Обычно после ночи, проведенной в магической лаборатории, я отсыпаюсь и воскресаю из мертвых в районе часа дня, но сегодня меня вернули в мир живых гораздо раньше. Точнее, в половине девятого, когда я только-только сомкнул усталые вежды, чтобы предаться прекрасным видениям.

Дверь спальни атаковали с силой девятибалльного шторма. Я открыл глаза, и фибры моей тонкой души тут же почувствовали неладное и принялись сигналить. Терпкий запах опасности засвербел в моих благородных ноздрях.

— Ваше сиятельство! Ваше сиятельство! Вставайте!

Это Гарния, моя домоправительница. Я зову эту грозную женщину домомучительницей, и, поверьте, не без причины. Голос ее, даже когда она в спокойном расположении духа, способен пересилить рев водопада.

— Ваше сиятельство!

«Сиятельство» в исполнении Гарнии всегда неповторимо. В это слово она умеет вложить столько презрения, отвращения и недовольства, сколько не под силу даже самой желчной вдове средних лет.

— Что вам нужно на этот раз? Мы все выяснили и разошлись как в море корабли!

Это был не сердитый тон, ставящий наглую прислугу на место, а слабый писк полузадушенной мыши.

Мы с Гарнией похожи на дуэлянтов, которым никак не удается укокошить друг друга, несмотря на все старания. Сотрясающие дом баталии утихают только в ночные часы, и то не всегда, и отравляют мою праведную в общем-то жизнь. Без преувеличения, домомучительница — мое проклятие.

— Вас ожидает собака, — донеслось до меня.

Я тряхнул головой. Точнее, пудовой гирей, угнездившейся у меня на плечах.

— Что вы сказали?

— Я говорю, вас ожидает Леопольд Лафет Третий!

— А… а я подумал было…

— И вообще, по-моему, хватит спать! Чего только не творится здесь, а он разлегся! — Гарния долбанула в дверь в последний раз и пошла прочь. Под ее могучими шагами скрипели ступеньки лестницы, словно она была рыцарем в полных латах.

Я перевел дух и дополз до окна, чтобы открыть его. В спальню ворвалась щедрая порция солнечного света, вызвав у меня испуганный вопль. А что оставалось делать? Когда-нибудь хронический недосып сведет меня в могилу — так и закончится жизненный путь Браула, произрастающего на генеалогическом древе фамилии Невергоров. Я паду с его ветви, точно перезрелый плод, и обращусь во прах.

Кто такой Леопольд Лафет Третий, спросите вы? Знаком ли он мне? Отвечу: конечно, знаком. Мне кажется, что в последний месяц я знаю только его, что заполнил он мою жизнь без остатка.

Приехав в Мигонию из графства Гвоп, чародей, которого я знаю с младых ногтей, валандается туда и сюда в поисках острых ощущений. Почему-то Леопольд вбил себе в голову, что в моей компании он найдет их в достаточном количестве, и начал таскать меня по клубам, вечеринкам и вообще всюду, где хотел побывать сам. Я отбивался от Леопольда как мог, и в конце концов он пропал. Уже четыре дня от него ни слуху ни духу, и мне начало казаться, что мой старый приятель сгинул навеки.

Не тут-то было. У Леопольда водилась привычка появляться в самый неожиданный момент, и он следовал ей неизменно.

Облачая свое длинное костлявое тело в домашние одежды, я решил, что сейчас возьму поганую метлу и выгоню лоботряса. Я вышвырну его с крыльца с пожеланием убраться восвояси и продолжить упражнения в геомантии. Тем более что у него неплохо получалось. Я слышал, что в графстве в последнее время произошла пара-тройка незначительных землетрясений.

Решительно, насколько мог, я выкатился из спальни.

Снаружи меня ждала Гарния. Казалось, только для того, чтобы уничтожить суровейшим взглядом.

— Что вы намерены делать, ваше сиятельство?

— Ничего. Выпровожу Леопольда и вернусь ко сну.

— Надеюсь, что рано или поздно бардак в этом доме закончится, — сказала домомучительница. — Для вашего же блага.

Я ответил довольно жалким взглядом собаки, которую выдрали за воровство сосисок. Добивался обратного, но когда тебя подавляют такой мощью, а ты не выспался, трудно строить из себя непоколебимого колосса.

— Я разберусь с этим, — ответил я, шаркая ногами.

— Надеюсь, — повторила Гарния. — А то этот дом превращается в проходной двор.

Я сделал еще одну попытку. Взгляд под номером два получился еще более жалким.

Она походит на стог сена, эта угловатая гренадерша, а когда закатывает рукава, приобретает сходство с мясником; по этой причине мои трепыхания, которые она выучила наизусть, ее только смешат.

— Очень постарайтесь, ваше сиятельство, — сказала домомучительница мне в спину. — Не то я доведу до сведения вашей матушки!

Оставалось только вздохнуть.

Гарния считает меня одним из паразитов, которые кормятся кровью невинных на роскошном здоровом теле нашего королевства. По ее мнению, я лоботряс, тунеядец и вообще в высшей степени ненадежная личность. Будь это во власти домомучительницы, она бы давно отправила меня на галеры — должен же я как-то (по ее мнению) оправдать свое существование. Гарнию не волнует при этом, что Браул Невергор денно и нощно в поте лица вкалывает на дело магии, что он волшебник от волшебников в невесть каком поколении и просто не предназначен для труда на галерах, а также на рудниках, каменоломнях и в тому подобных местах, где люди закаляются физическими упражнениями и утирают благородный пот с загорелых лбов.

Нет, домомучительнице этого не постичь. Свою задачу она понимает буквально: осложнять мне мое скромное существование. Графиня Эльфрида, моя родительница, знать не знает, что творится в моем доме. Я пытался открыть ей глаза на свое противостояние с Гарнией Пожирательницей Браулов, но безуспешно. Всякий раз волшебница отмахивается от меня, словно я маленький несмышленыш. Она полагает, мне нужен строгий надзор. В противном случае, как считается, со мной непременно произойдет несчастье. При этом матушке невдомек, что многие катастрофы, гремевшие в моем доме, могли бы не произойти, не будь рядом этой крокодилицы.

Проблема в том, что Эльфриду не переубедить. Во всяком случае, я не настолько возмужал, чтобы дать генеральное сражение за свою Полную Независимость.

Донеся свои мощи до гостиной, я заглянул в нее. На моем челе отпечаталось сердито-благородное выражение, какое приличествует хозяевам, изгоняющим из своих домов непрошеных гостей.

— А… — сказал я через мгновение.

Очень странно — Леопольда Лафета Третьего в гостиной не было. Вместо него там была собака. Самый обыкновенный с виду фокстерьер сидел в одном из кресел и смотрел на меня. Я заметил блестящий мокрый нос и кустистые брови, в которых промелькнуло нечто знакомое.

Пока я соображал, вернее, пытался соображать, Гарния подкралась сзади и напугала меня до полусмерти словами:

— Я же говорила!

Я приземлился на прежнее место, удивляясь, почему мое сердце не выскочило изо рта.

— Что… что вы говорили?

— Что вас ждет собака!

— А я думал, мне послышалось, или…

Домомучительница всегда считала, что при случае меня надо ставить на место. Даже сейчас она не удержалась.

— Занятия магией доведут вас до ручки. Вы ничего не соображаете.

— Еще бы, — ответил я. — Вы разбудили меня, наплели с три короба, а я же еще и виноват! Почему вы впустили сюда собаку и сказали мне про Леопольда?

Гарния уперла руки в бока, точно хулиган из подворотни.

— Я впустила собаку потому, что она сама об этом попросила.

— Попросила? Что изменилось в мире, пока я спал?

Фокстерьер притворялся добропорядочным псом, но в его глазах плясали бесовские искорки.

— Разбирайтесь сами, — сказала домомучительница надменным тоном, которым можно было бы замораживать мясо даже без специальной магии.

— Хорошо, — ответил я.

Сверкнув очами, она отправилась прочь. Что касается меня, то, честно говоря, я не представлял себе, что делать. Голова не работала. Так бывало, если я накануне слишком засиживался в каком-нибудь клубе, где собирались чародеи.

— Ушла, — сказал фокстерьер. — Я боюсь этой женщины и очень удивлен, что она впустила меня. Думал, мне предстоит обивать твой порог и ждать другого подходящего случая.

Хотя наш мир наполнен волшебством до самых краев (иногда оно даже переливается), хотя я сам чародей, для которого плести чары — обычное дело, меня обуял ужас. Гостиная закружилась перед моими глазами, ноги стали ватными, а дыхание не просто перехватило — его сперло, как принято говорить в таких случаях. Попытавшись нащупать дверной косяк, я покачнулся и, окончательно убедившись, что обморока не избежать, отдался на волю Провидения. Оно не подкачало. Звук моего падения наверняка был слышен даже на улице.