Глава двенадцатая. ГОРЫНЫЧ И БОГАТЫРИ
Серега
-И все-таки ты дурак, – сказал Гэндальф, осматривая последствия взрыва. Граната была противотанковой, но и против избушки сработала безотказно.
Остатки сруба были разбросаны вокруг в радиусе пятидесяти метров, в центре красовалась нехилая воронка. Посреди воронки стояли две куриные ноги, которые ни к чему более не крепились и пытались примириться со своей свободой.
– Ты сам сказал: разваливай.
– Я ж не думал, что ты его НАСТОЛЬКО развалишь, – укорил Гэндальф. – И где теперь этот кладенец искать?
– Ты у нас маг и специалист по данной местности, – сказал я. – Тебе и карты в руки. ,
– Варвар! – голосила Баба-яга. – Вандал! Раритет разрушил! Памятник тридесятой архитектуры! Люди добрые, да что же это делается, а?
– О добрых людях вспомнила, – сказал я. – Раньше надо было о них думать.
Но старушка и не собиралась затыкаться. Она вопила с искренностью и мощью пожарной сирены, и я уже успел пожалеть, что не оставил ее внутри дома.
Гэндальф пошарил ногой в куче тряпья, наклонился и извлек из нее закопченный эфес. К эфесу крепилось около двадцати сантиметров разящей стали.
– Но это же не кладенец, – с надеждой сказал я.
– А что это? – ехидно осведомился Гэндальф. – Андрил, сломанный меч Арагорна? Мы не в той книге, приятель.
– Но ты же говорил…
– Говорил, не говорил, – пробормотал Гэндальф. – Думать надо.
– Гм. – Я чувствовал себя несколько виноватым. Во-первых, действительно развалил уникальный памятник архитектуры, во-вторых, упустил меч, на который Гэндальф возлагал большие надежды. – Поехали к Горынычу. Может, и без меча как-нибудь договоримся.
– Чтоб вас приподняло, хлопнуло, размазало да так и оставило, – напутствовала нас на прощание Баба-яга.
Змей Горыныч обитал в местах не столь отдаленных. По прямой до его жилища было рукой подать, но при всех своих неисчислимых достоинствах «бумер» не мог продираться через лесную чащу. Поэтому мы последовали совету Бармалея и двинули в обход.
Пришлось ехать по полю, пересекать небольшую рощу и форсировать вброд две меленькие речушки. Пока я крутил баранку, Гэндальф крутил в руках остатки волшебного меча, прихваченные с места катастрофы, и прикидывал, как бы его получше восстановить.
– Что, старик, – сказал я. – А кузнецы-то в округе есть?
– Здесь простыми кузнецами не обойдешься, – ответил Гэндальф, небрежно швыряя меч на заднее сиденье. Не приведи Господь, обшивку испортит. У этой машины салон из красной кожи, и перетягивать сиденья дороже, чем три новых «жигуля» купить.
– С хоббитами, наверное, легче было, – сказал я в целях поддержания вежливой беседы.
– Хоббиты, – проворчал Гэндальф, – эти маленькие твари с волосатыми ногами. Они так любят оседлую жизнь и домашний уют, что с ними совершенно невозможно работать. Порази меня Эру на этом месте, если я еще раз свяжусь с хоббитами.
– Полегче на поворотах, – предупредил я. – В моем мире хоббиты очень популярны.
– Так они водятся и в твоем мире? – спросил он.
– Только в виде легенд и голливудских экранизаций, – сказал я. – А ты знал такого парня, его звали Толкином?
– Бродил на Валиноре какой-то чужак, – подтвердил Гэндальф. – Все Хранителей расспрашивал, что да как. Сказал, что в своем мире хочет про это книгу написать. Не из ваших?
– Из наших.
– Написал он свою книгу?
– Написал.
– И как?
– Очень популярна. Полвека прошло, а до сих пор люди читают.
– Надо же, – сказал Гэндальф. – Ну, меня-то он с хорошей стороны описал?
– Ага, практически символ мудрости, честности и неподкупности.
– А я такой и есть, – скромно ответил Гэндальф. – Надеюсь только, что он не все описал, что мы ему рассказывали. Например, тот вечер, когда мы с Арагорном так нажрались, что поутру у нас хоббиты в глазах двоились.
Я заверил Пыльного, что ни о чем подобном у Толкина не упоминается, и он успокоился.
Понимая, что я удостоился чести общаться с выдающимся героем современности (Третьей эпохи Средиземья), я постарался выудить у Гэндальфа хоть какие-то комментарии относительно Войны Кольца, чтобы донести его слова до любопытных и почитающих его потомков. Вот некоторые из его высказываний.
Да, брат Серега, глубока Морийская Бездна, никем не мерена. Долго я падал в нее вместе с Балрогом, и, скажу я тебе, брат Серега, немереные там у гномов запасы мела.
В принципе, что есть Балрог, если не принимать во внимание, что он большой, древний рогатый демон? Обычный элементаль огня, страдающий манией величия, отягощенной убийственными наклонностями. Будь у меня под рукой обычный огнетушитель, я справился бы с ним за несколько секунд.
На самом деле я пытался договориться с Балрогом по-хорошему, и там, на Морийском мосту, совсем не орал ему: «Но пасаран». Просто спросил огоньку, думал, посидим, покурим. Но какая-то тупая орочья скотина выпустила по мне стрелу, со свойственной оркам меткостью промахнулась и угодила Балрогу в задницу. Он несколько разозлился, так что пришлось мне обрушивать мост и вступать с ним в схватку.
Да, я обозвал Хранителей глупцами. Я их еще не так обзывал, только все остальное, как я понимаю, в книгу не вошло. Нет, ты сам себе представь ситуацию, да. Я, вместо того чтобы выкурить с Балрогом трубку мира и поболтать о старых добрых деньках – а мы с ним, между прочим, оба ветераны Войны Гнева, хоть воевали и на разных сторонах, – вынужден обрушить под собой мост. И вот я повис над пропастью, в меня вцепилась эта чертова туша весом в пару центнеров, а эти придурки с Арагорном во главе просто стоят и пялятся на происходящее, вместо того чтобы нестись во весь опор. Иногда просто зло берет на этих героев, честное слово.
С Саруманом я поначалу промахнулся. Нечего было с ним разговоры разговаривать, кинжал ему под ребро – и труп в реку. Скольких неприятностей бы избежали.
Исилдур вообще-то неплохой парень был. Отличный солдат, приятный собутыльник, но меры в возлияниях не знал. Меч по пьянке столько раз ломал, что пришлось под это дело целую легенду выдумывать.
У меня всегда был дар провидца. Вот и тогда, стоило мне только Кольцо у Бильбо увидеть, как я сообразил, к чему это привести может. Ну и первым же порывом бросил его в камин. А вдруг бы оно там расплавилось и не пришлось бы весь огород городить?
Почему Гимли, сын Глоина, так на Галадриэль запал? А ты гномьих женщин видел когда-нибудь? Они же от мужиков только шелковистостью бороды и отличаются. Потому гномы, стоит им только из своих подземелий выбраться, становятся такими галантными и обходительными со слабым полом. Хочется хоть раз в жизни заняться сексом с теми, у кого волосы на лице не растут.
Леголас – отличный воин, но он эльф, и этим все сказано. Слишком романтичный парень, цветочки-лютики… Вокруг кровь льется, а он закатом любуется или новый сонет сочиняет. Не понимаю я этих эльфов.
Почему я, провидец, не мог дверь в Морию без помощи Фродо открыть? Да как раз потому, что провидец. Я ж знал, что меня за этой дверью Балрог ждет, вот подсознание и подсуетилось. Забыло пароль и интеллект напрочь выключило. Инстинкт самосохранения и у магов есть, против него никуда.
Хоббит – это не просто ценный мех на ногах. Это еще мифриловая кольчуга и три фута разящей эльфийской стали.
Галадриэль подарила Отряду три лодки. Это намек, понял? Гребите, мол, ребята, отсюда подальше. Они и погребли.
Обидно, что из всей моей блистательной карьеры мага и воителя потомкам лучше всего запомнилась неудачная и нелепая схватка на Морийском мосту. Это был апофеоз карьеры Балрога, но не моей.
Вообще, честно говоря, с хоббитами очень неудобно получилось. Ведь Кольцо в Ородруин любой дурак бросить мог, даже Арагорн. Но это было что-то типа пари. Понимаешь, мы со Следопытом и раньше знакомы были, и Элронда я давно знал. А Следопыт с Арвен встречался. Вот он и попросил меня Арвен у Элронда за него сосватать, поделикатнее подойти, так сказать. Но Элронд в ярость пришел. Чтоб я, говорит, за безродного смертного свою единственную дочь выдал? Да, говорит, скорее Мордор перед глупым хоббитом содрогнется, чем я это сделаю. Ну, я и разозлился и пошел к Бэггинсам чай пить. А про Войну Кольца уже потом люди придумали.
Саурона я еще пацаном знал, в те времена, когда он у Моргота на побегушках состоял. Талантливый мальчик, но была у него этакая зацикленность на всяких побрякушках. Кольца, браслеты… Любовь к ним его и подвела.
Древко копья дрожало от остаточной энергии, а мы с Гэндальфом тупо на него пялились, машинально стряхивая с одежды осколки лобового стекла. Копье пробило его в самом центре, прошло между нами, чудом никого не зацепив, и вонзилось в спинку заднего сиденья.
Рефлекторно я нажал на тормоз, и американский пожиратель бензина замер на месте. Я, конечно, не большой специалист в области ведения наступательного боя против ископаемых трехголовых рептилий, однако мне казалось, что метание копья для Змея Горыныча – не самый традиционный способ атаки непрошеных гостей.
– Что-то тут не так, – сказал Гэндальф, разделявший мои сомнения.
Мы находились в весьма холмистой местности, где, помимо холмов, никаких укрытий не было, поэтому я продвинул машину чуть вперед, и мы узрели копьеметателя.
Это был здоровенный детина в кольчуге и остроконечном шлеме. В одной руке у него был тяжелый щит, в другой – меч.
– Слышь, пацан, – по привычке сказал я, неторопливо вылезая из машины. – Ты реально представляешь, что ты сейчас сделал? Ты знаешь, на сколько эта тачка потянет?
Но парень не обратил на мои слова никакого внимания. Он дико заорал и ринулся на меня, подняв меч. Я встал в боевую стойку, кляня себя за то, что не вытащил из сумки Бориса пистолет, и приготовился дать парню достойный отпор, но он пробежал мимо меня и рубанул мою машину по капоту.
– Ах ты, – сказал я и двинул его в челюсть.
Недоумок пришел в себя только через полчаса, после чего поведал нам свое видение ситуации. Он оказался еще одним из былинных русских богатырей, вопреки наставлениям Гэндальфа спешивших на выручку Василисы Прекрасной. Звали его Добрыня Никитич.
Он ехал по степи и вдруг услышал страшный шум. Приблизившись, парень увидел огромное черное чудище, внутри которого усматривались два человеческих силуэта. И он поспешил нам на выручку, считая, что лупоглазый немецкий монстр поглотил нас заживо.
Представляю, что было бы, если бы мы с Гэндальфом не вышли из машины. Он выковыривал бы нас из «бумера», как финскую сельдь из консервной банки.
К счастью, удар его меча изуродовал только капот, но не пробил радиатор, так что машина все еще была способна передвигаться самостоятельно.
Однако езда без лобового стекла оказалась не самым приятным занятиям, и я попросил Гэндальфа наколдовать новое.
– Не буду, – отказался Гэндальф. – Волшебство – не разменная монета, и я не стану тратить свои магические силы на то, чтобы обеспечить нам лишний комфорт, без которого мы вполне можем обойтись.
А сам пересел на заднее сиденье, зараза. И почему это он не может тратить свои магические силы ради обеспечения комфорта главному специалисту по убиванию Змеев Горынычей, раз он все равно не имеет права тратить их на что-то более серьезное и не собирается вмешиваться в ход событий? Хитрый он жук, этот Гэндальф, вот что я вам скажу.
После того как я вернул Добрыне Никитичу его копье, развеял его заблуждение относительно моего средства передвижения и извинился за три выбитых зуба, он пришел во вполне благостное расположение духа и вызвался проводить нас до логова Змея Горыныча.
Чего я сам себе стекло не наколдовал? Очень просто. Силы не хотел тратить, мне ведь еще с Горынычем биться предстояло. А это вам не мелочь по карманам тырить.
Змей Горыныч, вопреки своему собственному отчеству, жил не в горах. Он обитал в пещере, расположенной в склоне самого высокого в округе холма. С точки зрения тактики место проживания он выбрал просто безукоризненно.
Габариты Змея Горыныча вряд ли подразумевают хорошую маневренность. А в горах без маневренности никуда. То за пик какой-нибудь хвостом зацепишься, то богатырь из ущелья копьем ткнет. А здесь, на равнине… Взлетел над всем этим безобразием, враги как на ладони, дыхнул на них огнем и обратно в пещеру к девицам и сокровищам, с чувством выполненного долга и без единой царапины на шкуре.
И обзор хороший, и незаметно никто не подберется…
Я вылез из авто, а Добрыня спрыгнул со своего мерина. Спустя несколько минут выполз с заднего сиденья только что проснувшийся Гэндальф.
– Уже приехали?
– Вон за тем холмом, – сказал Добрыня. – Только тут тема такая…
– Какая тема? – спросил я.
– Ну, сейчас…
Он сунул два пальца в рот и свистнул. Я подумал, что Добрыня все-таки идиот. В непосредственной близости от предполагаемого противника выдавать свое местонахождение лихим молодецким свистом было не слишком осмотрительно.
Однако на его свист откликнулся не снабженный крыльями реликтовый огнемет, а два реликтовых молодца весьма воинственного вида. В одном из них я опознал недавно встреченного Леху.
Зато другой был мне незнаком.
Но был он личностью весьма колоритной. Почти с меня ростом, в два раза шире в плечах, у него была черная курчавая борода, а в руках он сжимал огромную палицу.
– Здорово, пацаны, – сказал я. – А вот ты, не говори ничего, сейчас я сам догадаюсь. Ты – Ильич… То есть, Илья. Из славного города Мурома.
– Точно, – согласился Илья Муромец. – Вижу, моя слава докатилась и до чужеземных краев.
– Докатилась.
– Отрадно слышать.
– Так что за тему тереть будем?
– Кому с Горынычем биться, – сказал Илья.
– Аллах акбар, – вздохнул Гэндальф. – То есть, Эру Илуватар. Илья, мы обсуждали этот вопрос уже бесконечное число раз. Биться со Змеем должен Сергей.
– Меня терзают смутные сомнения, – запротестовал Илья. – Не похож он на богатыря.
– Как это не похож? – взвился Гэндальф. – Очень даже похож. Он, между прочим, выше тебя. И в отсутствии отваги его никто не упрекнет. Он Добрыне Никитичу три зуба выбил.
– Это правда? – повернулся Илья к Никитичу.
– Я отвлекся, – смущенно сказал Добрыня.
– Все равно, – отрезал Илья. – Пусть даже так. А где его конь?
– Вот. – Гэндальф указал на «бумер».
– Это конь?
– Быстрее твоего, Илюша.
– А где его доспехи?
– Гм… Есть у него доспехи.
– А где оружие у него? Где шлем, наручи, где панцирь? Где щит и меч? – Илья почувствовал себя на коне и попер в атаку.
– Сергей, – обратился ко мне за поддержкой Гэндальф. – Ты-то какого молчишь?
– Э… – забормотал я. Спорить относительно сомнительной чести первому вызвать на бой Горыныча я не сбирался. – Это как народ решит.
– Вот, – сказал Муромец. – Народ. Народ, между прочем, хочет самолично свою королевну вызволить, без всяких там. Василиса Прекрасная, она наша, а Сергей этот откуда взялся? У него даже отчества нету.
– Как это отчества нету? – возмутился я. – Сергей Сергеич я.
– Сергеич, – презрительно сказал Леха. – Что это за отчество для богатыря?
– Я сейчас не понял, – сказал я. – Ты на кого сейчас тянешь, Попович? Ты, может, хочешь в сторонку отойти и разобраться?
– Да я готов, – сказал Леха. – Давай разберемся.
– Стоп, – отрубил Муромец. – Это я вам как бригадир богатырский говорю, стоп. Что мы, не пацаны что ли, из-за бабы драки между собой устраивать?
На мой взгляд, для человека, еще пять минут назад не признававшего меня богатырем, это было несколько непоследовательное заявление, но я с ним согласился. Все-таки они богатыри и их трое.
– Что предлагаешь? – спросил я, не обращая внимания на испепеляющий взгляд Гэндальфа.
– Чтобы все по чесноку было, – сказал Муромец.
– Давай по чесноку, – согласился я. – А это как?
– Мы первые приехали. Значит, нам первыми со Змеем биться. А уж не получится у нас, сложим мы свои буйны головы, тогда и ты подключайся.
– Не пойдет, – запротестовал Гэндальф.
– Заметано, – сказал я одновременно с ним.
– С Арагорном было проще договориться, – заметил Гэндальф.
– Я в герои не напрашивался, – стал возбухать я.
– Никто не напрашивается в герои, – резонно парировал Гэндальф. – Тем не менее кто-то должен делать и эту работу.
Если богатырям хочется попытать счастья в бою и сделать за меня мою работу, флаг им в руки и трехголового змея им навстречу. А я пока покурю.
Я уселся на капоте «бумера», закурил сигарету и стал прислушиваться к доносящимся из-за холма звукам. Обнаруживать свое присутствие раньше времени я не спешил, пусть рептилия разомнется с богатырями, и если эта разминка будет последней в ее жизни, то так тому и быть. Я не люблю охоту и не считаю себя слишком амбициозным человеком, чтобы гореть желанием положить в свой ягдташ голову Змея Горыныча. Тем более три его головы.
Сначала богатыри принялись бряцать оружием, благо арсенал, составленный целиком из холодного вооружения, оставляет много маневра для самого разнообразного бряцания, и обзывать Змея всякими нехорошими словами, провоцируя его на какую-нибудь глупость.
Самое мягкое из использованных ими выражений звучало как «пожиратель падали, гад ползучий».
Гэндальф недовольно морщился. Очевидно, у них в Средиземье был принят другой стиль обращения к драконам.
После того как в местном эфире прозвучала фраза «…отрубим тебе все три твои поганые головы и засунем их в твою поганую задницу…», воздух огласился присутствием ползучего гада.
Змей Горыныч проявил себя с лучшей стороны, не став опускаться до уровня богатырей и вступать с ними в словесную баталию. Вместо этого он начал битву.
Гэндальф Пыльный стрельнул у меня еще одну сигарету, пристроился рядом на капоте и принялся комментировать ход сражения. Для его тренированного уха доносящихся до нас звуков было более чем достаточно чтобы легко представить полную картину боя. Дзинь. Дзинь.
– Рубящие удары меча отскакивают от чешуи, – комментировал Гэндальф. – Без меча-кладенца ее не пробить. У этих тварей шкура крепче брони.
– Гм, – вздохнул я, поскольку все еще чувствовал вину за утрату магического артефакта. Хрясь!
– Вломили палицей, но промахнулись. Характерный чмокающий звук в конце говорит об ударе о землю.
– Все рептилии юркие.
Дзинь. Хрясь! Дзинь!
– Атакуют с двух флангов. Хорошая стратегия, однако, боюсь, успеха она не принесет.
Дзинь. Фрхшшшшш!
– Полыхнул огнем, но не попал.
– Откуда знаешь, что не попал?
– Были бы крики.
Фрхшшшшшш! Йогого!
– Чьей-то лошади кирдык.
– Жалко животное.
Дзинь! Дзинь! Дзинннь! Ах ты, падло!
– Опять не попали.
– Чего они там делают, если никто ни в кого попасть не может?
– Маневрируют.
Дзинь! Дзинь! Хрясь! Хрясь! Сссссссссшшшшшш! Бум! Сволочь!!!!!
– Получил царапину на чешуе и ответным ударом угодил Алеше Поповичу в щит.
– Поповича голос?
– Его. Если уж он со щитом на Змея пошел, значит, именно под ним лошадь убили.
– Не помочь ли нам?
– Если они втроем не справятся, то и вчетвером вы не сладите.
– Четверо лучше, чем один.
– Не всегда, – сказал Гэндальф. – Чудеса творят как раз тогда, когда этого никто не ждет.
– Тебе виднее, – сказал я.
– Виднее, – согласился он. – Саурон тоже не ожидал такого подвоха от двух хоббитов.
Дзинь! Дзинь! Хрясь! Дзинь! Хрясь! Тюк! Фрхшшшшшш! Аааааааа!
– Попал-таки Муромец палицей в Змея, – сказал Гэндальф. – Но он и ответил.
– Орал-то не Муромец.
– Никитич орал. Похоже, струей пламени его зацепило. Но не смертельно, оклемается. У меня после схватки с Балрогом тоже ожоги по всему телу были.
Дзинь! Дзинь! Хрясь! Отходи, я прикрою!
Из-за холма появилась хромающая фигура Добрыни Никитича. Щит он где-то потерял, шлем был сбит на сторону, одежда на богатыре горела. Он сделал пару шагов, пошатнулся, утратив равновесие, и покатился по земле. Это было разумным ходом, потому что позволяло сбить пламя.
Я окатил его струей из огнетушителя, который всегда вожу в машине, и помог загасить пожар. Выглядел Никитич не лучшим образом, одежда его превратилась в лохмотья, кольчуга была вся в копоти, и половина лица исчезла под ожогом.
– Жить будет, – сказал Гэндальф. – Они, богатыри эти, чересчур уж живучий народ. Если сразу не помрет, то обязательно оклемается.
– Может, помочь ему?
– Спирт у тебя есть?
– Спирта нету.
– Тогда ничем ты ему не поможешь. Не волнуйся ты за него, на них все как на собаках зарастает. Через неделю плясать будет.
Плачевный вид богатыря внушал мне некоторые сомнения относительно последнего заявления Гэндальфа, но я решил, что он лучше знает. Кто из нас волшебник, в конце концов?
Тем временем битва шла своим чередом.
Дзинь! Хрясь! Дзинь! Фрхшшш! Дзинь! Бум! Справа заходи, Леха! Дзинь! Хрясь! Тюк! Тюк! Дави его, Илюша, взлететь не давай!
– Правильная стратегия, – одобрил Гэндальф. – Если Змей взлетит, им обоим хана. Стратегия правильная, но исполнение, как всегда, не на высоте.
Сссстк! Фрхшшш! Йогого! Його! Хрясь!
– Все, – сказал Гэндальф. – Теперь там только Змей и два пеших богатыря. Лошадкам конец.
– Жалко.
– Я бы своего Светозара под такой бой не подставил. Слишком дорого он мне достался.
«Ага, – подумал я. – Спер лучшего коня из царской конюшни Рохана, а теперь еще жалуется».
Дзинь! Дзинь! Хрясь! Дзинь! Ссстк! Дзинь! Хрясь! Хрясь! Тюк! Бум! Трам! Дон! Дзинь! Аааа! Дзинь! Да чтоб тебя! Хрясь! Тюк!
Новую порцию звуков Гэндальф оставил без комментариев, но и без них было понятно, что дело богатырей кислое.
Они появились из-за холма уже тогда, когда я начал думать, что русский эпос только что недосчитался двух центральных персонажей. Илья Муромец каким-то образом умудрялся хромать на обе ноги, но на спине своей волок Алешу Поповича. Вид у обоих был ужасен. Скажем, по шкале «Вы выглядите на миллион долларов», они смотрелись на два дырявых цента. Оба.
– Черт, – сказал Илья Муромец, роняя свою ношу, как будто это был не былинный богатырь, а мешок с картошкой. – Змеи Горынычи что-то уж больно крутые пошли.
– Жив он? – с надеждой на обратное поинтересовался я.
– А что ему, гаду, сделается. – Илья Муромец в сердцах плюнул и попал Гэндальфу на сапог. – Поцарапали, да и только. Иди, Серега, на тебя вся надежда.
– Значит, вы трое с ним не совладали и теперь надежда на меня одного? – уточнил я.
– Ты ж богатырь! – сказал Муромец. – Иди! А я тут пока волшебника поохраняю!
– И то верно, – сказал я. Если Пыльный не будет путаться под ногами, это уже большой плюс. – Гэндальф, ты, как лицо, непосредственного участия в событиях не принимающее, останься здесь. Илья за тобой присмотрит.
– А то, – сказал Илья.
Гэндальф скривился.
Местность перед логовом Змея выглядела так, словно на ней три былинных богатыря бились с трехголовой рептилией, имеющей обыкновение дышать на своих врагов огнем. Земля была распахана и обуглена, валялись осколки мечей, кучи тлеющего тряпья и трупы трех благородных животных. Самого виновника торжества на месте уже не обнаружилось. Уполз зализывать раны.
Я припарковался метрах в пяти от огромной черной дыры, украшающей склон холма, вытащил из багажника кое-какое оборудование, положил его на капот, потом посигналил, закурил сигарету и стал ждать.
Ждать пришлось долго. Минут десять. Очевидно, звук клаксона немецкого седана не расценивался Змеем как вызов на смертный бой. И как приглашение поговорить тоже. Однако обзывать противника нехорошими словами и заранее настраивать его на негативное отношение к моей персоне мне не хотелось.
Потом Змей выполз. Не знаю, как он должен выглядеть вообще, вне контекста общения с тремя героями русского эпоса, но сейчас выглядел он погано. Говоря, что они его только поцарапали, Илья явно поскромничал.
Шкуру его украшали длинные порезы, некоторые из которых сочились кровью. В тех местах, где кровь падала на землю, земля дымилась. Средняя голова Змея была наспех перебинтована, а правую украшал здоровенный фингал под правым же глазом, по размеру точно совпадающий с размерами палицы Муромца.
– Что? – спросила средняя голова. – Опять? Еще один хочет взбучки?
– Э, – сказал я дипломатично, – Можем мы с тобой поговорить как мужик с…. м…. рептилией?
– Можем, – согласилась средняя. – Только побыстрее. А то у меня головы раскалываются. Утомительное это дело – с богатырями биться. Ты кто такой-то, вообще?
– Сергей.
– На Царевича не похож, – пробормотала левая голова. – Видали мы того Царевича как-то в бою. Дурак, что ли?
– Я тебя обзывал?
– Нет, – вздохнула средняя. – Ты левую прости, она от рождения дурная. Чего хотел-то, Сережа?
– Поговорить. Так сказать, посидеть, покурить, о делах наших скорбных покалякать..
– Дела ваши швах, – сообщила левая. – Богатыри теперь нескоро оклемаются, а без них и Васькиного папы войска вам против хазар не выстоять.
– Надо было этих богатырей совсем грохнуть, – мстительно сказала правая голова. – Взяли моду дубинами махать. Я так думаю.
– Твое место крайнее, – оборвала средняя. – Я центровая, я и думать буду. Кто не согласен, тому шею во сне перекушу. Ясно?
– Ясно, – нехотя сказала правая.
– А тебе? – Средняя голова повернулась к левой.
– И мне ясно.
– Спасибо за внимание, – умиротворяюще кивнула средняя. – С точки зрения выживания меня как вида мы поступили правильно. Мы этих богатырей отмутузили так, что они еще пару месяцев не оклемаются, а как оклемаются, то дважды подумают, прежде чем сюда возвращаться и славы за наш счет искать. Еще и приятелям своим расскажут, что Змей Горыныч – не самая простая добыча. А если бы мы их совсем грохнули, как правая предлагала, что бы тогда было?
– Что? – спросила левая. Мне тоже было любопытно.
– Что, – передразнила средняя. – Вторая Пуническая война была бы, вот что. Богатыри эти – народ мелочный и мстительный, как и все людишки. Сразу бы начали вопить, что, мол, схватка нечестной была, хотя куда уж честнее, трое на трое, что, мол, тварь мы паскудная и надобно бы нас всех извести. И через неделю явилась бы сюда дружинка неслабая, копий этак в пятьдесят, и тут нам либо место жительства навсегда менять, либо совсем с жизнью прощаться. Супротив пятидесяти богатырей ни один Змей не выстоит, Горыныч он или Тугарин какой-нибудь. Я понятно излагаю?
– Понятно, – кивнула левая.
– Правой не слышу.
– Понятно, понятно, – сказала правая. – Я и раньше понимал, что за центрового у нас слабак и пофигист.
– Поговори у меня, – рявкнула средняя. – Так ты чего хотел-то, Серега? Пришел, гудел, теперь молчишь. Странный ты какой-то.
– Перебивать не хотел, – объяснил я свое молчание. – В семейные дела, так сказать, вмешиваться.
– Ты и так в них вмешался по самые помидоры, – ответила средняя голова. – Раз здесь стоишь и базары наши внутренние слушаешь.
– Он вообще странный, – сказала правая голова. – К нам люди почему приходят? Либо на смертный бой вызвать, либо дань принести, чтобы мы не трогали никого. Этот и на бой не зовет, и даров я что-то не вижу. Хоть бы ради приличия корову какую привел, барана или пуд золота притаранил.
– А золото тебе зачем? – спросил я.
– Странный, – констатировала средняя голова. – Золото – оно всегда золото. Хочешь, взятку кому дашь, хочешь, зубы золотые вставишь. Мне вон сегодня два зуба этот Леша Попович выбил. А вам?
– И мне два.
– А мне ни одного, – гордо заявила левая. – Я уворачиваться умею.
– И меня подставлять, – сказала средняя. – Умеешь не спорю. Следующий раз вообще без меня драться будете я спать лягу, понятно?
– Я ж говорю, слабак, – подхватила правая.
Средняя цыкнула, и правая попыталась втянуться в плечи, что, принимая во внимание более чем трехметровую длину шеи, было не так-то просто.
– Я, собственно, по тому же вопросу, – сказал я. – Что и эти трое приходили.
– А они, между прочим, не объяснили, чего приперлись, – вздохнула средняя голова. – Они обзываться начали и на бой вызывать. А сути претензий нам никто не предъявлял.
– Я вообще не приделах, – сказала левая. – Так долго никого не было, я уж думала, забыли про нас. И вдруг сразу трое. И кто? Цвет рыцарства, так сказать. Надежда и опора, так сказать.
– Уроды они, так сказать, – заключила правая голова. – Такие же, как чудо-юдо, только страшные.
– Так чего надо? – спросила средняя.
– Василису отдай, – попросил я.
Правая и левая головы заржали и начали за спиной… затылком средней заплетаться в морские узлы. Средняя почесала макушку кончиком хвоста и прищурилась.
– Так вот оно что, – молвила она. – А я-то думаю, за что такая честь. За Ваську-то они могли, конечно, втроем прийти.
– Так отдашь?
– Не могу, – сказала средняя голова. – Я бы и тем троим так ответила, только они не спрашивали. Бесполезно все это. Не могу.
– Слушай. Ты хоть понимаешь, какая политическая подоплека у всего этого дела?
– Понимаю, – горестно вздохнула средняя.
– Ты хоть понимаешь, что без войска Василисиного отца Тридесятому царству супротив хазар не выстоять?
– Понимаю.
– И что уже через неделю хазары в здешних землях хозяйничать будут?
– И это понимаю.
– Так какого ж лешего ты Василису не отдаешь? Ты ж русский Змей, между прочим, Горыныч, а не Тугарин какой-нибудь хазарский. Так что ж ты против собственного народа-то попер?
– В гробу он меня видал, – сказала средняя голова. – Народ этот. В белых тапочках. И я его там же. Мне что русские богатыри, что хазарские батыры – все едино. Одна головная боль. И нечего мне тут политику партии объяснять, понял? Не могу я Василису обратно отдать.
– Почему?
– Потому что у меня ее нету.
– Здрасте приехали, – сказал я. – Ты ж ее украл? Или это тебя враги оклеветали?
– Я.
– А куда ж ты ее дел, Удав Горыныч? Неужто слопал?
– Ты и впрямь дурак, – ругнулась средняя. – Кто ж будет наследницу престола лопать? Что она, корова, что ли?
– А ты, я вижу, Питон Горыныч, стратегически мыслишь.
– А без этого в нашем деле вообще никуда. Проткнут копьем за наследницу, башки поотрубают и на колья насадят. А это дело неприятное. За наследницу можно выкуп хороший взять или там условия какие политические выторговать.
– И где Василиса?
– Отдал я ее. Пойми ты меня правильно, богатырь, не обессудь. Приходят ко мне хазары, как положено приходят, с дарами. Стадо баранов пригнали, между прочим, только за то, что я выслушать их согласился. Так и так, говорят, Автоген-бей, есть заказ конкретный. Надо из столицы Василису выкрасть и Ивану-царевичу ее месяц как минимум не отдавать. А за это мы тебе десять тысяч голов скота пригоним и тонну золота дадим. Я и согласился, работенка-то непыльная, а платят хорошо. Хазары, кстати, молодцы ребята, не обманули: и золото, и скот пригнали, все как положено. Скот этот в холмах пасется, подальше отсюда. Я проголодаюсь, так лететь недалеко, а возле пещеры эту живность держать неохота. И галдят они немерено, и воняют паскудно.
– Ближе к Васе.
– А я про Василису и говорю. Украсть-то я ее украл, а что дальше с ней делать, не знаю. Хазары на этот счет ничего не говорили, понимаешь? Царевичу, сказали, не отдавать, так я и не отдал. А держать ее на руках – дело накладное, наследницы престола – товар паленый, хлопотный. Вот и отдал я ее.
– Кому?
– Брату. Брат, как про это дело прослышал, сразу ко мне. Слышь, говорит, а отдай мне Василису. Я и отдал. Как я могу родственнику отказать?
– И кто ж у тебя брат? – спросил я.
Про семейные связи Горыныча русский эпос вроде бы умалчивал.
– Кащей.
– Стоп, – сказал я. – Кащей, если мне память не изменяет, это такой субъект, который очень худой и немного бессмертный?
– Он и есть. Брат мой.
– Интересно было бы на вашу маму посмотреть.
– Маму не трожь, – предупредила правая голова. – Святая женщина.
– Да, – согласилась левая. – Не трогай маму своими грязными лапами, богатырь. А то башку оторву.
– И где же этот ваш братан обитает?
– Я родственников не закладываю, – заявила средняя. – Я тебе про него всю правду рассказал, чтоб ты с Василисой от меня отвязался, а больше помощи от меня не жди. Понял?
– Не понял, – сказал я. – Ты эту кашу заварил – тебе и расхлебывать, Аспид Горыныч.
– Драться хочешь? – с тоской спросила правая голова. – С ископаемым реликтом драться? Меня, живую легенду, на честный бой вызываешь?
– Не, – отступил я. – Честного боя у нас не получится. Вас трое, а я один. Поэтому бой будет нечестный и короткий. И для тебя, Уж Горыныч, последний.
Периферийные головы опять заржали, а средняя задумалась.
– А сдается мне, – сказала она, – мил человек, что ты блефуешь. На понт берешь, начальник.
– Как хочешь, так и думай, – пожал я плечами.
– А чем же ты меня сразить-то собираешься? Меча-кладенца я на тебе что-то не вижу, да и доспех у тебя какой-то кожаный, супротив моего огня несерьезный.
– А вот этим и сражу, – сказал я, поглаживая рукой лежащее на капоте вооружение.
– А это что за фигня заморская?
– Насчет заморской это ты верно подметил, – продолжил я, – а вот насчет фигни… Это, мил крокодил зеленый, оружие такое специальное, в далеких странах придуманное, чтобы нечисть всякую, прости за выражение, с неба сбивать. Стингер называется.
Стингер тоже в той пресловутой сумке оказался. Борис, похоже, был параноиком и фанатом любого вида оружия, особенно того, что при использовании делает громкий «бум».
– И останутся от тебя, Ящер Горыныч, рожки да ножки. Пардон, рожек у тебя нету. Тогда вообще мало что останется.
– А чем докажешь, что эта штука такая смертоносная? – спросила средняя голова. – Что даже пострашнее меча-кладенца будет?
– У нас пацан пацану на слово верит.
– Хорошая у вас жизнь, должно быть, – заметила средняя голова. – Легкая и спокойная.
– Не без этого. Но и постреливать приходится.
– А кому ж не приходится? – вздохнула средняя голова. – Ладно, богатырь, ты извини, нам подумать надо.
Три шеи переплелись в клубок, и головы принялись перешептываться, изредка бросая на меня опасливые взгляды. Я сделал вид, что мне все это до пейджера, если бы я продолжал пользоваться столь допотопным и неудобным средством односторонней связи, и покуривал сигарету. Совещание быстро закончилось.
– Мы тут посовещались, – сказала средняя голова. – И я решила, что ты не врешь. Больно ты наглый и ведешь себя спокойно. Чего знать хочешь?
– Ну, во-первых, хотелось бы понять, на фига твоему братцу вообще Василиса сдалась.
– Братец всегда страдал имперскими амбициями, – начала средняя голова. – Знаешь, чувствовал себя нелюбимым ребенком, да и в школе все над ним издевались. Вот отсюда и следует желание править миром, провозгласить себя повелителем Вселенной и прочее. Мне вот это мировое господство даром не нужно. Головной боли больше.
– При чем здесь Василиса, Кащей и имперские амбиции? Связь какая?
– Прямая связь, – сказала средняя голова. – Он на Василисе женится, несчастный случай какой-нибудь тестю своему устроит, и что? После того как Додон, Васькин папаша, скопытится, Кащей прямиком на трон тридевятый попадает. А уж с той армией и его опытом до мирового господства рукой подать будет.
– Народ его не примет, – ударилась в политику левая голова.
– Примет, – осадила средняя. – Еще как примет. Народ, он все примет. Повозмущается немного, конечно, а потом привыкнет. Еще и на диете будет сидеть, чтобы на властителя своего нового внешне походить.
– Общественное мнение его не поддержит…. – попыталась вякнуть левая.
– Общественное мнение – это мнение тех, кого не спрашивают, – усмехнулась средняя, всецело разделяя мои взгляды на жизнь.
– Ладно, – сказал я. – Зачем Кащею Василиса понадобилась, мне теперь понятно. Другие вопросы есть. Где мне этого Кащея найти?
– Да это ж любой ребенок малый знает. Любое дитя неразумное.
– А ты уточни.
– Уточняю. За глубокими долами, за высокими горами, в зачарованном лесу стоит его замок. Как войдешь, налево. Там не перепутаешь, замок-то один стоит. Братец мой соседей не любит, да и они его на руках никогда не носили.
– Одиночка он, – сказала правая голова. – Шансов к репродуктивному воспроизводству – ноль. Не был бы он Бессмертным, давно был бы занесен в Красную книгу как вымирающий вид.
– Хорошо, что напомнил. О его бессмертии. Совершенно к слову, а где мне смерть его найти?
– Ой, блин, – ойкнула правая голова.
– Я уж думала, ты не спросишь, – забормотала средняя. – Так надеялась…
– Счастье было так близко, так возможно, – осудила левая голова.
– И все-таки… – настаивал я.
– Ты ж понимаешь, что с моей стороны отвечать на такой вопрос относительно своего ближайшего родственника не совсем этично?
– Понимаю. Но тем не менее прошу на него ответить.
– А слово дашь, что информацией не воспользуешься в целях, летальных для моего брата, так сказать?
– Не могу. Рад бы, но не могу. План такой: я его смерть найду и попытаюсь на Василису обменять, чтоб он ее, смерть, в смысле, следующий раз получше прятал. Но слова дать не могу, сам понимаешь. Неизвестно, как разговор сложится.
– Ой, блин, – сказала правая голова.
– Смерть Кащеева на кончике иглы, – сказала средняя голова.
– А игла – в яйце, – сказала левая.
– А яйцо – в утке, – сказала правая.
– А утка – в зайце, – сказала средняя.
– А заяц – в ларце, – сказала левая.
– Как все забубенно, – сказал я. – А ларец где?
Все три головы заткнулись, явно избегая смотреть мне в глаза.
– Где ларец, я спрашиваю.
– На дубе, – процедила средняя голова сквозь зубы.
– А дуб где?
– В Караганде, – съязвила правая и глупо захихикала. Наверное, после встречи с палицей Муромца у нее случилось сотрясение мозга.
– Думаешь, легко так жить? – спросила средняя голова. – Все разговоры только с самим собой, в шахматы поиграть не с кем. Или вот, допустим, захочу я нажраться. Правой головой пью, левой закусываю, а болит всегда средняя, между прочим. Даже если левой пью, а правой закусываю. Богатыри то и дело приезжают. Нет войны никакой под боком, так они сразу сюда. Хазарам вломили, печенегам вломили, варягам вломили, татарам вломили, теперь давайте Горынычу вломим. Васька эта так визжала, до сих пор в ушах стреляет… «Знаешь, – орет, – кто мой папа? Знаешь, кто мой жених? Прикидываешь, на кого пасти свои раззявил, ящерица недобитая?» Это меня, Горыныча, ящерицей обозвать. Да еще и недобитой.
– Тяжело, – посочувствовал я. – Только при чем тут дуб?
– А ни при чем, – вздохнула средняя голова. – Не могу я немного похандрить?
– Можешь, – разрешил я. – Хандри ты, сколько влезет, только сначала про дуб скажи.
– Ой, блин, – скривилась правая голова.
– Чую я, смерть моя близко, – запричитала средняя голова. – Придется нам с тобой, Серега, все же подраться.
– С чего бы это? – спросил я. – Так хорошо все начиналось.
– Дуб-то в моей пещере растет, – уточнила средняя голова. – Братец мой побоялся свою смерть рядом с собой держать, яйцо, сам понимаешь, вещь хрупкая. Вдруг уронит или еще что… Вот и отдал мне на сохранение. Мне он верит.
– Так в чем проблема? – спросил я. – Отдай мне ларец – и дело с концом. Зачем драться?
– Вот ты сам прикинь, – сказала средняя голова. – Я тебе ларец отдам, а дальше что? Дальше два варианта возможны. Ты с Кащеем либо договоришься, либо ты его грохнешь, правильно?
– Ну, в общих чертах.
– Если ты его грохнешь, меня же совесть заест, что я вот так, просто, за шкуру свою трясясь, братнину смерть тебе на блюдечке выложил. Сечешь?
– Секу.
– А если ты его не грохнешь, договоришься с ним по-хорошему, он же потом первым делом сюда придет, отношения выяснять. Прирежет он меня, чую, прирежет. Что я с ним сделать могу, если он Бессмертный?
– Не надо было Ваську тырить, – сказала левая голова. – Я предупреждала, между прочим, нам такое просто с рук не сойдет. То богатыри повадились ходить, теперь этот отморозок со «стингером», а то еще сам Кащей по наши головы заявится.
– Цыц, – гаркнула средняя. – Я сейчас думать буду. Сама. Попрошу не мешать.
– Думай, не думай, – сказал я, закидывая «стингер» на плечо. – А выход у нас с тобой один.
– Сарумать твою душу, – сказал Гэндальф. – Чтоб мне всю жизнь в Шире фейерверки устраивать! Чтоб у меня шерсть на ногах выросла! Чтоб мне сын Глоина своим топором бороду подровнял! Чтоб мне Леголас своей стрелой глаз выткнул! Чтоб меня Девятипалый вместо Кольца в Ородруин бросил! Чтоб мне всю жизнь с Горлумом сырую рыбу жрать! Нет, чуяло мое сердце, надо было наплевать на все эти пророчества и среди местных спасителя искать! Надо было тебя из другого мира тащить, надо? Ты мне одно скажи, Сережа, вы все в твоем мире тоже всё на пути взрываете или это мне с тобой так исключительно повезло?
– Не понял, – сказал я. – Ты чего орешь?
– А ты чего с Горынычем учинил?
– Ты просил грохнуть, я грохнул.
– Ну не так же! – воскликнул Гэндальф, глядя на огромную воронку, которая красовалась на месте бывшего холма. – Ты ж все тут развалил.
– Холм пустой внутри был, – объяснил я. – Вот он от взрыва и сложился.
– А сокровища?
– Я думал, все волшебники – аскеты.
– Я не сибарит, – сказал он. – Да, я люблю вкусно пожрать, хорошо выпить и мягко поспать, но могу без этого обойтись. Однако на сокровища Змея мы могли бы купить целую армию и дать хазарам достойный отпор. И самое главное, ты ж Василису тоже угробил, ирод ты иномирный.
– Спокойно, – сказал я, – Василисы там не было.
– Откуда знаешь?
– Змей признался. Он ее Кащею сплавил.
– Хрен редьки не любознательней, – вздохнул Гэндальф. – Между прочим, смерть Кащеева тоже где-то там. Была.
– Дудки, – сказал я. – Смерть Кащеева здесь.
Я похлопал рукой по массивному ларцу, стоящему на капоте. До этого увлеченный зрелищем Гэндальф на него внимания не обращал.
– О, – обрадовался Гэндальф. – Ну хоть это ты не завалил. Уже хорошо. Ладно, мы сейчас прямиком к Кащею… Я давно подозревал, что из всей этой истории его уши торчат. На трон метит, скотина бессмертная…
– Я вот тут немного не понял. Кто это «мы» «сейчас к Кащею»?
– Мы с тобой, – сказал Гэндальф. – Ребят только до ближайшей деревни докинем, чтобы они там подлечились малость.
– Прости. Был контракт на Горыныча. Я тебе Горыныча грохнул. Кащей тебе теперь нужен? Вот смерть его, бери и пользуйся. А мне Горлума давай. Очень он моему другу для чего-то нужен.
– Гнилой это базар, Сережа, – запросил Гэндальф. – Уговор был Василису спасти.
– От Горыныча.
– Неважно от кого. Спасешь Василису – и гуляй на все четыре стороны.
– Давай на эту ситуацию с другой стороны посмотрим, – предложил я. – Ты у меня из-под носа Горлума спер, тебя только за одно это на бабло ставить можно. Между прочим, в моем мире за похищение не только на бабло ставят, за такое у нас вообще валят, фамилии не спрашивая, хоть ты Саша Белый, хоть ты Гэндальф Пыльный. Но я по-человечески к тебе подошел, Змея Горыныча грохнул и смерть Кащееву добыл. По-моему, более чем достаточно, чтобы получить назад то, что тебе все равно не принадлежит.
– Ты слишком мелочен для богатыря.
– Я не богатырь, – сказал я. – Я маг и бизнесмен. Знаешь, в чем основа любого бизнеса? Ты – мне, я – тебе. А у нас получается так, что все время «я – тебе».
– Ага, – сказал Гэндальф. – Торгуешься?
– Торгуюсь. Не привык я на халяву вкалывать.
– И чего ты за Кащея хочешь?
– А что ты можешь предложить? Ты пойми, мне ведь не сама плата важна, а принцип. Всякая услуга должна быть оплачена, иначе не стоит ее оказывать. Это унижает и того, кто ее оказывает, и того кому.
– Философ на мою голову, – пробормотал Гэндальф. – Что тебе предложить-то? Извини, половинами королевств разбрасываться меня никто не уполномочивал. Золотом возьмешь?
– На кой оно мне? Я и так не бедствую.
– А чего тебе надо?
– Не знаю. Ты волшебник, ты и предлагай.
– Даже не знаю, что тебе предложить. Я, видишь ли героям никогда не платил.
– Все когда-нибудь случается в первый раз.
– Ни Арагорн, ни Кимли, ни Леголас, ни хоббиты за свои услуги платы не требовали. Им было достаточно одного осознания того, что они вершат великое дело.
– А мне недостаточно.
– Ты уверен, что ты герой?
– Нет. Ты сам меня позвал, помнишь?
– Чтоб на меня Саурон одним глазом в упор посмотрел!
– Ладно, – сказал я. – Вижу, что ты ничего придумать не в состоянии, да и мне что-то ничего путного в голову не лезет. Давай по ходу это дело обговорим.
– Давай по ходу.
