ПЕВИЦА ПЕРНА
Часть вторая
Глава 1
Малютка-королева Над морем пронеслась – Бег волн унять, Направить вспять Отважно собралась.
Как ей гнездо свое спасти?
Мгновенье – и прилив
Обрушит бег
На мирный брег,
Детей ее лишив! Шел мимо юный рыболов, Нес удочки в руке, Ее полет Над бездной вод Заметил вдалеке.
От изумления застыв,
Глазам не верит он:
Ведь сколько раз
Он слышал сказ,
Что это только сон… Ее тревогу понял он И оглядел утес – Пещеры зев На нем узрев, Туда гнездо отнес.
Спасителю малютка
Вспорхнула на плечо.
Ее глаза,
Как бирюза
Искрятся горячо.
Сбылось – скоро она, Менолли, дочь морского правителя Януса, увидит Цех арфистов! И явится она туда не как-нибудь, а верхом на бронзовом драконе, восседая между Т'гелланом, его всадником, и самим мастером Робинтоном, Главным арфистом Перна. И это она, которой столько лет вбивали в голову, что девушке нечего и мечтать о ремесле арфиста, которая сбежала из холда и жила в пещере, ибо не мыслила жизни без музыки… Да, такой исход можно по праву считать триумфальным успехом.
Но в глубине души притаился холодок страха. Ясно, что в Цехе арфистов ей никто не запретит заниматься музыкой. Правда и то, что она сочинила несколько песенок, которые Главный арфист слышал и высоко оценил. Но ведь это так, пустяки, ничего серьезного… Что ей, простой девчонке, – пусть даже она и обучала детвору обязательным песням и балладам – делать в Цехе арфистов, где все эти песни рождаются? Да к тому же девчонке, которая ненароком умудрилась Запечатлеть целых девять файров, в то время как любой перинит отдал бы все на свете, чтобы заиметь хотя бы одного? Что думает сам мастер Робинтон о ее будущем в Цехе арфистов?
Менолли так устала, что мысли путались у нее в голове. В Бендене, на другом конце материка, где уже давно царит ночь, ей довелось пережить беспокойный, хлопотливый день. А здесь, в Форт холде, еще только начинает темнеть…
– Потерпи еще несколько минут, – крикнул ей в ухо Робинтон. Девочка услышала, как он рассмеялся: бронзовый Монарт затрубил, приветствуя сторожевого дракона Форт холда. – Держись, Менолли, я знаю, как ты устала. Сейчас приземлимся, и я велю Сильвине позаботиться о тебе. Взгляни-ка вон туда. – Проследив направление его жеста, девочка увидела освещенный квадрат здания у подножия образующего Форт холд утеса. – Вот он – Цех арфистов!
Менолли почувствовала, что вся дрожит – от усталости, леденящего перелета через Промежуток и смутных опасений. Монарт начал спуск, и, пока он описывал плавные круги, из здания Цеха высыпала толпа народа. Собравшиеся во дворе люди бешено размахивали руками, приветствуя возвращение Главного арфиста. Менолли как-то не ожидала, что Цех арфистов такой многолюдный.
Пока огромный бронзовый дракон садился посреди двора, толпа расступилась, чтобы дать ему место, но приветственные крики по-прежнему не утихали.
– Я привез два яйца огненной ящерицы! – прокричал мастер Робинтон. Бережно прижимая к груди меховые мешочки, он ловко соскользнул с плеча бронзового Монарта – видно, ему частенько приходилось путешествовать на драконах. – Слышите – два! – торжествующе повторил он, подняв головой мешочки с драгоценным содержимым, и стал обходить толпу, демонстрируя свое сокровище.
– А как же мои файры? – Менолли тревожно озиралась по сторонам. – Скажи, Т'геллан, они найдут нас? Не затеряются в Промежутке?
– Не бойся, Менолли, – успокоил ее всадник и показал на черепичную крышу здания. – Я попросил Монарта, чтобы он велел им до поры до времени посидеть там.
У Менолли отлегло от сердца – на фоне темнеющего неба она безошибочно различила на коньке крыши знакомые силуэты своих питомцев.
– Только бы они не стали безобразничать, как в Бендене…
– Не будут, – беспечно проговорил Т'геллан, – если ты об этом позаботишься. Тебе удалось добиться от целой стаи больше, чем Ф'нору от его маленькой королевы. А ведь Ф'нор – опытный всадник. – Перекинув левую ногу через шею дракона, он спрыгнул на землю и протянул руки, чтобы помочь Менолли слезть. – Спускай ноги – я тебя подхвачу, а то ушибешь больные ступни. Ну вот, девочка моя, ты и в Цехе арфистов! – Т'геллан широким жестом обвел окрестности, как будто ему одному Менолли была обязана тем, что попала сюда.
Девочка оглядела двор – на противоположной стороне над толпой возвышалась долговязая фигура мастера Робинтона, все взоры были прикованы к нему. Может быть, Сильвина тоже там? Менолли мечтала, чтобы Главный арфист поскорее отыскал ее. Девочка не могла всерьез положиться на легкомысленные заверения Т'геллана: мол, файры будут вести себя тише воды ниже травы. Ведь они только-только начали привыкать к Бендену, где люди умеют обращаться с этими крылатыми непоседами…
– Да не волнуйся ты так, Менолли, – успокаивал ее всадник, неловко обнимая за плечи. – Ты только подумай: все арфисты Перна сбились с ног, разыскивая пропавшего Петиронова подмастерья…
– Только потому, что были уверены: этот подмастерье – парень…
– Однако то, что ты – девочка, не помешало мастеру Робинтону пригласить тебя сюда. Времена меняются, дорогуша, и все остальные тоже воспримут это нормально, вот увидишь! Не пройдет и недели, как тебе станет казаться, что ты прожила здесь всю жизнь. – Бронзовый всадник ухмыльнулся. – Клянусь Великой скорлупой, малышка! Ведь ты как-никак выжила, не имея крыши над головой, умудрилась убежать от Нитей… и Запечатлеть девять файров! Тебе ли бояться арфистов?
– Где же Сильвина? – перекрывая общий гомон, прогремел голос мастера Робинтона. После минутного затишья кого-то отправили на поиски. – И хватит с меня вопросов. Я уже и так сообщил вам все главные новости. Подробности – позже. Эй, Сибел, смотри не урони яйца! А сейчас – еще одно приятное известие! Я разыскал пропавшего Петиронова подмастерья!
Пока вокруг звучали удивленные возгласы, Робинтон, выбравшись из толпы, сделал знак Т'геллану подвести к нему Менолли. На какой-то миг у девочки возникло искушение повернуться и убежать. Если бы только не ступни, еще не зажившие после состязания с Нитями, да не Т'геллан… Как будто почувствовав ее порыв, всадник крепко сжал пальцами плечо Менолли.
– Арфистов нечего бояться, – снова сказал он ей на ухо, шагая рядом через двор,
Робинтон встретил их на полпути и, довольно улыбаясь взял Менолли за руку. Потом взмахнул другой рукой, требуя тишины.
– Перед вами Менолли – дочь Януса, правителя Полукруглого морского холда. Она и есть пропавший Петиронов подмастерье!
Ответной реакции арфистов Менолли так и не услышала – все заглушили донесшиеся с крыши пронзительные крики файров. Менолли испугалась, как бы они не набросились на собравшихся и, оглянувшись, увидела, что ящерицы уже расправляют крылья, готовясь взмыть в воздух. Девочка строго-настрого приказала им сидеть на месте, а потом ей все же пришлось повернуться лицом к толпе, к целому морю лиц: кто-то улыбался, кто-то разинул рот от изумления, но все не отрываясь глазели на нее и на ее файров.
– Да-да, все это – питомцы Менолли, – продолжал Робинтон, без труда возвышая голос над ропотом толпы. – Они по праву принадлежат ей, равно как и прелестная песенка про королеву файров. Только гнездо от волн спас не юный рыболов, а сама Менолли. А когда после смерти Петирона ей запретили петь и играть, она убежала из Полукруглого и поселилась в пещере на морском берегу. Там-то, сама того не желая, она и Запечатлела девять новорожденных ящериц. А кроме того, – тут он заговорил еще громче, заглушая одобрительные возгласы слушателей, -… кроме того, она нашла еще одну кладку, из которой я и получил два яйца!
Тут крики одобрения слились в единый восторженный хор, который эхом прогремел по двору и снова вызвал пронзительные вопли замолкнувших было файров. Все добродушно расхохотались, а Т'геллан, воспользовавшись общим шумом, шепнул Менолли на ухо: – Ну, что я тебе говорил?
– Так где же все-таки Сильвина? – с заметной ноткой нетерпения снова осведомился Робинтон.
– Я-то здесь, а вот вам, Робинтон, должно быть стыдно, – заявила женщина, проталкиваясь через кольцо зрителей. Менолли сразу бросились в глаза ее белоснежная кожа и большие выразительные глаза на полном лице, обрамленном темными кудрями. Сильные и в то же время ласковые руки оторвали Менолли от Робинтона. – Это ж надо додуматься – выставить ребенка на всеобщее обозрение! Эй, вы, а ну-ка утихомирьтесь! Пошумели и хватит. А файры-то, бедняжки, перепугались до полусмерти, боятся даже с крыши спуститься! Есть у вас, Робинтон, голова на плечах или нет? Быстренько перебирайтесь в зал, там можете беседовать хоть всю ночь напролет, если сил хватит. А я немедленно укладываю девочку спать. Если бы ты, Т'геллан, мне помог…
Честя всех подряд, Сильвина принялась пробираться сквозь толпу, увлекая за собой Менолли с Т'гелланом. Арфисты с готовностью расступались – почтительно и чуть насмешливо.
– Уже слишком поздно, чтобы вести ее к Данке, где живут остальные девочки, – решила Сильвина. – На эту ночь устроим ее в комнате для гостей.
Не разглядев в темноте каменных ступней, Менолли больно ушибла пальцы ног. Невольно вскрикнув, она вцепилась в руки спутников.
– Что с тобой, дитя мое? – встревожилась Сильвина.
– Ноги… я ушибла пальцы, – сквозь слезы проговорила Менолли. Ей не хотелось, чтобы Сильвина посчитала ее плаксой и трусихой.
– Давай-к а я лучше тебя понесу! – предложил Т'геллан и, не успела девочка возразить, как сильные руки всадника уже подхватили ее. – А ты, Сильвина, показывай дорогу.
– Ох уж этот Робинтон, – ворчала Сильвина. – Сам может не спать ночи напролет, так думает, что и остальные…
– Что вы, он не виноват! Он так много для меня сделал… – перебила ее Менолли.
– Скажешь тоже, Менолли! Он сам у тебя в большом долгу, – с загадочной усмешкой изрек всадник. – Сильвина, по-моему, стоит показать ее ноги вашему лекарю, – продолжал он, поднимаясь с Менолли на руках по широкой лестнице, что вела от главного входа. – А знаешь, как мы ее нашли? Она пыталась обогнать передний край Нитей!
– Да неужто? – Сильвина оглянулась на Менолли, ее зеленые глаза от удивления стали еще больше.
– И это ей почти удалось. Только вот ступни сбила до самых костей. Один всадник из моего Крыла заметил ее сверху и отвез в Вейр Бенден.
– Сюда, Т'геллан. Постель слева, у стены. Сейчас приоткрою светильники…
– Я и так вижу. – Т'геллан бережно опустил девочку на постель. – Пожалуй, я отворю ставни и впущу сюда ее файров, пока они чего-нибудь не натворили.
Менолли в изнеможении погрузилась в мягкое тепло тюфяка, набитого душистой травой. Перевязанный бечевкой узелок с вещами она положила рядом, но на то, чтобы натянуть на себя сложенное в ногах постели меховое покрывало, сил уже не осталось. Дождавшись, когда Т'геллан распахнет вторую створку, она позвала файров.
– Я столько слышала про огненных ящериц, – говорила тем временем Сильвина, – а вот видеть довелось только маленькую королеву лорда Гроха, когда… Силы небесные!
Услышав испуганный возглас женщины, Менолли с трудом выкарабкалась из толстого тюфяка и увидела, что вокруг Сильвины кружится разноцветный хоровод файров.
– Так сколько, говоришь, их у тебя?
– Всего-навсего девять, – посмеиваясь над растерянностью Сильвины, ответил за Менолли всадник.
А женщина вертела головой, стараясь получше рассмотреть без устали кружащихся непосед.
Менолли строго приказала своим питомцам немедленно приземлиться и сидеть смирно. Крепыш и Нырок уселись на стол, а самая смелая, Красотка, по привычке примостилась у Менолли на плече. Остальные устроились на подоконнике, их сверкающие глаза тревожно и недоверчиво горели оранжевым огнем.
– В жизни не видела более прелестных созданий! – воскликнула Сильвина, не в силах оторвать взгляд от пары бронзовых. Поняв, что слова женщины относятся к нему, Крепыш что-то чирикнул в ответ и, сложив крылья, поклонился. – Добро пожаловать к нам, бронзовый красавец, – рассмеялась Сильвина.
– Если не ошибаюсь, этого юного нахала зовут Крепыш, – пояснил Т'геллан, – а второго бронзового – Нырок. Так, Менолли? – Девочка кивнула – она так устала, что была только благодарна всаднику за то, что он взял объяснения на себя. – Зеленые – это две Тетушки, первая и вторая. – Парочка принялась стрекотать, и сразу стала до того похожа на двух болтливых старушек, что Сильвина так и прыснула. – Голубой малыш зовется Дядюшкой, а вот трех коричневых я еще не научился различать… – Он обернулся к Менолли, ожидая подсказки.
– Это Лентяй, Кривляка и Рыжик, – сказала Менолли, указывая на каждого по очереди. А вот это – Красотка. Познакомься, Сильвина. – Менолли нерешительно произносила имя женщины, не зная, какую должность она занимает в Цехе арфистов.
– Настоящая Красотка, тут уж ничего не скажешь. Вылитая королева драконов, только маленькая. И такая же гордая, сразу видно. А как ты думаешь, – Сильвина с надеждой взглянула на Менолли, – из яиц мастера Робинтона вылупится хоть одна королева?
– Я почти уверена, честное слово, – с жаром воскликнула Менолли. – Вот только очень трудно угадать, какое из яиц – королевское.
– Не сомневаюсь, он будет в восторге независимо от цвета, а уж коли речь зашла о королевах, то знаешь, Т'геллан, – Сильвина повернулась к всаднику, – расскажи-ка, мне скорее, удалось ли Брекки Запечатлеть новорожденную королеву драконов? Мы все так переживаем за нее, с тех пор как погибла ее Вирент!
– Нет, Брекки никого не Запечатлела, – Т'геллан улыбнулся, успокаивая встревожившуюся было Сильвину, – ее файр не позволил.
– Да что ты говоришь?
– Так оно и было. Представляешь, Сильвина, ее бронзовый малыш налетел на новорожденную королеву, кудахча как наседка! Ни за что не подпустил к ней Брекки! Но зато он помог Брекки избавиться от своей напасти, и теперь Ф'нор надеется, что она пойдет на поправку. А все малыш Берд!
– Надо же, – Сильвина задумчиво и даже с некоторым уважением посмотрела на бронзовых. – Значит, в сообразительности им не откажешь…
– Похоже на то, – подхватил Т'геллан. – Ф'нор, например, посылает Гралл, свою маленькую королеву, с посланиями в другие Вейры. Хотя, конечно, – всадник насмешливо ухмыльнулся, – обратно ее порой приходится дожидаться довольно долго… Файры Менолли лучше обучены. Да ты и сама убедишься. – Т'геллан, который уже направился к выходу, не сдержался и широко зевнул. – Прошу прощения…
– Это я должна попросить прощения, – возразила Сильвина. – Пустилась в расспросы, когда у вас обоих глаза слипаются! Отправляйся домой, Т'геллан, и спасибо тебе, что помог нам с Менолли.
– Счастливо, Менолли, – сказал Т'геллан, – я просто уверен, что спать ты сегодня будешь как убитая, – и, весело подмигнув, вышел. Менолли так и не успела поблагодарить его за помощь.
– Так, сейчас мы быстренько взглянем на твои ноги, – проговорила Сильвина, осторожно снимая с Менолли шлепанцы. – Гм… Да тут все уже почти зажило. Манора знает толк во врачевании, но мы завтра все-таки пригласим мастера Олдайва, пусть тоже посмотрит. А это что такое?
– Это мои вещи. У меня их не много…
– Ну-ка, покараульте, да смотрите не балуйтесь, – сказала Сильвина, опуская узелок на стол между Крепышом и Нырком. – А теперь, Менолли, снимай юбку и укладывайся. Выспаться хорошенько – вот что тебе нужно в первую очередь. А то у тебя глаза не глядят.
– Нет, мне хорошо, правда-правда!
– Еще бы, ты ведь теперь у нас. Т'геллан сказал, что ты жила в пещере – подумать только! А в это время все арфисты Перна разыскивали тебя по холдам и цехам! – Сильвина ловко распустила шнуровку юбки. – В этом весь старик Петирон – забыл упомянуть самое главное, что ты – девочка!
– Не думаю, чтобы он забыл, – проговорила Менолли, вспоминая мать с отцом и то, как они во что бы то не стало хотели отлучить ее от музыки. – Он ведь сам сказал мне, что девочки не могут быть арфистами.
Сильвина пристально взглянула на нее.
– Может быть, раньше, при другом Главном арфисте, так оно и было. Но Петирон слишком хорошо знал своего сына, чтобы…
– Что? Петирон – отец мастера Робинтона?
– Неужели он никогда не говорил об этом? – Сильвина помолчала, укутывая Менолли меховым покрывалом. – Старый упрямец! Решил уйти в тень после того, как его сына избрали Главным арфистом… а потом и вовсе перебрался куда-то на край света… извини, Менолли.
– Но Полукруглый – это действительно край света.
– Значит, не совсем: ведь Петирон отыскал там тебя и позаботился о том, чтобы переправить к нам, в Цех арфистов. Давай-ка отложим разговоры до утра, – добавила она, притушив светильники. – Ставни я оставлю открытыми, а ты спи, сколько душе угодно, слышишь?
Менолли что-то пробормотала в ответ, но глаза у нее закрывались, несмотря на то, что из вежливости она изо всех сил старалась – не заснуть, пока Сильвина не уйдет. Наконец, дверь тихонько закрылась, и Менолли с облегчением вздохнула, Красотка сразу же свернулась клубочком рядом с ее ухом. Девочка почувствовала, как остальные файры тихонько возятся, устраиваясь вокруг нее. Теперь можно заснуть… вот только ноги гудят, да болят забинтованные пальцы.
Ей было тепло и удобно, тюфяк мягкий и толстый, ни одна травинка не колется, но сон почему-то все не шел. Девочка лежала, не в силах пошевелиться, в голове нескончаемым хороводом проносились невероятные события минувшего дня, а тело было словно чужое – оно отказывалось повиноваться и существовало как бы само по себе.
В комнате терпко пахло шкуркой Красотки, душистыми травами, которыми был набит тюфяк. Из окна доносился влажный аромат земли, принесенный ночным ветерком, иногда к нему примешивался горьковатый запах дыма. Весна еще не вошла в полную силу, поэтому по вечерам по-прежнему топили.
Странно не чувствовать запах моря… Ведь все пятнадцать Оборотов ее жизни, кроме самых последних дней, запахи рыбы и морской соли были ее постоянными спутниками. Какое счастье, что с морем и рыбой покончено навсегда. Больше никогда ей не придется потрошить голованов, рискуя снова располосовать себе руку! И пусть пока она не может пользоваться поврежденной кистью так, как ей хотелось бы, это дело поправимое. Теперь, когда, несмотря на все препятствия, она все же добралась до Цеха арфистов, для нее больше нет ничего невозможного. Она снова будет играть на гитаре и на арфе. Манора уверяла ее, что со временем пальцы обретут прежнюю подвижность. А ноги заживут уже совсем скоро. Теперь смешно вспомнить, как она безрассудно пыталась обогнать передний край Нитей. Но это состязание не только спасло ее от ожогов – оно привело ее в Вейр Бенден, к Главному арфисту Перна и к началу совершенно новой жизни.
Надо же, оказывается ее дорогой друг Петирон – отец мастера Робинтона! Она всегда знала, что старый арфист – замечательный музыкант, но ей никогда не приходил в голову вопрос: почему его заслали в Полукруглый, где только она одна могла оценить его талант? Если бы только Янус позволил ей сыграть на гитаре в тот день, когда в холд прибыл арфист… но ее родные так боялись, что она опозорит Полукруглый. Нет, этого не случилось и никогда не случится! Когда-нибудь отец с матерью убедятся, что она, Менолли, вовсе не позор для родного холда.
Так Менолли уносилась все дальше на крыльях мечты, пока мысли ее не прервал посторонний шум. В ночной тишине отчетливо раздались мужские голоса и смех. Это голоса арфистов – тенор, бас и баритон – оживленно беседуя, они, казалось, кого-то уговаривали. А вот и еще один голос, постарше, – дрожащий и брюзгливый. Менолли он сразу не понравился. Вот бархатистый баритон заглушил ворчливый тенор, мягко его увещевая. Потом, успокаивая расшумевшихся арфистов, раздался сильный баритон мастера Робинтона. Слов Менолли не могла разобрать, но звук его голоса убаюкал ее, и она уснула.
Глава 2
Расскажи мне, арфист, про дорогу, Что, блестя, как серый агат, Вьется змейкой меж полей… Кто шагает вдаль по ней, Уходя в золотой закат?
Менолли проснулась, как от толчка, повинуясь какому-то внутреннему зову, который не имел никакого отношения к восходу солнца на этой стороне Перна. За окном темнело ночное небо, усеянное звездами. Менолли ощутила рядом сонное тепло своих файров и с облегчением провалилась обратно в сон – она так устала…
Но вот солнце, залив светом наружные скаты крыш, заглянуло в ее окно, выходящее на восток. Постепенно его лучи пробрались в комнату и упали на лицо спящей девочки, и это необычное сочетание света и тепла разбудило ее.
Она лежала, еще не чувствуя своего тела, и пыталась сообразить, куда она попала. А постепенно вспомнив, задумалась: что же теперь делать? Неужели она пропустила общий сигнал подъема? Хотя нет, Сильвина велела ей выспаться как следует. Откинув меховое покрывало, она услышала хор поющих голосов. Знакомый мотив… Менолли улыбнулась, узнав одно из длинных сказаний. Видно, школяры разучивают его сложный ритм – когда-то в Полукруглом она сама так же занималась с детворой, пока болел Петирон, и потом, после его смерти…
Соскользнув с постели, она сжала зубы, предчувствуя боль от прикосновения к холодному каменному полу, и удивилась: нет, сегодня ступни уже совсем не болят, только, пожалуй, немножко отекли. Девочка выглянула из окна. Судя по длине тени, утро близилось к полудню. Ну и разоспалась же она! Потом, вспомнив, где находится,. Менолли охнула – ведь от Бендена и Полукруглого ее отделяют добрых полматерика, значит она проспала еще часов шесть лишних! Счастье, что файры устали не меньше нее, а то, проголодавшись, они уже давно разбудили бы свою хозяйку.
Девочка потянулась и тряхнула кудрями, потом осторожно подошла к столику, где стояли таз и кувшин. Умывшись, она оделась и причесалась. Ну вот, теперь она готова вступить в новую, неведомую жизнь…
Красотка нетерпеливо свистнула. Она тоже проснулась и теперь была непрочь перекусить. Крепыш с Нырком откликнулись жалобным писком.
Придется поискать для них еды и притом немедленно. И так ее наверняка многие невзлюбят: надо же, у какой-то пигалицы – и девять файров! А если голодная стая начнет повсюду шнырять, то и самые терпеливые выйдут из себя.
Менолли решительно распахнула дверь в пустынный коридор. В воздухе витали дразнящие ароматы кла, свежего хлеба, жареного мяса. Оставалось идти прямо на запахи, чтобы обнаружить их источник.
С обеих сторон в широкий коридор выходили двери. Те, что вели в комнаты, обращенные на внешнюю сторону здания, были открыты, и через них в коридор вливались потоки солнца и свежего весеннего воздуха. Менолли спустилась по лестнице, которая привела ее в просторный вестибюль. Прямо перед ней возвышались огромные, никак не ниже высоты дракона, металлические двери с хитроумными запорами – таких она в жизни не видела: железные колеса, которые, по-видимому, приводят в движение тяжелые засовы, уходящие в пол и потолок.
В Полукруглом двери запирались на обычные горизонтальные задвижки, но эти приспособления выглядят надежнее да и управляться с ними, наверное, легче.
Слева виднелись двустворчатые двери, ведущие в Главный зал, – наверное, это там беседовали арфисты нынче ночью. Справа находилась столовая, почти такая же большая, как и Главный зал. Вдоль окон тянулись три ряда длинных столов. Рядом, у лестницы, начинался коридорчик, а за ним широкие ступени вели вниз, где, судя по аппетитным запахам и знакомым звукам, находилась кухня.
Голодные файры радостно загалдели, но Менолли не хотела, чтобы вся стая ворвалась на кухню, переполошив прислугу. Она приказала своим питомцам укрыться в тени над дверным карнизом и обещала принести поесть, если они будут вести себя смирно. Красотка принялась наводить порядок и не успокоилась, пока все, притихнув, не расселись по местам – только сверкающие глаза, безостановочно вращаясь, выдавали их присутствие.
Сама Красотка заняла излюбленное место на плече у Менолли, спрятав голову в ее волосах и крепко обмотав вокруг шеи девочки хвост, который поблескивал, как золотое ожерелье.
Когда Менолли ступила на порог кухни и окунулась в привычную суматоху, в памяти ее мгновенно ожили воспоминания о редких счастливых днях в родном холде. Только здесь, заметив девочку, Сильвина ласково улыбнулась, чего никогда не сделала бы ее собственная мать.
– Уже встала? Ну как, выспалась? – Сильвина жестом подозвала неуклюжего на вид мужчину с плоским, невыразительным лицом. – Кла, Камо, налей Менолли кружку кла. Ты, детка, наверно, умираешь с голода! Как твои ноги?
– Спасибо, уже совсем хорошо. Мне не хотелось бы никого утруждать…
– Утруждать? Ты о чем это? Слышишь, Камо – налей кла в кружку.
– Я пришла не для того, чтобы поесть сама…
– Но тебе просто необходимо поесть, ты наверняка проголодалась.
– Мне нужно накормить файров. Может быть, у вас найдутся для них какие-нибудь остатки…
Сильвина испуганно прикрыла руками рот и подняла глаза, ожидая увидеть над собой мечущихся файров.
– Нет-нет, – успокоила ее Менолли, – они сюда не явятся, я велела им подождать во дворе.
– Очень предусмотрительно с твоей стороны, – так серьезно сказала Сильвина, что Менолли сначала не поняла и растерялась, а потом сообразила: должно быть, она со своими файрами стала здесь мишенью для всеобщих пересудов. – Сюда, Камо. Дай-ка мне скорей! – Сильвина взяла из рук мужчины до краев наполненную кружку – он нес ее с превеликой осторожностью, стараясь не расплескать. – А теперь принеси из кладовки большую синюю миску. Понял, Камо? Большую синюю миску. Из кладовки. Принеси ее мне. – Сильвина ловко передала кружку Менолли, не пролив ни капли. – Кладовка, Камо, там большая синяя миска! – Она взяла мужчину за плечи и, развернув, подтолкнула в нужном направлении. – Альбуна, ты ближе всех к плите. Положи-ка в тарелку каши, да плесни побольше сладкой подливки, а то от девчонки ничего не осталось – одна кожа да кости. – Сильвина улыбнулась Менолли. – Откармливать стадо, а пастуха морить голодом – это никуда не годится! Я оставила твоим друзьям обрезков, когда мы готовили жаркое. – Сильвина кивнула в сторону самого большого очага, где жарились на вертеле огромные куски мяса. – Ведь мясо – как раз то, что нужно файрам, – так сказал мне наш Главный арфист. Где бы нам их покормить… – Сильвина нерешительно обвела глазами кухню, но Менолли уже приметила низенькую дверцу, которая вела на лестницу, выходящую в угол двора.
– Там мы никому не помешаем?
– Да нет, что ты! Какая же ты умница – обо всем позаботилась! И ты, Камо, молодец. Спасибо тебе. – Сильвина ласково потрепала дурачка по плечу, и он просиял от удовольствия, поняв, что хорошо справился с работой и заслужил похвалу.
Сильвина показала Менолли миску. – Хватит? А то там есть еще…
– Огромное спасибо, Сильвина, вполне хватит!
– Камо, вот это – Менолли. Возьми миску и ступай за Менолли. А то ей не унести все сразу – и миску, и свой завтрак. Это Менолли, Камо. Ступай за Менолли. Иди вперед, детка. Камо умеет носить… во всяком случае, то, что не проливается.
Сильвина вернулась к своим делам и стала что-то выговаривать нарезавшим коренья женщинам, призывая их работать, а не глазеть. Сознавая, что за ней наблюдают десятки любопытных глаз, Менолли неловко двинулась по направлению к лестнице, неся в одной руке кружку, в другой – миску горячей каши; позади, шаркая ногами, поспешал Камо. Красотка, которая до сих пор не обнаруживала себя, прячась у Менолли в волосах, вытянула шею, почуяв запах сырого мяса, – его нес Камо в своей миске.
– Милашка, милашка! – забормотал Камо, завидев огненную ящерицу. – Милый маленький дракончик! – Он похлопал Менолли по плечу, – Милый маленький дракончик? – И, раскрыв рот, стал ждать ответа, так что чуть не растянулся на каменных ступенях.
– Ты прав, – улыбнулась Менолли. – Она действительно похожа на маленького дракона и к тому же очень мила. Ее зовут Красотка.
– Ее зовут Красотка, – завороженно повторил Камо. – Ее зовут Красотка. Милый маленький дракончик. – Лучась улыбкой, он снова и снова громко повторял новые для себя слова.
Менолли зашикала на дурачка – ей не хотелось снова отвлекать помощниц Сильвины от работы. Девочка поставила свою кружку и миску на ступеньки и потянулась к мясу.
– Красотка, милый маленький дракончик, – нараспев повторял Камо, не обращая никакого внимания на Менолли, которая старалась забрать у него мясо, и только крепче прижимал миску к животу огромными неуклюжими руками.
– Ступай к Сильвине, Камо. Ступай к Сильвине!
Но Камо стоял, как столб, кивая головой; на лице его блуждала широкая ухмылка младенческого восторга – он был так зачарован Красоткой, что, казалось, ничто не может вывести его из оцепенения.
Красотка нетерпеливо закричала, и Менолли, чтобы успокоить ящерицу, сунула ей кусок мяса. На ее крики не замедлили явиться остальные файры – кто через открытые окна столовой, кто, судя по возникшему за дверью переполоху, прямиком через кухню.
– Милашки, милашки! Все – милашки! – ликовал Камо, вертя головой из стороны в сторону в попытке увидеть всех файров сразу. И вдруг застыл неподвижно – обе Тетушки уселись ему на руки и принялись хватать кусочки прямо из миски. Дядюшка, вцепившись коготками в куртку Камо и упираясь крылом ему в шею, старался урвать свою долю. Рыжик, Кривляка и Лентяй, устроившись рядом на плечах у Камо и Менолли, дожидались своей очереди, пока Менолли старалась разделить мясо поровну.
Смущенная дурными манерами своих питомцев, девочка была искренне благодарна Камо – все так же добродушно ухмыляясь, он продолжал помогать ей кормить ящериц. Вдруг до девочки дошло, что на кухне уже давно воцарилась тишина: все наблюдали за представлением. Она вся сжалась, ожидая сердитого окрика Сильвины, призывающей Камо вернуться к своим делам, но с кухни доносилось только приглушенное шушуканье.
– Сколько их у нее? – послушался чей-то отчетливый шепот.
– Девять, – невозмутимо отозвалась Сильвина. – Так что, когда родятся те двое, которых получил Робинтон, в Цехе арфистов будет одиннадцать. – В ее голосе звучала явная гордость. Послышался одобрительный гул голосов. – Смотри-ка, Альбуна, – тесто уже подошло, пора приниматься за дело, – напомнила Сильвина.
Тем временем файры очистили всю миску. Камо растерянно таращился на пустое дно.
– Пусто! Милашки не наелись?
– Что ты, Камо! Им хватило с избытком – видишь, как животы раздулись? А теперь ступай к Сильвине. Иди, Камо, тебя ждет Сильвина. – Следуя примеру женщины, Менолли развернула дурачка лицом к ступенькам и легонько подтолкнула в спину.
Попивая крепкий горячий кла, девочка задумалась: почему Сильвина так подчеркнуто ласкова и внимательна к ней? Уж не показное ли все это? Но потом сама устыдилась своих подозрений – да нет, просто она добрая, заботливая душа – взять даже, как она обходится с дурачком Камо, с каким бесконечным терпением сносит его промахи. Судя по всему, Сильвина здесь выполняет обязанности главной смотрительницы и, как и властная Манора из Бендена, пользуется большим влиянием. Если Сильвина ее примет, остальные последуют ее примеру.
Нежась в лучах теплого солнца, Менолли начала успокаиваться. Всю ночь ее мучили тревожные сны, и хотя теперь, в ярком свете дня, она не могла припомнить подробности, осталось общее чувство тоски и беспомощности. Сильвине почти удалось прогнать мучившие девочку опасения. Да и Т'геллан не раз говорил ей: арфистов нечего бояться…
Где-то на другой стороне двора звонкие юные голоса дружно грянули древнее сказание, которое разучивали раньше утром. Мощный звук вспугнул задремавших было файров, и они взмыли в воздух, но Менолли быстро успокоила их, и они снова расселись по местам.
И вдруг над двором полилась нежная трель, красиво оттеняя более низкие голоса поющих школяров – Красотка! К ней присоединились Крепыш с Нырком: крылья раскинуты, горлышки раздуваются, глаза полузакрыты, как у заправских певцов. Кривляка с Рыжиком слетели с карниза и тоже принялись подпевать. Правда, Лентяй по обыкновению не стал себя утруждать, да и обе Тетушки с голубым Дядюшкой, которые всегда пели без особого увлечения, на этот раз предпочли слушать, склонив головки, поблескивая выпуклыми глазами. Зато пятеро певцов, приподнявшись на задних лапках, старались вовсю, наполняя воздух высокими чистыми руладами.
Значит, им здесь понравилось, – решила Менолли и с облегчением подхватила мелодию – не потому, что ее голос был нужен файрам, а просто так, за компанию.
Они допели сказание почти до самого конца, когда Менолли внезапно поняла, что поют только она с ящерицами, мужские голоса давно смолкли. Спохватившись, она подняла глаза и увидела, что почти изо всех окон верхних этажей выглядывают слушатели, исключение составляли только окна зала, где занимались школяры.
– Кто это тут распелся? – осведомился недовольный тенор, и в одном из пустых окон появился незнакомый мужчина.
– А по-моему, Брудеган, вовсе неплохо проснуться под звуки такого хора! – произнес где-то над головой у Менолли звучный баритон Главного арфиста. Изогнув шею, девочка увидела, что он выглядывает из окна верхнего этажа.
– Доброе утро, мастер Робинтон, – учтиво поздоровался Брудеган, но по голосу его было ясно, что он отнюдь не в восторге от непрошенного вмешательства посторонних певцов.
Менолли сжалась, мечтая, чтобы ее не заметили – оказаться бы сейчас в Промежутке!
– Я и не знала, что твои файры умеют петь, – заметила, показавшись из-за двери, Сильвина, и, как ни в чем не бывало, подняла со ступеней оставленные Менолли кружку и миску. – Неплохое дополнение к твоему хору – а, Брудеган? – крикнула она. – Робинтон, вам принести кла?
– Самое время, Сильвина! – Главный арфист высунулся из окна и обратился к девочке: – Целая стая поющих ящериц! Приятно просыпаться под такую музыку! Доброе утро, Менолли. – Не успела она ответить, как на лицо Робинтона набежала тень тревоги. – Как там моя ящерица, мое яйцо?! – И он исчез из виду.
– Теперь, пока его яйцо не проклюнется и он не получит собственного файра, не жди от него никакого толка! – добродушно рассмеялась Сильвина.
Певцы под руководством Брудегана снова затянули свою песню. Красотка чирикнула, вопросительно глядя на Менолли.
– Нет-нет, Красотка. Попели – и хватит.
– Зато им полезно порепетировать. – Сильвина кивком головы указала на окна, откуда доносилось пение. – А мне пора заняться завтраком арфиста и твоим устройством… – Женщина молчала, глядя на файров. – А с ними что будем делать?
– Они обычно спят, когда наедятся до отвала, как сейчас.
– Очень мило с их стороны… батюшки, да где же они?
Менолли едва удержалась от смеха, глядя на изумленную Сильвину: все файры, кроме Красотки, которая по обыкновению пристроилась у девочки на плече, разом исчезли. Она показала на крышу противоположного здания – там, как по волшебству, появилась разноцветная стайка.
– Они что же – и в Промежуток уходить умеют? – спросила Сильвина. – Значит, не зря Робинтон говорил, что они – вылитые драконы?
– В драконах я не очень-то разбираюсь, но то, что файры могут летать через Промежуток, это точно. Ночью она следовали за мной от самого Вейра Бенден.
– Молодцы они у тебя! Нет, чтобы школяры были хоть наполовину такими же послушными… – Сильвина поманила Менолли за собой, и они вместе вернулись на кухню. – Давай, Камо, поворачивай вертел. Крути вертел веселей, Камо. Я вижу, остальные больше следили за файрами, чем за приготовлением еды, – нахмурясь, проговорила Сильвина. Все повара и кухарки, как по команде, принялись греметь посудой, стучать ножами, сновать взад-вперед по кухне – словом, изображать бурную деятельность. – Знаешь, Менолли, было бы неплохо, если бы ты сама отнесла Робинтону его кла, заодно бы и яйца проверила. Все равно он скоро тебя позовет, так лучше мы его опередим, а то шуму не оберешься. А потом я хочу, чтобы мастер Олдайв посмотрел на твои ноги, хотя благодаря стараниям Маноры они и так уже почти зажили. И еще… – Сильвина поймала левую руку Менолли и нахмурилась, увидев красный рубец. – Откуда у тебя такой страшный шрам? И какой коновал тебя лечил? Рука-то хоть действует? – Сильвина уже поставила на поднос завтрак Главного арфиста, который довершил тяжелый кувшин с кла. – Вот, держи, – Она передала поднос Менолли.– – Его комната на втором этаже, справа от твоей. Камо, поворачивай вертел, что ты держишься за него без толку? Файры уже наелись и теперь спят. Еще успеешь на них поглазеть, когда проснутся. А пока не зевай, крути вертел!
Менолли поспешила выполнить поручение, насколько позволяли ее негнущиеся ступни. Она выбралась из кухни и по широкой лестнице поднялась на второй этаж. Красотка тихонько гудела ей в ухо, упрямо вторя мелодии сказания, которую звонко распевали ученики Брудегана.
<Кажется, мастер Робинтон не рассердился, что файры подпевали хору, – размышляла Менолли. – А перед Брудеганом надо будет при случае обязательно извиниться. Я ведь не хотела помешать его занятиям – просто обрадовалась, что файры так успокоились, что даже захотели попеть>.
Вот и вторая дверь направо. Менолли легонько постучала, потом еще раз, уже погромче, потом забарабанила так, что костяшки пальцев заныли.
– Входи, входи. И вот что, Сильвина… А, Менолли, ты-то мне как раз и нужна! – провозгласил Главный арфист, распахивая дверь. – Привет и тебе, гордая Красотка, – добавил он, ласково улыбаясь маленькой королеве, и она благосклонно чирикнула в ответ. Потом забрал у Менолли поднос. – Ох уж эта Сильвина – всегда угадывает все мои желания… Не откажи в любезности проверить мое яйцо – оно в соседней комнате, у очага. По-моему, оно еще больше затвердело. – В голосе Робинтона звучало явное беспокойство.
Менолли послушно направилась к двери, арфист последовал за ней. Проходя мимо письменного стола, он поставил на него поднос и налил себе кружку кла, а потом тоже прошел в соседнюю комнату, где в очаге горел огонь. Рядом стоял глиняный горшочек с яйцом.
Менолли открыла его и осторожно разгребла покрывавший яйцо песок. И правда, сейчас оно тверже, чем вчера вечером, когда она вручала его Робинтону в Вейре Бенден… правда, совсем ненамного..
– Все в порядке, мастер Робинтон, – сказала девочка, поглаживая руками горшочек, – песок достаточно теплый. – Она снова засыпала яйцо сверху и поднялась. – Когда мы два дня назад доставили кладку в Бенден, Госпожа Лесса сказала, что они должны проклюнуться через семь дней, так что у нас осталось еще пять.
Арфист вздохнул с преувеличенным облегчением.
– А теперь скажи, Менолли, как ты спала? Хорошо ли отдохнула? Ты давно на ногах?
– Да, уже довольно давно.
Робинтон расхохотался, и только тогда Менолли поняла, что ее ответ прозвучал весьма кисло.
– Ты хочешь сказать, достаточно давно для того, чтобы переполошить уйму народа? А заметила ли ты, дитя мое, что во второй раз хор звучал совсем иначе? Твои файры вызвали школяров на состязание. А то, что Брудеган ворчал, так это просто от неожиданности. Скажи, они могут сразу, без подготовки, импровизировать любую мелодию?
– Я и сама толком не знаю, мастер Робинтон.
– Похоже, ты еще не совсем освоилась, юная Менолли? – на этот раз Главный арфист имел в виду вовсе не способности файров. В его голосе и взгляде было такое участие, такое понимание, что у девочки слезы навернулись на глаза.
– Просто я не хотела бы никому докучать…
– Позволь мне возразить тебе и по сути, и по форме… – Он вздохнул. – Впрочем, ты слишком молода, чтобы оценить пользу от такой докуки, хотя то, что звучание хора весьма улучшилось, говорит в мою пользу. Однако, время сейчас слишком раннее для философских диспутов.
Он проводил ее обратно в первую комнату. Менолли она показалась самым захламленным помещением, которое ей доводилось видать, особенно по сравнению с опрятной спальней мастера. Правда, музыкальные инструменты были аккуратно развешаны по стенам и разложены по полкам, зато груды исписанных листов кожи, чертежей, рисунков, каменных и восковых дощечек сплошь покрывали все горизонтальные поверхности, налезали на стены, громоздились в углах. На одной стене висела мастерски исполненная карта Перна; на полях ее были приколоты маленькие чертежи всех главных холдов и цехов. Длинный, усыпанный мелким песком письменный стол сплошь испещряли нотные записи, некоторые были бережно прикрыты стеклами, чтобы случайно не стерлись. Арфист установил поднос на центральное возвышение, делившее письменный стол на две половины. Теперь он подвинул его поближе к себе, предварительно подложив деревянную плашку, и принялся за еду. Намазав толстый ломоть хлеба мягким сыром, он взялся за ложку, собираясь отведать каши, и жестом предложил Менолли сесть на стул.
– Имей в виду, Менолли, что мы с тобой живем в эпоху перемен и преобразований, – заявил он, умудряясь одновременно есть и говорить, при этом не чавкая и не глотая слова. – И тебе, похоже, придется сыграть их переменах не последнюю роль. Вчера я, можно сказать, силком притащил тебя сюда, в Цех арфистов. Не спорь – так оно и было! Но только потому, что знал: твое место – здесь. И для начала, – он на миг замолк, чтобы отхлебнуть кла, – мы должны выяснить, насколько хорошо Петирон обучил тебя основам нашего искусства и в каком направлении тебе предстоит совершенствовать свое мастерство. И еще, – он указал глазами на ее левую руку, – что можно сделать, чтобы уменьшить неприятные последствия увечья. Я все же хочу слышать, как ты сама играешь свои песни. – Робинтон не сводил глаз с ее сложенных на коленях рук, и Менолли, спохватившись, поняла, что все это время бессознательно потирала левую ладонь. – Мастер Олдайв сделает все, что в его силах.
– Сильвина сказала, что сегодня он меня посмотрит.
– Скоро ты у нас снова заиграешь, и не только на свирели. Ты нам нужна, Менолли: ведь ты можешь сочинять отличные песни – вроде той, что прислал мне Петирон и тех, которые Эльгион откопал среди нот в Полукруглом. Впрочем, наверное, я должен тебе объяснить… – проговорил он со смущенным видом, ероша волосы на затылке.
Менолли несказанно удивилась: – Объяснить… что объяснить?
– Скажи, ты ведь, наверное, еще не закончила работать над той песней про королеву файров?
– Я… нет, не закончила… – Менолли совсем растерялась: она никак не могла взять в толк, к чему клонит Главный арфист. И вообще, с какой стати он должен ей что-то объяснять? Что касается песни, то она только вчера вечером набросала эту мелодию. И тут ей пришло в голову, что Робинтон говорит о ее песенке так как будто всем арфистам она хорошо известна. – Неужели Эльгион послал ее вам?
– Откуда же еще, по-твоему, я мог ее узнать? Мы столько времени не могли тебя найти! – В голосе арфиста звучала явная досада. – Как подумаю, что ты жила одна в пещере, с больной рукой, что тебе не позволяли закончить эту прелестную мелодию… Вот и пришлось мне сделать это за тебя.
Он встал и, порывшись в груде восковых дощечек, сваленных под окном, извлек одну и вручил Менолли.
Она покорно уставилась на покрывавшие дощечку нотные значки. Ноты казались знакомыми, но девочка никак не могла сосредоточиться и прочитать мелодию.
– Мне просто позарез нужна была песенка про файров. я уверен, что они еще сыграют важную роль, хотя никто этого пока не понимает. И твоя мелодия… – он со значением постучал пальцем по твердому воску, – оказалась именно тем, о чем я мечтал. Я всего лишь подчистил в ней некоторые огрехи да слегка подсократил эту трогательную историю. Ты наверняка и сама сделала бы это, представься тебе случай поработать над ней подольше. Я не стал трогать общий мелодический строй – иначе песня утратила бы свое очарование… Что с тобой, Менолли?
Девочка неотрывно глядела на него, не в силах поверить, что Главный арфист хвалит ее пустяковую мелодию, которую она кое-как нацарапала. Опустив глаза, она виновато уставилась на дощечку с нотами.
– А ведь мне так ни разу и не удалось сыграть ее самой… В Полукруглом мне не разрешали играть свою музыку. Я дала отцу обещание, ну и…
– Менолли!
Девочка вздрогнула и подняла глаза – так неожиданно строго прозвучал голос Главного арфиста.
– Теперь я хочу, чтобы ты дала обещание мне – ведь отныне ты моя ученица. Так вот, обещай мне записывать каждую мелодию, которая придет тебе в голову. И еще, я настаиваю, чтобы ты играла свою музыку как можно чаще – ты меня поняла? Именно для этого я и привез тебя сюда. – Он снова забарабанил пальцами по дощечке. – И знай: эта песня была хороша еще до того, как я приложил к ней руку. А мне отчаянно нужны хорошие песни.
Когда я говорил о переменах, то имел в виду, в первую очередь, Цех арфистов: ведь именно мы, арфисты, даем толчок грядущим преобразованиям. Своими песнями мы, с одной стороны, обучаем, а с другой – помогаем людям усваивать новые веяния, привыкать к необходимым изменениям. А для этого от арфиста требуется особое искусство.
Тем не менее, приходится считаться с правилами и порядками нашего цеха. В частности, это касается и твоего из ряда вон выходящего случая. Тут придется соблюсти все необходимые процедуры. А как только покончим с формальностями, сразу же приступим к твоему дальнейшему образованию, и чем скорее, тем лучше. И запомни, Менолли: твое место – здесь, твое и твоих файров тоже. Клянусь, сегодня утром я получил немало наслаждения от их пения. О, это ты, Сильвина! Доброе утро, и вам тоже, мастер Олдайв…
Менолли отлично знала, что глазеть на людей неприлично, и поэтому, поняв, что глазеет на мастера Олдайва, поскорее отвела взгляд. Но Главный лекарь действительно приковывал внимание – на вид он был даже ниже Менолли, но только потому, что его большая голова была постоянно наклонена вперед. Из-под кустистых бровей на Менолли глянули огромные темные глаза, и ей показалось, что Олдайв видит ее насквозь.
– Извините, мастер Робинтон, мы вам помешали? – спросила Сильвина, нерешительно остановившись на пороге.
– И да, и нет. Не думаю, что мне удалось до конца убедить Менолли, но всему свое время. А пока займемся неотложными делами. Мы еще вернемся к нашему разговору, Менолли, – сказал Главный арфист. – А пока отправляйся к мастеру Олдайву. И пусть он над тобой как следует поработает. Имейте в виду, мне крайне необходимо, чтобы эта юная девица снова смогла играть. – По улыбке, с которой Главный арфист жестом велел Менолли следовать за лекарем, было видно: Робинтон ничуть не сомневается в его таланте. – Да, Сильвина, Менолли уверяет, что в ближайшие четыре, а то и пять дней моему яйцу ничто не угрожает. Но ты уж лучше позаботься, чтобы кто-нибудь…
– А лучше всего Сибел. Он присматривает за своим яйцом, ведь так? А потом у нас есть Менолли… – донеслись до девочки слова Сильвины, прежде чем мастер Олдайв, пропустил ее вперед, закрыл за собой дверь.
– Сильвина попросила меня посмотреть твои ноги, – сказал лекарь, направляясь вместе с Менолли к ней в комнату. Голос у него оказался неожиданно звучный. Такой невысокий с виду, Олдайв легко поспевал за длинноногой Менолли. Когда лекарь повернулся, чтобы открыть перед ней дверь, девочка поняла, что его странная осанка вызвана ужасным искривлением позвоночника.
– Вот оно что! – воскликнул вдруг лекарь, пропуская Менолли вперед. – А я-то подумал, что ты тоже горбунья, вроде меня! А это, оказывается, ящерица притаилась у тебя на плече, – рассмеялся он. – Ну что, будем друзьями? – обратился он к Красотке, и та, поняв, что Олдайв говорит с ней, мелодично чирикнула в ответ. – Ты, видимо, хочешь сказать: если мне удастся поладить с твоей Менолли? Придется тебе, Менолли, дописать к песенке о королеве файров еще один куплет, и пусть в нем говорится о награде за проявленную доброту, – добавил он, подвигая к себе стул, и предложил ей присесть на постель, поближе к окну.
– Но это не моя песенка… – проговорила Менолли, снимая шлепанцы.
– Как это – не твоя? – непонимающе нахмурился мастер Олдайв. – Главный арфист нам все уши прожужжал, что эту песенку сочинила ты.
– Мастер Робинтон ее… переделал. Он мне сам сказал.
– Ну, это обычное дело, – махнул рукой мастер Олдайв. – А ноги ты себе здорово отбила, – задумчиво произнес он, рассматривая сначала одну ступню, затем другую. – Бегала, небось?
В его словах Менолли послышался упрек.
– Видите ли, – поспешила оправдаться она, – Нити настигли меня на открытом месте, вдали от пещеры, вот и пришлось бежать… ой!
– Я сделал тебе больно? Ну, извини. Кожа еще очень нежная. И довольно долго останется такой же чувствительной.
Олдайв принялся втирать в ступню какую-то едучую мазь, и Менолли невольно дернула ногой. Но лекарь только крепче ухватил ее за лодыжку, чтобы довести процедуру до конца, а в ответ на сбивчивые извинения заметил, что это лишний раз показывает: хоть она и сбила себе ступни чуть ли не до костей, нервы, к счастью, не задеты.
– Постарайся пока ходить поменьше. Я предупрежу Сильвину. А эту мазь будешь втирать утром и вечером. Она ускоряет заживление, да и чесаться будет меньше. – Он надел девочке на ноги шлепанцы. – А теперь показывай руку.
Она на миг замешкалась, предчувствуя, что его приговор о качестве врачевания раны скорее всего совпадает с мнением Маноры и Сильвины. Странно, но где-то в глубине души упрямо жила верность по отношению к матери, к родному холду.
Олдайв пристально взглянул на девочку, словно желая угадать причину ее колебаний, потом протянул руку. Повинуясь его невозмутимому взору, она подала искалеченную кисть. К ее удивлению, выражение лица лекаря осталось прежним – на нем не было ни осуждения, ни жалости, всего лишь интерес специалиста, который встретился со сложным случаем. Что-то бормоча себе под нос, он принялся ощупывать грубый рубец.
– Сожми пальцы в кулак.
Это ей почти удалось, но когда лекарь велел вытянуть пальцы, шрам не позволил распрямить их до конца.
– Все вовсе не так уж плохо, как мне расписали. Наверное, рана воспалилась?
– Это все слизь голована…
– Вот оно что… Да, это штука вредная. – Он еще раз согнул ее кисть. – Но, я вижу, рана не так уж давно зарубцевалась, ткани еще можно подрастянуть. Еще несколько месяцев, и дело могло обернуться плохо – было бы слишком поздно. Значит, будешь делать упражнения – сжимать в ладони твердый шарик, который я тебе дам, и вытягивать пальцы. – Он показал, с силой выпрямив и разведя ее пальцы, так что Менолли невольно вскрикнула. – Если во время упражнения будешь чувствовать боль, знай: дело идет на лад. Наша цель – растянуть загрубевшую кожу, ткани между пальцами и сжавшиеся сухожилия. Еще я дам тебе мазь – будешь хорошенько втирать в шрам, чтобы он стал более мягким и податливым. Конечный результат будет зависеть только от твоего усердия. Впрочем, я надеюсь, что подгонять тебя не потребуется.
Не успела Менолли пробормотать слова благодарности, как этот удивительный человек уже вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. Красотка издала непонятный звук – нечто среднее между насмешливым чириканьем и одобрительным воркованием. Во время осмотра маленькая королева покинула свой пост на плече у Менолли и бдительно наблюдала за процедурой, зарывшись в меховое покрывало. Теперь она подошла к хозяйке и потерлась головой о ее руку.
Из окон зала, где занимались школяры, с новой силой грянули юношеские голоса. Красотка склонила голову набок и довольно замурлыкала, когда же Менолли шикнула на нее, ящерица недоуменно покосилась на девочку.
– Нам пока лучше помолчать, но ты права: хор действительно звучит превосходно.
Менолли уселась у окна, поглаживая Красотку и наслаждаясь пением. <До чего слаженно звучат голоса,– думала девочка, – чувствуется отличная выучка и долгие часы репетиций>.
– А ты их здорово взбодрила, – стремительно входя в комнату, заявила Сильвина. – Приятно в кои-то веки услышать это старье, исполненное с должным воодушевлением.
Менолли не успела выразить недоумение по поводу странного замечания Сильвины, потому что главная смотрительница сунула ей в руки узелок с вещами, а сама принялась аккуратно скатывать спальное покрывало.
– Сейчас мы отправимся к Данке и поселим тебя у нее в домике, – как ни в чем не бывало, продолжала Сильвина. – Тебе повезло – комната с окнами наружу как раз свободна… – Она пренебрежительно сморщила нос. – Эти девицы из холдов не выносят наружных комнат, но к тебе это не относится. – Сильвина улыбнулась. – Олдайв сказал, чтобы ты не особенно разгуливала, но придется все-таки немножко пройтись. Кстати, ты же в хоровой группе – вот и еще один прекрасный повод поселить тебя у Данки. – Сильвина нахмурилась и воззрилась на маленький узелок в руках у Менолли. – Это что же, все, что ты привезла с собой?
– И девять файров вдобавок.
Сильвина так и прыснула.
– Воистину, несказанное богатство! – Она выглянула из окна, чтобы посмотреть на стайку файров, которые все еще нежились на залитой солнцем крыше. – Значит, эти непоседы могут-таки оставаться на месте, если им велят?
– В общем-то, могут. Правда, не знаю, как на них повлияет такое количество народа и непривычный шум.
– Или такие вот приятные неожиданности, – улыбнулась Сильвина, кивая в сторону окон, откуда лились звуки музыки.
– Ведь они всегда подпевали мне… А я не сообразила, что здесь нельзя…
– Откуда ж тебе было знать, милая? Не стоит так переживать. Скоро ты здесь прекрасно освоишься. А теперь давай-ка свернем твои пожитки, и я провожу тебя к Данке. Потом, сказал Робинтон, тебе нужно будет подобрать себе гитару. У мастера Джеринта наверняка найдется что-нибудь подходящее. Потом тебе придется самой сделать для себя инструмент. Если, конечно, ты уже не сделала в Полукруглом, когда училась у Петирона.
– Нет, своей гитары у меня никогда не было, – тихо ответила Менолли, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрогнул.
– Но ведь Петирон взял свою гитару с собой. Тебе, конечно…
– Да, мне довелось на ней играть. – Менолли удалось и здесь не выдать свои чувства, хотя на нее лавиной нахлынули воспоминания о том, как ее лишили драгоценного инструмента, как отец выпорол ее за то, что она, нарушив его запрет, осмелилась сыграть свою песню. – Еще я смастерила себе свирель, – поспешно добавила она, стараясь отвлечь Сильвину от дальнейших расспросов. Порывшись в узелке, девочка достала свирель, которую вырезала, когда жила в пещере на морском берегу.
– Тростниковая? И, судя по всему, вырезана простым ножом? – заключила Сильвина, подойдя к окну и критическим взором окинув творение Менолли.– Что ж, неплохая работа для обычного ножа, – одобрительно произнесла она, возвращая инструмент Менолли. – Что ни говори, а учить старый Петирон умел.
– Вы хорошо его знали? – Менолли снова остро ощутила тоску от потери единственного в родном холде человека, который относился к ней по-доброму.
– Как же, конечно, знала. – Сильвина испытывающе глянула на Менолли. – Неужто он никогда не рассказывал тебе о Цехе арфистов?
– Нет, с какой стати…
– Как это, с какой стати? Ведь он тебя учил, поощрял тебя к сочинительству… И песни твои Робинтону отправил… – Сильвина долго с искренним удивлением разглядывала Менолли, потом, тихонько рассмеявшись, пожала плечами. – Впрочем, у Петирона были свои причуды, вечно-то он мудрил. Но человек был хороший.
Менолли молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Она корила себя за то, что в нескончаемые тоскливые дни, потянувшиеся в Полукруглом после кончины Петирона, осмелилась усомниться в том, что он выполнил свое обещание. Хотя в последнее время память частенько подводила старого арфиста…
– Да, пока не забыла, – нарушила ее раздумья Сильвина, – сколько раз в день нужно кормить файров?
– Обычно самый большой аппетит у них по утрам, хотя они всегда непрочь закусить – может быть, потому, что мне самой приходилось добывать для них пропитание, а это занимало много времени. По-моему, у диких таких проблем не возникает…
– Стоит их один раз покормить, и они от тебя уже не отстанут – так? – Сильвина улыбнулась, чтобы смягчить не очень лестное для файров замечание. – Повара сваливают все отходы в большой глиняный чан в кладовке… большую часть сжирают сторожевые звери, но я распоряжусь, чтобы ты получала столько, сколько тебе понадобится.
– Мне не хотелось бы никому надоедать…
В ответ на эту робкую попытку извиниться за беспокойство Сильвина наградила девочку таким взглядом, что Менолли умолкла на полуслове.
– Не волнуйся, когда ты мне и вправду начнешь надоедать, я сразу дам тебе это понять, – усмехнулась Сильвина. – А если не веришь, спроси у любого школяра, он подтвердит.
Так, переговариваясь, они спустились по лестнице и вышли из главного корпуса Цеха арфистов, вырубленного в высокой скале. Пройдя под аркой, они попали на широкую мощеную дорогу. И нигде не было видно ни травинки, ни листочка.
Менолли впервые представилась возможность оценить размеры Форт холда. Одно дело – знать, что это самый древний и большой холд, а другое – увидеть воочию.
Должно быть, скальные холды и отдельные домишки, прилепившиеся к могучему утесу, вмещают тысячи жителей! Ошеломленная величием открывшейся перед ней панорамы, Менолли замедлила шаг. Впереди начинался широкий подъем, подводивший к просторной площади перед главным входом в Форт холд, который был расположен выше, чем здание Цеха арфистов. А еще выше вся поверхность горы, почти до самых огненных высот, была прорезана бесчисленными рядами окон. Дома, в Полукруглом, все жилые помещения располагались в толще горы, здесь же к утесу примыкали каменные корпуса, образуя четырехугольник, похожий на здание Цеха арфистов. По обе стороны подъема от главных корпусов разбегались здания помельче. Вдоль мощеных дорог, веером расходившихся в нескольких направлениях, – на юг, где лежали поля и пастбища, на восток, вниз по долине, круглившейся пологими холмами, на запад, к перевалу, за которым возвышались снеговые вершины Главного Фортского хребта, – тянулись жилые предместья.
Сильвина подвела девочку к опрятному домику. Все пять окон на втором этаже были наглухо закрыты ставнями. Подойдя поближе, Менолли поняла, что выстроен он давным-давно. И дверь у него – металлическая! Просто невероятно! Сильвина открыла дверь и стала звать Данку. Пока они ждали, Менолли успела разглядеть, что запоры у металлической двери такие же, как в Цехе арфистов, – колесико, приводящее в движение толстые засовы, которые уходят в пазы, выдолбленные в полу и потолке.
– Вот, Менолли, познакомься с Данкой. У нее живут девочки, которые учатся в Цехе арфистов.
Менолли почтительно поздоровалась с маленькой толстушкой: глазки у нее были черные и блестящие, а щеки – как бока у рыбы-пузана. Данка пронзила Менолли колючим взглядом, совершенно не сочетавшимся с ее добродушной внешностью, как будто примеряла к девочке те сплетни, которых уже успела наслушаться. И вдруг толстушка заметила Красотку, которая выглядывала у Менолли из-за уха. Она взвизгнула и отскочила.
– Это что за тварь?!
Менолли принялась успокаивать Красотку, которая шипела и била крыльями, пока одно из них не запуталось у Менолли в волосах.
– Данка, ты ведь наверняка слышала, что Менолли запечатлела девять файров, – с упреком произнесла Сильвина, и острый слух Менолли явственно различил прозвучавшее в ее тоне недовольство; услышала его и маленькая королева, которая тихонько заворчала и, угрожающе вращая глазами, уставилась на Данку.
Менолли мысленно приказала ящерице угомониться.
– Слышать-то я слышала, да только я не всегда верю тому, что мне говорят, – ответила Данка, отодвинувшись от Менолли, насколько позволяли размеры помещения.
– Очень разумно с твоей стороны, – парировала Сильвина. То, как она поджала губы, и насмешливый огонек, загоревшийся в ее глазах, подсказали девочке, что главная смотрительница не особенно жалует Данку. – Я знаю, что у тебя свободная комната с окнами. Так вот, по-моему, лучше всего поселить Менолли там.
– Нет уж, я не потерплю, чтобы во время Падения очередная трусиха потеряла голову и перепугала всех до полусмерти, вообразив, что в дом пробрались Нити!
Сильвина взглянула на Менолли, и в глазах ее заплясали смешинки.. – Нет, Менолли голову не потеряет. Кстати, она младшая дочь морского правителя Януса из Полукруглого холда, входящего в бенденские владения. Я думаю, тебе известно, что море закаляет души и сердца.
Данка покосилась на Менолли, ее блестящие глазки превратились в узкие щелочки. – Так, значит, ты знала Петирона?
– Да, знала.
Домоправительница презрительно фыркнула и, резко повернувшись, так что широкая юбка взметнулась колоколом, направилась к каменным ступням, что вели наверх. Поддернув подол, она стала взбираться по лестнице, что-то недовольно ворча себе под нос.
По обе стороны от лестничной клетки расходились тускло освещенные узкие коридоры. Данка повернула направо и, дойдя до конца, отворила последнюю дверь.
– Лентяйки несчастные, – злобно прошипела она, возясь со светильником, – снова не удосужились сменить!
– Где они у вас хранятся? – спросила Менолли, желая снискать расположение домоправительницы, а сама подумала: <Неужто и здесь мне придется бегать вверх и вниз по узким лестницам, разнося светильники?>
– Где же твоя служанка? – осведомилась Сильвина. – Это она должна следить за светильниками, а вовсе не Менолли. – Подойдя к окну, она распахнула сначала внутренние ставни, а потом и наружные, впустив в комнату поток солнечного света.
– Что ты делаешь, Сильвина?!
– Успокойся, Данка. Раньше, чем через два дня Падения все равно не будет. А комнату нужно проветрить.
В ответ раздался визг Данки: в открытое окно ворвалась стайка файров и, возбужденно чирикая, заметалась по комнате. Им было не на что присесть – вокруг лишь голые стены без карнизов, тюфяка на постели нет, меховое покрывало свернуто на сундучке. Две зеленые Тетушки и голубой Дядюшка опустились было на спинку стула, но, испугавшись воплей Данки, выпорхнули наружу. А толстуха забилась в угол и, прикрыв голову подолом юбки, кричала так, будто ее резали.
Менолли приказала коричневым прекратить свои воздушные трюки, Тетушкам и Дядюшке велела сесть на подоконник, а Нырку с Крепышом – на спинку кровати. Сильвина тем временем успокаивала Данку и уговаривала ее выйти из угла. Прошло немало времени, пока маленькая домоправительница соблаговолила наконец взглянуть, как Сильвина управляется с Лентяем – тот позволял себя гладить любому, лишь бы это не требовало никаких усилий с его стороны. Менолли же стало окончательно ясно, что Данка никогда не смирится с их присутствием в доме. Девочка почувствовала: толстуха невзлюбила ее за то, что она стала свидетелем ее трусости. На какой-то миг она даже пожалела, что не осталась в Вейре, где все относились к ее файрам вполне дружелюбно.
Тихонько вздыхая, Менолли стала поглаживать Красотку, рассеянно слушая, как Сильвина уверяет Данку, что файры не могут причинить никакого вреда ни ей, ни ее подопечным, а все домоправительницы Форта умрут от зависти, когда узнают, что у нее в доме поселилось девять файров…
– Как – девять? – испуганно пискнула Данка и снова схватилась за юбку, чтобы накинуть ее на голову.– Девять этих мерзких тварей будут носиться по моему дому…
– Они не очень-то любят сидеть дома, разве что ночью, – сказала Менолли, надеясь успокоить Данку. – И потом, их редко можно увидеть со мной всех сразу.
Перехватив злобный трусливый взгляд, который метнула на нее толстуха, Менолли поняла, что ее тоже редко можно будет увидеть вместе с Данкой, во всяком случае, домоправительница приложит к этому все силы.
– Нам пора, Менолли. Ты ведь еще должна подобрать себе гитару в мастерской, – напомнила Сильвина. – Если тебе, Данка, понадобится сено для тюфяков, пошли служанку к нам в Цех, – добавила она, приглашая девочку следовать за собой. – Менолли будет поддерживать с Цехом арфистов более тесную связь, чем остальные твои постоялицы…
– Все равно, ей, как и остальным, придется возвращаться домой до закрытия дверей, или пусть ночует в Цехе, – предупредила Данка, когда Менолли с Сильвиной уже спускались по лестнице.
– Данка держит девочек в строгости, – заметила Сильвина, выйдя на яркий солнечный свет и направляясь через широкую мощеную площадь. – Само по себе это не так уж плохо: ведь вокруг увивается столько мальчишек. И не обращай внимания на то, как она окрысилась при одном упоминании о Петироне. Просто она пыталась окрутить его после смерти Мереланы. Я бы сказала, что Петирон оставил пост арфиста Форта по двум причинам: чтобы избавиться от приставаний Данки и освободить путь для Робинтона. Он так гордился, когда его сына избрали Главным арфистом…
– Да, Полукруглый далековато от Форт холда.
– Вот-вот, – хохотнула Сильвина. – К тому же, детка, это одно из немногих заброшенных мест, куда бы Данка не рискнула за ним увязаться. Можно подумать, что Петирон взглянул бы на кого-нибудь после Мереланы! Она была такая прелесть, а голос – изумительной красоты и диапазона… До сих пор не могу ее забыть!
Вокруг становилось все оживленнее: крестьяне возвращались с полей на обед, вот через толпу, не спеша, проехал отряд всадников на длинноногих скакунах. Какой-то школяр, бегущий с поручением, налетел прямо на Менолли. Мальчуган уже начал бормотать слова извинения, когда Красотка, выглянув из волос девочки, угрожающе зашипела на него. Паренек вскрикнул от неожиданности, ловко, как все школяры, увернулся и помчался дальше.
– Хотела бы я послушать, что он наплетет, когда вернется в свой цех!
– Сильвина, я…
– Ни слова больше, Менолли! Я не желаю слушать, как ты все время извиняешься за своих файров. И мастер Робинтон – тоже. На свете никогда не переведутся глупцы, вроде Данки, готовые визжать от страха при виде чего-то нового или необычного. – Они вошли под арку, ведущую к Цеху арфистов. – А теперь ступай – в ту дверь, через вестибюль, там и найдешь мастерскую. Главный у них – мастер Джеринт. Он подыщет тебе инструмент, чтобы ты могла сыграть перед мастером Домисом. Он тоже там. – Улыбнувшись и ободряюще похлопав девочку по плечу, Сильвина поспешила по своим делам.
Глава 3
Не ссорься с файрами, дружок, И ласков будь со мной: Они обидчивый народ И за меня – стеной.
Сначала Менолли пожалела, что Сильвина не задержалась еще чуть-чуть, чтобы познакомить ее с мастером Джеринтом, но, поразмыслив, виновато призналась себе, что и так отняла у главной смотрительницы уйму времени. Она расправила плечи, пытаясь побороть внезапный прилив робости, и вошла в квадратный вестибюль. Перед ней была дверь – должно быть, за ней находятся владения мастера Джеринта.
Даже сюда доносился шум работы: стук молотка, визг пилы, удары, скрежет, но когда она открыла дверь, на них с Красоткой обрушилась целая лавина звуков – кто-то настраивал инструменты, кто-то пилил, строгал, зачищал, кто-то натягивал на каркас барабана жесткую кожу, которая щелкала и потрескивала. Красотка издала жалобный, душераздирающий писк и, вспорхнув с плеча Менолли, устроилась на балке под самым потолком. Ее резкий крик и стремительный полет приковали к себе внимание всех, кто трудился в мастерской. Внезапно наступившая тишина, нарушаемая лишь перешептыванием юных мастеровых, поглядывавших на Менолли, привлекла внимание пожилого мужчины, который, согнувшись чуть ли не вдвое над лежащей у него на коленях гитарой, приклеивал особо сложный фрагмент инкрустации. Он поднял глаза и оглядел замерших учеников.
– Ну? Что это с вами?
Красотка снова вскрикнула и, обрадованная наступившей тишиной, слетела с балки к Менолли на плечо.
– Это еще что за дивные звуки? Они явно не музыкального, а звериного происхождения.
И вдруг без всякой посторонней подсказки мастер Джеринт заметил ее присутствие.
– А тебе что здесь нужно? И что это за существо у тебя на плече? У нас здесь не полагается таскать с собой всякую живность. Говори же, парень! Ты что, язык проглотил?
По мастерской пролетело приглушенное хихиканье, и мастер догадался, что сказал что-то не то.
– Видите ли, мой господин, если вы мастер Джеринт, то я, с вашего позволения, Менолли…
– Но если ты Менолли, то, значит, ты не парень.
– Нет, мой господин.
– И, значит, это тебя я жду, если, конечно, снова не ошибаюсь. – Мастер укоризненно воззрился на инкрустацию, над которой трудился, как будто это она была виною его забывчивости. – Так кто это у тебя на плече? Это оно так верещало?
– Она, мой господин, но только потому, что испугалась.
– Да, шум у нас стоит такой, что напугает любого, у кого есть голова, а на ней уши, – явно смягчившись, проговорил Джеринт и потянулся к маленькой королеве, но Красотка предостерегающе пискнула, и он тотчас отпрянул, удивленный реакцией ящерицы на его любопытство. – Так, значит, это и есть знаменитая огненная ящерица? – скептически осведомился мастер.
– Я назвала ее Красоткой, мастер Джеринт, – сказала Менолли, желая, чтобы как можно больше обитателей Цеха подружилось с ее файрами. Девочка решительно размотала витки хвоста, стискивающего ее шею, и пересадила Красотку на руку. – Она просто обожает, когда ей почесывают надбровья…
– Правда? – Джеринт принялся поглаживать отливающую золотом ящерицу, и Красотка, прижмурив сверкающие глаза, полностью отдалась его ласкам. – Да, теперь я и сам вижу.
– Вообще-то, она очень милая, вот только весь этот шум и новые лица…
– Что ж, и вправду очень милая зверушка. – Джеринт все смелее поглаживал длинным мозолистым пальцем, перепачканным в клею, головку маленькой королевы, а та, млея, тихонько мурлыкала от удовольствия. – Очень милая. А у драконов кожа такая же мягкая?
– Да, мой господин.
– Просто очаровательное создание. Совершенно очаровательное. Куда симпатичнее драконов.
– Она еще и поет, – сказал, неторопливо приближаясь к ним, коренастый человечек, на ходу вытирая полотенцем руки.
Его появление как будто отпустило какую-то скрытую пружину: по мастерской волной пронесся возбужденный шепоток подмастерьев, то и дело перемежаемый смешками. Коротышка кивнул Менолли.
– Поет? – переспросил мастер Джеринт, и ладонь его на миг застыла в воздухе, но Красотка немедленно подтолкнула ее носом, требуя продолжения. Он принялся поглаживать ее изящно изогнутую шею. – Правда, Домис, кроме шуток?
– Но ведь ты сам слышал сегодня утром ее великолепное сопрано.
Так, значит, этот коротышка и есть мастер Домис, перед которым она должна играть? Правда, на нем старый камзол с выцветшими нашивками подмастерья, но ни один подмастерье не посмел бы запросто обращаться к мастеру по имени и не держался бы так самоуверенно.
– Сегодня утром? – мастер Джеринт удивленно заморгал, чем вызвал смешки наиболее дерзких школяров. – Ах да, я еще подумал, что для свирели тембр немного необычный, к тому же это сказание обычно исполняется без аккомпанемента, но наш Брудеган вечно что-нибудь изобретает… – Он небрежно махнул рукой.
Красотка попятилась и, раскинув крылья для равновесия, больно вцепилась коготками в руку Менолли.
– К тебе это не относится, моя прелесть, – извиняющимся тоном проговорил Джеринт и стал снова поглаживать надбровья маленькой королевы, пока она не успокоилась. – Неужели у этой малышки такой сильный голос?
– Сколько же файров пело, Менолли? – спросил мастер Домис.
– Всего пятеро, – сдержанно ответила девочка, помня, как среагировала Данка на цифру девять.
– Неужели, только пятеро?
Странный тон мастера заставил Менолли поглядеть на него внимательнее: уж не издевается ли он над ней? Но на непроницаемом лице Домиса блуждала легкая улыбка.
– Пятеро! – Мастер Джеринт подскочил от неожиданности. – Как, у тебя… пять файров?
– Вообще-то, если сказать по правде, мой господин…
– Лучше всегда говорить правду, Менолли, – посоветовал мастер Домис. Он явно дразнил ее, и не так уж беззлобно.
– Да, я запечатлела девять файров, – в отчаянии выпалила Менолли. – Видите ли, мы были в пещере, вокруг падали Нити – как я могла удержать их внутри и тем самым уберечь от гибели? – только кормить. Ну вот, я их кормила, кормила и…
– И, конечно, запечатлела, – закончил за Менолли Домис, когда она запнулась, увидев, что мастер Джеринт не сводит с нее удивленного, недоверчивого взгляда. – Придется тебе, Менолли, добавить к своей песенке еще куплет-другой.
– Главный арфист переработал мою песню так, как он счел нужным, мастер Домис, – ответила Менолли, надеясь, что ей удалось вложить в эти слова спокойное достоинство.
По лицу мастера скользнула усмешка.
– Видишь, Менолли, всегда лучше говорить правду. Ты всех своих файров научила петь?
– Вообще-то, я их специально не учила, мой господин. Просто играла на свирели, а они подпевали.
– Если уж разговор зашел о свирели, Джеринт, то девочке нужен инструмент, пока она не изготовит свой собственный. Надеюсь, у Петирона хватило материала, чтобы научить тебя?
– Он объяснял мне… на словах, – пробормотала Менолли. Неужели мастер Домис думает, что Янус разрешил бы ей, девчонке, тратить драгоценную древесину, чтобы сделать инструмент – принадлежность настоящих арфистов?
– Что ж, со временем увидим, как ты усвоила его объяснения. А пока Менолли нужна гитара, чтобы сыграть мне и чтобы потом заниматься делом, – последние два слова он выразительно подчеркнул, окидывая строгим взглядом многочисленных наблюдателей.
Все поспешили возобновить прерванную работу, и мастерская снова наполнилась стуком, скрежетом и визгом, от чего Красотка сложила крылья и протестующе вскрикнула.
– Вряд ли ее можно винить, – произнес Домис, когда Менолли принялась успокаивать королеву.
– Какой у нее, однако, богатый диапазон, – удивился мастер Джеринт.
– Так как насчет гитары для Менолли? Нужно же нам оценить ее диапазон, – ворчливо напомнил мастер Домис.
– Сейчас, сейчас. Здесь есть из чего выбрать, – ответил Джеринт, подпрыгивающей походкой направляясь в дальний угол мастерской, имевшей форму буквы <Г>.
Там обнаружился целый склад барабанов, труб, арф различных форм и размеров и, конечно, гитар. Инструменты свисали со вбитых в стены крюков, с натянутых под потолком веревок, громоздились на пыльных полках, причем с высотой слой пыли становился все толще.
– Так ты говоришь, ей нужна гитара? – Джеринт пробежал глазами ряды инструментов и достал одну, сверкающую свежим лаком.
– Нет-нет, не эту, – слова сорвались у Менолли с языка прежде, чем она успела подумать, что их могут счесть непозволительной дерзостью.
– Не эту? – Джеринт так и застыл с поднятой рукой. – А почему, позволь узнать? – Голос его звучал ворчливо, но глядевшие на нее глаза внимательно прищурились. Теперь он совсем не походил на рассеянного чудака-мастерового.
– Она слишком новая, чтобы давать хороший тон.
– Разве ты можешь оценить на взгляд?
<Так, – подумала Менолли, – вот и начался экзамен>.
– Я бы никогда не стала выбирать инструмент на взгляд, мастер Джеринт. Разумеется, я выбирала бы по звучанию, только мне и отсюда видно, что корпус соединен кое-как. И шейка кривовата, хотя отделка хороша, слов нет.
Ее ответ явно понравился мастеру. Он отступил в сторону, жестом приглашая ее выбирать самостоятельно. Девочка подошла к полке, тронула струны одной гитары, рассеяно покачала головой и продолжала поиск. На глаза ей попался футляр – кожа вытерта, но заботливо смазана маслом. Взглядом спросив у мастеров разрешения, она открыла крышку и достала гитару. Легко провела ладонью по гладкому дереву, примерилась к стройному грифу. Взяв гитару в руки, почти благоговейно коснулась струн и улыбнулась, услышав сочный звук. Красотка, тут же подхватив его, довольно чирикнула. Менолли вздохнула и бережно положила гитару на место.
– Почему ты ее не берешь? Чем она тебе не угодила? – резко спросил мастер Домис.
– Я бы с радостью взяла ее, мой господин, но такая гитара должна принадлежать мастеру – она слишком хороша для упражнений.
Домис расхохотался и хлопнул Джеринта по плечу.
– А ведь никто не мог ей подсказать, Джеринт, что это твой инструмент. Продолжай, девочка, – подыщи себе гитару, чтобы была не слишком хороша для упражнений, но и не слишком плоха для игры.
Менолли перепробовала еще несколько инструментов, отлично понимая, что от ее выбора зависит очень многое. У одной гитары оказался приятный звук, но колки так сносились, что не держали струны. Она уже стала бояться, что так и не найдет себе подходящего инструмента, когда заметила в самом углу еще одну гитару, висящую на крюке. Одна струна была порвана, но когда она попробовала остальные, звук оказался нежным и сильным. Девочка погладила корпус – шелковистое на ощупь дерево ласково льнуло к пальцам. Искусные руки создателя выложили вокруг отверстия затейливый узор из более светлой древесины. Колки недавно заменили, но, если не считать недостающей струны, это было, бесспорно, лучшее из того, что имелось у мастера Джеринта.
– Если можно, я взяла бы эту, – она потянула гитару Джеринту.
Мастер медленно кивнул, одобряя ее выбор и не обращая внимания на Домиса, который толкал его в бок.
– Я дам тебе новую струну ми… – Джеринт порылся в одном из примыкающих к полкам ящичков и извлек из него аккуратно свернутую жилу.
На струне уже была петелька, и Менолли, набросив ее на крючок, протянула струну через кобылку, вдоль грифа и продела в отверстие колка. Зная, что за ней внимательно наблюдают, девочка отчаянно старалась унять дрожь в руках. Она настроила новую струну по соседней, потом подстроила к остальным и взяла аккорд. Глубина и сочность тона убедили ее в том, что она сделала правильный выбор.
– Ну что ж, теперь, когда ты доказала нам, что хорошо умеешь выбирать, натягивать струны и настраивать, остается убедиться, что ты так же хорошо сумеешь сыграть на выбранной гитаре, – произнес Домис и, взяв девочку за локоть, повел к выходу из мастерской.
Едва она успела кивком поблагодарить мастера Джеринта, как дверь захлопнулась у нее за спиной. Не выпуская ее руки и не обращая внимания на шипение Красотки, мастер Домис повлек Менолли вверх по лестнице и привел в квадратную комнату над входной аркой. Судя по письменному столу, по полкам с рукописями и инструментами, по доске на стене, она служила одновременно кабинетом и классом для занятий. У стен выстроились ряды стульев, но были и три дивана – Менолли в первый раз видела такие – с потемневшими от времени подлокотниками и спинками, с заплатами, кое-где украшавшими кожаные сидения. Одно из больших окон со складными металлическими ставнями выходило на широкую подъездную дорогу, другое – во внутренний двор.
– Ну, играй, – плюхнувшись на дива, велел мастер Домис и сделал ей знак сесть на стул.
Он сказал это без всякого выражения и так небрежно, что Менолли подумала: похоже, он не ожидает, что она на что-то способна. Даже та капля уверенности, которая появилась у нее после того, как она неожиданно отличилась, выбирая гитару, мгновенно исчезла. Она зачем-то тронула новую струну, потом покрутила колок, стараясь сообразить, что же ей сыграть; чтобы доказать свое умение. Менолли решила во что бы то ни стало удивить мастера Домиса, который все время цеплялся к ней и ехидничал, и к тому же невзлюбил ее файров.
– Только не пой, – предупредил Домис. – И еще: пусть она помолчит, – он указал пальцем на Красотку, которая по-прежнему восседала у Менолли на плече. – Я желаю слышать только гитару, – он махнул рукой в сторону инструмента и выжидательно сложил руки на коленях.
Его снисходительный тон пробудил в Менолли дремавшую дотоле гордость. Отбросив робость, она заиграла вступительные аккорды <Баллады о полете Мориты> и с удовлетворением заметила, как его брови удивленно взметнулись. Исполнение этой вещи требовало немалого искусства, даже когда основную мелодию вел хор, а уж для того, чтобы сочетать соло с аккомпанементом, музыкант должен владеть гитарой просто виртуозно. Не все получалось чисто – пальцы левой руки плохо повиновались, когда шла быстрая смена гармоник, но девочка отлично держала ритм, и пальцы правой руки стремительно летали над струнами, ясно и отчетливо ведя замысловатую мелодию.
Она была готова к тому, что Домис остановит ее после первого же куплета, но, поскольку никакого знака не последовало, продолжала играть, смело меняя гармонию и аппликатуру, там где левая рука не могла следовать традиционному варианту. Она уже начала третий куплет, когда мастер нагнулся вперед и поймал ее правую кисть.
– На сегодня гитары хватит, – с непроницаемым видом изрек он и щелкнул пальцами, указывая на ее левую руку. Медленно и неохотно Менолли протянула ему левую ладонь. Рука болела. Он повернул кисть ладонью вверх и легко провел пальцем по грубому шраму. Девочка с трудом усидела на месте – от его прикосновения по спине пробежали колючие мурашки. Домис недовольно хмыкнул, увидев, что от усилий края раны кое-где разошлись. – Олдайв уже видел?
– Да, мой господин.
– И, конечно, прописал одну из своих липучих, вонючих мазей. Если они помогут, ты сможешь разработать кисть, чтобы правильно выполнять аппликатуру, которая не удалась тебе в первом куплете.
– Надеюсь, что так и будет.
– Я тоже. В учебных балладах и сказаниях вольности неуместны.
– Именно так говорил мне Петирон, – ответила она столь же бесстрастно, – но септаккорд в миноре во втором такте – это вариант, сохранившийся в Летописях Полукруглого холда.
– Устаревший вариант.
Менолли промолчала. Пусть придирается – все равно она знает, что, несмотря на больную руку, сыграла хорошо – просто Домис не считает нужным ее хвалить.
– На каких еще инструментах Петирон научил тебя играть?
– Разумеется, на барабанах.
– Разумеется? Вон позади тебя маленький барабанчик.
Она продемонстрировала Домису основные варианты барабанной дроби, после чего по его просьбе исполнила более сложный танцевальный ритм, популярный у обитателей морских холдов. И хоть выражение его лица не изменилось, она увидела, что пальцы мастера подрагивают в такт музыки и про себя порадовалась. Потом она исполнила на малой арфе незатейливую колыбельную, которая хорошо подходила к легкому, чистому звучанию инструмента. Домис сказал, что со временем она сможет играть, и на большой арфе, но пока, чтобы взять октаву, ей пришлось бы слишком перенапрягать левую руку. Затем вручил ей дудочку-альт, сам взял теноровую и велел играть гармонию к своей музыкальной теме. Эта затея целиком захватила Менолли, она могла бы продолжать до бесконечности: что за чудо – исполнять дуэт!
– А духовые у вас в Полукруглом были?
– Только простой горн, но Петирон объяснил мне теорию клапанов. Он сказал, что из меня мог бы получиться неплохой трубач.
– Рад слышать, что он не пренебрегал духовыми. – Домис встал. – Благодарю, Менолли. Теперь твой музыкальный уровень мне ясен. Можешь отправляться на обед.
С явным сожалением Менолли потянулась за гитарой.
– Мне придется вернуть ее мастеру Джеринту?
– Это еще зачем? – все так же холодно, почти неприязненно, бросил он. – Ее дали тебе для занятий, так и запомни. А заниматься, несмотря на все твои таланты, тебе придется немало.
– А чья это гитара, мастер Домис? – вырвалось у Менолли. Неожиданно ей пришло в голову, что, может быть, это его собственный инструмент, и ее выбор послужил причиной его непонятной враждебности.
– Эта? На этой гитаре играл Робинтон, когда был подмастерьем. – Широко ухмыльнувшись при виде ее изумления, Домис вышел из комнаты.
Менолли замерла на месте, дивясь собственной смелости и одновременно досадуя на себя, и крепче прижала к груди вдвойне драгоценную гитару. Неужели мастер Робинтон будет так же недоволен, как и мастер Домис, если узнает, что она выбрала его гитару? Но это противоречит здравому смыслу: ведь теперь у мастера Робинтона наверняка куда более ценный инструмент – иначе зачем его ученической работе пылиться на складе у мастера Джеринта? И тут ее поразил скрытый в ситуации юмор: надо же, из всего множества инструментов она безошибочно выбрала всеми забытую гитару Главного арфиста! И не удивительно, что Робинтон стал им, если еще в юности сделал такой прекрасный инструмент. Наклонив голову, она легонько тронула струны, чтобы еще раз услышать их нежный сочный звон, и с улыбкой слушала, как он тихо замирает в воздухе. Сверху, с книжных полок, радостно откликнулась Красотка. Раздавшееся со всех сторон чириканье подсказало Менолли, что остальные файры, улучив момент, тоже пробрались в комнату.
Вдруг вся стая с воплями взметнулась в воздух – где-то поблизости раздался гулкий колокольный звон. И сразу же внизу началось столпотворение. Утренние занятия закончились, и из классов во двор высыпали школяры и подмастерья. Все они лавиной устремились в столовую, при этом так буйно вопя, толкаясь и пихаясь, что Менолли подивилась про себя: ведь некоторым из них никак не меньше двадцати Оборотов! Ни один парень из морского холда не допустил бы подобного ребячества. Даже ее сверстники, мальчишки, которым сравнялись пятнадцать Оборотов, уже вовсю трудились, выходя в море на рыболовных судах. Конечно, после изнурительной возни с сетями и парусами у них уже не оставалось сил для проказ и беготни. Может быть, именно поэтому родители и не ценили ее музыку – они не считали ее достаточно тяжелой работой. Менолли потрясла кистями. После часа напряженной игры руки ныли и дрожали. Нет, родителям никогда не понять, что от игры на музыкальных инструментах можно устать не меньше, чем от гребли или работы со снастями.
И проголодалась она так, как будто тянула сети. Девочка помедлила, стоя с гитарой в руках. Она уже не успеет отнести ее в свою комнату. С другой стороны, не видно, чтобы у кого-нибудь из высыпавших во двор учеников были с собой инструменты. Поразмыслив, она бережно опустила гитару на свободное место на полке и велела Красотке вместе с остальной стаей оставаться на месте. Можно себе представить, что произойдет, если она заявится в столовую вместе с файрами – начнется гвалт не меньше того, что сотрясает сейчас стены Цеха…
И вдруг двор опустел. Спеша, насколько позволяли едва зажившие ступни, Менолли спустилась по лестнице и пересекла двор, стараясь при этом, чтобы походка ее ничем не отличалась от обычной, – она надеялась войти в столовую незамеченной. Дойдя до широких дверей, девочка остановилась в нерешительности. Зал был полон, и все, вытянувшись в струнку, застыли вдоль длинных столов. На лицах, обращенных к окнам, было написано напряженное ожидание, у тех же, кто стоял лицом к глухой стене, глаза были устремлены в правый угол. Менолли собралась взглянуть, что же там происходит, когда услышала слева от себя какие-то шипение. Она оглянулась и увидела Камо – взглядами и жестами он подсказывал ей поскорее занять одно из трех свободных мест у ближайшего стола. Девочка проворно шмыгнула туда.
– Эй, – тут же сказал оказавшийся рядом мальчуган, при этом даже не повернув головы в ее сторону, – это не твое место. Тебе туда, с ними. – Он указал пальцем на длинный стол рядом с очагом.
Вытянув шею, Менолли разглядела неподвижную шеренгу девочек. Одно место за столом пустовало.
– Стой, – мальчик схватил ее за руку, – сейчас нельзя!
И тут, повинуясь какому-то невидимому сигналу, все, как один, сели.
– Милая Красотка – где милая Красотка? – раздался встревоженный голос слева от Менолли. – Красотка проголодалась? – Это был Камо, в каждой руке он держал тяжелый поднос, нагруженный кусками жареного мяса.
– Бери скорее! – сказал Менолли сосед, толкая ее локтем в бок.
Она повиновалась.
– Теперь накладывай себе и передавай дальше, – продолжал руководить мальчик.
– Ну, что сидишь, как кукла? – набросился на нее черноволосый паренек, сидевший напротив. Он сердито хмурился и нетерпеливо ерзал на стуле.
– Хватай и не болтай! – явно недовольный задержкой, скомандовал третий мальчик.
Менолли что-то промямлила и, чтобы не тратить время на возню с ножом, скинула себе на тарелку верхний кусок. Ее визави тем временем проворно наколол на острие ножа четыре куска сразу и, капая на стол подливкой, потащил их к себе на тарелку. Сосед справа, согнувшись под тяжестью подноса, тоже схватил четыре куска.
– Зачем тебе столько? – спросила Менолли, позволив любопытству побороть обычную сдержанность.
– У нас, в Цехе арфистов, не голодают! – широко ухмыляясь, ответил мальчик. Потом разрезал первый кусок пополам и, ловко сложив ножом, отправил себе в рот; капли подливки он проворно подобрал пальцем, который, ни на миг не переставая жевать, ухитрился облизать языком.
Его слова тотчас подтвердились: Камо поставил рядом с Менолли глубокую миску с вареными клубнями и луковицами, а потом еще и корзинку с нарезанным хлебом. Тут уж Менолли не стала зевать и быстро передала блюда соседям.
– Ведь ты – Менолли, да? – с набитым ртом осведомился сосед справа.
Девочка кивнула.
– Так, значит, это твои файры пели сегодня утром?
– Мои.
Не успела Менолли смутиться, вспомнив о недавнем происшествии, как мальчуган справа захихикал, а остальные лукаво переглянулись.
– Видала бы ты, какая физиономия была у Брудди!
– А кто такой Брудди?
– Ну, для нас, школяров, он, конечно, подмастерье Брудеган, нынешний хормейстер. Сначала он подумал, что это я выкинул очередной номер, – ведь у меня высокий дискант – и остановился рядом со мной. А я никак не мог понять, в чем дело. Тогда он подошел к Фелдону с Бонцем – тут-то я наконец услышал, что происходит! – Мальчуган так выразительно рассмеялся, что Менолли не выдержала и улыбнулась в ответ. – Клянусь Скорлупой, Брудди скакал, как блоха! Он не мог проследить, откуда доносится непонятный звук. Наконец, кто-то из басов показал на окно. – Мальчик фыркнул, стараясь сдержать смех. – Скажи, как тебе удалось их выучить? Я и не знал, что файров можно заставить петь. Правда, драконы гудят, но только когда подходит время Рождения. А что, любой может научить файров петь? И еще – правда, что у тебя их целых одиннадцать?
– Да нет, всего девять…
– Слышите, что она говорит: всего девять! – мальчуган вытаращил глаза, приглашая соседей по столу разделить его не лишенное зависти удивление. – Да, меня зовут Пьемур, – внезапно вспомнив о правилах вежливости, представился он.
– И все равно ее место не здесь, – заявил сидевший напротив Менолли паренек. Он обращался к Пьемуру, как будто не замечая Менолли, тем самым явно желая ее задеть. Он был выше Пьемура да и выглядел постарше. – Она должна сидеть там, вместе с ними, – он кивнул головой в сторону стола девочек.
– Ничего, Ранли, пусть пока посидит здесь, – неожиданно вступился за Менолли Пьемур. – Не может же она пересаживаться прямо сейчас, правда? А кроме того, я слышал, что ее тоже определили в ученики. Так причем же тут они?
– Разве они – не ученицы? – спросила Менолли, скосив глаза в сторону девочек.
– Они? – изумленный вопрос Пьемура выражал такое же пренебрежение, как и недоуменный взгляд Ранли. – Вот еще! – Своим ответом он явно причислял девочек к низшей категории. – Они берут уроки у подмастерьев, только они никакие не ученицы. И никогда ими не будут!
– До чего несносные создания! – презрительно бросил Ранли.
– Да уж, – сокрушенно вздохнув, согласился Пьемур, – но только не будь их здесь, мне пришлось бы петь партию сопрано во всех постановках, а это такое занудство! Эй, Бонц, передай-ка мне мясо, – попросил он и тут же испустил возмущенный вопль – Послушай, Фелдон, я ведь первый попросил! Как ты мог… – Мальчик, передававший поднос, взял себе последний кусок.
Соседи хором зашикали на Пьемура, озабоченно косясь куда-то в угол.
– Но так нечестно! Ведь я первый попросил, – повторил Пьемур чуть потише, но не менее настойчиво, – и Менолли взяла всего один кусочек. Ей нужна добавка!
Менолли вовсе не была уверена, что Пьемур печется о ней, а не о себе, и тут кто-то дернул ее за руку. Это был Камо.
– Камо покормит милую Красотку?
– Только не сейчас, Камо. Она еще не проголодалась, – стала уговаривать дурочка Менолли, увидев на его грубом лице искреннюю озабоченность.
– Она-то не проголодалась, Камо, а вот Менолли не наелась, – встрял в разговор Пьемур, вручая Камо поднос. – Еще мяса, Камо. Понял, Камо! Еще мяса!
– Еще, мяса, – кивая, повторил Камо и, не успела Менолли возразить, как он уже зашаркал в угол зала, куда по наклонным желобам поступала пища прямо из кухни.
Мальчишки оживленно захихикали, усомнившись в успехе Пьемурова предприятия, но тут же сделали каменные лица, завидев Камо, спешащего обратно с полным подносом.
– Большое спасибо тебе, Камо, – поблагодарила Менолли, взяв толстый кусок. Трудно было обвинить мальчишек в излишней прожорливости: сочное нежное мясо так отличалось от жесткого, вяленого или соленого, которое обычно подавали в Полукруглом…
К ней на тарелку шлепнулся еще один кусок.
– Что-то ты мало ешь, – хмурясь, сказал Пьемур. – Какая жалость, что ей придется пересесть к девчонкам, – посетовал он, передавая поднос товарищам. – Наш Камо просто влюбился в Менолли и ее файров.
– Он что, действительно кормил их вместе с тобой? – небрежно поинтересовался Ранли, но голос его выдавал недоверие и зависть.
– Камо их не боится, – пояснила Менолли, дивясь, как быстро здесь распространяются новости.
– Я тоже не боюсь! – единым духом выпалили Ранли и Пьемур.
– А правда, что ты была в Бендене на Рождении? – спросил Пьемур, знаком прося Ранли помолчать. – Ты видела, как лорд Джексом Запечатлел белого дракона? Какой он из себя? Как ты думаешь, он выживет?
– Да, мне довелось побывать на Запечатлении…
– Да что ты мямлишь, как неживая? – не вытерпел Ранли. – Говори толком! Ведь мы получаем сведения из вторых рук. Да и то, если мастера и подмастерья сочтут, что нам, школярам, это следует знать. – В голосе его звучало явное возмущение.
– Да ладно тебе, Ранли! – перебил приятеля Пьемур. – Ну, так что там случилось, Менолли?
– Дело было так. Я сидела на третьем ярусе, а лорд Джексом – как раз подо мной вместе с каким-то стариком и еще одним мальчиком.
– Это, должно быть, Лайтол, лорд-Оберегающий, который его вырастил, а мальчик – скорее всего, Фелессан, сын Предводителя и госпожи Лессы.
– Всем и так ясно, Пьемур! Продолжай, Менолли.
– Ну вот, все дракончики уже вылупились, осталось одно-единственное яйцо, совсем маленькое. И тут Джексом вдруг вскочил и побежал вдоль рядов, крича о помощи. Потом спрыгнул на Площадку Рождений и принялся пинать яйцо ногами, а когда оно разбилось, разрезал ножом толстую внутреннюю пленку. Тогда маленький белый дракончик вывалился на песок и…
– Произошло Запечатление! – хлопнув в ладоши, закончил за нее Пьемур. – Что я тебе говорил, Ранли? Весь фокус – оказаться в нужное время в нужном месте. Это и называется везением. Одним людям везет, другим – нет. – Похоже Пьемур вернулся к старому спору. Потом он снова обратился к Менолли: – Я слышал, ты родом из Полукруглого холда, дочь тамошнего морского правителя?
– Только теперь я в Цехе арфистов, и хватит об этом.
Пьемур развел руками, показывая, что разговор окончен.
Менолли снова принялась за еду. Только она успела подобрать хлебом последние капли подливки, как по залу волной проплыли звуки гонга и воцарилась полная тишина. Скрипнула скамья, и со своего места за овальным столом поднялся незнакомый подмастерье.
– Послеобеденное расписание по группам, – начал читать он, – десятая – учебный зал; девятая – двор; восьмая – холд; если и на этот раз вы вздумаете выметать мусор за порог, то схлопочете в наказание еще полдня. Седьмая группа – скотный двор; шестая, пятая и четвертая – полевые работы; третья остается в холде, вторая и первая отправляются в предместье. Все больные обязаны посетить мастера Олдайва. И просьба не опаздывать на репетицию – сбор назначен на двадцать часов.
Под преувеличенные вздохи облегчения, жалобные стоны и недовольное ворчание подмастерье сел на свое место.
Пьемур был явно недоволен.
– Опять во двор! – Потом повернулся к Менолли: – А тебе кто-нибудь сказал, в какой ты группе?
– Нет, – покачала головой Менолли, хотя и слышала из уст Сильвины это слово. – Пока нет, – поправилась она, заметив завистливый взгляд Ранли.
– Ну и везет же некоторым…
Гонг заглушил общий ропот, и Менолли чуть не упала со скамейки. Все встали, и ей тоже пришлось подняться. Она стояла, наблюдая, как остальные пробегают мимо, толпятся у выхода, хохоча, толкаясь, переругиваясь. Двое мальчиков начали собирать со столов посуду. Менолли, растерявшись, потянулась было за тарелкой, но мальчуган с негодованием вырвал ее из рук девочки.
– Ты не в нашей группе, – с упреком и удивлением сказал он и продолжал прерванное занятие.
Почувствовав, как кто-то коснулся ее плеча, Менолли испуганно подскочила. Оглянувшись, она увидела незнакомого мужчину, который неслышно подошел сзади, и поспешно извинилась.
– Это ты – Менолли? – с легким оттенком неудовольствия осведомился он. Нос у незнакомца был такой горбатый, что глаза, казалось, с трудом выглядывали из-за него. Кожа висела унылыми складками, цвет лица был нездоровый, и все вместе взятое, в обрамлении жидких седых прядей, создавало впечатление высокомерной брюзгливости.
– Да, мой господин.
– Я мастер Моршал, главный мастер по теории музыки и композиции. Давай выйдем отсюда, девочка, а то в таком гаме я даже сам себя не слышу. – Он взял ее за плечо и повел к выходу. Стайки мальчишек расступились перед ними, как будто желая избежать встречи с мастером. – Главный арфист пожелал узнать мое мнение о том, насколько ты знакома с теорией музыки.
Это было произнесено таким тоном, что у Менолли создалось впечатление: в этом вопросе, как и в куда более важных делах, Главный арфист всецело полагается на мнение мастера Моршала. И еще у нее создалось впечатление, что Моршал явно не ожидает от нее особых познаний.
Менолли пожалела, что так наелась за обедом – съеденное тяжелым грузом давило на желудок. Кажется, этот Моршал заранее настроен против нее…
– Эй, Менолли, – донесся откуда-то сбоку хриплый шепот. Выглянув из-за спины мальчика повыше, Пьемур показал ей большой палец – всем понятный знак одобрения. Потом, скосив глаза на ничего не подозревающего Моршала, нахально ухмыльнулся и исчез в толпе сверстников.
Его сочувствие слегка взбодрило Менолли. Забавный мальчишка этот Пьемур – на голову ниже остальных школяров, половинки переднего зуба не хватает, на голове – шапка взлохмаченных черных кудрей. А какой милый!
Менолли поняла, что мастер Моршал, скорее всего, поведет ее в комнату над аркой, и приказала своим файрам сидеть тихо, а еще лучше – подыскать себе какую-нибудь нагретую солнцем крышу и оставаться там, пока она их не позовет. Когда она вслед за Моршалом вошла в комнату, то не услышала ни единого шороха, ни единого писка. Мастер со страдальческим видом уселся в кресло рядом с письменным столом. Поскольку ей он сесть не предложил, девочка продолжала стоять.
– Ну, скажи мне, из каких нот состоит аккорд до мажор, – велел он.
Она ответила. Мастер пристально взглянул на нее и отвел взгляд.
– А какие ноты составляют доминант-септаккорд в до мажоре?
Она снова ответила. Тогда он стал забрасывать ее вопросами, негодуя при малейшей заминке. Ну что ж, Петирон тоже нередко гонял ее таким способом. Хотя девочку смущала надутая физиономия Моршала, скоро она сообразила, что примеры он берет из традиционных баллад и сказаний. Вопросы становились все сложнее, но, стоило ему назвать конкретный аккорд, как перед глазами у нее вставали нотные значки, и она бегло читала их как по писаному.
Вдруг он хмыкнул и что-то пробормотал себе под нос. Потом внезапно спросил, училась ли она играть на барабане.
Пришлось признаться, что кое-какой опыт у нее есть. Тогда он принялся мучить ее каверзными вопросами о разновидностях ритмического рисунка для каждого метра. Как можно варьировать ритмический рисунок? А теперь перейдем к теноровой дудочке. Какое должно быть положение пальцев, чтобы взять аккорд фа мажор? Потом снова стал мучить ее гаммами. Менолли могла бы показать ему куда быстрее, но он не давал ей и слова вставить.
– Стой спокойно, девочка! – прикрикнул он, увидев, как она переминается на гудящих от усталости ступнях. – Плечи назад, пятки вместе, голову прямо. – Внезапно ему послышалось тихое чириканье, и он подозрительно уставился на Менолли, но девочка явно не раскрывала рта. Пока он вертел головой, стараясь обнаружить источник шума, Менолли мысленно велела Красотке утихомириться. – Не сутулься. Что я у тебя спросил?
Менолли ответила, и он снова стал донимать ее бесконечными вопросами. Чем больше она отвечала, тем больше он спрашивал. Ступни так ныли, что она уже собралась попросить у него разрешения присесть, хотя бы ненадолго. Но Моршал неожиданно опередил ее, ткнув пальцем в сторону табурета. Девочка замешкалась боясь, что неверно поняла его жест.
– Сядь, сядь, сядь! – раздраженный ее медлительностью, закричал он. – Сейчас мы увидим, сумеешь ли ты записать то, что так бойко отбарабанила.
Значит, она отвечала правильно, и он разозлился, что она так много знает! Менолли воспряла духом, и, едва мастер Моршал начал диктовать ноты, как ее пальцы проворно запорхали над песком, рисуя значки. Ей слышался совсем другой голос – добрый и ласковый, а само упражнение из проверки, устроенной придирчивым и предвзятым экзаменатором, превратилось в забавную игру.
– Ну-ка отодвинься, а то мне не видно, что ты там нацарапала, – вернул ее к действительности брюзгливый голос Моршала.
Он придирчиво проверил ее запись, поджал губы, хмыкнул и жестом велел стереть написанное. Потом, быстро продиктовал следующую серию аккордов. В них оказались кое-какие сложные модуляции и смены ритма, но после первых же двух аккордов девочка узнала <Песенку-загадку> и обрадовалась, что Петирон в свое время заставил ее выучить эту запоминающуюся мелодию назубок.
– Ладно, хватит, – прервал ее мастер Моршал, сердито теребя камзол. – У тебя есть с собой инструмент?
– Есть, мой господин.
– Тогда возьми его и достань с верхней полки вон ту нотную тетрадь, да пошевеливайся.
Ступив на больные ноги, Менолли едва не вскрикнула: пока она сидела, опухоль не спала, ступни казались тяжелыми и неповоротливыми.
– Я сказал: пошевеливайся! Не сидеть же мне тут с тобой до ночи!
Прятавшаяся на верхней полке Красотка тихонько зашипела и открыла глаза; по едва слышному шороху, донесшемуся оттуда, девочка поняла, что и остальные файры насторожились. Повернувшись к Моршалу спиной, она дала Красотке знак закрыть глаза и сидеть тихо. От одной мысли, как среагирует мастер Моршал на появление файров, по спине у нее пробежали мурашки.
– Ты что, уснула?
Менолли зашаркала к тому месту, где лежала ее гитара, и, забрав ее, вместе с нотами подошла к мастеру. Он взял сшитые кожаные листы и, недовольно кривя губы, стал переворачивать толстые страницы. Запись новая – это Менолли сразу увидела: кожа совсем светлая, и ноты отчетливо выделяются. Края кожаных страниц аккуратно обрезаны, и хоть нотные знаки покрывают их сплошняком, ни одна нотка не потеряется в излохмаченных полях.
– А теперь сыграй мне вот это! – Он через весь стол швырнул ей тетрадь, не проявляя ни малейшего уважения к труду, вложенному в записи.
По какой-то иронии судьбы выбор мастера Моршала пал на <Балладу о полете Мориты>. Менолли знала: ей никогда не сыграть эту вещь в точности, как она написана, так что у Моршала будут все основания обвинить ее в неспособности…
– Мой господин, у меня… – начала Менолли, протягивая левую ладонь.
– Не желаю ничего слушать. Или ты умеешь играть по нотам, или мне остается сделать вывод, что ты не соответствуешь нужному уровню.
Менолли пробежала пальцами по струнам, проверяя настройку.
– Ну, живее. Если ты умеешь читать партитуру, то должна суметь ее сыграть.
<Легко сказать>, – невесело подумала Менолли, но делать было нечего. Она ударила по струнам и, помня о том, что Моршал наверняка ждет от нее ошибок, заиграла эту известнейшую балладу, которую отлично знала наизусть, в точном соответствии с лежавшей перед ней записью. В балладе присутствовало несколько вариаций. С первыми двумя девочка легко справилась, а вот четвертая и пятая ей не дались – сказался стягивающий ладонь шрам.
– Все ясно, – со странным удовлетворением воскликнул Моршал, давая ей знак прекратить игру. – Ты не умеешь точно следовать указанному темпу. Прекрасно, на этом закончим. Ты свободна.
– Прошу прощения, мастер Моршал… – снова попыталось объяснить Менолли, вытягивая левую ладонь.
– Что такое? – не веря своим глазам, уставился на нее Моршал. – Ты что же, спорить со мной собираешься? Вон! Я, кажется, уже сказал: ты свободна. Вот до чего может дойти, когда девицы воображают себя арфистками да еще претендуют на сочинительство! Ступай вон! Клянусь Великой скорлупой и звездами… – Тут его брюзгливый голос испуганно дрогнул. – Это еще что такое? Кто их сюда впустил?
Менолли, которая уже спускалась по лестнице, услышала в его голосе неподдельный страх и даже перестала обижаться. Раскричавшись на нее, Моршал разбудил дремлющих файров, и они, посчитав, что их хозяйка в опасности, ринулись на ее защиту, с криками налетая на мастера. Услышав, как хлопнула тяжелая дверь, Менолли рассмеялась, но тут же пожалела о случившемся. Теперь мастер Моршал будет ее врагом, а от этого жизнь в Цехе арфистов для нее легче не станет. <Арфистов нечего бояться>, – так кажется, сказал ей Т'геллан только вчера вечером? Бояться, может быть, и не надо, но осторожность никогда не повредит. Не стоило, наверное, обнаруживать слишком большие познания в музыке – ведь именно этим она его так допекла. Но разве не ее познания он хотел проверить? Менолли снова задумалась: сумеет ли она найти здесь свое место? Разве она посмела бы вообразить себя арфисткой? Какое там – ведь все решил за нее мастер Робинтон. Может быть, Моршал и Домис – тоже часть той общепринятой процедуры, о которой упоминал Главный арфист? Хорошо бы впредь пореже сталкиваться с ними – больно уж они ее невзлюбили.
Менолли вздохнула и, повернув на лестничной площадке, собралась спускаться дальше, но вдруг остановилась. Посреди вестибюля застыл Пьемур – окаменев и вытаращив глаза от изумления, он завороженно наблюдал за порханием файров. Вот Лентяй и Дядюшка сели на перила неподалеку от него.
– Я не сплю? – недоверчиво глядя на ящериц, спросил он и, не шелохнувшись, показал одним пальцем в сторону Лентяя с Дядюшкой.
– Да вроде нет. Коричневого зовут Лентяй, а голубого – Дядюшка. – Глаза мальчугана продолжали следить за полетом остальных файров – он явно пытался их сосчитать – и вдруг стали еще больше: он увидел, как Красотка плавно опустилась Менолли на плечо.
– Это Красотка, моя королева.
– Да уж, ничего не скажешь… – Пьемур не сводил глаз с Менолли.
Красотка вытянула шею и, плавно вращая глазами, посмотрела на мальчика. И вдруг они с Пьемуром разом мигнули. Менолли не удержалась от смеха.
– Не удивительно, что Камо от нее последние мозги растерял. – Тут Пьемур встряхнулся, совсем как отряхивающийся от воды файр. – Да, чуть не забыл: ведь меня послали, чтобы я отвел тебя к мастеру Шоганару!
– А кто он? – с опаской спросила Менолли, еще не отошедшая от встречи с мастером Моршалом.
– Что, старый Морщила задал тебе жару? Да ты не бойся – мастер Шоганар тебе непременно понравится! Он мой учитель, мастер вокала. И вообще мировой старикан. – Лицо Пьемура загорелось неподдельным воодушевлением. – Знаешь, он сказал, что если ты умеешь петь хотя бы вполовину так же здорово, как твои файры, то ты просто вупер… вумер…
– Вундеркинд? – Менолли впервые слышала такое по отношению к себе.
– Вот именно! И еще он сказал, что даже если ты квакаешь, как страж, это не имеет никакого значения, раз ты научила своих файров петь. Как ты думаешь, я ей понравился? – вдруг спросил он, по-прежнему не шевелясь и не спуская глаз с Красотки.
– Почему ты спрашиваешь?
– Она так странно смотрит на меня и вращает глазами, – мальчуган неуверенно махнул рукой.
– Это потому, что ты сам на нее пялишься.
Пьемур заморгал и, застенчиво улыбнувшись взглянул на Менолли, потом смущенно хихикнул. – И правда. Ты уж извини, Красотка, я сам знаю, что это невежливо, но я всю жизнь мечтал увидеть файра! Пошли, Менолли, – Пьемур вприпрыжку двинулся через двор, торопя девочку. – Нас ждет мастер Шоганар. Я знаю, ты тут новенькая, но все равно нельзя заставлять мастера ждать. Слушай, а ты не могла бы сделать так, чтобы они не увязывались за нами? Видишь ли, мастер Шоганар сказал, что хочет сегодня послушать, как поешь ты, – их он и так уже слышал.
– Если я им велю, они будут молчать.
– Ранли, тот парень, что сидел за столом напротив тебя, – он из Крома и считает себя большим умником – так вот, он сказал, что файры только делают вид, что поют.
– Ничего подобного!
– Я так и знал! Я еще сказал ему: они такие же умные, как драконы, а он мне не поверил. – Пьемур вел ее к большому залу, где утром репетировал хор. – Шевели ногами, Менолли! Мастера терпеть не могут, когда их заставляют ждать, а ведь пока я тебя отыскал, прошла уйма времени.
– Не могу я идти быстрее, – стиснув зубы от боли, тихо ответила Менолли.
– Да, походочка у тебя какая-то чудная. Что у тебя с ногами?
Менолли удивилась: неужели до него еще не дошел этот слух?
– В самый разгар Падения я оказалась вдали от своей пещеры. Вот и пришлось уносить ноги.
Казалось, еще секунда, и глаза у Пьемура выскочат из орбит.
– Ты бежала? – голос его сорвался. – Наперегонки с Нитями?
– И при этом изодрала в клочья не только подметки, но и собственные ступни.
Больше поговорить не удалось – они стояли на пороге зала. Не успели глаза у Менолли привыкнуть к царившему в огромном помещении полумраку, как ей уже было велено не торчать у входа, а быстренько шагать вперед – мастер ненавидел копуш.
– Извините, учитель, но только Менолли повредила ноги, убегая от Нитей, – изрек Пьемур с таким видом, как будто давным-давно знал об этом случае. – А вообще-то она не копуша.
Наконец Менолли разглядела бочкообразного толстяка, восседавшего за массивным письменным столом прямо напротив входа.
– Тогда иди, как можешь. Понятно, что девица, убежавшая от Нитей, не может быть копушей. – Его голос, плывущий из темноты, звучал сочно и округло, <р> он произносил раскатисто, а гласные выпевал чисто и протяжно.
В открытую дверь ворвалась стайка ящериц, и мастер, приподняв тяжелые веки, с деланным недоумением воззрился на Менолли.
– Пьемур! – От одного этого возгласа мальчуган застыл на месте. Увидев, что Менолли ошеломила его громкость, он лукаво ухмыльнулся ей исподтишка. – Ты что же, не передал ей мою просьбу? Я, кажется, сказал, чтобы эти существа здесь не показывались?
– Они повсюду сопровождают ее, мастер Шоганар. И она обещала, что велит им сидеть смирно.
Мастер Шоганар повернул массивную голову и смерил Менолли взглядом из-под тяжелых век.
– Ну так вели!
Менолли сняла с плеча Красотку и приказала ей вместе с остальными устроиться где-нибудь и помалкивать.
– И чтобы ни единого звука, пока я вам не позволю, – строго добавила она.
– Что ж, – заметил мастер Шоганар, слегка повернув голову, чтобы оценить результат, – отрадное зрелище на фоне того непослушания, которое мне изо дня в день приходится наблюдать. – Прищурившись, он в упор посмотрел на Пьемура, который имел неосторожность дерзко хихикнуть, но встретившись глазами с мастером Шоганаром, постарался изобразить на лице невинное выражение. – Вот что, Пьемур, я уже насмотрелся на твою нахальную физиономию и развязные манеры. Ступай-ка вон!
– Слушаюсь, учитель, – бодро ответил Пьемур и, повернувшись на каблуках, вприпрыжку зашагал к двери. Выходя, он на миг замешкался, чтобы ободряюще помахать Менолли рукой, а потом помчался вниз по лестнице.
– Негодник! – с притворной свирепостью рявкнул мастер, сделав девочке знак сесть на табурет. – Мне стало известно, Менолли, что Петирон провел последние годы своей жизни в вашем холде, где исполнял обязанности арфиста.
Девочка кивнула – ей стало как-то спокойнее от того, что мастер неожиданно обратился к ней по имени.
– И он учил тебя играть и разбираться в теории музыки?
Менолли снова кивнула.
– Что мастер Домис и мастер Моршал и проверили сегодня. – Девочку внезапно насторожила легкая насмешка в его тоне, и она уже более внимательно смотрела, как он покачивает тяжелой головой, думая о чем-то своем. – А теперь скажи, потрудился ли Петирон, – его густой бас вдруг грозно зарокотал, так что Менолли на миг показалось, что она неверно оценила этого человека и он, как и ехидный Домис и брюзга Моршал, заранее настроен против нее, – …вернее, отважился ли он научить тебя пользоваться голосом?
– Нет, мой господин. По крайней мере, я так не думаю. Мы… мы просто пели вместе.
– То-то! – Огромная ладонь мастера Шоганара с такой силой обрушилась на письменный стал, что песок взметнулся столбом. – Вы просто пели вместе. Так же, как ты пела вместе со своими файрами?
Ее питомцы вопросительно чирикнули.
– Молчать! – рявкнул он, снова грохнув ладонью по столу.
Менолли мимолетно удивилась: несмотря на то, что поведение мастера Шоганара испугало ее, файры прижали крылья и затихли.
– Ну так что?
– Вы хотите знать, пела ли я с ними? Да, пела.
– Так же, как раньше пела с Петироном?
– Да, пожалуй, – только раньше мелодию вел Петирон, а я подпевала, а теперь они подпевают мне.
– Это не совсем то, что я имел в виду. А теперь я хочу, чтобы ты спела для меня.
– А что петь, мой господин? – спросила она, потянувшись за висевшей за плечом гитарой.
– Нет-нет, – он нетерпеливо замахал руками, – только без этой штуки. Я хочу слышать пение, а не концертный номер. Для меня важен голос, а не то, как ты скрываешь несовершенство вокала мелодичными аккордами и затейливой гармонией… Ведь именно голосом мы общаемся друг с другом, голос произносит слова, которыми мы хотим произвести впечатление на окружающих, голос вызывает эмоциональный отклик: слезы, смех, раздумья. Голос – вот самый важный, самый сложный, самый удивительный из инструментов. И если ты не умеешь пользоваться голосом правильно и с толком, то лучше тебе вернуться в свой захолустный холд.
Менолли так зачаровало богатство и разнообразие его интонаций, что она даже не обратила внимание на смысл сказанного.
– Ну? – требовательно спросил он.
Менолли заморгала и судорожно вздохнула, запоздало поняв, что он ждет ее пения.
– Да не так! Вот дуреха! Дышать нужно вот отсюда, – он положил растопыренную ладонь на бочкообразный живот, там где полагалось быть диафрагме, и нажал, так что давление ясно ощущалось в выходившем изо рта голосе. – Вдыхаешь через нос, вот так… – Он вдохнул, но его массивная грудь почти не шевельнулась. – Воздух идет через дыхательное горло, – продолжал он на той же ноте, – и в живот, – голос понизился сразу на целую октаву. – Правильно дышать – значит дышать животом!
Менолли набрала воздуха, как ей было показано, и снова выдохнула: она по-прежнему не знала, что петь.
– Клянусь холдом, который нас защищает, – он воздел глаза и руки, как будто искал утешения у бесплотного воздуха, – эта девица сведет меня с ума… Пой же, Менолли, пой!
Менолли с радостью спела бы, но перед тем, как начать ей хотелось столько сказать, а если нельзя, то хотя бы подумать, что же лучше спеть.
Она снова быстро вдохнула, почувствовала, что сидя петь неудобно, не спрашивая разрешения, встала и начала ту же песню, которую утром пели школяры. Сначала у нее мелькнула мысль: сейчас я ему покажу, что не он один умеет наполнять воздух оглушительными звуками, но потом, вспомнив брошенный вскользь совет Петирона, передумала и постаралась петь не столько громко, сколько выразительно.
Шоганар внимательно глядел на нее.
Вот последняя нота замерла вдали – как будто певец закончил песню и ушел, и Менолли без сил рухнула на табурет. Ее трясло. Как только она кончила петь, вернулась тупая дергающая боль в ногах.
Мастер Шоганар продолжал сидеть молча, его многочисленные подбородки опустились на грудь Потом, так и не шевельнув пальцем, он откинулся назад и пристально взглянул на девочку из-под кустистых темных бровей.