— ... Ни о чем таком я не думал. На хрена? Да подо мной треть Питера ходила. — Атаман понял, что его несколько занесло и поправился: — Ну не треть, но все равно кусок порядочный. Братва меня уважала. Власти больше, чем у местного короля. Бабки, бабы, шестисотый мерс, все, как положено. Лафа! А потом однажды такой заряд подложили, дело в кафе было, что амба. Другого бы разнесло, а меня сюда забросило. И Тука тоже. Он как раз там в уголочке пиво пил.

Переживания были настолько сильны, что Робин не удержался и с чувством осушил огромный кубок вина.

— Вот. Попал я сюда, значит. Пока раскумекал, что к чему... Хорошо Тук помог. Он человек начитанный, про всякие миры знает. Только не Тук он никакой, а Сужещетуков. Ни один местный выговорить не может, вот они его до Тука и сократили.

Монах пьяно улыбнулся. Мол, это вам не Ричарды всякие. И тем более не Джоны.

— А дальше... Раскинул мозгами, как жить. Связей нет, все давно прихвачено. В ряды местной братвы не очень залезешь. Они тут с гонором, со стороны никого не признают. Всякими предками кичатся, а новых к себе не берут. Короче, обиделся я. Раз так, то, думаю, держитесь! Не хотели потесниться — тогда будете подо мной ходить. Все! И плевать мне на вашу мафию!

Робин заметно разгорячился. Видно, что воспоминания доставляли ему определенную муку, но в то же время составляли предмет особой гордости.

— Спасибо родичам. Они меня в детстве на стрельбу из лука отправили. Я до кандидата в мастера дошел. Потом братве демонстрировал. А тут пригодилось. Набрал пацанов, недовольных полно. Даже конкурс устроить пришлось. А теперь мне вся братва башляет. Все, кроме короля. Только мое имя тоже сократилось. На самом деле меня Робертом Гудковским зовут. А прижилось — Робин Гуд. Как героя в фильмах.

Путешественники молчали. О подобном повороте сюжета не думал никто. Но, если честно, Антошка завидовал. Хоть он был не последним человеком в Огранде, а в Берендее — вообще вторым, но до такой известности не дошел. Шутка ли, войти в легенды двух миров, стать персонажем фильмов и книг, образцом для подражания и символом благородного героя!

«А ведь на его месте мог бы быть я, — с горечью подумал Антон. — Занесла бы меня судьба не в Берендею, а в места более цивилизованные, глядишь, и удалось бы развернуться в полную силу. Это наших в Европе практически не знают, а мы с рождения только и слышим о здешних уроженцах или о порождениях местной фантазии. Будто вся история только и творилась на клочке земли, на котором у нас и одна губерния не поместится. Самые лживые политиканы у них, самые кровожадные завоеватели тоже, а уж про разнообразных разбойников и убийц и говорить нечего.

Тьфу! Обидно, право слово!

Антошке было лестно познакомиться с самым известным из разбойников, или, проще говоря, бандитом, однако и досадно тоже было. Досадно — что этот бандит не он, Антошка, а кто-то другой.

Быть самым прославленным разбойником — это гораздо лучше, чем самым прославленным ученым. Кто этих ученых, кроме школьников, знает? А разбойники известны всем и каждому. Тот же Конан с гораздо большим удовольствием занимался грабежом и пиратством, чем скучными королевскими обязанностями.

— Ну раз вы — мои земляки, то по полной я раскручивать вас не буду, — подвыпив, Робин стал несколько добрее. — Совсем отпустить не могу, имидж не позволяет, но возьму как с простого рыцаря. Это все, что я могу сделать. Вы понимаете?

Антошка понимал и принимал. Имидж — штука тонкая, особенно в таком деле. В современной мифологии Робин Гуд понятнее всем и каждому и занимает места больше, чем король Артур со всеми своими рыцарями, вместе взятыми. И подвести такого замечательного человека?! Ни за что!!!

— Сколько?

Робин сказал.

Антошке показалось, что он ослышался. Хотел переспросить, но вовремя вспомнил, кто перед ним, и решил, что это еще по-божески. Мог бы вдесятеро больше содрать. Чем больше — тем значительнее подвиг. Аксиома.

Пришлось отсчитать требуемую сумму. Денег было жаль, и пришлось утешать себя тем, что не бывает худа без добра. В данном случае кошелек перестал тянуть к земле, стал почти невесомым. А наполнить... Или Антошка перестал быть героем и не сумеет добыть при помощи верного меча пропитания?

— Ну и расценки у тебя, — не сдержавшись, все-таки пробормотал Иванов.

Робин весело рассмеялся, и ему вторил Тук. Что бывает с теми, кто не в состоянии заплатить, никто не спрашивал. Зачем пытаться узнать очевидное?

— Спой что-нибудь душевное, — в очередной раз попросил атаман у Ольгерда.

Тот старательно сбацал Розенбаума, а потом без перерыва «Таганку».

— Слушай, Олег. — Робин едва не пустил скупую разбойничью слезу. — С Антошкой все понятно. Герой, подвиги совершает, но ты-то зачем с ним ездишь? У тебя ведь талант. Оставайся с нами. В долю возьмем, беречь будем. Кормить там, поить. Женщины и без того твоими будут. Они такого в здешних краях не слыхивали. Я, понимаешь, музыку люблю, а тут не поют, а декламируют какой-то бред. Оставайся!

Ольгерд почему-то посмотрел на Джоана и вздохнул:

— И рад бы, да не могу. Не обижайся, Роберт. Меня же невеста ждет. Вот только закончу поход и сразу сделаю предложение.

В другое время Роберт вполне мог рассердиться. Но песни родины сделали свое дело. Разбойник стал сентиментальным, как и многие из его коллег, когда вокруг много выпивки и звучат гитарные струны.

— Красивая?

— Очень, — Ольгерд снова посмотрел на Джоана, будто тот был сватом или братом нареченной.

— А она знает? — с пьяной настойчивостью продолжал допытываться Роберт.

— Пока нет. И даже не догадывается.

— Ух ты! — к восклицанию Роберта присоединился Антошка. Для него влюбленность приятеля и поэта тоже была новостью.

Преодолеть вместе столько опасностей, выпить на привалах столько вина и не обмолвиться ни полусловом! А еще говорят, что люди искусства болтливы и откровенны и о каждом своем чувстве трубят на весь мир! Вот и верь людской молве после этого!

Джоан тоже выглядел изумленным. Только у него удивление было щедро перемешано с неприкрытым интересом и какой-то недоброй ревностью. Словно поэт был влюблен в его сестру, которую оруженосец ни за что и ни за кого не желал отдавать.

И лишь один Сковород ничего не слышал. Он хорошо поел, еще лучше выпил и сейчас мирно похрапывал чуть в стороне.

А что? Колдовать все равно нельзя, так хоть поспать перед дальней дорогой.

— И кто она? — Истинные герои всегда очень живо интересуются подобными вещами. Джоан пока героем не был, но слушал с такой нескрываемой жадностью, что она переходила за рамки приличия.

Антошка чуть не брякнул оруженосцу, мол, прежде рыцарские шпоры заслужи, а потом махнул рукой. Пусть набирается опыта, пока находится в такой исключительной компании. Редко кому из ровесников достается подобное счастье.

Рукой махнул Антошка мысленно, да и то взмах получился коротким. Очень уж интересно было услышать ответ бродячего поэта.

— Самая лучшая в мире девушка, — Ольгерд говорил, не отрывая глаз от догорающего костра. — Наша землячка, между прочим. Хотя это не самое главное. Я думаю, что она с детства мечтала о чем-нибудь возвышенном. О принцах, героях, другой обстановке. Потом перенеслась сюда и в поисках своего избранника переоделась в мужское платье, нанялась оруженосцем и теперь скитается по непроложенным здешним тропам. Кстати, мечом она владеет превосходно, да и храбрости ей не занимать. И никто до сих пор не подозревает, что под пыльным от скитаний личиком скрывается невиданная красавица.

Мужчины слушали поэта как завороженные. История была правдивой, как правдивым было в Огранде все чудесное, чему давно не было места на родине. Даже обидно чуточку было, что все это произошло не с ними. Одно дело — обычные бабы, и совсем другое — нечто самой высокой романтики, о чем потом с гордостью можно будет рассказывать на привале у костра.

А Ольгерд рассказывал без гордости, однако с таким чувством, что, услышь его неведомая избранница, — ни за что бы не устояла.

— Знаете, я даже впервые пожалел, что не герой. В сущности, кто я? Бродячий поэт без достатка и крова. Все имущество — лишь гитара да с некоторых пор еще меч. Ни дворца, ни земель, а ведь женщинам шалаша и песен мало.

— Извини, братан, но если эта неведомая красавица устоит перед тобой, то она просто дура, — с пьяной пылкостью высказался Роберт. — А что до достатка, то приезжай с ней сюда. Обещаю — иметь будешь все. Будешь жить не хуже принцев.

— Нет, ко мне, — возразил Антошка. — У меня княжество огромное. Получишь под свою руку город, воеводство, а земель столько, что три таких острова поместятся и еще место для четвертого останется.

— Спасибо, друзья, — растроганно поблагодарил Ольгерд.

Хорошо, когда тебя понимают. Еще лучше, когда тебя понимают люди благородные. Если же у них вдобавок есть средства и они готовы ими поделиться, то о лучшем не стоит и мечтать.

И лишь Тук с Джоаном не пообещали Ольгерду ничего.

Да и что они могли пообещать? Монах — разве что освятить брак, но это дело достаточно беспроблемное. Были бы жених с невестой да чуточку взаимного желания. А Джоан... Ну при чем здесь молодой оруженосец? Что от него может зависеть?

Недаром Джоан выглядел самым задумчивым из компании. Видно, переживал, что ничем не в силах помочь своему спасителю.

Ах, молодость, молодость!

Меж тем в подобающем романтическом миноре подкрался рассвет. За пределами полупогасших костров обозначились деревья. Где-то в их кронах запели ранние пташки, вплели свои чудные голоса в храп уставших разбойников. Им-то что? Не они же пировали всю ночь напролет, пели песни, запивали каждую из них напитком, который прежде бодрит, а потом коварно бросает в сон. Безмозглые твари. Ни тебе хлопот, ни забот...

И явной дисгармонией в это пение вторгся протяжный стон Сковорода. Колдун неудачно задремал на нескольких сучьях и теперь проснулся помятый, больной и злой.

— Ты обещал, — вяло напомнил Роберт.

Предупреждение было сделано вовремя: в досаде Сковород был готов спалить своей непутевой магией весь приютивший его лес.

Между прочим сам виноват. Сначала посмотри, потом ложись. А на сучья пенять нечего.

Сковород с досадой плюнул. Плевок угодил в суховатую ветку, и та немедленно занялась каким-то синим химическим пламенем.

— Но-но! — Роберт отшатнулся и потянулся к лежащему луку.

Маг поморщился, взмахнул рукой, и пламя погасло.

Заодно погасли и последние угли в костре.

Сразу стало ясно, что посиделки кончились. Но ложиться спать было уже глупо. Потом весь день проспишь, а Брит дремать не станет. Да и не годилось благородному рыцарю слишком задерживаться в разбойничьем логове. Ночь скоротать — куда ни шло, а день...

— Надо ехать...

Антошка мужественно поднялся и пожал на прощание руки монаху и атаману. Задерживать Роберт его не стал. Напротив, ткнул в бок ближайшего разбойника и буркнул:

— Проводи. За все заплачено.

Разбойник привычно помянул чью-то мать и собственную собачью жизнь, но спорить с начальством не стал. Лишь уточнил:

— Докуда?

— До опушки, балда! Сказал же — заплачено! И смотри у меня! — Робин поднес к разбойной морде здоровенный кулак.

Кулак впечатлял и вызывал уважение.

— Не впервой. — Провожатый поднялся. — Все будет в лучшем виде.

— Смотри, — повторил ему Гудковский, очевидно, не вполне доверяя понятливости подчиненного. — Чуть что — ответишь и головой, и задницей.

Путники были уже в седлах, и Робин прощально вскинул руку:

— Удачи! Особенно тебе, Олег! Не забудь о моем предложении!

— Спасибо тебе, атаман! — ответил за всех поэт, хотя ничего конкретного обещать не стал.

Да и что обещать, когда еще ничего не решено?