Реальная тема типа
— И все-таки я не понимаю, зачем тебе это надо, — сказал Юнга. Он валялся на траве в зимнем саду и с удовольствием подставлял свое тело под брызги закрепленного на дереве шланга с разбрызгивателем.
— Это и есть вторая, и главная, стадия операции «Африка», — пояснил Лева. Он сидел в шезлонге, установленном с таким расчетом, чтобы брызги на него не попадали, потягивал холодную кока-колу через соломинку и курил сигарету. — Смотри сюда. Когда прилетят твои сородичи, вопрос о том, оказывать им поддержку или нет, должен будет решаться путем всенародного голосования, так? Он ведь слишком важен, чтобы его решало правительство или президент. Народную поддержку нам должны обеспечить нанятые нами рекламисты, пиарщики и прочие имиджмейкеры. Но вопрос о том, дойдет ли наш вопрос до плебисцита, все равно будут решать политики, так?
— Так, — сказал Юнга.
— Политики иммунны к пиару, и, если мы хотим, чтобы проблема не погрязла в болоте бюрократии, нам ладо найти на них другие рычаги воздействия.
— Это я понимаю, — сказал Юнга. — Я просто не вижу связи между поисками рычагов и тем, что ты собираешься сделать.
— Связь прямая.
— Тем не менее я ее не вижу.
— Ты уверен, что у вас на планете демократия?
— Я различаю иронию в твоих словах.
— Послушай, я так понимаю, что сейчас на Гип-то авторитарная диктаторская демократия, связанная с эвакуацией вашей планеты. Я знаю, что вашим правителям должны подчиняться беспрекословно, что на время подготовки к перелету и самого перелета вы отменили на планете деньги, ввели чрезвычайное положение, и так далее. За это вам большой respect, потому что мы вряд ли могли проделать что-то подобное. Но неужели у вас, в мирные и спокойные времена, никто не пытался влиять на правительство?
— Зачем? — спросил Юнга. — Мы сами формируем правительство, выбирая тех или других представителей нашего мнения, так какого же рожна мы должны вмешиваться в работу существ, которых мы выбрали? Своими налогами мы платим им зарплату, свое недовольство выражаем на следующих выборах. Они — профессионалы и делают свою работу.
— Это идеальная модель демократии, — сказал Лева. — У вас она сработала, но у нас на Земле — нет.
— Почему?
— Не знаю. Всегда есть недовольные.
— У нас тоже. Но они вынуждены мириться с мнением большинства.
— А у нас нет.
— Вам просто не хватает самодисциплины.
— Возможно, — сказал Лева.
— И что же делают ваши недовольные?
— Всякое разное, — сказал Лева. — Но самый действенный способ влиять на решения того или иного политика называется коррупцией.
— Но это же противозаконно, — сказал Юнга.
— Это работает, — сказал Лева. — К тому же тебя сильно волнует, законны мои действия или нет, когда на кону существование твоей расы?
— Не сильно, — сказал Юнга. — Но должен сказать, что вы — очень странная форма жизни.
— Вы тоже.
— Коррупция, — фыркнул Юнга. — Так называется процесс, в ходе которого ты выбираешь политика, обещающего сделать одно, и заставляешь его делать совершенно другое. А почему нельзя сразу выбрать того человека, который обещает сделать другое?
— Потому что на первоначальной стадии они все обещают сделать одно и то же, — сказал Лева. — Таковы особенности земной демократии.
— Вот я и говорю, что вы — странная форма жизни, — сказал Юнга. — Итак, ты собираешься заняться коррупцией?
— Угу, — сказал Лева. — Повлиять на президента или премьера мы не можем, зато нам вполне по силам заняться политиками рангом пониже. Всякими министрами и депутатами.
— Поэтому ты собираешься стать религиозным деятелем?
— Типа того, — сказал Лева.
На самом деле он собирался стать вовсе не религиозным деятелем, но объяснить гиптианам, кем именно он собирался стать, не представлялось возможным по причине полного непонимания самого этого явления с их стороны.
На Гип-то существовала преступность, но она была отклонением, а не нормой, и индивидуумы с криминальным складом ума встречались в количестве единицы на сотню тысяч. Основной криминальный фон составляло воровство, причем почти половину случаев составляли кражи интеллектуальной собственности. Изредка встречались похищения, раз в поколение совершалось убийство. Но в силу своей природы гиптиане никак не могли взять в толк, как преступность может быть организована. На Гип-то преступления совершали одиночки, которые были изгоями и считались тяжелобольными существами. Шанс, что два таких изгоя будут жить в одной местности в одно и то же время, был достаточно мал сам по себе, поэтому никак невозможно было представить, что несколько таких индивидуумов могут встретиться и спланировать совместную операцию.
Слово «организованная» в гиптианском языке никак не вставало рядом со словом «преступность».
Россия же в те далекие времена, когда происходили эти события, по праву считалась одной из самых криминальных стран планеты Земля.
Как? — скажете вы. А как же коза ностра, якудза, триады, колумбийские картели и молодежные африканские группировки?
Чушь, скажу я. Коза ностру с ее мудрыми и всезнающими донами сделали популярной Марио Пьюзо и Фрэнсис Форд Коппола, не без помощи Марлона Брандо и Аль Пачино, разумеется. Якудза с извращенными самурайскими кодексами чести стала известной благодаря тому, что после Уильяма Гибсона каждый уважающий себя писатель, работающий в жанре киберпанка, считал ее необходимым атрибутом подобного рода произведения. Триады? Кто вообще слышал о триадах в реальной жизни? Медельинский картель в паре с картелем Кали наводят ужас на всю Колумбию, но в мире их знают только благодаря Тому Клэнси, Харрисону Форду и «Явной угрозе». А кого, кроме добропорядочного белого человека, проезжающего через ночной Гарлем, могут испугать обкуренные растаманы с длинными волосами, торчащие под музыку Боба Марли, или обвешанные цепями рэперы, чьим кумиром навсегда останется Эм Си Хаммер?
Другое дело — братва.
Только слепые и глухие отшельники, жившие высоко в Тибетских горах, лишенные телевизора и мобильного телефона, как и прочих других удобств цивилизации, могли не слышать о российской братве конца XX — начала XXI века. Братва — явление национальное. Она родилась в России, но получила свое распространение по всему миру. По всему миру с ней пытаются бороться, и кое-где это даже получается, однако в самой России братва непобедима. Криминальные авторитеты с азиатскими кличками были арестованы в Америке и Европе. В Швейцарии даже как-то взяли и попытались посадить Михася, однако ничего у них не вышло. Вот уж был после этого приступ патриотизма в его родной стране, концентрическими кругами распространявшийся от самого Солнцево.
В России же бороться с братвой невозможно. Это там, на Западе, Михась — бандит. А в России он авторитет, уважаемый человек, известный спонсор и меценат.
Братва необорима, потому что она везде. Как можно бороться с организованной преступностью в стране, где треть всего мужского населения побывала в лагерях или под следствием? Где блатная песня выделена в отдельный жанр, названный красивым нерусским словом, под который даже состряпали отдельную радиостанцию? Где тиражи Михаила Круга или Ивана Кучина по отдельности запросто перебивают тиражи Пугачевой, Джо Коккера и Рики Мартина, взятые вместе? Где братва на улицах, в бизнесе, во власти и на телевидении? В стране, где Петербург — бандитский, а Москва — воровская. Где наряду с «Убойной силой», «Ментами» и «Спецназом» по вечерам идет «Бригада», собирая не меньшие рейтинги? Где образ Робина Гуда из Шервудского леса, принца на белом скакуне и отморозка на БМВ с дробовиком под сиденьем слился воедино? Где все авторитеты известны в лицо, поименно и описаны в книгах и тем не менее живут на свободе и чувствуют себя гораздо лучше, чем большинство добропорядочных граждан?
Именно поэтому гиптиане и не могли понять, что все это — преступники. В их представлении мафия была сродни курии, некоей религиозной организации со своим четким уставом, разграничением обязанностей и строгой вертикалью командования. И когда Леве удавалось выбросить из головы картину разгневанного Папы Римского, отлучающего гиптиан от церкви, он находил, что в этой метафоре есть и своя правда.
Богохульство и ересь? Возможно. Но поменяйте местами некоторые термины и убедитесь сами.
Пусть кардиналы станут смотрящими, а проповедники и миссионеры — разводящими. Пусть ежедневные службы заменят стрелки и разборки, пусть шестерки назовутся неофитами, а киллеры — инквизиторами, и бригады отморозков превратятся в воинственный религиозный орден тамплиеров. Но это же просто организация, скажете вы. А как же вера, спросите вы.
Так они же все ВЕРЯТ. Пусть и не в Бога или дьявола, не в ангелов или чертей, но огонь веры горит в их сердцах. Они верят в ПОНЯТИЯ, живут по ПОНЯТИЯМ, разговаривают по ПОНЯТИЯМ, дружат с ПОНЯТИЯМИ и умирают с ними. И, если уж заглянуть в глубины истории, в религиозных войнах погибло гораздо больше людей, нежели в криминальных.
Поэтому нет ничего удивительного, что гиптиане считали организованную преступность культом, или, если хотите, сектой. И когда Лева заявил, что намерен стать криминальным авторитетом, решили, что он собирается вплотную заняться религией.
— Понимаешь, — продолжал Лева. — Влиять на политиков могут только два типа людей — авторитеты и олигархи. Но путь в олигархи куда более долог, тернист и опасен.
— Не понимаю, — сказал Юнга. — Олигарх — это же просто крупный бизнесмен, так? Мне кажется, что в бизнесе добиться успеха куда легче.
— Это тебе кажется, — сказал Лева. — Потому что ты не пробовал заниматься бизнесом в этой стране.
— А ты пробовал? — спросил Юнга.
— Нет, Бог миловал, — сказал Лева. — Но друзья пытались. И где они теперь?
— Где? — спросил Юнга.
— Кто где, — сказал Лева. — Кто в лесах, кто в бегах, кто в розыске.
— И что они делают в лесах? — спросил Юнга. — Они как партизаны, да?
— Нет, — сказал Лева. — Как покойники.
Для криминального авторитета «ягуар» не годился. Машина, спору нет, класса более чем представительского, но у братвы не в почете. Серьезные люди в этом бизнесе покрывают асфальтированные и не очень расстояния посредством дорогих и громадных джипов. В крайнем случае подходит немецкий седан со сто сороковым кузовом или последняя «семерка» от БМВ. Остальные тачки — для шушеры. Кроме того, светиться везде на одной и той же машине было бы крайне неосмотрительно.
Поэтому Лева решил купить еще одну.
Автосалоны, торгующие новыми иномарками, он отверг сразу же и решительно. Купить официально растаможенную машину означало засветиться сразу в ГАИ, налоговой и прочих инстанциях, оставив за собой слишком много следов. Ни один реальный пацан не оформляет тачку на свое имя, все по доверенностям ездят. Ехать на рынок было опасно, слишком много кидал, да и паленую тачку подсунут за здорово живешь. Поэтому, покопавшись немного в одной из популярных газет бесплатных объявлений и провисев полдня на телефоне, Лева выбрал «Мерседес Гелендваген 500 CЕЛЛ», называемый в народе буржуйским вариантом «козла» за схожесть с уазиком. Джип был не новый, но в отменном состоянии, в каком и должна быть буржуйская машина трех лет от роду. Предыдущий владелец, судя по его внешнему виду и манере общения, сам был из тех, кем Лева собирался в скором времени стать, посему машина была наворочена по последнему слову техники и «затонирована в ноль», чисто чтобы Солнце фильтровать.
— Странно, — сказал Юнга. — В нашей экономике до сих пор не было летальных исходов.
— Ты с другой планеты, — сказал Лева. — Тебе не понять.
— Но ведь занятия религией тоже довольно опасны, — сказал Юнга. — Так можешь ты мне объяснить, какая разница между олигархом и авторитетом?
— Гм… — Тут Лева задумался и взял паузу минуты на три. Вопрос действительно был сложным, особенно если учесть, что отвечать на него предстоит не соседу по двору, а пришельцу с другой планеты. Все дело в том, что разница между олигархами и авторитетами в России очень тонка. — Знаешь, в сущности, разницы никакой нет. Только один принимает самого себя таким, как есть, и горд этим, а другой — стыдится и пытается выглядеть лучше.
— И который из них кто?
Вопрос с проживанием оказалось решить легко. Поскольку работа пацаном совместима с крупным риском для жизни, а подставлять гиптиан под не им предназначенные удары Леве не очень-то хотелось, он решил переехать. Марина, в трех разных обличиях, сняла несколько квартир в Москве и два особняка за ее пределами.
Лева не был местной знаменитостью, но все же у него было много знакомых, и ему совсем не улыбалось, чтобы кто-нибудь из них опознал его как нового главу криминального мира, поэтому по его просьбе гиптиане изготовили для него маску вроде той, что использовал Фантомас, разве что потоньше, поизящнее и покомфортнее. За созданием своего нового лица Лева следил с особым тщанием, поэтому и получилось нечто вроде смеси Брэда Питта с Рики Мартином, что в российском криминальном контексте сразу же наводило на мысли о наличии кавказских корней. Дабы усилить это впечатление, Лева решил обозваться Левоном и пустить в голос легкий акцент. С акцентом ничего не вышло, слишком карикатурно и пошло он звучал, и Лева решил оставить только имя. Корни, они на то и корни, чтобы быть глубоко.
— Неважно, — сказал Лева. — Факт в том, что олигархом мне не стать и за пять лет, не то что за три, даже со всеми вашими бабками. Кстати, Юнга, ты не мог бы меня просветить?
— Смотря в чем.
— Откуда у вас столько денег? Они фальшивые?
— А ты в обменники ходил?
— Ходил, — сказал Лева. — Но это ничего не значит. Ваша технология превосходит нашу, так что ваша подделка может быть лучше нашего оригинала.
— Может, — сказал Юнга. — Если бы мы возили с собой целую типографию. К тому же, чтобы сойти за настоящие, подделки не должны быть лучше, они должны быть идентичны оригиналу, так? А специально под это дело понижать уровень нашей технологии… Не слишком продуктивно.
— Но откуда тогда? Не могли же вы ограбить швейцарский банк! Или могли?
— Нет, — неохотно сказал Юнга. — Деньги настоящие, и заработаны они честным путем. Ну, почти честным.
— Мне не слишком нравится это «почти», — сказал Лева. — Пойми, я ничего не имею против ограблений швейцарских банков, если они идут на пользу дела, но лучше бы мне об этом знать заранее. В конце концов, я занимаюсь вашим имиджем, не так ли? И если вдруг выяснится, что вы замешаны в чем-то неблаговидном…. У нас могут возникнуть непредвиденные проблемы.
— Не выяснится, — сказал Юнга. — Но я тебе расскажу, чтобы ты успокоился.
— Сделай одолжение.
— Ничего противозаконного с вашей точки зрения в наших действиях не было. Вот если бы мы попытались проделать такой номер на Гип-то, это сочли бы преступлением. Однако, поскольку деньги нам были нужны, а другие пути их добывания казались еще более преступными, мы пошли на это. — Юнга замолк.
— На что? — спросил Лева через три минуты.
— Ну. — Глаза Юнги остекленели и уставились в какую-то точку у Левы за спиной. — Мы совершили гиперскачок… Ты ведь знаешь о природе гиперпространства?
— Марина рассказывала, — сказал Лева.
— Так вот, мы совершили гиперскачок в прошлое ваше прошлое, совсем ненадолго, чтобы сильно не навредить, лет на пятнадцать, не помню точно, расчетами занимался Кэп, и мы…
— Что вы сделали? — обличительным тоном вопросил Лева. Что-то уж больно Юнга финтит.
— Мы продали одному вашему парню, — сказал Юнга, — очень предприимчивому, кстати, парню, который обладал потрясающим талантом продать все, что угодно…
— Что вы ему подсунули?!
— Нашу операционную систему, — сказал Юнга. — Парня звали Билл Гейтс.
— Черт бы вас подрал, — с чувством сказал Лева, когда к нему вернулся дар речи. — Это же самый богатый человек на планете!
— Ну, не совсем так, — мягко сказал Юнга. — По условиям нашего договора, мы до сих пор получаем пятьдесят процентов от прибыли.
Самая большая проблема новой специальности Левы заключалась в занятии, которому криминальные авторитеты и простые пацаны посвящают часть своей жизни. Помимо того, что они проводят время в казино и на курортах, зашибают деньги и ведут крутые разговоры по понятиям, иногда им приходится заниматься другой деятельностью. Ездить на разборки, например. И убивать людей.
Убивать людей, даже бандитов, Лева ни под каким соусом не хотел. С другой стороны, ходят неподтвержденные слухи, что авторитет того или иного пацана прямо пропорционально зависит от высоты той горы трупов, которую он перешагнул на пути к своему статусу. Иными словами, по-волчьи жить, и так далее… Хочешь не хочешь, а если ты никого не завалил и завалить не в состоянии, дорога в авторитеты тебе заказана.
Лева вынес вопрос на обсуждение.
К его величайшему удивлению, гиптиане его не поняли. Если братва — это секта, разборка — это ритуал, и трупы в ее итоге не являются чем-то из ряда вон выходящим, в чем же дело? Религия — это религия, надо — значит, надо. А раз ты для нас стараешься, мы даже тебе дезинтегратор какой-нибудь дадим.
Но я не хочу, возразил Лева. Вот вы хотите кого-нибудь убить?
Мы не хотим, сказали гиптиане. Лишать разумное существо жизни — плохо.
Плохо, согласился Лева. Поэтому и я не хочу.
А без этого никак? — спросили гиптиане.
Никак, сказал Лева.
Тогда будем репы чесать, сказали гиптиане.
Чешите, сказал Лева.
И они почесали.
И еще почесали.
Решение нашел Проф. Сейчас автор попытается проиллюстрировать ход его мыслей, чтобы вы лучше поняли, с какими существами мы разделили нашу планету.
Поиск технического решения Левиной проблемы гиптианин начал с небольшого филологического исследования. Он собрал все синонимы термина «убить» и сразу же отмел в сторону слова «ликвидировать», «уничтожить» и «похоронить», как не вписывающиеся в условия поставленной задачи. С оставшимися словами еще можно было поработать.
«Замочить». Проф представил, как выглядит замоченный человек, мысленно содрогнулся и перешел к следующему.
«Завалить». Куда, как и, главное, зачем?
«Грохнуть». А это как? Убить при помощи подавляющего звукового эффекта? Не годится.
Наиболее многообещающим показался термин «убрать». Конечно, в оригинале он означал физическое Устранение человека, однако с ним можно было поработать. Что означает «убрать»? Если изъять человека из привычного для него круга общения, поместить в другую область обитания, изолировав от контактов с прежними своими знакомыми, можно ли про такого человека сказать, что его «убрали»? Проф решил, что можно.
Еще был вопрос, куда человека можно убрать. Убрать человека в другой город или даже другую страну просто недостаточно. При современных средствах связи он запросто восстановит свои прежние контакты. Удаленных и труднодоступных мест на планете практически не осталось, разве что Антарктида с Арктикой, однако и они были усеяны точками исследовательских станций. Кроме того, поддерживать жизнедеятельность «убранных» туда людей было бы весьма проблематично даже для гиптиан.
Но ведь была еще Луна. Когда гиптиане вошли в Солнечную систему и обнаружили на искомой третьей планете разумную жизнь, они оборудовали временную базу на естественном спутнике планеты, разместив там некоторые запасы оборудования и питания. Естественно, на базе была пригодная для дыхания атмосфера и поддерживалась нужная температура. Шансы, что база будет обнаружена в ближайшее время, были мизерными, люди высаживались на Луне всего один раз, было это достаточно давно, и особого энтузиазма в продолжении исследований никто не выказывал. База размещалась на противоположной Земле стороне Луны и была замаскирована в одном из кратеров, так что обнаружить ее с Земли было невозможно. И у людей, попавших туда, не будет никаких шансов вернуться обратно на планету. В то же самое время они будут живы, и их жизнедеятельности ничего не будет угрожать.
Корабль гиптиан находился на геостационарной орбите над Сибирью, траектория его движения была рассчитана таким образом, чтобы не пересекаться с траекториями полетов принадлежащих землянам спутников, а исключительная маскировка разведчика новых миров исключала любую возможность визуального или любого другого обнаружения. От особняка, в котором они жили, до корабля можно было добраться разведывательным ботом, спрятанным в громадном гараже за домом. Путь занял бы около пяти минут. Так что особой необходимости в базе на Луне уже не было.
Проф проконсультировался с Кэпом и получил разрешение на использование базы в интересах текущей операции. Юнга получил задание слетать на базу и проверить, все ли там в порядке.
Через три часа он вернулся и доложил, что системы жизнеобеспечения работают в нормальном режиме, лишнее оборудование он законсервировал и спрятал неподалеку, и единственная сложность, с которой могут столкнуться вынужденные переселенцы, это скука, ностальгия и тоска. Проф сообщил об этом Леве. Лева пожал плечами и сказал, что это не его проблема, На зонах же они как-то развлекаются, добавил он, так что им не привыкать. Но как вы собираетесь их туда засунуть? Глушить и отвозить по одному?
С доставкой проблем не возникнет, сказали гиптиане. Дай нам еще денек.
Берите, великодушно разрешил Лева.
Через сутки Леве вручили аппарат, который внешним своим видом более всего напоминал игрушечный китайский бластер, при наличии батареек издающий писклявые звуки и сверкающий вмонтированной лампочкой.
Вы издеваетесь, сказал Лева. Что это за фигня?
Это лифт, сказали гиптиане.
Я видел много лифтов, сказал Лева, но ни один из них ТАК не выглядел.
Это наш грузовой лифт, сказали гиптиане. Ты про телепортацию слышал?
Леша признал, что читал что-то подобное в некоторых фантастических романах.
Мы владеем телепортацией, сказали гиптиане. Направляешь лифт на подлежащий устранению объект, нажимаешь вот эту кнопку, и тот отправляется прямиком на Луну.
Клево, сказал Лева. А нельзя ли придать вашему лифту чуть более серьезный вид?
Можно, сказали гиптиане, но зачем? Те, кто увидит его в действии, вряд ли смогут рассказать о нем другим, тем, кто его в действии еще не видел.
Логично, согласился Лева.
В следующие три дня Лева, не чуждый сострадания, испытал лифт на восьми ящиках тушенки, трех ящиках макарон, восьми пятидесятилитровых канистрах с питьевой водой и трех шахматных досках. Пусть развиваются интеллектуально, объяснил он свой поступок гиптианам.
Те кивнули своими громадными головами и предались обычному своему занятию — получению всех возможных удовольствий от земной жизни. Лева был готов к началу второй стадии.
