ГЛАВА 9,

Дом эсвордского чародея располагался за городской стеной, как того требуют мудрые традиции, согласно которым маги должны жить подальше от честных людей — в силу особенностей своего характера и во имя спокойствия местных жителей.

Едва я успела выйти из города, как ворота затворили на ночь. Засов глухо лязгнул. Мне в этом звуке послышался сердитый окрик: «И не возвращайся!» Слева от меня светились огоньки — должно быть, какое-то поселение прилепилось к городу. Мне пришло в голову, что, возможно, придется просить там ночлега. Не скажу, что такая возможность меня порадовала.

Я принялась всматриваться в быстро густеющую, дождливую темноту и наконец заметила вдали тускло светящееся окно, едва заметное за густыми ветвями голых деревьев. Наверняка это и было обиталище чародея, которое, как мне объяснили торговки, стояло на Укосном холме, что над рекой Липоной. Идти до него было не очень далеко, но я так устала и продрогла, что едва переступала с ноги на ногу.

Жалобно хныча себе под нос и стуча зубами, я приплелась к дому поместного мага Эсворда, по дороге угодив пару раз в канаву и окончательно упав духом. Дом был очень старым — бревенчатым, двухэтажным, с узкой двускатной крышей, крытой дранкой, точь-в-точь усадьба моего детства. Обширное подворье окружал высокий деревянный забор, в котором тут и там зияли прорехи. Калитка была легкомысленно открыта, и я вошла во двор, очутившись в старом, заброшенном яблоневом саду, едва различимом в темноте.

Взойдя по скрипучим широким ступеням порога на крыльцо, я постучала в дверь. От холода и голода меня била крупная дрожь, и каждая секунда казалась вечностью. Именно поэтому, не дождавшись никакого ответа, я толкнула дверь, оказавшуюся незапертой, и вошла в дом.

Первое, что я заметила, — это запах. В нос мне ударила едкая вонь каких-то зелий. В гостиной, где я очутилась, тускло светилась всего одна лампа, освещающая невиданные горы хлама повсюду, покрытые пылью. Столы, полочки, подоконники, кресла и диван были скрыты под горами всякой всячины, которая, похоже, лежала так годами. Было холодно. В камине, который я с трудом разглядела, не светился ни один уголек.

Я сделала пару неуверенных шагов вперед, стараясь не наступать на разбросанные по полу вещи.

«Маг, должно быть, тут давно не живет», — подумалось мне. Наверняка он перебрался в город, а этот дом забросил, торговки что-то напутали.

— Какого лешего ты приперся на ночь глядя, дохляк?! — раздался вдруг скрипучий, унылый голос, и куча тряпья на диване зашевелилась.

Я отпрянула, едва не взвизгнув.

Хозяин дома между тем сварливо продолжал:

— Я же сказал, что вечером приходить ко мне бесполезно, что бы там у вас ни случилось. Ослы дохли, дохнут и будут дохнуть до скончания времен, равно как и козы, так что проваливай, мальчишка! И завтра тоже можешь не приходить — я болен.

Магистр Виктредис — а я сразу уверилась, что это был он, — оказался худым, лысеющим субъектом неопределенного возраста, с длинным, немного оплывшим лицом, покрытым пучковатой щетиной. Он сидел на диване, укутавшись в какой-то замызганный плед, и не было ничего удивительного в том, что я его сразу не заметила, — он полностью сливался с окружающим его беспорядком. Сейчас его глубоко посаженные глазки гневно сверкали, и лишь это выдавало в нем живого человека, а не старую, пыльную рухлядь. Даже в тусклом свете лампы было заметно, что его лицо землистого оттенка, как это бывает у людей, махнувших рукой на свою жизнь и здоровое питание.

— Я прибыла из Изгарда к магистру Виктредису, — сказала я, попытавшись вложить в эти слова хотя бы оттенок некоторого чувства собственного достоинства, порядком подпорченного путешествием.

Лицо магистра приобрело несколько недоуменное выражение, поэтому я торопливо продолжила:

— По распоряжению Трибунала Лиги Чародеев я должна поступить в услужение к поместному магу города Эсворда. Меня зовут Каррен Глимминс, и я…

— Чума на Лигу и ее Трибунал, — устало, но злобно пробурчал магистр, выражение лица которого сменилось за то время, что я говорила, и теперь он выглядел весьма разочарованным. — Чума, холера и прочая зараза! Пять лет я подавал прошения, чтобы мне выделили помощника. Теперь же они прислали никчемную служанку, которую я и просить у них не собирался…

Я решила не принимать близко к сердцу последние слова, куда больше меня волновало другое.

— Вас должна была предупредить о моем прибытии госпожа Стелла ван Хагевен, — с некоторой тревогой произнесла я вопросительным тоном.

Виктредис скривился и пробормотал себе под нос что-то вроде: «Посмотрел бы, как у нее это получилось», из чего я сделала вывод, что волшебное зеркало, которое поместному магу надлежало держать при себе и днем и ночью, давно погребено под завалами всяческой рухляди.

— Я должна буду служить вам до истечения своего срока контракта с Академией, то есть до середины следующего лета. — Самые гнусные подозрения охватили меня, и следующие слова магистра убедили в том, что догадки мои, к сожалению, верны.

— Мне не нужна служанка! — заявил Виктредис, с кряхтением поднимаясь с дивана. — Завтра я свяжусь с Лигой и сообщу им, что произошла ошибка. Ошибка из-за дрянных, поганых халтурщиков, перебирающих бумажки и получающих за это баснословные деньги. Чертовы крючкотворы! Даже не читают прошения! На кой черт мне служанка, если мне нужен помощник?! Дел невпроворот! Эти неблагодарные эсвордцы решили меня в могилу загнать! Как будто того, что я живу в этом паскудном болоте уже который год, мне недостаточно!..

— Но как же… — растерянно начала я, понимая, что мне, скорее всего, предстоит завтра же возвращаться в Изгард.

— Треклятые столичные выскочки! — скрипел Виктредис, копошась в своем пледе. — Сидят в своих дворцах, не зная, как скоротать время от завтрака до обеда, и плевать хотели на тех, кому повезло меньше! Меня загнали в эту глушь, где коров больше, чем людей, и я должен до остатка своих дней влачить жалкое существование, в то время как они сорят деньгами направо и налево, несмотря на то что я три года кряду был третьим по успеваемости на факультете! Теперь же я живу в этом убожестве, а они даже не обращают внимания на мои слезные прошения, ведь кому какое дело до того, что я выбиваюсь из сил, служа этому захолустному мерзкому городу! Провалитесь вы в Lohhar'ag к своим родовитым предкам — таким же паршивым богатеям!..

Не прекращая проклинать и честить по матушке столичных магов, которых, видимо, он считал своими кровными врагами и виновниками всех несчастий, Виктредис поднялся по темной лестнице куда-то наверх, и вскоре отзвуки его голоса затихли. Хлопнула дверь — должно быть, маг отправился спать. Я проводила его беспомощным взглядом.

Стелла могла торжествовать. Моя служба окончилась, не успев начаться. Я шмыгнула носом и присела на диван, забыв о том, что промокла до нитки и напрочь испорчу и без того порядком испоганенную обивку. В голове у меня пронесся целый шквал образов, главным из которых был тот, где меня по приказу мажордома волокут в подвалы Академии, а я тщетно и искренне ору, что ничего не знаю.

Виктредис считал, что ему не нужна служанка. Нужно было его переубедить.

Я окинула взглядом гостиную и вздохнула. Здесь было очень много работы, которую следовало выполнить так, чтобы Виктредис изменил ход своих рассуждений в корне.

И я, приказав себе забыть об усталости, голоде и сне, отправилась на поиски веника и половой тряпки. Эта ночь обещала быть очень долгой.

Несмотря на то что я прилегла отдохнуть лишь под утро, голод вскоре разбудил меня. Одежда все еще была сырой, и я чувствовала себя несчастнейшим человеком в мире. Руки саднили от того, что я всю ночь напролет терла тряпкой полы, а спину ломило — я перетаскала бесчисленное количество ведер с грязной водой.

Открыв глаза, я тут же увидела магистра Виктредиса, который в лучах утреннего солнца выглядел еще более паршиво, чем мне показалось при знакомстве. Казалось, будто все хвори разом одолели его и сейчас он доживает свои последние часы. Его кислое лицо свидетельствовало, что в борьбе за звание самого несчастного человека в мире он не потерпит соперников.

Магистр медленно обводил взглядом гостиную, которая теперь сияла чистотой. То ли его лицо разучилось выражать радость, то ли Виктредису прибранный мной хлам был дорог как память и я серьезно просчиталась.

На столе лежало волшебное зеркало, найденное мной под комодом в весьма плачевном состоянии: в доме чародея в изобилии водились мыши с отменным пищеварением. Сейчас оно блестело, как новое, и пускало солнечные зайчики на потолок, более не затянутый паутиной.

Поместный маг подошел к окну, сквозь которое теперь можно было видеть сад и яркое весеннее небо, наконец-то выглянувшее из-за туч. Полы его засаленного халата волочились по чисто вымытому полу.

С обреченным видом маг некоторое время смотрел вдаль, затем прошел к дверям, которые вели на кухню, и заглянул еще и туда. Вновь его выражение лица не изменилось ни на йоту, несмотря на то что его непременно должен был ослепить сияющий чайник.

Наконец со вздохом Виктредис подошел к столу, взял зеркало и направился к двери, за которой находился его кабинет, насколько я смогла понять во время уборки.

Я, вновь забыв и про сон, и про голод, вскочила с дивана и ринулась к дверям. Там, приложив ухо к замочной скважине, я замерла, стараясь даже не дышать.

Виктредис со смертной тоской в голосе пробормотал слова заклинания, после чего я услышала знакомый до боли гадкий голосок Озрика, вслед за которым раздался не менее гадкий голос Стеллы ван Хагевен, немало рассерженной тем, что поместный маг не отвечал ей все то время, что она пыталась с ним связаться.

Однако уныние и ненависть к чародеям высших кругов, которые демонстрировал Виктредис, оказались не столь бесполезными чувствами, коими раньше я их считала. По крайней мере, они позволяли поместному магу без всяких последствий перенести ту дозу яда, что вложила в свои слова Стелла.

— Я исполнял свои должностные обязанности, денно и нощно спасая поселян от чудовищных бедствий, и не мог отвлекаться, — вот и все, что ответил на ее тираду Виктредис все с тем же унылым равнодушием, способным поразить многих значительных чародеев, ощутивших предательскую слабость в коленях под гневным взором белокурой ведьмы.

Я про себя отметила, что кое-чему у него можно поучиться, так как Стелла смогла разве что возмущенно фыркнуть в ответ.

— Ладно, перейдем к делу, — раздраженно произнесла она, когда стало ясно, что и фырканье Виктредиса нимало не впечатлило. — Девица, которую я к вам направила, выполняя распоряжение Трибунала, весьма неблагонадежна. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что вас с ней ждет немало хлопот. Она дерзка, ленива и бестолкова. Если бы не ходатайство одного влиятельного мага, принимающего участие в ее судьбе, ее бы ожидала Армарика, что было бы куда лучшим исходом. Но я не настолько безответственна, чтобы, бездумно выполняя приказы Трибунала, навлечь неприятности на своего собрата по ремеслу…

Насколько я смогла узнать Виктредиса за те несколько минут, что мы беседовали, последнюю фразу она сказала зря. В который раз я убедилась, как часто вышестоящие ошибаются, недооценивая ненависть и умственные способности нижестоящих или переоценивая свои собственные.

— …и настоятельно советую вам отправить эту девицу обратно в Академию при первой же возможности.

Тут мое сердце заколотилось как бешеное, ведь самым вероятным ответом на это предложение должно было стать горячее согласие магистра Виктредиса. Но магистр столь же безразличным и нудным голосом произнес:

— Я и так прождал несколько лет, пока мое прошение о служанке было удовлетворено.

— Вы слишком легкомысленны, магистр, — начала Стелла, вновь позволив ноткам раздражения появиться в своем серебристом голоске.

— Благодарю вас за участие и заверяю, что приму к сведению ваши слова, — перебил ее Виктредис.

В эту минуту я почти полюбила своего господина, так как вновь Стелла заговорила лишь после значительной паузы, ознаменовавшей ее капитуляцию пред лицом столь оскорбительного безразличия:

— И все же, господин Виктредис, следите за вашей новой служанкой и в случае любого вашего недовольства ею тут же известите меня.

— Всенепременно, госпожа ван Хагевен, всенепременно, — ответствовал Виктредис. — Примите мои наилучшие пожелания и не переутруждайте себя заботами о столь ничтожных людях, как поместные маги, — вам и без того приходится несладко в Изгарде.

— До свидания, любезнейший господин Виктредис, — прошипела Стелла.

Сразу же после этого раздался грохот и звон разбитого стекла, а поместный маг сипло завопил, давая выход обуревавшим его чувствам:

— Подавись своими советами, высокомерная гадина! Расфуфыренная стерва! Ты даже не вспомнила меня, хоть мы бок о бок учились в Академии десять лет кряду! Конечно же ван Хагевены из Теггэльва — знатные, как сам треклятый Брианбард, и в золоте с ног до головы! Ты не сдала ни единого экзамена с первого раза, а теперь командуешь Академией, в то время как я застрял в этой дыре на всю жизнь! Бездарная лентяйка! Будь ты проклята, мерзкая баба!

Виктредис еще некоторое время топал ногами и выкрикивал оскорбления в адрес Стеллы и ее родственников, я же в это время тихо вернулась в гостиную, где замерла, не в силах разобраться в том сумбуре мыслей, что меня одолевали.

Дверь кабинета хлопнула, я обернулась.

— Вы! — окликнул меня Виктредис унылейшим голосом, словно не он только что вопил во всю глотку. — Как там вас зовут?.. Карлин? Каррен?.. Умеете писать?

Я растерянно кивнула.

— Значит, пишите.

В руки мне были сунуты перо, бумага и чернильница, Виктредис же в мгновение ока улегся на диван с самым немощным видом и тоскливо продиктовал следующее:

— Прошу снабдить меня зеркалом для связи с Лигой, так как предыдущее было необратимо повреждено во время борьбы с нашествием чудовищ на подопечный мне город. Поместный маг города Эсворда, магистр III степени Виктредис. Отправьте это в изгардскую канцелярию при случае. Надеюсь, эти наглые разгильдяи провозятся с этой бумажкой столько же, сколько и с моими прочими прошениями.

После чего он без всякого промедления натянул на себя давешний плед, который я, как смогла, отчистила от налипшего сора разной давности, и засопел, явно решив, что сегодня совершил достаточно добрых дел, чтобы прилечь поспать с чистой совестью.

Я с глупейшим видом продолжала стоять, сгорбившись, у стола.

Тут поместный маг перестал сопеть, открыл глаза и произнес, обращаясь куда-то к потолку:

— Гороховый суп, жаркое и кисель.

— Э-э-э… — Я несколько опешила.

— А с ужином я пока не определился. Но помните, что у меня чувствительный желудок. И непереносимость меда.

С этими словами магистр вновь нырнул под плед и более внимания мне не уделял.

Моя симпатия к нему, начавшая зарождаться считаные минуты назад, билась в агонии. Я отчетливо осознала, что служба в Академии покажется мне сущими пустяками по сравнению со службой у поместного мага.

…Спустя пару недель пребывания в чародейском доме мне уже казалось, что я знаю Виктредиса всю свою жизнь, и жизнь эта была незавидной. Всего лишь два состояния души были доступны магистру: уныние тоскливое и уныние гневное. Первое заключалось в том, что поместный чародей возлежал на диване, укутавшись в плед, иногда со стонами переворачиваясь на другой бок, второе же означало, что Виктредис в очередной раз проклинает всех прочих чародеев, которым, по его мнению, повезло больше, нежели ему.

Так как за годы одинокой жизни у мага образовалась привычка разговаривать с самим собой, не обращая никакого внимания на мое присутствие, я вскоре узнала обо всех жизненных вехах моего господина, перечисление которых сводилось к тому, что его талант и старание не были оценены по достоинству, в то время как родовитые и богатые бездельники, пальцем о палец не ударив, получили то, о чем он всегда мечтал.

Поводом для гневной речи и череды проклятий могло стать что угодно, но более всего Виктредиса раздражало новостное письмо из канцелярии, которое приходило раз в три месяца и содержало перечень наиболее важных событий в высших кругах чародейского сословия. Таким образом поместных магов держали в курсе событий, дабы избегнуть всяческих недоразумений, которые иногда случались при резкой смене курса политики Лиги, что было не так уж и редко.

Не знаю, с каким чувством ознакомлялись с новостями высшего света прочие поместные чародеи, но магистра Виктредиса трясло от злости, точно припадочного, пока я зачитывала ему письмо. Услышав о каком-либо особо значительном возвышении очередного мага, он звонко свистел носом и иногда издавал сдавленный писк, свидетельствующий о крайнем возмущении. Не дослушивая до конца, он вскакивал с дивана, на котором проводил большую часть своего времени, и скрипучим голосом вновь и вновь перечислял все свои жизненные разочарования, постигшие его с момента назначения на должность поместного мага.

Как-то раз я с удивлением прочла в письме, что магистр Каспар вновь очутился в центре скандала, связанного с самым настоящим мошенничеством: мой неугомонный крестный был сослан куда-то в полудикий Сагратт, где возглавил местный Трибунал. Попутно с этим он обстряпывал темные делишки, помогая злоумышленникам избежать королевского суда. За щедрое вознаграждение он нашлепывал преступникам клеймо Академии на запястье, а затем милостиво решал их судьбу в Трибунале, опять-таки приумножая свое богатство. Должно быть, он сделал свои выводы из моей истории.

Так как в письме этот случай из жизни магистра Каспара была назван «очередным», я поняла, отчего его имя с неохотой упоминалось в Академии. До сего момента я мало что знала о своем опекуне, теперь же познания мои существенно обогатились, так как Виктредис, заслышав имя моего крестного, покрылся багровыми пятнами и скрипуче взвыл, вновь обращаясь к самому себе:

— Когда же этот наглый сопляк получит по заслугам?! Я помню, как он появился в Академии, задрав нос и глядя свысока даже на меня, адепта-старшекурсника! Конечно же — единственный наследник своего рода, с детства обученный унижать прочих и оскорблять их одним своим взглядом! О, негодный мальчишка! Сколько крови ты мне попортил, пользуясь своей безнаказанностью! Теперь же он творит низкие гнусности, о которых известно всей Лиге, и единственным наказанием для него каждый раз оказывается ссылка, где он все так же купается в роскоши, ведь его денежки не потратить и двадцати таким вертопрахам! Мот, игрок, пьяница и похабник! Мошенник! Он был таким, когда у него молоко на губах не обсохло, теперь же это закоренелый негодяй, для которого и Армарика слишком хороша!

Дальше магистр Виктредис принялся бессвязно выкрикивать названия королевств и городов, где успел набедокурить Каспар, и я ощутила благоговение. Раньше я не осознавала, сколь хитроумный и дерзкий чародей принял участие в моей судьбе, теперь же образ моего крестного-самозванца заиграл новыми красками. Я поняла, что в самом деле многого о себе не знаю, ибо столь пристальное внимание Каспара не могла бы привлечь обычная невезучая девчонка, равно как и пробудить в его душе напрочь отсутствующее милосердие. На мелочи мой опекун не разменивался.

Следующий же мой вывод заключался в том, что Виктредису не стоило знать о моем знакомстве с Каспаром, ибо никогда еще я не была свидетелем столь длительной вспышки ярости, завершившейся гордым уходом поместного мага в спальню, откуда он не выходил до следующего утра.

Помимо новостей высшего света, в жизни Виктредиса существовали и другие огорчения. Его постоянно принуждали исполнять свои обязанности, нимало не принимая во внимание обычные его аргументы, состоящие по большей части из жалоб на несправедливость жизни. Горожане считали, что маг, получающий жалованье из городской казны, должен защищать их. Чародей же полагал, что горожане предельно обнаглели, так как его страданий по поводу своего загубленного в провинции дара было достаточно, чтобы не чувствовать себя обязанным кому бы то ни было в этом мире.

Передо мной встала дилемма: с одной стороны, я вздыхала с облегчением, когда Виктредис вынужден был отправляться на непримиримую борьбу с расплодившимися медведками или обнаглевшими крысолаками. С другой — после таких походов Виктредис становился просто невыносим, так что я не была уверена, что кратковременная передышка этого стоила.

Ничего не приносило радости поместному магу. Самую ароматную и вкусную еду он ел с таким видом, будто в тарелке у него опилки, не любил он и вино. Чтение чародей полагал слишком досадным занятием, а необходимость общаться с людьми — своим проклятием. Иногда я в сердцах думала, что какой-либо порок смог бы привнести в его облик хоть что-то живое и человеческое, но даже дохлые ослы на обочине дороги таили в себе больше страсти, нежели тощий магистр.

Поместный маг был скучен и зануден, обычен до оскомины, и удивительным в нем могло показаться только непоколебимое равнодушие ко всем окружающим и стремление оградить себя от неудобств любой ценой.

Впрочем, на меня свалилась такая прорва забот, что мне было не до взаимоотношений магистра с городскими властями. Я убирала, стирала и готовила, полола огород, чистила конюшню и рубила головы курам, забыв о тех временах, когда главным моим занятием было изучение магии и мне была позволена роскошь хотя бы пару часов в день уделить себе и своим размышлениям. Я ловила себя на том, что безудержно глупею и грубею от изматывающей, тяжелой ежедневной работы, не оставляющей ни секунды на что-либо другое, и превращаюсь наконец в обычную служанку, чего сумела избежать некогда в Академии.

Дом поместного чародея теперь сверкал чистотой, конь (давно уж не покидавший конюшню в связи с тем, что магистр отказывался даже думать о том, чтобы отправиться на помощь людям, живущим далее чем в паре часов спокойного шага) жирел с каждым днем, а погреб и кладовая ломились от солений и варений. Но, несмотря на все мои старания, с каждым днем магистр становился все мрачнее. Каждый его вздох отзывался трепетом в моей душе, ведь маг в любую секунду мог отправить меня обратно в Академию — магическое зеркало было прислано Виктредису спустя несколько недель после того, как я отправила прошение, по поводу чего магистр по своему обыкновению разразился желчной речью.

Я отсчитывала каждый день своего наказания, и каждый этот день состоял из постоянного труда, от которого мои руки и ноги загрубели, точно душа наемного убийцы, а спина, казалось, сгорбилась навеки. Круг моих обязанностей расширялся день ото дня — поместный маг сваливал на меня и свои заботы, едва только ему приходило в голову, что это возможно. Я же с готовностью выполняла все его задания, опасаясь только того, что мне придется вернуться в Академию, воспоминания о которой омрачали мою душу.

Спустя полтора года после моего появления в доме поместного чародея я стояла у ворот, глупо смотрела на пустынную дорогу и чувствовала, как в мою душу вползает безысходная тоска.

Я проиграла, несмотря на все свои старания. Этот год был потрачен впустую. Все пропало. Я уже практически была подсудимой.

О, как же я ненавидела все это чародейское кодло…