эту деталь.

— Потому что она бросается в глаза, — сказал я. — Этот автомобиль не соответствует моему эстетическому мировосприятию и входит в диссонанс с моим гармоничным естеством.

— Мини-вэн не желаете?

— Это, типа, автобус?

— Типа того.

— У меня права только на легковые.

— А он, типа, легковой автобус.

— Это где ж мне взять столько народу, чтобы его весь забить? — спросил я. — А вот это что такое угловатое и убогое?

— ВАЗ-2108, — сказал он. — В простонародье «зубило».

— Похоже, — сказал я.

— «Сеат Ибица» примерно восемьдесят второго года, — сказал он. — Если вы этого, конечно, не знаете, и если это, конечно, вас интересует.

— Конечно, интересует. Кузов содрали?

— Большей частью да. Ну и компоновку. Двигатель поперечный, привод, естественно, передний…

— Петя, — сказал я. — Не загружайте мой мозг обилием технических подробностей. Скажите мне лучше вот что: оно ездит?

— И очень даже неплохо.

— Петя, — сказал я. — Окажите мне любезность, выгляните вон в то окно.

— Зачем?

— Пожалуйста.

— Ну выглянул.

— Дерево видите?

— Вижу.

— Под деревом стоит моя машина. На которой я приехал сюда.

— О.

— Вот именно. Так что не надо мне рассказывать о том, что тут у вас неплохо ездит.

— Семьдесят третий год?

— А вы знаток. Семьдесят четвертый.

— У меня у самого семьдесят пятого, — сказал он.

— Рад встретить ценителя старины, — сказал я.

— Взаимно, — сказал он. — Но раз уж мы оба — ценители старины, может, нам стоит перейти на «ты»?

— Давай, — сказал я.

— Ответь на один вопрос, — сказал он. — Чисто любопытства моего для. На фиг тебе эта дрянь? — Он махнул рукой в сторону «зубила».

— Начальство настаивает, чтобы все сотрудники поддерживали отечественного производителя.

— Озверело твое начальство.

— Не говори, — сказал я. — Ладно, заверни мне этот хлам.

— Который?

— Который «зубило».

— Есть встречное предложение, — сказал он. — Несерийная модель, чтобы не чувствовать себя таким уж убогим.

— В чем разница?

— Там двигатель — эрпэдэ.

— И что это за хрень?

— Роторно-поршневой двигатель, — сказал он. — Был разработан для того, чтобы устанавливать на модели, используемые спецслужбами. Группы быстрого реагирования милиции, фээсбэ.

— До сотни хоть разгоняется?

— Согласно паспортным данным завода-изготовителя, — сказал он, — которым у меня нет никакого основания не доверять, обычная «восьмерка» с полуторалитровым карбюраторным движком разгоняется до ста пятидесяти шести километров в час. Машина с эрпэдэ выдает за две сотни.

— Брешешь, — сказал я.

— Чтоб мне провалиться.

Я внимательно посмотрел на пол под его ногами. Трещин вроде бы нет. Может, и не брешет.

— Побожись.

— Гадом буду.

— Будешь, — сказал я. — Сколько?

— На полторы штуки дороже обычной. Но за эти деньги ты получаешь усиленную подвеску, резину Р-14, спортивный глушитель…

— Не гони, — сказал я. — А обычная сколько стоит?

— Четыре с полтиной.

— Нормально, — решил я. — Давай свою эрпэдэ.

Он жестом заправского ганфайтера сорвал с пояса свою мобилу и быстро затараторил в нее, причем половину текста составляли кодовые обозначения, простому смертному недоступные.

— Машину уже готовят, — сказал он. — Документы тоже. Пойдем пока в бар.

— Я за рулем.

— Я тоже. Опрокинем по рюмашке кофе.

— Не могу, — сказал я, — огорчить тебя отказом.

Мы пошли в бар, и симпатичная девчушка-бармен налила нам по чашке бодрящего напитка. Мы закурили по сигарете.

— Допоборудование вешать будешь? — спросил Петя.

Я подумал о том, что у меня осталось еще три с длинным хвостиком штуки, а сдачу я обещал не приносить. Но за каждый доллар надо было отчитаться, так? А для того, чтобы отчитаться, нужны чеки.

— Буду, — сказал я. — С чего начнем?

— По полной?

— По полной, — сказал я. — Но в разумных пределах.

— Это хорошо, — сказал Петя, и глаза его загорелись. С допоборудования он тоже получал проценты. — Первым делом надо начать с того, чтобы твою покупку сохранить.

— Вот как? — удивился я. — А что, это еще и угнать могут?

— Еще как.

— Не могу себе представить почему.

— Номера кузова перебить легче, чем на других моделях.

— Спасибо дизайнерам?

— Ага. Самая угоняемая, кстати, модель.

— Спасибо, удружил.

— Другие тоже угоняют.

— Меня это радует, — сказал я. — И где у вас витрина со всеми причиндалами?

— Витрина есть, — заверил он меня. — Но лучше вот так. И он достал из-под стола буклет с картинками.

— Что посоветуешь?

— Есть такая штука, худлок называется. Магнитный замок капота. То есть капот можно открыть только из салона.

— Помогает?

— Особенно в контексте с сигнализацией.

— Сколько?

— Сто пятьдесят.

— Беру.

— Сигнализацию какую?

— А какую посоветуешь?

— Ну, «блэк баг» ты на эту дрянь все равно не поставишь, тем более что она стоит дороже, чем сама тачка. Возьми «пантеру».

— Что за зверь?

— Обычный набор: центральный блок, два электрозамка, датчик удара, объема, шесть концевиков — на двери, капот и багажник. У тебя дверей меньше, так что еще и останется в запас. Сирена автономная.

— Это круто?

— Так себе. Сирену все равно в первую очередь разбивают. Есть выход на пейджер.

— А сам пейджер?

— Еще полсотни баксов сверху.

— Давай, — сказал я. — Это что за штырь?

— «Гарант», замок на рулевую колонку.

— Советуешь?

— Многие ставят.

— Но?..

— Сталь прочная, замок кодовый, не откроешь, не распилишь. Саму колонку распилить быстрее.

— И?..

— Ты пойми, — сказал он, — если твою тачку конкретно угнать захотят, все равно угонят, хоть капканы медвежьи ставь. Сигнализация быть должна, конечно, но никого, кроме наркомана в нолину обдолбанного, она не остановит. Так что тут главное — не переборщить.

— Тогда — к черту. Что там еще?

— Балалайка нужна?

— Я не большой поклонник фольклора.

— Я тоже. Балалайка — это магнитола.

— Балалайка не нужна. От магнитолы не откажусь. Что есть?

— Все. «Пионер», «Сони», «Кенвуд», «Кларион».

— Что посоветуешь?

— Голову — «Пионер», колонки — только «Сони». В «восьмерку» двух «трехполосников» — за глаза.

— Валяй.

Он сделал отметку в своем буклете.

— Люк резать будем?

— Сколько?

— Шестьсот.

— А по времени?

— Часа полтора.

— Мне машина утром нужна.

— Управимся до утра.

— Режь. Что еще?

— Диски.

— Что с дисками?

— Там заводские стоят, штамповка. Литые круче.

— Сколько?

— Четыреста за комплект.

— Валяй.

— Деревянный руль?

— Зачем?

— Модно.

— А безопасность?

— Влияет.

— Сильно?

— Сильно.

— К черту.

— К черту. Кенгурятник?

— Это что за хрень?

— Такую штуку у паровоза спереди видел? Скотосбрасыватель называется.

— Видел.

— То же самое, только на тачку.

— Смысл?

— В Австралии кенгуру под машины бросались, радиаторы ломали, вот там и придумали.

— Я на ней в Австралию позориться не поеду, — сказал я. — А в Москве кенгуру нет.

— В Москве пешеходы есть.

— И что, сильно от пешеходов помогает?

— Для машины разницы никакой. А у пешеходов шансов на порядок меньше. Капот гладкий, он перекатывается, а об эту штуку только руки-ноги ломает. А когда и голову.

— И что, кто-то ставит?

— Многие.

— Смысл?

— Круто.

— На фиг. Понты.

— Разумно. Антикор делать будешь?

— Так ведь лето.

— Не повредит.

— Сколько?

— Цинком — сто пятьдесят, обычным — сотня.

— Цинком, — решил я. — Все?

— Зеркала с электроприводом.

— Блажь.

— Электростеклоподъемники.

— Это что, опция?! — ужаснулся я.

— Ага.

— Ставь. Там же стекло такое — ручку крутить задолбаешься.

— Именно. Кондиционер?

— Сколько?

— Полторы.

— Круто, — прикинул я. — Превышу лимит.

— Тогда не будем. Антирадар?

— Сколько?

— Триста.

— Баксов?

— Баксов.

— Смысл? Штраф за превышение — сотня с протоколом, полтинник без. Причем в рублях.

— Нет смысла, — признал он. — Тогда вроде все.

— Подбивай бабки.

— Сейчас. — Из склада под столом он извлек калькулятор и принялся исступленно стучать по клавишам. — Девять триста.

— Реально, — сказал я.

— Тянет на приличную иномарку.

— Иномарки нам не нужны, — сказал я.

— Понимаю. Ты местный?

— Это зачем?

— Регистрация в ГИБДД по Москве за полчаса.

— И сколько?

— Бесплатно.

— Только для меня?

— Для всех.

— Надо же, какая щедрость, — сказал я. — Тогда беру.

— Пошли в кассу, — сказал он.

Это был небольшой автосалон, поэтому касса находилась неподалеку от бара. Там я изрядно облегчил свои карманы, получил на руки кучу справок, счетов и прочих финансовых и около того документов. Даешь одни бумаги, получаешь другие.

— Петя, — сказал я, — я сейчас поеду домой и лягу спать, хорошо? Живу я тут недалеко. Завтра в девять утра я зайду и надеюсь, машина будет готова.

— Будет, — заверил он. — Я тебя дождусь. Даже номера прикрутим.

— Забили, — сказал я, протягивая ему руку.

* * *

Архив Подземной Канцелярии

Мемуары демона Скагса

Запись три тысячи четыреста восемьдесят третья

Мой рабочий день закончился в четыре, но я просидел в кабинете до половины шестого. Работы было адски много, впрочем, ее всегда адски много, да и дома ничего нового меня не ждало.

Это тогда я так думал.

Когда я уже совсем собрался домой, убрал все гроссбухи, отдельные бумажки сложил в папку, папку сунул в ящик стола и открыл окно, ко мне завалился Ашкаель.

Молодой демон, но весьма перспективный. В нашей компании неудачников, я имею в виду во внешнем круге, он надолго не задержится. Ходили слухи, что его уже давно зовут в четвертый круг, но он ждет более выгодного предложения. Мы обсудили с ним последние новости, поделились историями из недавнего прошлого, поговорили о шансах «Адских Мстителей» (футбольная команда внешнего круга) выйти в плей-офф. Шансов, честно говоря, было немного.

Последние полсотни лет чемпионом ада по футболу был первый круг. Еще бы, ведь стоило только преставиться мало-мальски приличному игроку, как он попадал на Суд безо всякой очереди и оказывался либо у нас, либо у них. И если он оказывался у нас и хоть чего-то стоил, то его сразу же вербовали легионером в сборную первого круга. Шефство над командой взял в свои руки сам Вельзевул, так что в ближайшее время победить их вряд ли кому-то удастся. Судя по курсирующей в местной прессе информации, В. ждет не дождется, пока Роналдо или Зидан попадут в какую-нибудь авиакатастрофу, а место для Пеле он бережет уже несколько лет. Даже майку с номером и фамилией заказал, я лично фотографию в «Проклятом комсомольце» видел.

Футбол в аду является самым популярным видом командного спорта. Демоны — азартные игроки и горячие болельщики, а легионерам из грешников это только на руку. Лучше уж мяч по полю гонять, чем в котлах вариться или на сковородках жариться. А ведь есть и еще более неприятные наказания.

Ашкаель звал меня в бар, но я отказался. Не люблю я эти сборища. В любом баре внешнего круга всегда полно демонов-неудачников, которые будут подсаживаться к вам, плакаться в жилетку, рассказывая о своем былом величии, и напрашиваться на угощение халявной выпивкой. Мне и самому есть что порассказать, а какой смысл? Времена изменились. Боюсь, что они изменились навсегда.

Убедившись, что затащить меня на попойку не удастся, Ашкаель взмахнул крыльями и выпорхнул в мое окно. Именно выпорхнул. Он был молод и еще не потерял способности, а главное — желания порхать.

Я выглянул в окно, чтобы удостовериться, что он на самом деле улетел, а не затаился поблизости в виде какого-нибудь каприза архитектуры. Вроде все было чисто, и я со спокойной совестью отправился домой.

Дома меня ждал молодой демон самого официального вида. В руках у него была большая пачка бумаг, а на носу — очки. Плохое зрение редкость в среде демонов, у молодежи же оно не встречается никогда, так что передо мной сидел уникум.

Уникум сидел в моем кресле и смотрел мой телевизор.

— Недобрый вечер, — заметил я. — Позвольте полюбопытствовать, сударь, как вы проникли в мое жилище?

— У меня есть универсальный ключ, сударь, — сказал он, повертев на пальце кольцо с отмычками.

— А, — сказал я. — Из чего я делаю вывод, что к нам пожаловало низкое начальство?

— Даже более низкое, чем вы можете себе представить, сударь.

— Я многое могу себе представить, сударь, — сказал я. — Могу ли я попросить вас оставить мое жилище и пойти посмотреть новости в каком-нибудь другом месте?

— Нет, сударь, — сказал он. — Боюсь, что это решительно невозможно.

— Я буду на этом решительно настаивать.

— У меня до вас дело, сударь. До вас, а не вашего телевизора.

— Тогда вы могли бы прийти в мой кабинет, сударь.

— Мое дело носит не слишком официальный характер, — сказал он, — чтобы я мог нанести визит на ваше рабочее место, сударь.

— Боюсь, что делами не слишком официального характера я не занимаюсь, — сказал я. — Сударь.

— Даже если на карту поставлена честь самого ада, сударь?

— Мне нет решительно никакого дела до чести ада, сударь.

— Хочу вас предупредить, что подобное высказывание можно истолковать как измену, сударь.

— Это угроза, сударь? — спокойно осведомился я.

— Это предупреждение, — сказал он. — Хотите сигару?

— Не хочу.

— Зря. Хорошие сигары, сударь. Рекомендую. От наших агентов с Кубы, между прочим.

— Предпочитаю сигареты, сударь, — сказал я. — Свои.

— Как знаете, — сказал он. — Да что же вы стоите? Присаживайтесь.

Тон у него был такой, как будто он был хозяином не только моей берлоги, но и всей скалы. Если не всего ада.

Скажу откровенно, этот парень не понравился мне сразу. Есть любовь с первого взгляда, а у меня к нему в первые же минуты знакомства возникла неприязнь. Я достаточно долго пожил на этом и на том свете, чтобы научиться разбираться в собственных эмоциях, и знание себя подсказывало мне, что неприязнь эта будет стойкой и постоянной. Она не перерастет в ненависть, потому что этот сопляк моей ненависти просто недостоин, но никогда не сойдет на нет. Демоны — существа постоянные. Если им что-то не нравится, то оно не нравится им всегда.

— Вы сидите в моем любимом кресле, сударь, — сказал я.

— Я вижу в этой комнате стул, сударь.

— Стул я держу исключительно для гостей, сударь.

Намек был весьма прозрачным, но он пропустил его мимо ушей.

— Видите ли, Скагс, — сказал он, — у меня для вас есть предложение, и не думаю, что вы от него откажетесь.

— Сударь, — сказал я, — я откажусь от любого предложения, если оно будет исходить от вас, даже не выслушав его.

— Наверное, — сказал он, — это потому, что вы не знаете, кто я такой.

— Наверное, — сказал я, — это потому, что вы так и не соизволили представиться.

— Меня зовут Асгарот, — сказал он. — Я имею удовольствие служить личным секретарем Князя.

Мальчик на побегушках самого Сатаны. Тут есть чем гордиться. Неплохая карьера для такого молокососа.

— Не могу сказать, что было приятно познакомиться с вами, уважаемый Асгарот, — сказал я. — До свидания.

— Я, пожалуй, останусь, — заявил он. — Прочитайте вот эту бумагу.

Я взял листок чисто из любопытства и пробежался глазами по строчкам.

— Что скажете, сударь?

— Бред, — сказал я. — Скажите, а Князь в курсе?

— Князь занят другими делами, сударь, — сказал он.

— Значит, Князя вы не известили, — сказал я. — Сударь, в таком случае это весьма похоже на интригу. А интриги в нашем ведомстве не поощряются, конечно, если разрешение на них не дал сам Князь. И караются они весьма и весьма жестоко.

— Я делаю это для процветания ада, сударь.

— Это весьма похоже на благое намерение, сударь.

— Вы хотите меня в чем-то обвинить, сударь?

— Никоим образом, — сказал я. — Я просто хочу, чтобы вы оставили меня в покое, сударь. Свой долг аду я отдал сполна.

— Никто из нас никогда полностью не рассчитается со своим долгом, сударь.

— Оставьте лозунги для пропаганды, — сказал я.

— Скагс, — сказал он, — я читал ваше личное дело. Я весьма уважаю ваши прошлые заслуги и не сомневаюсь, что предложенная задача вам по плечу. И я не хотел бы угрожать вам, Скагс, однако вы должны понимать, что демон, занимающий мой пост, может сделать ваше дальнейшее пребывание в аду достаточно неприятным.

— Вы, — сказал я. — Осмеливаетесь. Угрожать. Мне?

— Вы вынуждаете меня, Скагс.

— Сударь, я вынужден заметить, что вы невнимательно прочитали мое личное дело, — сказал я.

— Что заставляет вас так думать?

— Потому что, если бы вы внимательно его прочитали, — сказал я, — вы бы поняли, что я никого и ничего не боюсь ни в этом мире, ни в любом другом, и угрожать мне просто бессмысленно.

— Это ваше последнее слово? — осведомился он.

— Да, сударь.

— И вы отдаете себе отчет в том, какие оно может повлечь за собой последствия?

— Вполне, сударь.

— Вы совершаете ошибку, Скагс, — сказал он и исчез в столбе пламени и дыма.

Не попрощавшись. А это, между прочим, дурной тон.

* * *

Внутреннее

От кого: Асгарот, секретарь Князя тьмы

Кому: Бегемот, специальный эксперт по РФ Подземной Канцелярии

Тема: Личное

Дражайший мой Бегемот!

Вы просили не тревожить Вас более, и я бы этого никогда не сделал, если бы обстоятельства не сложились таким образом, каким они сложились. Но, увы, на данный момент дела обстоят так, что я настоятельно прошу Вас о конфиденциальной встрече.

Заранее благодарю, Асгарот.

Назад: Пролог

Дальше: Открытая дверь

Часть первая Искушение троих

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Часть первая
Искушение троих