Глава восьмая
ПОДВИГ ЧЕТВЕРТЫЙ: КЕРИНЕЙСКИЙ БАРАН
Эврисфей поручил Гераклу перебить стимфалийских птиц , — с большим воодушевлением строчил неугомонный Софоклюс. — Птицы за короткое время обратили в безлюдную пустыню окрестности аркадского города Стимфала. Они были на редкость кровожадны и плевались преимущественно горячими сгустками смертоносного железа.
Что и говорить, нелегко было Гераклу выполнить новое поручение Эврисфея. Но Геракл не был бы Гераклом, если бы не придумал хитроумный способ решения возникшей проблемы.
На рынке у одного подозрительного эфиопа герой приобрел народный эфиопский инструмент под названием тамтам. Ну, это что-то вроде…
— Арфы! — догадался правивший колесницей Геракл.
— Ну да… — отмахнулся Софоклюс.
…что-то вроде бубна, на котором часто играют фавны и прочие бездельники из шумной разношерстной свиты бога Диониса.
Взобрался, значит, Геракл на высокий холм рядом с тем лесом, в котором гнездились стимфалийские птицы, и, ударив в тамтам, стал петь ужасно тоскливую песню.
— Добавь, что при этом герой вспоминал свой злополучный брачный союз! — посоветовал сын Зевса.
Никто в Греции не знал, что стимфалийские птицы обладали очень тонким музыкальным слухом. Геракл всё пел и пел, и вот первая птица, не вынеся такого музыкального издевательства, издохла, упав прямо с толстой дубовой ветки.
— А что, у нас в Греции растут разве дубы?
— Не только растут, но и совершают героические подвиги, — огрызнулся хронист, не выносивший, когда ему мешали сосредоточиться на работе.
Поющий Геракл приободрился и стал даже выплясывать на плоской вершине холма, нелепо дрыгая конечностями и выделывая ножищами воистину неописуемые кренделя и пируэты.
Ведь никто в Греции не знал, что стимфалийские птицы высоко ценили красивые брачные танцы своих пернатых сородичей. Геракл всё выделывал свои ужасные кренделя, и вот еще одна птица, не вынеся такого танцевального издевательства…
— Хорош врать! — хмуро бросил историку сын Зевса. — Мы уже подъезжаем к Тиринфу.
— Но ведь не все птицы еще издохли, а их, извиняюсь, по моему творческому замыслу где-то около тридцати, — сердито проворчал Софоклюс, недовольный тем, что его опять грубо прервали. — Дальше по сюжету после пения и танца Геракл сочинит стихотворение, что послужит причиной мучительной гибели еще одного чудовища. Затем великий герой что-нибудь нарисует, а после…
— Напишет исторический трактат, — язвительно добавил Геракл, — и все птицы от ужаса издохнут. Думаю, какой-нибудь пациент Фрейдиуса описал бы мой третий подвиг намного лучше, с большей выдумкой и динамизмом.
— Эй! — завопил Софоклюс, когда великий герой вырвал у него из рук свежую дощечку и зашвырнул ее в придорожные кусты. — Какого сатира ты разбрасываешься своим героическим эпосом?!
— Мой эпос! — огрызнулся сын Зевса. — Что хочу, то с ним и делаю. Потом перепишешь, и чтобы никаких танцев!
Софоклюс послушно кивнул.
* * *
В тот момент, когда Геракл вместе со своим личным хронистом в очередной (четвертый) раз подъезжал к городу Тиринфу, в другой части Греции, а именно на острове Аргосе произошли прелюбопытнейшие события…
— Мой друг, — сказал Зигмундис Фрейдиус, с умилением глядя на сидящего в клетке Херакла, — со вчерашнего дня ты больше ни разу не буянил. Неужели так благотворно на тебя повлияла встреча с великим Гераклом?
— Это я великий, — спокойно возразил сумасшедший, — а Геракл вонючка, проклятый самозванец.
— Значит, ты хорошо запомнил вашу встречу?
— Как и он, — парировал Херакл, задумчиво ковыряя в носу.
— Может, настал момент, когда нам стоит постепенно вернуться к воспоминаниям о твоем детстве? — осторожно предложил Фрейдиус.
— Давай, костоправ, спрашивай, — с легкостью согласился Херакл.
— Скажи мне, каково твое первое воспоминание? — Ненормальный снова задумался.
— Я голый, в детской и все почему-то смеются…
— Голый? — Глаза у Зигмундиса маниакально загорелись. — Означает ли это, что твои воспоминания имеют некий сексуальный характер?
— Что?! — подпрыгнул в клетке Херакл. — Да какой, к сатиру в зад, секс, когда надо мной все смеются, особенно мой отец Амфитрион! Я же за пару часов во взрослого дистрофичного мужика вымахал!
— Э… — недовольно пробурчал Фрейдиус. — Так у нас не пойдет. Ты снова отождествляешь себя с Гераклом, так мы никогда тебя отсюда не выпустим.
— А я сам уйду! — нагло заявил Херакл и мрачно улыбнулся.
— Да? — искренне удивился Фрейдиус. — И можно поинтересоваться, как?
Внезапно псих сделал круглые глаза и, посмотрев за спину врачевателя, истошно выкрикнул:
— Глядите, Зевс снова сбежал!
Зигмундис вздрогнул и резко обернулся. В следующую секунду Херакл стремительно подскочил к решетке, схватил не успевшего отпрянуть теоретика за бороду и с силой дернул эту бороду на себя. Как ни странно, часть волосяного мужского атрибута оказалась не накладной, а натуральной. Фрейдиус ойкнул и, ударившись широким гениальным лбом о медные прутья клетки, медленно съехал на пол.
Закусив губу, Херакл воровато огляделся. Затем подтащил тело врачевателя поближе и, обшарив его хитон, нашел весело позвякивающую связку ключей.
Херакл отпер свою клетку, с ненавистью пнул бесчувственного Фрейдиуса ногой и принялся с гиканьем отпирать остальные забранные решетками помещения. Кое-кто из психов пытался освободителя укусить, но Херакл ловко уворачивался, отпирая всё новые и новые клетки. Правда, с отцом истории Геродотом вышла накладка. Старик наотрез отказался покидать свою комнату, двинув освободителя в правое ухо.
Орущая, визжащая, кукарекающая толпа психов начисто смела кинувшихся на шум вооруженных солдат.
Херакл усмехнулся, с любовью погладил свою приплюснутую лысую голову и побежал в направлении, противоположном тому, куда с ревом ломила толпа ненормальных.
* * *
— Вот, передашь эту штуку лично Эврисфею в руки! — Сын Зевса протянул посланнику длинную полую трубку, чем-то отдаленно напоминавшую толстую железную стрелу.
— Что это? — Копрей брезгливо попятился от усмехающегося героя.
— Эту штуку я лично, вырвал из морды убитой мною стимфалийской птицы…
— Какая мерзость…
— Бери-бери, а то Эврисфей еще не поверит моим искренним намерениям честно исполнить все его поручения.
— Что ж, в таком случае… — Копрей явно колебался. — Может, вы это во что-нибудь завернете, а?
Геракл кивнул и, содрав с остолбеневшего посланца хитон, аккуратно запеленал в него часть ужасного чудовиша.
— Спасибо, — сдавленно буркнул Копрей, смотревшийся в набедренной повязке и в не по размеру огромных сандалиях весьма колоритно.
— Теперь задание! — напомнил Софоклюс.
— Какое задание? — испуганно переспросил посланец.
— Четвертое!
— Ах да, задание! Извините, совсем вылетело из головы…
— И неудивительно, — тут же съязвил Геракл. — У тебя же там сквозное отверстие, в правое ухо ветер залетает, а в левое вылетает.
Копрей не обиделся. Достав из набедренной повязки небольшую восковую дощечку, он торжественно прочитал:
— Я, Эврисфей, великий правитель Микен…
— Великий кретин Микен… — поправил посланца сын Зевса.
— Великий правитель Микен, — продолжал настаивать на своем Копрей, — правом, данным мне всемогущими богами, повелеваю Гераклу Олимпийскому, урожденному Зевсу Младшему, изловить и доставить в Тиринф керинейского барана!
— Кого доставить? — спросил Геракл, расслышавший лишь первое слово из имени диковинной зверюги. — Какую еще канарейку?
— Не канарейку, — поправил великого героя посланец, — а керинейского барана!
— Это что еще за жертва безумной селекции? — в сердцах воскликнул сын Зевса.
— Постойте, любезнейший, — решительно вмешался Софоклюс, всегда и во всём (а особенно в исторических фактах) любивший точность. — Вы тут нам только что сказали, вернее, зачитали письменный документ, в котором Эврисфей назвал себя великим правителем Микен…
— Великим кретином Микен, — снова хохотнул Геракл.
— Но, насколько мне известно, — историк озадаченно наморщил лоб, — Микенами правит некий Агриппа…
— Всё верно, всё верно! — согласно закивал Копрей. — Тут нечему удивляться…
— Но позвольте…
— Всем известно, что Эврисфей с самого детства болен всякими неприятными болезнями.
— Ну и…
— Совсем недавно или, правильней сказать, буквально на днях у него случился острейший приступ мании величия. Так уж получилось, что именно в тот момент, когда его посетил столь распространенный на Олимпе недуг, Эврисфей готовил для Геракла очередное сложное задание.
— А разве мания величия болезнь? — искренне удивился Геракл.
— Особое психическое расстройство, — подтвердил Копрей. — Следствие разнообразных эротических фантазий в нежном возрасте, как пишет великий Зигмундис Фрейдиус.
Похоже, что Геракл с Софоклюсом впервые столкнулись с ярым поклонником опусов сумасшедшего греческого лекаря.
«Интересно, — подумал историк, — а как сам Фрейдиус называет своих фанатов — фрейдоманами или, может быть, фрейдонистами или… фрейдощенцами?»
Фрейдощенец Копрей уже что-то грузил с умным видом по поводу не в меру любопытных маленьких мальчиков и девочек. В его сбивчивой безумной речи то и дело попадались знакомые слова вроде «либидо», «фобия» и «сублимация эротически-умозрительных фантазий».
Геракл громко зевнул и, грубо перебив посланца, недружелюбно рявкнул:
— Всё, хватит, я уже понял, что мания величия это болезнь, поражающая тех, кто писался в детстве в люльке…
— Как?! — возмутился Софоклюс. — Но разве не все младенцы писаются?
— Лично я в младенчестве всегда спускался во двор, — невозмутимо ответил сын Зевса.
Сказанное Гераклом начисто рушило фундамент сумасбродной теории Фрейдиуса, ибо манией величия сын Зевса страдал в самой тяжкой форме.
— Расскажи-ка нам лучше об этом баране, — предложил могучий герой не в меру распалившемуся посланцу.
— Да что тут рассказывать? Проживает баран в Аркадии, по слухам, он послан смертным в наказание божественным кузнецом Гефестом.
— И чем же он опасен? — полюбопытствовал Софоклюс.
— Смертельно говорлив!
— Это как?
— Треплется без умолку.
— Моя бывшая жена Эления, — усмехнулся историк, — говорила со скоростью сорок слов в секунду, особенно когда встречала на рынке любимых подруг.
— И где она теперь?
— Свезли на Аргос к Асклепию, кстати, можно было проведать.
— Весьма поучительная история, — кивнул Геракл. — Во всяком случае, тебе, Софоклюс, этот баран теперь не страшен.
— Проблема не в этом, — возразил Копрей, который на прохладном осеннем ветру стал слегка мерзнуть. — Дело в том, что керинейского барана совершенно невозможно поймать, особенно с тех пор, как у него украли драгоценную золотую шкуру.
— Кто украл?
— Ясное дело, аргонавты украли. Украли и пропили.
— Я хорошо знаю этих ребят, — улыбнулся сын Зевса, — так что совсем не удивляюсь, хотя это, конечно, безобразие.
— В общем, всё, что знал, я рассказал, — дрожа, добавил слегка посиневший посланец.
— Ладно, свободен! — небрежно бросил ему Геракл. — Топай в свои Микены, да смотри мне, посылку по дороге не потеряй…
Копрей кивнул и с огромным свертком в руках смешно заковылял по широкой дороге.
— Вот же лопух, — недовольно проговорил, глядя вслед посланцу, сын Зевса. — Как пить дать железяку посеет…
* * *
— Господин, к вам посетитель. — Старый горбатый слуга угодливо поклонился.
— Кто там еще? — встрепенулся сидевший в окружении пуховых подушек Эврисфей. — Копрей, что ли, уже вернулся из Тиринфа?
— Нет, господин…
— Тогда… — страшная догадка словно молния Зевса пригвоздила болезного к месту, — это… это… Геракл?
Старый слуга рассмеялся.
— На Геракла этот тип похож меньше всего. Я уже было решил, что он сумасшедший, но в последний момент подумал, может, он вас заинтересует…
— Чем же, интересно?
— Он, как и вы, страшно ненавидит великого сына Зевса!
— Немедленно зови его сюда! — закричал Эврисфей, от радости подпрыгивая на мягких подушках. — Я хочу говорить с этим милым человеком.
— Милым… — Горбатый слуга лукаво улыбнулся. — Что ж, тебе виднее, хозяин…
Через пару минут неожиданный гость предстал пред ясные очи Эврисфея.
Эврисфей нервно потянул носом, в комнате отчетливо запахло мокрой псиной.
— Кто ты такой? — нервно осведомился болезный, утирая платком вечно сопливый бледный нос.
Совершенно умопомрачительного вида незнакомец, облаченный в ужасную рыжую накидку с серыми проплешинами, довольно осклабился.
— Я Херакл, сын Алкмены и Амфитриона!
— Как ты сказал?
— Я назвался Хераклом, и ты не ослышался…
Натужно пытаясь сфокусировать свои от рождения косые глаза, Эврисфей старался разглядеть гостя получше, но глаза никак не желали фокусироваться, постоянно сбегаясь к переносице, словно там было что-то намного интересней смердящего незнакомца.
Наконец Эврисфей, сделав воистину титаническое усилие, заставил правый глаз смотреть в упор на гостя. Левое око, решительно воспротивившись произволу над своим правым братом, демонстративно уставилось в потолок.
От выражения лица Эврисфея Херакла слегка передернуло, и это несмотря на те ужасы, которых он насмотрелся в особом отделении «дома отдыха от праведных трудов» заботливого Асклепия.
Эврисфея, к слову сказать, тоже несколько напугал внешний вид незнакомца. Старая рыжая накидка оказалась не чем иным, как содранной с огромной лишайной бродячей собаки шкурой. Часть головы на редкость мерзкого при жизни пса была ловко надета на лысую черепушку гостя, что наивным Эврисфеем сперва было принято за оригинальную модную прическу. Чтобы оскаленный собачий череп с ушами (но без нижней челюсти) не съезжал вниз, незнакомец привязал его куском веревки, закинув петлю на свой скошенный ущербный подбородок.
Без сомнения, перед Эврисфеем был обыкновенный сумасшедший, коих по Греции с недавних пор бегало просто немереное количество. Было большой опрометчивостью пускать психа в крепость, но нить мойры Клото, как говорится, назад не отмотаешь.
Эврисфей нервно заозирался правым глазом по сторонам в поисках какого-нибудь мало-мальски годного оружия, но кроме старой двузубой вилки ничего под рукой не было.
— Я пришел к тебе заключить сделку! — решительно заявил Херакл, которому уже порядком надоели акробатические кульбиты зрачков собеседника.
— Ну-ну… — Эврисфей решил на всё соглашаться, лишь бы ненормальный его не укусил.
Бешенство было, пожалуй, единственной из всех известных в Греции болезней, которой бедняга по непонятной пока причине еще не страдал. Ну что ж, всё впереди…
— Как я понимаю, своего временного подчиненного Геракла ты не особо жалуешь?
— Ну…
— Я же и вовсе его ненавижу лютой ненавистью!
— А можно поинтересоваться, за что? — робко спросил Эврисфей, чувствуя тревожные позывы внизу живота, которые он испытывал всякий раз при упоминании великого сына Зевса. Чем не дополнительный повод ненавидеть могучего героя?
Херакл раздраженно пожал плечами:
— Да я и сам не знаю, за что его ненавижу, ненавижу и всё тут!
— Вполне логично, — кивнул Эврисфей. — Но, милый гость, что же ты хочешь от меня?
— Давай ненавидеть его вместе! — с готовностью предложил сумасшедший.
— Давай! — легко согласился Эврисфей, решив ни в чем психу не перечить.
Херакл слегка повеселел.
— В таком случае не мог бы ты через своего посланца сообщать мне о каждом новом задании Геракла?
— Но… м… м… зачем?
— Затем, чтобы я мог опередить этого тщеславного самозванца и раньше него совершить великий подвиг!
«Мать моя Гея! — мысленно содрогнулся Эврисфей. — Да это не просто обыкновенный псих, а очередной героический подвигоман!»
— То есть, если я тебя правильно понял, — медленно проговорил повелитель Геракла, — ты желаешь узнавать о новом задании раньше сына Зевса и таким образом всё время опережать его на полшага?
— Почему бы и нет, — улыбнулся Херакл, демонстрируя решительное отсутствие двух передних зубов, безвозвратно утерянных во время проведения любимой лечебной терапии Зигмундиса Фрейдиуса под броским названием «Получи бревном по морде».
Многих психов, к слову сказать, сия процедура быстро вылечивала, и они благополучно сбегали, освобождая места в гостеприимном «доме отдыха от праведных трудов» божественного Асклепия, которых вечно не хватало.
— Почему бы и нет, — задумчиво повторил за гостем Эврисфей.
«И действительно, — удивленно подумал он, — а почему бы не сделать так, как просит этот малохольный? Какой великолепный шанс досадить проклятому Гераклу. И от богов никаких претензий. Херакл сам ко мне пришел и сам же хитрый расклад предложил. Следовательно, пусть сами олимпийцы с ним потом, если что случится, и разбираются».
— Отлично! — радостно хлопнул в ладоши Эврисфей. — Мой личный посланец Копрей будет регулярно оповещать тебя об очередном героическом задании Гераклу. Кстати, в данный момент сын Зевса собирается изловить керинейского барана. Так что если хочешь успеть, то поспеши в Аркадию, там и проживает это не в меру говорливое чудо…
Сказав сие, болезный вскочил с мягких подушек и, не в силах более сдерживать мучительные спазмы, выбежал вон из комнаты.
— Что это с ним? — спросил Херакл материализовавшегося у него за спиной горбатого слугу.
— Господин сильно болен. — Слуга сокрушенно покачал головой. — Вы, наверное, слышали о такой напасти, как диарея?
Херакл задумался.
— Да-да, что-то припоминаю, что-то вроде насморка.
— Вот-вот, — скорбно кивнул горбун, — сидишь-сидишь, всё нормально, а потом как чихнешь… ну и… комнату после этого неделю приходится проветривать.
Херакл еще немного неуверенно потоптался в спальне Эврисфея, уныло оглядывая совершенно немыслимое количество пузырьков с лекарствами. Прочел на пузырьках пару названий. Такие надписи, как «От большого ногтя на правой ноге» и «От похабных мыслей», глубоко его поразили. Затем ненормальный еще немного повонял псиной и, так и не дождавшись Эврисфея, попросил горбатого слугу провести себя к выходу. Слуга с готовностью согласился это сделать, и тут Херакл с удивлением заметил торчавшие из волосатых ноздрей горбуна деревянные палочки.
«Наверное, тоже страдает от этой самой диареи, — сочувственно подумал ненормальный, — и боится лишний раз чихнуть. Вот же бедняга!»
Уже на выходе из мрачной крепости Херакл столкнулся с синим человеком в одной набедренной повязке, несшим на плече что-то длинное и, судя по всему, жутко тяжелое, завернутое в серую грязную тряпку.
«Странные они тут все какие-то», — удивленно подумал Херакл и, потуже завязав на поясе худые собачьи лапы, потопал в далекую Аркадию.
* * *
— Ха-ха-ха, не поймал, не поймал, не поймал! — ехидно смеялся керинейский баран, строя Гераклу воистину преотвратительнейшие рожи.
— Софоклюс! — зычно прокричал сын Зевса. — Заходи слева…
— Я сейчас! — отозвался историк, храбро бросаясь в противоположную сторону.
— Да не туда, не туда, куда же ты бежишь, сатиров трусливый потрох…
— Ла-ла-ла… — пел скачущий по холмам неуловимый баран. — Геракл дурак, Геракл осел…
— Никто… — гневно прорычал сын Зевса, — никто не смеет безнаказанно оскорблять сына владыки Олимпа!
И тут до великого героя внезапно дошло, что он имеет дело с очередным божественным изделием. Словно некая пелена спала с его глаз, и он, повнимательнее присмотревшись к барану, понял, что:
Во-первых — копытное было полностью изготовлено из золота.
Во-вторых — оно имело выгравированное на лбу имя «Геродот» и порядковый номер 2819.
Для Геракла, умевшего считать лишь до пяти, цифра была просто умопомрачительной.
Ну а в-третьих…
В-третьих, сын Зевса разочарованно проговорил:
— Всё ясно, тебя изготовил хитроумный Гефест. А я-то думаю, что это ты так знакомо ругаешься.
— Да ну? — удивился золотой баран и, улегшись у подножия холма, меланхолично заговорил: — Знаешь, в бесконечной Вселенной бесчисленные мириады звезд, и вокруг каждой крутятся маленькие планеты, и там, именно там, вдалеке, на тех планетах теплится невиданная жизнь. И что же такое мы по сравнению со всем этим вселенским великолепием? Песчинки, подхваченные беспощадным ветром времени.
— Глубоко! — восхищенно оценил размах мысли копытного Геракл. — Зевс тоже, как напьется, похожую чепуху городит. Я, дескать, в смысле мой отец, прилетел с иной планеты. Я спрашиваю: «А что это такое иная планета?» А он мне: «Зеленый летающий шарик!» Каково, а? Другие, правда, меньше выпьют, но такое иногда буробят, что летающие зеленые шарики по сравнению с их россказнями еще худо-бедно могут сойти за правду.
— Дурак ты, Геракл, — грустно заключил механический баран, — даром что олимпийский…
— А я на тебя вовсе и не обижаюсь, — дружелюбно ответил сын Зевса. — Видишь, я совершенно спокоен, хотя кому другому тут же оторвал бы его пустую голову. Но ты ведь ненастоящий, ты этот, как его… клистир!
— Кибер! — оскорбленно поправил великого героя баран. — Вспомогательный кибер «Геродот» модель №2819! Ну, в общем, это на мне и написано.
— Ну что, будешь сдаваться? — по-хорошему предложил Геракл.
— Только в том случае, если ты отыщешь мне в Греции благодарного слушателя, — бескомпромиссно отрезал баран.
— Софоклю-ю-ю-ю-с! — позвал сын Зевса, озабоченно зыркая по сторонам. — Софоклю-ю-ю-ю-с… Сбежал, зараза! Заранее, видно, почувствовал, что понадобится. Ладно, найдем тебе другого слушателя… скажем… Эврисфея из Микен. Ну как, подходит?
— А он случайно на одно ухо не глуховат? — с подозрением поинтересовался механизм.
— Не-а, — усмехнулся Геракл, — он расстройством зрения страдает, да и с головой у него, судя по заданиям, не всё в порядке.
— Что ж, — копытное обреченно вздохнуло, — сгодится и этот. Правда, я теперь без золотого руна, голый, так сказать. Одни пьяные сволочи меня обобрали. Неудобно как-то…
— Да брось, — принялся уговаривать барана великий герой. — Никто не заметит. Я привезу тебя ночью, ну а сам Эврисфей… я же уже объяснял, у него косоглазие. В общем, то что надо!
Механизм снова вздохнул и нехотя приблизился к сыну Зевса.
— Только пообещай мне, что по пути к этому Эврисфею ты согласишься выслушать мои предположения относительно смысла Вселенной и места живых существ в неизведанном бесконечном пространстве.
— По рукам! — радостно кивнул Геракл, пожимая барану холодное золотое копытце. — Теперь дело стало за малым — найти моего сбежавшего хрониста.
— Это мы мигом! — сказал божественный механизм. — Я округу как свои четыре копыта знаю.
И они с великим героем принялись тщательно прочесывать Аркадию.
