В город Клим вернулся в полном одиночестве, часа за два до заката. Слуги с поклонами приняли коня, но, видя, что король задумчив, не обмолвились ни словом. Дворец казался пустынным и тихим, и очень было приятно, что нигде не слышно воплей нехайских гостей. Поднимаясь в свои покои, Клим решил, что охоту надо бы устраивать почаще, но ездить самому отнюдь не обязательно.

При виде короля стражи в круглом зале собрались грохнуть об пол алебардами. Он скомандовал караульным «вольно!», велел Доге подать воды и полотенце и направился в опочивальню. Но по дороге послышался ему тонкий голосок, что-то распевающий речитативом, и Клим, подобравшись тихо к думной палате, приоткрыл дверь.

На столе лежала подушка, а на ней, скрестив ноги, устроился могущественный джинн Бахлул ибн Хурдак. Глазки его были прикрыты, руки лежали на коленях; раскачиваясь в такт словам, он говорил и говорил, и речи его струились, словно бесконечный ковер с затейливыми узорами. В креслах у стола замерли Црым и Омриваль, сидели как две статуи, затаив дыхание. Шут даже снял колпак и вцепился в него, чтобы бубенчик случайно не звякнул.

Что он им вкручивает? – подумал Клим, прислушавшись. Голос джинна был негромким, но сейчас он различал каждое слово.

– И сел принц на своего деревянного коня, прошептал заклятие, и взлетел конь в темное небо, и понес принца в далекий Миср к его возлюбленной, что томилась в высокой башне. Так летели они, что дэвы и ифриты, блуждавшие в ту ночь под звездами, не могли угнаться за ними, ибо полет их был стремителен и прям. Когда же доставил конь принца в Миср, спустился он к башне, где было окно, и вошел в него принц, ступив в роскошные чертоги. И там ждала его девушка красоты несказанной, подобная луне, которой нет похожей в мире. И объял принца восторг при виде чудной ее прелести и стройного стана, а когда красавица сбросила свои одежды, разум его помутился, а естество восстало, сделавшись крепким, как стальной клинок. И села девушка ему на колени, и познал он ее, и убедился, что эта пери – дева невинная, жемчужина несверленная. А после…

– Хм! – прочистив горло, Клим шагнул в комнату. – Рад, бояре, что вы подружились. Однако, Бахлул, не налегай на эротические сказки, даже с эвфемизмами. Не стоит развращать моего оруженосца. И шута тоже.

Щеки Омриваль порозовели, а Црым проворчал:

– Гнома, сир, нельзя развратить, у нас с рождения склонность к выпивке и бабам. Но этот крест мы несем с достоинством.

Что до джинна, тот, прекратив свои речи, рухнул ниц, воздел руки над головой и завопил:

– О шахиншах, потрясатель вселенной! О али, азим, абулкарим! О ковер гостеприимства и сосуд щедрости! Повелевай, мой господин! Прикажешь, и я воздвигну дворец! Прикажешь, и я разрушу город! Прикажешь, и я…

– Кончай волынку, – сказал Клим. – Впредь довольно шахиншаха.

Он повернулся к оруженосцу и ощутил, что его разум, как у сказочного принца, также готов помутиться. Несмотря на то, что одежды сброшены не были, камзол застегнут на все пуговицы, а стройные ножки прятались в сапогах.

Горло Клима пересохло, но все же он выдавил:

– К тебе, юный бен Тегрет, у меня особый разговор. Но королевская милость, которой ты будешь удостоен, требует особой подготовки. Жду тебя здесь, но не завтра, а дня через два. – Он покосился на Црыма и добавил: – Вечером придешь. Один!

Синие глаза распахнулись, и Клим понял, что сейчас утонет в них.

– Королевская милость! О государь, ты хочешь сделать меня рыцарем?

– Вроде того. Не век же тебе ходить в оруженосцах!

С этими словами он закрыл дверь, собираясь направиться в опочивальню, но тут, растолкав стражников, возник перед ним сир Ротгар, взлохмаченный, вспотевший и весьма обеспокоенный. Увидев Клима, он пригладил рыжие лохмы, вздохнул с облегчением и сообщил, что на лесной опушке уже жарят оленину и разливают хмельное, но никому не ведомо, где король. В Заповедном лесу, в том его месте, где проходила охота, потеряться было невозможно, но лес тянулся далеко на север, юг и восток, где в дремучих чащобах попадались шерданы и кубелы, а на скалистых возвышенностях – горная шакра, хищник коварный и прожорливый. Ротгар примчался в город, чтобы поднять гвардейские полки и отправить воинов в лес прямо ночью, с факелами и собаками. Должно быть, тревожило его видение: король, растерзанный шерданом или забравшийся на дерево, под которым скалит зубы стая кубелов. Успокоив его, Клим велел послать гонца к сиру Бирхарду – мол, дела у короля срочные, едут в столицу то ли свевы, то ли франки с важной миссией, так что пусть пируют без него, но с аппетитом.

Наконец он добрался до опочивальни, но только лег на шкуру полярного козла, как раздалось назойливое: дзиннь!.. дзиннь!.. дзиннь!..

– Ну, что еще? Чего названиваешь, старый? – пробормотал Клим, спуская ноги с кровати. День был и так переполнен событиями, и без зазеркальных визитов он вполне бы обошелся.

Но старец упорствовал. Дзиннь!.. дзиннь!.. дзиннь!..

Зевая, Клим подошел к зеркалу. Отражение уже маячило там, ехидно усмехаясь.

– Слышал, голубь сизый, отраву тебе поднесли? – молвил старик. – И крепко! Едва не окочурился, а?

– Живой я, – отозвался Клим. – Не видишь разве.

– Что живой, не твоя заслуга. Договор у тебя охранительный. Пока действует, ни яда, ни меча можешь не бояться. А вот потом, когда сроки выйдут… – Старец умолк.

Сон соскочил с Клима, будто его и не было. Он уставился в зеркало, сделал строгое лицо и произнес:

– Раз начал, так заканчивай. Что ты об этой истории знаешь? Какой договор? Какие сроки? Что за двенадцатая ночь? Я никаких бумаг не подписывал!

– За тебя подписали, – сообщил старик, стерев с лица усмешку. – Думаешь, с чего прежний королек, Рипель этот, был такой удачливый? В казне ни полушки, а на любую прихоть деньги есть. Враг наступает, орки да гоблины, а он и ухом не ведет – известно, утопится войско в воде и грязи. Народ собрался бунтовать, а ему до фени – знает, что трон под ним не колыхнется. Довел державу до ручки, и хоть бы хны! Другого давно бы зарезали. С чего ему профит такой? Как считаешь?

Клим помалкивал с угрюмым видом. В этой реальности всякое могло случиться, хоть падение кометы или Страшный суд. В прежней, впрочем, тоже.

– Договор у Рипеля был, а рассчитаться он должен королевской душой, – многозначительно произнес старик. – Не обязательно своей, но королевской! И как дело к расчету пошло, слинял в твою реальность, а тебя подставил. Договорчик теперь на тебе! Разумеешь?

– Разумею, – сказал Клим, чувствуя, как ползут по спине холодные мурашки. – Значит, Авундий этот…

– Чина невысокого, однако тот самый, – подтвердило отражение. – Ловец душ.

С минуту Клим соображал, как быть с этой новой проблемой. Стравить Авундия с драконом? Так где дракон, а где Авундий. И с чего бы им ссориться? Но больше ничего полезного в голову не приходило.

Наконец он перевел дух и молвил:

– Ну ты и темнила! Что ж сразу ситуацию не обрисовал!

– Обрисовал, – не согласился зазеркальный собеседник. – Если помнишь, в первый же вечер, в тот, когда Альжан явилась. Что тебе было сказано? – Старец опять ехидно ухмыльнулся. – Попал ты, парень! Ох, попал!

– Я тут который раз попадаю, – буркнул Клим. – И с пустой казной, и с орками, и с драконом. Да еще с барышнями, что тобой обещаны… Что-нибудь придумаю. Выкручусь!

Отражение захихикало:

– Барышни, думаю, меньшее из зол… Кстати, как тебе третья? Разглядел, недотепа?

– Если от черта не отобьюсь, не бывать ей королевой, – с грустью заметил Клим. – А жаль! Мне она очень по сердцу пришлась.

Старец не отозвался – сдвинув брови, он о чем-то размышлял. Что за мысли крутились в его голове? И была ли та голова и все остальное некой реальностью или чистым миражом? Клим того не ведал, но казалось, что отражение ему сочувствует. Какой от этого прок, он тоже не знал. Разговоры разговорами, а чья рука могла дотянуться к нему из зазеркалья?

– Надо подсобить родному человечку, надо, надо, – вдруг пробормотал старец. – Конечно, не по закону это, зато по всем понятиям. И чтобы грех откупной имелся, пусть даже полная фигня… Ан нет греха! Недотепа! Я ж и говорю, недотепа! Хоть бы девку какую совратил! – Его взгляд, будто оценивая, уперся в Клима. Недовольно фыркнув, старик добавил: – Ты вот что, голубок… Если третья барышня подходит, ты того-этого… резину не тяни. Под локотки ее и на постель. Тебе зачтется.

– Что зачтется? – спросил Клим, хлопая глазами.

– Грех! – рявкнул старец. – Что за тупой ублюдок! Делай, как говорю!

Зеркало начало меркнуть. Клим, опомнившись, стукнул по раме кулаком.

– Погоди! Про Жинуса хочу спросить, про казначея, что у Авундия в подельниках! Куда он делся?

– Куда положено, – откликнулось отражение. – У него свой договорчик был, да кончился. Нынче он… Могу показать, но вряд ли это тебе понравится.

Беспросветная тьма затопила зеркало. По ногам Клима пополз холодок, только сейчас он сообразил, что стоит на полу босиком. Он повернулся к окнам. Осенние звезды глядели на него, перемигивались с сожалением и словно бы напоминали: горько, но правда… Что теперь будешь делать, король? Не много ли взял на себя – дракона да еще и дьявола?

– Не много, – буркнул Клим. – Дьявол! Дракон! Чума на оба ваших дома!

Королевская охота – дело серьезное; даже без короля длится она не день, не два, а минимум три-четыре. Клим использовал это время с толком: отменил балы и турнир, но эльфийских послов принял, одарил их алмазами с Северных гор, простился с Дезидерадой и отправил принцессу в родные леса. Конечно, под надежной охраной из сотни гвардейцев, так как за эльфийскими единорогами катилась вереница возов, набитых золотом. Долг был уплачен, и Дитбольд с казначеем составили об этом грамоту на хайборийском и эльфийском, а Дезидерада приложила к ней волшебное кольцо-печать. Теперь оставалось выполнить обещанное – разделаться с драконом.

Клим наблюдал за отбытием послов с замковой стены. Эльфы в воздушных одеяниях, сотня всадников в броне, возки с припасами и драгоценным металлом растянулись на половину Королевского проезда. Два единорога несли портшез принцессы, и за тканью занавесок можно было различить ее тонкую фигурку и лицо в сиянии золотых волос. Кавалькада во главе с гвардейским офицером неспешно тронулась в путь, добралась до площади, скрылась ненадолго за домами и, миновав городские ворота, выехала на Южный тракт. Вздохнув, Клим прошептал: «С глаз долой – из сердца вон…» Затем откупорил сосуд с эльфийским медом и выплеснул его на землю. Хоть не отрава, как у нехайского принца, а все же напиток сомнительный.

На стену забрался сир Астрофель, взглянул на Южный тракт и произнес с облегчением:

– Приняли мы эльфов с честью и, хвала Благому, с честью проводили. Эльфы хоть и хитры, зато видом приятны, не скандальны, мясного не едят и пива не пьют… А что с нехайцами, твое величество? Доколе будем их кормить-поить, бесчинства терпеть и тратить деньги на франкские жюльены?

– Как вернутся из леса, сразу дам аудиенцию и скатертью дорога, – молвил Клим. – В тронном зале с ними распрощаемся. Организуй, Филя, как положено – советники, придворные, почетный караул…

– Исполню, государь. Чем велишь одарить?

– Великому князю – щит с дорогими каменьями, в знак того, что защитим мы нехайские земли от врагов и набегов. Рыцарям – по бочонку пива и серебряной кружке. Принцессе – бархата, парчи и тканей дорогих. Принцу… – Клим задумался. – Принцу фляжку с вином подарим.

– Золотую?

– Нет, обычную кожаную.

Смотритель дворца вздернул брови.

– Кожаную, государь? Ты уверен? Не будет ли в том обиды и поношения?

– Не будет. Точно знаю, принц останется доволен.

В тот же день, ближе к вечеру, Климу принесли коробки от мастера-портного Енагита, лучшего в городе. Доставил их паж Кохто, очень гордый тем, что выполняет наисекретнейшее поручение владыки. Кохто было пятнадцать лет, ростом и статью он походил на королевского оруженосца, за что его и выбрали: мерку портной снимал с пажа.

Солнце двигалось к закату, и в думной палате, где сидел Клим, начало темнеть. Джинн Бахлул ибн Хурдак, тренировавшийся в левитации, повис над его головой, затем опустился на стопку мягких пергаментов, служивших ему постелью. Джинн выдрал волосок из бороды, щелкнул пальцами, и на его коленях возникло блюдо с крохотной лепешкой. Бахлул принялся за еду, иногда прикладываясь к наперстку с яблочным компотом. Вина он на дух не переносил.

– Я здесь, государь. Как ты приказал, – послышался тихий голос.

Лицо и фигура оруженосца тонули в тени, но то, чего Клим не видел, рисовало воображение: синие глаза, арки темных бровей, высокий чистый лоб, светлые волосы, спадавшие на плечи… Не золотые, как у эльфийки, а цвета колосьев, цвета зрелых нив, что окружали город. Клим видел это даже в полумраке комнаты.

– Иди в мою опочивальню, – сказал он. – Там коробки с новым твоим облачением. Переоденься.

– Слушаю, мой господин.

Тихий шелест шагов… Потом за дверью кабинета звякнули кольчуги стражей, раздались негромкие голоса, вошел Бака и, поклонившись, стал зажигать светильники. Комната наполнилась мягким мерцающим отблеском огней, лишь высокий свод прятался в сумерках.

– Если дозволишь, о потрясатель вселенной, я покажу свое искусство, – промолвил джинн. – Я умею воспламенять лампы лучше твоего неуклюжего раба.

Он соединил ладошки, зажег огненный шарик и ловко метнул его на фитиль свечи. Вспыхнул теплый оранжевый язычок.

– Здорово, – промолвил Клим. – Хочешь стать фонарщиком в моем дворце? С полным пансионом и отпуском тридцать суток?

Он хотел добавить насчет выходного пособия, но тут дверь приоткрылась и возникло порозовевшее лицо оруженосца.

– Твое величество…

– Да?

– Там женское платье. Платье, башмачки и всякое другое… то, что носят под платьем.

– Это тебя смущает?

– Нет. Но я не понимаю…

– Понимаешь, – твердо сказал Клим, – все ты понимаешь, юная моя обманщица. Переоденься! Я приду, когда солнце сядет. Хватит тебе времени?

Молчаливый кивок, блеск глаз, вспыхнувший на щеках румянец… Она исчезла.

– Редкой прелести девица, о джахангир, как раз для гарема, – заметил джинн. – Сделаешь ее своей наложницей?

Клим фыркнул:

– Какие наложницы? У меня еще и супруги-то нет. Вот женюсь, тогда и подумаю о гареме.

– У Сулеймана ибн Дауда – мир с ними обоими! – было триста жен и шестьсот наложниц, – сообщил Бахлул.

– Крепкий мужик. Мне столько не осилить.

Джинн погасил, зажег и снова погасил свечу. Потом сказал:

– Ты, мой повелитель, тоже можешь это сделать. Если я сяду на твое плечо и прикоснусь к твоей благородной шее, из твоих пальцев – да не покинут их сила и здоровье! – посыплются искры.

– Давай попробуем, – согласился Клим.

Шею под волосами защекотало – джинн прижал к ней крохотные ладошки. Он что-то забормотал, поминая Сулеймана, Дауда и других владык древности, причастных, вероятно, к колдовству.

– Готово, о потрясатель вселенной. Можешь попробовать.

Клим вытянул руку к свече. С его указательного пальца слетела едва заметная алая искорка, и фитиль вспыхнул. Над ухом послышалось довольное верещание джинна:

– О али, азим, абулкарим! Какое могущество, какая ловкость! Теперь щелкни пальцами, и огонь погаснет.

Свеча и правда погасла. «Забавно», – пробормотал Клим и зажег ее снова. Они развлекались этой игрой, пока солнце не село за крыши города. Тогда Клим поднялся, снял с плеча джинна и вышел из думной палаты.

В круглом зале, как обычно, дежурили стражи под командой одного из братьев-рыцарей. Сегодня на часах был сир Понзел Блистательный, облаченный в легкую кольчугу и шлем без забрала. Кивнув ему, Клим проследовал в опочивальню.

Омриваль стояла у окна. Все светильники горели, и он ясно видел ее черты: губы приоткрыты, светлая прядь падает на лоб, глаза широко распахнуты и полны ожидания. Она словно бы впервые явилась Климу – в длинном платье зеленого шелка, с кружевным воротником, который подчеркивал нежную шею и открытые плечи, она совсем не походила на юношу-оруженосца. Он заметил, как она высока и стройна, как лиф, расшитый серебром, облегает полные груди, как гибок ее стан и прекрасны руки с тонкими изящными пальцами.

– Если погибнешь, зачем мне жить… – негромко произнес Клим, всматриваясь в чудное ее лицо. – Ты и сейчас это скажешь?

– Да, мой любимый.

– Ты будешь рядом со мной, будешь делить горе и радость, победы и поражения, ты родишь мне сыновей и дочерей, и любовь твоя не иссякнет, когда волосы наши поседеют. Обещаешь?

– Да. Мне не нужно другой судьбы. Клянусь Благим и своей душой!

«А за свою душу мне еще придется повоевать», – подумал Клим, взяв ее за руку. Губы Омриваль манили его, но пить эльфийский мед было рано. Он повел девушку к дверям.

Караульные остолбенели. Понять их было можно: в опочивальню вошел королевский оруженосец, а теперь появилась девица в расцвете юности и красоты. Первым пришел в себя сир Понзел; откашлялся, бросил строгий взгляд на стражей, и лица их тут же стали каменными. Одни глядели в пол, другие таращились на пылающие по стенам факелы.

– Смотреть на меня, орлы, – негромко произнес Клим и, когда приказание было исполнено, добавил: – Вот моя супруга и ваша владычица. Приветствуйте ее.

– Вира лахерис! – гаркнули стражи. – Долгих лет королеве! Баан! Баан!

– Долгих лет и обильного потомства, – подкрутив ус, сказал сир Понзел и подмигнул королю. – Королевский салют, гвардейцы!

Эхо разнесло по замку дружный грохот алебард. С треском распахнулись двери, ведущие на галерею, высунулся Црым, и тут же набежали служанки и слуги, удивленные и испуганные, – кто с тяжелым подсвечником, кто с кочергой или метлой.

– Успокойтесь, люди, это не покушение на короля, это король женится, – пробасил скоморох. – Что, величество, допер наконец-то? Разул глаза? Ну, поздравляю, поздравляю… Совет вам да любовь!

– Поздравления приняты. А теперь брысь отсюда! – отозвался Клим и повел свою нареченную обратно в комнату. Склонившись по дороге к ее ушку, он тихо произнес: – Кажется, этот пройдоха знает, кто ты. Или я не прав?

– Знает. Только он и сир Дитбольд, – молвила Омриваль, опустив очи долу.

– Дитбольд, конечно, – чародея не обманешь. Мог бы и правду мне сказать…

Они переступили порог опочивальни. Клим с тревогой взглянул на зеркало, но старец не появился – возможно, из скромности или просто не было ему дела до хайборийского короля. Зато нимфы и фавны взирали на них с любопытством, демонстрируя сочную нагую плоть и искусительные позы. Зрелище было совсем не для юной девушки, и Клим с запоздалым сожалением вспомнил, что собирался выкинуть гобелены, а спальню украсить батальными сценами. С другой стороны, это было не столь уж актуальным – в чине оруженосца Омриваль не раз глядела на голых безобразников.

Но все же Клим щелкнул пальцами, и светильники погасли. Затем он ощутил, что губы девушки ищут его губ, и все мысли о нежеланных свидетелях покинули его. Обнимая трепещущую Омриваль, он думал лишь о том, какая нежная у нее кожа и как сладко пахнут ее волосы. Он не вспоминал сейчас о драконе, об Авундии, об орках, копивших силы за Южными Болотами; в его объятиях была награда за все, что он свершил в этом мире и что еще свершит.

Она отстранилась, прошептала:

– Мой любимый, мой единственный, ты назвал меня владычицей и королевой, но я ведь еще не жена тебе. Благой должен нас соединить – здесь, в эту ночь.

– Не жена, – подтвердил Клим и принялся расстегивать камзол. – Не жена, но это мы сейчас исправим. Благой останется доволен.

…Мед! Колдовской эльфийский мед! Вдвоем пьют его долго, бесконечно…

Едва нехайские гости вернулись из леса, как им была назначена прощальная аудиенция. В таких делах сир Астрофель диц Техеби считался не меньшим искусником, чем сир Бирхард в охотничьих забавах. Тронный зал сверкал великолепным убранством, с потолка свешивались знамена, блестели доспехи гвардейцев, герольды, трубачи и барабанщики щеголяли в алых и синих плащах с королевским гербом, драконий трон был заново позолочен, венец и цепь на груди короля горели алмазным пламенем. С обеих сторон под колоннами толпились дамы и кавалеры в пышных одеждах, знатные рыцари, почтенные горожане и придворные чины. Все были здесь, даже старый архивариус и дряхлый сир Адальби, главный ловчий. Сияла златотканая парча, плавно колыхался шелк женских платьев, на бархат камзолов свисали драгоценные цепи, подрагивали перья в прическах дам, звенели посеребренные кольчуги и оружие. Все тут выглядело богатым и основательным, демонстрируя несокрушимую мощь хайборийской державы.

Король в пурпурном, шитом золотом кафтане, в красных лосинах, заправленных в сапоги из кожи горной шакры, стоял на возвышении перед драконьим троном. Его окружали пять советников Правой и Левой Руки в парадных одеяниях. С плеча повелителя Хай Бории свисала перевязь с мечом, ладонь касалась рукояти, пояс из сияющих чеканных пластин охватывал талию. Когда нехайцы приблизились к трону, за спиной короля возник юный герольд. В его руках был поднос, накрытый тканью.

Принц Лавр воззрился на Клима, лицо его побагровело, потом щеки залила бледность. Кажется, он не внял гонцу, посланному в стан охотников, уверившись, что короля, скорее всего, нашли бездыханным на лесной поляне и отвезли в город, где советники решили не спешить с печальной вестью. Смерть владыки, особенно внезапная, порождает множество вопросов, и главный из них – кто усядется на трон, став преемником усопшего. В мыслях Лавр бен Шмер уже пристроил хайборийскую корону к новому месту, – если не к своему темени, так к чернокудрой головке сестрицы Дрейзе.

Но венец, блистающий самоцветами, обнимал виски Клима, и его рука лежала на королевском мече. Это была отнюдь не иллюзия, а реальность.

Сир Астрофель, блюститель дворцовых покоев, выступил вперед и ударил жезлом в пол:

– Его величество Марклим Победоносный, король Хай Бории и всех земель, подвластных королевству, гроза орков и гоблинов! Король говорит! Слушать короля!

Грохнули барабаны, затрубили рожки, потом в зале воцарилась тишина. Лишь временами слышались вздохи дам и шелест женских платьев.

– Я встретил ваше посольство не очень приветливо, – произнес Клим, глядя на принца и принцессу. – Но я рад, что вы здесь, в моей столице. Какие бы разногласия ни случались в прошлом между нашими странами, теперь мы едины. Ваше княжество рядом с Хай Борией, а Хай Бория рядом с вашей державой. Такова геополитика, и от нее нам никуда не деться. – Он помолчал, размышляя, что еще добавить, что пообещать. Снижение цен на нефть и газ?.. Впрочем, он тут же одумался, хоть и похожа ситуация, да эпоха не та. Крепче стиснув рукоять меча, он продолжал: – В этот миг прощания я хочу напомнить…

– Как прощания? – пискнула Дрейзе. – А свадьба? Королевская свадьба?

Клим будто не слышал.

– Хочу напомнить, что значит наше единство. Вот его суть: что за супостаты ни явятся к нашим рубежам, пойдем на них вместе и биться будем как один народ. За ценой не постоим, и будет у нас одна на всех победа. Пусть помнят об этом наши враги – те, что за океаном, и те, что за Южными Болотами!

С океаном, пожалуй, перебор, мелькнула мысль. Но речь Клима слушали с благоговением и вроде бы никто не удивился – может, за океаном у Хай Бории тоже были враги, зомби, ракшасы или люди с песьими головами. Он хотел продолжить, но принцесса снова вякнула, на сей раз погромче:

– Никуда отсюда не уеду! Свадьба! Моя свадьба!

Лавр бросил на нее яростный взгляд. В отличие от Дрейзе он понимал, что дело пахнет не свадьбой, а скорее виселицей. За покушение на короля могли также колесовать, четвертовать или посадить на кол.

– Провожая вас на родину, шлю великому князу надежный хайборийский щит, а к нему – меч и доспехи, – молвил Клим. – Что до принцессы Дрейзе, то ей приготовлены ткани и украшения, достойные ее красоты.

Сир Астрофель стукнул жезлом, и в зал потащили сундуки с драгоценным вооружением для князя и рулонами шелка, атласа и парчи для принцессы. Клим обернулся. Юноша за его спиной встал на колено и сбросил ткань с подноса. Там лежала кожаная фляга с вином, совсем простая, из тех, что берут в дорогу небогатые путники. Взяв ее, Клим отхлебнул глоток и, бросив на поднос, кивнул герольду. Тот спустился с возвышения в зал.

– Тебе, принц Лавр, от меня особый дар. Фляга волшебного вина!

– А волшебство в нем какое? – хрипло поинтересовался принц, снова бледнея. Кажется, он решил, что его сейчас отравят каким-то хитрым способом.

– Самое обычное, – сказал Клим, ухмыляясь. – Пить его можно без опаски. Я ведь уже отпробовал.

Нехайские рыцари потащили к выходу ларцы и сундуки с дарами. Массивные, обитые бронзой двери тронного зала были распахнуты настежь, и на галерее каждому нехайцу вручали серебряную кружку и бочонок пива. По сигналу Астрофеля грохнул большой барабан, потом те, что поменьше, выбили звонкую дробь. Церемония была закончена, но принцесса Дрейзе уходить не собиралась. В ее глазах пылал огонь, пышная грудь трепетала в гневных вздохах. Похоже, ни атласы и шелка, ни единение народов, ни тонкости геополитики ее не волновали; она желала получить свое.

– Я не за тем сюда ехала, чтоб возвращаться с кучей тряпья и бочками пива! – выкрикнула она во весь голос и топнула ногой. – Свадьба! Королевская свадьба!

– Будет обязательно, – заверил ее Клим. – Оставил я охотничьи забавы и своих гостей не по капризу, а из-за важных дел, визита моей нареченной. Как раз в это время она и явилась. Сир Ротгар, прошу тебя!

Рыжий рыцарь спустился в зал, шагнул к расступившимся дамам и протянул руку. На его могучую длань легли тонкие пальцы, взметнулся зеленый шелк платья, сверкнула алмазная диадема на светлых волосах. Неторопливо и важно, в торжественной тишине, Ротгар повел девушку к королю. Мужчины опускались на колено, женщины склоняли головы, беззвучно шепча благие пожелания.

– Вот моя королева, – молвил Клим, принимая руку Омриваль. – Принцесса Валентина из свейских краев… или, возможно, из франкских… Ну, суть не в том. Моя королева! Моя жена перед Богом и людьми!

– Вира лахерис! – грянул зал. И снова: – Вира лахерис нашей королеве!

Гром сотен голосов раскатился по залу и, отраженный сводами и стенами, ликующей волной выплеснулся наружу. Когда же крики смолкли, Клим не увидел ни принцессы Дрейзе, ни принца Лавра, будто смыло их навсегда из дворца и хайборийской столицы. Стояли перед ним и Омриваль придворные и горожане с сыновьями, дочерьми и женами, рыцари и юные герольды, воины стражи, слуги и служанки, пажи и трубачи, и в пестрой этой толпе многие лица были уже знакомы Климу. «Дома, – подумал он, – я дома». А потом обнял свою королеву и прижался губами к ее губам.

…Ночью, когда Омриваль, утомленная ласками, уже спала, возник в темном углу опочивальни призрак Гервасия, рухнул, как обычно, на колени и принялся биться головой об пол. Клим глядел на него в задумчивости, глядел долго, размышляя о грехе и покаянии, а еще о Божьем промысле, даровавшем ему власть и силу истинного короля. Потом сказал:

– Со стервой-принцессой у тебя неплохо вышло, но не думай, что, попугав ее несколько дней, ты уже заслужил прощение. Эту службу твою принимаю и велю заняться другой. Отправишься в Нехайку и будешь там являться принцу Лавру, но не каждую ночь, а через две на третью, чтоб совсем не спятил. И чтоб была при тебе фляга из кожи, и чтоб делал ты вид, что пьешь из нее, а после падал, точно мертвый. Такую назначаю кару отравителю, а тебе – службу. Скажем, лет на пятьдесят.

Призрак в отчаянии заломил руки.

– Что, много? – спросил Клим. – Ну, пусть будет сорок или даже двадцать пять. Не тебя, поганец, жалею, а принца, хоть он тоже гад порядочный… Однако детишек не насиловал и повинен лишь в смертоубийстве. Двадцать пять ему хватит! А если искренне раскается до срока, вернешься сюда, и я тебя прощу.

Гервасий, вроде бы довольный, кивнул и исчез, отвесив многократные поклоны.

Клим стоял у окна, посматривая то на звездное небо, то на спящую Омриваль. При виде ее юного светлого личика сжималось сердце и горькие мысли кружили в его голове. Думал он о собственном сроке, о скором свидании с Авундием, что приближалось день ото дня. Всякий грех достоин кары, думал Клим, и если должен он гореть в адском пламени, то за свои грехи, за убитых им людей, пусть мерзавцев и бандитов, и за смерть своих солдат, посланных под пули, если выбора иного не было. А за Рипеля с чего бы? Связался с дьяволом, ублюдок, и слинял! Еще и державу разорил. Отвечай за него!

Обидно, думал Клим, несправедливо. Особенно при нынешних обстоятельствах, – тут он снова поглядел на Омриваль. Но случается, случается! Нередко невиновные и непричастные в ответе за чужие грехи, нередко валят на них чужие ошибки, чужую ложь, чужие преступления, и несут они кару за чужие вины и в том, и в этом мире. А грешник, убийца, стяжатель и вор живет себе припеваючи, да еще с индульгенцией в кармане, купленным по случаю пропуском в рай.

Горько, но правда.