Громыхающей сталью змеей войско тянулось на юг – полк за полком, эскадрон за эскадроном. Впереди разъезды на быстрых скакунах, за ними пешие латники с алебардами и мечами, конная гвардия, боевые возы, отряды рыцарей, обоз и полевые кухни. Пехота пополнилась за счет ветеранов, служивших еще королю Ольвиргину, отцу нерадивого владыки Рипеля. Климу эти части казались самыми надежными: воины от тридцати до сорока, умелые солдаты, и сержанты при них не мальчишки, все в усах и с зычными голосами. Шагали они ровным строем, оружие держали уверенно, с лагеря снимались без суеты и на короля глядели точно на икону Божьей матери. Простые люди, из ремесленников и крестьян, привычные к любым занятиям, хоть молотом в кузне махать, хоть резать глотки оркам. Жаль, что мало их – три полка по тысяче бойцов.

Еще одним соединением были две тысячи конных гвардейцев, что шли под знаменами Аниссона и Этека. Борзые парни, но помоложе пехотинцев; треть – юнцы без боевого опыта, из мелкого дворянства и купеческих сынов. Правда, ездили все отменно и лошадок приводили неплохих, так что была надежда, что рубить с седла и колоть пиками тоже сумеют. Искусные воины в конных полках тоже нашлись – те, что служили пять и больше лет; их Клим велел ставить сержантами и десятниками, а кое-кому даровал рыцарский герб и произвел в лейтенанты.

Сорок шесть боевых возов катились на юг под командой Лаурсана. Каждую из этих массивных телег на огромных колесах тянула четверка крепких лошадей, а за высокими бортами, окованными железом, стояли воины с арбалетами, палицами, копьями и топорами. Не древняя колесница была прообразом этих танков Средневековья; в урочный час вспомнились Климу гуситские войны и Ян Жижка, великий полководец, придумавший передвижные крепости. На ночь возы скрепляли цепями, окружая лагерь прочной стеной, а в бою под напором тяжелых повозок ломались шеренги врагов, противника давили копытами и колесами, били алебардами, кололи пиками, расстреливали из арбалетов. Клим очень надеялся на этот полк и в походе несколько раз провел учения, добиваясь слаженных действий экипажей.

Пять тысяч шестьсот бойцов, все регулярное войско. Еще рыцарское ополчение, графы и бароны из владений, близких к столице, со своей челядью. Клим разделил его на четыре регимента по семьсот всадников, отдав их под начало Вардара, Карваса, Олифанта и Понзела. В пеших и конных полках имелось понятие о дисциплине, но среди знатных ополченцев ссоры были нередкими: враждовали из-за давних обид, спорили из-за места в лагере, близкого к королю, из-за того, кому положен первый кусок из котла, и просто по склочности нрава. Вечером третьего дня бароны Озир и Тембот затеяли драку, и Клим велел удавить обоих. После этой полезной экзекуции страсти среди ополченцев поутихли, но кое-кто глядел на короля без особой приязни.

Клим ехал в голове колонны, перед пешими полками. Сопровождали его семь братьев-рыцарей, оруженосец Омриваль, герольд со знаменем и десятка два горнистов и посыльных. В дорогу он снарядился основательно, взяв всю свою амуницию от башмаков до автомата. Все прихватил, кроме каски, – вместо нее на голове была корона, крылатый дракон из золота с изумрудными глазами. Кольчугой он пренебрег, натянул комбинезон, подвесил к поясу сумку с обоймами и гранатами, а в пояс спрятал флакончик с эликсиром силы. Конь под ним был другой, серый в яблоках, мощный жеребец, который мог нести воина в броне. Зверь, а не конь! Клим его побаивался, он был не очень опытным наездником. По роду прежних занятий ему приходилось ползать и бегать, а лошади, как и верблюды с ишаками, были в спецназе редкостью.

Войско двигалось по Южному тракту, широкой и хорошо накатанной грунтовой дороге. Стан разбивали за час до заката, палаток по теплому времени не ставили, только шатер для короля. Лето было в самом разгаре; по обеим сторонам тракта зеленели леса и луга, гудели над травами пчелы, злаки в полях взросли уже до пояса, в стадах ожидался обильный приплод, но люди в селениях и градах выглядели мрачными. Все знали о набеге орды от гонцов, разосланных из столицы, и видели все, что королевское войско небольшое – если поляжет в бою, не миновать разора и гибели. Надежда была лишь на то, что новый король – истинный, не чета прежнему: лечит, являет чудеса и к народу щедр и милостив. И потому сбегались к дороге люди, падали на колени, шептали молитвы Благому богу, гнали телеги со съестным, а молодые парни и мужчины шли за обозом толпой. От деревни к деревне их становилось все больше, и на пятый день Клим велел раздать им оружие и послал в начальники сира Вервага и сира Бакуда.

Миновали несколько больших градов, стоявших у тракта, Рузань и Дурбент, Халугу и Вайдан-Бугор. Переправились через три реки, обогнули Подгорье и пять отрогов Огнедышащих гор, где обитали драконы, прошли Озерным краем сказочной красы, будто упавшим с небес на землю – хрустальные воды, холмы, окутанные туманами, древние полуразрушенные замки… Пересекли Треклятую пустошь, безводную и бесплодную, но с залежами соли – тут повсюду виднелись мельницы и шахты. Добрались до заповедного Леса-на-Взгорьях, где росли гигантские дубы и яворы. Вышли в степь, пополнили запасы фуража в пастушьих селениях и усадьбах местной знати, взяли крепких коней для боевых возов, а к ополчению добавили баронские дружины, шестьсот лихих наездников.

Дальше двинулись степью. В войске было уже десять с лишним тысяч, но Клим все озирался да прислушивался – не трубят ли рога, не грохочут ли копыта киммерийских скакунов, не спешит ли на помощь сир Ротгар Кровавый. Но не взвивалась пыль за обозом, не было слышно конского топота, и степь позади войска лежала тихая и молчаливая.

Все дальше и дальше на юг, все ближе и ближе к неприятелю. Десять тысяч против тридцати, возможно, против сорока…

Под утро, за час до рассвета, прилетел нетопырь, опустился у королевского шатра, неслышной тенью проскользнул внутрь. Стража его не заметила, но Омриваль, спавший у порога, встрепенулся, вскочил, зажег свечу на походном столике. Кроме этого стола, трех складных сидений, двух ковров и сундука с монетой, в шатре не было ничего, Клим полагал, что на войне не стоит обременять себя лишним имуществом. Отбросив плащ, служивший одеялом, он поднялся, протер кулаками глаза и уставился на вампира.

– Ты кто? Тень Ветра?

– Я, повелитель, Глас Ночи. Тень занят, кормится.

– Значит, еще парой орков меньше, – одобрительно сказал Клим. – Ну, докладывай, соколик.

– Орда близко, владыка, у речки остановились. Там дома… Были дома, сожгли их. Теперь спят. Утром пойдут прямо к тебе.

– Что с людьми из этих домов? Убежали? Спрятались?

– Съели их, – коротко сообщил Глас.

Омриваль содрогнулся и зашептал молитву, Клим пробормотал проклятие. Потом спросил:

– Сколько до этой речки?

Объяснения остались непонятными – мер расстояния вампиры не знали, но летали очень быстро, так что до врагов могло быть пять километров или двадцать пять. Зато на вопросы о местности вампир ответил подробно. К югу лежала все та же плоская ровная степь, пересеченная рекой, неширокой, но быстрой и с обрывистыми берегами. Вероятно, поток струился в глубоком овраге, а над ним стояло сожженное орками селение – три по десять и еще четыре дома, как сообщил Глас.

Отпустив его, Клим пробормотал:

– Ударить, пока не развернули строй, сбросить в реку и расстрелять из арбалетов. Вот только дистанция до них какая? Ждать здесь или идти к реке?

Покинув шатер, он окликнул часовых и приказал послать на юг конных разведчиков. Восточный небосклон уже наливался розовым, ветер лениво гнал облака, шелестели высокие травы, и за лагерем, на степной равнине, ржали и топотали лошади. Лагерь просыпался; тут и там вспыхнули костры, запахло похлебкой, загремел металл – люди Лаурсана расцепляли повозки. Послав Омриваля за капитанами, Клим направился к границе стана, осмотреть поле грядущей битвы. Степь лежала перед ним пестрой скатертью – желтая, зеленая, серебристая, с прошивками алых и голубых цветов. Ни холмика, ни ямы, ни оврага, отметил он; место ровное, просто мечта для конной атаки.

Вернулись разведчики. Сержант доложил, что река, упомянутая Гласом Ночи, течет в распадке с берегами в два человеческих роста и орков за нею видимо-невидимо. Переправляться еще не начали – галдят, вопят, звенят оружием. Сожженную деревню тоже разглядели; курится над нею дымок, а людей не видать. Сержант подполз в траве к распадку, осмотрелся, но и там никого не заметил – то ли все погибли, то ли спрятались в тайных убежищах. Река была близко, семь-восемь километров в привычных для Клима мерах.

Солнечный диск выглянул из-за горизонта, ветер стих. Подошли капитаны. Клим велел тушить костры, седлать лошадей и становиться на позиции. Впереди повозки, за ними пехота, на правом фланге – конная гвардия, на левом – рыцарские отряды. Дистанция между пехотой и конницей – полтора полета стрелы. Всадникам выбрать место с высокой травой, положить скакунов, лечь самим и замаскироваться по возможности. В атаку идти сомкнутым строем, пробить брешь в войске врагов, развернуться и ударить снова; гнать противника на юг, к реке.

– Большой разрыв между пешими и конными полками, – произнес Аниссон. – Не лучше ли, твое величество, собрать силы в единый кулак?

Клим покачал головой.

– Не лучше. Их слишком много, попадем в окружение. К тому же для маневров конницы необходимо пространство. Сила всадников – в подвижности. Скачите и рубите! Кто может, пусть стреляет с седла. И постарайтесь не вступать в ближний бой.

Лаурсан разгладил усы, прищурился на солнечный диск.

– Неудобно будет стрелять, государь. Глаза слепит.

– Я помогу, если сумею. – Клим усмехнулся. – Пошлю тучи, чтобы закрыли солнце.

Благоговейное молчание было ему ответом. Потом Делтак, капитан одного из пеших полков, спросил:

– Что делать, повелитель, когда мы доберемся до реки?

– Забрасывать врагов копьями и стрелами. Бить на переправе, но вниз не спускаться, пока не прикажу. – Клим вздохнул. – Повторяю, их много, а нас мало. Берегите, сиры, своих солдат! Пусть десять орков убегут, но один наш воин останется жив!

Ему подвели коня. Забравшись в седло, он вставил в автомат обойму и погнал серого к боевым возам. Жеребец, предчувствуя битву, яростно фыркал, мотал головой и приплясывал. За Климом скакали Омриваль и пятеро рыцарей – Персен, Вздор, Драч, Жмых и толстяк Фицер с огромной секирой. Десяток возов с экипажами уже стояли на позиции, растянувшись в ряд, слева и справа к ним подкатывали другие повозки. Гремели цепи, скрипели колеса, перекликались воины. Но постепенно шум и гул начали стихать; оглядевшись, Клим увидел, что пехота уже построилась за возами, а конные регименты скрылись в травах на дистанции в половину километра. Лица пехотинцев были суровы, над ними колыхался лес пик, лучи утреннего солнца отражались от щитов с крылатым драконом. На мгновение ему почудилось, что там, в рядах, стоят его товарищи – снайпер Бирюк, лейтенант Рукавишников, Перепелица по кличке Зорро и сержант Каныгин с пулеметом. Он моргнул, и видение исчезло.

«Где я? Чем я занят? – подумал он. – Стою на рубеже страны, не России, а какого-то занюханного королевства, готовлюсь к схватке с басурманами, до которых, по большому счету, мне и дела нет. Эти твари даже не люди, а какое-то чмо из сказок Толкиена. Что мне до них, что им до меня? И что мне до этих солдат за спиной и до всего их народа? Сожгут их, вырежут, съедят – слезы не пролью. Чужие они, и страна чужая, дикая, средневековая, с непонятными чудесами. И за нее – на смерть? Зачем, почему?..»

Но мысли эти шли от разума, от страха, какой нормальный человек испытывает перед битвой, перед кровью и ранами, перед тьмой небытия. Чувства говорили другое: это его страна, его народ, и пришел он в эту степь не умирать, а побеждать. Для тех, что за спиной, он надежда и опора, их вождь и истинный король – а титул этот дается не всякому. Истинный! Такой, что может защитить, избавить от бед и горестей, в чем, собственно, и заключен сакральный смысл власти. Он стоит здесь вместе со своей страной, ибо она существует не только в пространстве, но и в душах людских, а если извергнуть ее из души и сердца, то и страны не будет – рассыплется горстью песка. Что Россия, что Хай Бория, один черт!

Темная линия возникла на горизонте. Примчался разведчик на борзом коне, крикнул: «Идут!» – и снова исчез в травах.

– Ждать, – сказал Клим, поймав вопросительный взгляд Лаурсана. – Ждать!

Прошло минуты три-четыре. Линия обрела ширину, напоминая уже океанский вал, что неспешно и грозно катился по степи. Чудилось, что эта лавина захлестнет хайборийцев, втопчет их в землю и, словно не заметив, понесется дальше.

Прищурившись, он смотрел на вражеское войско, думая о странном своем предназначении. Судьба! Кто может спорить с нею? Согласия она не спрашивает, контракт не заключает… Судьба, и он, Клим Скуратов, ее избранник!

Враги шли без порядка и строя – стая хищников, а не армия. Солнце уже взошло, его ослепительный диск повис на юго-востоке, и пока что свет не бил в глаза. Братья-рыцари, воины бывалые, говорили Климу, что орки свирепы в схватке один на один, но боевых построений не знают и дерутся толпой – правда, с большим упорством и бесстрашием. Когда голодны и хотят до мяса дорваться, еще и мешают друг другу. Во все времена это давало хайборийцам тактическое преимущество.

Уже не линия, не вал, а темный поток струился по степи, ширился, раздавался в стороны, взметая пыль и приминая травы. Долетели первые звуки – топот, вопли, звон оружия, потом дикий хриплый рев. Здоровые глотки, решил Клим, пристраивая на плече ремень автомата.

– Увидели нас, крысиные задницы, – пробурчал сир Персен Смертоносный.

– Увидели, да не всех, – отозвался Клим, наблюдая, как на флангах вражеские воины переходят с шага на бег. Орда надвигалась, занимая по фронту не меньше двух километров, и теперь оба ее края, устремленные вперед, превратили шеренги в подобие полумесяца. Ясный и простой маневр: перед противником были возы, а за ними – пехота; их орки и собирались окружить.

Клим усмехнулся, глядя, как заворачиваются края полумесяца.

– Сир Драч, скачи к гвардейцам, а ты, сир Вздор, к отрядам рыцарей. Враг берет нас в клещи, и края его воинства встанут к северу тылом. Ударите в этот момент в спину оркам. Не раньше!

– Да, повелитель.

Драч и Вздор ускакали. До орков было метров триста, и Клим еще не мог различить их лиц, видел только темную слитную массу и слышал жуткий звериный вой. Его жеребец вскинул морду и пронзительно заржал; кони в повозках откликнулись. Сзади, где стояла пехота, воины ударили в щиты. Протяжный звенящий звук раскатился над степью.

Орки перешли на бег, и земля сотряслась.

– В атаку! – выкрикнул Клим и пустил жеребца в галоп.

Сейчас, в пятнистом своем комбинезоне и армейских башмаках, он совсем не был похож на короля, но на голове его сверкала корона, и мчавшийся следом Омриваль держал королевский стяг. Его охраняли три рыцаря в броне, а за ними, лязгая и грохоча, с каждой секундой набирая скорость, двинулись боевые возы. Пехота не могла поспеть за ними, но краем уха Клим различал мерный топот своих полков и громкие голоса командиров.

Орки в середине воинства замерли – кажется, сообразили, что тяжелые повозки раздавят их в кровавую кашу. Хоть двигались они в беспорядке, но все же было какое-то подобие шеренг; теперь передние опустились на колени, выставив копья перед собой, а подальше, в глубине их толп, колыхался лес секир, палиц и молотов. Стиснув коленями ребра серого, Клим передернул затвор автомата. Оружие в его руках загрохотало, скашивая копьеносцев; он расстрелял две обоймы в несколько секунд, бросил автомат в подседельную сумку и вытащил из ножен меч. Затем натянул поводья, пропуская повозки вперед. Серый покосился на него темным злым глазом, но все-таки замедлил бег; оруженосец и рыцари тоже притормозили.

Брешь, проложенная пулями, была широкой, и лошадей, тащивших возы, встретили не копья, а мертвецы. Захрустели кости под огромными колесами, взметнулись и упали топоры и алебарды, потоком ударили стрелы. Расшвыривая и калеча вражеских воинов, передвижные крепости катились и катились по их телам, рассекая надвое огромную толпу. Точно просека в лесу, подумал Клим, глядя на изломанные трупы и землю, залитую кровью. Под копыта жеребца выскочил обезумевший орк – серая широкая рожа, клыкастая пасть, выпученные глаза; он снес ему голову одним ударом. Слева Фицер Ненасытный бил и бил своей секирой, справа Жмых Стремительный работал мечом, но сир Персен в драку не ввязывался, а держался рядом с Омривалем, охраняя знамя. Ветер развевал стяг с крылатым драконом, и подоспевшие пехотинцы видели, где находится король.

– Сюда! Ударить сюда! – Он вытянул руку с мечом, показывая на край пробитой бреши.

Его услышали – повернув щиты и копья к западу, пехота с ревом обрушилась на толпу орков. Привстав в стременах, Клим разглядел мчавшихся в атаку конных гвардейцев. Теперь вся огромная масса врагов, правый фланг их войска, была зажата между пехотой и конными полками. Тысяч десять, прикинул он, подумав, что орков здесь все же вдвое больше, чем его воинов.

Жеребец, перепрыгивая через мертвецов, нес его вслед за возами. Они прошли толпу насквозь, но не без потерь – Климу попались семь или восемь разбитых повозок, мертвые лошади, исколотые пиками, люди в окровавленных кольчугах. Но все же ущерб был меньше ожидаемого – вероятно, ошеломленный враг не знал, как бороться с крепостями на колесах.

Через минуту он оказался вместе со спутниками в степи – там, где до начала битвы прошло вражеское войско. Пейзаж неприглядный – трава, вытоптанная под корень, загаженная земля… Похоже, не в привычках орков было бегать в кусты или искать иное укромное место. В сотне шагов от Клима разворачивались десятка два повозок с выжившими экипажами, другие стояли – где воины перебиты, где уцелевшие резали упряжь, избавляясь от раненых лошадей.

– Лаурсан! – позвал он. – Ты где, Лаурсан?

– Здесь я, твое величество. – С одного из возов соскочил капитан – без шлема, с перевязанной головой, с топором у пояса.

– Обогни правый фланг орков и атакуй снова. Надо помочь коннице. Гоните этих ублюдков к реке.

– Сделаю, государь.

Вскинув топор, Лаурсан закричал, замахал руками. Его люди живо забрались в повозки, погнали лошадей. Клим считал: десять… двадцать… тридцать… тридцать две… Атака будет мощной, решил он и направился к востоку.

На левом фланге дела были плохи, рыцарские дружины завязли в огромной массе врагов. Три тысячи конных, из них шестьсот в тяжелой броне, на могучих скакунах; только это и спасало регименты от полного уничтожения. Орки впятеро превосходили их числом и, кажется, имели опыт подобных схваток – били и кололи лошадей, стаскивали всадников на землю, а там не всякий рыцарь в доспехах мог встать без посторонней помощи. Для лишившихся коней длинные клинки, секиры и щиты были бесполезны; в тесноте резались кинжалами, рвали уши и волосы, выдавливали глаза, душили, ломали руки. Не было сомнений, что орки, разделавшись с рыцарской конницей, ударят в тыл пешим полкам, и это будет конец – конец сражения и хайборийской армии.

– Что нам делать, государь? – гулким басом спросил Фицер, поигрывая окровавленной секирой. Жмых и Персен мрачно молчали, положив на колени тяжелые клинки. Оруженосец Омриваль, упрямо сжав губы, вцепился обеими руками в древко королевского стяга. Мало что осталось от его красоты, лишь глаза да ресницы; лицо и доспехи юноши были покрыты грязью и кровью.

– Время, время… – пробормотал Клим, – нужно выиграть время. Побегут ублюдки на западе, освободятся гвардейцы и наша пехота. А до того…

Он принялся шарить в сумке, висевшей у пояса.

Губы Омриваля шевельнулись.

– Я видел, как ты лечишь, государь, видел, как твои руки дарят исцеление… А сегодня магическое оружие в твоих руках сеяло смерть. – Юноша покосился на автомат. – Наверное, ты мог бы снова поднять его на орков и перебить их всех? Или наслать на них огонь и молнии?

– Да, сир, – поддержал оруженосца Фицер, отдуваясь и поглаживая секиру. – Устрой-ка им смертельное чудо! Такое, чтоб кишки наружу вылезли!

– Вылезут непременно, – пообещал Клим и вытащил гранату. – Одна магия кончилась, но есть и другая. Сейчас мы устроим славное мочилово!

Пришпорив жеребца, он помчался к толпе орков. Стука копыт не было слышно, воздух дрожал от рева, воплей и грохота стали. Траву на поле сражения вытоптали, и над бойцами, сцепившимися в смертельной схватке, висело плотное облако пыли. Солнце уже поднялось в зенит, и жаркие его лучи раскаляли доспехи и шлемы. Оркам это давало преимущество – они были выносливее людей.

Омриваль, по-прежнему держа обеими руками стяг, приблизился к Климу, и тот, напрягая голос, рявкнул:

– В сторону, парень! Держись подальше!

Затем он приподнялся на стременах и начал швырять гранаты – одну, другую, третью. Взметнулись фонтаны огня, полетели в воздух растерзанные тела, конечности и оружие орков, грохот взрывов перекрыл шум схватки, и на мгновение бой будто бы затих. Враги, устрашившись, отхлынули, и перед Климом открылся проход, заваленный мертвецами. В дальнем его конце он увидел сира Карваса и сира Понзела с тремя десятками рыцарей, увидел тучу орков, обступивших их, и, махнув мечом, закричал:

– Ко мне! Ко мне, витязи!

Орки шарахнулись, когда он сделал вид, что бросает гранату. Бросил бы, да нечего – гранат было три. Три гранаты, две автоматные обоймы и три – к пистолету. Из пистолета еще удалось бы пострелять, но на этом список смертельных чудес закончится, подумалось Климу. Он снова взмахнул мечом:

– Ко мне, парни! Шевелите копытами!

Понзел ринулся в брешь, за ним – остальные, не тридцать, а много больше, целый регимент из пары сотен бойцов. Они окружили Клима и королевский стяг – потные, разгоряченные, в изрубленных доспехах. Карвас пробился к нему, ощерил рот в свирепой ухмылке, прорычал:

– Вот мы, твое величество. Что прикажешь? Умрем, но не отступим!

– Умрем, но не сегодня, – сказал Клим. – К бою, милорды! За мной!

Серый сделал первый шаг, тряхнул гривой и пустился во всю прыть. Покачиваясь в седле, сжимая рукоять меча, Клим бросил взгляд вверх – там, в синем пространстве меж солнцем и землей, парила на широко раскинутых крыльях большая птица. Орел, подумалось ему, – степной орел, добрый знак. Как говорили латиняне, орлы мух не ловят!

Внезапно он услышал мерный слитный топот и бряцание оружия. Услышал, обернулся и разглядел, как колышутся в отдалении копья и сверкают в солнечных лучах щиты.

За его всадниками шли, торопились пехотные полки.

Орки бежали за реку. Сколько их было, сколько спаслось? Половина орды?.. Не меньше, думал Клим, стоя на береговом обрыве и всматриваясь в пыльное марево над степью. Высокие речные берега – там, где беглецы спускались к воде и поднимались на другую сторону потока, – были растоптаны тысячами ног и выглядели сейчас как широкие откосы, залитые кровью и жидкой грязью. Реку запрудили мертвецы, вода пробивалась струйками сквозь эту плотину, постепенно размывая ее, – то один, то другой труп с арбалетным болтом в спине или шее уносился вниз по течению. Жуткую картину бойни озаряло вечернее солнце, воздух был полон смрада, речные воды отсвечивали багровым.

Половина орды, тысяч пятнадцать или двадцать, осталась лежать на поле битвы, но бежавших было не меньше, что обещало в будущем крупные неприятности. Победа – это полное уничтожение врага, такова аксиома военной науки. Когда противник бежит в панике, нужно его преследовать и с минимальными потерями перебить или пленить. Клим отлично об этом помнил, но сил для завершающей операции у него не имелось – треть войска погибла, остальные были изранены или падали с ног от усталости.

– Вернутся, гады, – пробормотал он, оглядывая степь. – Непременно вернутся. Мы выиграли битву, но не войну.

– Вернутся, так мы им снова вломим! – рявкнул Карвас Лютый.

– Вломим, не сомневайся, государь! – поддержал его сир Олифант.

Клима окружали капитаны и братья-рыцари. Последние все уцелели, хоть не было ни одного без ран, а вот капитанов осталось трое – Этек, Делтак и Лаурсан. Их лица и доспехи покрывала пыль, кирасы и наплечники носили следы ударов, кое-кто стоял с трудом, опираясь на меч или копье. Не лучше выглядели и лошади, утомленные, покрытые грязью и потом. Воины разных полков – те, кто еще мог передвигаться, – бродили среди трупов, добивали врага и выносили своих, тяжелораненых или убитых. Погибших, отделив от орков, оставляли на чистом месте, в траве, раненых несли к возам, чтобы отправить в лагерь.

Лаурсан пошевелился, провел по лицу ладонью, стирая пыль.

– Какие будут повеления, государь?

– Накормить людей. Раненых, самых тяжелых, собрать в одном месте – приду, попробую их врачевать. Еще выставить дозорных. Я, пока светло, хочу перебраться на другой берег, к сожженной деревне. Скоро вернусь. – Клим осмотрел своих рыцарей и добавил: – Карвас и Бакуд поедут со мной. Остальным устроить на отдых полки и проверить их боеспособность. Пока все.

Тяжело шагая, он подошел к серому и взгромоздился в седло. Конь его тоже устал, но сил у него хватило, чтобы спуститься вниз, пересечь обмелевший поток и подняться на откос южного берега. Карвас и Бакуд вели своих лошадей в поводу и сели на них, только перебравшись через реку. За ними торопился еще один всадник, Омриваль, уже без знамени и доспехов, но с мечом и щитом.

– Ты куда? – Клим повернулся к оруженосцу.

– С тобой, твое величество. Прошу, не отсылай меня!

Сир Бакуд Железнобокий усмехнулся:

– Пусть едет, государь. Через год-другой он станет рыцарем, и сердце его должно ожесточиться. Пусть увидит сотворенное орками.

Клим молча кивнул.

Они миновали вражеский стан – следы кострищ, груды фекалий, лужи мочи. Запах тут стоял ужасный; лошади фыркали и мотали головами, люди прикрывались кто чем мог, ладонью или латной рукавицей. В углях и пепле, оставшихся от костров, виднелись обгоревшие кости и человеческие черепа. Были кости крупные, были поменьше и совсем небольшие, и Клим понял, что тут сожрали всех, все селение, мужчин, женщин, детей и младенцев. Сердце его захолонуло, испарина выступила на висках, рот наполнился горечью; он подумал, что остатки орды упустить никак нельзя. Сколько ни есть в полках воинов, а через день надо подняться и идти на юг, догнать супостатов и устаканить навсегда.

Селение встретило их мертвой тишиной и запахом гари. Никакого движения не заметно среди закопченных стен и труб; ни овцы, ни собаки, утвари тоже не видно, да и углей немного. Деревья в этом степном краю были редки, так что все деревянное пошло оркам в костры, и на этом огне поджарили и скотину, и ее хозяев. Похоже, нападение было внезапным, и никто не сумел убежать, или беглецов переловили в степи. Но сир Карвас, обладавший крепкой глоткой, все же выкрикнул:

– Есть кто живой? Отзовись! Тут король и его воины!

Молчание было ему ответом.

Бакуд, поглядев на бледного оруженосца, произнес:

– Смотри, парень. Такое и в столице могло случиться. И во всех городах нашей земли.

– Я уже видел, видел… – хрипло отозвался Омриваль. – Видел тела отца и матери, мертвых наших людей и наш дом в огне. Он западнее, отсюда половину дня скакать…

Сир Бакуд приподнял брови:

– Вот как! Я сам из южных земель и знаю тут многих баронов. Как твое полное имя, юноша?

– Омриваль бен Тегрет.

– Хм… – пробормотал Бакуд, во все глаза уставившись на оруженосца. – Не помню, чтобы в семье Тегрет был сын с таким именем.

Щеки Омриваля покраснели, он гордо вздернул голову:

– Сир, мой старший брат Джакус – хозяин таверны «У золотого шердана», где недавно ты изволил пировать. У него сохранились наши грамоты. Желаешь на них взглянуть?

– Отстань от мальчишки, – буркнул Карвас. – Не место и не время выяснять родословную. Парень достойно себя показал, при короле был как пришитый. Чего еще надо?

– Ничего, – согласился Бакуд и хлопнул Омриваля по плечу огромной лапищей. – Ровным счетом ничего!

Разговор этот Клим пропустил мимо ушей. Застыв на сером своем жеребце, он глядел на руины селения и думал о покинутом им мире, о России, Кавказе и иных краях, где тоже горят дома, где бандиты, местные и закордонные, убивают людей, русских, чеченцев, дагестанцев. Для него язык и народ значения не имели, и хоть был он театральный критик, способный различать не одно лишь черное и белое, служба приучила к другому: есть те, кто нуждается в защите, и те, у кого натура волчья и палец на спусковом крючке. Последних лучше прикончить, чтобы не мутили воду.

Судьба! – опять подумалось ему. Судьба!..

– Возвращаемся, сиры, – произнес он вслух. – Тут нам нечего делать.

В молчании они пересекли стан орков и реку, миновали поле битвы, заваленное трупами, и с последним светом солнца добрались до лагеря. Здесь уже пылал огонь под котлами, быстро и жадно насыщались воины, кормили раненых, таскали сено и воду лошадям и, превозмогая усталость, чинили доспехи. Лагерь звучал, словно слаженный оркестр, голоса людей, звон металла, храп и топот скакунов сливались для Клима в привычную мелодию. Он видел, как у костров расхаживают командиры и сержанты со свитками, отмечают, кто жив и кто убит; видел, как ставят шатры для раненых и тащат в них чистое тряпье для перевязок и горшки с бальзамами; видел, как кузнецы из обоза точат клинки и правят щиты. Видел все это и понимал: хоть лагерь шумит и бурлит, но люди смертельно устали. Сегодня – упоение победой, но завтра будет хуже, завтра разболятся раны и нахлынет черная тоска, ибо у многих погибли друзья и родичи. Нужен отдых, хотя бы два-три дня. Но догонит ли врагов его измученное войско? Орки уйдут далеко, они выносливее людей…

В своем шатре он съел лепешку, кусок солонины и запил ужин кружкой вина. Потом переоделся – не в королевские одежды, а в холщовый балахон лекаря, но шапку лекарскую не надел, остался в короне. Приказал Омривалю взять кувшин с водой и направился с ним в палатку раненых.

Здесь были те, кому особенно не повезло: кто принял в грудь удар копья, кому распороли клинком живот, разбили палицей голову, у кого переломанные ребра проткнули легкие. Ранения, не совместимые с жизнью, если учесть уровень средневековой хирургии, отсутствие антибиотиков и неизбежный сепсис… Клим шел от одного умирающего к другому, касался ладонью страшных ран, и они закрывались, кровь переставала течь, срастались кости, бледные лица розовели. Еще одно прикосновение, ко лбу или виску, и раненый засыпал. На губах уже не лопались кровавые пузыри, дыхание было ровным, плоть не сотрясала дрожь агонии. Омриваль лил из кувшина воду, смывал кровь с рук короля. Дальше! Скорее, пока они живы! Клим понимал, что над смертью он не властен, хотя и не мог сказать, откуда пришло к нему это знание.

Клим покинул шатер уже при свете луны. Он еле стоял на ногах, руки опускались, колени дрожали, холодный пот тек по щекам. Прежде не случалось ему исцелять три сотни разом, к тому же не больных, а умирающих. Там, в городе, лечение почти не отнимало сил, но теперь он чувствовал себя опустошенным. Опираясь на плечо Омриваля, Клим дотащился до своего шатра, рухнул на землю и заснул мертвым сном. Оруженосец зажег свечу, стащил с короля сапоги, укрыл его плащом и сел рядом. Долго смотрел он в лицо Клима, думал о чем-то и вздыхал; потом улегся у порога и тоже закрыл глаза.

Была глухая ночь, когда ледяные пальцы вампира легли на плечо юноши. Он не проснулся, и человек-нетопырь встряхнул его и прошипел:

– Шейка… какая нежная шейка… но я уже сыт, сыт, сыт…

Веки Омриваля поднялись, он с ужасом уставился на нежданного гостя и стряхнул с плеча его ладонь.

– Что ты делаешь? Убирайся!

– Только смотрю, моя прелесть, – сказал вампир и ухмыльнулся. – Разбуди владыку, красавчик. Есть вести.

Но сон Клима был чутким, и проснулся он сам. Отбросил плащ, сел, зевнул и молвил:

– Имя и звание. Докладывай.

– Шепот Во Тьме, твоя милость. Старший разведчик капитана Мамыша.

– Вот как, он уже и старшин назначает! Молодец! – Клим опять зевнул и помотал головой. – Ну, слушаю.

– Земля дрожит, господин.

– Неужели? Что-то я не замечаю.

– Скоро заметишь, твое величество. Киммерийцы скачут. Много, много киммерийцев, и у каждого по три лошади. Мчатся по степи при лунном свете и к утру будут здесь.

Сонная одурь оставила Клима. Он потянулся, встал и заглянул в бледное лицо Шепота.

– Хорошая новость, сокол мой! Какой награды хочешь?

Вампир покосился на оруженосца и оскалил клыки. Он был сыт – высосал на вечерней заре орка, а ночью еще двоих. Но при быстром полете энергия расходовалась так стремительно… Шепот облизнулся, вперившись взглядом в тонкую шею Омриваля.

– Нет, – буркнул Клим, – это не для тебя, не проси и не мечтай. Но если устроит немного королевской крови… – Он вытянул руку.

– О! Великая честь, твоя милость! Честь и высшая награда!

Вампир почтительно приложился к королевской длани и, куснув за палец, слизнул капельку крови.

– С киммерийцами ясно, – произнес Клим. – А что орки и гоблины? Далеко убежали?

– На коне скакать – половина ночи, – сообщил Шепот. – К вечеру второго дня догонишь их, государь. Днем мы не летаем, но в темное время будем следить.

– Наблюдайте, орлы. И с докладом – прямо ко мне.

Шепот приложил к виску два пальца, вышел и взвился в небеса. Омриваль с облегчением перевел дух.

– Что, напугался? – спросил Клим. – Не переживай, я тебя никому не отдам. Ты бравый оруженосец и будешь отличным рыцарем. Надо лишь слегка подрасти.

– Я уже подрос, твое величество, – прошептал юноша. – Разве ты не видишь, что я…

Он смолк, а Клим, зевнув в третий раз, распорядился:

– Ложимся и спим до зари. Поднимешь меня, как солнце встанет.

Но на рассвете не Омриваль его разбудил, а пронзительный свист. Выскочив из шатра и задрав голову, Клим увидел, как по воздуху, метрах в десяти от земли, мчится что-то темное и довольно большое – не вампир и не птица, а что-то размером с добрую свинью. Миг, и летун встал перед ним, отряхнул пыль с доспехов, топнул огромными сапогами и доложил:

– Киммерийцы на подходе, твое величество! Шесть тысяч, все на борзых конях.

– Вовремя подоспели, – с облегчением сказал Клим и обнял сира Ротгара Кровавого. – Шесть тысяч… Не мало ли? Почему ты столько привел? Золотых не хватило?

– Нет, государь. Подумалось мне, что за малый срок не собрать все хайборийское войско, и будет у тебя армия всего тысяч семь или восемь. Плохо, если киммерийцев больше. Сейчас они наемники, а как закончишь им платить, будут грабители. Сдержать их можно только силой. Силу они уважают.

В который раз Клим подивился разуму этого рыцаря. Ротгар был расчетлив и, как подобает полководцу, думал на три шага вперед, помня: сегодня – союзник, завтра – соперник, а послезавтра – враг. Эти резоны стоило учитывать.

Он хлопнул рыжего воина по плечу и произнес:

– Ты правильно сделал, сир Ротгар, тем более что теперь у меня и восьми тысяч не наберется. Вчера мы бились с орками и прогнали их в южные степи. Добить их надо! Пусть киммерийцы отдыхают до полудня, а затем поведешь их вслед за ордой. Я тоже поеду – с теми, кто может сесть в седло.

– Да будет так, мой господин. Однако… – Ротгар замялся, – от меня они получили лишь задаток. Их старшины хотят убедиться, что у нас есть еще золото. На орках им добычи не взять.

– Приведи их, – велел Клим. – Приведи сюда, к моему шатру.

Ротгар кивнул, топнул сапогами и исчез.

Появился он минут через сорок, уже верхом, в компании трех огненноволосых всадников разбойного вида. Клим поджидал киммерийцев при всем параде, под королевским стягом, в короне и мантии, расшитой крылатыми драконами. За его спиной стояли братья-рыцари и капитаны, по одну сторону от них – сотня конных гвардейцев в броне и сотня пеших щитоносцев, а по другую – барабанщики и горнисты. Клим решил, что если уж пускать пыль в глаза, так с музыкой.

Сойдя с коней, воеводы наемников опустились на колено. Грохнули барабаны, рявкнули горны, король склонил голову в знак приветствия, Омриваль поднес киммерийцам вина. Хоть рожи у них казались злодейскими и зыркали они глазами так, будто высматривали, что и где плохо лежит, но их начищенные кольчуги и лезвия секир сверкали, колчаны были полны стрел, а мощные, крепкие скакуны в сбруе с серебряными бляхами выглядели неутомимыми. Несмотря на зной, плечи наемников укутывали меха, а поверх рыжих волос у кого скалился медвежий череп, у кого торчал буйволиный с огромными рогами.

– Вира лахерис, вождь, – произнес киммериец в рогатом шлеме. – Я Конан, а со мной братья мои Ронан Убивец и Ронан Громила. Ты нас позвал, и мы пришли. Клянусь Кромом, мы пустим кровь твоим врагам и вырвем у них печень!

– Майна хабатис, витязи. Крови будет хоть залейся, – пообещал Клим, благосклонно оглядывая прибывших воинов и их снаряжение. – Кони у вас добрые, секиры крепкие, стрелы острые, прозвища подходящие… Сразу видно, что вы джигиты хоть куда и умелые бойцы.

– Хорошо, что крови будет много, – заметил Конан. – Но за кровь надо платить, а у твоего гонца был лишь один сундук с монетой. Да и не сундук вовсе – так, сундучок.

– А этот устроит? – По знаку королевской длани Омриваль приподнял завесу над входом в шатер, и киммерийцы прищурились от блеска золота. Конан любовался на сундук целую минуту, потом кивнул своим спутникам и рявкнул:

– На коней, братья! Живее!

– Погоди, – сказал Клим. – Твои воины ехали всю ночь. Разве им не нужно отдохнуть?

– Они отдыхают в седлах, вождь! Едем! Солнце еще не закатится, как кровь орков будет на наших клинках!

Они умчались, а вместе с ними и сир Ротгар.

– Шустрые парни! И жадные – вон как глазки-то разгорелись, – молвил Клим, покосившись на сундук. Затем он повернулся к своей свите. – Этек, собирай гвардейцев, а ты, сир Карвас, отряды рыцарей. Всех, кто может поднять меч и вдеть ногу в стремя! Пусть не облачаются в броню, чтобы не утомились кони, и пусть возьмут еду и воду на день. Мы выступаем, милорды!

Вражеский арьергард настигли в третьем часу и посекли, почти не задержавшись. То была толпа в пять или шесть сотен орков, израненных и едва ковылявших по выжженной солнцем равнине. Киммерийцы не тратили на них стрел, били секирами и топорами, норовя попасть в голову или в горло. Мчались они стремительно – похоже, за краткий отдых у лагеря успели сменить лошадей, и хайборийские всадники едва поспевали за ними. Никому из людей короля не пришлось обнажить меч и участвовать в этой первой схватке, гвардейцы и рыцари лишь проехали мимо высохших, залитых кровью трав и убитых орков, валявшихся где поодиночке, где целыми грудами. Большинство из них были безоружными и вряд ли могли сопротивляться, но совесть Клима не мучила, даже не проснулась. Вспоминались ему черепа и кости в пепле вражеских костров, разоренная деревня и мертвый городок с руинами замка, что встретился им по дороге. Может быть, лет десять назад его ужаснуло бы зрелище сотен изуродованных трупов, но сейчас он желал лишь одного: отправить орков в ту преисподнюю, что предназначена для них.

Солнце еще стояло над степью, когда они догнали беглецов – тех, кто не был ранен и оружия не бросил. Завидев погоню, орки встали кольцом на склонах холма с плоской вершиной – тысяч десять воинов, утомленных, но вполне готовых к бою. Клим уже знал, что в таких столкновениях пленных не берут: орки, победив, съедали побежденных, люди, взяв верх, рубили врагов без пощады. Никаких моральных проблем, кроме одной – истребить противника с малыми потерями, сохраняя своих солдат. Впрочем, это намерение проистекало не столько из морали, сколько из соображений прагматических.

Киммерийцы, окружив холм, пустились вскачь и взялись за луки. С обеих сторон полетели стрелы и метательные ножи, десяток всадников рухнул на землю, в поредевших шеренгах орков раздался вой – раненых и убитых там было не меньше сотни. Выли не от боли, от ярости и злобы – киммерийцы мчались быстро и с ловкостью уворачивались от стрел. Снова и снова они кружили у подножия холма, то приближались к оркам на дистанцию выстрела, то уносились в степь, и это, как заметил Клим, не было хаотичным движением: отряды маневрировали и сменялись, всадники с опустевшими колчанами пополняли запас, отъезжая к вьючным лошадям, и все это свершалось в строгом порядке. С этим народом лучше жить в мире, подумал он; слишком хорошие воины, чтобы ввязываться с ними в драку.

Он следил за битвой, находясь в полукилометре от холма. Его серый жеребец вроде бы не утомился, потряхивал головой, фыркал и косил на всадника темным глазом, будто спрашивая, не пора ли в битву. Гвардейцы за его спиной покинули седла и стояли спокойно, ожидая команды Этека, но рыцарский отряд, всего-то триста конных, бурлил как закипевший котел. Кажется, благородным кавалерам не терпелось схватиться с орками – они вопили, потрясали клинками, стучали в щиты рукоятями мечей.

– Атакуем, сир? – свирепо ощерившись, спросил Карвас Лютый.

Клим не ответил, но Ротгар, тоже сопровождавший его, проворчал:

– Не время. Киммерийцы свое дело знают. Им золото обещано, и надо его заработать.

Ротгар был прав, но выкрики и грохот становились все громче.

Клим повернулся к своим рыцарям.

– Олифант и Фицер, успокойте их. Слишком горячие головы. У кого чешется в заднице, тому отвесить плюх. Скажите: в атаку пойдем, когда велит король.

Олифант и Фицер ускакали, послышались возмущенные вопли, но шум стих.

Толпы орков поредели, треть в передовых шеренгах уже валялась на земле – кто бился в предсмертной агонии, кто застыл неподвижно. Сражение, однако, продолжалось, и на вершине холма плотной толпой стояли воины, еще не вступившие в схватку, тысячи полторы или две. Киммерийцы тоже несли потери – отчаявшись поразить всадников, орки теперь стреляли в лошадей. Человек, придавленный конем, был неплохой мишенью, наемники гибли, и Клим уже с тревогой посматривал то на поле битвы, то на висевшее над горизонтом солнце.

– Им не справиться до ночи, – произнес Карвас. – А в темноте, сир, эти твари разбегутся, и нам их не переловить.

– Верно. – Ротгар кивнул. – Время ударить, государь.

Примчался киммерийский воин, весь в пыли, с волчьим черепом на голове. Меховая накидка на его плечах была окровавлена, пряди рыжих волос слиплись от пота.

– Торир, из младших вождей, – подсказал Ротгар. – Предводитель сотни.

С губ киммерийского скакуна падала пена, голос воина звучал хрипло.

– Стрелы кончаются, господин. Мой воевода спрашивает: поведешь ли ты нас в атаку? С нелюдями надо покончить до темноты.

– Надо, – согласился Клим. – Сейчас мы прорвемся на холм и уничтожим тех, кто на вершине, а ваши воины пусть атакуют со всех сторон. Бейте ублюдков и глядите, чтобы никто не сбежал. Иначе обещаю штрафные санкции.

Понял ли Торир последнюю фразу, было неясно, но он помотал рыжеволосой головой и умчался.

Клим кивнул Этеку.

– Строиться к атаке, капитан. Впереди гвардейцы, за ними рыцарский отряд. Омриваль, разверни знамя. Ротгар, Карвас и остальные, вы со мной. Вперед, витязи! Порубим супостатов!

Раздались слова команды, зазвенело оружие, заскрипели седла, потом грохнули тысячи копыт, и всадники ринулись к холму. Склоны его были пологими, так что, проложив дорогу среди орков, сгрудившихся внизу, отряд почти не сбросил скорость. Миг, и они уже на вершине, среди рослых клыкастых тварей, покрытых бурой клочковатой шерстью. Не орки – гоблины, понял Клим, опуская меч на жилистую шею. Серый жеребец поднялся на дыбы, ударил копытом другого врага, разбив ему голову, сшиб грудью гоблина с палицей, и Клим, склонившись с седла, достал упавшего клинком. Карвас, Драч, Понзел окружали его, остальные мчались по пятам, и над ними реяло знамя в руках Омриваля, стяг с крылатым драконом. Под напором гвардейцев враги подались назад и в стороны, к подножию холма, но там их ждали секиры наемников. Грохот стоял над полем брани, ржали лошади, лязгала и свистела сталь, вой орков смешивался с криками людей, почва, напитавшись кровью, расплывалась в грязь. В этом бою не было побежденных, только мертвецы.

В центре толпы, старавшейся сдержать атаку, кто-то крутил секирой, рычал и ревел, как обезумевший зверь. Привстав на стременах, Клим разглядел огромного гоблина в пестром плаще, спадавшем от плеч до лодыжек. Их разделяли семь или восемь рядов, не столь уж большое расстояние, и он видел разинутую пасть, клыки, что выдавались над тонкими губами, и яростные глаза. Предводитель, мелькнула мысль. Тот, кто привел эту нелюдь из-за Великих Болот. Главная тварь, повинная в смертоубийстве!

Он взмахнул клинком.

– Ну-ка, парни, расчистите дорогу – от меня до этого тузика! И постарайтесь, чтоб нам не мешали!

Двенадцать рыцарей бросились вперед, за ними повалили конные гвардейцы. Заработали мечи и топоры, пронзительно взвизгнула раненая лошадь, кто-то захрипел в смертельной муке, два или три десятка врагов рухнули наземь. С седла было видно, как киммерийцы поднимаются наверх, спешат по склонам, заваленным трупами. Солнце еще висело на ладонь над горизонтом, освещая степь, и Клим подумал, что времени ему хватит.

Он спешился. Гоблин в пестром плаще был в пятнадцати шагах, и теперь Клим разглядел, что плащ этот сшит из множества человеческих скальпов – в нем попадались волосы темные и светлые, длинные и короткие, даже растрепанная девичья коса и седой венчик вокруг голого темени. Похоже, жизнь у твари, стоявшей перед ним, была сытой и веселой.

Клим потянулся к карману, где лежал эликсир, ощупал кобуру на поясе, но тут ему вспомнилось, что пива нет, а последние обоймы дороже золота. Ничего, подумал он, с этим кренделем можно совладать без пуль и волшебства.

Гоблин лязгнул клыками и уставился на корону на голове Клима. Потом прохрипел на хайборийском:

– Король… Я съел многих низзяков, но короли не встречались. Стоит попробовать.

– Не попробуешь, – буркнул Клим и сунул корону в руки Омриваля. – Не попробуешь, ублюдок! Сейчас я выпущу из тебя харч вместе с дерьмом!

Воткнув меч в землю, он вытащил десантный нож. Вещь надежная, привычная, память о покинутом им мире. Ножом он владел много лучше, чем мечом или секирой.

Сзади вскрикнул Омриваль:

– Сир, возьми свой меч! Кинжалом с ним не справиться!

Но рыцари, окружавшие их, молчали. Молчал и гоблин, только сбросил плащ и теперь скалил зубы да поглаживал свою огромную секиру. Кажется, он не догадывался, какие фокусы можно проделать с ножом.

Тишина, однако, была недолгой – взревев, гоблин поднял оружие и шагнул к противнику. Удар пришелся в пустоту – Клим был уже за его спиной, но до левой лопатки не дотянулся, лишь чиркнул по коже острием. Выступила кровь, густая, темно-багровая. Не рана – так, царапина. Враг будто ее не заметил.

Он был силен, но не очень ловок – долго выбирал, куда ударить, а замахивался еще дольше. На плечах его бугрились мышцы, ноги – толстые, как пара бревен, – месили почву, с шерсти на левом бедре свисал комок засохшей грязи. Уворачиваясь от секиры, Клим разглядывал его, стараясь понять, что в этом существе от человека и что от зверя. Пустое занятие! Гоблины и орки не были помесью людей и каких-то свирепых животных, а относились к расам, которых Земля не знала – та Земля, где Клим родился и прожил тридцать с лишним лет. Хотя и на ней, конечно, были и есть людоеды.

Проскользнув под рукой противника, Клим пробормотал: «А вот и сюрприз…» – и полоснул его по горлу. Кровь хлынула струей. Это означало, что в чем-то гоблины похожи на людей – у них тоже имелась сонная артерия. Под одобрительный рев Клим отступил, заметив, что окружившая его толпа стала плотнее – к королевским воинам добавились киммерийцы. Внезапно они подняли топоры и, грохнув обухом в обух, испустили дикий клич: «Режь! Режь, режь, режь!»

Гоблин пошатывался, но еще стоял на ногах. Кровь хлестала из раны, текла по его мохнатой груди, и этот багровый поток казался нескончаемым. Он поднял руку с секирой, оскалился и шагнул к Климу, собираясь нанести удар. Он знал, что умрет при любом исходе поединка – если даже дотянется до врага, его зарубят люди, стоявшие вокруг. Его вела ненависть; погибая, он хотел забрать с собой человека, вонзить в его тело клыки, почувствовать вкус его крови.

– Режь, режь, режь! – вопили киммерийцы, стуча топорами.

Клим поймал жест Ротгара – рыцарь стиснул кулак и резко опустил его вниз. Край солнечного диска коснулся горизонта, вечерние тени окутали равнину. В темнеющем небе высоко-высоко кружил орел, а под ним – огромная стая воронов. Сотни птиц уже опустились на трупы.

Клим скользнул к гоблину, стиснул его запястье, не давая опустить секиру, и воткнул лезвие в живот. Плоть твари была жесткой, как бычья кожа, но клинок послушно рассек ее от паха до ребер. Глаза противника остеклянели, пальцы разжались, и секира, едва не задев Клима по плечу, упала на землю. Вслед за нею рухнул гоблин, свалился на спину, дернул ногами и застыл.

Грохот и крики взмыли над холмом. Звон оружия, клич торжества, топот тысяч ног, дикий вой киммерийцев… Но Клим не смотрел на своих людей, он уставился в лицо врага, в его тускнеющие глаза, в которых с каждым мгновением угасало яростное пламя. Но, похоже, искра жизни еще теплилась в плоти гоблина – губы его шевельнулись, вздулся и лопнул кровавый пузырь, скрипнули клыки. Он что-то пробормотал – так тихо и невнятно, что разобрать не удалось.

Клим вытер клинок о траву, сунул в ножны и склонился над умирающим.

– Говори, ублюдок, раз есть что сказать.

Тонкие губы шевельнулись снова, зрачки на миг озарились огнем. Клим прислушался. Гоблин с трудом выдавливал слова, шептал на хайборийском – значит, хотел, чтобы его поняли. Произнесенное им не звучало как проклятие или угроза; скорее, то был символ веры их племени, их святая цель.

– Мы вернемся, низзяк, – бормотал умирающий гоблин. – Вернемся и съедим вас… Всех съедим… всех до последнего…

«Низзяк» – на хайборийском означало «мелкий». Если уж говорить начистоту – совсем мелкий, презренный и ничтожный.