Эх, Древняя Греция! Дикие нравы, горячий народ. Тогда страсть управляла человеком и его поступками, а не разум.

К сожалению.

Какие поэтические были времена! Времена великих подвигов, невероятных приключений и могучих героев.

М-да…

В сущности, Одиссей отсутствовал на своей родине каких-то два месяца, но не подумайте, что для Древней Греции это столь малый срок. Нет Это ого-го сколько времени, за два месяца многое могло измениться.

Скажем, Пенелопа, жена Одиссея, вдруг ни с того ни с сего решила выйти замуж. Ну сами посудите, молодая красивая женщина сидит два месяца одна взаперти, барашков на скатертях вышивает, а вокруг здоровые загорелые мужики бегают, полуголые кстати. Герои, значит.

Да эти два несчастных месяца все равно что сейчас десять лет. Умели тогда жить, что ни говори, быстро, но зато эффектно, так эффектно, что до сих пор от древнего эха у потомков уши вянут.

Как уже было сказано выше, страсти управляли древним человеком, а не древний человек страстями. Развод, правда, в те времена предусмотрен не был. Цивилизация до такого высокого уровня еще не дошла, но, к счастью, существовали более радикальные методы борьбы с надоевшим благоверным или благоверной.

Ну, к примеру, отравленный кинжал, ванна с крокодилами или внезапно ставшая неуправляемой колесница — как кому нравится.

Еще можно было объявить свою половину пропавшей без вести, скажем, на войне, на рыбалке, на охоте или на зарядке (нужное подчеркнуть).

Стоит лишь молодой богатой вдовушке произнести заветное слово “пропал”, как тут как тут набегают всевозможные женихи, словно кобели самых разных мастей: богатые и бедные, горбатые и стройные, красивые и не очень, старые и юные, наглые и застенчивые. Короче, бери да выбирай, чего душа пожелает.

Итак, к концу второго месяца отсутствия Одиссея Пенелопа, исколов все свои прекрасные пальчики иголкой и понавышивав розовых барашков где только можно было и где нельзя, произнесла на городском собрании заветное слово “пропал”.

Тут же один приезжий грек заявил, что-де он видел Одиссея живым и здоровым с тремя девками в каком-то портовом питейном заведении, но на него (очевидца) яростно зашикали кандидаты в женихи, после чего он (очевидец) быстро притих, стушевался и, собрав манатки, благоразумно дал деру из города.

А Пенелопа сразу же раскраснелась, похорошела, улыбнулась и сообщила присутствующим, что всех желающих принять участие в женитьбе на ней она ждет у себя во дворце.

Женихи от сего предложения, естественно, выпали в осадок. Один лишь Телемах, сорокалетний сын Одиссея, посмотрел на свою мать с некоторой укоризной, мол, ох, смотри, вернется папаша, выпорет тебя, как геродотову козу.

Но Пенелопе было на все наплевать. Ей нравился эффект, произведенный ее сенсационным заявлением, и многочисленное мужское внимание, чего она была лишена последние два месяца.

И повалили толпой во дворец Одиссея многочисленные женихи, словно лосось на нерест. Но, к слову сказать, не все попали внутрь, поскольку на дверях встал вместе с дюжими друзьями не обделенный физической силой сам Телемах, за шиворот отшвыривавший всех сирых и убогих, калек и прочих олигофренов, которые тоже не прочь были поучаствовать в смотре женихов, приплыв в Итаку со всех концов Греции. Многие из них рассчитывали если не на брак, то хотя бы на хорошую милостыню.

Особенно Телемаху запомнились хромой египтянин с здоровой прожорливой собакой, у которой на шее висела табличка: “Люди добрые, помогите Тутанхамончику на лечение”, и еще двое в дрезину пьяных жлобов, которые утверждали, будто они собирают деньги на восстановление храма Зевса Спасителя где-то во владениях амазонок. Им Телемах с друзьями особенно вмазал, уж больно рожи у попрошаек были лукавые.

Набралось в итоге во дворце царя Итаки, непонятно где шлявшегося последние два месяца, около пятидесяти женихов. Все остальные были бескомпромиссно отсеяны грозным Телемахом. Двоих даже пришлось повесить на дверях у входа во дворец как наглядный пример, чтобы другим неповадно было.

Но и среди тех пяти десятков, которым повезло попасть во дворец, было очень много всяких жлобов, жаждавших пожрать да повеселиться на халяву.

Ну а где их нет? В наше время этих мерзавцев пруд пруди, а в Древней Греции их и подавно было видимо-невидимо. Позже римляне этих товарищей очень емко обозвали метким словом “ПАРАЗИТОС”, но до этого исторического момента было еще очень далеко.

Женихи без малейшего зазрения совести пили и ели за счет Пенелопы, испражнялись и блевали где только можно, спали со служанками Одиссея, опустошая при этом его великолепные винные погреба.

Телемах на это дело до поры до времени смотрел сквозь пальцы. Ну мало ли, пусть мужики погуляют, поразвлекаются: и матери весело, и служанкам радость. Но через неделю все это безобразие стало его несколько утомлять.

Телемах подумал-подумал и втихаря уменьшил поголовье женихов больше чем наполовину, оставив гулять всего пятнадцать человек Остальных же под зад ногой выкинул из дворца, нанеся многим тяжкие телесные увечья. (Их трупы впоследствии были выловлены рыбаками у берегов Спарты. — Авт.)

Оставшиеся пятнадцать человек были все людьми богатыми и знатными, да и внешней привлекательностью Зевс их не обделил. Пятерым, правда, было за семьдесят, но это даже хорошо, значит, быстрее дедки в царство мрачного Аида сойдут, а их денежки молодой супруге останутся, хе-хе…

Им Телемах особенно часто подливал вина в кубки и подсовывал по ночам самых развратных и ненасытных служанок, в результате чего дедушки слабели на глазах и четверо из них уже были вроде как при смерти. Оставалось лишь уговорить Пенелопу выбрать одного из этих дедуганов. Глядишь, после венчания, во время праздничного пира копыта новоявленный муженек-то и отбросит, не дотянув даже до брачного ложа.

Шутки в общем-то шутками, но в определенный момент Телемах вдруг понял, что его мать действительно собралась замуж за другого мужчину, причем на полном серьезе. Это сына Одиссея сильно огорчило.

Особенно Пенелопа симпатизировала трем претендентам: Антиною, Эвримаху и Леокриту. Все мужики были статные, красивые, бородатые. На ночь в гостевые покои брали сразу по три служанки, сломав после своих ночных утех восемь кроватей каждый. Да и по богатству своему любой из них не уступал царю Итаки.

Телемах не на шутку разволновался.

Это что же получается? Мать его, значит, замуж выскочит, детей от одного из этих кобелей нарожает — и прощай, царский трон. Ведь Итака в этом случае будет принадлежать не ему, а мужу Пенелопы.

Кошмар!

Сначала Телемах решил всех оставшихся женихов элементарно убить кузнечным молотом. Но друзья отговорили горячего сына Одиссея от столь радикальных мер. Мол, мать тебя проклянет, и царского трона в этом случае тебе все равно не видать.

— Что же мне, сатир вас всех побери, делать? — жалобно спросил Телемах, опуская на пол тяжелый молот — орудие несостоявшегося убийства.

— Нужно срочно отыскать Одиссея, — ответил Паламед, один из лучших друзей Телемаха. Будущий царь Итаки наморщил лоб:

— Легко сказать — отыскать Одиссея. Троянская война три дня назад закончилась, все герои как муравьи по Греции разбежались, иди теперь ищи их по всей Аттике, бордели перетрясай.

— У тебя есть предложение получше? — спросили друзья.

— Да, — ответил Телемах, любовно поглаживая деревянную рукоять кузнечного молота. — Разнести к сатировой матери их пустые головы.

— Что в лоб, что по лбу, — сказал Паламед, сокрушенно качая головой.

— А что, можно и по лбу, — согласился с ним Телемах. — Как хрястну молотком!

— Да я не это имел в виду, — поморщился Паламед. — Мы уже это обсуждали и пришли к выводу, что, если ты их убьешь, мать тебе этого никогда не простит.

— И что же мне делать?

Друзья Телемаха грустно вздохнули:

— Искать Одиссея.

— Какой-то замкнутый круг получается, — простонал сын царя Итаки, взявшись за голову.

— А что? — воскликнул Паламед. — Снарядим корабль, загрузим в трюм провиант — и в путь.

— Ну и куда же мы поплывем? — безразлично поинтересовался Телемах.

— Да к тому же Нестору в Пилос.

— А кто такой этот Нестор?

— Да старец один, друг Одиссея. Из ума выжил еще до рождения Геракла, но помочь отыскать твоего папашу, думаем, сможет.

— Что ж, — Телемах с сожалением посмотрел на молот, — поплывем в Пилос. Только мне отчего-то кажется, что все это впустую. Видать, крупно загулял мой папаня, а он по этому делу мастер. Эроту с Зевсом десять очков форы даст.

В общем, отправился Телемах с друзьями в Пилос, строго-настрого приказав своей матери замуж до его возвращения не выходить, а женихам пригрозил женилки (бороды. — Авт.) поотрывать, что было намного надежнее строгой беседы с ветреной Пенелопой.

Естественно, старца Нестора в Пилосе Телемах не нашел, да оно и понятно, ведь Нестор вместе с Менелаем, Диомедом, Филоктетом и Ахиллом навечно застряли на острове Лесбос.

Об этом курьезе Телемаху сообщил, пошло хихикая, сын Нестора Писистрат, приглашая гостей отдохнуть с дороги и поучаствовать в пиру, который он закатывал в честь окончания Троянской войны

Телемах от участия в празднике деликатно отказался, мотивируя свой отказ тем, что если он не отыщет в ближайшее время Одиссея, то лишится в Итаке трона.

Писистрат с пониманием отнесся к проблеме сына Одиссея и, загрузив его корабль вином отборных сортов, пожелал попутного ветра.

Подняв парус, Телемах с друзьями взяли курс на остров Лесбос.

— Смотрите мне, мужики, — пригрозил друзьям наследник Итаки, — не подведите меня. Мы сейчас отправляемся в колоссальный бордель Греции, сравнимый по своим масштабам разве что с Олимпом.

И верные товарищи Телемаха с пониманием закивали. Конечно, это было тяжелое испытание для их силы воли, но они надеялись выстоять в борьбе с похотью и развратом.

Надеялись.

Очень…

По своей живописности остров Лесбос превосходил все виденное греками дотоле. В эти места можно было влюбиться с первого взгляда.

Представьте себе тихое, глубокого синего оттенка море, желтый, девственно чистый песок и яркого насыщенного цвета буйную растительность, над которой кружатся, словно облака, стаи белых птиц.

— Острова блаженных, — прошептал Телемах, но тут же взял себя в руки, вспомнив, куда и, главное, зачем они приплыли.

Ожидая увидеть на берегу толпы голых бесстыжих красоток, греки были несколько разочарованы тем, что их никто не встречает.

— Живо сели на весла и подгребли к берегу, — приказал Телемах, вешая на пояс короткий меч.

Сын Одиссея был настроен более чем решительно и задерживаться на знаменитом острове надолго не собирался.

— Со мной на сушу сойдут десять человек, — командным тоном продолжил он. — Тот, кто ослушается любого моего приказа, лишится своего мужского достоинства. — И Телемах красноречиво взмахнул коротким мечом.

— Чего лишится? — робко переспросил Паламед.

— Бороды, — пояснил наследник Итаки, спрыгивая на песчаный берег знаменитого острова.

Десять добровольцев весьма резво последовали за своим предводителем. Остальные греки испуганно глядели им вслед.

— Спорим, что вернется только половина, — сказал один из них, и моряки, азартно выкрикивая, стали делать ставки…

Сначала все было вроде как в порядке.

От берега в глубь острова вели симпатичные, выложенные камнем дорожки, и греки, весело посвистывая, размашисто затопали по ним, любуясь живописным пейзажем.

Телемах понятия не имел, где искать старца Нестора, да и жив ли он вообще. В его возрасте подобные развлечения опаснее тигровой акулы в кустах, то есть в водорослях.

Настроение у Телемаха резко испортилось, когда они увидели у дороги здоровый камень, на котором по-гречески было выбито: “Оставь невинность всяк сюда входящий”.

— Да мы в общем-то… — громко заржали греки, но под грозным взглядом Телемаха быстро притихли. Дальше было хуже.

— О-о-о-о… —дружно вздохнули мореплаватели, увидев весьма искусно выполненную статую или скорее архитектурный комплекс, изображающий… (Дабы не смущать читателя, подробности опустим. — Авт.)

На постаменте порнографического изваяния имелась надпись: “Афина с Афродитой. Сто дней Содома”. Мужчины с удовольствием зацокали языками, а любознательный Паламед даже ухитрился влезть на изваяние сверху, чтобы рассмотреть анатомические подробности мраморных статуй.

Следующее попавшееся им на пути изваяние было еще неприличнее. Даже бывалые, повидавшие много на своем веку друзья Телемаха смущенно потупили взоры, проходя мимо архитектурного комплекса под названием “Гера, Зевс и семеро козлят”.

— Фух. — Телемах провел ладонью по взмокшему лбу. — Куда мы попали?

Пройдя через великолепную персиковую рощу, друзья вышли к белоснежному дворцу у озера с меланхолично плавающими лебедями.

В озеро впадал небольшой серебристый водопадик, нежно журча, словно играя на волшебной арфе Эола (эка завернул. — Авт.).

У самого дворца в высокой траве лежал не кто иной, как старец Нестор в женском платье, и нараспев громко читал странные стихи:

Прекрасные девы с глазами смерти,

Ловите меня, ловите дыханье.

Глазам, рукам моим не верьте,

Девы…

— Да, дела… —Телемах озадаченно пощипал пшеничную бородку.

Греки подошли ближе, но Нестор не обращал на них никакого внимания, устремив взгляд замутненных глаз прямо в чистое небо.

— Амброзии он, что ли, обожрался? — предположил Паламед.

Старец Нестор моргнул и басом продолжил:

Порождения мрака и храмовых изваяний, Мечты полупьяных детских терзаний, Девы…

— Нестор, — позвал Телемах, грозно нависая над старцем, — ты меня не узнаешь? Я Телемах, сын Одиссея, царя Итаки.

Нестор снова моргнул и, мило улыбнувшись, тихо добавил:

Река и покой в глазах за ресницами

Жрицы луны, говорящие с птицами Девы…

— Да что за девы такие? — возмутились греки. — Хоть одну бы здесь увидеть.

Наклонившись, Телемах приподнял старику блаженно прикрытые веки.

— Готов, — с сожалением констатировал он.

— Что, умер? — ужаснулся Паламед.

— Хуже, заснул.

Греки полушепотом посовещались.

— Телемах, — наконец сказали они, — давай пройдем во дворец.

Сын Одиссея задумался, “за” и “против” было много.

— Со мной пойдут только пятеро, — приняв решение, жестко приказал он. — Остальные будут сторожить сон старца Нестора.

— Но…

— Никаких но.

Обнажив меч, Телемах поднялся по мраморным ступенькам во дворец…

Дворец на самом деле дворцом в принципе не являлся. Это было что-то вроде гигантской ограды, потому что за его высокими белоснежными стенами оказался симпатичный зеленый дворик с цветущими не по сезону яблонями. Под одной из яблонь лежал царь Спарты Менелай. Абсолютно, аки младенец, голый, прикрыв срам фиговым листочком, он, беззвучно шевеля губами, читал некий папирус.

— Вот кто нам нужен еще больше, чем Нестор, — обрадовался Телемах и, спрятав меч в ножны, бросился к другу Одиссея.

Обернувшись на шум, Менелай внимательно осмотрел подошедшего к нему Телемаха и громко, с расстановкой прочел из папируса:

Одиночество танцует

На твоей ладони,

Посеребренной свинцовой луной,

Поет одну строчку.

А странный некто

Играет на арфе

У тебя за спиной.

Схватившись за рукоять меча, Телемах испуганно обернулся, но “странный некто” за его спиной не обнаружился.

— Лаура, — торжественно заявил Менелай, — я посвящаю эти стихи тебе.

— О великий Тартар! — в отчаянии воскликнул Телемах. — Я никогда не найду своего отца.

Внезапно налетевший непонятно откуда ветер шелохнул ветви яблони, под которой сидел царь Спарты. Раздался легкий шелест, и красный сочный плод с деревянным стуком отскочил от плешивой макушки Менелая.

Царь Спарты дернулся, словно от удара молнии.

— Сатир вас побери! — визгливо закричал он, недоуменно вытаращившись на греков. — Вы кто такие? О всемогущие боги, почему я голый? Вы извращенцы?

— Чего? — Телемах грозно насупился. — Хоть ты и царь, но я тоже не эфиоп какой-нибудь, а сын самого Одиссея. Так что, папаша, следи за своим языком.

— Кого? Одиссея? — радостно закричал Менелай, вскакивая с травы.

Фиговый листочек плавно взлетел в воздух. Греки быстро отвернулись.

— Ой-ей… — Менелай кое-как поймал листочек и осторожно повесил его на место. — О, как тебя зовут, сын благороднейшего из мужей?

— Телемах, — ответил наследник Итаки.

— Секундочку. — Менелай нахмурился. — Подожди, а сколько тебе лет?

— Через месяц исполняется тридцать девять, — спокойно ответил Телемах.

— Так, а матери сколько?

— Двадцать пять.

— А отцу?

— Где-то под тридцать.

— А… ну, тогда нормально, — с облегчением рассмеялся Менелай, — А то я уже испугался, думаю, совсем, старый дурак, алгебру забыл. С чем ко мне пожаловали, по какому делу? Я не помню, как сюда попал и зачем, но мне здесь нравится.

— Я прибыл на Лесбос, чтобы хоть что-нибудь узнать о своем отце, — ответил Телемах.

— Так это Лесбос? — снова рассмеялся царь Спарты. — А я смотрю, что-то пейзаж вроде знакомый, а ведь домой к жене собирался… м-да… Одиссея, говоришь, ищешь? Что ж, встретил я давеча морского бога Протея. Выпили немного, молодость вспомнили… гм… Открыл он мне будущее героев, возвращающихся с Троянской войны, и про отца твоего что-то говорил… сейчас, сейчас… что-то типа того, мол, вернется он очень злой и кое-кого отправит прямехонько в царство Аида.

— А когда Одиссей домой вернется, этот Протей тебе не сказал? — с нетерпением спросил Телемах.

— Да нет вроде, — пожал плечами Менелай. — Да мы пьяные были, не помню я.

— Понятно. — Сын Одиссея грустно кивнул, оставив царя Спарты наедине со своими мыслями.

— Эй, вы меня до материка не подбросите? — крикнул вслед грекам Менелай, но те его не услышали, быстро покинув пределы яблоневого садика.

— Ну как? — спросили друзья Телемаха, сторожившие сон старца Нестора.

— Да вроде Одиссей в Итаку вернется, — ответил им Телемах, — только непонятно когда.

И греки не спеша двинулись обратно к кораблю. Но далеко уйти они не успели. Вернее, им не дали далеко уйти.

— Мужчины! — внезапно раздался где-то сзади дикий душераздирающий вопль. — А-а-а-а, самцы!

Резко оглянувшись, мореплаватели побледнели. И, надо сказать, сделали они это весьма вовремя, потому что из кустов уже выскакивали какие-то голые толстые девки с копьями и сетками в руках.

Впереди всех бежала визгливая, хотя и весьма симпатичная особа, размахивавшая фаллосообразной дубиной.

— Секс или смерть? — завопила обнаженная особа, и греки, мельком взглянув на возможных партнерш, хором ответили “смерть”, естественно бросившись наутек.

Телемах бежал резвее всех, поскольку несколько раз побеждал на Олимпийских играх в беге по пересеченной местности от бешеного льва (к счастью для Телемаха, не немейского. — Авт.).

Берег со спасительным кораблем был уже близко, но двоим грекам все же не повезло… или повезло? Короче, их схватили, накинув на несчастных прочную сеть.

Телемаху с остальными товарищами удалось ретироваться на корабль, который сразу же отплыл от берега. Понуро опустив головы, греки почтили память оставшихся на острове друзей. Сладострастные вопли изголодавшихся девочек, заарканивших мужиков, постепенно стихали по мере удаления корабля от острова.

— Друзья, — торжественно произнес Телемах, — мой отец жив. Я теперь точно это знаю. Я в этом твердо уверен. Давайте хором попросим владыку моря Посейдона, чтобы он помог нам найти Одиссея.

— Посейдон, ау-у-у-у, — басом взревели греки, заглядывая за борт корабля.

— Да помогу я вам, помогу, — недовольно проворчал колебатель земли, ремонтировавший на дне свою подводную лодку. — Вот же дураки, ревут, словно стадо раненых тюленей, акул привлекают.

А греки на корабле вместе с Телемахом продолжали сотрясать море своими воплями. Через десять минут они, правда, успокоились, после того как Посейдон дал им знак: из моря вдруг выпрыгнула летучая рыба и больно укусила за нос Паламеда, который особо гнусаво звал повелителя морей.

— Друзья, наш зов услышан, — радостно сообщил мореплавателям Телемах.

— Ура! — закричали греки. — В путь…

— Опять ревут. — Посейдон сокрушенно покачал головой. — Сатаровы дети, ни днем ни ночью от них покоя нет. Когда же этот Одиссей монокристалл найдет?

Но Одиссей особо никуда не спешил, справедливо полагая, что от судьбы все равно не уйдешь. В этот момент он подплывал вместе со своими спутниками к землям лотофагов.

— Нет, это не Гименей. — Асклепий ободряюще похлопал Диониса по плечу. — Медицина наука точная, хотя если бы у меня была их моча…

— Хватит! — вспылил бог вина. — Твое дело установить, кто отец Одиссея, за что тебе и платят.

— Да установлю, установлю, — заверил Диониса Асклепий, — ты мне, главное, ДНК давай.

— Кто там у нас следующий по списку? — спросил Дионис, поворачиваясь к скучавшему в углу медицинской лаборатории Гермесу.

— Следующий по списку Цербер, — ответил Гермес, — но его ДНК у нас нет.

— Ну и не надо! — махнул рукой бог вина. — Если он отец Одиссея, то я Афродита.

— А что, в профиль похож, — хмыкнул Гермес, — вот задница только толстовата.

Дионис с гневом швырнул в вестника богов первую попавшуюся под руку колбу.

Гермес ловко увернулся.

— Эй! — завопил Асклепий. — Вы что это делаете? Там же была концентрированная моча Минотавра.

— Ты нас уже достал со своей уринотерапией! — закричал Дионис, как ошпаренный выскакивая из лаборатории Асклепия.

— Кстати, Цербер на прошлой неделе сбежал, — сообщил Асклепий. — Где-то теперь в покоях Аида бродит, жрать ищет. У него ведь уже давно все охранные программы заглючило.

— Это проблемы Аида. Пусть сам со своими киберами разбирается, — беззаботно махнул рукой Гермес. — Ты это, давай ДНК сверяй, костоправ…

Асклепий, противно хихикая, достал из деревянного ларца пробирку с надписью: “Менелай, царь Спарты”.