Наутро ехать никуда не хотелось, но делать было уже нечего. Сразу после завтрака Антошка напялил на себя боевое снаряжение, взгромоздился на коня и в последний раз посмотрел на покидаемый дворец.

И тут дыхание у него сперло от волнения, а глаза едва не полезли на лоб.

В знакомом розоватом окне стояла прекрасная принцесса и очень нежно махала кому-то платочком.

Антошка мгновенно огляделся в поисках счастливого соперника. Непроизвольно зачесались кулаки, словно руки были давно немыты, но эту чесотку могло унять только прикосновение к чьей-либо наглой морде.

Не то к радости, не то к горю, двор был почти пуст. Несколько слуг вяло ковырялись по углам, выполняя работу или делая вид, что только выполняют ее, да у ворот лениво прохаживалась дежурная стража. На окно, к немалому изумлению Иванова, никто из них не смотрел, словно не видел чудного видения.

И тут до Антошки очень медленно стало доходить, кому машет на прощание принцесса.

Как ни невероятно, но именно ему. Хотя бы потому, что больше махать в данный момент некому.

Понимание вызвало в душе Иванова восторг, знакомый в молодости едва ли не каждому мужчине, но, тем не менее, именуемый почему-то щенячьим. Душа победно взвыла, тело неожиданно стало легким, а голова пошла кругом, словно ее владелец залпом осушил литр первача. Утро резко наполнилось красками и звуками, люди вокруг стали милыми, и даже последнего уборщика захотелось расцеловать, словно он превратился в смазливенькую уборщицу.

А еще захотелось броситься обратно во дворец, пасть к ногам разлюбезной принцессы, однако, как твердо сознавал Антошка, путь к ней лежал через не желающее платить дань село.

Ожидание подарка не менее приятно, чем сам момент вручения. Иванов готов был совершить во имя Василисы настоящий подвиг, по сравнению с которым порученное дело выглядело жалким и неубедительным, но раз князю нужно именно это...

Антошка изобразил воздушный поцелуй, победно вскинул руку вверх и дал коню шпоры.

Конь рванул с места так, что Антошка едва не вылетел из седла и лишь каким-то чудом удержался на спине коварного животного.

Промелькнули ворота, и по сторонам понеслись куда-то назад деревянные дома. Горожане проворно отпрыгивали к их стенам, стремясь спастись от сумасшедшего всадника. Судя по всему, практика в такого рода делах у них была немалая, и ни один житель под копыта коня не попал.

Еще одни ворота — и Антошка оказался на воле. На его счастье, село Жадинка лежало на одной из двух дорог царства. Дорога вела ко второму по величине городу с деревенским названием Краюхин. Но что поделать, когда это действительно был край населенной людьми земли? Дальше лежали сплошные леса, в которых водились белки, соболя, лисы, песцы и охотники. Ценные меха постоянно требовались покупателям, и потому в сезон их везли и везли в столицу, а затем и дальше.

Сама дорога представляла собой кое-как утоптанную копытами и ногами до полной бестравности землю с более глубокими тележными колеями по бокам. В остальном же она ничем не отличалась от окружающей местности. Те же непрерывные колдобины, канавы, те же самые камни, словно нарочно брошенные неведомыми хулиганами прямо на проезжую часть. Это была не дорога в прямом смысле, а скорее указание пути, да и то, судя по бесконечным, ничем не обоснованным петлям, проложенное пьяным матросом Железняком при его знаменитом походе на Одессу.

Антошка послушно описывал петли, частенько кружась на одном месте, но под впечатлением прощания принцессой не замечал этого. На его счастье, дождей давно не было, и по дороге можно было даже ехать. Да и кружить все-таки намного лучше, чем блуждать.

Конь давно успокоился и перешел на шаг. Иванов не замечал и этого. Он был полностью погружен в сладострастные грезы, и лишь изредка выплывал из них в реальность и озирался по сторонам в поисках требуемой деревни. Не обнаружив искомого, он вновь скрывался в своих мечтах, где любовь была обильно переплетена с почестями, а череда праздников — с чередой невероятных приключений и спасений миров.

Но мечтами сыт не будешь. В лучшем случае их можно использовать в качестве приправы к более реальной пище. Антошка очнулся от натурального, невыдуманного голода. Судя по тому, что солнце повисло почти над самой головой и оттуда старательно нагревало доспехи, времени с момента отправления прошло немало. Завтракал-то Иванов если не с первыми, так со вторыми или третьими петухами, и по причине некоторого нездоровья и желания поспать особого аппетита не испытывал.

Спать теперь не хотелось, но от голода живот прилип к спине так плотно, что требовалась двойная порция для восстановления исконного положения и еще столько же — для его достойного наполнения.

Перед настойчивыми требованиями желудка отступила даже любовь. Как ни хотелось Антошке побыстрее выполнить единственное условие Берендея и вернуться к милой Василисушке, пришлось сделать привал.

Хорошо, что захваченный с собой мешок был доверху полон продовольствием. В противном случае вполне серьезная опасность грозила коню. Ведь лучше идти пешком сытому, чем ехать голодному.

Но дворцовые слуги постарались на славу. Антошка прикинул количество продуктов и на радостях даже поделился со своим скакуном круто посоленной горбушкой. Себе богатырь скромно оставил остальное: сало, окорок, пару холодных куриц, копченого осетра, два десятка вареных яиц, соленые огурцы, небольшие, размером с тарелку для второго пироги с капустой, яблоками, творогом, мясом и вареньем и укрытую на самом дне литровую бутыль с самогоном.

Солнце жарило так, что Иванов практически не притронулся к благородному напитку. Выпил чарочку для аппетита и бодрости и сразу усиленно налег на закуску. Оторваться от нее оказалось невозможным. Лишь изредка, прожевывая очередной кусок, Антошка озирался по сторонам, смотрел, не подкрадываются ли откуда-нибудь разбойники, странствующие злодеи, кочевые орды и прочий голодный люд.

Вокруг было спокойно. Только конь старательно жевал траву, не обращая ни малейшего внимания на своего господина, да высоко в небе порою маячили какие-то птицы. Может, те самые журавли, которым положено летать, пока синицы устроились на руках, а может, и какие-то соколоподобные хищники. Все равно в подобных пустяках Антошка не разбирался и из всех пернатых, кроме голубя, воробья и вороны, с уверенностью узнал бы разве что пингвина. Но вряд ли последние рискнули так далеко залететь от родной Антарктиды, и, значит, в небе кружились явно не они.

Голод не тетка, но и сытость — тоже коварный родственник. Изрядно отяжелевший Антошка решил малость поберечь своего коня, дать ему отдохнуть, а сам пока прилег в тени раскидистого дерева и принялся обдумывать предстоящее.

Проснулся он от ярко бившего в глаза солнца, коварно переменившего положение на небе, дабы не дать богатырю поразмышлять как следует. Иванов попробовал переползти в тень, чтобы потрудиться умственно дальше, но кольчуга была раскалена, словно плита, а тело выделило столько пота, что одежда прилипла к ему едва ли не намертво.

Пришлось встать и продолжить путь. Было жарко и неприятно, однако Антошка мужественно утешал себя тем, что, когда холодно, хорошего ничуть не больше.

Вертлявая дорога завела его в лес, и Иванов обрадовался долгожданной тени.

Как оказалось, толку от тени было мало. В лесу царила страшная духота, как будто неведомые людоеды согнали ее сюда со всего света с целью потушить славного героя до полной готовности.

Лес тянулся долго. Или дорога петляла на одном месте, заблудившись в трех соснах не хуже Сусанина. Антошка даже стал понимать дружинников, до сих пор не сумевших взять с Жадинки положенной дани. Попробуй до нее доберись! Не спаришься, так сваришься, если чего не хуже.

Если бы не любовь, Антошка тоже бы не выдержал и повернул назад. Трудности можно приврать и преувеличить, оправдаться перед Берендеем, так наверняка и сделали незадачливые предшественники. Им было легче: подумаешь, служба! Иванов же ввязался в дело исключительно по своему желанию, для себя, и потому не выполнить условие не мог.

Дорога вдруг выкатилась из леса, как монета из рваного кармана, и дальнейший путь сразу преградила река. Дорога ныряла в нее, проползала под водой метров пятнадцать и выныривала на другом берегу. Антошка заколебался, сомневаясь в своих способностях к плаванию с грудой железа на плечах, однако конь даже не замедлил шага.

Конь оказался прав в своих предположениях или знал все заранее. В месте переправы речка оказалась мелкой, ноги Иванова и те остались сухими, а дорога уже петляла дальше и дальше. На одном из поворотов Антошка совсем рядом разглядел деревню. До нее и было-то ничего, да дорога не пожелала отпускать всадника и крутила его вокруг да около не меньше часа.

Время стояло летнее, для крестьян — рабочее, однако богатыря уже заметили и, побросав покосы и уборки, собрались у околицы. Все же свежий человек, да к тому же богатырь, глядишь — и расскажет нечто забавное о блестящих подвигах и сногсшибательных приключениях, повеселит работящий люд не хуже любого скомороха.

Увидав толпу, Антошка подбоченился, упер руку в бок и громко крикнул:

— Здорово, жадинцы! Вы почто налогов Берендею не плотите?

Вместо ответа крестьяне дружно заржали, будто услышали что-то чрезвычайно остроумное.

Если бы они подняли гневный гвалт, а то и вообще набросились на Иванова, тот бы чувствовал себя намного лучше. Что это за богатырь, который не в состоянии разогнать толпу лапотников? Но смех!..

Антошка покраснел как рак и вдруг испытал приступ холодной ярости. Издеваться над победителем дракона и будущим княжеским тестем?!

Хохот продолжался и тогда, когда богатырь спрыгнул с коня и со свирепым видом пошел прямо на толпу. Хотелось от души рубануть какого-нибудь развеселого лапотника, да так, чтобы его сразу стало двое.

Ближайшие жадинцы разглядели выражение Антошкиного лица, и смех начал потихоньку стихать. Над толпой повисла недоуменная тишина, когда люди сами не понимают причины собственного молчания. Ее нарушали лишь редкие запоздалые смешки стоящих поодаль.

В этой тишине Антошка подошел к лапотникам вплотную, вытащил меч и что было силы рубанул по подвернувшейся под руку стойке открытых ворот.

Стойка оказалась основательно подгнившей и переломилась с треском, больше смахивающим на выстрел. Верхняя часть, отчаянно кувыркаясь, полетела в толпу, и люди шарахнулись в стороны. А в следующий момент выяснилось, что подгнившей была не только стойка.

Часть забора осыпалась на землю карточным домиком, явив миру скрывавшийся за нею огород. По собравшимся пробежали встревоженные шепотки. До крестьян начало доходить, что с ними не шутят, а Антошка, подтверждая это, продолжал смотреть налитыми кровью глазами.

Ближайшие крестьяне раздались в стороны, пропуская вперед благообразного мужика с седой бородой. Следом за ним двое крепких парней несли на импровизированном подносе здоровущую бутыль с самогоном.

— Ты это, милок, попервоначалу лучше выпей, — крякнув, заявил мужик. — Зелье у нас благородное, сами гоним. А там и о налогах поговорим. Что тебе до какого-то Берендея? Как ни выслуживайся, жалованья все равно не прибавит.

Бутыль выглядела очень соблазнительно. Будь Антошка действительно на службе, богатырь наверняка не устоял бы, но он был вольным героем, и на кону стояла не пустая благодарность, а прекрасная Василиса.

— На! — Антошка резко ударил по бутыли мечом.

Густой волной ударил запах самогона. Парни испуганно отшатнулись, и лишь мужик ошарашенно остался стоять на месте с отвисшей от изумления челюстью.

— Собрать всю дань немедленно! — рявкнул Иванов. — Даю час времени, а потом всех на счетчик поставлю!

Последнее выражение напугало крестьян до беспамятства. Подлинного смысла они по темноте своей не поняли, но решили, что за обещанием богатыря скрываются немыслимые пытки, жуткие смерти и прочий не слишком приятный арсенал.

Да и то сказать. Одно дело — подневольный воин, и совсем другое — благородный богатырь. От такого только гадостей и жди, а уж молва мигом перекроит случившееся в очередной геройский подвиг.

Часов ни у кого не было, и трудно сказать, час прошел или поменьше, но скоро Иванов гордо пустился в обратный путь, а следом за ним длинной вереницей тащились телеги с положенной Берендею данью.