Главным в России был президент. Он выбирался всенародно раз в пять лет. Как в Америке. Президент представлял свою партию, в данный текущий момент — национал-социалистическую. Но Россия всегда тяготела к монопартийности, и, хотя в стране существовала официально зарегистрированная куча всяких партий, самой мощной и многочленной была национал-социалистическая. И президент в России которое пятилетие выбирался именно от нее. Се ля ви. Он же по традиции, идущей еще с просто социалистических (без «национал») довоенных времен, был на полставки председателем этой партии. Демократия сие позволяла. Хотя, если быть честным, каждое пятилетие выборы президента происходили на альтернативной основе, кандидаты выдвигались и от иных партий, набирали не менее ста тысяч голосов выборщиков, чтобы зарегистрироваться, и вольно конкурировали с кандидатом от НСПР на финишной прямой. К финишу обычно приходили два-три конкурента и благополучно дохли, не выдержав конкуренции.

Официально запрещена в России была лишь одна партия — коммунистическая.

Также раз в пять лет избиралась Государственная Дума, в которой тоже доминировали наци. Хотя наряду с ними в Думе имели заметную квоту кадеты, представители Крестьянского союза, Промпартия и чуть-чуть — анархо-синдикалисты…

Премьер-министр и министры назначались президентом и утверждались Думой. Утверждение обычно проходило долго и шумно, телевидение отводило думским заседаниям целый канал, и дней не менее десяти крикуны изо всех сил боролись с президентом, чтоб не утвердить его кандидатов, но он, как правило, уступив им одного-двух, мощно побеждал. А и то верно: ему страной руководить.

По Конституции, принятой в 1955 году, все министры подчинялись премьеру, а гебе, Министерство внутренних дел и армия — непосредственно президенту. Формально они, конечно, входили в Кабинет министров, но только их там и видели. Президент не хотел ни с кем делить ни информацию, ни силу, которая той информацией питалась. Так повелось изначально, с первых президентских лет, когда на российский престол… — то есть, тьфу, на президентское кресло!.. — сел умнейший и хитрющий мужик Петр Скоков. Случилось это в давнем пятьдесят четвертом, в декабре, то есть первые президентские выборы в тот год прошли, а сам Петр Скоков до того уже года три бессменно и мощно лидировал в Российской национал-социалистической партии, резко и убедительно выступал за предоставление России экономической и политической самостоятельности. Немцев, правда, чересчур не громил, но все же и доставалось им от него за чрезмерные имперские устремления — особенно после пятьдесят второго, после смерти Гитлера.

Тому, как здесь уже говорилось, надо было только откинуть лыжи, чтоб все кругом завертелось в сторону демократии и плюрализма, пополам с гласностью. Перестройка, блин! Ильин читал многочисленные воспоминания о тех годах и разные политологические копания и удивлялся: Россия до уныния предсказуема. Ликующий свободолюбивый народ ликует однообразно одинаково во все периоды истории. И в феврале семнадцатого, и в ноябре того же проклятого, и в августе девяносто первого — в прежней жизни Ильина, и летом пятьдесят четвертого — в Этой жизни, когда Германия (а вовсе не сами немцы!) практически сдала свои имперские позиции в России, объявив выборы.

Хлебом его не корми — дай поликовать, помитинговать, подемонстрировать.

Хотя с хлебом в пятьдесят четвертом в этой России было все в полном порядке, хватало хлеба с лихвой. Что-что, а Россия к моменту самоопределения оказалась весьма сытой страной…

Ильин представлял, как это было в пятьдесят четвертом, и сравнивал с началом перестройки в своей России, с мятежным августом девяносто первого, с полуголодным и безнадежно злобным разгулом объявленных свыше демократии и плюрализма. Похожим казалось. Не по голоду, но по злобе. Все очевидцы отмечали злобу плохо управляемых толп и вспоминали бессмертное пушкинское — про российский бунт. Хотя бунта не было. Германия, придавленная общественным общемировым мнением, отступила не ропща; уже хорошо известный России Скоков прошел в президенты безальтернативно и без эксцессов. Что занятно, именно его поддерживали и политики Запада — в США, в гордой Британии, французы тоже. Считали достойным. Хотя кто-то, наверно, и еще, кроме Скокова, выдвигался, кто-то бежал за паровозом, но отстал настолько, что даже в воспоминаниях, читанных Ильиным, не поминался — ни добрым словом, ни лихом. За Скокова проголосовали 99,8 процента избирателей всей страны — что там красноликий любимец прежних соотечественников Ильина, победивший на выборах в социалистической столице какого-то никому не ведомого директора завода!

Биографию Скокова Ильин знал. Она печаталась всюду. Первый российский президент, круто повернувший побежденную в молниеносной войне страну к самостоятельности, к политической независимости, к креслу в ООН, сумевший не вмешиваться в рыночную экономику, которая хотя и управлялась исподволь и в открытую из-за «бугра», но все же числилась российской, — такой президент везде и всюду проходит по разряду любимцев народа. Народ должен знать своих героев, как заявил другой любимец, ныне вычеркнутый из народной памяти. Ильин мог цитировать жизнеописание первого президента наизусть, хотя и не проходил его в гимназии или лицее. Родился в 1908-м. В 1937-м загремел на Колыму по пятьдесят восьмой статье тогдашнего УК — за антисоветскую пропаганду и шпионаж в пользу фашистской Германии. Естественно, считал Ильин, никакого шпионажа не было, да его не подтверждали и современные биографы; дед Ильина тоже, кстати, в тридцать седьмом за шпионаж сел — только в пользу Америки. Модно было. А антисоветская пропаганда — это да, это имело место. Двадцатидевятилетний инженер-метростроевец открыто выступил на профсоюзном собрании в защиту частной собственности. Дурак был. Ангел тогда, помнится, так и прокомментировал прочитанное Ильиным… Но дурак или нет, а все это потом сильно прибавило Скокову в популярности, позволило числиться безвинной жертвой сталинского режима и безудержным апологетом рыночной экономики.

Но смех смехом, а Скоков и впрямь много сделал на посту президента. Конституция России — его детище. Гонения на коммунистов, конституционно закрепленные запретом на партию, — тоже дитя ненависти человека, бездарно потерявшего пять лет жизни на лесоповале. Развитие экономики — политика невмешательства в хозяйственные дела, всяческое поощрение отечественных и иностранных инвестиций, Закон о земле, Закон о собственности, скучно перечислять. Не научный трактат пишем. Россия была сыта, обута, одета, компьютеризирована, автомобилизирована, рубль числился конвертируемым, хотя и не очень-то котировался в тех же Штатах или в Англии. Существовала разумная квота на вывоз наличности. Да ведь так — не только рубль. И франк вон тоже, не говоря уж о какой-нибудь песете!..

Петр Андреевич Скоков пропрезидентствовал с 1954 по конец 1964 года, ровно два срока, отпущенных ему его же Конституцией, в пятьдесят шесть лет вышел из политических игр и ненавязчиво оказался президентом иного рода — президентом концерна «Сайбириа ойл». К шестьдесят четвертому тюменская нефть пошла на мировой и внутренний рынок рекой, в Западной Сибири толклись большие и малые нефтяные компании, но постепенно все подгреб под себя означенный концерн, в который вошли российские «Тюмень-нефть», сибирский банк «Гермес», Сибирская нефтяная биржа и французский «Эльф Акитен». Случайно или нет, но пост президента был свободен как раз к уходу Скокова с политической арены и ему предложен. А он не отказался. Злые языки, правда, говаривали, что Скоков, еще будучи президентом России, круто лоббировал в пользу концерна. Но что нам злые языки! В России было и будет: не пойман — не вор.

Скоков был сильным главой страны. Ильин так считал. Скоков правил жестко — в политике, но вольно — в экономике. Скоков знал все, поспевал ко всему, при нем Россия закончила митинговать и принялась работать. Скоков не случайно подчинил именно себе гебистов, полицию и армию. Он-то понимал могущество информации, помноженной на силу. И при нем все эти ведомства — особенно гебистское, оно его любимым было, — расцвели пышным цветом и обрели тайную и всеохватную власть.

Что Ильин на собственной шкуре испытал.