ГЛАВА 26,

— …И уж чтобы мне — мне! — угрожал какой-то заросший бородой по брови мужлан!.. — разорялся господин Теннонт, уязвленный в самое средоточие своей родовитой души. — Я повидал многое в своей жизни и, смею надеяться, на основании этого могу считать себя человеком, не пасующим перед опасностью. Но когда в дом при свидетелях врывается какой-то дикарь и несет всяческую околесицу, невзирая на то, что ему сразу же было сообщено, что он имеет дело с человеком благородного происхождения!..

Я краем уха слушала этот монолог уязвленного самолюбия, но основное мое внимание было направлено на вилы, торчащие в стене гостиной, как память о недавно бушевавшем здесь бедствии. Зубья их вошли в древесину по меньшей мере на десять сантиметров, что прямо свидетельствовало: человек, метнувший их, находился в крайне дурном расположении духа, что не могло объясняться простым капризом или легким недомоганием. Нет, речь шла о субъекте, столкнувшемся с какой-то воистину неразрешимой проблемой, а раз в итоге вилы торчали в стене дома поместного чародея, то можно было предположить, что проблема эта как-то связана с сферой деятельности данного чародея, как бы ему (то есть мне) не было тошно от этой мысли.

— Вы не расслышали, кем представился этот человек? — довольно бесцеремонно перебила я бесконечный поток возмущений Теннонта.

Теннонт захлебнулся очередной гневной фразой и возопил:

— Да разве подобное отребье понимает хоть что-то в правилах хорошего тона? Нет, он просто ревел здесь, как раненый медведь, а затем швырнул это в стену и ушел, пообещав, что в следующий свой визит обязательно убьет поместного мага.

— Ну, это еще ни о чем не говорит, — несколько разочарованно пробормотала я. — Желание убить поместного мага не является особой приметой в наших краях. И это, кстати, именуется вилами.

— Я знаю, как именуются вилы! — Теннонт окончательно вышел из себя, что было весьма позорно как для чиновника, так и для мага. — Этот бородатый монстр сообщил, что отобрал их у какого-то крестьянина, чей сенокос, к несчастью, находился на его пути.

— На пути откуда? — уцепилась я за последнюю фразу.

— Из города, от бургомистра, как я понял из этого рева. — Теннонт понемногу успокаивался, а я, наоборот, начинала тревожиться все больше.

— Это был посланник от бургомистра? — озадачилась я. — Может, вы смогли разобрать еще что-нибудь?

Теннонт нехотя наморщил чело, всем своим видом демонстрируя, насколько неуместны мои расспросы и насколько далеко простирается его благородство, если я еще всерьез надеюсь получить какие-то ответы.

— Он упоминал мельницу, — наконец процедил он, словно делая мне великое одолжение. — Мол, на какой-то мельнице нет спасу от покойников.

Этого хватило, чтоб в моем мозгу из разрозненных частей этой истории — вил в стене, бургомистра, бородатого мужика и мельницы — сложилась разгадка. Заросший монстр, имеющий желание и возможность швыряться вилами в стены после визита к бургомистру, да еще и поминающий покойников у мельницы… Конечно же это был бедолага мельник! Пусть его роль в этой истории и была эпизодической, но не стоило умалять ее трагизма! Человек, который несколько месяцев кряду выуживал жертв вампира в своей запруде и к тому же был напоследок жестоко оскорблен отсутствием очередного покойника в момент, когда тот был необходим, как никогда… Приходилось признать: если уж он появился в доме поместного мага в подобном настроении, то, стало быть, у него были на то веские причины. К сожалению.

— Что?! — Теперь контроль над собой утратила я. — Мельник снова нашел мертвеца?!

— Да нет. — В голосе господина Теннонта появилась неуверенность, свойственная людям, которые сами не верят, что их уста произносят подобную чушь. — Он жаловался, что его уже не первую ночь одолевает какой-то призрак.

…Итак, еще полчаса расспросов прояснили ситуацию окончательно, хотя открывшиеся обстоятельства дела способны были свести с ума кого угодно. Господин Теннонт, к примеру, так и не смог смириться с тем, что жалобы мельника имели под собой основания, а вот мне пришлось в них поверить. Более того, похоже, именно я и была во всем виновата.

Стало быть, дело было так…

Бедняга мельник ужасно расстроился, когда не сумел продемонстрировать бургомистру очередного покойника, ведь он был совершенно уверен в успехе. Но делать было нечего, и, поразмыслив, он пришел к философскому выводу, что в такой ситуации нужно смотреть шире на сложившиеся обстоятельства. Это для благородных людей доказательство своей правоты важнее, нежели практическая польза, а для честных тружеников сгодится и тихая, спокойная жизнь без всяких покойников, пусть даже те и являются самым весомым аргументом в их пользу в каком-либо споре. Конечно, мельник, будучи человеком неглупым, не спешил верить в то, что багор можно наконец отнести в сарай, но рассчитывал передохнуть хотя бы до следующего полнолуния.

Каково же было его разочарование, когда следующей ночью, мучаясь привычной бессонницей, он выглянул из окна и увидел на берегу пруда в предрассветных сумерках некий белый силуэт. То был определенно не очередной мертвец — фигура в белом двигалась, издавала какие-то печальные зовущие звуки и простирала руки в сторону воды, отчего мельник немедленно проникся к ней еще большим отвращением, нежели к жертвам вампира, которые, по крайней мере, вели себя тихо.

Неизвестно, что в нем говорило в ту минуту сильнее — страх или же возмущение, но, понаблюдав еще несколько минут за передвижениями неизвестного явления, он с проклятиями принялся швырять в сторону призрака все, что попадалось под руку. Впрочем, какой-либо реакции от привидения он так и не дождался — быть может, потому, что от окна до берега расстояние было порядочное, так что даже богатырские силы мельника не позволяли поразить призрак цветочным горшком как следует. Затем, осенив беспокойный дух всяческими религиозными знамениями, мельник захлопнул ставни и пообещал себе рано или поздно сжечь дом поместного чародея, из-за которого заварилась вся эта каша. Он был уверен: это душа одной из жертв вампира вернулась на место, где было найдено тело ее обладателя. А так как мельник лучше всех помнил, сколько именно тел вытащил из воды за последние месяцы, ему было несложно предположить, что со временем его мельница будет кишеть призраками, как рынок — бродячими собаками. И если они все будут так заунывно всхлипывать всю ночь напролет, о спокойном сне придется забыть, равно как и о перспективе жениться на дочке богатого торговца зерном, на которую мельник положил глаз еще полгода назад.

Но какая девица согласится жить бок о бок с кучей беспрерывно нудящих духов? Даже необходимость сталкиваться с покойниками раз в месяц привела к тому, что свадьбу отложили на неопределенный срок, а уж привидения, появляющиеся каждую ночь… Нет, то, несомненно, был крах приземленных, но весьма страстных мечтаний мельника.

Всю следующую ночь он не спал, надеясь, что дух не явится. Это свидетельствовало бы о том, что призрак — явление временное или хотя бы периодическое, что могло бы несколько примирить мельника с этим соседством. Но нет — едва только ночное небо начало сереть, мельник вновь услышал горестные всхлипы, гулко разносящиеся над водой. Более того, немного погодя дух начал что-то петь, окончательно похоронив все мечты мельника о женитьбе, ведь на унылые рулады привидения с готовностью откликнулись все собаки Болотцев, так что спать в таких условиях не смог бы и звонарь, а люди этой профессии, как известно, чаще всего глухи точно пробка.

После третьей бессонной ночи в компании призрака мельник не выдержал и отправился к бургомистру. Поместного мага он ненавидел уже давно и считал того виновным во всех своих бедах еще со времен второго покойника. Именно жертвы вампира теперь служили мельнику временными вехами, что доказывало, как близко к сердцу он принимал происходящее.

Бургомистр, еще более измотанный, чем мельник, вторые сутки кряду проверял и сжигал бумаги, мирно копившиеся доселе в сундуках и шкафах ратуши. Княжеский чиновник, обосновавшийся под боком, был весомой причиной для того, чтобы сжечь и само здание ратуши от греха подальше, но так как господин Кендрик Теннонт заверял, что прибыл по важному делу, не имеющему отношения к проверке деятельности бургомистра, последний надеялся, что сможет обезопасить себя малой кровью — всего лишь подделав большую часть документации. Писцы, забыв о сне и еде, строчили новые и новые отчеты, датированные задним числом, но все равно в каждом из них паникующий бургомистр находил поводы для грядущего ареста, все полнее осознавая, какое же несоразмерное количество грешков числится за его душой. В общем, ему было не до привидений, терзавших мельника, ведь в мире существуют явления и пострашнее хнычущих призраков, которые могут лишить сна, но никак не головы. Ни за какие коврижки бургомистр не хотел лишний раз напоминать чиновнику о своей скромной персоне, а так как проживал чиновник в доме поместного мага, то и требования мельника наказать нерадивого чародея встретили категорический отказ.

Мельнику было невдомек, что положение бургомистра было куда более щекотливым, нежели у него самого, поэтому, как натура прямая и непосредственная, он разъярился. Бургомистр вызвал стражу, и мельника спустили с лестницы, наказав не появляться у дверей ратуши в ближайшую неделю.

Вот тут-то бедолагу и обуяла лютая злоба, которая недолго искала, на кого бы обрушиться. Сея на своем пути разрушения и хаос, мельник ринулся к дому чародея, попутно сокрушая заборы, телеги и скамейки. Пронесшись разрушительным ураганом по Болотцам, он нанес немалый ущерб огородам, пиная ногами кочаны капусты и продираясь через помидорные кусты. К несчастью одного из местных жителей, за огородами простирался сенокос, где оный житель мирно складывал сено в копну, не подозревая, что его вид может вызвать у кого-либо припадок бешенства. Но, увы, мельник уже не помнил себя от злости, поэтому крестьянин отправился в ближайшую канаву, а его вилы теперь торчали в стене гостиной чародея.

— И что же он сказал на прощанье? — с тоской спросила я у Теннонта.

— Сказал, что если и сегодня привидение придет скулить к мельнице, то плевать он хотел на бургомистра и законы, — с презрением ответствовал Теннонт. — Как я понял, этот мерзавец угрожал поджечь ваш дом.

— Он не угрожал, — мрачно заметила я. — Он обещал. Это большая разница.

— Возмутительно! — сказал Теннонт и удалился в спальню, не собираясь принимать во внимание, что мельник — человек серьезный и обязательный.

— Фррххеттсс евфф хрр! — поддержал мнение своего хозяина Виро, преданно косясь ему вслед.

— Что значит «не существует»?! — не согласилась с ним я. — Призраки еще как существуют!

Констан, сообразив, что есть повод в очередной раз блеснуть своими познаниями, принялся рассказывать Виро о случаях явления духов жителям Эсворда. Виро протестующе хрипел, но Констан, в отличие от меня, не улавливал сути этих булькающих и свистящих звуков, поэтому, как ни старался секретарь, ему все равно пришлось выслушать известную историю про то, как, не выдержав укоров призрака бродячего проповедника, у кладбища повесились сразу три могильщика лет семь назад.

Я же эту байку слышала много раз, поэтому тихонько прошмыгнула в кабинет Виктредиса, где чародейские книги на столе тихо покрывались слоем пушистой пыли. Мне надо было убедиться в правильности одного своего предположения.

Книг, посвященных призракам и духам, в библиотеке поместного чародея было куда меньше, чем «Вампирологий» и «Севооборотов». Я с трудом откопала четыре тонкие брошюрки и два более-менее приличных фолианта, в которых тема явления призраков была продуманно объединена с сонником.

Бегло пролистав их, я отметила, что авторы изданий тридцатилетней и более давности утверждают, что призраки существуют. Авторы посвежее с таким же пылом доказывали, что привидений нет, из чего я сделала вывод, что около тридцати лет назад какой-нибудь влиятельный маг получил очередную научную степень за монографию, темой которой являлось отрицание духов как таковых, и пока этот неизвестный маг здравствует, данное утверждение вряд ли кто-то возьмется оспаривать официально, пусть даже привидения начнут среди бела дня выть на городских площадях.

Чтобы удовлетворить мое любопытство, впрочем, хватило и того, что нашлось.

Итак, как я и предполагала, участь призрака ждала тех несчастных, что были насильственно умерщвлены с крайней жестокостью, или тех, кто был предан неосвященной земле без соблюдения религиозных норм, что, в общем-то, нередко сочеталось, ведь жестокому убийце вряд ли бы пришло в голову пригласить священника для погребения своей жертвы. Описывались также случаи, когда призраками после смерти становились скряги, которые не могли расстаться со своими сбережениями, нераскаявшиеся преступники и несчастные влюбленные — в общем, люди с маниакальными наклонностями.

Но я-то точно знала, кто является мельнику ночами. Недаром ведь эти визиты начались аккурат после того, как одного покойника, насильственно умерщвленного випероморфом, кое-кто затащил в ближайший неосвященный лесок и закопал там, даже не помолившись над его могилой.

Надо сказать, я хоть и была довольно черствым человеком, но вину за свои проступки я чувствовала куда чаще, нежели мне хотелось бы. Вот и сейчас от мысли, что мельник ничуть не ошибся, когда искал виноватого в своей беде, мне стало крайне неуютно, и на душе словно кошки острыми когтями заскребли. Разрушена мечта о семейном счастье одного человека, душа другого не может успокоиться, терзая себя и окружающих… Нет, я не могла делать вид, что совершенно ни при чем!

Признаваться в своем злодеянии, конечно, я не собиралась, но исправить последствия считала необходимым, если это не подразумевало еще больших неприятностей конечно же. Привидение вряд ли было столь же зловредно, как волкодлак, иначе не преминуло был напакостить мельнику как-нибудь посерьезнее, а стало быть, угроза, исходящая от него, лежала, скорее, в области моральных страданий, нежели физических. Мне же, как записной лгунье и воровке, вдобавок еще и каждую секунду помнящей, что жить осталось до Солнцестояния, сложно было представить, будто какой-то дух сможет меня удивить.

С этой мыслью я воинственно высморкалась, чувствуя, как крепнет моя решимость отказаться от спокойного сна и этой ночью.

— Констан! Собирайся, мы идем совершать еще одно благое деяние! — прокричала я из кабинета, распихивая книги обратно по полкам.

Констан и Виро чинно и неподвижно сидели на диване в гостиной, с совершенно одинаковым (и отнюдь не доброжелательным) выражением лица глядя на меня. Совсем не это я ожидала увидеть после того, как приказала ученику собираться! Понемногу я начала привыкать к тому, что мне теперь есть кем помыкать.

— Ты что, оглох? — напустилась я на своего ученика, все еще укутанного в одеяло, подобно гордому горцу. — Говорю тебе: благое деяние на носу, собирайся!

— Э-э-эхмм, а насколько оно благое? — подозрительно осведомился Констан, косясь на окно, за которым уже было совсем темно.

Я без труда поняла, что он имел в виду следующее: «Стоит ли ради подобной благости куда-то идти на ночь глядя и не попытаются ли нас снова повесить благодарные свидетели сего деяния?»

— Фххх чшшс? — ехидно дополнил Виро его вопрос, и не надо было даже расшифровывать его шипение, чтоб понять, как именно он относится к моим намерениям.

Ах вот, значит, как… Подвиги, стало быть, осточертели герою на втором дне геройствования, а соглядатаю уже не в радость шпионить, едва только на горизонте замаячила простуда. Быстро же вы сдались, господа. Ну, ничего, сейчас я покажу вам, что такое ответственность и порядочность, которые позволяют человеку доводить до конца не только те дела, что связаны со славой и пожиранием пирожков!.. Конечно, легко совершать подвиги только тогда, когда сам этого хочешь. Да ни один бой с драконом, в который рвется полоумный рыцарь, жаждущий славы и почета, не стоит ежедневного труда скромного работяги, который безвестно выполняет свой долг. Тут я почувствовала гордость, окончательно помутившую мой рассудок.

— Значит, я пойду одна! — с превосходством сообщила я и отправилась на кухню искать фонарь.

Спустя пару минут виноватое сопение дало мне знать, что Констан стоит за моей спиной и в любую секунду может меня обчихать с ног до головы.

— Слабоволен и недостойно ленив, — покаянно промолвил он, подозрительно шмыгая. — Достоин лишь презрения и позора, коими не покрыл свое имя до меня ни один ученик чародея… Единственно, чем могу искупить свою вину, так это готовностью служить приманкою для любого чудища, супротив которого вы будете, госпожа Глимминс, бороться по велению своей беспримерно храброй души, пусть даже и смогу пригодиться в таком разе всего лишь единожды…

Я, прослушав вполуха эту трогательную речь, сунула ему в руки фонарь и сообщила, что ему выпала честь идти первым и освещать дорогу. А когда ученик встревожился и сбавил ход, посчитав это моим согласием на его добровольную жертву во искупление греха малодушия, то пояснила, что просто не хочу стать жертвой его богатырского чиха.

Ведь и впрямь очень неприятно, когда твоей радушно предложенной самоотверженностью кто-то решает воспользоваться вопреки всем правилам хорошего тона.

Не успели мы толком собраться, как в кухню бочком просочился Виро, уже нацепивший на голову модный столичный тюрбан, который немного прикрывал его изрядно расквашенную физиономию, но вместе с тем выглядел совершенно нелепо и гарантировал пристальное внимание любого встречного. Уж не знаю, доложил ли он о нашем походе Теннонту, отправившемуся почивать, но спускать с меня глаз он явно не собирался.

Я критично осмотрела секретаря и со вздохом пошла за старой шляпой Виктредиса. В ней Виро стал издалека похож на выпускника семинарии или гробовщика среднего достатка, который изрядно повеселился накануне в кабаке, но это все равно было куда лучше, чем тюрбан. Столичная мода не переставала меня удивлять своей несообразностью, равно как и столичные жители. Вместе со шляпой я принесла и наскоро размешанную микстуру.

— Прополощите как следует горло, — сказала я Виро, вручая ему бутылочку. — Только не сплевывайте под яблони, а то в следующем году яблоки вряд ли уродятся. И не надо этих «фхххррр!». Я понимаю ваше сипение только потому, что в Академии два лектора с кафедры магической философии шепелявили, а один — заикался. Прочих же людей ваш способ общения вкупе с внешним видом будет тревожить, мягко выражаясь. А я не хочу, чтобы в городе сплетничали, будто поместный маг вырастил в колбе неполноценного гомункулуса…

— Хшшффсса!.. — возмутился Виро.

— …или даже воскресил несвежего покойника, — отрезала я, не желая препираться.

И мы отправились совершать новое доброе дело. Первым шел Констан, второй — я, а секретарь замыкал шествие. Впечатление несколько портило то, что путь наш вначале пролегал через огород мимо баньки и нужника, а не меж скалистых гор и пропастей со зловещими названиями, но разве это принижает суть доброго дела? Тьма сгущалась вокруг нас так же зловеще, как и в заброшенных руинах островерхих горных замков, теплое свечение фонаря трепетало от порывов ветра, создавая причудливую игру теней в ветвях деревьев. Где-то неподалеку уныло ухал филин, звенели цикады, а рощица, в которую мы вошли, тревожно шумела листвой, напоминая, что тьма — лучшее прибежище всякой нечисти, до поры до времени прячущейся от робкого огонька, который освещал нам тропинку.

— А куда мы идем? — спросил Констан, перед этим вдоволь начихавшись так, что даже филин смолк, признав свое поражение.

— В тот лесок, что рядом с мельницей.

— А что там в леске?

— В леске мы будем избавлять мельника от привидения, которое не дает ему покоя.

— Привидения?! — неприятно поразился Констан, резко остановившись на месте. Видимо, его кроткий и наивный ум не успел связать воедино все события сегодняшнего вечера.

— Ну а как же, — добрым голосом произнесла я, хорошо помня о его вялой попытке бунта, за которую его следовало примерно наказать. — Бедный мельник не первый день страдает от столь жуткого зрелища, которое не каждый маг — а тем более ученик! — сможет выносить. Наш долг помочь ему, какие бы кошмары преисподней ни разверзлись перед нашими глазами, грозя выжечь их адским пламенем…

Ученик что-то булькнул, закашлялся и неуверенно тронулся с места. Я похвалила себя за красноречивость, но перегибать палку не стала.

Виро, на ходу полоскавший горло и злобно проклинающий микстуру (которая, признаюсь, была продуманно-ужасна на вкус), довольно отчетливо пробормотал, обращаясь то ли к кустам, то ли к высшим силам:

— Напрашивается вопрос: почему кошмары преисподней собираются разверзаться именно в этом непримечательном леске и кто сообщил вам об этом удивительном событии, госпожа Глимминс? Честно говоря, меня терзают весьма дурные подозрения… и предчувствия.

«Угораздило же… — грустно подумала я. — У него не только аппетит, но и интуиция развита будь здоров…»