Глава 3
Не перепились еще на Руси богатыри, добры молодцы.
Илья Муромец
На некоторое время мы оставим терпеливо ожидающего результата своего заклинания Гарри и перенесемся в совершенно другое место. Как написал бы в титрах к своему фильму несравненный Джордж Лукас:
«Иное время, иная галактика».
Но если вторая часть этой фразы более-менее справедлива по отношению к нижеследующей сцене, то первая попадает пальцем в черную дыру. Время было то же самое.
Илья Муромец открыл левый глаз. Над левым глазом Муромца шелестел дуб. Что-то больно давило на копчик. Илья Муромец перекатился на правый бок, пошарил рукой позади себя и вытащил из-под копчика свою булаву. После чего былинный богатырь поднялся на четвереньки и обозрел окрестности. Увиденное ему не понравилось.
Деревня, на околице которой он лежал, была небольшой, на пять домов. Крыши с двух домов были сорваны как будто ураганом. На земле лежали остатки плетней. Пространство между домами было засыпано битой посудой, обломками нехитрой крестьянской мебели и бесчувственными телами. Венчал картину обуглившийся остов сгоревшей бани.
Илья Муромец поднялся на ноги. На правой обнаружился сапог, левая была босая. Костяшки правой руки были сбиты в кровь.
— Ёлы-палы, — сказал Илья Муромец и ткнулся головой в ствол векового дуба. С дуба посыпались вековые желуди.
Когда головокружение прошло и к Муромцу вернулась способность мало-мальски ровно стоять на ногах, он двинулся на экскурсию по остаткам деревни. У колодца, ворот которого валялся на земле метрах в тридцати от того места, где он должен был бы находиться, стоял Алеша Попович и пытался вытянуть ведро, держась руками за цепь.
Получалось у него плохо. Упрямая цепь постоянно выскальзывала из непослушных пальцев, и ведро снова плюхалось в воду.
Илья подошел поближе, перехватил цепь здоровой левой рукой и сильно дернул. Ведро вылетело из колодца, как пробка из бутылки иностранного вина, и обдало богатырей брызгами. Алеша успел подхватить его на лету, и богатыри заглянули внутрь. На дне ведра плескалось немного воды.
— Мало, — сказал Муромец.
Алеша осушил ведро одним глотком и бросил его обратно в колодец. Рука Муромца снова легла на цепь.
Внезапно на богатырей обрушился Ниагарский водопад. Сначала они ошалело смотрели на небо, на котором не было ни облачка, а вода появлялась прямо из воздуха на высоте около двух метров от богатырских голов, потом они решили воспользоваться ситуацией и подставили рты, жадно глотая вожделенную влагу.
Когда водопад иссяк, богатырям стало значительно лучше, и они озадачились происхождением воды.
Их взгляд тут же наткнулся на немолодого человека с длинной русой бородой, который стоял неподалеку и с ужасом осматривал окрестности. Оба богатыря сразу узнали знаменитого в Триодиннадцатом царстве волхва, известного под именем Ивана-мудреца.
— И что это тут, интересно, стряслось? — спросил мудрец. — Хазары?
Богатыри не слишком уверенно посмотрели друг на друга.
— Нет, по-моему, — сказал Илья.
— Татары?
— Э… Вряд ли, — сказал Алеша Попович.
— Монголы?
— Не думаю, — сказал Илья.
— Печенеги?
— Нет, — сказал Алеша.
— Половцы?
— Эти слабаки? — удивился Илья. — Да ни в жисть.
— Заходил ваш друг Сережка, поиграли вы немножко? — язвительно осведомился мудрец.
— Нет, он на прошлой неделе приходил, — сказал Илья.
— Тогда что же здесь произошло? — поинтересовался мудрец.
— Пикник, — сказал Алеша Попович. Он был очень горд, что вспомнил это иностранное словечко.
— Пикник? — переспросил Иван.
— Пикник-ик, — подтвердил Илья.
— Это пикник? — уточнил мудрец. — Деревня практически разрушена. Мужики валяются на земле. Женщины, дети и старики отсиживаются в лесу. Скотины я вообще не вижу, дома лежат в руинах, колодец сломан, баня сгорела… И это пикник?
— Перебрали малость, — сознался Илья Муромец.
— Самую капельку, — подтвердил Алеша.
— И что же вы отмечали?
— Да друг наш, Добрыня Никитич, о, а вот и он, поймал во чистом поле печенега и одним ударом вбил его в землю по пояс.
— И все?
— Так раньше у него только до колен вбивать печенегов получалось.
— Печенеги — дело тонкое, — подтвердил Илья. — Другое дело — хазары или, скажем, половцы…
— И это повод, чтобы так напиваться?
— А кто напился? — взвился Добрыня Никитич, которого, в отличие от приятелей, все еще мучил сушняк.
— Ты, Иван, мудрец, — примиряюще сказал Илья. — Тебе наших богатырских забав не понять.
— Это да, — согласился Иван. — С такими богатырями, как вы, Триодиннадцатому царству никакие захватчики не страшны.
— Вот именно, — сказал Добрыня Никитич, заглядывая в колодец. На этот раз ведро ухнуло туда вместе с цепью. — Мудрец, а ты пивка не сотворишь?
— Я тебе кислой капусты сотворю, — пообещал Иван. — И приложу ее тебе к одному месту.
— Не, — сказал Добрыня. — Капуста без понтов. Не помогает капуста. Вот пивка бы пару литров…
— Поговорить надо, — сказал Иван, игнорируя намеки похмельного богатыря. — Дело для вас есть, как раз по богатырской части.
— Ик-злагай, — сказал Илья Муромец.
— Где Кощеева смерть находится, вам известно?
— Как не знать, — сказал Илья. — За далекими долами, за высокими горами, короче, далеко, на такси за сто рублей не доедешь, стоит дуб. На дубе висит хрустальный гроб. В том гробу сидит заяц. В зайце — утка. В утке — яйцо. В яйце — игла. А в игле и есть смерть Кощеева.
— Какая безвкусица, — пробормотал Иван. — У Кощея совершенно нет стиля. Короче, архаровцы, вам троим надлежит отправиться в поход и добыть смерть Кощееву.
— Как он нас назвал? — поинтересовался Добрыня Никитич.
— Вот те здрассьте, — сказал Алеша. — И на кой черт нам Кощеева смерть сдалась? У нас со стариком уговор, он его вроде и не нарушает. Девиц в полон не берет, а если и берет, то только по согласию, на земле нашей не озорует, соседей не достает, колдовать бросил… Чахнет себе над златом и чахнет. Зачем старикашку убивать? Безвредный он.
— А я разве говорил хоть слово об убийствах? — поинтересовался Иван. — Вам надо добыть яйцо, но не разбивать его, а наоборот, хранить как зеницу ока.
— Тоже новости! — возмутился Илья. — Не богатырское это дело — смерть Кощееву охранять. Его яйцо, пусть он с ним и парится.
— И вообще, не работа это, а морока одна, — сказал Никитич. — По дереву с мечом лазить несподручно, потом цепи еще эти рубить, на которых гроб висит. Да и сам гроб того и гляди кому-нибудь на башку свалится, а то и осколками кого посечет. Потом зайца в поле ловить, утку в небе бить… А у меня, между прочим, в последнее время руки дрожат. И вообще, я — член общества зашиты животных.
— Не богатырский это разговор, — нахмурился Иван.
— Ик-звиняй, мудрец, — сказал Илья. — Не по тому ты адресу пришел. Вот убить кого — это мы. Набег остановить — это мы. Змею Горынычу шеи морским узлом завязать — это мы. Соловью-разбойнику последний зуб выбить — это мы…
— Брагу бочками жрать — это вы, — сказал Иван. — Красных девиц по стогам валять — это тоже вы. А как на благо общества послужить, так это я сразу не по тому адресу пришел.
— Ты это, мудрец, поаккуратнее… — сказал Илья. — А то и в ухо…
— Не хотите по-хорошему? — спросил Иван. — И не надо. Грамоте хоть кто-нибудь из вас обучен?
— Не богатырское это дело…
— Точно, — сказал Иван. — И как я мог забыть?
Мудрец достал из-под рубашки берестяной лубок:
— Вот повеление вашего князя, Владимира Верный Путь. В нем вам приказывается немедленно выступить в поход за Кощеевой смертью. Еще вопросы есть?
— Рассола в дорожку не сотворишь? — спросил Добрыня.
Заставы в тех местах, где границы Триодиннадцатого царства пересекалась с купеческими трактами, были нововведением князя Владимира Верный Путь и именовались мудреным заграничным словом «таможня».
Таможня существовала исключительно в целях повышения благосостояния работающих на ней людей, поэтому получить назначение на таможенную заставу мог только прославленный богатырь, вдобавок пообещавший платить князю десятину от заработанного. Работать на таможне считалось для богатыря большой удачей.
Миновать таможню и не оставить на ней половину своего добра тоже считалось большой удачей, но уже для путника.
Этим утром, примерно в то время, как былинные герои страдали от похмелья, в ворота таможенной заставы постучали.
Стук был резким и отрывистым. Купцы так не стучат, в их вкрадчивом стуке обычно слышится звон золота.
Дежурный богатырь-таможенник открыл ворота и увидел путника.
На путнике были иноземной моды черные штаны, слишком тесные на взгляд богатыря, черная рубаха и черная шляпа. На лице путника красовались диковинные непрозрачные стекляшки, крепившиеся за ушами особым образом изогнутыми полосками металла. В стекляшках отражались целых два дежурных богатыря-таможенника.
Отраженные богатыри разочарованно вздохнули. Всего багажа у путника было — один саквояж. Если там не бриллианты, то придется пропускать странника даром.
— Сэр Реджинальд Ремингтон, эсквайр, — отрекомендовался путник. — Можно просто Реджи.
— Кто? — спросил богатырь.
— Неважно, — сказал Реджи. — Дай пройти.
— Проследуйте на досмотр.
Осмотр путешествующих пешком путников проходил в центральной избе заставы. Сегодня его проводил самолично богатырь Пересвет, начальник таможни. При виде путника, с которого нечего взять, он тоже разочарованно вздохнул.
— Звать-то тебя как? — спросил он.
— Сэр Реджинальд Ремингтон, эсквайр, — повторил Реджи.
— Язык сломаешь, — сказал Пересвет. — Цель прибытия в Триодиннадцатое царство?
— Осмотр местных достопримечательностей.
— Твой род занятий?
— У меня нет определенного рода занятий.
— Брага с собой есть?
— Нет.
— А кайф-трава?
— Тоже нет.
— Приобрести не желаешь?
— Не желаю.
— Скучный вы народ, неинтересный, — сказал Пересвет. — Оружие с собой имеется?
— Я — человек мирный, — сказал Реджи.
— То есть нет у тебя оружия?
— Именно.
Пересвет переглянулся с богатырем, проводившим Реджи от ворот. Вынесенный путнику вердикт был ясен — не жилец.
В Триодиннадцатом царстве иностранцев особо не жаловали, считая всех лазутчиками хазарского хана Сам-Себе-Багатура, так что каждый въезжающий или входящий в страну чужеземец должен был уметь за себя постоять.
— Может, ты хочешь купить оружие? — со слабой надеждой поинтересовался Пересвет. — Есть парочка очень приличных мечей, почти без зазубрин.
— Спасибо, я обойдусь.
— Как знаешь. Что у тебя в суме?
— Это саквояж.
— Да какая разница? Что там внутри?
— Ничего.
— Совсем ничего?
— Совсем.
— Покажи.
— Извольте.
Реджи открыл саквояж. Богатыри заглянули внутрь, чуть не стукнувшись при этом головами.
— Хм, — сказал Пересвет. — И правда ничего. Какой смысл путешествовать с пустой сумой? На кой ляд она тебе сдалась?
— На всякий случай. Вдруг на дороге чего-нибудь найду. Будет куда положить.
— А если не найдешь?
— Значит, не судьба.
— Понятно, — сказал Пересвет. — Взять с тебя нечего, так что вали отсюда подобру-поздорову. Пока у меня окончательно настроение не испортилось.
— Счастливо оставаться, — сказал Реджи.
Если бы Пересвет и дежурный богатырь имели обыкновение окидывать взглядом землю на своей стороне заставы, а не смотрели бы постоянно на чужбину (так оно прибыльнее), они бы здорово удивились.
Отойдя от таможни на сотню шагов, Реджи остановился, открыл свой совсем недавно пустой саквояж, вытащил из него пояс с двумя револьверами и нацепил его себе на бедра.
Мгновением позже сэр Реджинальд Ремингтон, эсквайр, известный также под именем Бешеного Реджи, стрелка из ордена Святого Роланда, подхватил свой саквояж и, насвистывая, двинулся по дороге.
Путь его странным образом лежал в те же края, куда направят своих коней былинные богатыри. Как только отойдут от похмелья.
