Как в море отдельные капли представляют собой водную толщу, так и в жизни подавляющее большинство людей являются безликой массой, на фоне которой злодеи творят свои преступления, а герои — подвиги. Остальному населению остается только ужасаться неслыханному коварству негодяев и самоотверженности их извечных врагов. Ну и принимать посильное участие в делах тех и других. Составлять светлое и темное воинство, к примеру, дабы иногда извечные поединки Добра и Зла принимали более масштабные формы. При этом конечный итог схватки решают герои, остальные сражающиеся являются массовкой, заполняют собой поле боя и погибают во имя торжества или крушения извечных идеалов.

Но это обычные люди, которые все остальное время выращивают хлеб и скот, ткут одежду, строят дома и изготовляют вещи, без которых не обойтись ни злодеям, ни героям. Колдуны к ним принадлежать не могут, у них другая задача — быть противниками или помощниками герою.

Чаще — противниками. Что толку, если каждый встречный маг начнет помогать благородному спасителю мира в его трудном деле? Не говоря о том, что так мир и спасать-то будет не от кого.

Осознавая это, а то и просто повинуясь могучему инстинкту, абсолютное большинство волшебников, колдунов и прочих чародеев идут герою навстречу и изо всех сил стремятся захватить власть в очередной Вселенной, а то и просто уничтожить ее. В своей беспричинной злобе они даже не задумываются, где будут жить сами, раз все вокруг погибнет.

Или заранее знают, что их планы порушит герой? Неважно. Главное же, что редкий маг не является злодеем. И посему раз маг на горизонте, то настоящий воин просто обязан атаковать его и с ходу лишить малейшего шанса привести коварные мечтания в жизнь. Говоря же проще, увидел колдуна — убей его! Остальные не просто спасибо скажут, но и прославят твое имя в сказаниях, песнях, а со временем и в книгах.

Антошка относил себя к истинным героям. Поэтому, едва поняв, что перед ним колдун, он издал нечленораздельный рыцарский клич и пустил коня в галоп.

Копья с собой не было, потерялось копье во время странствий, и Иванов был лишен возможности картинно наклонить его в сторону противника. Пришлось торопливо выхватить из ножен меч и размахивать им, что выглядело также неплохо, но было несколько утомительно из-за веса.

Да и преждевременно кричать, наверное, не следовало.

Маг повернулся на звук, панически взмахнул руками, и с пальцев его сорвались молнии, ветвистые, словно рога незадачливого мужа.

Были бы прямые, может быть, и шарахнули бы в Антошку. А с такой прихотливой траекторией разве в кого попадешь?

Но полыхнуло здорово. Электричества же было столько, что густые геройские кудри встали дыбом, приподняли шлем. Будто Иванов собрался вежливо поздороваться, да только были заняты руки, одна поводьями, другая — мечом.

Колдун, приветствовав Антона салютом, ближе знакомиться не пожелал. Он припустил коня так, словно гнался за ним не добрый (в смысле, стоящий на стороне Добра) герой, а самый злобный из злодеев.

Если у Иванова и могли быть сомнения, то теперь они полностью отпали. Так удирать от благородного героя мог лишь закоренелый негодяй. Не говоря уже о выстрелянных молниях. Ибо разве станет порядочный человек нападать на другого, даже не пытаясь выяснить, кто его противник, да и противник ли он?

— Остановись! Убью! — свирепо заорал Антошка, изо всех сил погоняя Вороного.

Несмотря на обещание героя, остановиться колдун почему-то не захотел.

Антошка обиделся на подобное невнимание. Он праведно рассвирепел, и несладко пришлось бы колдуну, если бы князь Берендейский, граф, барон и прочая смог достать его мечом.

К счастью для колдуна, меч Иванова настолько вытянуться не мог. Меч потому и оружие героев, что им надо рубить врага лицом к лицу или вплотную в спину, а не подло с большого расстояния.

Ну а колдун, как и положено негодяю, оказался подлецом. Он даже не стал оборачиваться и через плечо бросил за спину какой-то предмет.

Предмет упал на землю, и все мгновенно заволокло густым дымом. Вдобавок ко всему дым был настолько вонючий, что, не притерпись Иванов к запахам своего натруженного в походах тела и нестиранной одежды, свалился бы без чувств.

Если бы у Антошки было время на размышления, теперь он бы понял, почему настоящий герой никогда не моется и не переодевается. Дыхание, конечно, перехватило, а вот сознания, на что явно рассчитывал маг, Иванов не потерял. Конь вынес его из дыма, и лишь слезящиеся глаза напоминали о счастливо избегнутой опасности.

Удирающий колдун на мгновение оглянулся, кинул взгляд на своего преследователя и испустил вопль ужаса.

Было с чего! Длинные волосы Иванова продолжали стоять дыбом, и чудом удерживающийся на голове шлем находился на небывалой для нормального богатыря высоте, лицо героя было с черными разводами от пота, пыли и дыма, и лишь глаза выделялись своим красным цветом, да поднятый меч зловеще сверкал не игривыми солнечными зайчиками, а настоящими солнечными волками. Даже в героической Огранде немногие смогли бы посмотреть на Иванова без содрогания, а уж в более спокойных мирах каждого второго одолел бы кондратий, остальных же — предательское расстройство желудка.

Антошка себя не видел и приписал эффект своему неоспоримому мужеству и запоздалому раскаянию колдуна. В какой-то момент ему показалось, что маг шлепнется на землю, не устоит перед видом героя, но тот не упал и лишь замахал руками, вызывая из небытия очередное заклинание.

Все это слегка не понравилось Антону, иначе говоря, порядком напугало его, но поделать ничего герой не мог. Разве что догнать колдуна побыстрее, да только не особенно получалось.

Последний резкий взмах, выкрик непроизносимого слова — и на землю обрушились градины величиною с небольшого барана.

На счастье Иванова, заклинание творилось в спешке и толком прицелиться колдун не смог. Из десятка градин почти все упали далеко по сторонам. Лишь одна как-то изловчилась и с силой ударила Антона по шлему. Сила эта оказалась столь велика, что градина раскололась, разлетелась на куски, а вот шлем кое-как выдержал.

Простому человеку такого подарка хватило бы вполне, чтобы отправиться к праотцам или, в случае особой удачи, — навеки в дурдом. Но дело все в том, что простым человеком Иванов не был. В нем сказалась богатырская закваска. Все-таки ударов по голове он получил много, но ни один не мог вызвать даже сотрясения мозгов, не говоря уже о прочем.

Наоборот. Удар принес ощутимую пользу. Длинные кудри на голове были смяты, прижались к черепу, и оттого шлем занял положенное ему место.

Колдун обернулся посмотреть на дело чар своих и испустил еще один вопль, в котором наряду с ужасом явно звучало отчаяние.

В свою очередь Антошка испустил звериный рык. Не только от злости. Поднятая рука с мечом затекла так, что заболело плечо, и пришлось пожертвовать картинностью позы, опустив оружие к земле.

Конь колдуна явно выдохся и стал заметно снижать скорость. Появилась надежда, что злодей оставит свои недостойные штучки и попытается принять бой лицом к лицу.

Не тут-то было!

Снова замелькали руки, чуткие уши Антона уловили обрывки непонятных слов, и пришлось напрячься в ожидании очередной гадости.

А спина супостата между тем приближалась. Иванову уже показалось, что он успеет рубануть мечом раньше, чем мир содрогнется от подлого колдовства, и тут оно грянуло давно ожидаемым громом среди грозного неба.

Земля вспучилась сразу в нескольких местах, причем так резко, что Иванов почувствовал, как обрел крылья. Ничуть не хуже, чем от хорошего пинка.

Он судорожно взмахнул руками, пытаясь удержаться в седле, но тело выбросило камнем из катапульты. Иванов полетел вперед с бешеной скоростью, будто стремился указать покинутому Вороному дорогу к цели, да так, на скорости, и врезался в спину колдуна.

Теперь не удержался и тот. Нелепо, отнюдь не по-колдовски взмахнув руками, маг отлетел вперед и несколько вбок и скрылся в копне прошлогоднего сена.

Следом туда же влетел Антошка.

Закончившийся столкновением полет что-то изменил в восприятии героя, и в первый момент Иванову показалось, что он очутился под водой. Только вода почему-то была шелестящей и колючей, а уж тьма стояла такая, словно дело происходило безлунной ночью.

А потом какая-то наглая рыбина пребольно ударила Антошку в плечо. Рыцарь машинально попытался поймать ее, однако вместо чешуи его рука скользнула по гладкой коже, а затем уцепилась за нечто похожее на ошупь на каблук.

В следующий момент рыба вновь резко дернулась, и этот каблук врезался Антошке в правый глаз.

Искры посыпались такие, что, будь сено чуть посуше, не миновать бы пожара.

И сразу пришло понимание.

Иванов понял, что барахтается не в воде, а в обрушившемся стогу сена и где-то совсем рядом то же самое делает злой колдун.

Антошка победно вскричал и махнул мечом.

Точнее, попытался сделать и то, и другое.

Открывшийся рот мгновенно забился сеном, а богатырский замах обернулся вялым движением.

Очевидно, ловко выбитый из седла и уже почти побежденный колдун оказался изрядным злодеем и даже здесь пытался достать благородного противника своими коварными штучками.

Не на того напал!

Антошка мужественно извивался, пытался на ощупь достать спрятавшегося волшебника мечом, короче, героически сражался, невзирая на самые неблагоприятные обстоятельства.

Как с колдуном ни ясно, однако обстоятельства не выдержали, переломились к лучшему, и Антошка после долгой отчаянной борьбы вывалился из стога лицом в грязь.

В прямом смысле этой достаточно трафаретной фразы.

Лежать в грязи герою не пристало. Антошка извернулся, перевернулся на спину, и в этот момент прямо на него из сена вывалился колдун.

Иванов не сплоховал, успел подставить кулак, однако маг ловко парировал удар левым глазом и навалился на героя так, что у последнего перехватило дыхание.

И сразу же завязалась борьба. Очумелые противники изо всех оставшихся сил обрушились один на другого.

Катаясь по земле, Антошка не мог воспользоваться мечом, и все же богатырское здоровье, помноженное на богатырскую массу, позволило ему оказаться сверху и мертвой хваткой вцепиться волшебнику в горло.

Но выпученные глаза показались до боли знакомыми. Пальцы сами разжались, и, отплевываясь забившей рот соломой, Иванов изумленно выдохнул:

— Сковород! Ты?!

— Антошка? — прохрипел маг в ответ. — Ну ты вовремя! А где тот злодей, который за мной гнался? Ты его одолел?

— Какой злодей? — не сразу понял Антошка, а затем до него стало потихоньку доходить, и он смущенно отвел глаза.

И тут Сковород начал оглушительно хохотать. Делал это он так заразительно, что герой тоже не выдержал, присоединился к нему, и подъехавшие Ольгерд с Джоаном с удивлением смотрели на открывшуюся им картину.