Сначала мне не верилось, что возле потрясенного архивариуса лежала действительно моя сумка. Не могло быть такого, чтобы копатели бросили без внимания столь важную вещь, полную необыкновенных сокровищ. Но сумка эта все же один в один выглядела как моя. Тогда я подумал, что братья-негодяи попросту выгребли из нее все ценное, а взамен наложили камней или, хуже того, нагадили туда, чтобы доставить неприятность любопытному прохожему. Я осторожно поднял ее. Весила она приблизительно столько, сколько и должна была весить волшебная сумка Блатомира: килограмма полтора-два. Поставив ее на широкий камень, я осмотрел замок – он не был взломан (вообще, взломать его было практически не возможно, поскольку я позаботился о хорошей магической защите). Вздохнув, словно перед прыжком в омут, к которому нас порой принуждает судьба, я открыл верхнее отделение. В нем лежали именно мои вещи и в том порядке, в каком я их оставил – я видел это совершенно ясно в голубом свете Леды.

– С меня выпивка, ребята! И закуска! – пообещал я и расхохотался самым счастливым смехом. – Но как же эти балбесы не забрали сумку?! Как же?! – недоумевал я.

– Думаю, очень просто, господин волшебник. Я выронил ее от страха, когда все началось, – принялся объяснять Дереванш. – Когда Элсирика вырвалась из лап копателей, и вы начали пускать молнии, я просто уронил ее. Вот и лежала она здесь между камней. Люди братства ее не заметили или просто забыли о ней. И понятно – их интересовал только Клочок Мертаруса. Они, конечно, с ума сошли от счастья, когда получили то, что искали тысячу лет. И потом уже смеркалось: не всякий заметит, что валяется среди больших камней. Господин Блатомир, – кенесиец поднял ко мне серые просящие глазки. – Давайте уйдем отсюда, – он оглянулся на кладбище, которое все еще находилось рядом.

– Идемте. Может, удастся отыскать по пути укромный уголок, перекусить и отдохнуть до утра, – сказал я, вручая архивариусу сумку и направляясь к дороге на Фолен.

– Нам нужно крепко подумать, что теперь делать. Ведь пергамент Мертаруса у братства Селлы, у них и второй Клочок! – напомнил Дереванш. – А с этими свитками копатели без труда раскроют тайну Пелесоны.

– Ошибаетесь, мой друг. На подлинном Клочке Мертаруса теперь очень трудно что-нибудь прочесть, – заметил я, вышагивая к далекой куще, черневшей по склону холма. – А вы еще обижались, когда я поливал пергамент элем и ляпал на него обеденной жижицей. Как видите, маг Блатомир знает, что делает, ибо ведут его не мелочные соображения, а мысли вселенского масштаба!

– Как это «пергамент элем поливал»? – изумилась Элсирика.

Вкратце я рассказал писательнице о нашем первоначальном замысле с ложным Клочком, и что из этого замысла получилось. Наверное, если бы не благополучный (почти благополучный) исход эпопеи с пергаментами, то Рябинина подняла бы визг или бросилась на меня с кулаками, мстя за необратимо испорченную святыню Кенесии. Но сейчас, ввиду того, что обрывок Мертаруса не принадлежал нам, она была вынуждена молчать и делать довольное личико. Однако признать по справедливости: «Ах, маг Блатомир, как вы все умно и чудно сделали!» – она почему-то не решалась.

– И все-таки, дела наши складываются не слишком удачно, – заметил Дереванш. – В братстве Селлы есть весьма грамотные и опытные в подобных вопросах люди. Не первый раз они работают с древними свитками, содержащими тайну. Боюсь, даже с испорченного Клочка они извлекут огромную пользу. К тому же, я слышал, у них имеются какие-то другие ориентиры, которые способны приблизить к разгадке тайны Пелесоны. Это же подтвердили люди графа Ланпока, захватившие кого-то из братства.

– И еще одно обстоятельство, – я замедлил шаг, оглядывая посеребренную большой луной дорогу. – Как вы говорили, Дереванш, истинный пергамент Мертаруса обладал магической силой. Будто тот, кто обладает настоящим Клочком, способен раскрыть тайну Пелесоны?

– Да, есть такое поверье, – согласился архивариус. – Тот, у кого истинный пергамент, якобы и найдет Сапожок или что-то еще важное из наследства нашей пресвятой Пелесоны. Только… – он замолчал, чуть помрачнев и опустив голову. – Я совершил святотатство. Не знаю, что на меня нашло… Я был в тот момент очень напуган. От страха у меня ум совсем замутился.

– Ну, ну выкладывайте, что вы там такое совершили, – поторопил я кенесийца, перекладывая посох на другое плечо.

– Когда Мастер копателей потребовал отдать оба документа, я оторвал кусочек от истинного пергамента и…

– Что «и»?! Не томите, Дереванш!

– И… съел его, – испуганно признался архивариус.

Я согнулся пополам от хохота. И даже Элсирика, с почтением относившаяся к святейшим реликвиям Гильды, прыснула смехом и тут же прикрыла рот ладошкой.

– О, Гред Праведный, чего вы смеетесь! – с ноткой обиды возмутился кенесиец. – Я думал, что, оставив в себе часть священного свитка, я оставлю в себе его волшебную силу. Разве не так, господин маг? Разве я теперь не являюсь носителем важного свойства Клочка Мертаруса? Ведь может, именно я выведу вас к Сапожку Пелесоны.

– Очень может быть, мой мудрый друг, – согласился я, не прекращая смеяться. – Вас, как носителя важного свойства Клочка, теперь следует беречь. Вот я опасаюсь, не случиться ли у вас священного запора и не придется ли делать вам волшебную клизму.

Перейдя через мост, мы пошли по берегу тихой речушки. Нашли удобное место, закрытое с трех сторон деревьями и развели костер. Беспокойное по ночам кладбище осталось лигах в восьми-девяти. Недалеко, на крутом берегу темнели высокие башни замка Иврог. А над нами раскинулось звездное небо, с которого словно два прикрытых глаза смотрели Виола и Леда.

В сумке у меня, конечно, имелось кое-что из провизии. Я вскрыл банку тушенки и подгреб под нее тлеющие угли. Достал так же шпроты и кружок «Одесской» колбасы. Вот только хлеб оказался черствым, но вполне годным для скромного ночного пиршества. Пока тушеная говядина пыхтела, распространяя аппетитный запах, я налил немного водки в пластиковые стаканчики.

– Давайте, други мои, за счастливое освобождение, – провозгласил я, вручая стаканчики Элсирике и Дереваншу.

Кенесиец, видимо, с русской традицией незнакомый и далекий от сакрального смысла тостов, переспросил:

– А?

– Пейте, Дереванш, пейте водочку. Этим жестом вы как бы благодарите богов, что остались живы, – пояснил я.

– И зачем пить? – усомнился архивариус. – Может лучше помолиться?

– Нет, пить, оно как бы надежнее, – не согласился я. – Тем более это водочка – напиток такой особо божественный.

Кенесийская писательница справилась со своей порцией с легкостью, словно это дело ей было весьма привычно: опрокинула жидкость в рот, глотнула и занюхала хлебушком. А потом схватила кусок колбасы. Архивариус же, после принятия напитка внутрь приобрел бледный вид и лишь потом, порозовел и спросил:

– А вы уверены, что питье это божественное?

– Угу. Стопроцентно, – сказал я, наливая еще по пятьдесят грамм.

– Дело в том, что я похожее как-то пробовал. Мильдийцы угощали, – сообщил он и с удовольствием сунул себе в рот жирную шпротину.

– Скажите, друг, а какую часть Клочка Мертаруса вы отведали? – чувствуя святейшее томление в желудке, я потянулся за сигаретой.

– Самую верхнюю. Точно не скажу, но, скорее всего, я съел текст до слова «Алра…». Очень плохо, что это слово осталось на свитке. Впрочем, – он задумался и снова потянулся к банке со шпротами. – Что Мертарус указывает на берег Алраки, копателям будет итак ясно из остального текста. Если они смогут прочитать хотя бы его часть.

– Господин Дереванш, а вы помните все, написанное на Клочке? – полюбопытствовала Элсирика, придвигаясь ближе к костру.

– Конечно! – кенесиец удивленно вытаращил глаза. – Слово в слово. Помню даже каждую помарку и ворсинку на пергаменте.

– Так вы можете восстановить текст Мертаруса?

– Госпожа Элсирика, – у него был такой вид, словно у него спросили, верит ли он в божественность Юнии. – Я могу написать в точности все, что было на Клочке.

– Ну и слава тебе, еб-питимия, – отозвался я, протягивая стакан кенесийцу. – Утром это сделаете. Сейчас не надо. А то мне точно приснится труп Мертаруса в сапожках Пелесоны вместо белых тапочек. Голова уже от этого болит.

Я выпил и принялся за тушенку, ковыряя ее ложечкой и поглядывая на звезды.

После третьей порции беседа наша стихла. Дереванш скоро прилег справа от моей сумки и, разморенный божественным напитком, захрапел. Рябинина, покуривала сигарету, сосредоточено глядя на огонь. Красные блики костра играли на ее лице, придавая ему какую-то пламенную прелесть. Легкий ветерок шевелил ее длинные рыжие волосы. Может быть, она думала о судьбе своей Красной Юбочки, может о Сапожке Пелесоны, и я как-то залюбовался ей. Потом взял ее за руку и сказал:

– Ну, госпожа Элсирика, сыграем в подкидного на раздевание?

Она глянула на меня, как дикая кошка.

– Или сразу будем считать, что ты проиграла? – я встал и подхватил ее на руки.

– Сволочь, Булатов, немедленно пусти, – прошипела она, но я решительно направился к берегу реки.

Анькины зубы впились мне в плечо, на что я, сжимая ее крепко, ответил:

– Честное слово, это лучше чем быть укушенным виконтом Маргом.

Я опустил ее в густую траву. Пальцы мои нащупали пряжку пояска, легко справились с ней и принялись за пуговицы. Теперь летнее платьице лишь символически прикрывало славную писательницу.

– Я буду кричать! – предупредила Рябинина, всячески стараясь вывернуться.

– Только негромко, – попросил я, задирая край юбки. – А то Дереванша перепугаешь.

Мои поцелуи постепенно расслабили ее напряженное тело. Рука скользнула между бедер и очень медленно оттянула край трусиков. Пальцы сами поползли по мягким волоскам. Почему-то именно это вызвало новый яростный протест госпожи Рябининой. А потом получилось так, что трусики порвались и улетели за соседний куст. Я навалился сверху, прикрывая ее прекрасную наготу от взгляда двух лун. Элсирика вскрикнула, но как-то слабо, сдавлено и задрожала от порыва моей страсти. Дальше непонимание между нами будто исчезло: она обняла меня, прижалась всем телом и лишь изредка повизгивала, когда я был слишком напорист.

Далеко за полночь мы лежали в густой траве, целуясь, лаская друг друга, шепча какие-то бесчестные глупости. Еще трижды я убедился, что наша писательница пикантные темы своих романов знает и трепетно любит, стоит ее к этому лишь умело подвести.

Мы уснули ближе к утру. Проспали часа два или три и проснулись от трелей птиц, сновавших в листве.

Когда я вернулся к остывшему костру, Дереванш начал подавать признаки жизни: пожевал губами, недовольно дернул носом. Приоткрыл глаза и, увидев меня, резко встал.

– Как настроение, господин архивариус? – Учтиво поинтересовался я. – Вы сходите, умойтесь. У вас лицо заспанное и губы в шпротном масле, а нам сегодня предстоит вернуться в цивилизованный мир.

– Да, да, – он закивал и неуклюже побрел к заводи, блестевшей солнцем между камышей.

Я начал укладывать вещи в сумку, собирая стаканчики, салфетки, нож, фонарик и ложки.

– Булатов, – Элсирика присела рядом и строго посмотрела на меня серо-голубыми глазами. – О том, что было между нами ночью, забудь. Понял? – сказала она, прищурившись и сжав кулачок. – Я слишком расслабилась после кошмара в склепе. Но больше такого не повториться. Даже не мечтай.

– Слушаюсь, моя непорочная дева, – с готовностью ответил я. – А я-то думал, что сейчас ты начнешь меня принуждать на тебе жениться.

– Фи, нужен ты мне, – она пренебрежительно скривила губы. – Знаешь сколько у меня кавалеров? Мне руку и сердце предлагали два графа и три маркиза, не говоря уже о солидных мужчинах без титула. Только я сама по себе: живу, как хочу и делаю, что хочу.

– Рад за тебя всей душой, – в ответ я тоже скривил губы и вытащил из кармана пачку сигарет. – Видимо, ты этим графьям с маркизами своими книжонками крепко мозги вывернула. Мой совет: напиши еще порнотриллер про Колобка, может тогда по тебе и принц мильдийский сохнуть начнет.

– Дурак ты, Игореша. Своими книжками я зарабатываю столько, сколько тебе не снилось. И мне нравится писать книги. Видишь ли, если мне чего-то не хватает в жизни: романтики, сказки, любви или острых ощущений, то теперь я их могу просто выдумать.

Вернулся архивариус с умытым лицом, и Элсирика сразу напомнила:

– Господин Дереванш, а вы обещали написать текст Клочка. Почему бы не сейчас, пока утро и голова свежая?

– Обещание я-то помню, – кенесиец кивнул и поинтересовался: – Только где мы возьмем бумагу и чернила?

– Думаю, в сумке нашего великого мага Блата, – предположила Рябинина.

Я молча открыл среднее отделение сумки и вытащил два белоснежных листа, ручку и папку, чтобы Дереваншу было удобнее писать.

Устроившись под мшистым валуном, кенесиец долго разглядывал мелованный лист формата А-4, тихонько поглаживал его пальцами и что-то бормотал под нос. Я терпеливо ждал, когда он, наконец, налюбуется белым прямоугольником, возьмет у меня ручку и, наконец, приступит к делу.

– Удивительная бумага, – с затаенным восхищением проговорил архивариус. – В жизни не видел подобной! Белая, гладенькая!… Какая бумага! Господин Блатомир, у вас нет чего-нибудь похуже? Мы не можем расходовать на мои каракули такую славную бумагу.

– Есть рулончик туалетной, – съехидничал я.

– Пишите-пишите, господин Дереванш. У Блатомира такого добра завались, – успокоила его Элсирика.

– А мне бы еще и чернила, – попросил архивариус, взяв у меня шариковую ручку.

– Не нужны вам чернила – это волшебная самопишущая ручка, – кенесиец уже начал злить меня. Я, в подтверждение сказанного, выхватил у него ручку, нарисовал на первом листе несколько небрежных загогулин, затем смял лист и бросил в кострище.

Дереванш несколько секунд смотрел на меня с изумлением смешанным с ужасом. И когда я грозно навис над ним, он быстренько склонился над листком и принялся за работу. Писал он медленно, выводя каждую букву и даже точки ставя так, словно пытался изобразить микроскопических «Джоконд».

– Вот, господин Блатомир, я написал текст так, как понял его, вставив все недостающие буквы. Пожалуйста, – он протянул мне папку с листком и ручку.

Положив творение архивариуса на валун, мы с Элсирикой погрузились в изучение написанного.

Текст выглядел так:

– И что из этого можно понять? – я задумался, почесывая за ухом, снова и снова пробегая взглядом по обрывочным строчкам. – Дереванш, вы уверены, что правильно поставили недостающие буквы.

– Почти уверен. Ошибка, конечно, может случится, но нам надо же от чего-то отталкиваться. Пусть пока будет хотя бы такой текст.

– Из всего этого очевидно одно: что наследие Святейшей находится где-то на берегу Алраки, – заключил я.

– Алраки – большая речка, начинающаяся в Средних горах и впадающая аж в Мильдийское море, – сообщила Элсирика и без того известный географический факт.

– Да, если рыскать по всей длине Алраки в поисках Сапожка, то мы явно не успеем за копателями, и вообще за это время наверняка произойдут какие-нибудь геологические катаклизмы вплоть до исчезновения самой Алраки, – высказался я. – А вот глядите, здесь сказано: «водах Алраки мыла ноги наш» – «мыла», надо понимать ОНА мыла – особа женского пола. А коли так, то, скорее всего, речь о Пелесоне – кроме нее вроде в этом действе другие дамочки не участвуют. Может Мертарус подразумевал, мол, наша Пелесона мыла ноги, ну и Сапожок там посеяла. Утонул ее Сапожок в речке.

– Не думаю, что это так, господин маг. Если бы Сапожок святейшей утонул, то неизвестно куда бы его унесло течением. Тогда бы Болваган не рассказывал Мертарусу о местонахождении реликвии Пелесоны, поскольку сам не знал бы, где ее искать, – сказал Дереванш, щупая то одну, то другую шишку на лбу. – В этом тексте есть одна подсказка, которая может весьма помочь. Прочтите внимательно четвертую строчку.

– «…где возвышался Вирг, и старое святил», – вдумчиво произнес я, взял листик с текстом и сел возле кострища. – Вероятно, место это будет каким-то боком связано с Виргом. И в чем подсказка, Дереванш? По берегу Алраки найдутся сотни таких мест: и храмы, и статуи, и священные источники, рощи, всякое, всякое связанное с именем бога.

– Возвышался Вирг… Вряд ли, господин маг, источник, роща многое ли ваше «всякое» может возвышаться, – заметила Рябинина, присаживаясь рядом. – И вряд ли речь о храме – тогда бы сказано было: «возвышался храм Вирга». Скорее всего, Мертарус имел в виду какую-то значительную статую или что-то подобное.

– И я так думаю, – согласился архивариус. – Это заметно сужает круг нашего поиска.

– «возвышался Вирг, и старое святил»… Что «святил»? – пожевывая травинку, задумался я. – Может «старое святилище»? Статуя Вирга и рядом старое святилище?

– Очень может быть, – признал кенесиец. На его лице появилась одобрительная улыбка. – И если хорошенько поискать, то по берегам Алраки найдется не так много мест, где возле старого святилища возвышается Вирг, и которые как-то связаны с житием святейшей Пелесоны.

– Тогда мы можем добиться успеха, – я оживился, полез в сумку и, засунув руку поглубже, дотянулся до бутылок с «Пепси-колой». Выудив одну, отвинтил крышку.

Дереванш, уже знакомый с чудесным напитком облизнулся и скромно спросил:

– Мне дадите вашего компота?

Я разлил шипящую жидкость по трем стаканчикам и вернулся к тексту. Последние строки навевали какую-то очень мутную ассоциацию, но всякий раз, когда я пытался за нее уцепиться, она предательски ускользала. Потом мое внимание захватила седьмая строка. Я зачитал ее вслух:

– «приносил горький дым…орги» – и спросил кенесийца: – А почему здесь пропущены буквы? Вы же сказали, что вставили везде недостающие. Что это за «орги»?

– Этого я так и не смог разгадать. Слишком много слов с похожим завершением.

– Приносил горький дым какого-то «орги», – потягивая пепси, повторила Рябинина. – Видно, что-то горело недалеко от того места.

– Видимо… Какая ты догадливая, – усмехнулся я. – Уж, конечно, не свиную грудинку там коптили. А что горело? Когда это было? – обратился я к Дереваншу.

– Между пять тысяч девятьсот сороковым и пять тысяч девятьсот сорок вторым годами по Илийскому летоисчислению, – с удивительной быстротой сообщил кенесиец. – Именно в это время Мертарус встречался с Болваганом.

– Чертов Дереванш! – я вскочил, разливая напиток на рубашку. – А вы знаете, что в пять тысяч девятьсот сорок втором горела Илорга?! Герцог Бандершуй ее поджог после полуторалетней осады!

– О, Гред Чудотворец! – архивариус тоже вскочил на ноги и тоже расплескал пепси. – Господин Блатомир, вы поражаете глубиною ума! Как я мог забыть о тех годах – годах Серебряной войны?!

– Приносил горький дым Илорги… – произнесла Элсирика. – Что ж, Булатов, оказывается, ты кое-чего стоишь. Мой респект, – она изогнулась в изящном реверансе. – Получается, что Сапожек или какое-то указание на место, где он находится, нам следует искать в Илийском королевстве. Рядом с Илоргой на берегу реки, там, где есть старый храм и нечто связанное с Виргом.

– Мои боги, я не думал, что мы так быстро разгадаем тысячелетнюю загадку! Не верил, что мы ее вообще разгадаем! – Дереванш стоял, подняв глаза к небу и шевеля губами. Похоже, он страстно молился.

– Тогда нам остается выйти на дорогу, остановить проезжий экипаж и уговорить возницу отвезти нас к границам Илии, – я поднял посох и обтер его от налипшей земли. – Отсюда до границы лиг сто с лишним будет?

– Около ста тридцати – полтора-два дня пути, если повозкой, – сказал кенесиец.

– Верхом можно за день, – Элсирика приободрилась, быстренько разлила остаток «Пепси-колы» и протянула мне один из наполненных стаканчиков. – К сожалению, здесь нам никто не уступит своих лошадей. И вряд ли какой кучер согласиться ни с того ни с сего ехать в Илию. И… денег у нас вроде нет.

– Увы, – я похлопал себя по ремню, там, где когда-то висел кожаный мешочек с моими кровными гаврами и монетами, выданными нам из казны Люпика. – Дереванш, вас тоже обобрали негодяи-копатели?

– Свой расчет я благоразумно разделил на две части. Одну они забрали, а эти вот монетки не нашли, – сунув руку в потайной карман сюртука, кенесиец похоже собирался извлечь горстку серебряных монет. Вдруг лицо его вытянулось, и челюсть медленно оттянулась вниз. – О, горе!… – пробормотал он, старательно роясь в кармане, потом сунув в руку в другой карман, а потом энергично ощупывая сюртук и верх штанов. – Они были завернуты в платочке. В синем шелковом платочке. Точно тридцать два гавра и двадцать дармиков!

– В общем, денег у нас нет, – подытожил я. – Все равно, идемте. Расплатимся бутылкой водки. Мало покажется, еще что-нибудь в придачу дам, – я поднял и потряс сумку, как бы давая понять, что на этой земле я не с пустыми руками.

– А это вы оставите здесь?! – кенесиец подхватил с земли пустую бутылку из-под пепси и подбежал ко мне.

– Пластиковые не принимают, – безразлично ответил я.

– А стеклянные ты в свое время сдавал? – Элсирика прыснула смехом.

Я не ответил. Вручил Дереваншу сумку – таскать багаж по нашему договору была его работа – и зашагал к мосту, горбившемуся коромыслом над речкой.