Меня задержали на выходе из казино. Четверо плечистых молодых людей в два счета загнули мне салазки и наградили стальными браслетами, сухо щелкнувшими за спиной. Словом, операция захвата прошла на высоком профессиональном уровне, с чем я и поздравил своих новых знакомых. В ответ мне сунули под нос удостоверение сотрудника ФСБ, но, к сожалению, фамилию я прочесть не успел. Окружающие на мое пленение отреагировали индифферентно. То есть удивились слегка, но протестов не последовало. Да и с какой стати клиентам игорного заведения протестовать против ареста сукиного сына, пришедшего в казино, дабы набить карманы.

Я не сопротивлялся, ну хотя бы потому, что не чувствовал за собой никакой вины, банков я не грабил, людей не убивал и даже не изменял Родине с иностранными державами. Совсем уж безгрешным я себя назвать не могу, но и грехи мои не того уровня, чтобы ими занималась столь почтенная организация. Об этом я намекнул двум крепышам, которые обжимали меня с двух сторон в не слишком просторном салоне «жигулей». Ответа не последовало. Моих навязчивых спутников буквально распирало от чувства собственной значимости. Лица их прямо-таки окаменели в холодном и надменном молчаний.

Суетиться я не стал. Коли людям хочется поиграть в молчанку, то на здоровье. В конце концов, придет срок и каменные истуканы заговорят. Мне оставалось утешать себя тем, что попал я в руки сотрудников спецслужб, а не уголовников с их дурными манерами и пристрастием к насилию. Утешение, прямо скажу, было слабым, но тут уж ничего не поделаешь — чем богаты, тем и рады.

Между тем меня повезли за город. Не скажу, что это меня напугало, но заставило насторожиться. В голове даже мелькнула мысль о готовящейся расправе. Запросто могут вытрясти из карманов десять тысяч выигранных долларов, а потом бросить под куст с простреленной башкой. Искать меня не будут, это точно. Просто некому приставать с вопросами к компетентным товарищам: а куда это подевался наш дорогой и любимый Вадик?

Однако я напрасно так плохо думал о своих конвоирах. Люди оказались предельно дисциплинированными и кристально честными. И привезли они меня не к оврагу, а к богатейшему особняку, картинно расположившемуся среди вековых сосен. Здесь меня вытащили из машины и наконец обыскали. Оружия при мне не было. А что касается десяти тысяч долларов, то их старательно пересчитали и аккуратно положили в целлофановый пакет. После чего меня повели во дворец, бдительно при этом сторожа каждое мое движение.

Внутреннее убранство дома было под стать его внешнему виду. И пока я с интересом разглядывал мебель и висевшие по стенам картины художников-авангардистов, в просторном холле появился еще один человек, в котором можно было без труда вычислить особу высокого ранга. Возможно, даже генерала. А судя по тому, как вытянулись в струнку мои конвоиры, предо мной был по меньшей мере маршал.

— Сокольский, — назвал себя «маршал», — Станислав Андреевич.

— Чарнота, — в свою очередь представился я, — Вадим Всеволодович. Для хороших людей просто Вадим.

— Снимите с него наручники, — распорядился Сокольский.

Распоряжение было выполнено с похвальной быстротой. Этот человек, судя по всему, не терпел проволочек и держал своих подчиненных в ежовых рукавицах. Мне он не понравился. Лицо жесткое, а в глазах откровенная претензия на величие. Роста мой новый знакомый был среднего, возраста солидного, но, несмотря на годы, в его фигуре чувствовалась нерастраченная сила.

— Садитесь, господин Чарнота.

Я не стал разыгрывать жертву произвола, выражать протест, требовать адвоката и тому подобное, а просто сел на предложенный стул и приготовился слушать. Сокольский прошелся по холлу, заложив руки за спину. Конвоиры почтительно стыли у порога, поедая глазами впавшего в задумчивость начальника.

— Вы, вероятно, удивлены, господин Чарнота, нашим неожиданным демаршем?

— Удивлен, — не стал я спорить.

— А между тем мы следим за вами вот уже несколько месяцев. И пришли к выводу, что вы, Вадим Всеволодович, человек со странностями.

Честно скажу, слежки за собой я не замечал, но и причин не доверять собеседнику у меня тоже не было. В конце концов, передо мной были профессионалы, которым не составило, надо полагать, труда пасти человека, который и не думал конспирироваться. Вот только непонятно, зачем им потребовалось выслеживать обычного российского шалопая, занятого лишь собой и девушками.

— По нашим подсчетам, — продолжил Сокольский, — вы, господин Чарнота, за последние полгода выиграли в казино более миллиона долларов. Прямо-таки король выигрыша!

— Мне просто повезло.

— Допустим. Но, возможно, вы объясните нам, как попали в Монако?

— Я был не только в Монако, но и в Лас-Вегасе. А разве это запрещено законом?

— Законом это не запрещено, Вадим Всеволодович, но ведь у вас нет заграничного паспорта. Вы пересекали границы без виз. Хотелось бы знать, как вам это удавалось?

Вопрос был задан, что называется, по существу, но отвечать на него я не торопился. Ну, хотя бы потому, что и сам не знал на него ответа. Мне это удавалось, и всё. Я предъявлял чиновникам свой обычный российский паспорт и смотрел на них честными доброжелательными глазами. Как ни странно, но этого было достаточно. Наделенные полномочиями люди обычно шли мне навстречу. Такое происходило не только у нас, но и за пределами нашего замечательного отечества.

— Свет не без добрых людей.

— Нет, Чарнота, — отрицательно покачал головой Сокольский. — Вы не давали им взяток, это мы установили абсолютно точно. Вы гипнотизер?

— Очень может быть.

— Причем настолько сильный, что способны загипнотизировать даже неодушевленный предмет, — насмешливо проговорил Сокольский, — например, рулетку.

— Я играл честно. Просто мне дико везло. Я вообще везучий.

— Это я знаю.

Сокольский подошел к журнальному столику, стоящему у стены, взял какие-то бумаги и углубился в чтение. С моей стороны было бы невежливо отвлекать немолодого человека от важных, возможно даже государственных дел, а потому я скромно помалкивал, наслаждаясь прохладой хорошо проветриваемого помещения. Я, вообще, человек без претензий, но жару переношу с трудом. Наверное, потому, что родился и произрастал в довольно суровом и даже резко континентальном климате, где сорокаградусная жара скорее экзотика, чем повседневность. А в нынешнем году лето выдалось на удивление жарким, словно где-то там, в небесной канцелярии, перепутали Сибирь с Африкой. Впрочем, в Африке мне бывать не приходилось, и судить о тамошнем климате я могу только понаслышке.

— Это показания ваших однополчан, господин Чарнота. Как видите, мы старательно изучали все перипетии вашей пока еще недолгой жизни.

— Тронут, господин Сокольский. Не нахожу слов, чтобы выразить вам свою признательность.

— Бросьте кривляться, Чарнота, лучше объясните, почему вы живы?

— Вероятно, потому, что еще не умер.

— А вы должны были умереть, младший сержант Чарнота. Понимаете — должны! И вы, и ваши люди, все десять человек.

— Извините, что цел.

Сокольский вперил в меня свои поразительно синие глаза, словно пытался извлечь из моих мозгов нужную для себя информацию, но на меня подобные приемы не действуют. Я спокойно выдержал его взгляд, хотя, признаться, этот человек рассердил меня не на шутку. Мы, видите ли, должны были умереть! А я не хотел умирать в этом чертовом городе! И никто из моих ребят на тот свет не рвался. Но нас бросили в мясорубку, не спросив нашего согласия. И патроны у нас действительно кончились. Мы сидели в этом подвале почти четверо суток без воды и пищи. А до своих было всего каких-нибудь триста метров. Вот только метры эти простреливались со всех сторон. Надо было либо сдаваться, либо умирать. Мы выбрали смерть, скорее потому, что не верили в нее. Ну не могли мы умереть в неполные двадцать лет! Это было против всех законов, и божеских и человеческих. Другое дело, что война не признает ни те и ни другие. Наше счастье, что тогда мы этого не знали. Наверное, поэтому и спаслись. В нас строчили из автоматов и пулеметов, закидывали гранатами, а мы бежали босиком по свежевыпавшему снегу, как заговоренные. И не нашлось пуль, которые бы нас убили…

— Так что же это было, Чарнота? Чудо?

— Вероятно.

— Здесь у меня показания свидетелей. В том числе и тех, кто в вас стрелял. Они в вас стреляли, Чарнота, они палили в вас из всех стволов почти в упор. Десять мальчишек голой грудью пошли на пулеметы и остались живы. Почему?

— Нам очень хотелось домой. Можете вы это понять? Когда чего-то очень хочешь, то это сбывается.

— Всегда?

— К сожалению, нет.

— Вы искривили пространство, Чарнота.

— Шутите?

— Нет. Я просто хочу знать, как вам это удалось.

Честно говоря, я и сам бы хотел это узнать. Вот только спрашивать мне было не у кого. До этой войны я был самым обычным парнем. А там я стал везунчиком. На войне таких любят. За них держатся, за ними идут. За мной тоже шли, ибо я щедро делился везением со своими бойцами. Все ребята, которых я вытащил из проклятого подвала, вернулись домой живыми и невредимыми. Этим обстоятельством я буду гордиться всю оставшуюся жизнь.

— Поймите меня правильно, Вадим, я вовсе не желаю вам зла, но вы не такой, как другие, и в этом не только ваша, но и наша проблема.

— И чем же, по-вашему, я отличаюсь от других? Посмотрите на меня внимательно: голова, руки, ноги и всё остальное. Какого рожна вам надо, господин Сокольский? В чем вы пытаетесь меня обвинить? Да, я играю и выигрываю, ну и что? Многие играют и выигрывают. Я уцелел на войне, где полегло много хороших ребят, но я ведь не один такой счастливчик.

Сокольский снова зашуршал бумагами. Не знаю, что он, собственно, пытался в них еще обнаружить. Очередной компромат на меня? Но ничего существенного за мной вроде бы не числилось. Я вел пусть и разгильдяйский, но вполне обычный образ жизни. И никаких особых чудес я не совершал. Конечно, мне можно было впаять срок за незаконное пересечение границы, но, прямо скажу, это не бог весть какое преступление, и вряд ли человек такого ранга, как Сокольский, стал бы трепыхаться по столь пустячному поводу.

— Кто был ваш отец, Чарнота?

— Скорее всего, мужчина. А что, есть другие варианты?

Своего отца я действительно не знал, а моя мама погибла четыре года назад. Ее сбила машина. К сожалению, ни мне, ни гаишникам так и не удалось установить, кто же сидел за рулем черной «Волги». Но в любом случае это был подонок, который скрылся с места происшествия, не оказав помощи пострадавшей.

— Ваша мама была врачом?

— И очень хорошим врачом, смею вас уверить, господин Сокольский.

— В этом я как раз не сомневаюсь. Коллеги и пациенты называли ее колдуньей.

Я засмеялся. Ничего колдовского, конечно, в моей матери не было, за это я мог поручиться головой. Обычная женщина, хотя и на редкость красивая. Во всяком случае, так считали все наши знакомые. Для меня она была просто лучшим человеком на свете, а более мне и добавить нечего.

— Почему она не вышла замуж?

— Идите вы к черту, господа, с такими вопросами.

Сокольский извинился. Как человек воспитанный, он сообразил, что излишнее любопытство порой выглядит в глазах собеседника как самое натуральное свинство. А в планы генерала ссора со мной, видимо, не входила.

— Я ведь задаю вам вопросы не из праздного любопытства, Вадим Всеволодович. Кстати, по паспорту вы ведь не Вадим, а Вадимир. Не знаю, как сейчас, но тридцать лет назад подобные имена не были в моде.

— А когда они были в моде?

— Во времена языческие. Вы знаете, что это имя означает?

— Понятия не имею, — пожал я плечами.

— Вадить — значит очаровывать, околдовывать. Имя жреческое. Наши далекие предки более трепетно относились к своим именам, чем мы. Ибо считалось, что имя определяет судьбу человека.

— А имя Станислав повлияло на вашу судьбу, господин Сокольский? — спросил я насмешливо.

— Скорее да, чем нет.

— А что, кстати, оно означает?

— Имя Станислав можно перевести как «из стана славных», либо «из стана львов».

— А львы-то здесь при чем?

— В русском языке сохранилось слово «слава», что означает — «подобный льву». Именно поэтому наши предки называли себя славянами. Так кто же дал вам это странное имя — Вадимир?

— Мое имя не более странное, чем ваше, господин из львиного стана. Возможно, моя мама вычитала его из какой-нибудь книги. Она увлекалась историей.

— А если точнее, — поднял руку Сокольский, — Екатерина Максимовна Чарнота увлекалась древней историей.

— Ну и что тут удивительного? — пожал я плечами. — Мой дед был ученым-историком.

— И он пропал при невыясненных обстоятельствах во время одной из своих археологических экспедиций.

— Допустим. И что с того?

— Это произошло до вашего рождения. Ваша мать, тогда еще совсем юная девушка, была вместе с ним.

— Я не понимаю вас, господин Сокольский. Мама говорила, что дедушка утонул во время переправы через горную реку. Ударился головой о камень и захлебнулся. Его похоронили там же, в этих проклятых горах.

— Нет, Вадим. Тело вашего деда так и не нашли. Сохранился отчет об этой экспедиции, где черным по белому написано, что Максим Иванович Чарнота пропал без вести при невыясненных обстоятельствах. И через девять месяцев после его исчезновения родились вы.

— Ну и какую вы здесь видите связь?

— Я хочу сказать, что вы были зачаты во время этой экспедиции и тоже при невыясненных обстоятельствах.

Я засмеялся, хотя мне было совсем не смешно. Какого черта этот человек вздумал копаться в наших семейных тайнах? Мне, например, было всё равно, от кого меня родила моя мать, и я никогда не предъявлял ей по этому поводу никаких претензий.

— Мне бы очень хотелось знать, господин Сокольский, по какой причине меня арестовали и какие обвинения вы собираетесь мне предъявить?

— Мы вас не арестовывали, господин Чарнота, а просто задержали для выяснения некоторых обстоятельств. Мне очень жаль, что вы отказываетесь от сотрудничества с нами. Поверьте, это в первую очередь в ваших интересах.

Я не поверил. Более того, не сумел скрыть этого своего недоверия от острых глаз собеседника. Да и с какой стати я должен сотрудничать с человеком, которого не знаю, пусть даже он занимает высокий пост в весьма почтенной организации.

— Сотрудничество предполагает цель, господин Сокольский. Если вы собирались заслать меня агентом в какую-нибудь страну, то вынужден вас разочаровать — разведчик из меня получился бы никудышный. Я слишком простодушен и откровенен для многотрудной работы резидента.

— Это как-то сразу бросается в глаза, — усмехнулся Станислав Андреевич. — Насчет агентурной работы можете не волноваться, Вадим Всеволодович, сильно напрягать извилины вам не придется. Мы собираемся вас использовать всего лишь в качестве подсадной утки.

— Каким образом? — не понял я.

— По нашим сведениям, господин Чарнота, за вами началась охота. Вот мы и выясним наконец, кто эти люди, а может быть, и не люди, и что они собираются делать в наших палестинах.

Судя по глазам Сокольского, он не шутил. Но тогда его слова можно было расценивать как бред больного воображения. А что, очень даже просто. Работа нервная, ответственная, а возраст далеко не юный, ну и как тут не тронуться умом? Запросто можно захворать и белой горячкой, и манией преследования.

— Я про нелюдей не понял, Станислав Андреевич: вы серьезно, или я имею дело с образчиком чекистского юмора?

— У нас есть сведения, Вадим Всеволодович, что ваша мать погибла не случайно. Но, к сожалению, всего я вам рассказать не могу. Вы мне показались слишком легкомысленным человеком.

— Первое впечатление бывает обманчивым, господин Сокольский.

— Вы ведете рассеянный образ жизни, Вадим Всеволодович. В вашем возрасте пора бы уже остепениться.

— Помилуйте, Станислав Андреевич, мне еще нет и тридцати. Войдите же в положение молодого человека.

— Ну что ж, господин Чарнота, будем считать, что не договорились. Дальнейшее продолжение беседы я считаю бессмысленным. Всего хорошего.

Сокольский покинул холл так же стремительно, как и появился. Мне оставалось только пожать плечами. Конвоиры, стывшие у порога, встрепенулись. Я был препровожден всё в те же «жигули» вишневого цвета и усажен на заднее сиденье. Руки мне сковывать не стали, деньги вернули, и появилась надежда, что это странное приключение закончится вполне благополучно. Надо сказать, что моя надежда оправдалась полностью. Меня высадили у дверей казино, практически в том же самом месте, где три часа назад повязали. Извиняться передо мной насильники из органов не стали, да я на их извинениях и не настаивал, памятуя народную мудрость: не буди лихо, пока оно тихо.

В казино я, разумеется, не пошел. Какая может быть игра после такой встряски. Я не то чтобы неврастеник по природе, но человек впечатлительный, и мне нужно было время, дабы освоиться в предложенной компетентными товарищами ситуации. Меня вербовали. Во всяком случае, так мне показалось. К сожалению, я так и не понял, зачем органам понадобился Вадим Чарнота. Господин Сокольский как-то уж очень невнятно обрисовал перспективы. А мог бы ведь, кажется, посулить молодому человеку молочные реки и кисельные берега. Вместо этого бравый служака начал запугивать меня людьми и нелюдями. Последнее выглядит особенно забавно. Что это еще за нелюди, прости господи, — колдуны, вампиры, инопланетные монстры? И почему вся эта нечисть должна привязаться именно ко мне, среднестатистическому гражданину, — мало, что ли, в России других, более достойных их просвещенного внимания персон? Взять хотя бы наших политиков или, скажем, олигархов. Очень и очень достойные люди, и, главное, при деньгах. Нельзя сказать, что я гол как сокол, но всё-таки не настолько богат, чтобы ради меня устраивали межпланетный заговор. Секретной информацией я не обладаю. И выходит, как ни крути, что поделиться мне с инопланетными монстрами абсолютно нечем. Что касается вампиров, то они, конечно, могут высосать из меня литр-другой крови, но с их стороны это будет уже ничем не оправданным свинством.

На всякий случай я подошел к зеркалу, благо успел уже вернуться в свою холостяцкую квартиру. Нет, решительно ничего загадочного во мне не было. Самый обычный человек двадцати девяти лет от роду. Шатен.

Девушки говорят, что довольно симпатичный. Рост метр восемьдесят три. Соответствующего телосложения. Сил на вампира, пожалуй, хватит, а вот про инопланетных монстров даже и не скажу. Есть у меня, разумеется, и недостатки. Так же как и достоинства. К последним можно смело отнести и некоторые паранормальные способности, сильно облегчающие мне жизнь. Ну, конечно, я не Алан Чумак и не Кашпировский. Запудрить мозги отдельному представителю власти я могу, но, скажем, пронзать взглядом пространство или лечить энурез на расстоянии — задача для меня непосильная. А тут, понимаете ли, какой-то генерал от спецслужб обвиняет меня чуть ли не в пристрастии к чародейству. Ох уж эти компетентные! Ну не там роют, как всегда.

Дабы убедиться в собственной нормальности и принадлежности к нашему миру, данному в ощущениях, я позвонил Наташке. В конце концов, кто лучше женщины сможет определить, мужчина перед ней или монстр. К сожалению, до Наташки я не дозвонился. А к Верке вернулся из командировки долгожданный муж. Словом, и день выдался неудачный, и ночь не сулила мне ничего хорошего. Тем не менее я завалился спать, поскольку никакого иного интересного занятия так и не нашел.

Проснулся я то ли от шороха, то ли от шума, который производил в моей двухкомнатной квартире подозрительный субъект. В лунном свете, падающем из окна, я видел только силуэт, смутно выделяющийся на фоне книжного шкафа. И пока я мучительно соображал, кто же это может быть и за каким чертом он ко мне приперся среди ночи, странный гость пробрался к креслу, стоявшему буквально в трех шагах от моей постели, и со вздохом в него опустился. Очень может быть, это был вампир, о котором меня предупреждал Сокольский, но мне больше нравилась версия с пьяным соседом, который вторгся на мою территорию по недоразумению, воспользовавшись тем, что я по несвойственной мне рассеянности забыл закрыть входную дверь. Не исключено, конечно, что это был вор, проникший ко мне в надежде на богатую поживу, но в таком случае почему он уселся в кресло, вместо того чтобы воспользоваться сном хозяина и убраться подобру-поздорову? Нет, я не испугался. Мой гость был невысок ростом и далеко не молод. И если бы ему пришло на ум демонстрировать свою удаль, я бы справился с ним без труда. Но как раз ничего подобного в голову посетившему меня старцу не приходило. Он тихо сидел в кресле и задумчиво теребил острую бородку, скорее всего седую.

— Вы, кажется, не спите, ваше высочество? — Вопрос, как это ни покажется кому-то странным, был обращен ко мне. Поскольку я высочеством не был, то не сразу нашелся, что ответить загадочному гостю.

— Вы у меня спрашиваете? — наконец ответил я вопросом на вопрос, когда молчать далее было уже неприлично.

— Разумеется. Я ведь нахожусь в апартаментах наследного принца Аталании?

Это было смелое предположение. Прямо скажу, моя двухкомнатная квартира если и может быть аттестована как апартаменты, то только в насмешку, да и сам я далеко не принц, о чем со свойственной мне от природы скромностью сообщил обмишулившемуся гостю.

— Странно, — огорченно произнес старец. — Как же я мог так ошибиться?

Мой ночной гость явно был психом, возможно, даже лунатиком, но уж никак не вампиром, с чем я себя и поздравил.

— Вы не огорчайтесь. С кем не бывает. Отправляешься в гости к принцу Аталании, а тебя вдруг заносит к Вадиму Чарноте.

Старичок засмеялся, точнее, захихикал. Меня это хихиканье, признаться, насторожило. Чего доброго, еще и буйствовать начнет. Придется его связывать и вызывать на подмогу санитаров.

— Конечно. Как же я сразу не догадался. Значит, матушка вам ничего не говорила о вашем отце?

— Увы, — решил я на всякий случай поддержать светскую беседу, шаря глазами по комнате в поисках мобильного телефона. — Вы не возражаете, если я включу свет, а то глупо обсуждать проблемы престолонаследия в темноте. Я так понимаю, что вы явились в наш мир, чтобы предложить мне трон?

— Выходит, вы всё-таки в курсе? — удивленно вскинул голову старик.

— Более или менее, — ушел я от прямого ответа. Свет я всё-таки включил и с интересом уставился на гостя. Ничего потустороннего, инопланетного, а уж тем более сатанинского я в нем не обнаружил. Сухонький такой, невысокого роста, с бородкой клинышком и усами-стрелками, которые воинственно торчали над толстой верхней губой. Одет в поношенные джинсы и светлую рубаху. Не понравились мне только его глаза, поблескивающие как-то слишком подозрительно. Очень может быть, что мой гость принял на ночь грамм двести коньяка, но не рассчитал сил и, вместо того чтобы погрузиться в глубокий оздоравливающий сон, впал в старческий маразм. А уж этот маразм привел его в квартиру незнакомого человека, то есть ко мне.

— Вы извините, ваше высочество, что я явился к вам в столь неподобающем виде.

— Да какие могут быть церемонии, почтеннейший, тем более что я и сам без порток. Простите, а как ваше имя-отчество?

— Зовут меня Ширгайо. Отца моего звали Буславом. Следовательно, в вашем мире меня можно называть Сергеем Васильевичем.

— Так какие у вас ко мне претензии, уважаемый Сергей Васильевич? Пива, кстати, не хотите? Хорошее пиво, баночное. В вашем мире до такого наверняка еще не додумались.

— Претензий у меня к вам нет, царевич Вадимир, а вот что касается пива, то не откажусь.

Пиво я принес из холодильника. Угостив гостя, с удовольствием выпил сам. Духота, между прочим, с наступлением ночи так и не спала. Лично на меня она действовала одуряюще. Возможно, на моего гостя тоже. Но не исключено, что его подослал Сокольский, чтобы окончательно запудрить мне мозги. Вот только непонятно, зачем ему это понадобилось. Неужели у солидной организации нет никаких других забот, как только развлекать по ночам одуревших от духоты сограждан?

— Вы должны вернуться, ваше высочество!

— Куда?

— На остров Буян. Вы, я надеюсь, слышали о нем.

Про остров Буян я, разумеется, слышал, скажу даже больше, читал. У Александра Сергеевича Пушкина.

— Мимо острова Буяна, в царство славного Салтана, — торжественно продекламировал я.

— Салтана, говорите? — задумчиво протянул почтенный Ширгайо. — Нет, не слышал. Может быть, султана? Но Турция много южнее. Да и эпоха не та.

К сожалению, ничем более я помочь Сергею Васильевичу не мог. Мои познания об острове Буяне на этом заканчивались. Я пожал плечами.

— Ну как же, — удивился гость. — Остров Буян, царство гипербореев. Вы должны были проходить это на уроке истории.

— Увы, — развел я руками, — не проходили. А кто они такие, эти гипербореи?

— Потомки атлантов. Об Атлантиде вы, надеюсь, слышали, ваше высочество?

— Конечно, — с охотой подтвердил я. — От Платона.

— Это ваш учитель?

— Не совсем. То есть читать я его читал, но во времени мы разминулись. Он жил довольно давно.

— Так вы этого грека имеете в виду, — поморщился Сергей Васильевич. — Но ведь он многое напутал. Смею вас уверить, ваше высочество.

— Выходит, Аристотель был прав. Платон мне друг, но истина дороже.

— Так вы учились у Аристотеля?

— Вы меня перепутали с Александром Македонским, почтеннейший Ширгайо. Мне историю преподавала Вера Михайловна.

— Очень может быть.

— Так что там с моим отцом?

— Ваш отец погиб, царевич Вадимир. Это случилось довольно давно, если брать по вашему летосчислению, то приблизительно полторы тысячи лет тому назад.

Давненько. Я, разумеется, состроил скорбную мину, но никаких чувств по поводу кончины близкого родственника не испытал. Да и трудно скорбеть о человеке, покинувшем этот мир полторы тысячи лет назад. Сергей Васильевич, кажется, расценил мою реакцию как черствость и сокрушенно вздохнул по этому поводу.

— Я ведь не знал своего отца, — сказал я в свое оправдание. — Никогда его не видел. Скажите хоть, как его зовут?

— Его звали Аталав.

— Отец львов, — быстренько перевел я, воспользовавшись уроками Станислава Андреевича Сокольского.

— Вот видите, царевич Вадимир, кое-что вы всё-таки знаете, — укоризненно заметил Сергей Васильевич.

По-моему, сумасшедший старец меня в чем-то заподозрил, возможно, даже в трусости. Мою непонятливость и неосведомленность он, вероятно, трактовал как желание уклониться от выполнения каких-то нелегких обязанностей, связанных с царским титулом. И надо признать, что к этому у него имелись веские основания. Я действительно в цари не рвался. Видимо, потому, что родился Брутом и всякая претендующая на величие физиономия вызывает во мне отвращение, а возможно, я просто был недостаточно сумасшедшим, чтобы принять всерьез ахинею, которую нес этот замечательный старичок. И если бы не встреча с Сокольским сегодняшним, а точнее, уже вчерашним вечером, я бы давно спровадил ночного гостя в психиатрическую лечебницу. Хотя, должен признать, его безумие было достаточно забавным.

— Скажите, Сергей Васильевич, вы случайно не знакомы с Сокольским Станиславом Андреевичем?

— Сокольский? — задумчиво покачал головой почтенный Ширгайо. — Нет, ваше высочество. Я вообще мало кого знаю в вашем мире. Знаком был разве что с вашим покойным дедушкой да с вашей матушкой.

— Так вы работали с дедом?

— Можно сказать и так.

— А в какой области вы специализируетесь, если, конечно, не секрет?

— Магия, чародейство, ведовство.

— Почтенная профессия.

— Я верховный жрец храма Небесного камня Йо, его еще называют храмом Йопитера. Вы знаете санскрит? Или латынь?

— Увы, — развел я руками.

— Прискорбно, — огорчился Сергей Васильевич. — Но поправимо. Так вы готовы к испытаниям?

Я честно признался почтенному жрецу Ширгайо, что не готов. И даже более чем. Конечно, можно было бы и дальше подыгрывать безумцу, но, в конце концов, надо и совесть иметь.

— Скажите, Сергей Васильевич, а у моего отца не было случайно других сыновей?

— Разумеется, были, но атлант вы один.

— А что, есть принципиальные отличия между атлантами и прочими людьми?

— Отличия есть, но вот можно ли назвать их принципиальными, я не скажу. В общем, атланты обладают определенными качествами, которых у обычных людей просто нет.

— Допустим. Но не могу понять, господин Ширгайо, почему именно мне выпала такая честь называться атлантом? Есть ведь, вероятно, и другие приличные кандидатуры.

— Видите ли, ваше высочество, атлант — это не звание и не титул. Атлант отличается от всех прочих на генетическом уровне. Вашу мать мы искали очень долго. Кстати, именно я предсказал ваше рождение и обосновал его в научном трактате, если вам это интересно.

— И много таких атлантов топчет нашу землю?

— К сожалению, нет. Атланты — вымершее племя. Но гены обычных людей содержат присущие им ценные качества, и в результате невероятно удачных совпадений эти скрытые качества начинают доминировать.

— Понимаю, — вздохнул я. — Но, увы, господин жрец, на мой счет вы крупно промахнулись. Никакими выдающимися качествами я не обладаю.

— Быть того не может! — Мой гость побелел. — Я не мог так ошибиться.

— Да вы не расстраивайтесь, — попробовал я его подбодрить. — Промахи случаются даже у очень крупных ученых. В конце концов, и неудачный результат — тоже результат. Попробуйте подобрать новую пару.

— Нет, это невозможно, — потерянно покачал головой жрец. — Вы же сын Аталава, как вы этого не понимаете!

— Я понимаю. Но и вы меня поймите, почтеннейший, я не могу брать на себя повышенных обязательств. Представляете, какой может случиться конфуз в самый ответственный момент.

Видимо, Сергей Васильевич понимал это даже лучше, чем я, а потому больше и не настаивал на моем приобщении к тайнам мировой политики. Ибо, насколько я понял из его слов, речь шла именно о политике, и возможно даже вселенского масштаба. Надо отдать должное жрецу Ширгайо, он умел принимать удары судьбы. Несмотря на крах всех своих надежд, он всё-таки нашел в себе силы, чтобы любезно со мной распрощаться. Я тоже не ударил в грязь лицом и проводил гостя до дверей. Мы хоть и не атланты, но в политесе кое-что понимаем. Возможно, если бы Сергей Васильевич растворился в воздухе или покинул мою квартиру другим такого же рода экзотическим способом, я бы поверил, что имею дело с посланцем неведомых, но невероятно могущественных сил. Однако жрец храма Йопитера ушел из моей квартиры самым тривиальным образом. То есть через дверь. Он даже воспользовался лифтом, что, впрочем, неудивительно, поскольку человеком он был немолодым, а я живу аж на седьмом этаже. Как хотите, но чародеи так от царевичей не уходят. Ну да ладно, уже то хорошо, что мне не пришлось вызывать психиатрическую поддержку. Судя по всему, мой гость не был буйно помешанным, и его безумие носило мирный характер.

После ухода странного гостя я тщательно закрыл дверь, допил пиво и завалился спать. Ночной визит жреца решил считать недоразумением. В конце концов, жизнь в большом городе таит массу сюрпризов и неожиданных встреч, и вряд ли стоит воспринимать чужую шизофрению слишком серьезно.

Проспал я почти до обеда. Торопиться мне было некуда. Завидное материальное положение, завоеванное у игрального стола, делало меня независимым от капризов работодателей, которые почему-то непременно хотят видеть своих сотрудников на рабочем месте с раннего утра. Если бы не эта странность эксплуататоров наемного труда, то я, скорее всего, устроился бы на не слишком пыльную должность и пил бы сейчас кофе у компьютера в каком-нибудь офисе. Ибо экономическое образование, полученное в институте, и природное обаяние позволяли мне занять со временем достойное место среди представителей деловой элиты. Но, увы, помехой моей карьере была врожденная склонность к утреннему сну, и я самым бессовестным образом клевал носом по утрам, раздражая вялым видом энергичных начальников.

Из дома я выбрался к исходу дня. Ночь еще не вступила в свои права, но жара спала. На дорогах наблюдалась обычная вечерняя суета, когда большая часть наших сограждан рвется к родным пенатам, дабы отдохнуть в объятиях любимых жен от трудов праведных, а вот меньшая часть, раздираемая страстями, отправляется на поиски приключений в бесчисленные злачные места большого и никогда не засыпающего города. Я тоже возжелал женской ласки, но, будучи человеком холостым, вынужден был искать на стороне то, что приличные и солидные люди находят дома.

Людмилу я подхватил на выходе из офиса. Села она ко мне в машину без большого желания и, прежде чем сказать «здравствуй», пару раз обернулась на окна родного учреждения.

— Мания преследования? — вежливо полюбопытствовал я.

— Не говори ерунды, — резко отозвалась моя подруга. — Просто жених у меня ревнивый.

— Так ты собралась замуж?

— Я всего лишь дала понять, что у меня появился жених, то есть человек, сделавший то, чего мне от тебя никогда не дождаться, — официальное предложение.

— Поздравляю, — сказал я без особой, впрочем, доброжелательности в голосе.

Сказать, что меня это известие обрадовало, не могу, но, во всяком случае, я не захлебнулся слезами от горя. С Людмилой нас уже года три связывали теплые дружеские отношения, частенько переходящие в горячие объятия. Возможно, это была любовь. Но полной уверенности не было ни у меня, ни у нее. И мы так долго проверяли с ней свои чувства, что они за это время успели повыдохнуться. А возраст Людмилы тем временем неуклонно приближался к двадцатипятилетнему рубежу, когда женщине волей-неволей приходится определяться. И этот невесть откуда взявшийся жених появился, надо признать, весьма кстати.

— Богат?

— Возможно. Но не это главное. Просто неопределенность семейного положения мешает моей карьере. К тому же ты непостоянен, Вадим. Позавчера тебя видели с Наташкой в казино, третьего дня ты развлекался с Веркой в стриптиз-баре. Мне это надоело.

— С Наташкой я встретился случайно. Верка была в баре с мужем, он недавно вернулся из командировки.

— Не смеши, — отмахнулась Людмила. — Муж у Верки не настолько щедр, и живет она на твои подачки. Тебя вечно окружают содержанки.

Справедливости ради следует заметить, что Людмила денег у меня никогда не брала и даже подарки принимала крайне неохотно. Подобное чистоплюйство меня всегда раздражало, тем более что деньги ко мне приходили легко и я всегда был рад ими поделиться с окружающими.

— Наташка институт заканчивает на твои деньги.

— Да какие там деньги, — махнул я рукой. — К тому же мне приятно чувствовать себя меценатом.

— Лучше бы дело себе подыскал достойное. Тебе уже скоро тридцать, а ты всё никак наиграться не можешь.

— Мне сегодня ночью как раз предложили работенку.

— Надеюсь, не киллера?

— Нет — царя. В одном тридевятом государстве, на острове Буяне, как раз сейчас пустует трон.

— Я так и знала, что тебе ничего путного не предложат. Слишком уж ты легкомысленный человек, Вадим.

— Ты меня недооцениваешь. Я атлант, маг и чародей.

— Не спорю, в постели ты действительно чародей, но жизнь требует наличия и иных качеств.

— Это намек?

— Я тебя умоляю, только не здесь и не сейчас. Давай для начала хотя бы поужинаем.

Ответ Людмилы меня удовлетворил. В ее глазах я был самым обычным шалопаем, даже разгильдяем, но уж никак не чародеем. Это меня успокоило. Честно говоря, мысленно я всё время возвращался к визиту почтенного Ширгайо. Вероятность того, что меня ночью посетил псих, была практически стопроцентной, но этот человек знал моего деда, знал мою мать и, очень может быть, знал моего отца. А если в шизофреническом бреду Сергея Васильевича было рациональное зерно? И вот по поводу этого рационального зерна его следовало бы расспросить. К сожалению, умные мысли часто приходят в головы людей с сильным запозданием, и я в этом ряду не исключение.

— Это твои знакомые? — спросила вдруг Людмила.

— Какие знакомые? — не понял я, занятый поиском свободного столика в набитом посетителями зале.

— Они смотрят на тебя так, словно ты им задолжал крупную сумму.

Сам я ничего подозрительного не заметил. Крупных и мелких сумм взаймы я ни у кого не брал, и смотреть на меня злыми глазами у моих знакомых вроде бы повода не было. Тем не менее я насторожился. Людмила очень наблюдательная женщина в отличие от меня. То есть я, конечно, способен заметить и оценить красивые женские ножки, но не спрашивайте меня, какого цвета юбка была на понравившейся мне попке. А вот Людмила может с полувзгляда запомнить не только лицо и внешность человека, но и то, как он одет. Причем ей безразлично, мужчина это или женщина.

— Вероятно, им не понравился некий шатен, который обнимал самую красивую блондинку на свете.

— Умение говорить комплименты — это, бесспорно, одно из твоих немногочисленных достоинств, Вадик.

Должен сказать, что Людмила на редкость эффектная женщина. Довольно высокого роста, с длинными ногами и умопомрачительными большими голубыми глазами. Естественно, в ресторане на нас обратили внимание, и мне пришлось не один раз хмурить брови, тем самым отражая бросаемые искоса в ее сторону взгляды. Охотников потанцевать с ней наверняка бы нашлось немало, если бы любезных джентльменов не отпугивало выражение моего лица, нельзя сказать, что зверского от природы, но в данном случае недовольного поползновениями конкурентов, никак не желающих усвоить одну довольно пошлую истину — кто девушку ужинает, тот ее и танцует.

Словом, мне самому пришлось вести Людмилу в круг, хотя я и не большой поклонник танцев, да и танцор никудышный. Единственное, чему я научился, так это не наступать дамам на ноги, чего они терпеть не могут.

Обнимать красивую женщину, думая при этом о чем-то постороннем, всегда было для меня неразрешимой задачей. К тому же царивший в зале полумрак располагал к интиму. Я должен был среагировать первым на появление этого человека, но не успел. Я не успел его даже разглядеть как следует. Он вынырнул из ниоткуда со вскинутой рукой. Людмила вскрикнула и заслонила меня от летящей смерти. То, что это именно смерть, я тоже понял слишком поздно. Непростительно поздно. Звука выстрела никто не слышал, и, может быть, поэтому незнакомцу, тенью мелькнувшему перед моими глазами, удалось беспрепятственно скрыться. Я не мог его преследовать, поскольку Людмила, то ли потерявшая сознание, то ли уже мертвая, повисла у меня на руках.

— Женщине плохо! — крикнул кто-то рядом.

И этот крик был услышан, во всяком случае, свет зажегся почти мгновенно. В поднявшейся суматохе я осматривал Людмилу, но ни следа от пули, ни крови на ее одежде я, к счастью, не обнаружил. В сознание она так и не пришла, но пульс прощупывался, и я вздохнул с некоторым облегчением. В конце концов, этот стрелок мне мог померещиться, а Людмила просто потеряла сознание от духоты. Я подхватил ее на руки и понес к машине. Была надежда, что на свежем воздухе она очнется, но увы. Мне не оставалось ничего другого, как везти ее в больницу.

Врачи поначалу констатировали обморок, ибо никаких следов насилия на ее теле они не обнаружили. К сожалению, все усилия медиков привести Людмилу в чувство оказались бесплодными.

— Ничего не понимаю, — развел руками толстый лысый дядька в белом халате, у которого я попытался выяснить подробности после двухчасовых блужданий по больничным коридорам. — Сердце в порядке, все органы в порядке, но мы никак не можем разбудить вашу спящую красавицу. Всё это слишком похоже на летаргический сон.

— Она не умрет? — спросил я дрогнувшим голосом.

— Типун вам на язык, молодой человек, — огрызнулся врач. — Вы можете объяснить, что с ней произошло?

— Не знаю. Возможно, она испугалась. Перед нами мелькнул человек с чем-то похожим на пистолет в руке. По-моему, он даже целился в меня, но попал в нее.

— Исключено, молодой человек, на теле вашей дамы нет огнестрельных ран. Хотя испугаться она, конечно, могла. Думаю, что нам удастся вывести ее из шокового состояния, но для этого потребуется время. Летальный исход я исключаю — у нее на редкость здоровый организм.

Хоть в этом меня эскулап обнадежил. Я выдохнул с облегчением, ибо никогда бы не простил себе смерти Людмилы. Вот тебе и везунчик. Но как я мог прохлопать этого подонка?! Там, в горах, я чувствовал опасность кожей. И сам ходил по минному полю, и людей за собой водил, а здесь вдруг расслабился. Хотя следовало бы насторожиться. Две такие встречи за один день — это не случайно. Теперь я уже нисколько не сомневался, что и мой внезапный арест на ступеньках казино, и появление в моей квартире странного жреца, и внезапный обморок Людмилы — это звенья одной цепи. Вот только непонятно, кому и зачем понадобилось эту цепь ковать.

Заиграла мелодия, и я не сразу сообразил, что это всего лишь мобильник. Звонила Верочка. У этой женщины поразительная манера доставать меня в самый неподходящий момент. Вот и сейчас ей вдруг понадобилось непременно со мной повидаться. А то, что у человека именно сейчас могут быть неотложные дела, ее совершенно не касается. Между прочим, на этой женщине я едва не женился. Правда, это было довольно давно, я только что вернулся из армии, и каждая мелькающая перед глазами юбка казалась мне чудом и даром небес. К счастью, я быстро разобрался, что имею дело с особой сомнительных нравственных качеств. Хотя именно благодаря этим качествам я и остался холостым. Верочке подвернулся более обеспеченный и солидный кандидат в мужья, а я был понижен в статусе с жениха до всего лишь любовника. Вообще-то одним из самых крупных моих недостатков является то, что я так и не научился расставаться с женщинами. Людмила была права в своих ко мне претензиях. Уж с Верочкой-то я точно должен был расплеваться, и давным-давно. Никаких чувств между нами не было, ни с моей, ни с ее стороны. Просто моя знакомая любила игру до умопомрачения. И это тем более странно, что была она трезвой, расчетливой и здравомыслящей женщиной, каких еще поискать. Но вот поди ж ты. По-моему, она уже довела своего далеко не бедного мужа до нищеты и теперь откровенно нацелилась на мой карман.

Время было ночное, но Вера поставила свой «форд» у фонаря так, что обнаружил я его без труда. Я открыл дверь и присел на переднее сиденье рядом с роскошной шатенкой, впрочем, в данный момент, кажется, брюнеткой, поскольку моя давняя знакомая в очередной раз перекрасила волосы. Никакого подвоха с ее стороны я не ждал и был очень удивлен, когда в мой затылок уперся ствол пистолета. Скосив глаза, я обнаружил на заднем сиденье двух субъектов довольно мрачного вида. Лица их тонули в полумраке, поскольку Верочка выключила свет в своей машине, и помощником в данной ситуации мне служил только уличный фонарь.

— Извини, — вздохнула моя коварная подруга. — Я же предупредила тебя, что у меня проблемы.

— Карточные долги? — полюбопытствовал я, пытаясь всё-таки разглядеть своих оппонентов.

— Я проиграла двадцать пять тысяч долларов. Для меня это неподъемная сумма. Муж пришел в ярость. Так что ты моя последняя надежда.

В принципе это могло быть правдой. Мне и прежде доводилось расплачиваться с Верочкиными кредиторами, но в данном случае она явно зарвалась. Впрочем, азарт погубил уже не одного карточного игрока.

— У меня с собой только десять тысяч, но, разумеется, я готов оплатить проигрыш полностью. Только давайте обойдемся без недружественных действий. В конце концов, двадцать пять тысяч зеленых — это не та сумма, за которую можно отправить на тот свет молодого цветущего мужчину.

Однако моя блестящая речь не произвела ни малейшего впечатления на недружелюбно настроенных джентльменов с заднего сиденья — они с упорством, достойным лучшего применения, продолжали держать на прицеле мою голову.

— У них есть к тебе предложение, — сказала Верочка, рассеянно глядя в боковое окно.

Собственно, я уже догадался, что речь пойдет не о карточном долге. Дело в том, что я, кажется, узнал в одном из молчаливых кредиторов человека, стрелявшего в Людмилу в ресторанном зале.

— А что, твои попутчики немые или не знают нашего языка?

— С языком у нас всё в порядке, царевич Вадимир, — послышался за моей спиной вкрадчивый голос, который действительно звучал без акцента. — Надеюсь, мы поладим.

— Это вы стреляли в мою женщину в ресторане?

— Да. Теперь ваша спящая красавица проснется только в том случае, если вы выполните наше условие.

— И что я должен сделать? — Я попытался обернуться, но мне помешал ствол, недружелюбно ткнувший меня в висок.

— Пойди туда, не знаю куда, и принеси то, не знаю что.

Странно, но в прозвучавшем за моей спиной голосе не было и тени насмешки. Более того, человек, произносивший эти слова, сильно волновался, словно речь шла по меньшей мере о жизни и смерти.

— Любопытное предложение, — высказал я свое мнение. — Но где гарантии, что вы не блефуете?

— Если угодно, ваше высочество, мы усыпим и эту женщину. Надеюсь, в этом случае вы поверите в серьезность наших намерений.

— Вы с ума сошли! — вскрикнула Верочка. — Мы так не договаривались.

— Заткнись, — сухо посоветовали ей с заднего сиденья.

После чего в салоне воцарилось скорбное молчание. Верочка нервно барабанила наманикюренными пальчиками по рулю, а я просчитывал ситуацию. На уголовников мои новые знакомые похожи не были. Во всяком случае, деньги их не интересовали. Возможно, они были сотрудниками спецслужб, причем не обязательно наших. Был, конечно, и еще один вариант, но мне он по-прежнему казался излишне фантастичным.

— А нельзя ли конкретизировать задание?

— Увы, ваше высочество. Я сказал вам всё, что мог, и практически всё, что знаю.

— Вы знакомы со жрецом Ширгайо?

— Да.

— А с генералом Сокольским?

— Нет. У вас будет десять дней, царевич Вадимир. По истечении этого срока ваша спящая красавица умрет, и уже никто не сможет ее воскресить.

— Хорошо. Я согласен. Где мне вас искать в случае успеха?

— Мы сами вас найдем. Всего хорошего, ваше высочество.

Шантажисты покинули наконец салон «форда», и у меня появилась возможность перевести дух. Я видел их сутулые фигуры в свете уличного фонаря, однако ничего примечательного в них не обнаружил. Люди как люди. И удалялись они самым обычным прогулочным шагом. Их светлые рубашки довольно долго маячили у меня перед глазами, пока не исчезли за углом. У меня был пистолет, и при большом желании я мог бы их убить. К сожалению, их смерть не решала моих проблем.

— Почему они называли тебя царевичем? — повернулась в мою сторону Вера.

— Вероятно, потому, что мой папа был царем.

— Я так и знала, Вадим, что с тобой не всё в порядке, — в сердцах произнесла Верочка. — По твоей милости я вляпалась в дурацкую историю.

Ничего иного от старой знакомой я, признаться, и не ждал. Это любимый ее прием — сваливать с больной головы на здоровую. Прием, надо признать, безотказный, но в данном случае Вера была, кажется, не так уж и неправа. Неприятности свалились на ее голову именно по моей вине… Тем не менее просить извинения я не стал. Из педагогических соображений.

— Ты действительно проиграла им крупную сумму?

— А какие тут могут быть шутки?! — возмущенно выкрикнула Верочка, — Спасибо хоть не раздели догола.

— Ну, думаю, тебя бы это не слишком шокировало. Кстати, могла бы поставить на кон машину.

— Какую еще машину?! Тебе отлично известно, что «форд» записан на мужа, а он категорически отказался оплачивать мои долги.

— Правильно сделал. Не умеешь играть — не садись за карточный стол.

Верочкины глаза сверкнули в полумраке, и уж конечно отнюдь не любовью, а ненавистью. Всё-таки она красивая женщина. И, наверное, добилась бы в жизни успеха, если бы не пожирающая ее страсть к игре. Впрочем, она и в постели была столь же безудержна.

— Какая жалость, что я не Германн, а ты не графиня, — выдохнула наконец моя хорошая знакомая.

— Почему? — удивился я.

— Я бы тебя убила.

— Ах да, — наконец сообразил я. — Тройка, семерка, туз. Хочешь сказать, что мне помогают потусторонние силы.

— Помогают, Вадик, царевич ты наш ненаглядный. Дьявол тебе ворожит. Уж меня-то не обманешь. Я в игре не новичок.

— Кто тебя познакомил с этими людьми?

— Наташка познакомила, ведьма позорная. Сказала, что есть богатый лох, который втрескался в меня до потери пульса. Она же предложила перекинуться в картишки. А на меня как затмение нашло.

— Я тебе всегда говорил, что сексуальная распущенность до добра не доведет.

— Он говорил! Вы посмотрите на него! Скотина! Да у меня никого вообще не было, кроме тебя и мужа. Кругом сплошные импотенты, которым ничего кроме денег от женщины уже не нужно. Чтоб эти альфонсы подавились моими деньгами!

— А много у тебя было наличных?

— Тысяча долларов. Думала, проиграю, и всё. Но накатило, понимаешь, никак остановиться не могла.

— По-моему, они что-то забыли в твоей машине. Я не поленился и, перегнувшись через спинку, дотянулся до небольшого, но довольно увесистого чемоданчика. Вера смотрела на меня с нескрываемым испугом. Конечно, в чемоданчике могла быть бомба, но я решил его всё-таки открыть. И не прогадал. Чемоданчик был доверху набит зелеными купюрами.

— Это что? — спросила Верочка севшим голосом.

— Вероятно, плата за услугу.

— Но здесь же миллион по меньшей мере! Может, просто забыли?

— Здесь записка. Смирновой Вере Григорьевне. Ты у нас Смирнова?

Вера выхватила из моих рук записку и вперилась в нее глазами. Кажется, она никак не могла поверить своему счастью. Что там ни говори, а миллионы долларов у нас пока еще на дорогах не валяются. К тому же заслуг, за которые следует награждать миллионом, у Веры Смирновой не было. Вот и своего хорошего знакомого она сдала по дешевке. А тут вдруг выяснилось, что этот знакомый стоит гораздо дороже.

— Слушай, а может, на тебя и еще найдутся покупатели, более щедрые?

— Не исключено, дорогая, что ты продешевила. Мой тебе совет: не садись больше к игральному столу, ну по крайней мере до моего возвращения. Иначе можешь запросто проиграть душу.

— Это ты в переносном смысле?

— Нет, в прямом.

— Боже ты мой, — только и сумела она выговорить. — Миллион долларов за какого-то зачуханного царевича, который спал в моей постели! А почем же нынче цари?

— Царей не покупают, их убивают. Я ведь не шучу с тобой, красавица.

— Думаешь, деньги фальшивые?

— Деньги, скорее всего, настоящие. А вот игра, в которую тебе предложили сыграть, пахнет серой. Почему ты назвала Наташку ведьмой?

— А как, по-твоему, эту стерву еще называть?

— Заблудшей душой, скажем, или невинным созданием.

— Нашел невинность. А вот по части блуда ты угадал. Сколько она из тебя денег высосала?

— Не в деньгах счастье, — вздохнул я.

— Маху я в свое время дала, — солидаризировалась со мной во вздохе Вера. — Женить тебя надо было на себе. А я, дура, погналась за журавлем и упустила жар-птицу. Сейчас бы ходила в царицах.

— Значит, тебя ситуация не пугает?

— Так я давно догадалась, Вадик, что ты инопланетянин или нечто в этом роде.

— Выдумываешь.

— Клянусь. Просто не хотела сама себе в этом признаваться. Всё-таки когда спишь с инопланетянином, это действует на психику. А уж рожать от такого, как ты, и вовсе страшновато.

— Рожала бы от мужа, — рассердился я.

— Вот только этого мне и не хватало. Ты всё-таки держи меня на заметке, Вадик. В крайнем случае я согласна быть второй и даже третьей женой султана.

— Султанат не выдержит троих, — гордо ответил я и покинул машину претендентки на царскую милость.

Веркины откровения меня расстроили и озадачили. Конечно, она шутила по поводу моего инопланетного статуса. Но, как известно, в каждой шутке есть доля истины: А уж в шутках мадам Смирновой и подавно. Оценивая задним умом ситуацию, я пришел к выводу, что Вера всегда относилась ко мне настороженно. Не знаю, может, у меня разыгралось воображение, но сейчас мне казалось, что она не вышла за меня замуж просто потому, что чего-то испугалась. И в этом испуге призналась себе только сейчас, да и то не до конца.

Из всех женщин, когда-либо встречавшихся на моем пути, самой непонятной для меня была именно Наташка. Прежде я полагал, что это из-за разницы в возрасте. Всё-таки она была моложе меня на десять лет и принадлежала совсем к другому поколению. Мне она нравилась как раз тем, что не строила на мой счет никаких планов. Деньги, впрочем, брала охотно и не стеснялась при случае попросить, но всё это в пределах разумного. Наши отношения не были обременительны ни для моей свободы, ни для моего кармана. Красавицей я бы ее не назвал, но в ней, безусловно, было нечто, притягивающее мужские взоры. Очень может быть, что Вера, назвав ее ведьмой, не слишком погрешила против истины. Вообще, в Наталье угадывалась опытность, которую в ее девятнадцатилетнем возрасте приобрести вроде бы невозможно. Другое дело, что осознал я это только в минуту роковую, когда жареный петух в задницу клюнул. И в эту роковую минуту я понял также, что связь Наташки с шантажистами не была случайной. И что весь год она тем и занималась, что изучала меня, пристально и со знанием дела. Видимо, она углядела во мне нечто такое, что позволило ей дать добро на проведение тщательно спланированной операции. Странно только, что действовала она через Веру, в конце концов могла бы просто пригласить на свидание. Ну, хотя бы в ту квартирку, которую я купил для бедной студентки, даже не подозревая в тот момент, какую змею пригрел на груди.

У меня был телефон Сокольского, и я решил на всякий случай ему позвонить. Меня, собственно, интересовало два вопроса — знаком ли он с Сергеем Васильевичем и что знает о специальных средствах, способных парализовать человека на расстоянии. Я всё еще не хотел верить в магическую дребедень и подозревал, что просто запутался в паутине, которую соткали земные спецслужбы. Хотя на кой черт земным разведкам понадобился Вадим Чарнота? О себе я точно знал, что никакой эксклюзивной информацией не обладаю, ни к каким секретным разработкам доступа не имею, а потому поделиться ничем существенным с любопытными людьми не могу.

— Станислав Андреевич, вы, случайно, не знаете, где находится то, не знаю что?

Я ждал, что меня сейчас пошлют туда, все знают куда, но на том конце провода задумчиво молчали. И только после почти минутной паузы последовал наконец вопрос:

— Вы добровольно согласились сотрудничать с этими существами?

— Нет, меня шантажировали.

— Людмила, — сразу же догадался Сокольский.

— А вы уже в курсе?

— Разумеется. Я же вам говорил, что мы следим за каждым вашим шагом.

— И что вы думаете о состоянии Людмилы?

— Пока ничего утешительного я вам сказать не могу, но мы собрали вокруг пострадавшей всех светил медицины и ждем, что они нам подбросят гипотезу.

— Сергея Васильевича прислали ко мне вы?

— А кто он такой?

— Жрец храма Йопитера на острове Буяне. Меня он называл царевичем и атлантом, как вам это понравится? Он предлагал мне сотрудничество, но я отказался.

— Напрасно, — досадливо крякнули на том конце провода. — Вам надо было сразу поставить меня в известность о визите этого человека.

— Проблема в том, Станислав Андреевич, что я вам не доверяю, а старичка я посчитал сумасшедшим.

— А вы в курсе, Вадим, что ваш дед искал Атлантиду?

— Так ее все ищут, Станислав Андреевич, и уже довольно давно.

— Проблема в том, что ваш дед ее, кажется, нашел. И нашел, очень может быть, на нашу голову, Вадимир Всеволодович.

— Если верить одному моему знакомому жрецу, то я не Всеволодович, а Аталавович. Во всяком случае, папу моего звали Аталавом. А вам не кажется в этой связи, Станислав Андреевич, что слово «Атлантида» переводится как «Земля отцов». «Ата» — это ведь отец. А «лэнд» — это страна. То есть все эти века, начиная с Платона, мы ищем вчерашний день.

— Интересная гипотеза. А куда вы сейчас направляетесь?

— К одной знакомой ведьме.

— К Наталье, — мгновенно догадался Сокольский. — Мой вам совет, держитесь настороже.

— А что, у вас есть о ней негативная информация?

— Да как вам сказать… — на том конце провода возникла пауза. — Раньше про таких говорили — одержима бесом.

— Вот уж не думал, что имею дело с инквизитором, — обиделся я. — Вы бы еще про «Молот ведьм» вспомнили.

На этом наш с Сокольским разговор прервался.

«Молот ведьм», — кто не в курсе — это инструкция, созданная свихнувшимися на борьбе с нечистой силой монахами. Любопытнейший документ человеческого невежества, жестокости и откровенного маразма. Тем не менее, руководствуясь этим бредом сумасшедших, в Европе уничтожили десятки тысяч молодых и красивых женщин. Их обвиняли в связях с дьяволом, пытали, а потом сжигали на кострах. Красота являлась поводом для подозрений в связях с дьяволом, ибо шибко просвещенные монахи считали дьявола большим поклонником женских прелестей. Россию эта эпидемия маразма обошла стороной, но это, разумеется, не означает, что мы свободны от суеверий самого паскудного толка. Что еще раз подтвердил достойный представитель наших далеко не безгрешных специальных служб.

Наталья жила в панельном доме на пятом этаже. Дом был построен в эпоху исторического материализма для рядовых граждан, а потому лифт в нем предусмотрен не был. Я, разумеется, мог бы купить своей пассии квартиру и в более престижном доме, но в данном случае это был ее выбор. И я, честно говоря, не совсем понял, чем она руководствовалась, выбирая себе жилье. Возможно, врожденной скромностью. Свойство весьма похвальное в девушке, достойное восхищения и поощрения.

Когда живешь на пятом этаже в панельном доме без лифта, то любовников следует заводить молодых и на ногу шустрых. У людей зрелых желание пообщаться с юной дивой может неожиданно иссякнуть где-нибудь в районе третьего-четвертого этажа, а появившаяся одышка сильно осложнит выяснение отношений.

Я человек далеко не старый, но и мне подъем в Наташкину квартиру не доставил удовольствия. Тем более что в подъезде не было света и передвигаться по лестнице приходилось практически на ощупь. Очень может быть, что за последнее время меня избаловали комфортом в дорогих отелях и ресторанах, но, стукнувшись пару раз коленом обо что-то твердое, я впал в минорное настроение. Звонок за Наташкиной дверью сыграл бодрый марш, но никакого отклика не последовало. Перспектива проделать обратный путь в полной темноте меня не вдохновляла, и поэтому я с досады пнул дверь ногой. К моему удивлению, дверь открылась. Вообще-то моя знакомая не страдала рассеянностью. Склероз в силу юного возраста ей вроде бы тоже не грозил. Тем не менее она почему-то не воспользовалась замком, который находился, между прочим, в полной исправности. Я, недолго думая, вошел в квартиру и остановился у порога, пытаясь нашарить выключатель, который располагался справа от двери. Выключатель я почему-то не обнаружил, зато дверь захлопнулась, и за моей спиной щелкнул замок… Мне это показалось странным. Насколько я помнил, у Наташки был самый обычный замок, запиравшийся и изнутри, и снаружи только с помощью ключа. Я сам врезал его в дверь и вместо благодарности получил от своей знакомой набор нелицеприятных замечаний, поскольку ключ довольно туго проворачивался в замке, создавая хозяйке массу неудобств.

Я попытался открыть дверь, но не тут-то было. Мне не удалось обнаружить не только замка, но и двери. Последнее обстоятельство меня удивило и расстроило больше всего. Ситуация становилась критической. Вообще-то, чтобы заблудиться в двухкомнатной квартире, даже в полной темноте, это надо очень и очень постараться. Тем не менее я заблудился. Сказать, что я здорово испугался, не могу, но кое-какое беспокойство почувствовал. Самым умным, наверное, было попросту окликнуть Наташку, но мне отчего-то не хотелось этого делать. Показалось, что в квартире кто-то есть. Впрочем, я не был уверен, что нахожусь в квартире. В конце концов, нормальное жилое помещение предполагает наличие не только дверей, но и окон, а здесь ничего подобного не наблюдалось. Дабы окончательно не потерять ориентировку в полной темноте, я на всякий случай опирался рукой о стену. По моим расчетам, я сделал уже по меньшей мере полсотни шагов, что само по себе было более чем странно. Квартира в пятиэтажном панельном доме — это вам не хоромы. Я давно уже должен был стукнуться лбом о стену, налететь на стул, на диван, на шкаф, словом, на нечто, что меня непременно остановило бы в моем продвижении к свету. А свет впереди, кажется, всё-таки забрезжил.

Я ускорил шаги и наткнулся наконец на препятствие. Более того, сумел разглядеть ложе, которое внезапно оказалось на моем пути. В старомодном сооружении под балдахином лежал человек. К сожалению, я не мог определить, мужчина это или женщина, поскольку проникающего в помещение света было для этого явно недостаточно. Можно было, конечно, пустить в ход руки, но я не торопился. У меня появилось подозрение, что человек этот мертв. Но прежде чем я окончательно утвердился в своем мнении, за моей спиной послышались громкие голоса, а потом вдруг неожиданно стало светло, так что я невольно зажмурил глаза.

Меня окружили странные люди, в руках у которых были допотопные светильники, достаточно яркие, чтобы заставить зажмуриться человека, долгое время пребывавшего в полной темноте, но всё-таки недостаточные для того, чтобы рассеять тьму в помещении. Во всяком случае, что там таится по углам, я не видел, зато хорошо рассмотрел человека, лежащего на окровавленном ложе в пугающей неподвижности. Это был Сергей Васильевич. Тот самый жрец Ширгайо, который посетил меня минувшей ночью.

Сказать, что я был потрясен, значит ничего не сказать. Я был сбит с толку. Менее всего я ожидал увидеть в Наташкиной квартире странного старичка, у которого были какие-то планы на мой счет. Впрочем, помещение, где я сейчас находился, мало походило на двухкомнатную квартиру. Пожалуй, это был замок или что-то в этом роде. И окружающие меня люди не были здесь инородным явлением, скорее уж таковым можно было с полным правом назвать меня.

— Он убил Ширгайо! — разорвал наступившую было неестественную тишину чей-то хриплый голос. — У него руки по локоть в крови.

Последнее было правдой, я действительно испачкался, когда прикоснулся к ложу. И кровавые пятна на моей рубахе были красноречивым подтверждением моей причастности к страшному преступлению. Наверное, я должен был что-то говорить, в чем-то оправдываться, но ситуация казалась мне настолько абсурдной, что никакие доводы в свою защиту не приходили мне на ум. Меня схватили, скрутили руки за спиной и потащили куда-то вниз по лестнице, еще более крутой и неудобной, чем та, по которой я поднялся на пятый этаж панельного дома.

Видимо, меня бросили в тюрьму. Впрочем, разглядеть место, в котором я неожиданно для себя оказался, я не успел: массивная дверь за моей спиной захлопнулась, и всё вокруг вновь погрузилось в полную и непроглядную тьму. Хотя нет, сквозь узкое оконце, расположенное под потолком моей камеры, пробивался очень слабый свет ночного светила, находящегося к тому же на ущербе. От нечего делать я обошел отведенное мне помещение и убедился в надежности его каменных стен. После чего мне не оставалось ничего другого, как присесть на брошенную в углу охапку соломы и предаться размышлениям.

Удобнее всего было бы посчитать случившееся со мной досадное происшествие просто сном. К сожалению, кошмар затягивался и заимел тенденцию стать реальностью. Отправляясь к Наташке, я был готов к неожиданностям, но к неожиданностям иного порядка. Мне казалось, что мной заинтересовались, и скорее всего по ошибке, какие-то наши земные службы, а вот на тюремную камеру в средневековом замке я не рассчитывал. Между тем мои тюремщики были вооружены мечами. Это я успел заметить, несмотря на абсурдность ситуации и свою вполне понятную растерянность. Практически всех их украшали бороды. Что же касается одеяния, то более всего они походили на затянутых в кожу рокеров. Обилие всяческих металлических прибамбасов на штанах и куртках сразу бросалось в глаза. Хотя в данном случае они, скорее всего, имели не столько прикладной, сколько защитный характер и были аналогом стальных доспехов более поздних времен. Я, между прочим, и сам носил бронежилет, а потому могу понять людей, озабоченных проблемами собственной безопасности. А не мог понять я как раз другого: каким образом я оказался в этом месте в самый неподходящий момент? И кого, собственно, в этом винить? Или мне просто на роду написано попадать в разного рода дурацкие ситуации?

Конечно, проще всего было бы считать себя сумасшедшим или обкуренным, но ведь прежде я не был склонен к психическим расстройствам и наркоту никогда не употреблял. С чего это вдруг у меня начались глюки? Сколько я ни напрягал свои извилины, прозрение на меня так и не снизошло. В итоге я махнул на всё рукой и решил хотя бы выспаться, ибо никакого выхода из создавшейся ситуации я просто не видел.

Не думаю, что мой сон был слишком продолжительным, и ручаюсь за то, что он был беспокойным. А проснулся я от лязга засовов и скрипа дверей. В этот раз я довольно быстро обрел себя и встретил своих тюремщиков с обворожительной улыбкой на сахарных устах. К сожалению, моя благожелательность не была оценена по достоинству. Меня довольно грубо подняли с соломы и, не дав пошевелить затекшими за ночь связанными руками, толкнули к выходу. Судя по всему, на дворе был белый день, но здесь, в подвале, царил полумрак. Мне ничего не оставалось, как задумчиво щуриться на толстенные каменные стены, пока мои провожатые вели меня по бесчисленным замковым переходам. Сооружение было капитальным! Во всяком случае, моя попытка запомнить бесчисленные повороты закончилась провалом. Зато я сумел сосчитать количество ступенек на лестнице, которая вывела меня на свет божий. Впрочем, в огромном дворе мы задержались ненадолго. Я даже не понял, зачем меня сюда привели, но успел заметить, что жизнь в замке кипит и обитают в нем не только рокеры, но и обычные люди, одетые чуть почище наших бомжей. Наверное, слуги какого-нибудь средневекового барона, к которому я и угодил в плен. Посреди двора возвышался помост, похоже сооруженный для здешних эстрадников, в Средние века, если мне не изменяет память, они назывались менестрелями.

— У вас что, сегодня намечается концерт? — вежливо спросил я своих конвоиров.

— Топай, — грубо толкнули меня в спину. — Плаха тебе не грозит. За убийство верховного жреца у нас сажают на кол.

Это называется — утешил и обнадежил. И что за нравы такие драконовские! То ли дело у нас — гуманизм, просвещение, прогресс. Бывают, конечно, издержки, но ведь не на государственном же уровне! Прямо сплошной моветон и никакого политеса.

— Я случайно не в храме Йопитера нахожусь? — попробовал я продолжить светскую беседу.

— А то где ж еще, — хмыкнул мой заросший щетиной страж.

— На острове Буяне?

— Ну.

— Спасибо за информацию.

И было за что благодарить. Если это сон, то следует признать, что протекает он в солидных декорациях, развеять которые по ветру будет непросто даже титану. А я, между прочим, не титан. Я всего лишь атлант, если верить покойному Ширгайо. Но очень может быть, что в этом мире мое звание чего-нибудь да стоит, возможно, даже сулит привилегии, не исключены также и льготы. Правда, я не знал, входит ли в число этих льгот и привилегий право на убийство верховного жреца. Но, судя по всему, мне предстояло очень скоро это узнать.

Меня ввели в помещение довольно приличных размеров. Видимо, этот зал был связан с какими-то древними культами. Он был весь изрисован загадочными знаками. Я добросовестно обшарил глазами пол, стены, потолок и пришел к выводу, что многие из этих знаков мне знакомы. В частности, здесь были звезды, пятиконечные и шестиконечные, а также кресты, простые и солярные. Причем всё это было разбросано без всякого порядка, особенно меня шокировало, что красная пятиконечная звезда соседствует здесь с крестом, а звезда Давида с полумесяцем.

Я попробовал было обратиться за разъяснениями к своим конвоирам, но очень скоро убедился, что эти невежественные ребята не обладают обширными познаниями в данной области. Более того, священные знаки повергают их в страх и трепет. И двигаются они по этому залу буквально на полусогнутых. Зато вышедшая к нам навстречу из-за колонн троица в белоснежных одеждах ступала по блистающему мраморному полу с уверенностью людей, твердо осознающих всю меру своих властных полномочий. Я решил, что это жрецы, и, думаю, не ошибся. Мои конвоиры тут же пали ниц, потянув за собой стягивающие мои руки веревки, так что и мне поневоле пришлось согнуться в поклоне. Жрецы, по всей видимости, были немолоды. Седые волосы на голове и длинные бороды были почти столь же белоснежны, как одежды. (Из чего я, между прочим, заключил, что эта седина, скорее всего, искусственного происхождения.)