Частный детектив Ярослав Кузнецов, известный под оперативным псевдонимом Ярила, с тяжким, исходящим из самого нутра вздохом оглядел обшарпанные стены офиса и перевел глаза на монитор. Увы, компьютер ничем его не порадовал, ибо хранящаяся там информация не представляла особого интереса. Дела сыскной конторы шли не то что плохо, а просто из рук вон. Клиенты упрямо игнорировали даровитого сыщика, доверяя разрешение своих проблем то правоохранительным органам, то вообще черт знает кому. Возникшая критическая ситуация грозила полным и окончательным разорением, закрытием агентства и безработицей владельцу и единственному сотруднику. Вступая на стезю частного сыска, после того как его вышибли с третьего курса юридического института, Ярослав никак не предполагал, что его авантюра закончится столь плачевно. Создавалось впечатление, что и воры у нас перевелись, и мужья перестали изменять своим женам. Пресса, как электронная, так и печатная, утверждала обратное, пугая и без того встревоженного обывателя валом преступности, захлестнувшим страну, но Кузнецов не верил уже никому, в том числе и журналистам. Эти всегда готовы раздуть из мухи слона, тем более что последнего можно продать дороже.

Шум у входной двери заставил детектива потянуться к курительной трубке, но, увы, ему и в этот раз не повезло. В помещение вошел не клиент с туго набитым бумажником, а всего лишь Аполлон Кравчинский, незадачливый литератор и старый, еще со школьных времен друг Ярослава. Подозревать Аполлошу в материальном достатке — непроходимая глупость, ибо непризнанный гений перебивался случайными заработками да пособием, нерегулярно получаемым от прижимистых родителей, похоже, уже махнувших рукой на свое непутевое чадо. Во всяком случае, они заметно сократили субсидирование в расчете, что сия радикальная мера заставит неразумного поэта взяться за ум. Кравчинский горел желанием оправдать надежды родителей и удовлетворить собственные неуемные амбиции, но пока ему везло еще меньше, чем сыщику. И стихи его не печатали, и написанный в горячке роман не вызвал интереса у издателей. По мнению Кузнецова, лучшей участи эта постмодернистская чушь и не заслуживала. И вообще: хочешь заработать, пиши детективы. Кравчинский после недолгого размышления правоту старого друга признал, но, к сожалению, пока что никак не мог подобрать подходящего сюжета и возлагал все надежды на Ярослава, которого претензии литератора, да еще в столь критический момент, раздражали не на шутку.

— Нет у меня для тебя сюжета, — огрызнулся в сторону гостя расстроенный хозяин. — Можешь ты это понять?

— Ну а воспоминания о славном боевом прошлом? — вопросительно посмотрев на приятеля, поинтересовался Кравчинский, присаживаясь к столу.

Славное боевое прошлое у Ярилы имелось, но вот вспоминать он о нем не любил, хотя и не считал проведенное в горах время потерянным. Все-таки кое-какого жизненного опыта он там поднабрался. Но делиться этим опытом с Аполлошей, благоразумно откосившим от армии по причине то ли плоскостопия, толи воспаления хитрости, он не собирался. Приятеля Ярослав не осуждал, ибо полагал, что наша доблестная армия ничего не потеряла в лице Кравчинского, и чем меньше в ней будет таких, с позволения сказать, пацифистов, тем крепче станут ее ряды. Аполлоша успел окончить институт, правда, почему-то строительный, и считал, что время его триумфа уже не за горами.

Появление заполошного Ходулина, Коляна или Коляша по дворовой кличке, прервало вспыхнувшую в офисе дискуссию о смысле бытия. Колян был профессиональным шалопаем, не склонным к философскому осмыслению действительности и занятым по большей части поисками земных радостей вроде банки пива в жаркий день или раскованной девахи в ночную пору. На потуги своих приятелей добиться успеха на избранных поприщах он смотрел иронически, уверяя, что ничего путного из этого все равно не выйдет, а нагрянувшая старость беспощадно отомстит честолюбцам за бесцельно растраченные молодые годы. Впрочем, вся собравшаяся в офисе троица не перешагнула еще рубеж семидесятипятилетия на троих и о старости могла рассуждать только гипотетически.

— Выручай, Ярила! — выдохнул в изнеможении Ходулин и зашарил глазами по столу в поисках спиртного.

Однако Кузнецов ни водки, ни пива в офисе не держал из принципа, ну и за тем, чтобы не приваживать к рабочему месту склонных к неуемному потреблению горячительных напитков приятелей, которые запросто могли превратить солидное детективное агентство в забегаловку.

— Бог подаст, — усмехнулся Кузнецов, глядя на страдающего с похмелья гостя без всякого сочувствия.

— Я не про водку. — Ходулин тяжело рухнул на стул. — Нуждаюсь в помощи профессионала.

— Обокрали, что ли? — удивился Кравчинский, мучительно соображая, что же такого ценного могли взять воры у не склонного к пошлому накопительству Коляна.

— Обокрали, — со вздохом подтвердил Ходулин, — только не меня, а родную тетю, которой я обязан буквально всем.

— Подожди, — нахмурился Кузнецов. — Это какая же тетя?

— Деревенская, естественно. Можешь себе представить: за неделю у нее увели целых два самогонных аппарата. Старушка в слезах, я в панике. В смысле— исхожу сочувствием. Не откажи, детектив, в помощи. Найди и покарай супостата и аспида.

Кузнецов разочарованно откинулся на спинку стула. Возникшая было надежда поучаствовать в расследовании серьезного дела растаяла в дымке раскуренной снобом Аполлошей толстенной сигары. Сам Ярослав не курил, а трубку на столе держал как атрибут профессии, справедливо полагая, что детектив без курительной трубки, как поэт без музы, обойтись не сможет.

— Зря ты так легкомысленно к этому относишься, — укорил детектива Ходулин. — Для моей бедной тетки самогонный аппарат — это как «мерседес» для банкира. Да что там «мерс» — сейф с деньгами. В деревне без самогона нельзя — ходовая валюта.

— Не лишено, — задумчиво произнес Кравчинский. — Самогоноварение — безусловное зло. Однако, принимая во внимание тяжелое материальное положение владелицы подпольного заводика, суд наверняка проявит к ней снисхождение.

— Ты соображай, что городишь, рифмоплет недоделанный, — обиделся Колян. — Какой еще суд? Тетка моя — честнейший человек. И бескорыстнейший. Когда я из армии вернулся в одном камуфляже, она мне пятнадцать тысяч прислала. Для жлобов деньги, конечно, небольшие, но для меня они стали даром небес. Не могу же я свою благодетельницу бросить в трудный час.

— Неблагодарность —тяжкий грех, — охотно подтвердил Аполлон и с любопытством воззрился на Кузнецова.

Детектив Коляновой тетке безусловно сочувствовал. Один самогонный аппарат, это еще куда ни шло, но украсть два за неделю — явный перебор. Другое дело, что столь мелкое происшествие его как профессионала не вдохновляло. К тому же велики были шансы оконфузиться. Житель он городской, далекий от забот бывших колхозников, а деревня, что там ни говори, место весьма и весьма специфическое, со своими взаимоотношениями, во многом непонятными пришлым людям.

— Ну не найдешь и не найдешь, — утешил приятеля Колян. — В конце концов, тетка новый закажет местным умельцам. Тут ведь важно другое — частный детектив из губернской столицы приехал! Шутка сказать, такая «крыша» у старушки. Голову даю на отсечение, нам эти аппараты искать не придется, их подкинут на крыльцо просто от испуга. А главное — племянник проявил заботу, бросился по первому же зову тетке на помощь. Привез лучшего специалиста.

— Так уж и лучшего? — смутился Кузнецов.

— А кто там разбираться будет — лучший ты или худший, — махнул рукой Колян. — Реклама — двигатель торговли. Лиха беда начало. Найдешь самогонный аппарат в деревне, глядишь, и в городе к тебе клиент повалит. Тоже, брат, добрые дела в небесной канцелярии без поощрения не остаются.

— Ты только небесную канцелярию сюда не приплетай, — осадил Ярослав расходившегося Коляна. — Не тот повод.

— Парного молока попьем, — продолжал соблазнять Ходулин. — У тетки корова есть и коза. Это же природа! Речка в двух шагах. Хлопнул молочка, вышел на бережок, а там белые лебедушки плывут по голубой глади в чем мама родила.

— Я про лебедей не понял, — честно признался Аполлон Кравчинский. — Они ощипанные, что ли?

— Это метафора, — пояснил Ярослав поэту. — Он телок имел в виду.

— Да что телки, — вошел в раж Колян, — коровища! Вымя — во! По ведру молока дают.

— У кого вымя? — ахнул окончательно сбитый с толку литератор. — Ты построже с метафорами, Коленька, пока у меня мозги окончательно не скисли. Мы о ком речь ведем — о лебедушках или о телках?

— А тебе какая разница? — огрызнулся Ходулин. — Говорю же — лепота!

За лепотой решили ехать на стареньком рыдване Аполлона Кравчинского, подаренного ему предками по случаю окончания института. Рыдван официально именовался «Ладой», но, если и слыл когда-то объектом вожделения отечественных автолюбителей, то очень и очень давно. По прикидкам Кузнецова, автомобиль, прежде чем попасть Аполлоше под задницу, лет этак двадцать бороздил наши непроходимые дороги и сильно за это время потерял как во внешнем виде, так и во внутреннем содержании. Обнадеживало путешественников только то, что путь, который развалюхе предстояло проделать, не превышал ста километров. Сущие пустяки для нашей необъятной родины.

— А дороги? — с сомнением покачал головой Аполлон.—Дороги там есть?

— Есть направление, — твердо сказал Колян. — Не бойся, пацифист, прорвемся!

«Лада» нехотя тронулась с места, обдав рассеянно бредущего мимо бедолагу клубами черного, как сажа, дыма. Уцелел ли прохожий после газовой атаки, Ярослав не успел зафиксировать, поскольку поспешно закрыл окно, испуганный вздорным проявлением «ладушкиного» характера. Ехал детектив в деревню без большой охоты. Но, с другой стороны, в городе ему делать было абсолютно нечего. Работы не предвиделось, денег тоже, с подругой он разругался вдребезги, без всякой надежды на примирение. Оставалось уповать на ходулинских лебедушек да призывать на помощь мудрые изречения предков: «кривая вывезет» и «смелость города берет». Ну а если города берем, то и в деревне, надо полагать, не оплошаем.

Асфальт закончился через тридцать километров, бодро проделанных «Ладой» за каких-нибудь сорок минут. Дальше, как и обещал Колян, началось «направление». Сначала Ярослав от души порадовался, что в области вот уже на протяжении двух недель не было дождя, однако по прошествии пяти минут он эту радость сдал в архив. Пылища поднялась такая, что буквально в десяти шагах ничего не было видно.

— Заблудимся. — Сидевший за рулем Аполлон с сомнением покачал головой. — С тебя, штурман хренов, будет спрос.

— Рули, водила, — бодро отозвался Ходулин. — Курс: зюйд-вест.

Следующие полтора часа безумного путешествия прошли в пыли, похрюкиваниях несчастной «Лады», вздохах Ярослава, стонах пекущегося о собственности Аполлона и бодрых покрикиваниях Коляна. По прикидкам Кузнецова добрую половину пути они уже проделали, однако ухабистая дорога способна довести даже выдержанного человека до белого каления. Скопившееся за время путешествия раздражение начало уже было выплескиваться наружу, но Ярослава опередил радиатор «Лады», закипевший очень к месту.

— Приехали, — скорбно резюмировал Аполлоша, останавливая притомившуюся красавицу, обиженную хамским обращением.

— Ничего, — бодро отозвался Колян. — Постоит — остынет.

— Воду ищи, — прикрикнул на него Кравчинский.—Любишь кататься, люби и саночки возить.

Ярослав, потирая затекшую спину, кряхтя выбрался из машины. Поднятая тысячелетняя пыль обрела тенденцию к оседанию. Ветра не было. Жара стояла невыносимая. Кругом расстилалась непотревоженная человеческой ногой равнина, поросшая пожухшей от зноя травой. Ни голубой тебе глади, ни ощипанных лебедушек. Коровы, правда, были, целое стадо, но пастуха при них не наблюдалось. Не у кого спросить, есть ли в округе водица и как до нее добраться.

— Может, подоить? — спросил у водителя штурман Коляша, с сомнением оглядывая ближайшее вымя.

— Придурок, — со стоном отозвался утомленный дорогой и людской несообразительностью поэт.

— Зато — лепота! — ехидно заметил Ярослав и уверенно направился к багажнику, где по его расчетам находилась канистра с водой.

— Не тронь! — Колян аж подпрыгнул. — Это же пиво, детектив.

Черт бы побрал этого Ходулина! Принюхавшись к содержимому канистры, Ярослав без труда убедился, что оболтус прав. А ведь ему русским языком говорили, чтобы запасся водой. Водой, а не пивом.

— Заливай, — безжалостно скомандовал Ярослав. — Не подыхать же здесь в степи.

— Не позволю, — заорал Ходулин. — Чтоб она захлебнулась, эта «Лада». А пиво — это подарок тетке. Не лишайте старушку последней радости, мужики!

Кравчинский, собравшийся было напоить пивом задохнувшуюся от быстрого бега колымагу, остановился и даже приложился к пенящемуся напитку. Будучи гуманистом, по природе и по воспитанию, он не счел возможным губить ценный продукт, предназначенный все-таки для человеческой глотки, а не для бездушного радиатора, которому в принципе все равно, что потреблять.

— Ну и черт с вами, — в сердцах крикнул Ярослав. — Ищите воду сами.

— И найдем, — твердо заверил Колян. — Не может быть, чтобы коровы весь день жарились на солнце. Должен быть где-то здесь водопой. Помяните мое слово.

Ярослав, усевшись на заднее сиденье «Лады», распахнул дверцу и надвинул на глаза кепку с длинным козырьком, демонстрируя тем самым полное равнодушие к заботам осрамившихся приятелей. Ничего, пусть порыскают по степи, в следующий раз будут умнее.

Он задремал, сморенный жарой и непредвиденными обстоятельствами, а проснулся от воплей Коляна, несущихся чуть ли не из середины коровьего стада. Похоже, этот придурок решил все-таки подоить зазевавшуюся буренку, а та его приласкала копытом. Детектив открыл глаза и бросил рассеянный взгляд на приближающихся в быстром темпе Ходулина и Кравчинского. Аполлоша тащил ведро и, судя по тому, как его изгибало дугой, ведро было не пустым. Колян потрясал над головой не то прутом, не то палкой и вопил во всю мощь своих легких:

— Не позволю.

Парочка была чем-то сильно взволнована и не сумела на первых порах внятно объяснить причину, вызвавшую столь бурные эмоции. Далеко не сразу, но Кузнецов все-таки уразумел, что дело тут вовсе не в корове, а в каких-то нехороших дядях, запустивших в Ходулина палкой.

— Да не палкой, а стрелой, — надрывался Колян. — Он меня к березе пришпилил, гад. Можно сказать, в сантиметре от сердца прошла. Я этого монгола из-под земли достану. Я его по уши в землю вобью, вместе с коньком-горбунком.

— Какой монгол? Какой конек-горбунок? — Ярослав равнодушно зевнул. — Ты что, на солнце перегрелся?

Нечуткость приятеля привела Ходулина в неистовство, и он долго сыпал ругательствами, особенно часто при этом упоминая ООН, чем окончательно запутал все дело. Какое отношение имеет эта во всех отношениях почтенная организация к происшествию на дороге, уразуметь было трудно, да Ярослав и не пытался, зная взбалмошный характер своего приятеля, не способного ни единого дня прожить без скандала, драки или еще какого-нибудь подобного дурацкого приключения.

— Воду добыли? — спросил детектив у очумевшего от впечатлений и ходулинских воплей поэта.

— Да, — ответил Аполлоша, обретя наконец дар речи, и направился к радиатору. — Слышишь, Колян, а может, это пастух был?

— Какой пастух?! Я же его как тебя видел — вылитый монголо-татарин или татаро-монголин! Вылитый! Развернулся в седле, гад, и саданул в меня из лука.

Ярослав взял из рук Ходулина оперенную стрелу и принялся ее рассматривать. Надо признать, стрела была сработана на совесть и вполне могла послужить в умелых руках орудием убийства. Во всяком случае, детектив едва не поранил пальцы об острое жало.

— А почему пастух не может быть монголом? — спокойно поинтересовался Кузнецов у расходившегося Коляна.

— Монголом может, а монголо-татарином нет. Ярослав выразительно покрутил пальцем у виска, намекая на умственное расстройство приятеля. Аполлоша сочувственно вздохнул, но от порочащих Ходулина жестов воздержался. Конечно, лук и стрелы по нынешним временам не самое ходовое оружие среди деревенских пролетариев, к коим, безусловно, следует отнести пастухов. На месте этого «монгола» Ярослав просто запустил бы булыжником в горожанина, полезшего без разрешения к коровьему вымени.

— Не лез я к коровам, — угрюмо отозвался слегка успокоившийся Колян. — На что они мне сдались. Здесь озерцо поблизости. Воды хоть залейся. Вон за тем березовым колком. А этот вылетел как черт из табакерки — в кольчуге и со щитом. Ты мне объясни, умник, зачем пастуху кольчуга?

Вопрос был задан по существу. Хотя Ярослав Ходулину ни на грош не поверил — у страха, как известно, глаза велики. С другой стороны, деревенский пролетариат ныне обеднел, а порох подорожал, так что не исключена массовая деградация местного населения. Очень может быть, что они не только охотятся с луком и стрелами, но и сохой землю пашут.

— Я кольчуги не заметил,—сказал Аполлон, усаживаясь за руль своей лайбы, — но всадник был, за это я ручаюсь. И стрелой он в Коляна действительно запустил. А потом бодренько порысил по равнине. Может, киношники чудят? А то сейчас новая мода появилась: понаделают лат из пластика и дубасят друг друга деревянными мечами. Исторической реконструкцией все это называется.

— Ну а я-то тут при чем? — возмутился Колян. — Зачем мирного обывателя в свои дурацкие игры впутывать? Я же на волосок от смерти был.

— Про волосок — это ты преувеличиваешь, — возразил Аполлоша. — Стрела в метре от тебя пролетела и действительно воткнулась в березу.

Ярослав препирательства друзей уже не слушал. Скорее всего Кравчинский прав: либо киношники, либо заигравшиеся придурки. Детективу Кузнецову нет дела ни до тех, ни до других. Его впереди ждет великое деяние, достойное занесения в анналы зачуханной деревеньки — поиски самогонного аппарата. И связался же Ярослав на свою голову с олухами царя небесного! Монголо-татарин на Среднерусской равнине! Куда наше замечательное правительство смотрит и почему молчит Организация Объединенных Наций?! Очень может быть, что Колян Ходулин прав в своих к ним нецензурных претензиях.

Между прочим, деревенька оказалась не такой уж зачуханной. На первый, хотя и беглый, но придирчивый взгляд здесь было никак не менее трехсот добротных деревянных домов, обнесенных кулацкими заборами. Народ по главной деревенской улице бродил ядреный с лукавым прищуром совсем не монгольских глаз. Прибывшая из города «Лада» если и вызвала переполох, то только среди местных собак, которые сочли своим долгом облаять пришельцев.

Аполлон лихо остановил запыленную машину у закрытых ворот деревенской усадьбы и нажал на клаксон. Особнячок у ходулинской тетки, к слову, был далеко не последним в деревне. Солидное сооружение из толстенных бревен, плотненько подогнанных друг к другу. Сигнал «Лады» был услышан, калитка заскрипела и перед слегка растерявшимися от новых впечатлений путешественниками предстала дебелая женщина, которую записывать в старушки было явно рановато. Если ей и перевалило за сорок, то самую малость. Колян полез к тетке с объятиями. Собравшийся вокруг машины деревенский народ смотрел на разыгравшуюся сцену с умилением. Впрочем, нельзя сказать, что толпа любопытствующих была уж слишком большой. Разве что человек тридцать почтили своим вниманием гостей, причем половину собравшихся составляли ребятишки.

— Вот, тетя Фрося, — сделал широкий жест в сторону своих приятелей Ходулин, — как и обещал: лучший детектив всех времен и народов Ярослав Кузнецов. Между прочим, орденоносец. Выдающийся отечественный пиит и писатель Аполлон Кравчинский, будущий нобелевский лауреат. Прошу любить и жаловать. Аппарат найдем в рекордно короткие сроки и все подробно опишем как в местной, так и в центральной прессе. Частная собственность у нас сейчас под надежной защитой. В этом ни у кого не должно быть сомнений.

Блистательный спич Коляна Ходулина был выслушан деревенскими жителями со вниманием и одобрен аплодисментами, которые оратор счел бурными и продолжительными, а Ярослав — издевательскими. По наблюдениям детектива, лица окружающих поселян менее всего тянули на простодушные. А в глазах явственно читалась насмешка. Похоже, городской десант не произвел на мужиков того впечатления, на которое так рассчитывал Колян. Публика в этих местах проживала явно себе на уме и далеко не робкого десятка. Впрочем, никакой враждебности к пришельцам ни на лицах, ни в поведении собравшихся Ярослав не заметил. А какая-то расторопная деваха даже подмигнула бывшему десантнику зеленым озорным глазом. Девушка была, что называется, кровь с молоком и вполне могла претендовать на звание белой лебедушки, о которой с таким поэтическим вдохновением распинался не склонный к метафорам прагматик и рационалист Колян Ходулин. Ярослав на всякий случай расправил плечи и распрямил прогнутый трудной дорогой стан, дабы явить себя красавице во всем блеске.

— Да какие у нас тут аппараты, Коленька, — нараспев проговорила тетя Фрося. — Живем по-простому, власть и Бога не гневя.

— Погоди, — не сразу врубился Ходулин. — А как же самогонный аппарат?

Бестактный вопрос горожанина был встречен деревенской общественностью прохладным молчанием. Не то чтобы в селе боялись властей, но ведь и правила приличия никто еще не отменял. А политес он и в Африке политес, не говоря уже о российской глубинке.

— Ах да, — спохватился Колян. — Понимаю. Конспирация. А что, у вас участковый в селе появился?

— Зачем нам участковый? — отозвалась с обворожительной улыбкой на устах тетя Фрося. — Мы же тут все свои.

Слова дебелой хозяйки деревенской усадьбы были встречены сочувственным гулом почтенного собрания, в котором Ярослав, однако, уловил нотки сомнения и даже протеста. Сомневалась и протестовала все та же краснощекая зеленоглазая деваха, на которую детектив уже успел положить свой острый соколиный глаз.

— Ну а чужие к вам забредают? — спросил Колян. — Начальство, скажем, из райцентра или всадники на конях-горбунках из монгольских степей? Ордынцы, спрашиваю, в селе есть?

— Ордынцев нет. А чужие иной раз наведываются. Из райцентра уж не помню когда были, но кришнаиты заглядывают. Китайцы намедни товар завозили. Американец неделю назад на велосипеде проезжал. А о монголах у нас давненько уже не слышали.

— А стрела чья? — грозно вскинулся Колян. — Кто у вас здесь в округе стрельбой из лука балуется?

Вопрос был обращен не столько к тете Фросе, сколько к насторожившейся толпе. В ответ народ выразил слишком ретивому горожанину неодобрение. Впрочем, Ярослав на их месте отреагировал точно так же. Нашел о чем спрашивать аборигенов приезжий придурок.

Какие здесь могут быть монголы? Кришнаиты, это еще куда ни шло.

— Стрела, однако, не монгольская, — сказал выступивший из плотных рядов дедок в валенках, зимней шапке и с широкой надписью на застиранной майке «Аи лав ю, герлс». — Стрела печенежская.

— Узнаю эксперта по походке, — хмыкнул Колян, забирая из рук знатока свое сокровище. — Печенеги — это когда было?

— Так и монголо-татары приходили не вчерась, — резонно отозвался старик.

Ярослав был увлечен не столько разговорами, сколько девушкой. Положительно лебедушка была хороша. И явно не испорчена городской цивилизацией и пришлыми кришнаитами. Конкуренции со стороны монголо-татар Ярослав Кузнецов не опасался. Черт с ним, с самогонным аппаратом, но за девушкой стоит приударить. Настроение детектива стремительно поползло вверх, и даже дурацкий спор Коляна с престарелым любителем герлс его не раздражал.

— Ой, что же мы у калитки стоим, — спохватилась тетя Фрося. — Прошу в дом, дорогие гости. Чем богаты, тем и рады.

Дорогие гости себя упрашивать не заставили и, пройдя по двору торжественным гусиным шагом, ступили на крыльцо. Крыльцо поразило городской глаз затейливой резьбой. Ярослав невольно им залюбовался, не выпуская при этом из поля зрения лебедушку, скромно проплывавшую рядом с гостями, опустив очи долу, если выражаться высоким русским стилем.

— Ярослав, — представился Кузнецов, задержавшись в дверях рядом с волоокой.

— Катюша, — охотно отозвалась деревенская красавица.

Поэт Аполлон Кравчинский, впервые оказавшийся в деревянном тереме, растерянно пялился на увешанные пожелтевшими фотографиями стены комнаты, которую, вероятно, правильнее было бы назвать горницей. На фотографиях преобладали люди в мундирах чуть ли не со времен Очакова и покоренья Крыма. Надо полагать, это были Коляновы предки. Если судить по этим фотографиям, то Ходулины ратоборствовали из поколения в поколение, и пацифистов среди них не водилось.

Стол был накрыт с такой быстротой, что Ярослав даже глазом моргнуть не успел, а уж обилие закусок его и вовсе привело в изумление. То ли тетя Фрося очень любила своего непутевого племянника, то ли в деревне испокон веку так потчевали дорогих гостей. В любом случае детектив считал, что им втроем такого количества продуктов просто не съесть.

— Вы извините, что стол собрала на скорую руку, — вздохнула тетя Фрося. — Сегодня повечеряем абы как. а уж гостей завтра созовем.

— Каких гостей? — удивился Колян. — Мы же по делу!

— Делу время — потехе час, — строго сказала хозяйка. — Обычаем пренебрегать не след. Не нами заведено, не нам и отменять.

— Ну, — поднял стакан охотно согласившийся с обычаями предков Колян, — за смычку города и деревни.

Тост был, прямо скажем, так себе, не отражающий всю сложность текущего момента и потерявший свою актуальность много лет назад, но поскольку никто ничего лучшего не предложил, то выпили под него. Наливочка оказалась крепенькой, это Ярослав почувствовал сразу. Нельзя сказать, что детектив был от рождения трезвенником, но особой страсти к спиртному не испытывал. Пить, однако, пришлось до дна, ибо по-иному у нас не пьют. Запаха сивушных масел Ярослав не уловил и слегка удивился по этому поводу — не на покупной же водке настаивала свою наливочку тетя Фрося?

— Так говоришь, среди своих любителей поживиться нет?

— Ты сам посуди, Николай, — вздохнула тетя Фрося. — Село наше почти тысячу лет стоит, а может, и более того. Все мы тут если не родня, то соседи, а если не соседи, то родня. Вот и Катюша мне двоюродной племянницей доводится.

— Иди ты, — невесть отчего удивился Колян. — Вот уж не думал, что в нашем роду такие красавицы водятся.

— Сказанул, — обиделась тетя Фрося. — А я, по-твоему, обмылок, что ли? Да по мне вся округа сохла.

— Верю! — вступил в разговор Аполлон. — Да вы и сейчас, Ефросинья Петровна, для своих тридцати пяти лет выглядите, прямо скажу, сногсшибательно.

— Какие там тридцать пять, — зарделась тетя Фрося. — Мне уже за сорок. — Бросьте, — махнул рукой Аполлон. — Не верю. Вот и Ярослав подтвердит.

Занятый пережевыванием деревенского сала детектив утвердительно промычал и закивал головой, нисколько не покривив душой. Ходулинская тетка была хоть куда, но еще больше Ярославу нравилась ее двоюродная племянница. Катюша на комплименты городских гостей реагировала спокойно, зато ее очень волновал повод, благодаря которому троица оказалась в этих благословенных местах. Речь зашла все о том же самогонном аппарате. Точнее, о двух аппаратах, исчезнувших при весьма загадочных обстоятельствах.

— Так украли их или не украли? — стоял на своем захмелевший Колян.

— Конечно, украли, — обиженно отозвалась Катюша.

— И кого же мы подозреваем? — Кравчинский ласково улыбнулся красавице. — Если свои взять не могли, то остаются, следовательно, либо кришнаиты, либо китайцы?

— Ты американца забыл, — подсказал Колян. — Он мимо деревни на велосипеде проезжал.

— Дедуктивный метод мне подсказывает, — закатил глаза к потолку Аполлоша, — что перевозить самогонный аппарат на велосипеде на большие расстояния несколько затруднительно. А уж тем более когда речь идет о двух агрегатах. Следовательно, американец отпадает. Кришнаиты, по слухам, чужого не берут. Остаются китайцы, которые даже чисто внешне похожи на обстрелявшего Коляна монгола. То есть нельзя исключить, что мы имеем дело с весьма многочисленной и хорошо организованной преступной группой, контролирующей всю окрестность.

Тетя Фрося ахнула, Катюша хихикнула в кулачок, Колян глумливо ухмыльнулся, а у Ярослава появилось сильнейшее желание дать поэту по шее за дискредитацию уважаемой профессии частного детектива. В наивность Аполлоши Кузнецов не верил, ибо на роль доктора Ватсона его просвещенный друг не годился, следовательно, речь Кравчинского смело можно было считать издевательской. Ярослав издевочку стерпел, но про себя решил отыграться на Аполлоше при первой же возможности по полной программе.

— Это инопланетяне виноваты, — понизив голос почти до шепота, сказала вдруг Катюша и скосила на Ярослава загадочно мерцающие глаза.

Детектив собрался было смертельно обидеться на лебедушку, вздумавшую присоединиться к розыгрышам его приятелей, но тут в разговор вмешалась тетя Фрося, горячо поддержавшая свою юную родственницу и дополнившая ее слова существенной информацией:

— Семен Калягин их собственными глазами видел, а Ванька Митрофанов даже летал на их ракете.

— Ванька врет, — обиделась почему-то Катюша. — Зачем инопланетянам этот алкаш? А вот дяде Семену я верю, он сроду никого не обманывал.

— НЛО, значит, — задумчиво протянул Кравчинский. — Бывает. А зачем инопланетянам самогонный аппарат понадобился?

— Ну, ты даешь, Аполлоша, — возмутился Колян. — Люди вдали от дома, в служебной командировке. Захотелось расслабиться.

— Они не только самогонные аппараты крадут, — все тем же драматическим шепотом продолжала Катюша. — У Калягиных вилы и грабли увели. У Кузиных телегу укатили.

— Телега-то им зачем?

— Кто их знает? — развела руками Катюша. — Дядька Василий вышел по утру коня запрягать, а телеги, что во дворе стояла, и след простыл. А хомут они у Шепотиных взяли.

— Если взяли хомут и телегу, то это точно не инопланетяне, — покачал головой Колян, — тут либо цыгане постарались, либо монголы, помяните мое слово, мужики.

— Нет у нас монголов, — искренне возмутилась Катюша. — А цыгане в первую голову коня бы увели, зачем им телега?

— Резонно, — поддержал лебедушку Кравчинский. — Хомут и телега кроме инопланетян никому нынче на фиг не нужны.

— Вы посмотрите на него! — Ходулин чуть не подпрыгнул на месте. — Знаток деревенского быта! По нынешним временам хорошая телега больше твоей машины-развалюхи стоит. А хомуты сейчас никто не шьет.

Разговор выходил дурацкий, но не лишенный, однако, некоторых интересных деталей. В инопланетян Ярослав, конечно, не верил, зато заподозрил, что в селе появился пройдоха, распускающий слухи о небесных пришельцах, дабы замаскировать собственную слабость к чужому добру. С другой стороны, телега, это ведь не самогонный аппарат, ее так просто не спрячешь. В этой связи Кузнецова заинтересовали два человека — Семен Калягин и особенно Ванька Митрофанов, склонный, если верить той же Катюше, к чрезмерному употреблению горячительных напитков.

— А где и при каких обстоятельствах Семен Калягин видел инопланетян? — спросил Ярослав у Катюши.

Это были чуть ли не первые произнесенные им за время застолья слова, и прозвучали они очень весомо и профессионально. Во всяком случае, тетя Фрося и Катюша посмотрели на детектива с уважением. Человек, что называется, зрил в корень, в отличие от своих легкомысленных приятелей, которые норовили высмеять озабоченных необычными происшествиями людей.

— Видел он их за околицей, — пояснила Катюша. — Только он не самих инопланетян, а их летающую тарелку, большую и круглую.

— Она что же, прямо так на полянке и стояла?

— Да, — кивнула Катюша. — Дядька Семен хотел было к ней подобраться поближе, но тут кто-то сказал ему из ниоткуда: «Не ходи, Калягин, пропадешь». Дядька Семен заробел, развернулся на полусогнутых и скоренько отправился домой. Дело-то потемну было. А кто их, инопланетян, знает, что у них на уме.

— А к уфологам вы обращаться не пробовали? — спросил заинтересованный Кравчинский.

— Да какие у нас здесь уфологи? — удивилась тетя Фрося наивности городского поэта.

— От той летающей тарелки остались следы, — продолжала нашептывать Катюша, — Я их своими глазами видела. Следы — это уже кое-что. А для мыслящего человека они могут оказаться той зацепкой, которая поможет распутать весь клубок. Ярослав решительно поднялся из-за стола. Наливка хоть и ударила ему сразу и в ноги, и в голову, но все же не настолько сильно, чтобы сбить добра молодца наземь и помешать ему в профессиональном рвении.

Желание настырного сыщика немедленно отправиться на место преступления не вызвало, однако, энтузиазма у его разомлевших от сытного ужина и выпивки спутников. Ходулин устало зевнул, а Кравчинский вскинул правую бровь, демонстрируя сомнение.

— Так темнеет уже, — попробовала остудить пыл гостя тетя Фрося. — Куда вы пойдете на ночь глядя?

— У меня фонарик есть, — отмахнулся Ярослав и, обернувшись к Катюше, спросил: — Не побоишься проводить нас до места?

— Мне тут каждый кустик знаком. Не заблужусь и в темноте.

Колян идти куда-либо категорически отказался. Ему, оказывается, за глаза хватило дневных приключений. Монгольская стрела, это еще куда ни шло, но инопланетные бластеры — уже слишком для возалкавшей деревенского покоя русской души. Аполлон приключениями еще не насытился и все-таки согласился полюбоваться луной, которая, будем надеяться, разбудит его поэтическое воображение. Ярослав его решение воспринял без особого восторга, поскольку пользы от Кравчинского в предстоящем деле ждать просто глупо, а своим трепом он способен распугать не только земных обывателей, но и небесных.

Ярослав надеялся, что их экспедиция пройдет скрытно и не вызовет ажиотажа среди местного населения, но ошибся в своих расчетах. Первыми всполошились деревенские собаки, большая часть которых захлебнулась в заливистом лае, а меньшая, числом, однако, не менее десятка, увязалась за незадачливыми сыщиками. Следом за собаками потянулись было и ребятишки, но уяснив, что экспедиция предстоит в места сомнительные и пользующиеся в деревенских кругах дурной славой, быстро отстали, отчасти по собственному почину, но большей частью понукаемые окриками родителей, которые не оставили вниманием городских гостей и пристально следили из родных усадеб за их передвижением по селу. Ярослав взглянул на часы — время стремительно приближалось к одиннадцати. Вот-вот на чернеющем небе должны были зажечься звезды, что касается луны, то она в эту пору была в большом ущербе, и ждать от нее поддержки не приходилось. Собаки покинули отважную троицу на окраине села, зато к ним неожиданно прибился уже виденный сегодня детективом дедок с иноземной надписью на майке, как вскоре выяснилось, звавшийся Егорычем.

— Никак на рыбалку пошли? — ехидно поинтересовался он у горожан.

— Скорее на охоту, — немедленно откликнулся на его реплику Аполлон — Инопланетян идем ловить, дед.

— А поймаете? — усомнился Егорыч, — Тоже ведь они не каждому в руки даются. Разумные, видать, существа.

— Мы же специалисты, дед, — не унимался Кравчинский. — Уфологи, планетологи, археологи. Нам инопланетянина отловить — это проще пареной репы. А ты сам-то их видел?

— Я ведь, мил человек, большую жизнь прожил. Кто только мне на пути не попадался. А по обличию ведь сразу не скажешь — инопланетянин перед тобой или нет? Голова, две ноги, две руки — а что еще уважающему себя мужчине надо? Росточком они, говорят, не вышли, но ведь недаром умные люди намекают — велика фигура да дура.

Ярослав уже пожалел, что поддался сыскному зуду и отправился черт знает куда в ночную пору. Тьма сгущалась прямо-таки с неприличной быстротой, и рассеивать ее фонариком становилось все труднее. Тем более что повела их Катюша лесом, по известной только ей одной тропинке. Ярослав эту тропинку все время терял и спотыкался о сучья, которые так и норовили ухватить его за штаны и кроссовки. Развеселившийся было после выпитой наливки Аполлоша очень быстро растерял в ночном лесу весь свой оптимизм и теперь тихонечко поругивался сквозь зубы. Частный детектив с удовольствием позлорадствовал бы по поводу неприятностей, выпавших на долю поэта, но, к сожалению, его собственное положение было столь же незавидным.

— Ну вот вам и оне, — услышал он голос Егорыча в тот самый момент, когда споткнулся о корягу и едва не врезался лбом в дерево, кажется березу, слишком уж неожиданно вставшую на его пути.

— Кто «оне»? — не понял Ярослав, поднимая голову.

— Мама дорогая! — прохрипел рядом с ним сдавленным от испуга и удивления голосом Аполлон Кравчинский.

И было чему удивляться. Прежде Ярославу видеть инопланетные летательные аппараты не доводилось, поэтому он не рискнул обозвать опускающийся чуть ли не на голову шар неопознанным летающим объектом. Впрочем, вскоре выяснилось, что объект приземляется все-таки в некотором отдалении. Зато в лесу сразу же стало светло как днем, и Ярослав отчетливо видел, как дрожат губы у Кравчинского, а присевший от испуга Егорыч мелко крестится. Относительное спокойствие сохраняла только Катюша, которая теребила детектива за рукав и повторяла как заведенная:

— Здорово, правда?! Вот здорово!

Зрелище было впечатляющим, это Ярослав готов был признать, но оно настолько выходило за рамки привычного Кузнецову мира, что он почувствовал нечто похожее на страх. И тут же устыдился своего невесть откуда накатившего чувства. В конце концов, назвался груздем — полезай в кузов. Тем более что это, возможно, и не НЛО вовсе, а какое-нибудь неизученное атмосферное явление. Не исключалась и чья-то злая, а то и просто глупая шутка.

— Ну что, пошли? — Ярослав обернулся к своим спутникам.

— Ты совсем очумел. Ярила! — зашипел рассерженным гусаком Кравчинский. — Спалит он нас всех к чертовой матери, этот огонь неугасимый. Или инопланетяне сделают из нас подопытных кроликов.

— А говорил — уфолог, — рассердился на перетрусившего Аполлона Егорыч.

— Уфолог или не уфолог, но уж точно не самоубийца, — огрызнулся поэт.

Кузнецов осторожно, стараясь не наступать на предательски потрескивающие сучья, двинулся вперед. К сожалению, для городского жителя неслышная ходьба по лесу проблема неразрешимая, тем более что свет, озаривший было всю округу, неожиданно померк и съежился до двух небольших светлячков, призывно подмигивающих из темноты.

— Фары включили, гады, — пропыхтел за спиной Ярослава Кравчинский. — Заманивают неосторожных путников.

Аполлон был прав. Во всяком случае, свечение впереди ничего загадочного собой не представляло. В довершение всех неожиданностей вдруг заурчал двигатель, весьма напоминающий по звуковым параметрам вполне земной автомобильный. Ярослав ускорил шаги и, выйдя из зарослей на небольшую поляну, остановился, страшно разочарованный открывшимся зрелищем. Это действительно была машина, причем легковая, марки которой он разглядеть не успел. Причиной тому оказалась темнота, а также скорость, с которой этот, с позволения сказать неопознанный объект скрылся из поля его зрения. Скрылся, между прочим, самым примитивным способом, дав, что называется, по газам. Ярослав не сдержал эмоций, а Кравчинский глупо хихикнул в ответ на его расстроенное «Вот же блин!» Сколько было переживаний, сколько ожиданий, и вдруг все закончилось самым прозаическим образом. Возможно, сто лет назад появление в этих местах легкового автомобиля и сочли бы чудом, но по нынешним временам такая обыденность способна удивить разве что Егорыча, все ходившего по полянке и зачем-то принюхивавшегося к следам, оставленным железным конем, пришедшим на смену крестьянской лошадке.

— Странно, однако, — обнародовал свои сомнения старик. — Откуда здесь взялся автомобиль?

— От верблюда, — авторитетно отозвался Аполлоша. — Заблудились люди, с кем не бывает.

Сначала болтались по бескрайней степи, а потом залезли в густые заросли. Городские жители, что с них взять. Урбанистическое воспитание вредно отражается на умственных способностях.

— А огненный шар куда делся?

— Эка невидаль, осветительную ракету запустили, — ухмыльнулся Аполлон.

Ярослав осветительных ракет повидал немало, и у него не было полной уверенности в том, что в данном случае предположение Кравчинского соответствует истине. Но, с другой стороны, ничего более разумного и проясняющего ситуацию сказано не было, и пришлось на безрыбье принимать эту сформулированную суматошным поэтом версию.

— Пора возвращаться. — Ярослав разочарованно вздохнул.

Но стоило только детективу сделать первый шаг по лесной тропе, как округа вновь заполнилась нестерпимым для глаз светом. Настолько нестерпимым, что к Ярославу далеко не сразу вернулась способность видеть и соображать. Когда он открыл наконец глаза, никакого огненного шара уже не было. Включив фонарик, он без труда обнаружил Аполлона, стоящего в позе паралитика и хватающего ртом воздух, словно карась, внезапно выброшенный на берег чьей-то безжалостной рукой. Егорыч лежал под ближайшим деревом в позе приготовившегося к круговой обороне бойца. Старик беспорядочно тыкал в пустоту своей сучковатой палкой, пытаясь поразить какую-то видимую только ему цель.

— Эй, дед, с тобой все в порядке? — осторожно позвал его Кузнецов.

— Шандарахнуло, — сказал Егорыч, медленно поднимаясь на ноги. — Так говоришь — осветительная ракета?

Аполлоша на заданный вопрос откликнулся не сразу, кажется, в нем что-то заклинило — то ли речь отшибло, толи память. Ярославу пришлось встряхнуть впавшего в кому приятеля, чтобы привести его в чувство.

— Мы где? — спросил слегка оклемавшийся поэт.

— В Караганде, — в рифму отозвался Ярослав.

Безусловно, они находились в лесу, расположенном буквально в паре километров от деревни, но то ли лес был заколдованным, то ли его действительно облюбовали инопланетяне, только творилось здесь, по мнению Ярослава, черт знает что.

— А где Катюша-то? — осведомился Егорыч, щурясь на свет фонарика, направленного на него детективом.

— Ищу, — угрюмо отозвался Кузнецов, и это было чистой правдой.

К сожалению, Катюша на призывный зов не откликнулась, хотя Ярослав с Аполлоном едва не сорвали голоса, пытаясь докричаться до деревенской красавицы. А тьма вокруг становилась все непрогляднее и непрогляднее. Батарейки в фонарике подсели уже, настолько, что практически не давали света. Искать же человека на ощупь в лесу, который, по словам Егорыча, тянулся на добрый десяток верст, было совершенно бесполезно. Тем не менее Ярослав упорно, одно за другим, обследовал каждое дерево, находившееся в радиусе двух десятков метров от места происшествия.

— По-твоему, она белка, чтобы по деревьям прыгать? — в сердцах воскликнул утомленный происшествием поэт. — Уж скорее она в какую-нибудь яму провалилась. В медвежью берлогу, например.

— Медведи в наших лесах давно перевелись, — возразил Егорыч. — Это инопланетяне ее похитили.

— Я тебя умоляю, дедушка, — возмутился Аполлон. — Медведей они вывели, а монголов и инопланетян развели. Чушь собачья!

— Никто их не разводил, — обиделся на поэта Егорыч. — Сами прилетели.

— Катюша, ау, — вновь ударился в крик Аполлон. — Как хотите, мужики, но, по-моему, она над нами просто подшутила. Завела в лес и бросила, а теперь стоит под деревом и хихикает, глядя, как уставшие люди рыскают по непроходимым дебрям.

— Какие тут дебри? — Егорыч пожал плечами. — Несешь околесицу.

— Ну, так веди нас, Сусанин, в места обетованные. Или прикажете по милости расторопной лебедушки всю ночь здесь куковать?! Я вам не Кожаный Чулок и не последний из .могикан, чтобы сутки напролет наслаждаться лесной жизнью.

Пораскинув умом, Ярослав решил, что Кравчинский, скорее всего, прав. Ничего экстраординарного ведь не произошло. Ни Егорыч, ни Аполлон, ни сам Ярослав от вспышки света нисколько не пострадали. Конечно, девушка могла испугаться и броситься в заросли, но, в конце концов, она местная уроженка и вряд ли заблудится в знакомом с детства лесу. А со светом наверняка чудят неопознанные типы на машине неизвестной марки. Скорее всего, пытаются таким образом подать сигнал своим. Хорошо бы выяснить, кто они такие и с какой целью рыщут по округе, но в любом случае причин для паники нет. Как нет и необходимости выстраивать фантастические версии там, где царствуют унылые реалии.

— Ладно, пошли, — вздохнул Ярослав. — Утро вечера мудренее.

Увы, утро не оправдало надежд детектива. Едва продрав глаза, он вместо симпатичного личика Катюши узрел недовольную физиономию сильно страдающего с похмелья Коляна. Впрочем, кроме страдания эта физиономия выражала еще и крайнюю озабоченность.

— Где девушка, Ярила? Все село на ушах стоит.

— Вот черт! — Кузнецов одним махом подхватился на ноги. — Неужели она еще не вернулась?

— Быть того не может! — возмутился проснувшийся Аполлоша и с негодованием уставился на Ходулина. — Это же чушь какая-то.

— Вас обвинят в изнасиловании и убийстве несчастной девушки — будет вам чушь, сыщики хреновы, — рассердился Колян.

— Ты это брось, — возмутился Ярослав. — С нами же Егорыч был.

— Какой еще Егорыч?! Все село видело, как вы втроем пошли в лес. Вы двое вернулись, а девушка— нет.

Вот ситуация, прости господи! Ярослава даже в пот бросило. Как ни крути, а Колян кругом прав. Если Катя не объявится в ближайшие часы, то в ее исчезновении обвинят Кузнецова и Кравчинского. Даже свидетельские показания Егорыча им не помогут. Старик будет твердить про инопланетян, правоохранители решат, что он впал в детство, и это только усилит их подозрения по поводу двух негодяев, заманивших девушку в лес с абсолютно ясной и преступной целью.

— Пошли к Егорычу, — стоял на своем Кравчинский. — Старик все видел и не даст нас в обиду.

Егорыча дома не оказалось. На дверях его хибары висел замок устрашающей величины. Создавалось впечатление, что этот замок не открывался уже много лет, настолько его изъела ржа.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — присвистнул разочарованно Аполлон. — А куда он делся?

— Что вы мне голову морочите! — рассердился Колян. — Дом этот давно пуст, видите, окна крест-накрест досками заколочены.

— Но он же отсюда вышел! — растерянно развел руками Кравчинский. — Я же помню, как эта калитка заскрипела. Был старик, Ходулин! Тот самый, которому ты стрелу давал на экспертизу.

— Ну и что? — огрызнулся Колян. — Там много народу стояло. И при чем тут стрела, скажите на милость? Вы мне девушку верните. На меня тетя Фрося смотрит как на преступника. Не ожидал я от вас, мужики!

— Ты что, скотина, подозреваешь нас, что ли?! — взвизгнул от возмущения Кравчинский. — Я тебе что, насильник, убийца, маньяк?! Я не то что телки — мухи в жизни не обидел.

— Тихо! — рявкнул Ярослав. — Без паники. Деда найдем. Девушку тоже. Я этих сукиных сынов из-под земли достану.

— Каких сукиных сынов? — не сразу понял Аполлон.

— Тех самых, что по лесу на машине разъезжают.

Кравчинский сначала открыл рот в изумлении, потом закрыл его на короткое время, чтобы через секунду произнести с нотками уважения в голосе:

— В корень зришь, Ярила, дедукция тебя в этот раз не подвела. Вполне могли эти козлы похитить лебедушку, пока мы на свет пасть разевали.

— Значит так, Коля, — взял быка за рога Кузнецов, — узнай, где проживает местный алкаш Ванька Митрофанов, тот самый, летавший на ракете. Надо с ним повидаться.

Сам Ярослав не рискнул опрашивать местных. Если судить по взглядам из-за высоких заборов, то аборигены разозлились на приезжих не на шутку и вот-вот готовы были перейти к недружественным действиям. Чувства селян детектив очень даже хорошо понимал, но, естественно, не мог одобрить самосуда над ни в чем не повинными людьми. Тем более что одним из этих неповинных был он сам. Ходулин отсутствовал недолго и уже минут через пять нагнал своих уныло бредущих по селу друзей.

— Ванька живет вон в том доме с голубыми наличниками, — сказал он отдышавшись. — А вот что касается вашего Егорыча, то тут полный облом. В майках с дурацкими надписями полсела ходит. Цивилизация в лице расторопных челноков добралась и до этих мест.

— А валенки? — Аполлон вспомнил еще одну особую примету таинственного старца. — Он же в валенках был, я очень хорошо это помню.

— Сразу надо было говорить,—огрызнулся Колян. — Ладно, если старик местный, то мы его найдем. Чай не иголка в стоге сена. Ты не о Егорыче хлопочи, а о девушке. В убийстве старика вас пока еще не обвиняют.

Ходулинское «пока» очень не понравилось Ярославу. А что если таинственные незнакомцы, похитившие Катюшу, расправились и со стариком? Ведь он единственный свидетель похищения как-никак. А вот Кузнецов с Кравчинским такими свидетелями не являются по определению, у них совсем иной статус — они подозреваемые. И улик против них более чем достаточно. А возможно, появятся и еще. Не исключено, что этими уликами окажутся два трупа, найденные на месте поиска таинственной летающей тарелки. От таких предположений Ярославу стало не по себе. Не говоря уже о том, что ему судьба Катюши была далеко не безразлична. Он ведь почти влюбился в эту девушку. И угораздило же его с пьяных глаз тащиться в лес ночью. Хотел блеснуть сыскными талантами перед деревенской красавицей и вот блеснул! А ведь он почти раскрыл это дурацкое преступление. Во всяком случае у него был подозреваемый, вот этот самый Ванька Митрофанов, что стоит сейчас в одних трусах посреди родного двора в окружении белых кур и лопоухого щенка и щурится из-под припухших век на пришельцев.

Митрофанов был с большого бодуна, это сразу бросалось в глаза. Его худое костлявое тело била похмельная дрожь. Длинная, похожая на корягу мужицкая рука уныло чесала заросшую светлыми патлами голову. И первый вопрос, который Ванька задал гостям, не отличался большой оригинальностью:

— Выпить есть?

— Колодезная водица не подойдет? — сердобольно поинтересовался Ярослав, наклоняясь к ведру, стоящему поодаль.

И прежде чем Ванька успел открыть рот во второй раз, он вылил ему на голову почти ледяную воду. Митрофанов ахнул, крутнулся на одной ноге, замахал руками, словно лебедь крылами, пытаясь воспарить в небеса, но по причине нелетной погоды вынужден был отложить воздушную прогулку и обессиленно рухнул на не шибко чистое крыльцо.

— Ах ты гад! — сказал он немного отдышавшись. — Не зря тебя народ в нехорошем подозревает.

— Канистра пива, — пообещал Ярослав. — Большая канистра, двадцатилитровая. Пиво первосортное. Оно будет твоим, если ответишь на мои вопросы.

— Предпочитаю водку, но готов взять и деньгами. Не сочтите меня жлобом, мужики, просто одолела бедность. А безденежье вредно отражается на организме.

Колодезная вода благотворно подействовала на хворающего Митрофанова. Выглядел он в эту минуту не просто вменяемым, а очень даже сообразительным. Сразу стало понятно, что за свои сорок лет Ванька много чего повидал и вот так просто этого деревенского налима за жабры не возьмешь.

— Самогонный аппарат у Ефросиньи ты украл? — прямо спросил Ярослав, отсчитывая страдальцу мятые купюры. — Сразу предупреждаю — не для протокола.

— Усек. — Митрофанов кивнул, принимая взятку. — Значит так: первый аппарат действительно взял я. Не украл, заметь, а позаимствовал на время. Выгнал бы продукт и вернул вещь на место.

— Где аппарат прятал?

— Сам понимаешь, дома хранить чужую собственность не станешь. А тут еще жена — выдра, теща-ведьма. Выкопал землянку на опушке. Все честь по чести. Оборудовал что твой блиндаж. Прихожу через день — нет аппарата. Можешь понять всю степень моего разочарования? У меня уже брага поспела.

— Ну и пил бы свою брагу, — рассердился Аполлон.—Какая тебе, алкашу, разница?

— А долги, мил человек? — ухмыльнулся в сторону поэта абориген. — Долги-то отдавать надо. Той же Ефросинье я литр задолжал и остальным прочим не меньше. Словом, как честный человек я не мог поступить иначе.

— А с аппаратом-то что? — не выдержал Ярослав.

— Украли аппарат, в том-то и вся проблема. Я было на Костю Кривцова подумал, но тот в город уезжал на два дня к родственникам. Так что алиби у него железное, как пишут в детективах. А более у нас не на кого подумать, разве что на инопланетян.

— Логика, однако, — ухмыльнулся Аполлон. — Если не Кривцов, то зеленые человечки.

— Зря ты меня подковыриваешь, уважаемый, — обиделся на заезжего поэта Митрофанов. — Мы здесь тоже не лаптем щи хлебаем. И книжки всякие почитываем, и телевизор смотрим. Я одних сериалов про ментов, может, сотню пересмотрел. Пусть и не совсем трезвыми глазами. Скажу тебе прямо, нечисто у нас здесь.

— Это в каком же смысле нечисто? — не уловил связи между детективными сериалами и местными реалиями Кузнецов.

— Ладно, мужики, только вам и только под большим секретом, — Митрофанов понизил голос почти до шепота, — но так, чтобы никому в округе ни полслова. Скажут, шизанулся Ванька, допился до зеленых чертиков.

— Ты про свои полеты на тарелке, что ли?

— При чем тут тарелка?! — отмахнулся Митрофанов. — Про инопланетян я выдумал, конечно. Тут, брат такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Шел я месяц назад лесом. Врать не буду, сильно поддавши был. С кем пил и куда ходил, вам знать необязательно. Короче: выворачиваю я с лесной тропы на проселочную дорогу, это аккурат напротив Епихина колка было, и вот она прямо напротив меня останавливается.

— Кто она — тарелка?

— Какая тарелка? Карета! Самая натуральная, такая, как в кино про прежнюю жизнь. И кони — прямо загляденье. Целых шесть штук. Можете представить степень моего недоумения. Я, естественно, застыл как истукан на обочине и челюсть отвесил. Тут два хмыря ко мне подскакивают, фуражку с моей головы наземь сбрасывают и орут благим матом, кланяйся-де, холоп, матушке императрице. Загнули они мне салазки — не хочешь, да поклонишься. А из повозки вылезает расфуфыренная пава и благосклонно мне кивает. Чьих, говорит, ты будешь? Я вежливо отвечаю, что Митрофановы мы, потому как скрывать мне нечего. Человек я в округе известный, и не скажу даже, что только с плохой стороны. Баньку кому-то построить или печку сложить, это мы запросто.

— Ты рули к императрице, — попросил Аполлон.

— Передай, говорит, графу, Митрофанов сын, что через месяц я его навещу, пусть-де готовится к встрече. Села она, значит, в карету, хмыри с саблями вскочили на коней, кучер взмахнул хлыстом, и только пыль по дороге заклубилась.

— Мастер ты, Иван, байки рассказывать, — засмеялся Колян.

— А твой монгол на коньке-горбунке тоже байка?

— Монгол был натуральный, — обиделся Ходулин. — Кино у вас, наверное, поблизости снимают.

— Я тоже так подумал. Пошутили, мол, артисты над простым человеком. Но тут такое дело, мужики, дворец-то действительно восстановили. Буквально за месяц из руин подняли. Прямо скажу, не наши темпы.

— Какой еще дворец? — удивился Ярослав.

— Графский, — охотно пояснил Иван. — Его в семнадцатом году наши деды по камешку раскатали. Погорячились, с кем не бывает. А графа этого еще в восемнадцатом веке пришили. С тех пор он никак успокоиться не может, все бродит и бродит по округе.

— Двести с лишним лет бродит? — не поверил Аполлон.

— Ну, посмейся, посмейся, — Митрофанов тряхнул головой. — Люди вы городские, вам наших проблем не понять.

— Может, графские развалины какой-нибудь новый русский восстановил? — Ярослав пожал плечами. — Сейчас это модно. Где этот дворец-то?

— На холме. Колян знает туда дорогу.

— А что там восстанавливать? — удивился Ходулин. — Там же от дворца три обросших мхом камня остались.

— А я о чем тебе говорю?! Новый ты русский или старый, но не бывает такого, чтобы за месяц такой домище отгрохать. А главное, никого к дворцу не подпускают. Я сунулся было, так на меня двух кобелей натравили. Еле ноги унес. Костя Кривцов считает, что это не простые кобели, а оборотни, но за его фантазии я ручаться не могу.

— Кривцов тоже был у дворца?

— Народ у нас любопытный, всем хочется посмотреть, кто это так ударно трудится за высоченным забором.

— Ну а про Катюшу что скажешь?

— Ходулинская порода. А у них, да простит меня Колян, все бабы ведьмы. И далеко не в переносном смысле. Я ведь к Ефросинье сватался, прежде чем на своей мымре жениться.

Она хоть и постарше меня чуток и замужем к тому времени побывать успела, но красивше ее бабы ни в нашем селе, ни в соседних не было. В самый последний момент заробел. Икота на меня напала. Как взгляну, бывало, на Ефросинью, так слова не могу сказать, икаю беспрерывно.

— Я тебя умоляю, Иван, — поморщился Колян. — Что ты все выдумываешь.

— Императрица обещала наведаться к графу через месяц. Аккурат сегодня срок истекает. Так что сами решайте, мужики, а я вам в этом деле не помощник. Нервишки в последнее время разболтались, спасу нет.

Ярослав, разумеется, Митрофанову не поверил. Одно он только не мог отрицать — байки деревенский Ванька рассказывать умеет. Чего он только не наворотил. И ведьмы, и оборотни, и граф, убитый двести лет назад, и даже императрица. Пока что реальностью был только дворец, который кому-то зачем-то потребовалось восстановить в рекордно короткие сроки. Сами по себе темпы восстановления впечатлили не только Митрофанова, но и Ярослава, однако в отличие от деревенского печника, городской детектив никакого особого чуда в этом не увидел. Были бы деньги. При желании и соответствующем материальном стимулировании за месяц и не такое можно соорудить. Но в любом случае с владельцем дворца следует разобраться. Скорее всего, это он со своими подручными чудил в ночном лесу.

— Ладно, пошли, — предложил Ярослав, поднимаясь с крыльца. — Узнаем, кто в том тереме живет.

Аполлон выразил горячее желание сопровождать детектива, Ходулин же впал в унылую задумчивость. Пока приятели шли по селу, он не проронил ни единого слова, предоставив Кравчинскому возможность выражать восхищение народным творчеством.

— Поэму напишу, — пообещал Аполлон. — Нет, лучше роман. Это такой сюжет! Граф, восставший из гроба, и императрица, пожелавшая навестить своего фаворита через двести лет после смерти. Это же, брат, такой идиотизм, который далеко не каждому писателю в голову придет, даже если этот писатель с богатым постмодернистским прошлым и настоящим. Какие все же таланты у нас по деревням пропадают от неумеренного потребления горячительных напитков.

Дворец был виден издалека. Облитый солнечным светом, он беззастенчиво демонстрировал миру кричащую роскошь давно ушедшего мира. Забора вокруг сооружения не было. То ли Митрофанов приврал, то ли ограждение успели убрать. Собаками экскурсантов никто, похоже, травить не собирался. Во всяком случае, они без помех поднялись на невысокий холм и медленно побрели по широкой аллее, любуясь фонарями, установленными через каждые десять шагов.

— Деньжищ, однако, нувориш вбухал сюда немало. — Аполлон покачал головой. — В таком дворце только императриц принимать.

Детектив с поэтом был согласен. Даже крыльцо в этом двухэтажном здании хозяин отделал мрамором, как в метрополитене. Белые колонны были такой толщины, что и вдвоем не обхватишь. Но более всего удивили Ярослава лепные амуры, украшавшие вход в сооружение и целившиеся в гостей из луков. А дверь в эту обитель любви была незаперта. Аполлоша, недолго думая, потянул ее на себя и первым без спроса проник в помещение. Ярослав последовал его примеру, увлекая за собой и замешкавшегося Коляна. На месте хозяина детектив все-таки посадил бы у входа охрану. В крайнем случае поставил бы швейцара, в обязанности которого входит сортировать гостей на желательных и нежелательных. А то приличные люди чувствуют себя крайне неловко, оказавшись в чужом доме на птичьих правах. Огромный зал с натертым до зеркального блеска полом, незваные гости миновали в быстром темпе, не встретив никого, кто бы голосом или жестом выразил им свое неудовольствие. Справедливости ради надо сказать, что и Кравчинский, и сам Ярослав пытались криком привлечь к себе внимание обитателей роскошного дворца, но безо всякого успеха. Поднявшись по лестнице, застеленной шикарной красной дорожкой, на второй этаж, они обнаружили здесь целую галерею из полотен фривольного содержания. Да и стоящие в нишах статуи греческих богов и богинь тоже весьма нескромно демонстрировали свои прелести озадаченным посетителям.

— Прямо Эрмитаж, — пробормотал шокированный увиденным Аполлон. — Голову даю на отсечение, что вся эта роскошь ворованная. Не иначе какой-нибудь мафиози здесь обосновался вдали от глаз вездесущего УБОПа. На трудовые сбережения такой дворец не построишь и столько картин и статуй не купишь. А ты чего приуныл, Колян?

Ходулин действительно выглядел ошеломленным, чтобы не сказать испуганным. Это было тем более удивительно, что прежде робостью сердца Колян не страдал. Впрочем, Ярослав тоже чувствовал себя в пустом дворце не слишком уютно. Непонятно было, почему владелец, натащив сюда столько роскошных и дорогостоящих предметов, бросил их без охраны. По прикидкам детектива, который, правда, не был экспертом, ценностей здесь было на несколько миллионов долларов.

— И почему меня мама честным родила? — вздохнул Аполлон в унисон с мыслями Ярослава. — Мог бы обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь. Слышь, Колян, а твои предки в семнадцатом году участвовали в экспроприации тогдашнего экспроприатора?

— Откуда мне знать, — пожал плечами Ходулин. — А про графа я слышал. Натуральный был бандюга. В смысле разбойник с большой дороги. Сажал он своих холопов на коней и грабил купеческие обозы.

Много .этот гад крови пролил, много девок перепортил по окрестным деревням. За. это его и пришили.

— Прямо Дракула какой-то, — пошутил Аполлон.

— А как же закон? — удивился Ярослав. — Была же тогда полиция, Тайная канцелярия?

— Навязался законник на нашу голову! — усмехнулся Кравчинский. — Читать надо, мил человек, не уголовный кодекс, а русскую классику. Вельможа в случае — тем паче: не как другой, «и пил и ел иначе». Понял? В случае был тот граф, то бишь состоял фаворитом при теле государыни. Нравы у тогдашних властителей были еще гаже, чем у нынешних. А мы ропщем. Все, брат, познается в сравнении. Учите прилежно историю, други мои. В ней мудрость веков и опыт предков.

— И часто этот граф народ беспокоил? — спросил заинтересованный Ярослав у Коляна.

— Появлялся он только перед важными и трагическими событиями. Мор, война, революция.

— И здорово чудил?

— По слухам, девушки пропадали, — пожал плечами Ходулин. — Но это ведь все бабушкины сказки. Я слушал-то вполуха. Да и был-то я в этом селе от силы раза три. Приезжал на каникулы к тете Фросе.

Огромное ложе под балдахином выплыло навстречу экскурсантам, стоило им только раскрыть позолоченные двери последней комнаты. То есть ложе, конечно, стояло на месте, но впечатление на зрителей оно произвело прямо-таки потрясающее. Это помещение было обставлено с особенно кричащей роскошью. Судя по всему, владелец дворца очень большое значение придавал комфортному ночному времяпрепровождению.

— Сплошная Камасутра, — оценивающе изрек Аполлоша, разглядывая расписанные даровитым художником потолок и стены. — А этот нувориш, прямо скажу, эстет. И мебель подобрана со вкусом, и картины, и статуи. Дизайнеры постарались.

Ярослав разочарованно вздохнул. Роскошное убранство дворца его не слишком интересовало. Он рассчитывал найти здесь след пропавшей Катюши или, по крайней мере, познакомиться с ее возможными похитителями. Но создавалось впечатление, что в этом доме никто не жил. Во всяком случае, за полчаса хождения по дворцу они так никого и не обнаружили.

— Узников обычно держат в подвале, — сказал Аполлоша. — Давайте, мужики, из сексуальных высей спустимся в подземный каземат.

Идея показалась хорошей, но лестницу, ведущую в подвал, они отыскали не сразу, зато попутно обследовали массу подсобных помещений, предназначенных, похоже, для обслуживающего персонала. Побывали следопыты даже на кухне, где все блистало чистотой.

— Мог бы буржуй и газовую плиту поставить для кухарок, — высказал неодобрение Аполлон, оглядывая печь, занимающую чуть не половину огромного помещения. — Тут, пожалуй, сопреешь, пока прожорливых гостей ублажишь.

— Уже и дрова приготовили,—кивнул Колян на поленницу, — Кого-то ждут.

— Императрицу, что ли? — усмехнулся Ярослав.

— Поживем — увидим, — загадочно отозвался Колян.

По первому впечатлению подземное сооружение было не менее солидным, чем наземное. С размахом строились наши предки, чего уж там. Правда, здесь было темновато, а нынешний владелец дворца почему-то не провел сюда электричество. Возможно, просто не успел. К счастью, в небольшой нише у дверей лежали свечи. Аполлон тут же выбрал самую толстую и длинную из них и щелкнул зажигалкой. Ярослав последовал его примеру. Двух свечей вполне хватило для того, чтобы не заблудиться в подземном лабиринте. Надо сказать, что подвал был на удивление сух и дышалось здесь не менее свободно, чем наверху. Ни тебе запаха плесени, ни холодных капель, падающих за шиворот. Стены сооружения были сложены из камней, плотно подогнанных друг к другу и залитых каким-то раствором. Создавалось впечатление, что простоят они еще добрую тысячу лет без всякого для себя ущерба.

— Не заблудиться б. — Аполлоша с опаской заглянул в очередное ответвление, уходящее в темноту.

Беспокойство Кравчинского не было таким уж беспочвенным. Ярослав уже собирался прервать экскурсию и повернуть обратно, тем более что никаких узников они здесь не нашли, а на громкие призывы поэта откликалось только эхо. Но как раз в эту минуту Кравчинский обнаружил вино. Во всяком случае, были все основания полагать, что в разложенных по стеллажам бутылках хранится именно оно, родимое.

— Что-то не пойму я, — сказал Аполлон, разглядывая стеклянную посудину, — бутылка вроде наша. А на этикетке год выпуска одна тысяча семьсот пятьдесят первый. Не верится мне. По-моему, мы имеем дело с примитивной фальсификацией. Вряд ли в восемнадцатом веке полиграфия достигла таких высот.

В том, что касалось истории, Ярослав целиком полагался на Кравчинского. Но в данном случае даже ему, человеку, не разбирающемуся ни в далеком прошлом, ни тем более в тогдашних винах становилось очевидной вся абсурдность претензий разложенного по стеллажам продукта на солидную древность.

— А если на язык попробовать? — предложил заинтересованный Колян.

— Вот ты и попробуй, — пожал плечами Аполлоша.

Самоотверженный Ходулин не стал ограничивать свои потребности каплей на язык, а сразу же осушил едва ли не полбутылки.

— Ну и как? — полюбопытствовал Кравчинский.

— Кисленькое, — сказал, поморщившись, Колян. — И слабенькое. Но с похмелья очень даже ничего. Освежает.

С похмелья, между прочим, мучился не один Ходулин. Детектив с поэтом без смущения последовали его примеру и раскупорили себе по бутылочке. Благо вина в подвале было столько, что пропажи трех посудин никто, пожалуй, не заметит. Аполлон прошелся было по стеллажам, насчитав двести пятьдесят бутылок, но потом бросил это занятие как бессмысленное.

— Здесь несколько тысяч бутылок, — констатировал он, вернувшись к товарищам. — С размахом решил гулять мафиози.

— Черт с ним, — хмуро бросил Ярослав, отставляя опустошенную тару. — Пошли, что ли.

Буквально через десять шагов друзья обнаружили лестницу, ведущую из подвала наверх. Выйдя на площадку, они оказались еще перед одной лестницей, но уже винтовой, приведшей их на второй этаж прямо в личные покои хозяина, где следопыты уже побывали.

— Очень удобно, — восхитился Аполлон. — Захотел вина, спустился в подвал, не беспокоя жену и прислугу, приложился к бутылке и вернулся обратно в объятия какой-нибудь милой кошечки.

Подуставший от экскурсии по вместительному дворцу Колян присел прямо на застеленное алым покрывалом ложе. Ярослав опустился в стоящее поодаль и изукрашенное позолотой креслице. И только неугомонный Аполлоша продолжал рыскать по дворцовым помещениям в поисках чего-нибудь интересненького.

— Эх, жаль, вина не прихватили, — вздохнул Колян. — Дали маху.

— Держи. — Аполлон бросил ему бутылку, извлеченную из шкафа, в котором он как раз сейчас рылся.

Колян поймал бутылку на лету, ловко ее откупорил и наполнил два стоящих на изящном столике серебряных кубка. Конечно, поведение гостей, без спроса вторгшихся в чужую обитель, можно было бы назвать наглым, но, во-первых, спрашивать с них пока что было некому, а во-вторых, у Ярослава к мафиози накопилось много претензий, и церемониться с негодяем, похитившим девушку, он не собирался.

— У тебя пистолета с собой нет случайно? — Ходулин подмигнул детективу.

— Зачем тебе пистолет?

— Боюсь, что нам здесь запросто морду набьют, — хмыкнул Колян, располагаясь с удобствами на ложе. — Богатый дядька имеет, надо полагать, целое стадо хорошо накаченных быков.

— Ты ботинки-то сними, — посоветовал Ярослав Ходулину. — Все-таки на царское ложе взгромоздился.

— А у меня такое чувство, что я здесь родился и всю жизнь проспал.

— Запросы у тебя, крестьянский сын, — хмыкнул Ярослав, допивая вино и отставляя кубок в сторону. — А где у нас Аполлон? Вот ведь человек неугомонный, ну в каждую дыру ему нужно заглянуть.

Кравчинского он так и не докричался, зато в покои впорхнул, иного слова не подберешь, какой-то расфуфыренный тип в белом кафтане, расшитом золотыми позументами, чулках и башмаках с пряжками, тоже золотыми. Колян от удивления даже приподнялся на ложе:

— Это еще что за чучело?

— Барон Кравчинский, — представился хмырь, прикладывая руку к напудренному парику. — Каково, мужики! Я как на себя в зеркало посмотрел, так прямо ахнул. Ну, вылитый фаворит. Хоть сейчас в постель к императрице.

— Постель уже занята, — осадил его Колян. — Иди развлекайся с фрейлинами.

— И это не хило, — согласился Аполлон. — Мы люди не гордые, ваше сиятельство, и готовы удовлетвориться малым.

— Где взял костюмчик? — спросил Ярослав, пораженный зрелищем не меньше Ходулина.

— В соседней комнате все шкафы подобным барахлом забиты. Целая театральная костюмерная.

Детектив не поленился и последовал за новоявленным бароном в соседнюю комнату. Содержимое шкафов поражало воображение. Одежды здесь было на добрую сотню человек. Одежды, естественно, старомодной, возможно, предназначенной Для съемок исторического фильма. Были здесь не только кафтаны, но и мундиры. Во всяком случае, так утверждал поэт, а детективу оставалось только верить ему на слово.

— Тут одно из двух, — подвел итог Аполлон, — либо мафиози исторический фильм продюсирует, либо он решил отметить новоселье в стиле а-ля рюс, созвал гостей и приготовил для них соответствующие костюмы. Не исключено также, что два этих дела они проворачивают одновременно. Как тебе моя версия, дорогой Шерлок Холмс?

Ярославу ничего не оставалось, как согласиться с бароном. Живут же люди на нетрудовые доходы! Любую свою блажь способны реализовать с запредельной помпой. Императрица, понимаешь! Граф Дракула! Но если с девчонкой что-нибудь случится, то Ярослав Кузнецов найдет способ испортить богатому дяде праздник.

— Ты погоди, не кипятись, — остудил пыл детектива поэт. — Может, нувориш не имеет к пропаже Катюши никакого отношения. А если имеет, то попробуй, докажи. Тут хитро надо действовать.

— А что ты, собственно, предлагаешь?

— Я предлагаю вам с Коляном переодеться в маскарадные костюмы, после чего мы все трое спрячемся во дворце, чтобы в нужный момент присоединиться к гостям. Народу здесь, судя по всему, соберется немеряно, хозяин в лицо, скорее всего, всех не знает. Затеряемся в толпе, выясним все, что нам нужно, а уж потом будем действовать по обстоятельствам.

— Гениально, — сказал Колян и полез в шкаф за барахлом.

Кафтан Ходулин себе отыскал на загляденье, ярко алого цвета, словно бы облитый кровью. Прямо не Колян, а актер народного театра. Ярослав выбрал мундир Преображенского полка, офицерскую перевязь и сапоги. Кравчинский настоял, чтобы он нацепил еще и шпагу, для полноты образа.

— Холодное оружие. Вдруг придется на дуэль кого-то вызвать. А ты у нас как-никак разрядник по фехтованию.

— Это когда было, — отмахнулся Ярослав, не без интереса рассматривая старинный клинок — оружие, судя по всему, было коллекционным.

— Пистолет еще возьми, — посоветовал Аполлоша, — вон там, на верхней полочке.

— Это пугач какой-то, — возмутился Колян. — К тому же не заряжен, наверное.

— Много вы понимаете в старинном оружии, ваше сиятельство, — обиделся на Ходулина Кравчинский. — От пуль, выпущенных из таких пугачей, как вы изволили выразиться, полег весь цвет нашей поэзии. В крайнем случае можно не стрелять, а просто двинуть деревянной рукояткой по агрессивной морде. Штука старинная, добротная и увесистая, такой любую башку прошибить можно.

Заслуженный пацифист Российской Федерации был настроен сегодня слишком уж воинственно. На это ему и указал Ярослав, однако пистолет взял и засунул его за широкий пояс.

— С такими молодцами да отступать! — Кравчинский прицокнул языком, оглядывая своих приятелей. — Пусть мафия трепещет.

— Это дело надо обмыть, — предложил Колян, любуясь своим отражением в зеркале.

И, надо признать, было чем любоваться. Облачившись в одежды восемнадцатого века, Колян Ходулин сильно прибавил в аристократизме. В джинсе он смотрелся, обычным городским парнем, а тут расцвел как георгин на клумбе перед краеведческим музеем. Даже надменность во взоре появилась, чего Ярослав прежде за ним не замечал.

— Эх, — вздохнул Кравчинский, — телок нет, в смысле лебедушек. Некому оценить нашу мужскую красоту. А за вином тебе, Колян, придется в подвал топать. В шкафчике хоть шаром покати.

— Я мигом, — сорвался с места аристократ-новодел, — одна нога здесь, другая там.

Ярослав поведения приятелей не одобрил. Упьются, чего доброго, дармовым вином, которое хоть и не отличается богатством градусов, но тем не менее способно вогнать в дурь чрезмерно усердных своих почитателей.

— Протрезвеем,—махнул рукой Кравчинский, — до вечера еще далеко.

— А если они днем начнут?

— Я тебя умоляю, Ярила, это тебе что, детский утренник? Балы начинаются вечером, длятся всю ночь, а к утру все разъезжаются, натанцевавшись до упаду.

— А когда они работали?

— Плебей, — задохнулся от возмущения Аполлон. — А еще лейб-гвардейский мундир напялил. Какая может быть работа у аристократа? Любовь — вот что было смыслом их жизни. Любовь и интриги вокруг юбки императрицы. Галантный век.

— А кто на дорогах разбойничал?

— Это в свободное от балов время. В деревенской глуши, в родовых поместьях, куда их ссылали осерчавшие императрицы. Надо же было удаленным из Петербурга людям чем-то себя занять.

— Графа, выходит, сослали в эту глушь?

— Скорее всего да. Может, руку запустил в казну, может, закрутил с какой-нибудь девахой, о чем доброжелатели донесли ревнивой государыне. Заснул там, что ли, его сиятельство?

— А почему заснул? — удивился Ярослав. — Его же убили, если верить Митрофанову?

— Я про Ходулина, — хохотнул Кравчинский. — Заблудился он, наверное, в этом подвале?

— Или от бутылки оторваться не может. — Ярослав нахмурился, бросая взгляд на часы.

Колян отсутствовал уже добрых двадцать минут. За это время семь раз можно было туда-сюда обернуться. Вот ведь пьяница, прости господи, ну ничего ему доверить нельзя! Знает же, паразит, что предстоит ответственное дело, так нет, наклюкается теперь как свинья, и придется с ним возиться, вместо того, чтобы искать Катюшу.

— А ну пошли. — Кузнецов поднялся с места. — Я сейчас этому недоделанному графу мозги вправлю.

— Да ладно тебе, Ярила, — попробовал заступиться за товарища Аполлон, семеня в неудобных туфлях за шагающим по винтовой лестнице преображением. — Расслабился человек, с кем не бывает. Пьяница проспится, дурак никогда.

Увы, у стеллажей с бутылками Ходулина не оказалось. Аполлон нашарил оставленную здесь свечу, но она мало помогла следопытам. Чуть ли не час детектив с поэтом искали по подвальным закоулкам пропавшего оболтуса, едва не сорвав голоса, но Колян так и не откликнулся ни на их доброжелательный зов, ни на матерные проклятия.

— Завалился куда-нибудь и спит, — сказал обозленный поисками Аполлон, не склонный после долгого блуждания по подвалам к всепрощению. — Пусть только объявится, я ему фитиль вставлю от души. Ну никакой ответственности у человека, оболтусом родился, им и умрет.

Кравчинский от рождения не был склонен к мордобитию, но есть типы, способные вывести из себя даже очень благосклонно взирающих на недостатки ближнего людей.

Просто напиться — еще куда ни шло, но напиться в тяжкий для друзей час, когда их уже почти готовы обвинить в убийстве невинной девушки — это надо быть совсем скотиной.

— Какой кафтан из-за него испачкал, — сокрушенно вздохнул Аполлон, разглядывая себя в зеркале. — В жизни не прощу ему такого свинства.

— Возьми другой. А то смотришься как белая ворона.

— Что же, по-твоему, я на балу должен быть в черном?! Хотя, в этом что-то есть. Лорд Байрон на пиру у графа Дракулы. Какой поворот сюжета. Поэму напишу, помяни мое слово. Нет, лучше роман. Что-нибудь в готическом стиле. Призраки, вампиры, несчастная девушка в лапах негодяя. Графиня с изменившимся лицом бежит к пруду.

— Какая еще графиня?

— Это из классики. Правда, уже советской. — Кравчинский сменил белый кафтан на черный и теперь с Удовольствием любовался своим отражением. — До Байрона не дотягиваю. Значительности в лице не хватает. Разве что — до графа Калиостро.

Ярослав в сторону поэта только рукой махнул. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Куда больше его в эту минуту волновало исчезновение Ходулина. Не мог этот тип упиться за полчаса до полного отруба. Добро бы водка была или самогон, а то кисленькое винцо с невеликими градусами. Коляну ведро этой гадости выпить надо, чтобы потерять ориентировку в пространстве. Причем залпом. Но Ходулин не лошадь, чтобы ведрами вино потреблять. Что-то тут не то. Сначала Катюша пропала, потом Колян.

В нечистую силу Ярославу верить не хотелось, в инопланетян — тем более. Оставалась мафия, будь она неладна. Но зачем мафии Колян? Какие тайны они собираются выпытывать у человека, который ни к чему не причастен — ни к финансовым потокам, ни к золотым россыпям, ни к алмазным копям, ни к нефтяным фонтанам. Наследство Ходулину точно не светит. Отец его погиб много лет тому назад, мать умерла недавно. Из родственников, кроме тети Фроси, никого нет. Может, дело все в этой Ефросинье? Недаром же Митрофанов назвал ее ведьмой.

— Ты что, заснул, Ярила?

— Думаю,—нехотя откликнулся Кузнецов.

— Ну, думай, — согласился Аполлон. — В конце концов, ты у нас детектив. А наше дело писательское. Я вздремну, пожалуй, ты не возражаешь? Ночь выдалась суматошная, да и день не очень задался.

Ярослав тоже задремал, убаюканный царившей во дворце мертвой тишиной. И заснул он, кажется, надежно, хотя очнулся почти мгновенно, когда яркая вспышка ударила его по глазам. Впрочем, он не исключал, что вспышка ему просто приснилась. Но в любом случае ночь уже вступила в свои права, в спальне хозяина, где они с удобствами расположились, было темно и тихо, зато со двора доносился шум, который заставил детектива вскочить с кресла и мгновенно мобилизоваться.

— Вставай, Калиостро. — Кузнецов ткнул в бок заспавшегося Аполлона.

Кравчинский проснулся, но не сразу сообразил, где находится, и ошалело оглядывался по сторонам, довольно громко при этом ругаясь.

— Тихо ты, — шикнул в его сторону Ярослав. — Дворец полон людьми.

— Мафиози прибыл? — вернулся наконец из забытья склонный к мечтаниям и ночным грезам поэт.

Ярослав уже стоял у окна и наблюдал за освещенной фонарями аллеей. На мраморном крыльце толпился народ, разодетый как для костюмированного бала. И все собравшиеся ждали кого-то, вглядываясь в темноту, сгустившуюся до степени беспросветности за пределами дворцового сада.

— Императрицу ждут, — шепотом сказал Аполлон, тоже подошедший к окну. — Помяни мое слово. Для кого еще им так наряжаться?

И угадал. Во всяком случае, сначала послышалось цоканье копыт, а потом на аллее появился экипаж, запряженный шестеркой лошадей. За каретой скакала свита числом никак не менее десятка человек. Заложив крутой вираж перед крыльцом, карета остановилась. Со ступенек к ней сбежал одетый в алый кафтан человек и склонился перед дверью. Эскорт императрицы спешился, бряцая шпорами и оружием. Слегка освоившийся в чужой эпохе детектив без труда опознал в них преображенцев. Во всяком случае, эти люди были одеты точно в такие же мундиры, который сейчас был на нем. Дверца кареты открылась и на мраморное крыльцо ступила женщина, чье лицо Ярослав не разглядел, но сразу же опознал в ней императрицу, уже знакомую ему по описанию Ваньки Митрофанова. Императрица оперлась на протянутую человеком в алом кафтане руку и благосклонно кивнула собравшимся на крыльце людям, немедленно отозвавшимся на ее жест приветственными криками:

— Виват! Виват!

— Что-то я кинокамеры не вижу, — прошипел Аполлон.—А постановочка просто загляденье.

Спорить с поэтом Ярослав не стал, но про себя подумал, что кино тут, кажется, ни при чем. Ему показалось, что он узнал одетого в красный кафтан человека. Во всяком случае, тип, столь любезно встречавший императрицу и изогнувшийся перед ней в изящном поклоне, был поразительно похож на Коляна Ходулина. Это открытие сначала ошеломило Кузнецова и, можно даже сказать, лишило дара речи, но потом ему пришло на ум, что появление на сцене Коляна объясняет если не все, то очень многое в невероятных событиях последних суток.

— Пойдем поприветствуем графа Дракулу, — с усмешкой предложил Ярослав призадумавшемуся Аполлону.

— Сначала императрицу, — запротестовал Кравчинский. — Так по этикету положено. Мафиози подождет.

Калиостро и преображенец довольно удачно, не привлекая внимания, спустились по лестнице и влились в ликующие ряды сограждан или, точнее, подданных, слегка очумевших в присутствии величественной дамы, не побоявшейся навестить их в деревенской глуши. Маскарад, надо сказать, впечатлил не только детектива, но и много чего повидавшего в смысле роскоши поэта. Кравчинский не растерялся в обстановке всеобщего ажиотажа и первым припал к ручке императрицы. Самое забавное, что отвергнут он не был, хотя царица и глянула на него с удивлением.

— Граф Калиостро, — представился Аполлоша. — Маг, чародей, гипнотизер, целитель телесных и душевных недугов, прорицатель.

— Вы итальянец?

— Да, — не моргнув глазом, соврал Аполлоша. — Приехал на перекладных из славного города Парижа.

— Любопытно. — Императрица подняла увенчанную париком голову и окинула пристальным взглядом голубых глаз заезжего авантюриста.

По виду этой женщине было от силы лет тридцать пять, не больше. Красавицей Ярослав ее бы не назвал, но бабенка была тем не менее довольно симпатичная и фигуристая, если судить по глубокому вырезу на платье. Про ножки, к сожалению, ничего сказать было нельзя, поскольку их скрывала широкая и длинная юбка. Любезного Калиостро довольно грубо отодвинул в сторону тип в красном кафтане. Аполлоша собрался было вспылить и сделать несколько нелицеприятных замечаний невеже, но при виде рассерженного лица хозяина роскошного дворца опешил и издал горлом довольно неприличный звук. Впрочем, его оплошности, кажется, никто не заметил, поскольку ее величество продолжила свой путь, одаривая улыбками домогавшихся милостей подданных. Рассерженный хозяин повел ее по лестнице на второй этаж и, скорее всего, в ту самую спальню, которую только что покинули детектив с поэтом. Императрице надо было привести себя в порядок после долгой дороги, а подданным прийти в себя после встречи с владычицей Российской империи.

— Вот скотина! — выдохнул Аполлон в спину поднимающемуся по широкой лестнице графу. — Здорово он нас разыграл. Признаться, я за ним таких талантов прежде не замечал. Прямо мистификатор.

Ярослав был абсолютно с Кравчинским согласен. В принципе не важно, кто устроил бал-маскарад. Но то, что Ходулин с самого начала знал о его проведении, теперь уже не вызывало сомнений. Пока что непонятно было, кому принадлежит дворец, сооружение бесспорно дорогое, но версий по этому поводу можно было выдвинуть с избытком. Скажем, заброшенное и полуразвалившееся здание могла купить скучающая банкирша, с которой Колян, славившийся донжуанскими наклонностями, завел роман. Наверняка этот бабник рассказал ей о графе, пугающем вот уже две сотни лет крестьян в его родовой деревеньке. Заработавшаяся в душном городе банкирша решила оторваться на природе. Созвала гостей, оплатила прислугу. А ее хитроумный любовник притащил сюда еще и своих приятелей, дабы вволю над ними посмеяться. Теперь понятно, почему они так легко проникли в бесспорно охраняемый дворец. Охрана, конечно, узнала Коляна. И Катюшу, скорее всего, похитил Ходулин, а точнее, они просто сговорились с девушкой и заморочили головы детективу и поэту.

— Как тебе моя версия? — спросил Ярослав у рассерженного Кравчинского.

— Я этого Дракулу сейчас на дуэль вызову, — обиженно засопел пацифист.

— Морду Коляну мы всегда набить успеем, — остудил его пыл Ярослав. — Для начала давай посмотрим, чем они еще нас будут удивлять.

— Разумно, — мгновенно остыл Кравчинский. — Ты посмотри, сколько кругом фрейлин.

Аполлоша, распугивая окружающих черным, как сажа, кафтаном и сверкающими огнем поэтического вдохновения глазами, направился к кучковавшимся в углу фрейлинам, среди коих преобладали молодые и симпатичные, а Ярослав стал медленно прохаживаться по залу, изучая собравшихся по случаю бала-маскарада людей.

— Где-то мы с вами встречались, поручик? — Рослый детина со шпагой у пояса положил ему руку на плечо.

— Вероятно, в гвардейских казармах, — не задержался с ответом детектив, сразу же опознавший знакомый мундир.

— А трактир на Мещанской вам знаком, любезнейший? — не отставал смурной преображенец.

— Первый раз слышу. — Кузнецов пожал плечами.

— Хватит мне голову морочить, Друбич! Вы проиграли мне сто рублей. Извольте отдать долг.

Ярослава претензия липового сослуживца поначалу позабавила. Ста рублей ему не было жалко, но, к сожалению, бумажник остался в кармане джинсов. Однако тип в мундире не отставал, оборачивая забавную шутку в неприличное занудство.

— Я не Друбич, — нелюбезно бросил детектив. — Я — Кузнецов. Топай отсюда, придурок, пока я тебе пасть не порвал.

Придурок окинул Ярослава ненавидящим взглядом и отошел к своим облаченным в мундиры приятелям.

О чем они говорили, Кузнецов не слышал, но, похоже, обиженный им «лейб-гвардеец» подговаривал приятелей пощупать область лица обидевшему его человеку. Кузнецов на всякий случай сдвинул шпагу чуть в сторону, чтобы не мешала широкому замаху, и вышел на крыльцо. Здесь его и настигли два преображенца.

— В чем дело, мужики? — Ярослав рассердился. — Хотите подраться, милости прошу вон к тем кустикам.

— Шпаги или пистолеты? — строго спросил курносый и конопатый.

— А как фамилия моего противника? — в свою очередь полюбопытствовал Ярослав.

— Барон фон Дорн, — дуэтом отозвались преображенцы.

— Немец, значит, — хмыкнул детектив. — Ладно, ведите Дорна. Я его отучу сразу и в карты играть, и лезть к приличным людям с дурацкими претензиями.

— Кто будет вашим секундантом?

— Граф Калиостро. Он где-то там, возле девок пасется.

— Человек в черном? — Секунданты переглянулись.

— А почему бы и нет?! — Ярославу китайские церемонии уже надоели. — Вы собираетесь драться?

— Ждите нас через минуту, — надменно бросил курносый.

Вот еще аристократы собачьи! Ярослав зло глянул в спины удаляющихся офицеров лейб-гвардии. Нашли тоже мальчика для битья! Фон Дорн — скажите, пожалуйста, какая цаца. Не мог, паразит, русским именем назваться. Тогда Кузнецов врезал бы ему как родному. А теперь отметелит как последнего иностранца. Маскарад маскарадом, но надо же и меру знать. Сто рублей ему подавай, вот морда! Интересно, где банкирша своих гвардейцев набрала? Наверняка в каком-нибудь зачуханном театре. Ладно бы пьяные были. В пьяном виде Ярослав и сам не прочь подурачиться, но ведь ни в одном глазу у людей. Так какого рожна им надо?!

— А что у нас тут — дуэль? — поинтересовался у расстроенного детектива Аполлоша, спускаясь с крыльца. Граф Калиостро был, кажется, доволен предстоящим мероприятием и азартно потирал руки: — Я тебя умоляю, Ярила, не осрамись только, ну и этого придурка не пришей ненароком. Театральная общественность не простит тебе смерти даровитого актера. А я тут двух фрейлин пригласил, девочки пальчики оближешь. Очень уж им хотелось поприсутствовать на настоящей дуэли. Они вон за той колонной стоят.

— А Катюши ты среди девушек не видел?

— Видел, естественно. — Аполлон улыбнулся. — Представь себе — не узнала. Точнее, сделала вид, что не узнала. Такая вся из себя расфуфыренная. Какой-то хмырь вокруг нее копытом бьет в мраморный пол. Я связываться с ним не стал. Пусть, думаю, Ярила сам разбирается.

— Что за хмырь?

— Барон или князь какой-нибудь. А из-за чего ты с фон Дорном поссорился?

— Из-за ста рублей. Якобы я их ему в карты проиграл.

— Вот жлобье! —тряхнул паричком Аполлоша. — Из-за такой мизерной суммы кровавую разборку затеяли. Подожди, а когда ты успел с ним в карты перекинуться?

— Да не я с ним играл, а поручик Друбич. Вот пусть с серба и спрашивает.

— Беда с вами, лейб-гвардейцами, — вздохнул Калиостро и обернулся к двери: — Ну, что они там канителятся? У меня девочки стынут на ветру в легких платьицах.

Словно бы в ответ на зов Аполлоши с крыльца быстрым шагом сбежали фон Дорн и два его секунданта. Ярослав окинул противника оценивающим взглядом. Барон был, что называется, в соку. Ни ростом, ни статью Кузнецову он не уступал. Разве что лет на десять был постарше. Глаза небольшие, острые, а тонкие губы кривятся в усмешке. Над левой бровью небольшой шрам, отчего бровь кажется приподнятой, что придает лицу слегка удивленное и брезгливое выражение.

— Считаю, что примирение невозможно, — торжественно произнес Аполлон Кравчинский. — Поручик вне себя от гнева и готов к смертельной схватке.

Противники встали в позицию. Ярослав очень надеялся, что липового фон Дорна в театральном училище обучили азам фехтовального искусства, и тот не станет размахивать шпагой как дубиной. И, надо сказать, детектив не ошибся в своих предположениях. Первым же выпадом «немец» едва не отправил «серба» на тот свет. Уязвленный такой прытью человека, которого он не считал за приличного противника, Ярослав взялся за дело всерьез и в два счета пропорол фон Дорну полу мундира.

— Браво, Друбич, — зааплодировал граф Калиостро, — наша берет!

— Так вы все-таки Друбич, милейший? — хищно улыбнулся фон Дорн. — Недаром же о вас говорят, как о величайшем негодяе Санкт-Петербурга.

— От прохвоста слышу, — не остался в долгу Кузнецов.

Фон Дорн дрался всерьез, с явным намерением если не убить противника, то, во всяком случае, очень серьезно ранить. Ярослав понял это не сразу, а когда понял — рассердился не на шутку. Менее всего эта дуэль была похожа на сцену из дурацкого спектакля. Да и ненависть в глазах противника Ярослава была самая что ни на есть настоящая. Хотел бы детектив узнать, чем же так досадил фон Дорну этот Друбич. Маловероятно, что причиной неприязненных отношений были проигранные в карты сто рублей. Здесь просматривалась интрига, сути которой Кузнецов не понимал. Зато в его планы не входило пасть жертвой чужой комбинации, проводимой непонятно кем и по какому поводу. Если поначалу Ярослав просто собирался покрасоваться перед фрейлинами и испортить противнику мундир, то сейчас ему пришлось резко перестраиваться и драться всерьез с весьма искусным и уверенным в себе оппонентом. Клинок фон Дорна дважды прошел в опасной близости от шеи Кузнецова. В третий раз он едва не пропорол ему левый бок. Возможно, со стороны все это выглядело забавно, но Ярославу пришло на ум, что если он и дальше будет щадить противника, то в четвертый раз шпага «немца» может запросто проткнуть его бренное тело, с весьма серьезными для молодого организма последствиями. Ярослав отступил на шаг назад и сделал резкий стремительный выпад. Клинок детектива поранил кисть правой руки фон Дорна. Липовый преображенец вскрикнул и выронил смертоносное оружие.

— Брек, — закричал граф Калиостро. — Ты что, с ума сошел, Ярила, мы же договаривались — не до крови.

Однако секунданты фон Дорна не выразили по поводу нанесенной барону раны ни возмущения, ни удивления, да и сам немец отнесся к своей неудаче спокойно, во всяком случае, не стал вопить благим матом и требовать вмешательства милиции. Конопатый преображенец перевязал чистым носовым платком рану своему приятелю, которая никакой опасности для здоровья фон Дорна не представляла, и увел его в дом.

— Дело, как вы понимаете, еще не закончено, Друбич, — сказал Кузнецову второй секундант, широкоплечий малый с круглыми совиными глазами.

— И ты хочешь подраться? — удивился Ярослав.

— Очень может быть, но не здесь и не сейчас. — Офицер сухо поклонился детективу и поэту и последовал за своими беспокойными друзьями.

— Бред. — Ярослав пожал плечами и вопросительно посмотрел на Кравчинского.

Возможно, Аполлоша углядел своим вдохновенным поэтическим взглядом какую-то упущенную детективом деталь, способную если не все, то многое прояснить в происходящем. Однако поэт пребывал в еще большей растерянности, чем его старый товарищ. К тому же Аполлоша не выносил вида крови и сейчас с трудом обретал себя, прислонившись спиной к роскошному дубу, под кроной которого и разворачивались последние драматические события.

— Не понимаю, — покачал головой Кравчинский, — где и когда ты успел им так досадить.

— Досадил им не я, а поручик Друбич, которого они всеми силами пытаются устранить.

— А кто он такой, этот Друбич?

— Понятия не имею. Но, возможно, твои фрейлины более осведомлены. Включай все свое природное обаяние, Аполлон, и попытайся разговорить девушек. Не нравится мне что-то весь этот балаган.

Кравчинский, судя по всему, тоже был не в восторге от сегодняшнего вечера. Так вроде бы все хорошо началось: императрица, фрейлины, легкий флирт, к коему Аполлон в силу избранной профессии имел известную склонность, и вдруг нате вам — кровавая разборка под дубом, только чудом не закончившаяся фатально для одного из участников. Черт знает что! А ведь дуэли запрещены УК Российской Федерации, и за членовредительство можно статью заработать с весьма и весьма приличным сроком.

— С Коляном нужно поговорить, — посоветовал Кравчинский, — этот, надо полагать, в курсе здешних событий. Ничего себе наши нувориши развлекаются. Чего доброго, во дворце скоро гладиаторские бои начнутся. Кошмар! Куда смотрят милиция, прокуратура и специальные службы?!

Отдышавшийся Кравчинский побежал к своим фрейлинам делиться впечатлениями по поводу только что свершившегося события, а Ярослав вернулся во дворец с твердым намерением взять за хобот Коляна и выпытать у него все тайны мадридского двора. В парадном зале на появление дуэлянта отреагировали настороженно. Чем-то явно встревоженные гости шушукались между собой, но претензий детективу по поводу хулиганского поведения никто, видимо, предъявлять не собирался. Можно подумать, что дуэли у нас столь обыденное событие, что принимающие в них участие джентльмены не заслуживают общественного осуждения. Однако порицание Ярославу все-таки выразили, но совершенно по другому поводу. И сделала это Катюша, словно бы невзначай остановившаяся подле томившегося у колонны Кузнецова.

— Я удивлена, Друбич, вашим невниманием, — негромко произнесла она, не поворачивая головы.

— А уж как я был удивлен, Катерина, вашим внезапным исчезновением, вы и представить себе не можете. Вам не кажется, что пришла пора объясниться?

— Вы отлично знаете, почему я вынуждена была прервать наше свидание. Не сердите меня, Ярослав, иначе мы поссоримся без всякой надежды на примирение. Зачем вы устроили эту дуэль? Вы же меня компрометируете.

— А вы что, знакомы с этим фон Дорном?

— Прекратите, Друбич, ваши шутки! Вы ведете себя недостойно.

Катюша недовольно повела обнаженным плечиком и поплыла навстречу какому-то хмырю, изогнувшему стан в ее сторону самым похабным образом и принявшемуся возбужденно что-то рассказывать брезгливо морщившейся даме.

— Ах, как все это неприятно, — долетел до Ярослава голос Катюши. — Ее величество будет огорчена. Но ведь с фон Дорном, кажется, все обошлось?

Новое дело, теперь выясняется, что Ярослав прогневил императрицу. Однако это обстоятельство его нисколько не расстроило. Зато он был крайне удивлен поведением Катюши. Девушка Кузнецова узнала, что, впрочем, не удивительно. А странным здесь было то, что она приняла его за другого и, как заподозрил Ярослав, с этим другим у нее были давние и, похоже, весьма близкие отношения. Не исключено, конечно, что Катюша просто ломает комедию. Да, скорее всего, так оно и есть. Но в этом случае, надо признать, что она очень даровитая актриса. Сам Кузнецов никаких артистических способностей за собой не замечал, склонности к театру не питал, а потому попытку втянуть себя в чужой, абсолютно идиотский спектакль, невесть кем и для чего поставленный, расценил как наглость. И за эту наглость в первую голову следовало спросить Коляна Ходулина, видимо, вообразившего, что его старые приятели будут строить из себя шутов гороховых, дабы ублажать его свихнувшуюся банкиршу. Видали мы таких императриц!

— Сдается мне, Ярила, что мы с тобой попали… не туда, — негромко сказал Кравчинский, подходя к приятелю с двумя хрустальными бокалами в руках. Один из этих бокалов он протянул Кузнецову, а из другого принялся потягивать кисленькое винцо, уже изрядно опротивевшее детективу.

— В каком смысле — не туда?

— А во всех смыслах, — задумчиво протянул Аполлоша. — По-моему, это другая реальность.

Кравчинский был сильно под хмельком, что и неудивительно, если учесть, сколько он вылакал спиртного за вчерашний и сегодняшний день, но все-таки не настолько пьян, чтобы нести ахинею.

— Только давай без научной фантастики, — мягко попросил приятеля Ярослав. — Это не твой жанр.

— Возможно. Но, может, ты тогда объяснишь мне, почему все эти люди считают тебя отъявленным дуэлянтом и авантюристом Ярославом Друбичем? А когда я мягко попытался намекнуть, что это не совсем так, то все смотрели на меня, как на идиота. Впрочем, что взять с иностранца, только вчера прибывшего из славного города Парижа. По слухам, и тебя, и меня в этот дворец пригласил сам граф Глинский, для каких-то очень темных и очень тайных дел.

— Какой еще Глинский? — рассердился Ярослав.

— Под этим псевдонимом в светских кругах орудует наш с тобой старый знакомый Колян Ходулин. Роковая личность, если верить моим знакомым фрейлинам. В светских кругах полагают, что граф Глинский то ли вольтерьянец, то ли еретик, и очень опасаются, как бы он не скомпрометировал императрицу в глазах церкви и народа.

— Бред, — в который уже раз повторил детектив.

— Ну почему же, — возразил Кравчинский, — очень недурственный сценарий для мыльной оперы на псевдоисторическую тему.

— Ну а мы-то здесь при чем?

— Понятия не имею, — пожал плечами Аполлон. — А вот и наш граф Глинский под ручку с государыней. По-моему, самое время перемолвиться с ним парой ласковых. Только я тебя умоляю, Ярила, не кипятись. Если мы с тобой угодили в сумасшедший дом, то следует хотя бы сохранять хорошие отношения как с пациентами, так и с обслуживающим персоналом.

Добраться до графа Глинского приятелям удалось далеко не сразу, поскольку ее величеству захотелось танцевать. Заиграла музыка, и Колян Ходулин повел свою пассию впереди выстроившихся попарно подданных. Граф Калиостро без труда освоил весьма простенькие па и примкнул к танцующим, Кузнецов остался стоять у колонны в глубокой задумчивости, словно какой-нибудь романтический герой галантного века, чье имя напрочь выскочило из памяти, пресыщенный светской мишурой. Ярослав пытался проанализировать полученную из разных источников информацию, но пока что ему это плохо удавалось. Дедуктивный метод буксовал самым позорным образом, столкнувшись с явной чертовщиной. Почему вчера еще вменяемая Катюша ведет себя сегодня как законченная шизофреничка? И можно ли считать нормальными Кузнецова и Кравчинского, которые, похоже, никак не способны вписаться в спектакль, который все здесь присутствующие принимают за реальность? Может, весь этот балаган как-то связан с вспышками, виденными им накануне? В инопланетян детективу верить не хотелось, но он не исключал, что окружающие подверглись гипнотическому воздействию. В любом случае следовало найти негодяев, вздумавших ставить опыты над людьми. А то, что в зале дворца находятся люди, а не фантомы, скажем, в этом Кузнецов был абсолютно уверен. Кровь из руки фон Дорна лилась самая натуральная, да и Катюша, с которой он успел уже поссориться на этом балу, менее всего была похожа на восковую куклу. Непонятно пока что было только одно — почему воздействию гипнотизера не подверглись Кузнецов с Кравчинским? Это что — чей-то недосмотр, или так с самого начала было задумано?

— Надо поговорить, Друбич. — Услышал он за спиной негромкий голос Коляна. — Поднимись на второй этаж и толкни первую же дверь с правой стороны. Я буду ждать тебя там.

Любопытно, чего опасается в своем собственном дворце граф Глинский? Но здесь, похоже, все просто помешаны на конспирации. Тем не менее Ярослав просьбу Ходулина выполнил, прихватив с собой в качестве свидетеля графа Калиостро. Слегка запыхавшийся от танцев Аполлон к детективу присоединился охотно, несмотря на зазывные взгляды фрейлины, рассерженной тем, что какой-то мрачный тип похитил ее любезного кавалера.

— Это не фантомы, — поделился личными наблюдениями поэт. — Плоть самая что ни на есть натуральная. Я со своей уже успел поцеловаться. А что от нас понадобилось Коляну, в смысле графу Глинскому?

— Сейчас узнаем, — мрачно отозвался Ярослав, ногой толкая нужную дверь.

Колян Ходулин картинно стоял посреди комнаты, скрестив руки на груди, и недовольно смотрел при этом на входящего Кузнецова. Разговор с друзьями он начал с идиотской претензии:

— Почему вы не убили его, Друбич? Это разрешило бы многие наши проблемы.

— Я не наемный убийца, граф. — Ярослав нахмурился. — К тому же мне не хотелось огорчать императрицу.

— А бросьте, поручик, — пренебрежительно махнул рукой Ходулин. — Не настолько фон Дорн важная птица, чтобы ее величество скорбела о его смерти. Впрочем, это уже безразлично. Хорошо уже то, что сегодня он вряд ли сможет сесть в седло.

— За это я ручаюсь, — вмешался в разговор Кравчинский. — Месяц как минимум проваляется на больничном.

— Какого черта! — Граф недовольно посмотрел на Аполлона. — Зачем вы притащили сюда этого человека, Друбич?

От столь наглого пренебрежения старого товарища, которого знал едва ли не с пеленок, Кравчинский запыхтел рассерженным паровозом. От грандиозного скандала поэта удержало только сомнение в том, что он сейчас разговаривает с нормальным и адекватно реагирующим на ситуацию человеком. Граф Глинский здорово нервничал, это сразу же бросалось в глаза, но глаза его тем не менее горели решимостью готового на все человека.

— Я думаю, что господин Калиостро будет полезен нам в предстоящем деле, граф, — отозвался Ярослав, стараясь сохранять спокойствие. Ситуация, что там ни говори, поражала своим идиотизмом. Теперь уже не было никаких сомнений, что Колян Ходулин сдвинулся по фазе, но прежде чем взывать к медицине, детектив решил выпытать у липового графа информацию, которая поможет выйти на след человека или организации, проводящей опыты над людьми, превращая их в марионеток.

— Говорят, что вы, сударь, сведущи в магии и чародействе? — обратился к Аполлону Колян Ходулин.

— Да как вам сказать… — слегка смутился под строгим вопрошающим взглядом самозванец.

— Бросьте, господин Калиостро, здесь все свои, — махнул рукой граф Глинский. — Способны вы защитить императрицу, если дело обернется не совсем так, как мы задумываем?

— Сделаю все, что в моих силах, — не стал брать на себя завышенных обязательств Аполлон.

— В таком случае, господа, я проведу вас тайным ходом в подвал. Ждите нас там. Через полчаса выезжаем.

Возражений граф Глинский выслушивать не стал. Детективу с поэтом ничего не оставалось, как проследовать за его сиятельством в уже знакомую спальню, а потом спуститься по винтовой лестнице в подвал.

— Вот, блин, — вздохнул Кравчинский, зажигая свечку. — Ситуация мне перестает нравиться. Что задумал этот сумасшедший? Надеюсь, нас не принудят участвовать в похищении, а то и в убийстве коронованной особы?

Ярослав ни в чем уверен не был, зато почувствовал азарт сыщика, взявшего след в деле, сулящем громкую славу. У него уже практически не осталось сомнений в том, что Ходулин не валяет дурака. Колян действительно считает себя графом Глинским, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— А вдруг в этом подвале воздух отравленный. — Кравчинский с шумом втянул в себя воздух. — Надышался газами, и вот ты уже аристократ с приветом. Или в вино что-то такое подмешано. Ведь Колян пришел в этот дворец вполне вменяемым человеком, с чего это вдруг он потерял ориентиры времени и обвалился разумом в другую эпоху? По-моему, самая пора нам с тобой обращаться за помощью к компетентным товарищам как из службы «ноль два», так и из службы «ноль три».

Конечно, Кравчинский был прав, дело явно зашло уже слишком далеко, но Ярослав не был уверен, что им с Аполлоном удастся вырваться из-под опеки лиц, проводящих этот странный и явно преступный опыт над окружающими. Очень может быть, что их просто прозевали, и любая попытка выйти за рамки эксперимента повлечет за собой немедленные санкции.

Друзья просидели в подвале чуть не целый час, и это проведенное в скорбном ожидании время вредно отразилось на Аполлоне Кравчинском, который, дабы унять волнение, без конца прикладывался к бутылке. Когда в подвале наконец появился граф Глинский в сопровождении императрицы и Катюши, Калиостро был уже сильно навеселе, хотя и держался на ногах. Впрочем, на состояние Аполлона никто не обратил внимания, Глинский взмахом руки предложил приятелям следовать за собой и уверенно двинулся в глубь подвала, где находился, видимо, подземный ход. Этим ходом, прорытым, надо полагать, для темных делишек, коими, по слухам, граф любил заниматься в свободное от светских утех время, отважная пятерка выбралась на свежий воздух. Императрица опиралась на руку Ходулина, Катюша тащила за собой графа Калиостро, очень быстро раскисшего в подземных переходах, Ярослав замыкал шествие, ругаясь сквозь зубы. У выхода их поджидала карета, запряженная шестеркой лошадей. Императрица с Катюшей сели в карету, туда же впихнули и пьяного Аполлона, а Глинскому с Ярославом пришлось ехать верхом. Для Ярослава, занимавшегося в юные годы пятиборьем, верховая езда не была в новинку, зато Коляша прежде к конному спорту отношения не имел. Тем не менее, назвавшись графом Глинским, он, похоже, приобрел и новые навыки, вполне уместные в аристократе века восемнадцатого, но выходящие за рамки привычек городского шалопая века двадцать первого. Карета рванулась с места с такой скоростью, словно влекла ее за собой не шестерка резвых коней, а по меньшей мере нечистая сила. Кто был в этой карете за кучера, Кузнецов сразу не разобрал, а сейчас в свете двух пылающих факелов он видел лишь смутный силуэт человека, время от времени взмахивающего хлыстом. Впрочем, для размышлений и наблюдений у Ярослава просто не оставалось времени, главной его заботой было удержаться в седле несущегося гнедого. Дорога шла лесом, детектив видел очертания выступающих из темноты деревьев и толстенных сучьев, от которых едва успевал уворачиваться. Карета то и дело подпрыгивала на ухабах, но и не думала снижать скорости. Ярослав был абсолютно уверен, что это сумасшедшая гонка по ночному лесу добром не кончится: либо колеса отвалятся, либо кони поломают ноги, угробив заодно и своих отчаянных седоков.

— Куда мы так торопимся? — успел он крикнуть, поравнявшись с графом Глинским, но тот лишь махнул вперед зажженным факелом, зажатым в правой руке.

Ехали они по меньшей мере минут двадцать, и Ярослав уже начал терять терпение. Ночной лес не то чтобы пугал его, но, во всяком случае, не внушал доверия. Тем более что оказался он сегодня в этом лесу в компании явных безумцев, одержимых страстью к самоубийству. Кузнецов уже собрался придержать коня, но в этот момент карета резко сбавила ход, а потом и вовсе остановилась.

— Кажется, удалось! — воскликнул граф Глинский, поднимая коня на дыбы и вслушиваясь в окружающую тишину.

— А что, нам могли помешать? — спросил Ярослав, крайне недовольный тем, что согласился участвовать в столь сомнительном и откровенно нелепом предприятии.

Глинский на его вопрос не ответил. Спешившись, граф бросился к карете, дабы помочь императрице покинуть ее. Однако первым в открывшуюся дверь выпал Аполлон Кравчинский в состоянии, близком к полуобморочному. Судя по всему, безумная гонка по пересеченной местности негативно отразилась на изнеженном организме городского поэта. Что же касается дам, то они, кажется, даже не заметили трудностей ночного путешествия и ступили на землю без проблем.

— Вы уверены, что не ошиблись с местом, граф? — Кузнецов услышал встревоженный голос императрицы.

— Абсолютно уверен, ваше величество. В этом лесу мне знаком каждый кустик, и я не заблужусь здесь даже с завязанными глазами.

Зато Ярослав ни в чем уверен не был и уже почти согласился с мнением слегка протрезвевшего Аполлона Кравчинского, вполне искренне полагавшего, что пора рвать отсюда когти. Кажется, поэт что-то услышал от дам за время путешествия в карете, но по причине то ли волнения, то ли еще не прошедшего окончательно опьянения не сумел выразить свои мысли и чувства в связном рассказе. Детектив понял только, что приехали они на свидание с колдуньей, обладающей невероятным провидческим даром и подобного же сорта способностями в астральной сфере. Словом, дурдом был полный.

Впереди мелькнул свет, и Ярослав насторожился. Он уже успел за последние дни твердо усвоить, что подобного рода сигналы в ночном лесу лучше всего игнорировать. Но граф имел на этот счет совершенно иное мнение и повел своих неосторожных спутников именно к этому, не сулящему ничего хорошего огню. Выступившее из темноты навстречу ночным путешественникам строение более всего напоминало избушку на курьих ножках, во всяком случае, именно такое сравнение почему-то пришло в этот момент в голову сбитому с толку детективу. Хотя, с другой стороны, а где еще могла обитать колдунья, устроившая свое убежище вдали от глаз людей и в стороне от столбовых дорог цивилизации? Попривыкший в последнее время к чудесам, Ярослав не очень бы удивился, если бы в избушке на курьих ножках честную компанию приветствовала бы Баба-яга, но присутствие здесь Ефросиньи Ходулиной поставило даровитого сыщика в тупик. Тем не менее Ефросинья вела себя так, словно прожила в этом медвежьем углу всю жизнь. В любом случае она была здесь полновластной хозяйкой, и в ее поведении не чувствовалось и тени подобострастия. Скорее уж робость проявила императрица, не слишком уверенно ступившая под низкий свод избы.

— Если нас с тобой не изжарят сегодня в печи, то считай, мы легко отделались, — прошептал на ухо Ярославу Калиостро, уже успевший смачно приложиться пьяной башкой о притолоку и пребывавший по этому поводу в приподнятом состоянии духа.

— Кто это? — Ефросинья вперила строгий взгляд в струхнувшего Аполлона.

— Некий Калиостро, — пояснил Глинский. — Знаменитый европейский маг или что-то в этом роде. Надеюсь, он нам не помешает?

— Думаю, нет, — отозвалась Ефросинья. — А дамы знают, что им предстоит?

— В общих чертах, — неуверенно произнес граф.

— Что ж, тем лучше.

В избе было довольно светло, хотя она и освещалась всего одной небольшой лампадкой. Во всяком случае, Ярослав отчетливо видел лица всех присутствующих здесь людей. Видел он и лавки, стоящие вдоль стен, и даже вознамерился присесть на одну из них, но был остановлен Катюшей, испуганно ухватившей его за руку. Будучи скептиком от природы и по роду деятельности, Кузнецов гроша бы не дал за всю эту астральную дурь. Смурной и торжественный вид Ефросиньи его не только не пугал, но скорее забавлял. Вновь пришло на ум, что участвует он не в древнем обряде, а всего лишь в спектакле, состряпанном на скорую руку, дабы развлечь заскучавшую в городе богатую дамочку. Но в любом случае бежать отсюда он не собирался и даже придержал Кравчинского, который сделал было шаг по направлению к двери.

— Ты уверена, что все обойдется? — спросил Ефросинью граф Глинский.

— В этой жизни ни в чем нет порядка, — строго сказала колдунья, — а уж в жизни той и подавно.

Глинский бросил вопросительный взгляд на императрицу, судя по всему, последнее слово оставалось за этой строгой дамой. Однако императрица колебалась недолго и утвердительно кивнула.

— Ой, мама, — испуганно выдохнула Катюша, чем позабавила Ярослава и едва не ввергла в истерику Аполлона, чье поэтическое воображение, распаленное к тому же изрядным количеством вина, работало сейчас, надо полагать, на полную катушку, бросая Кравчинского то в жар, то в холод.

Шум за дверью заставил Ярослава насторожиться. Глинский же действовал стремительно, выхватив пистолет, выстрелил не целясь сквозь довольно хлипкое препятствие и, кажется, попал. Во всяком случае, за дверью громко вскрикнули, а вся поляна подле избушки заполнилась гомоном недружелюбных и встревоженных голосов. Среди поднявшегося ора Ярослав разобрал только одну фразу:

— Они здесь!

— Стреляйте, Друбич, какого черта, — скомандовал Глинский, подсыпая свежую порцию пороха в свой допотопный пугач.

Ярослав был почти стопроцентно уверен, что подсунутый ему по случаю Аполлоном Кравчинским пистолет не заряжен, но ошибся, выстрел прогремел как раз в тот момент, когда в проеме, сорвав с петель дверь, появился заросший бородою чуть ли не по самые ноздри тип явно разбойного вида. В руках у бандита, потревожившего в неурочный час озабоченных людей, посверкивала сабля. Это Ярослав успел заметить, не понял он пока что только одного, с какой стати вся эта рвань решила атаковать мирных путников, нашедших приют в скромной лесной избушке, где никаких особенных богатств не наблюдалось. Не говоря уже о том, откуда вообще, взялись в наших охраняемых государством лесах разбойники самого что ни на есть средневекового вида. Похоже, безумцы кучковались не только во дворце графа Глинского — крыша съехала у всей округи.

— Задержите их, Друбич, — крикнул Глинский, увлекая за собой дам в дальний угол избы, где, видимо, имелся запасной выход.

Во всяком случае, Ярослав очень надеялся, что ведьма Ефросинья предусмотрела возможность тихого и незаметного ухода из своего одиноко стоящего посреди дремучего леса жилища. Разбойников было никак не меньше десятка, двое, впрочем, уже катались по земле отмеченные пулями, но остальные, размахивая топорами, лезли, мешая друг другу, в узкий дверной проем, который с отвагой льва защищал Ярослав Кузнецов, с трудом понимавший, кого и зачем спасает и за каким чертом вообще ввязался в это дело. Шпага преображенца успела трижды окраситься кровью, прежде чем разбойная рать уяснила, что противостоит им отнюдь не лох, а весьма и весьма искусный боец, способный, чего доброго, переколоть всю компанию. Словом, к нападающим пришло понимание бесполезности прилагаемых усилий, и украшенная золотом карета, запряженная к тому же шестеркой лошадей, показалась им вполне сносной компенсацией за понесенные убытки и упущенную добычу. Погрузив в экипаж раненых товарищей, разбойники с гиканьем и свистом покинули место драмы, оставив победителя сражения в тихом недоумении. Из-за чего, собственно, разгорелся весь этот сыр-бор, и какую цель преследовали атаковавшие его люди?

— Браво, Ярила! — Услышал детектив возле правого уха бодрый голос поэта. — В своей поэме я посвящу тебе лучшие строки. Прямо-таки богатырь, защитник земли Русской. Непонятно только, почему они перекрестили тебя в серба?

— А ты почему не сбежал вместе с Глинским?

— Аполлон Кравчинский друзей в беде не бросает, — гордо ответил пьяный поэт. — Ну а если честно и без патетики, то рядом с тобой я чувствую себя в большей безопасности, чем в компании законченных психов. Как хочешь, Ярила, но мне этот бедлам уже сильно поднадоел, и я хочу домой, к папе и маме.

Желание поэта детективу показалось здравым. Жалел он только о том, что его усилия были потрачены впустую. Бешеная скачка по лесу и кровавая разборка у порога лесной избушки ни на йоту не приблизила его к пониманию происходящих в округе событий.

— Императрица хотела посоветоваться с каким-то оракулом по поводу важных государственных проблем, — поделился добытыми сведениями Кравчинский.

— Кто он такой, этот оракул? — удивился Ярослав.

— Откуда же мне знать? — Аполлоша пожал плечами. — Но якобы у Ефросиньи с ним давняя устойчивая связь. Во всяком случае, так уверяла Катюша. Этот оракул еще и силу дает, и решимость, не говоря уже об удаче, которая просто необходима людям, задумавшим государственный переворот с устранением наделенных властными полномочиями лиц очень высокого ранга.

— А они его задумали?

— Представь себе, в этой стране есть еще и император, но многим кажется, что он при нынешнем раскладе лишний.

— А к реальной истории это имеет какое-то отношение? — спросил заинтересованный Ярослав.

— По-моему, весьма и весьма отдаленное. То есть была, конечно, такая императрица Екатерина Великая, спихнувшая с трона собственного дурака-мужа, но то, что сделала она это по совету оракула, — об этом старушка история скромно умалчивает. Нет, Ярила, это не провал во времени, это что-то совершенно иное.

Скорее всего Кравчинский был прав. Кузнецову вдруг пришло на ум, что и разбойники на одиноко стоящую избушку напали не случайно. Кто-то их навел на след тщательно конспирировавшихся людей. Возможно, это сделал фон Дорн, присланный сторонниками императора, дабы проследить за слишком уж предприимчивой императрицей.

— А ты не заметил, Аполлон, куда подевался кучер с кареты?

— Понятия не имею, — пожал плечами Кравчинский. — Но думаю, что Егорыч в лесу не заблудится.

— Так это был он? — удивился Ярослав.

— Странный дедушка, — кивнул головой Аполлон. — Они в этой деревне все странные. Возьми хотя бы нашего доброго знакомого Ваньку Митрофанова, с чего бы это добропорядочному алкашу бегать по ночному лесу с топором в руках и приставать к мирным обывателям с похабными претензиями.

— Я, честно говоря, Ваньку среди нападавших не опознал, — засомневался в свидетельских показаниях приятеля детектив.

— Вот тебе раз, — возмутился Кравчинский. — А в кого ты стрелял из пистолета? В Ваньку и стрелял, только в этот раз он был с бородой.

— Несешь черт знает что! — расстроенно проворчал Кузнецов, которому не хотелось брать лишний грех на душу.

— А вот придем в село и выясним, где тот Ванька был этой ночью и выжил ли он после полученной раны.

Спорить с Кравчинским резона не было, следовало как можно быстрее выбираться из лесной глухомани, а потом и из деревни. Ярослав уже не верил, что способен разобраться в одиночку в хитросплетениях этой странной истории. Втравил их Колян Ходулин в паскудное дело! За такие шутки надо бы бить по физиономии, но графа Глинского, похоже, уже и след простыл.

— Как хочешь, Ярила, но я в этой избушке на ночь не останусь. Не нравится мне здесь, хоть ты тресни. Дух тут нехороший, нечистый дух.

— Ладно, пошли,—согласился Ярослав, чувствовавший себя на свежем воздухе гораздо увереннее.

Приятели двинулись было по проселочной дороге пешком, но буквально через сотню шагов наткнулись на оседланных лошадей. Кузнецов опознал своего гнедого и очень обрадовался нечаянной встрече. Похоже, что захватившие карету разбойники коней просто не заметили, чем оказали поэту и детективу нечаянную услугу. Кравчинский к коню приближался с опаской, наездник он был еще тот, и если бы не крайне стесненные обстоятельства, то вряд ли когда-нибудь рискнул сесть в седло. Тем не менее с помощью Ярослава он на вороного жеребца все-таки взгромоздился. Конь, надо сказать, вел себя спокойно и не предпринимал попыток сбросить со спины неуверенного в своих силах всадника.

— Все-таки этот Дракула местного разлива большой сноб, — поделился своими соображениями по поводу чужой собственности Аполлон. — Даже коня себе выбрал вороного.

— Смотри не упади, — усмехнулся Ярослав. — А то придется тебя по частям собирать и склеивать.

Однако все обошлось. Чувство самосохранения помогло поэту удержаться в седле идущего шагом коня, а пока еще не выветрившийся из головы хмель не позволил впасть в панику по такому пустячному поводу, как верховая езда. Трудности были с дорогой, но после недолгого блуждания по зарослям ночные странники сумели-таки выбраться на верный путь. Во всяком случае, были все основания полагать, что лесная тропа выведет их в места обитаемые, где живут благожелательно настроенные к гостям люди. Набежавший рассвет и вовсе сильно облегчил положение друзей и вселил в них надежду на благополучное завершение путешествия. Дабы не плутать зря по лесу, Ярослав бросил поводья и предоставил коню возможность самому выбирать дорогу. И надо сказать, его расчет оправдался полностью. Гнедой безошибочно нашел путь в родную конюшню и вынес своего наездника к подножию холма, на котором возвышался дворец графа Глинского.

— Как хочешь, Ярила, но я туда не поеду, — запротестовал Аполлоша. — Мне ночных впечатлений хватит на всю оставшуюся жизнь.

— Коней надо бы вернуть.

— А кому ты будешь их возвращать? — усмехнулся Кравчинский. — Даю голову на отсечение, что дворец сейчас столь же пуст, как и вчера поутру. Ни кого мы там не найдем, ни графов, ни фрейлин, ни фонов, ни тем более добрых конюхов, способных накормить утомившихся за ночь лошадей.

Скорее всего, предположение Кравчинского не лишено было основания, во всяком случае, никакого шевеления вокруг дворца в этот утренний час не наблюдалось. Ярослав решил для начала наведаться в деревню и выяснить, не оставили ли происходившие этой ночью странные события следа в памяти хитроумных селян, которые конечно же не могли не знать, что у них в округе нечисто.

— Уезжать отсюда надо, Ярила, — стонал совсем расклеившийся после долгого путешествия верхом Аполлоша. — Сядем сейчас в мою «Ладу», и до свиданья.

— А Коляна бросим?

— Графу Глинскому сейчас не мы нужны, а хороший врач-психиатр.

Ярославу очень хотелось спать, но он все-таки нашел в себе силы свернуть к знакомому дому с голубыми наличниками. Здесь за минувшие сутки практически ничего не изменилось. Все так же лениво бродили по двору куры и бегал, натужно тявкая на гостей, лопоухий щенок, которому для солидного кобелиного состояния оставалось прожить еще добрых полгода. Тем не менее этот сукин сын, показывая вздорный характер, все время норовил вцепиться в высокие кожаные сапоги Ярослава.

— Вот же мать честная! — отозвался с крыльца Ванька Митрофанов. — Вы где такую одежонку раздобыли?

Митрофанов пребывал все в том же болезненном состоянии, словно и не получал вчера от Кузнецова денег на опохмел. Не исключено, конечно, что он эти деньги успел пропить и страдал сегодня от лечения не меньше, чем вчера от болезни.

— Ты нам мозги не пудри, — сказал Ярослав, присаживаясь на крыльцо рядом с Ванькой. — Сознавайся, где ночь провел.

— Дома провел, где ж еще. — Митрофанов округлил глаза в припадке честности. — Да разве ж моя выдра даст мужику нормально погулять. Такой хай устроила, прости господи, что хоть топись.

— Ну а почему не утопился? — Кравчинский со злостью глянул на алкаша.

— Потому что напился, — хмыкнул Ванька. — Ну и провалялся с вечера до утра в невменяемом состоянии. Алиби у меня, мужики.

Ярослав вынужден был признать, что Аполлон, скорее всего, ошибся насчет Ваньки. Не мог этот человек участвовать в нападении на лесную избушку и уж тем более не мог за столь короткий срок оправиться от полученного огнестрельного ранения

— Пусть рубашку снимет, — стоял на своем очумевший от ночных приключений Кравчинский. — Я его глаза хорошо запомнил. Еще и саблей махал, разбойная морда, норовя зарубить честного человека.

— Какой саблей?! — возмутился Ванька. — Вы что, мужики, водку паленую жрали, что ли?

Рубаху он, однако, снял, демонстрируя любопытствующим свое худое костлявое тело. Никаких ран на этом теле, естественно, не было, что и требовалось доказать. Тем не менее расходившийся поэт не унимался:

— А шрам у тебя на плече откуда?

Шрам на правом плече действительно был, но настолько застарелый и малозаметный, что Митрофанов, как ни силился, так и не мог припомнить, где и при каких обстоятельствах он получил эту отметину.

— По молодости, наверное, с кем-то поцапался. Надо будет спросить жену, может, она помнит. Я ведь в юности шебутной был — как напился, так подрался.

— Все вы тут шебутные! — в сердцах воскликнул огорченный поэт.

— Во! — захохотал торжествующе Митрофанов. — Проняло, значит. А я ведь вас предупреждал — нечисто у нас тут.

— И давно у вас эта нечисть завелась? — спросил Ярослав.

— Да, можно сказать, от начала веков. Я тебе всяких историй могу порассказать вагон и маленькую тележку.

— Не надо, — остановил его детектив. — Мне твоей императрицы за глаза хватило.

— Все-таки не обманула она меня, — обрадовался невесть чему Ванька. — То-то я смотрю, одет ты точно так же, как и те хмыри, что мне салазки гнули. Совет мой вам, мужики, уезжайте отсюда, и как можно скорее. Мы-то здесь люди ко всему привычные, а вы пропадете ни за грош.

— Убедил, — произнес Кравчинский, вставая с крыльца. — Привет от нас передай графу Глинскому, если встретишь.