Глава 3
ТАИНСТВЕННЫЙ ОСТРОВ

– …А потом они поймали господина Соловья в мэрии, где товарищи Попович и Никитич держали его за руки, а товарищ Муромец прилюдно выбил ему вставные золотые зубы. Счет от дантиста нам уже поступил. Так что товарищеский суд гражданину Муромцу на этот раз обеспечен. И никакие прежние заслуги, Илья Тимофеевич, вам не помогут… Трое суток домашнего ареста всем троим. Так. Закончу хорошей новостью.– Командир резко повеселел и, ласково прищурившись, обвел взглядом враз насторожившиеся лица.

В штабной палате, расписанной суровыми ликами ветеранов а-ля палех, моментально установилась кладбищенская тишина.

– Ну-с, орлы… Или никому не интересно, что за праздник пришел на нашу улицу?

Ответом было злобное молчание. Наученные горьким опытом предыдущих совещаний, все знали, что хорошие новости были глобальным и законченным свинством, которое им обычно пытались преподнести в наиболее удобоваримом виде.

– Итак, господа и товарищи, нам ввели новую штатную единицу – командующий военно-морскими силами.

– Бегущий по волнам,– донеслось из угла палаты.

– Кто-то хочет дать развернутый комментарий на гауптвахте? – поинтересовался начальник отряда.

Желающих не нашлось.

– Какие будут предложения? Естественно, конструктивные,– уточнил командир.– Или вы сговорились в молчанку играть? Я же не с потолка взял эту должность. Это приказ.

С этими словами начальник отряда выразительно кивнул на потолок, а потом зачем-то заглянул под стол.

– А зачем нам отдел военно-речных сил? – спросил вольный сын казахского народа Батырбек.

– Военно-морских сил,– поправил командир.– И я очень рад, что хоть кто-то радеет за общее дело. Будем считать вашу кандидатуру утвержденной. Спасибо, Батыр, что вызвались добровольцем. Начальника штаба попрошу оформить приказ по отряду и довести до всего личного состава.

– Православные! Что творится-то? – неожиданно для всех истошно запричитал вольный сын степей.– Грех на душу берете! Не простится вам…

После этих необдуманных слов неотвратимо, как цены на горючее,из-за стола стал подниматься насупленный Малюта.

– Воздержитесь, товарищ Скуратов,– строго осадил командир маэстро заплечных дел.– Не надо братоубийства.

– Не брат он мне… – хрипло выдохнул Скуратов.

– Я не умею плавать, не умею эта… ходить под парусом,– канючил Батыр.– Я в степи вырос, кумысом вспоен, верблюжьей колючкой вскормлен.

– Жизнь научит. Да и мы поможем, не так ли, товарищи? Навалимся всем миром,– приободрил новоиспеченного флотоводца Задов.

– Не надо наваливаться, лучше отправьте на передовую,– выл Батыр.– Знаем мы вашу помощь. Костей потом не соберешь.

– Отправим, отправим. Даже не сомневайтесь. Всему свое время. Кстати о парусе… Он вам, пожалуй, не понадобится, как и прочий такелаж. Отдел снабжения подберет что-нибудь понадежнее. На дне достаточно раритетов.

– «Титаник» сгодится,– донесся из дальнего угла озвученный знакомым голосом доброжелательный совет.

– Да кто ж там не угомонится-то! – в сердцах бросил командир.– Все. От имени и по поручению поздравляю нашего начвоенмора с высоким назначением. Даже не сомневаюсь, что он справится. Свободны, орлы. А вас, товарищ Скуратов, я попрошу остаться.

Первым из штабного зала вышел Батырбек. Он демонстративно попытался хлопнуть дверью.

Но во всем нужна практика. А так как в юртах вместо дверей только полог, то для Батыра демонстрация обернулась унижением.Он пребольно прищемил себе пальцы и теперь остервенело дул на них, раздумывая, не взять ли больничный лист. За обозленным военмором, весело переговариваясь, потянулись остальные. Более всего народ недоумевал по поводу будущего нового транспортного средства. В конце концов все решили, что карусель собираются поставить на давно обещанную профилактику.

– Докладывайте!

Малюта Скуратов вытащил из планшета карту океана, испещренную крестами и знаками вопроса, и расстелил ее перед командиром. Начальник контрразведки не отличался особым красноречием, справедливо полагая, что специфика службы придает его словам особый вес.

– Так что подобрали для нашего Батыра-морехода?– обеспокоился командир и внимательно посмотрел на Малюту.– Имейте в виду, пока нам ни черта не ясно. Задание на острове Буян из серии «поди туда, не знаю куда». Точных координат мы не знаем. Остров видели те, кто в четверг после дождя двигался курсом на свист раков. Упоминают еще какие-то Стеклянные рифы.

– Что от нас-то надо? – мрачно поинтересовался Малюта, с младых ногтей не выносивший туманные намеки.

– Задача-миниум – высадить десант. Он будет действовать на месте по обстановке. Более конкретного ничего нет. Реальность эта нетронутая. Видели остров считаные единицы. Единственным, кто осмелился высадиться на нем, был какой-то поморский рыбак Ивашко Дуйдоветру. Он-то и оставил известный вам берестяной мемуар о Стеклянных рифах.

– До рифов еще добраться надо,– веско заметил Малюта.

– Ситуация с каруселью вам известна. Я, кстати, жду доклада уже завтра. У нас подобного ЧП с транспортом не было лет триста.

– Занимаемся, Дмитрий Евгеньевич…

– Ладно, замнем пока. Итак, для высадки нам ввели военно-морские силы. Это раз. Товарищ Батырбек – отныне опытный мореход, это два. Шаман у него в друзьях ходит – это три. Я ничего не упустил?

– Может быть, Латын Игаркович и впрямь на амулет расщедрится,– согласно кивнул Малюта.

Прижимистость отрядного религиоведа была всем прекрасно известна, хотя, надо отдать молодящемуся старику должное, его регулярные камлания и проповеди вызывали нездоровый интерес даже у местных атеистов.

Выпросить что-либо из предметов культа сверх лимита у отрядного священнослужителя было невозможно. В ответ на любую просьбу Латын Игаркович тут же демонстративно забывал русский язык и начинал задумчиво постукивать по бубну. Острословы утверждали, что это полюбившаяся ему мелодия старого шлягера «Мы едем, едем, едем…» После исполнения Латыном «…в далекие края» все обратившиеся к нему спешили уйти, поскольку было замечено, что прослушавшие весь мотив целиком в ближайшие же дни отправлялись Владимировым во внеплановую командировку.

Один раз Латын Игаркович, несмотря на свой преклонный возраст и высокий сан, позабыл о смирении и настучал по бубну пьяному Задову, потребовавшему у Латына гарантий будущей реинкарнации. После этой некрасивой истории Лева стал самым воинствующим атеистом в отряде.

– Аналитиками Главка прогнозируется, что разведдесант благополучно доберется до точки назначения.– Командир начал ходить по кабинету взад-вперед.– Дальнейшее туманно, но лично я думаю, что они выполнят все, что потребуется. Есть мнение, что это очень важно для будущего данной реальности. Или для прошлого – без разницы нам, сам понимаешь.

– Я подобрал несколько вариантов морскoй доставки боевой группы. Все, на мой взгляд, достаточно подходящие.

Малюта положил руку на карту сплошного синего, без единого клочка суши, цвета и продолжил:

– Так как подготовленных кадров, за исключением нашего товарища Батырбека, у нас нет, то придется использовать транспорт и персонал из ближайшей реальности. Дело, конечно, мутное, нам непривычное, но добро получено. Итак, мои предложения…

Первое. Юго-западнее Исландии к востоку от Ньюфаундленда в начале сороковых немцы потопили эскадренный миноносец «Рубен Джеймс». Второе. Немецкая подводная лодка U-1277. Потоплена в Северной Атлантике англичанами. Третье. Русский броненосец «Петропавловск» подорвался на мине 31 марта 1904 года в Желтом море. Есть еще варианты, но это самые оптимальные.

– Не знаю, не знаю.– Командир потер ладонью небритый подбородок.– Наших с «Петропавловска» тревожить ни в коем случае не будем. Американцы моряки еще те… А вот по подводникам попрошу доложить подробнее.

– Можно и подробнее,– согласно кивнул головой Малюта и достал из планшета справку.– Докладываю. Подводная лодка U-1277, тип: VII-с/41. Заложена 6 августа 1943 года. Спущена на воду 6 апреля 1944 года, командир капитан-лейтенант Отто Вендт. Один безуспешный боевой поход, потоплена 20 февраля 1945 года в Северной Атлантике британским сторожевиком «Аметист». Сорок девять погибших, весь экипаж.

– Н-да-с,– процедил Владимиров,– походец, прямо скажем, так себе. Хилый походец. Плохая подготовка команды? Нет ли других экипажей?

– На грунте подлодок много, но у U-1277 на экипаже нет крови. Когда выхватим парней из глубин, ими будет легче управлять. А профессионализм у них на уровне. Архивы свидетельствуют: боевая подготовка флотилии «Веддичен», в состав которой они входили, осуществлялась по принципу «в море – дома». Потом, насколько я понял, торпедировать никого не надо, только доставить разведдесант на Буян, или я что-то упустил? – Малюта с надеждой глянул на командира.

– Нет, нет и еще раз нет! Никаких судов с невольниками из Африки топить не надо, ни американских, ни английских,– выставив перед собой руки, неожиданно засуетился командир.– Хватит самодеятельности.

Малюта незаметно и недовольно пожал плечами. Как и Задов, он был убежденным англофобом еще со времен возмутительного британского шпионажа в родной реальности эпохи правления Иоанна Грозного.

– Ну коли так – как скажете. А то, если есть какие-то дополнительные указания, мы завсегда, только намекните. Лодка-то лежит на грунте с полным боекомплектом.– Малюта мечтательно закатил глаза.– Есть даже пара «крапивников», то есть, извините, акустических торпед. Можно и по надводным целям использовать.

Командир недовольно поморщился:

– Я, кажется, уже все сказал, Малюта Лукьянович, – никаких инцидентов в переходе. Взяли на борт, доставили, отвалили. Все. Меня интересует, кстати, ваши прогнозы насчет отношения экипажа к новому руководителю операции, нашему военмору.

– Уважаемый Батыр не тянет на чистокровного арийца в немецко-фашистском понимании. Но, к счастью, расовая политика на борту лодки не играла той роли, какая была ей отведена пропагандистами. И это я тоже учел,– закончил доклад явно довольный собой Малюта.

– И все-таки… Согласятся ли они сотрудничать с ним? Они в этом тысячелетнем рейхе отличались особым гонором. К ним подход нужен.

– У Батыра папа – чистый казах, мама – чистая узбечка, один дедушка – финн, другой из рода Тимуридов,– без запинки отчеканил контрразведчик.– Феликс Эдмундович за данные головой ручается.

– Чьей головой? – с понятным любопытством поинтересовался командир.

– Батырбековской, разумеется…

«Стильно работают,– уважительно оценил труд коллег командир.– Может, и мне уточнить, кто у меня был прапрапрадедушка… Впрочем, стоит ли? И так хорошего в жизни мало».

– Продолжайте, Малюта Лукьянович, продолжайте, прошу вас. Вас приятно слушать.

Скуратов откашлялся и монотонным голосом забубнил дальше:

– Замом у Батыра пойдет обер-лейтенант Пауль Зиберт. Виноват, Кузнецов. У него два железных креста, в авторитете будет. Да и жетон гестаповский жуть и под водой наводит.

– С корабля на бал? Не рано ли парню? Может, еще на полигоне обкатаем?

– С бала на корабль,– вежливо поправил командира Малюта.– Да и надо ли его обкатывать? Все когда-то начинали. К тому же у Калинова моста он преотлично проявил себя. И прошлая биография у него – ой-ей!

– Слышал уже. Неделю назад получили ноту из Островного графства. Кстати, может быть, усилим группу богатырями?

– Илья наотрез отказывается плыть с потенциальными утопленниками по суеверным соображениям. Попович, сами знаете, кроме Ильи, никого уже не слушает. А Добрыню при одной мысли о море травит после его последней кругосветки с Магелланом.

– Ладно, Малюта Лукьянович, в целом я вами доволен. Ходовые испытания, торжественное поднятие флага назначаю на завтра. Доукомплектуйте группу и обеспечьте всем необходимым. Тут нам нужны такие, чтобы без глупых вопросов типа: «А зачем мне это, собственно, надо?» Инициативные нам нужны, волевые, решительные.– Командир разошелся не на шутку и опять начал размахивать руками.– Такие, кто может принять решение на месте.

– То есть взять ответственность на себя? – скептически уточнил Малюта.

– Вот-вот. Да, и подбодрите Батыра, а то настроение у него паническое. Пусть Баранов найдет хоть раз за всю свою жизнь пару теплых слов. Настрой должен быть на уровне, боевой. Торжественный митинг на причале организуйте, что ли?

– Все сделаем в лучшем виде,– уклончиво процедил Малюта, про себя подумав: «А зачем мне это, собственно, надо?» – Батыра подбодрим. Митинг проведем. После отбытия лодки для оставшихся на пристани – ужин с жареными поросятами.

Относительно Батыра Малюта Лукьянович не комплексовал. По богатому личному опыту он знал, что штык под задницу весьма эффективно действует на ипохондриков. От острого штыка настроение всегда поднимается. Оставалось только уточнить у Батыра, ипохондрик ли он. А Коля Кузнецов в качестве заместителя не подведет уж точно: немцы ему как родные, ближе многих своих.

Надо признать, что, протежируя Кузнецова, Скуратов охотно доверился чутью своего личного консультанта – Феликса Эдмундовича, к авторитетному мнению которого он всегда внимательно прислушивался. Да и самому ему невольно импонировала в Николае решительность, твердая хватка, осторожная наглость и расчетливое безрассудство. Этих качеств лично за собой он никогда не замечал, но в других, как старый, но честный циник, всегда ценил.

– Хорошо,– подвел черту командир отряда.– Последний вопрос. Кого конкретно имел в виду Илья, когда говорил об утопленниках,– экипаж лодки или наш десант? Экипаж ведь в некотором роде уже того… Надо ему пояснить.

– Поясним,– понимающе кивнул Малюта, делая пометку в блокноте.

Час спустя в офицерской трапезной царило особое оживление. Народ кучковался за столиками, бурно обсуждая вчерашнее назначение и предстоящее задание, о котором ровным счетом никто ничего не знал.

Понятно было только одно: на острове придется выполнять непонятно что и неизвестно как. Даже по прежним меркам штабной безалаберности эта ситуация была из ряда вон выходящей. Буян был местом даже не легендарным, а, скорее, мифическим.

У стойки заколоченного сегодня из предусмотрительности бара царило особое оживление: заместитель по высокому моральному духу Баранов только что заявил, что впервые видел Батыра в библиотеке.

Утверждалось, что бек взял «Книгу будущих адмиралов», памятку ОСВОДа «Спасение на водах» и журнал свободных вакансий «Срочно требуются» и «Согласен на любую работу».

– Надо ему подсказать, как общаться с иноземцами,– послышался голос от столика, где сидели Нестеров, Дуров и Сусанин.– Это же проще пареной репы. Дык дави ему на глаз большим пальцем, пока по-нашенски не загутарит. Гы-гы-гы!

Когда в дверях трапезной показался Батырбек, народ как по команде примолк. В гробовой тишине, под издевательски участливыми взглядами, Батыр неуверенно проследовал к своему столику, где уже сидели Латын Игаркович и Хохел Остапович.

– Садись, сын мой… гм-м, заморенный,– небрежно двинув ногой резной табурет, прогудел Латын.– В ногах правды нет.

Подскочивший к столику дежурный по столовой услужливо скрипнул лаптями и протянул меню.

– Что закажем, Батыр Бекович? Борщик по-флотски? Гуляш потемкинский? Солонинки? Сей моментик оформим, ваш сиясь, не сомневайтесь. Все высшего качества. Эксклюзив. Только для вас.

В глубине зала кто-то откровенно заржал, но тут же осекся. В подавляющем своем большинстве народ Батыру не сочувствовал, но открытые проявления общих чувств отдельными выскочками пресекались сразу.

От гуляша батыр отказался. Стойко давясь борщом с заплесневевшими флотскими сухарями, Батырбек молча слушал напутствия Хохела.

—Против ветра не плюй,– поучал бека Хохел.– Следи за крысами, они свое дело знают. Как побегут – значит, хана. Будешь травить – трави с подветренной стороны. Спасательный жилет носи с собой постоянно. Баб на корабль не води – у них, моряков, не принято. Только английской королеве можно, хотя какая она баба…

– Все? – отставляя в сторону недоеденный борщ, поинтересовался батыр.

– Все,– секунду помедлив, твердо заверил бека Хохел.

Батыр не спеша допил компот, лениво встал, поднял тарелку с остатками борща и аккуратно, чтобы не облить Латына, надел ее на голову Хохелу. Провожаемый мысленным одобрением окружающих, Батыр выскочил за дверь с гордо поднятой головой, хотя в глазах его читалось полное отчаяние.

– Наш человек,– одобрительно заметил Илья приятелям, разливая по кружкам контрабандную медовуху из квасного жбана.– Вишь, как за честь бабскую заступился.

Подводная лодка стояла у пристани в десяти метрах от карусели, и ласковые волны с тихим плеском бились о ее камуфлированные борта. Поднявшись по сходням на борт, малочисленный отряд остановился перед строем подводников. Моряки тупо пялились на солнце, не обращая внимание на вновь прибывших. Пауза затягивалась.

– Не робейте, хлопцы,– прогудел Илья с пирса.– Пособим, ежели чаво…

Вообще говоря, настроение на пристани царило вполне подобающее случаю. Добрыня салютовал героям вполне уместным Рот Фронтом, Задов приветственно махал экипажу дружественной субмарины первомайским флажком, а сентиментальный Дуров даже всплакнул.

Остальные тоже хотя сдержанно, но выражали свои теплые чувства. Исключение составлял вечно чем-то недовольный Феликс, поджавший узкие губы, мрачный Малюта, умиротворенный Латын Игаркович и мстительный Хохел Остапович. Последний накануне наотрез отказался выдать десанту калорийный морской паек, сымитировав внезапную ревизию. Сейчас его слегка терзало запоздалое раскаяние – на эту пропащую и потенциально пропавшую экспедицию он мог списать кучу разворованных продуктов и утерянного ранее барахла.

Тут случилось то, чего от Батыра никто не ожидал. Он молча стоял у рубки, но внезапно, повинуясь нахлынувшему чувству, военмор по приваренным скобам даже не влез, а взлетел на самый верх. Там, вцепившись в леерное ограждение, он окинул решительным взглядом свою новую команду. И без какого-либо перехода двинул речь, привести которую следует дословно.

– Камрады! – пронеслось над морем.– Драген нах ост!

Капитан субмарины резко потянулся к форменному ремню, где висеть должен был не то кортик, не то кобура с парабеллумом. Выступление Батыра подействовало: экипаж подводной лодки смотрел уже не на солнце, а на пухлого бека.

– Впереди нас ждет путь, полный невзгод и опасностей. За горизонтом лежат земли, которые я брошу к вашим ногам. Враг коварен, но слаб. Он будет разбит и разграблен нашим молниеносным броском. Очистим остров от инородцев!

Подводники перевели взгляды на провожающих, оцепенело застывших на пирсе.

– Запорю суку! Ремни из спины нарежу,– взвился Малюта.

– Следует поучиться,– раздался голос Киже, но, когда Скуратов обернулся, никого рядом не было.

– Прозит! – в гудящей толпе разлил Илья медовуху по стаканам приятелей.

– Не этот остров, камрады,– быстро поправился Батыр.– И только вам, людям чести, эта задача по силам. Неприятель будет разбит, и победа будет. Вы наследники тевтонских рыцарей. Будьте достойны славы ваших предков при Грюнвальде и Новгороде. Ура! С нами наши боги!

На пирсе пронесся вздох разочарования. Дело в том, что по ходу бековского выступления в толпе провожающих уже появились яростные спорщики, торопливо заключавшие экспресс-пари. Большинство полагало, что в конце речи Батыр непременно крикнет «зиг хайль». Немногочисленные оппоненты возражали, что, имея в тылу часть командного состава отряда во главе с Владимировым, Батыр – при всей своей первозданной дури – на это не решится.

– Курс – тудысь! – буднично, но несколько неопределенно подвел черту вышесказанному Батыр, вскидывая вперед руку.

Затем бек зачем-то постучал скрещенными пальцами по металлу рубки и полез в люк.

Кузнецов подошел к командиру субмарины, расстегнул планшетку и наугад ткнул пальцем в карту. Отто только кивнул и повернулся к своему экипажу.

– По местам стоять, с якоря сниматься! – разнеслась из люка над морем команда-заклинание Батыра.

В толпе на пирсе завязались ожесточенные локальные разборки: народ спорил, считать ли давешнее целеуказание Батыра нацистским приветствием, или нет.

– Тю, ну шо це за дурный хлопче,– крякнул Хохел, проспоривший Латыну полумесячный продпаек.

– Дурный-то дурный, однако… – усомнился было, но смолчал религиовед, торопливо благословляя отваливавшую от пирса лодку и переводя плотоядный взгляд на расставленные вдоль пирса и заваленные снедью столы.

Два часа спустя захмелевший командир отряда уже доедал на прощальном ужине последний кусок жареной свинины, когда неслышно подошедший со спины Малюта тихо шепнул ему на ухо: «Всех».

– Что «всех»? – подавился и закашлялся подполковник.

– Илья имел в виду всех: и экипаж, и десант,– уточнил Малюта, хлопая начальство по широкой спине.

Событийно Буян был островом неучтенным, фигурировавшим, однако, в фольклоре доброго десятка смежных реальностей. Открыл его в приснопамятные времена некий поморский рыбак Ивашко Дуйдоветру, который спьяну в небывалое даже для своих мест северное сияние вышел на хлипком баркасе поохотиться на моржей. Моржей Ивашко не добыл, но зато провалился в пространственно-временной колодец.

Как отважному рыбаку и охотнику удалось воротиться домой – это покрыто мраком. Ивашко, однако, вернулся и увиденное даже изложил на берестяной грамоте, которую год назад случайно обнаружили в монастырских подвалах Архангельска. Ничего путного из грамотки, впрочем, извлечь не удалось – излагал свои мысли Ивашко так же плохо, как и добывал моржей. Упоминал он, правда, Стеклянные рифы и дракона. Прилагался к грамотке еще и кусок странной кожи.

Прочим мореходам посчастливилось и того меньше. На остров натыкались раз десять, однако исследовать не решались. Ничего необычного в этом не было – слава о Буяне ходила дурная. Даже то, что он не был отмечен на картах и лоциях, никого особенно не удивляло. И не такое случалось в жизни с мореходами – народом смелым, тертым и бывалым. Дурная слава же была в том, что когда иной капитан корабля все-таки собирался высаживаться на остров, то, как правило, тут же бесследно исчезал.

И все эти галеры, ладьи, эсминцы, минные заградители и прочие посудины на всех парах, под всеми парусами и на всех веслах отваливали в сторону и ложились на курс подальше от острова. Худая слава и название острова закрепились за этим клочком суши накрепко.

Лет сорок назад Скуратов, всерьез заинтересовавшись островом, вызвал из Лукоморья на профилактическую беседу в родные подвалы Кощея, чье имя подозрительно часто фигурировало в связи с Буяном. После десятиминутного душевного разговора обе стороны достигли полного взаимопонимания. Малюта, аккуратно поддерживая Бессмертного под локти, вывел его на белый свет, где тот уважительно и подобострастно попрощался со Скуратовым и, прижимая к разбитому носу платок, торопливо ушел.

А Малюта с чистой совестью доложил начальству о полной и абсолютной непричастности Кощея к дурной славе Буяна. Злобный старик, оказывается, об острове не имел ни малейшего понятия, а версию о хранимой там своей смерти распространял исключительно для прополки рядов потенциальных киллеров из числа придурковатых соискателей богатырской славы.

– …Пакет! Пакет! Где этот чертов пакет? – причитал Батыр, шаря по карманам и за отворотами сапог.

– За пазухой посмотри,– меланхолично заметил Лева, продолжая внимательно изучать горизонт.

– Точно, вот он,– успокоился бек, вытащил из-за пазухи пакет с двумя сургучными кляксами и поднял его, разглядывая на свет.– Печать командира на месте… А это чья будет – с бараном? Не поймешь даже: то ли баран на ней, то ли кошка. Рога есть, а зубы у него слишком большие, как клыки.

– Это личная печать заммордуха,– встрял Петька.– Чем выше должность, тем рога и зубы больше и острее. Вот у нашего комиссара в дивизии на печати должен был быть баран, а присмотришься – форменный тигр, только с рогами.

– Тут только листочек и кусок кожи. Так, читаем,– вскрыв пакет, зашевелил губами Батыр.– Цель операции – высадка на острове Буяне. Остров узнаете по двум камням, указывающим проход в бухту. Камни похожи на надгробные плиты, поставленные вертикально. Иногда на них появляются надписи на неизвестных языках. Это единственное место, через которое можно попасть на остров. Со всех остальных сторон он окружен отвесными скалами и коралловыми рифами. Вход в бухту изображен на карте. Постскриптум: возможно прибытие группы поддержки.

– Немного,– подвел черту Кузнецов.– Но и то хлеб, хотя и эрзац.

– Покажи пергамент,– потребовал Лева, в глубине своей черноморской души оскорбленный новым назначением Батыра.– Действительно два надгробия и проход между ними. Кожа странная, никогда такой не видел. У дядьки моего, кожевника, я всяких сортов повидал – такой не было. А вот чешуйки какие-то. Драконья кожица.

– Охота на драконов запрещена,– печально заметил Батыр.– Потому как предпоследнего Алеша пришиб. Вымерли они, ящеры, кроме нашего Горыныча. Странно все это. Нехорошо как-то.

– А что это за поддержка такая в боевом походе?– встрял Петька.

– Не припомню я никаких поддержек, кроме мата по блюдцу,– ответил Задов.– Зябко тут. Пошли в каюту.

Небо затянуло набежавшими тучами. Собирался дождь.

Кузнецов отправился на командный пост познакомить Отто с последними новостями и уточнить курс. Командование отряда предусмотрительно рекомендовало не называть морякам пункт назначения: экипаж должен был узнать о нем уже в море. По мнению военных психологов, томительное ожидание всегда поднимает боевой дух.

Остальные отправились темными переходами в каюту. Тусклые лампочки, как водится, горели через одну. Поминутно стукаясь о переборки и цепляясь за койки, Петька догнал Батырбека и Задова только у входа в отдельную каюту. Побратимы стояли перед дверью, внимательно изучая нацарапанный на ней непонятный знак. По почерку было заметно, что пакостили тут впопыхах.

– Это руна «оме», означает смерть,– нарушил молчание Батыр.– Плохой знак. Кто-то нам зла желает. Сейчас враз поправим.

С этими словами Батыр вытащил из-за голенища сапожный нож и, пыхтя от удовольствия, начал что-то усердно вырезать поверх руны.

– Полезная вещь,– одобрительно посматривая на ножик, заметил Задов.– Не лишний аргумент в споре. Оппоненты редко к нему готовы.

– И вот так! Теперь все в порядке,– сказал Батыр, любуясь на два замысловатых знака, вырезанных поверх руны смерти.

– Не сочтите за труд объяснить.– Петруха, когда волновался, переходил на высокий стиль.

– Вот эта руна «хагал» обозначает разрушение, а эта, похожая на зигзаг молнии, «сис» – победу,– охотно пояснил бек, отступая назад и сочно стукаясь головой о переборку.– Они нейтрализуют символ мелких неудач и смерти. А все три вкупе предрекают обитателям каюты только успех в будущем и настоящем.

Задов навострил уши, и довольный бек продолжил:

– Арийцы балуются тем, в чем практически ничего не смыслят. Мнят, неучи, из себя потомков гиперборейцев. А вообще-то все эти древние германцы в шкурах бегали, когда мои прямые предки из рода Тимуридов благосклонно поощряли строительство обсерваторий. А от рун, хоть это, спору нет, и сильная вещь, мы таки отказались. Арабская вязь лучше передает поэзию слова. Руны для косноязычных дикарей.– Батыр осекся под пристальным взглядом Задова.– Ну типа того, слышал краем уха…

– А ты не так прост, бек. Если не ошибаюсь, династия Тимуридов идет от самого Тамерлана? Но у тебя разве не казахско-финские корни? Или я ошибаюсь?

– Не ошибаешься! Курляндские мы,– буркнул Батыр.

– Кузнецов говорил, что руны в третьем рейхе изучали только эсэсовцы,– непринужденно обронил Петька, продолжая разглядывать наддверные узоры.– Среди моряков таких быть в принципе не должно.

– Да, похоже, не все мы знаем об этом экипаже. То, что лодка в боевых действиях не участвовала или просто не успела, еще ничего не значит. Могли быть у нее и другие задачи,– озабоченно произнес бек.

Они зашли в каюту.

– Плевать,– прогудел Лева.– Пора устраиваться спать. Давайте обживать эту каморку. Никто не возражает, если я на верхнюю койку? Петька, хватит стучать ногой.

– Я в гальюн хочу,– блеснул познанием морских терминов Петька.

– Во втором отсеке от нас, справа, дверь зеленая,– авторитетно посоветовал Батыр.

– Иди на запах. Не ошибешься,– посоветовал Задов.– Туалеты, или гальюны, пахнут во всех армиях одинаково.

Последних слов Петруха не услышал. Он уже был за дверью. Вернулся он, правда, так же быстро, как и ушел. Одной рукой осторожно прикрыл дверь, другой прикрывал лицо. Под правым глазом у парня наливался классический синяк.

– Что случилось? Кто тебя так? – вскочил Лева.

– Понятия не имею. Рожа кра-а-асная, закурить попросил, а потом спросил: «Почему без шляпы?» – Я рта не открыл, а он хрясть по морде и убежал.

– Догнал?

– А найди его, гада, в потемках…

– Рогов не было?

– Да вроде нет.

– Значит, не заммордух.

Батыр, внимательно выслушавший этот абсурдный диалог, счел необходимым, зевая, уточнить:

– Объясните, при чем здесь рога…

Задов улыбнулся:

– Ты что, не замечал разве, что Баранов всегда ходит в фуражке? А на совещаниях в штабе садится только в темный угол, где не видно, есть рога или нет. Только пара красных глаз горит.

– Может быть, это и есть поддержка в походе, о которой написано в пакете? – поинтересовался Петруха.

– Ага, моральная. Для поднятия боевого духа. Мол, не забыли, помним о вас,– заржал бек.– Теперь будешь смотреть в зеркало и вспоминать отцов-командиров.

– А если серьезно, то я полагаю, что это из Лукоморья нечисть безобидная просочилась,– высказал оригинальную догадку Задов.– Вчера на шлагбауме Дуров дежурил, а у него к нелюдям сердце доброе.

– Да-а, безобидная! Вам бы так.– Петькин глаз заплыл уже окончательно.

– Спи давай,– лениво потянулся Задов, отворачиваясь к переборке.

– Не могу найти выключатель,– сказал Петька, шаря рукой по стенке рядом с дверью.– Товарищ бек уже спит, ему все нипочем. Вы внизу, а мне прямо в глаза, то есть в глаз светит.

– Да угомонись наконец, беспокойный ты мой. Нет здесь никаких выключателей, дежурное освещение постоянно горит,– вздохнул Задов, усаживаясь в койке, снимая и аккуратно вешая на раскладную походную вешалку свою тельняшку.– Отбой!

– К всплытию! – раздался крик Батыра.– Комендоры, к бою! Ютовые – на бак, баковые – на ют, остальные – по шлюпкам.

– Огонь! – вполголоса резюмировал Кузнецов.– Всем доброе утро.

– Нашему адмиралу приснились морские страшилки,– весело пояснил он ничего не понимающим спросонья Задову и Петьке.

Кузнецов выглядел как свеженький огурчик с утренней августовской подмосковной грядки, хотя за версту от него разило смесью дешевого шнапса и французского коньяка.

Николай вернулся в гостевую каюту только под утро. Всю ночь, распевая боевые песни и марши, они вместе с Отто не покладая рук прокладывали курс в неизвестность. Особой популярностью в германо-славянском дуэте пользовались «Дойчен зольдатен унд официрен» и «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин».

Хитом бессонной трудовой ночи стала же, конечно, «Катюша». Этой ночью «бойцу на дальнем пограничье» привет от Катюши был передан ровно семьдесят три раза. Передан с чувством, притопываньем и прихлопываньем, передан доходчиво, хотя не всегда внятно.

Теперь Николая мутило только при одном этом женском имени. Он никогда раньше даже не подозревал, насколько оно ему антипатично.

Впрочем, ночное братание имело и свои положительные стороны. Во-первых, в час ночи Кузнецов выяснил, что экипаж к резкому повороту в своей судьбе отнесся философски, полагая, что плыть неизвестно куда под командованием жирного красноречивого казаха гораздо лучше, чем гнить на дне. Из речи Батыра при отплытии нижние чины уяснили, что основные приоритеты их служебно-боевой деятельности не меняются.

Во-вторых, в два часа ночи Отто признался, что всем авторам сказок в мире он предпочитает братьев Гримм и Пушкина, а теория расового превосходства претит его прусскому аристократизму своей банальностью.

В-третьих, в полпятого утра прусский аристократ согласился наконец, что Берлин стоит на месте славянской деревушки, о чем неоспоримо свидетельствуют археологические находки.

Была, правда, одна мутная клякса на чистом листе наладившихся взаимоотношений. Отто явно порывался высказать что-то наболевшее на своей совести и, наверное, все-таки высказал бы, но тут у заработавшихся офицеров очень несвоевременно кончился даже спирт.

Толкаясь и задевая друг друга локтями в тесном кубрике, десантная группа оделась и в полном составе вывалилась в коридор. До трапа, ведущего на палубу, добрались без происшествий, только замыкавший колонну Петруха, озираясь в особенно темных местах, несколько раз душевно наступил Задову на пятки. Тот сопел, но пока молчал.

Стрелка глубиномера стояла на нуле. Кузнецов рывком приподнял крышку люка, и в глаза его брызнуло ласковое солнышко. Головы товарищей слегка закружились от свежего воздуха.

На мостике всплывшей лодки стояла пара матросов и офицер дежурной вахты. По палубе прокатывались волны. Был на мостике и Отто. Обхватив голову руками, он слегка постанывал, но, заметив Николая, выпрямился. Ясно было, что спать он в эту ночь так и не прилег. Кузнецов сочувственно кивнул и незаметно сунул подводнику флягу, к которой Отто приложился незамедлительно и основательно.

– На месте мы,– икнул Отто, кивком благодаря Николая и возвращая ополовиненную флягу.– Вон та черточка на горизонте и есть ваш остров.

– А где же рифы? – удивился Кузнецов.– По оперативным данным, тут рифы есть стеклянные.

– Может быть, это не тот остров? – с надеждой поинтересовался Петруха.

– Тот,– мрачно заверил Отто, с сомнением поглядывая на флягу, которую Николай продолжал держать в руках.– А рифы твои я прошел пару часов назад в подводном положении. Ты глянь на лодку, лейтенант.

Расплющенный нос субмарины и впрямь заслуживал внимания. Кузнецов с невольным уважением посмотрел на профессионала подводных трасс и опять протянул ему флягу: «Пейте, мой скромный товарищ…»

Отто благодарно икнул, деликатно отпил еще четверть фляги и, уже не возвращая ее, коротко пояснил дальнейшие действия:

– В дрейф ложиться не буду. На малом ходу пойду. Курс мне ясен, а там уже ваша очередь.

– Стоит отвлечься – стервятники над тобой уже кружат,– через губу процедил Батыр, брезгливо счищая с рукава халата желто-белое пятно – привет от залетной чайки. В качестве щеточки он использовал заячью лапку – подарок религиоведа Латына.

– А горизонт вот чист,– злорадно доложил Лева, переводя бинокль с бека вдаль.

Солнце выкатилось на небосклон; ирреальная красота утра захватывала дух, но и подчеркивала величавую угрозу, таившуюся в громаде пламенеющих облаков.

Постепенно выяснилось, что в это время года в этом полушарии особенно свирепы циклоны. Но опасности они не представляют ни малейшей, как гордо заверил Отто, которого постепенно окончательно развезло и пробило на словоохотливость. Подстегивал его и тот факт, что Батыр, стоявший, как и подобает каждому начинающему адмиралу, чуть в стороне, тщательно конспектировал каждое слово немецкого подводника.

– Если циклон нас захватит, наполним балластные цистерны забортной водой и уйдем на глубину. Там тихо, очень тихо. Главное в циклоне – не прозевать его начало и вовремя закрыть люк. Если люк не закрыть – будут неприятности. Но если люк закрыть, то неприятностей не будет, потому как закрытый люк – лучшая гарантия от всех неприятностей… Ну а если люк открыт настежь… Эй, салага, открой люк и дуй вниз!

Дежурный матрос уже трижды сбегал на камбуз за шнапсом для господ офицеров Николая и Отто, Задов давно ушел досыпать в каюту, а Батырбек исписал пятый лист, когда над длинными волнами с небольшими гребнями поплыл легкий, постепенно сгущающийся туман, в котором остров потерялся.

Время, пространство, информация, долг, даже шнапс – все внезапно потеряло смысл. Подводная лодка, казалось, растворилась в абсолютном невесомом ничто. В сиреневом тумане невидимым стал даже покореженный корпус субмарины. Умолк печальный плеск волн, растворилось в пелене смутное пятнышко солнца. Очарование, тягучее, как патока, овладело всеми на мостике, когда в полной тишине волшебство нарушил гнусавый голос Петрухи:

– Если со мной что-то случится, похороните меня в море. Пожалуйста.

– Зачем? – даже поежился Отто, невольно вздрагивая и застегивая бушлат.

– Ну развлечетесь заодно… Выйдете в море, возьмете водки и бросите тело в волны.

Все присутствующие на мостике смотрели на Петруху изумленными глазами, но тот, не замечая этих взглядов, печально, словно про себя, продолжал:

– Вот все вокруг думают, что знают меня хорошо. Думают, что уж Петька-то нас ничем не удивит. А тут скажут – похоронил себя в пучине… Это он совсем того…

– Боюсь, что так и скажут,– согласился Отто.

– Лишь бы говорили…

На этой жизнеутверждающей ноте невидимые чары развеялись. Время вздрогнуло и побежало вприпрыжку. На мостике снова появился Задов, который тут же принялся рассматривать изрядно подросший остров в цейссовский бинокль.

Когда подошедший вахтенный офицер особенно пристально начинал присматриваться к чуду отечественной оптики, Лева поспешно отворачивался в противоположную сторону.

День клонился к закату. Солнце садилось как раз за остров, и расквашенный рифами нос подлодки начал слегка рыскать, ориентируясь на близлежащее светило, как стрелка компаса – на север.

Об ошибке Отто теперь уже окончательно не могло быть и речи. Даже с расстояния в эти несколько морских миль Задов легко рассмотрел в бинокль две огромные, действительно похожие на надгробные плиты скалы и бледную полосу белых бурунов между ними.

Подлодка по команде пруссака резко прибавила ходу и теперь уверенно шла к цели.

– Проскочим! – азартно заверил Кузнецова вусмерть пьяный Отто, когда стало отчетливо видно, что по курсу между лодкой и островом находится вторая гряда рифов. Набегавшие с моря валы то обнажали их, то вновь накрывали кипящей и бурлящей пеной.

Они действительно проскочили. С противным жестяным скрежетом разогнавшаяся субмарина, пропарывая себе брюхо в направлении кормы и агонизируя, проползла по скалам, теряя свои механические кишки и истекая мазутной кровью.

Стоявших на мостике швырнуло вперед, потом назад, потом опять вперед. На Отто нельзя было смотреть без слез. Добросердечный Петруха даже протянул было ему свой наган, но подводник отрицательно махнул головой.

– Успеется,– брезгливо хмыкнул он.– Сначала дело.

Через несколько минут на палубе началось оживление. Матросы сновали взад и вперед, как муравьи в развороченном юным натуралистом муравейнике. Одни муравьи надували резиновый штормбот, подсоединив резиновым шлангом его клапаны к баллонам со сжатым воздухом, другие и третьи, поминутно заглядывая вниз, истово молились.

Со стороны острова явственно доносился рев бурунов, разбивавшихся о последнюю, уже третью по счету гряду рифов. План Кузнецова состоял в том, чтобы перемахнуть через них на гребне подходящей волны.

Ознакомленный с этим планом Отто только равнодушно пожал плечами; ему было некогда, он размышлял, когда ему следует застрелиться: сразу же по высадке десанта или после завтрака. Петрухе план не показали, Задов же вполне одобрительно хмыкнул – так, для видимости. На самом деле ему было не до плана, он тоже был занят, суетливо затягивая свой вещмешок.

Что до Батыра, то эта импровизация Николая, предложенная на окончательное утверждение, ему не понравилась категорически, однако, обреченно кивнув, спорить он не стал. Честный перед собой бек смутно понимал, что в подобной ситуации плана, который его устроил бы, в природе просто нет и быть не может.

Надутый до звона футбольного мяча штормбот с экипировкой ошалевшие матросы спустили на воду под командованием Отто ловко, перевернув лишь дважды.

– Готовы? – спросил Кузнецов коллег на мостике.

В повисшей тишине молча кивнули все, кроме бека.

– Пошли!

Заминка возникла, когда пришлось палец за пальцем отрывать руки Батыра от лееров. Командир похода впал в полный ступор. Он ненавидел открытую воду и все водные и подводные виды транспорта – от плота до эсминца.

Все это Батыр громко и внятно сообщал сослуживцам по отряду и изумленному экипажу субмарины. Брыкающегося командира под руки пересадили в маленькую резиновую скорлупку. Лодчонка эта на фоне стальной громадины – умирающей гордости флота уже вымершего рейха – казалась совсем крошечной. Последней пуповиной, связывающей Батырбека с надеждой на жизнь, оставался тоненький пеньковый трос, постепенно стравливаемый матросами. Вцепившись в него руками, Батыр монументально сидел на дне лодки и ждал неминуемого скорого и единственно возможного окончания операции.

На корме у руля расположился Задов. По лицу его – вопреки всей сложности обстановки – блуждала довольная ехидная улыбка: одессит ситуацией наслаждался.

Он вел штормбот извилистым курсом, пытаясь удержаться от рифов на таком расстоянии, чтобы лодку не затянуло в водоворот. Страховочный фал в сведенных судорогой руках Батыра пока не давал подойти близко к грохотавшим бурунам, но всякий раз, когда на очередной волне лодочка приближалась к рифам, у всех сидевших в ней замирало сердце.

В конце концов очередной гребень прихватил бот настолько основательно, что трос не выдержал. Наступил решающий момент высадки. Веревка лопнула, тренькнув напоследок гитарной струной. На округлившихся глазах Батыра Задов безмятежно бросил руль и дико захохотал – управление потеряло смысл. Однако, вопреки ожиданиям бека, лодку без малейших проблем течение перенесло через гряду камней и, степенно протащив по мелководью, вынесло на берег.

Факт остается фактом: остров Буян лежал у отважной четверки под ногами. Измотанные однополчане разом повалились на песок, только один Батыр с обрывком троса в руках сначала отбежал от кромки прибоя шагов на двадцать и лишь потом упал без сил.

Вечернее солнце палило немилосердно. Вернувшийся на берег Батыр носком сапога с опаской потрогал набегавшую волну, презрительно скривился, показал океану увесистый кукиш и противным командным голосом распорядился ставить палатки.

Палатки ставили долго, едва ли не до полной темноты, наталкиваясь друг на друга и попутно потоптав все продукты в вещмешках. Россыпи мелких далеких звезд света не давали, а луна то ли куда-то подевалась, то ли в данной реальности просто отсутствовала. Петрухе, которому доверили вбивать колышки, отдавили руки, Батыр, запутавшись в многочисленных шнурах, едва не удавился, а Задов переругался с Кузнецовым относительно расположения частей света – педантичный Николай требовал установить палатки входом на восток.

В конце концов, устроившись в спальных мешках, голодные разведчики стали выяснять, следует ли выставить караул. Батыр, решивший проявить заботу о подчиненных, в порыве великодушия амбициозно заявил, что сигнал тревоги в случае опасности подаст его амулет – грязная заячья лапка.

Каким именно образом она это сделает, бек не уточнил, потому что тотчас забылся тревожным сном. В этом сне художник Айвазовский просил его часок попозировать натурщиком с голым торсом на капитанском мостике «Титаника», а грустный Малюта с увесистыми клещами в руках проникновенно шептал: «Соглашайся, неудобно ж, такой человек просит…»

– Батыр Бекович… Товарищ Батырбек, проснитесь… Ну проснитесь же.– Петруха нетерпеливо тряс Батыра за сапог верблюжьей кожи, выделанной в Коканде за год до его оккупации татаро-монголами.

– Отвали, салага,– недовольно буркнул Батыр, переворачиваясь на другой бок.– Когда человек спит, его даже змея не кусает.

– А это точно? – усомнился Петруха.

Оскорбленный сомнениями в своем степном опыте, Батырбек тяжело вздохнул и сел, зло глядя на новобранца.

Петруха смущенно потупился, потом собрался и прояснил ситуацию:

– Там у Левы тельняшка задралась, а на животе змея лежит.

– А что Лева? – зевнув, проявил интерес батыр.

– Тоже лежит.

– Буди,– решительно распорядился бек, почесав в затылке.– Спасай товарища. Тут надо действовать решительно. Пока змея не уползла. То есть пока она не просекла, что позавтракать и в постели можно. И, кстати, стажер, сообрази там насчет пожрать.

Петруха понимающе кивнул и выполз из палатки. Минуту спустя над берегом разнесся хриплый вопль Задова. Батырбек откинул полог и вылез из палатки.

Стояло прекрасное солнечное утро. Легкий океанский бриз налетал на берег и, не встречая сопротивления, мчался к мрачным отвесным скалам, обступившим пляж. Перед скалами бриз стихал совершенно, редкая растительность у подножия даже не вздрагивала. У линии прибоя, прикрыв глаза ладонью, спиной к импровизированному лагерю стоял Кузнецов. По песку перед палатками, вопя и брызгая слюной, катался Лева. Возле него на корточках сидел перепуганныйПетруха.

Батырбек неторопливо приблизился.

– Разбудил? – поинтересовался он, не обращая внимания на Левины крики.

– Так точно!

– Змею или Леву? – уточнил бек.

– Леву.

– Надо было змею, стажер,– с мягкой укоризной заметил Батыр.– Не усвоил приказ – переспроси. Я же по-русски тебе объяснял: спящего змея не укусит… Ладно, какая она из себя была – коротенькая серая или длинная в пятнышках?

– Коротенькая серая,– секунду поколебавшись, выбрал Петруха наименьшее зло.

– Эфа,– хладнокровно констатировал бек.– Неси антидот . Пара минут еще есть.

– Зато субмарины нет,– сообщил начальнику подошедший Кузнецов, протягивая Батырбеку подобранную на берегу черную фуражку Отто и кивая на Леву.– Чего это с Левой?

– Змея укусила,– равнодушно пояснил бек, отложил фуражку в сторону и, взяв у Петрухи шприц, начал вводить Задову порцию противоядия.– Потопли, стало быть, ребята. Зря я руны-то давеча резал. Только нож тупил. Вставай, Левчик, помоги Петьке завтрак приготовить.

Лева с ненавистью глянул на испуганного Петруху, который спрятал фуражку Отто в вещмешок, и, морщась, сел.

Завтракали они на скорую руку, поэтому уже через полтора часа бек довольно откинулся на прибрежный валун, незаметно вытирая жирные от плова пальцы о Левину тельняшку. Допив из термоса остатки кумыса, Батыр, не вставая с места, приступил к рекогносцировке.

Место высадки со всех сторон окружали отвесные скалы. Неприступность их кому-то предстояло проверить опытным путем.

– Обер-лейтенант, вы в девятнадцатой горнострелковой бригаде «Эдельвейс», случаем, не служили? – официально-казенным тоном обратился Батыр к Кузнецову.

– Не имел чести, герр адмирал! Егеря не мой профиль,– также по уставу отчеканил Николай, незаметно скручивая с лацкана мундира досаафовский значок мастера-альпиниста.

Петруха с Левой деловито сворачивали палатки, старательно пряча взгляды от командира. Все – и даже Петька – уже поняли, куда дует ветер степной мысли военмора.

– Добровольцы, ко мне!

Отряд шарахнулся от Батыра как от прокаженного. Бек презрительно усмехнулся:

– Ну раз так, я сам пойду. Вперед и вверх. А там грудью встречу свирепого врага. И вырву ему очко.

– Что вырвете? – уточнил Задов, перешедший от ехидного любопытства на «вы».

– Очко,– пояснил бек.– Я на днях репортаж по связь-блюдцу с поля битвы слышал. Там мой Салават Юлаев в неравной борьбе вырвал очко у какого-то Спартака. По-моему, очень образно, и лично меня вдохновляет. Так что поднимусь на скалу, встречу и тотчас вырву!

– Ну-ну,– саркастически усмехнулся себе под нос Задов и пошел осматривать берег. Сам он болел исключительно за «Динамо».

Батыр реплики не расслышал или сделал вид, что не слышит. Вероятнее всего, его действительно охватил порыв кочевой отваги, подавивший чувство самосохранения. Петька услужливо подал Батыру стальную кошку с веревкой и отошел подальше.

Вопреки тайным надеждам команды, кошка зацепилась с первой же попытки. Петруха и Кузнецов, поплевав на ладони, подергали за веревку. Крючья сидели крепко. Батыр, глядя на них, тоже поплевал на ладони, громко сказал сам себе «вперед, герой» и с натугой пополз по скале вверх.

– Идиот,– вполголоса констатировал, обращаясь к коллегам, вернувшийся от скал Лева.– Там в кустах проход есть. Затем Задов голос слегка повысил: «Вандерфул! Эпохально лезет. Снежный барс, а не человек!»

Все хорошее кончается гораздо раньше, чем плохое, и на высоте пяти-шести метров лапы снежного барса не выдержали и медленно разжались.

Надо отдать должное, падал Батыр молча. Во время полета бек видел на небе удивительные облака.

Одно из них напоминало знакомого слепого аксакала из его аула. В далеком детстве они частенько подсыпали ему в зеленый чай козьи «орешки». «Гад я был»,– подумал бек, и облако ему ехидно улыбнулось. Другое облако – кривоногий и горбатый от рождения верблюжонок – тоже улыбалось, но криво. Последнее облако было вылитый Хохел Остапович, и оно уже не улыбалось, а откровенно скалилось.

Сочно приложившись к каменной плите, Батыр неподвижно застыл в позе заспиртованной лягушки. Остекленевшие глаза бека печально глядели в небо.

– Отмучился, болезный,– прошелестел Петька и незаметно перекрестился.

– Теряем товарищей. Причем лучших.– Задов склонился над скалолазом.– Как ты себя чувствуешь, Батыр? Не молчи, гад!

Батыр моргнул, потянулся и сел.

– Спасибо, цел. Камень смягчил падение.

– Компресс нужен,– посоветовал Задову из-за спины ледяной голос.

– Перебьется. Петруччо, у нас антидот остался? – ответил Лева, оборачиваясь. Кузнецов, массировавший беку затылок, тоже поднял глаза.

За спиной Левы стоял индеец – голый по пояс, в кожаных штанах, расшитых бисером, и в мокасинах. В волосах краснокожего торчало длинное страусиное перо. Лицо и плечи покрывала затейливая татуировка, напоминающая чертежи из учебника геометрии. На правом предплечье сквозь загар проступало доказательство теоремы Пифагора. Похоже, местные аборигены тянулись к знаниям на свой своеобразный манер. На поясе индейца висела связка пованивающих лысых скальпов, а у его ног лежал обмотанный кожаным лассо Петруха, с кляпом во рту и отчаянием в глазах.

Батыр еще собирался с силами отползти в сторону к кустам,Кузнецов мысленно нащупывал застежку кобуры, а Задов уже действовал. Широко расставив руки, он воскликнул: «О, отец мой, великий и могучий Маниту!» – и, упав индейцу в ноги, с силой дернул его за щиколотки.

Открывший от изумления рот краснокожий опрокинулся навзничь, сильно ударился головой и потерял сознание.

– Это правда ваш папа? – поинтересовался Петруха у Задова, когда Кузнецов освободил его от пут.

– Моего папу в Одессе белые расстреляли,– хмуро заметил Лева.– Слышь, мужики, кажись, оклемался. Он сюда через ложбинку в кустах пролез, я ее еще давеча приметил. Кто ты такой? Отвечай, морда!

– Не так! Предоставьте это мне.– Кузнецов неторопливо подошел к пленнику и, пристально глядя в глаза, процедил: – Сначала, сын жены потомка Маниту, я выколю тебе глаза. Потом вырежу сердце. Потом нарежу из спины десяток ремней. Имя, часть, звание?!!

Каждое слово Николая тянуло как минимум на снаряд к зенитному орудию.

– А вы за кого воевали? За фашистов или все-таки за партизан? – робко уточнил Петруха.

– За партизан,– успокоил Кузнецов, не отрывая стального взгляда от побледневшего краснокожего.

– За чьих партизан, извините? – опять уточнил дотошный Петька.

– Господа! Позвольте я ему с ноги засажу! – встрял Задов, недовольный второй ролью в этом перспективном и многообещающем спектакле.

– А вот бусы… Бусы-бусы… Хочешь? А хоро-о-ошие-то какие,– неожиданно подал голос и Батыр.– И губную гармошку!..

Батыр извлек и продемонстрировал музыкальный товар в действии, издав пару мерзких звуков.

Петька, глядя на губную гармошку, начал недоуменно и судорожно шарить по своим карманам.

– Кровавое Пьеро, моя готов служить тебе! – представился индеец, потянулся к Батыру, но, крепко получив по ладошке, руку поспешно отдернул.

– С людями надо уметь работать. И любить их! – Батыр наставительно поднял вверх указательный палец с обгрызенным ногтем.– Бусы, краснорожий ты мой, потом. Тебе все потом будет, а пока веди, милок, показывай путь-дороженьку.

Кровавое Пьеро скрестил руки на груди:

– Бусы, зеркало, пищалку и рубашку в полоску.—Индеец твердо показал пальцем на Левину тельняшку, с которой тот не расставался даже в бане.– Знаю я это «потом» белых людей.

Задов, багровея на глазах, достал из-за пазухи кинжал трупповской стали с военно-морской символикой Третьего рейха на рукояти и несколько раз выразительно провел им по горлу подвернувшегося под руку Петрухи.

– Не-э,– отказался индеец,– я не бреюсь.

Навьючив поклажу на индейца, десантники двинулись в путь. Узкий проход в загромождении скал они преодолели легко и без происшествий. Ущелье вывело их на проселочную дорогу, направлявшуюся в глубь острова. Дорогу обступали джунгли, впрочем довольно жидкие. Местами они были вырублены, а в разбитых на земле грядках виднелись тонкие побеги с плодами, отдаленно напоминавшими тыквы.

На очередной плантации за поворотом из земли виднелись уже не побеги, а макушки чьих-то голов, измазанных навозом. Кузнецов готов был поклясться, что ближайшая к ним голова подмигнула.

– Репка,– буднично объяснил индеец.

За последним изгибом дороги взглядам разведчиков предстал огромный валун с самой настоящей дверью, выделяющейся на сером фоне белым чужеродном пятном.

– Вас туда,– сказал Кровавое Пьеро.– Гони бакшиш! Бусы давай, да? Ферштейн?!

– Шагай, шагай, до дома нас проводишь,– добродушно пихнул сапогом проводника под копчик Задов.

– Моя без вызова нельзя! – возразил индеец, сохраняя невозмутимость и болезненно морщась.

– С нами везде можно.– Лева показал выразительными жестами на отбрыкивающемся Петрухе, что белые люди знают толк не только в бритье, но и в скальпах.

Близлежащие репки провожали их откровенно недоброжелательными взглядами. Видимо, их плохо поливали. До двери, однако, дружинники добрались все-таки без происшествий, и загадочные грядки со странными глазастыми и ушастыми овощами остались позади.

– А вас вообще-то ждут? – уточнил Кровавое Пьеро, чье хмурое настроение не улучшилось из-за отсутствия обещанных ценностей.– Незваный гость хуже бешеного баклажана.

Дверь они открывали, навалившись сообща. Пятисантиметровой толщины бронелист, снаружи отделанный под дерево, поддался не сразу.

– Теперь скоро,– многозначительно сообщил путникам Кровавое Пьеро.

И верно, за поворотом тоннеля им открылся приличных габаритов, ярко освещенный куполообразный зал, под сводом которого висела громадная люстра, дававшая мягкий, но в то же время довольно яркий свет. Вдоль стен по всему залу стояли столы с горшками, кадками и ящиками, наполненными растениями. По разнообразию флоры оранжерея могла бы легко конкурировать с хорошим ботаническим садом. В центре помещения возвышался квадратный каменный помост с провалом в центре. Над помостом висело густое голубое марево.

– О, да у нас гости! Рад, очень рад! – раздался голос.

От зарослей неспелого винограда отделился сутулый старичок в подбитой овчиной жилетке поверх драного белого халата и зашарканных тапочках на босу ногу. Его морщинистое лицо, покрытое пигментными пятнами и непонятными наростами, украшали очки в золотой оправе с мощными линзами. Сзади из-под полы упомянутой жилетки торчал зеленый хвостик, сильно напоминающий фасолевый стручок.

– Чем обязан? Хотите сделать заказ? Или будете выбирать из имеющегося товара? Много новых предложений! Любопытные вещички получились, доложу я вам,– заметил незнакомец.

Пауза несколько затягивалась.

– Герр офицер?! – недоуменно-выжидательно воззрился старик на Кузнецова, которого, видимо, в этой разношерстной компании принял за старшего.

– Обер-лейтенант Зиберт. Пауль Зиберт,– наклонив голову и щелкнув каблуками, галантно представился Кузнецов.

– Приятная неожиданность. Мы с вами земляки. Доктор Швайнкомпф,– представился незнакомец.– Чем могу быть полезен?

– Вы говорили о новинках? – Кузнецов немедленно подстроился под собеседника и решил вытащить из доктора самые свежие сведения.

– Да-да, конечно, пойдемте, прошу вас. Только не заденьте моих питомцев. Некоторые еще не вступили в фазу очеловечения и могут быть небезопасны. Здесь, правда, только опытные образцы. Так сказать, промышленное производство уже на плантациях.

Ловко лавируя между кадками и горшками, доктор повел гостей к центру зала. У помоста стоял простой тесаный стол, уставленный пузырьками разных цветов и размеров. На них были наклеены этикетки с надписями, сделанными красными чернилами и явно от руки.

– Прошу вас, выбирайте,– доктор сделал приглашающий жест.– Ассортимент отменный. Давненько жду истинных ценителей.

– Чудесная работа! – громко восхитился Задов и, поворотясь к беку, скривил губы.– Что за хрень?

– Рецептура производства та же? – строго поинтересовался Кузнецов.

– Ну конечно. Берете семена, сажаете в землю, поливаете и… – Доктор выдержал эффектную паузу.– Получаете пучок людей, в смысле человекообразных, с заданным набором качеств.

– Если можно, с этого места подробнее,– доверительно попросил Кузнецов.– У нас тут есть непосвященные. Финансисты… гм.

– Извольте,– легко согласился ученый, по всей видимости истосковавшийся по более благодарной аудитории, нежели Кровавое Пьеро, который тем временем сосредоточенно чистил ухо оттопыренным мизинцем.– Из настурции получаются смуглые люди в красных фесках, замечательно варят кофе на песке и торгуют кожаными куртками. Из бегонии выходят хорошие курьеры. Кукуруза дает лысых толстячков, которых можно использовать на руководящей работе, а кормить только салом. Розы хорошо поют. Из анютиных глазок выходят веселые девушки в кожаных костюмчиках, норовящие отшлепать непослушных. Если нужны слуги, то рекомендую вот эти горшочки – хороших дворецких можно получить только из плюща. Правда, в гастрономическом плане, кроме овсянки, от них ничего не добьешься. Из красного перца и морковки получаются индейцы, вот как Кровавое Пьеро. Я, впрочем, от него не в восторге: язык понимает плохо, работать не желает. Но надежда есть, пытаюсь научить его читать.

– Хотите сделать цивилизованного человека при помощи каких-то книжек? – всерьез заинтересовался Батыр.

– Нет, для кого-то, конечно, и кумыс – вершина эволюции,– задумчиво потер подбородок доктор.– А чем расплачиваться-то будете за такой «прогресс», милейшие?

– Мы заплатим золотом! – внушительно и к месту сказал Задов, встряхнув своим вещмешком в котором громко звякнули боеприпасы.

– Герр доктор, если не секрет, как вы достигли таких впечатляющих результатов? – спросил Кузнецов.– Ваша карьера изумительна и достойна подходящего биографа, не так ли, дон Педро?

Задов локтем ткнул Петруху под бок, и новоявленный дон, оторвав вожделеющий взгляд от аленького цветочка, скромно скучавшего в разбитом горшке на полу, с готовностью кивнул.

– Да, пожалуй,– самодовольно согласился старик.– В глазах коллег я всегда выглядел в лучшем случае чужаком. Эти адепты научных догм считали мои теории полным идиотизмом. Ах, как они жестоко просчитались, как потом, полагаю, жалели. После провала одного моего неудачного эксперимента один приятный молодой человек с английским акцентом вывез меня сюда. Я бы в общем-то мог и остаться, но два местных брата-писателя наклепали на меня публичный донос. Иносказательно, правда, но их сказочку все поняли, и моя карьера едва не закончилась гибелью. Ну ладно, все к лучшему. В конце концов мой меценат дал мне не только денег, но и предоставил этот остров. Здесь, у подножия вулкана, я нашел источник мутации клеток – недостающее звено моей общей теории. Достаточно поместить семена под местное излучение на несколько часов, и прорастание их в существ, внешне неотличимых от людей, начинается в ста случаях из ста! Да-с! Для начала я облучил десяток картофелин и гибрид моркови с чилийским перцем. Что получилось из гибрида, вы видите перед собой.

Профессор кивнул на Кровавое Пьеро, который перестал копаться в ухе и стал чесать в затылке.

– А картошка? – поинтересовался Задов.

– Из нее получился выводок бородатых рыжеволосых мужиков со вздорным характером. Они сразу же и вполне самостоятельно научились делать брагу из мухоморов. Я подумал было, что создал виноделов. Но они перепились и принялись бить друг другу, пардон, морды. Я обрадовался, что вышли великолепные воины, но эти варвары выкрали мои книги по плотничеству и вдруг занялись строительством хижин. Кстати, не без успеха. Потом они опять запили, опять передрались и опять занялись новым ремеслом. Потом что-то опять строили, потом опять перепились. Снова пьянки, драки…

– Правильные пацаны были,– невежливо прервав ученого, буркнул себе под нос Кровавое Пьеро, но буркнул достаточно громко и так, чтобы слышно было всем.

Короткий хук под дых свалил несчастного индейца на пол. Профессор не сильно утруждал себя поисками воспитательных методов. Индеец громко и обиженно засопел: «Расист… А еще под интеллигента косит!»

– На чем я остановился? Ах да! – радикально успокоив Пьеро, продолжил ученый.– В конце концов ночью, когда я крепко спал, они украли всю мою коллекцию средневекового оружия, соорудили дракар и уплыли открывать Америку. Теперь обедать я вынужден без картошки. Нонсенс, но ничего не поделаешь. Семенного материала не оставил, был охвачен, так сказать, азартом вдохновения! А месяц назад грядка морковок в лес сбежала. Издержки.

– Пардон,– помрачнел Кузнецов,– они что, съедобны?

Профессор довольно захихикал, потирая сухие ручонки:

– А как же, господа. Извольте убедиться. Эй, Пьеро, к ноге!

Индеец покорно шагнул к своему создателю ипротянул руку, на которой только теперь изумленные разведчики заметили несколько десятков длинных шрамов от порезов.

Профессор, наслаждаясь паузой, которую он, по простоте душевной, принимал за восхищенную, ловким движением полоснул индейца по запястью. Фонтанчиком брызнула из вены густая красная кровь. Профессор, причмокивая, присосался к руке.

– Нечисть,– тихо и изумленно ахнул дон Педро.

– Вампир,– тихо и облегченно вздохнул Батыр, и рука его потянулась в сапог за ножом, однако Задов слегка придержал бека за руку.

– Чистый морковный сок,– выпрямился профессор, вытирая рукавом халата красные губы.– Весь перец ушел в задницу. Не волнуйтесь, господа, Пьеро несъедобен в принципе, как первый образец. Я, знаете, сентиментален. К тому же он превосходная живая походная чернильница. Все мои труды написаны, с позволения сказать, кровью.

– Побочные эффекты плодоовощного питания? – деловито поинтересовался Кузнецов, показывая на зеленый хвостик профессора и желтый грибковый нарост возле уха.

Профессор недовольно поморщился и разозлился:

– Поставок давно не было, ем, что есть. Я раб науки, а рабы не выбирают. Рабы жрут, что дают. Лучше сытый с хвостом и рогами, чем голодный на небесах.

– Скажите, герр профессор, а в своих изысканиях вы не создавали более функциональные творения? – высокомерно поинтересовался Кузнецов.

– Кадрового офицера сразу видно,– искательно залебезил старик.– Из пакета крапивы получается батальон карателей полного штата. Опробовано. Из рассады чертополоха – отличные олигархи. Из горсти репейника – великолепные адвокаты. Из баобабов – сами понимаете. Могу продолжить…

– А вот это вот что? – поинтересовался дон Педро, кивая на аленький цветочек.

– Понятия не имею,– небрежно пнул горшок профессор, и цветок вывалился из рассыпавшейся земли.– Сорняк.

Мучимый скукой Батыр споткнулся о ножку деревянного стола и заехал локтем по ближайшей кадушке, обвитой резиновым жгутом.

– Вы что, припадочный? – истошно завопил профессор.– Прекратите дергаться, здесь не дискотека! Вы порвете мне поливочный шланг. Как вы думаете, на необитаемом острове легко достать новый?

Кузнецов решительно шагнул вперед и встряхнул старика, мигом оборвав истерику:

– И все же, профессор, я настоятельно попросил бы предложить мне что-нибудь действительно стоящее. Вы меня понимаете?Сто-я-ще-е!

Профессор моментально успокоился. Сняв очки и протирая их замызганным платком, он печально пробормотал:

– А ведь я вас недооценил, молодые люди. Годы… Глаз не тот… Ну-с, хорошо. Есть у меня одна разработочка. Мой меценат сделал специальный заказ. Думаю, вреда не будет, если я кое-что сверх заказа обнародую, так сказать. А то и впрямь закисну я здесь. Да, Пьеро? Одну минуту…

Профессор вышел из зала во внутренний дворик и скрылся в зарослях бамбука.

– Кабинет у него там,– гордо сообщил индеец, вылизывая порез.

– Больно? – с жалостью спросил Петька тезку.

– Я люблю боль,– признался Пьеро, и в глазах его мелькнула ненависть.– Но насчет перца – это перебор.

– Будем брать? – деловито поинтересовался у Батыра Кузнецов.

– Ясен перец,– согласился Задов, оглянувшись на вздрогнувшего Пьеро.– Все просто, как морковка.

Пьеро шарахнулся от него в сторону.

– Подведем итоги,– сжал зубы бек.– Незаконные эксперименты по генной инженерии в закрытой реальности – это раз. Жестокое обращение с растениями – это два.

– Трупоедство – это три,– обиженно добавил Кровавое Пьеро, печально подметая у стола гниющие остатки каких-то крупных овощей.

– Может быть, сразу в расход? – почесал подбородок Задов.– Чего церемониться-то?

– Нельзя,– засомневался бек.– Он не нелюдь, а гомо сапиенс.

– Сапинс не сапинс, а спишем на вампиризм, и всех делов,– стоял на своем Задов.– У нас и жертва есть как вещдок. А что там знали мы или не знали, кому какое дело…

– Нет,– отрезал Батырбек.– У нас Малюта два месяца без дела сидит. Ему тоже работать хочется. Короче, так. Я валю лабораторию. Колян, Лева, берете очкарика. Петрусь присмотрит за этим перцем.

– Моя до фени,– благожелательно заметил Кровавое Пьеро.

Кузнецов и Задов, выхватив пистолеты, метнулись в заросли, откуда тотчас послышался душераздирающий крик: Лева, оправдывая фамилию, с ходу сел на поросль молодого бамбука.

Петруха, убедившись, что его красномордый тезка боевые действия напрочь игнорирует, аккуратно подобрал и поставил в чистую пробирку аленький цветочек.

Батырбек подобранной на полу тяпкой с наслаждением перебил злополучный шланг в нескольких местах и приступил к планомерной ликвидации оранжереи. Он уже дошел до горшков с геранью, когда в зал вернулись Лева и Николай.

– Ушел, стервец,– злобно отрапортовал Лева.– Кинул нас, как лохов на Малой Арнаутской, и ушел. Жди теперь неприятностей.

Ждать не пришлось. Из кустов, за которыми угадывались наплывы вулканической лавы, донесся легкий свист, похожий на тот, который слышит дачник, проверяя весной застоявшийся за зиму газовый баллон.

– Амулет! – подсказал Кузнецов беку, и тот тотчас достал и бросил Николаю заветную грязную заячью лапку. Амулет молчал. Сам бек, сжимая тяпку, направился к зарослям бамбука в надежде отыскать кабинет профессора.

– Протух кролик,– шепнул Николай Задову.

– Ой, не скажи,– усмехнулся в ответ Лева.– Если бы протух, бек всю лодку с экипажем на дно отправил бы. Он там половину навигационного отсека на сувениры начальству раскрутил.

Из вещмешка Кузнецова послышались звуки шарманки. Сеанс связи по блюдцу начался в самый неподходящий момент. Шарманка сменилась песней «Вы рождены, чтоб сказку сделать пылью…», и по дну блюдца побежала мелкая рябь.

Кузнецов рывком распахнул вещмешок, метнул на стол блюдце и кинул на него заливное яблочко. Неловко повернувшись к столу, Лева крепко приложился коленом о парапет и невольно громко выругался.

Блюдце отреагировало немедля.

– Трое суток ареста, Задов. За сволочь,– обрадовал Леву комиссар заставы.– Срочно соедините с Батыром. Где он?

Кузнецов направил блюдце в сторону зарослей, где скрылся бек и где журчала жидкая струйка воды из водопроводного крана.

По блюдцу шли помехи, но голос Фурманова был хорошо слышен:

– Что за хамство, Задов? Могли бы просто сказать, что человеку приспичило. Ладно, я рад, что у вас все в порядке. Напомните беку о моей просьбе. Он знает. И прекратите свистеть, Лева, вы не в Одессе.

Затем гнусавый мужской голос продекламировал: «Вот и сказочке конец, а кто слышал – молодец», и все, кроме свиста, затихло. Примолк даже журчащий ручеек. Долгожданный сеанс связи закончился так же неожиданно, как и начался. Выскочивший из бамбука Батыр застал товарищей уже полностью собранными и готовыми к действию.

Очумело озираясь по сторонам, бек сфокусировал безумный взгляд на товарищах и выдохнул: «Тикаем, хлопцы, я все сделал». Повторять два раза ему не пришлось.

Разведчики, тяжело дыша, пробирались через переломанные и перекрученные беком груды веток. Ядовитые цветы на некоторых клумбах еще шевелились и тянули к ним свои длинные шипастые листья. Пробираясь мимо хризантем, они услышали в свой адрес и в адрес родни до пятого колена не совсем приличные домыслы. Что до лексикона нежных анютиных глазок, то от их забористой брани покраснел даже коренной одессит.

Чудом уцелевшая в этом хаосе незабудка пообещала поотрывать дружинникам ноги сразу же, как у нее вырастут руки. Предусмотрительный Батыр не пожалел пары драгоценных секунд и основательно втоптал потенциальную нимфетку в грунт, приговаривая: «Флораты набоковская».

Впереди замаячила заветная дверь. Где-то сзади раздался утробный визг. Это профессор-генетик призывал на головы десанта все известные ему небесные кары.

– Злобный старикашка,– крякнул Батыр.– Нервный.

– Ага! Ему бы в Кисловодск, на воды,– согласился Кузнецов.

Не оглядываясь, разведчики резко прибавили скорость, ловко преодолевая импровизированную полосу препятствий.

Грохоча каблуками, лязгая амуницией и тяжело отдуваясь, отряд лавиной выкатился на дорогу и с усилием закрыл за собой бронированную дверь.

– Припрем? – крикнул Батыр, у которого заметно тряслись руки.

– Не получится! Она вовнутрь открывается,– скрипнул зубами наблюдательный Задов, не отпуская ручку двери.

– Тогда на берег. Этот стальной гроб с потенциальными мертвяками сейчас самое безопасное для нас место! – орал, бросив напрасный труд, бек уже на бегу.

– Потонул гроб, я же вам докладывал,– рапортовал бежавший легкой прогулочной трусцой Кузнецов.– Кто видел, куда делся Кровавое Пьеро?

– Когда Батыр Бекович взялись за шланг, товарищ Пьеро нырнул в кусты. Наверное, умываться не любит,– поделился свежими воспоминаниями Петруха, отдуваясь на ходу.– Товарищ бек, а что это вы там в кабинете делали?

– Пустил воду из трубы водопровода прямо в жерло вулкана,– выдохнул вспотевший Батырбек.

«Радикально, однако»,– подумал Кузнецов и, обогнав бека, перешел с трусцы на рысь. Но за очередным поворотом его ждал неприятный сюрприз.

У ущелья, ведущего к проходу на берег, суетилась толпа здоровенных лысых мужиков, наспех вооруженных сучковатыми дубинами. Старший из них, раздавая тычки и затрещины, руководил постройкой баррикады из поваленных стволов деревьев поперек единственной дороги. Работа репок была в самом начале.

Разведчики, не дожидаясь команды бека, рухнули в траву у дороги как подкошенные. Прежде чем действовать дальше, требовалось оценить обстановку.

– Зачем понадобилось их выращивать? Таких гопников и отморозков везде полно,– пробормотал Задов, разглядывая мужиков.– Ну да пулемет даже конную лаву останавливает, не то что этих питекантропов с дрекольем.

– А лаву красногвардейскую или золотопогонную?– попытался уточнить Петька.

– Пулемету без разницы. Любую,– туманно ответил Задов, не вдаваясь в подробности автобиографии.

– У нас что, и пулемет есть? – встрепенулся Батыр.

– Все свое ношу с собой,– похлопал Задов по вещмешку.– Прикажете собрать, зарядить?

– Собирай, Левушка, заряжай, родной, и скоренько-скоренько иди в атаку.– Батыр опасливо махнул рукой, указывая направление.– А мы уж тебя прикроем!

– Как это вы меня прикроете? – возмутился Задов.– Пулемет же у меня!

– Вот ты и иди! – Отказать в логике Батыру было невозможно.

– Под командованием фельдмаршала Роммеля в африканской армии служил подполковник Бааде в пятнадцатой мотопехотной дивизии. Очень способный офицер, хотя и не без странностей. При прорыве из «котла» он повел своих автоматчиков в бой, надев килт и держа в руке меч. Победа осталась за ним,– очень кстати припомнил Кузнецов.

– Юбку не надену. Западло это у нас на флоте,– обиженно надулся Батыр, припомнив совет Хохела.– Думай еще, Колян.

– И что тут думать, если вон там, дальше, еще один проход есть,– посоветовал Кузнецову Красное Пьеро, неожиданно появившийся из придорожного кустарника.– Валите, ребята, тут наши разборки, местные. Извините, парни, но губную гармошку я себе на память оставлю.

Индеец скрылся в зарослях так же быстро, как и появился, однако Николай успел заметить, что в кустах скрывается по меньшей мере десяток его родичей, вооруженных копьями.

«Коллега,– тепло подумал о Пьеро Кузнецов.– Чего только не перенес у врага в лапах…»

Проход в скалах они проползли на карачках и на одном дыхании. Но на пляже лагуны десант ожидали еще два сюрприза. На этот раз приятных. Удача, до сих пор их не баловавшая, явно повернулась к ним лицом, а не своим обычным местом.

Во-первых, аккурат промеж надгробных плит, выступавших из заштиленной глади, маячил латаный-перелатаный, но все еще хищный абрис ставшей за сутки родной субмарины. Очевидно, стреляться Отто передумал.

Во-вторых, у берега легко колыхалась берестяная пирога, у которой стоял краснокожий паренек, безошибочно протянувший два весла беку – как старшему по званию. Батыр хмыкнул, тотчас же распределил гребную мощь между Левой и Петрухой, недовольно ткнул пальцем в берестяную обшивку и, тяжело вздохнув, полез в пирогу.

– Тебя как зовут, малыш? – ласково спросил Кузнецов у гордого собой мальчугана.

От оказанной чести – обращения великого белого воина – мальчик окончательно зарделся, и на его курносом носу проступили мелкие веснушки.

– Иваш – Моржовый Клык. Моржа – это зубастый зверя такая, страшны-ы-ый. Его один воин бил, к нам давно плавал, наш вождь Кровавое Пьеро сказывал. Теперь он тама.– Мальчуган гордо ткнул в небо.– Огненную воду пьет, сладкую моржу кушает. Бегу я.

– Постой, Клык Моржовый! Передай вождю, чтобы все крепко за деревья держались, ваш остров мала-мала трястись будет. Понял? Главное – держитесь.

Иваш кивнул и, осчастливленный судьбоносным поручением, унесся с берега.

«Хороший мальчик,– думал Кузнецов, осторожно устраиваясь на корме утлой пироги.– Воспитанный». Батырбек, сидевший на носу, обреченно махнул рукой, и Задов с Петрухой дружно навалились на весла.

Пирога была уже на полпути к подводной лодке, когда остров и прибрежное дно основательно вздрогнули. Из-за скал донесся ровный гул, где-то далеко загромыхало. Секунду спустя вода рядом с лодкой вспенилась под шрапнелью мелкой щебенки. Глыбы побольше, к счастью, падали со значительным недолетом. Одна из них оказалась, судя по всему, объемистой, но легкой, поэтому, опередив пирогу, упала метрах в десяти перед ее носом.

– Профессор! – распознав в бесчувственном теле специалиста генной инженерии, ахнул Батыр.

– Акула,– безмятежно возразил обернувшийся на всплеск Петруха.

Правы были оба. Полосатая тигровая акула явно заинтересовалась плавучестью глыбы и теперь на всех плавниках неслась к оглушенному профессору, начинающему медленно уходить под воду.

Батыр, не видевший акул даже на картинках, упал на дно лодки и затаил дыхание. Прирожденный мастер маскировки, в детстве бек таким образом не раз оставлял с носом приезжавших в аул делать прививки санитаров. Петруха заорал и помахал хищнице веслом. Акула оказалась невосприимчивой к жестам и не остановилась. Задов стал грести в утроенном темпе, и пирога завертелась на одном месте. Привел в чувство команду лодки Кузнецов.

– Суши весла, Лева. Стоп, машина. Петруха, на место. Правым табань. Весла на воду. Отставить. Суши весла. Весла на воду. Полный вперед.

Далекий взрыв вулкана между тем привлек внимание экипажа субмарины. Офицеры и матросы сгрудились у левого борта, заключая пари о том, кто из соперников доберется к призу первым. Большинство ставило на акулу, но Отто, боцман и еще несколько человек подальновиднее решительно отдавали предпочтение пироге. Кроме того, экипаж был очень заинтригован поведением бека.

Лодка успела первой, но и акула не подвела ожидания зрителей. Вцепившись в полы профессорского халата, она предприняла последнюю попытку разнообразить свой рацион. С акульими притязаниями не согласился Кузнецов, разрядивший в зубастую тварь всю обойму «люгера». Акула еще агонизировала и разевала пасть, когда отважный офицер, нырнув в воду, перекинул профессора в пирогу, где его крепко связал и пинками тотчас же привел в чувство Задов. Кляп для профессора он соорудил из куска замасленного халата бека, который тут же и отхватил острым ножом. Бек даже не шевельнулся – правила маскировки он соблюдал свято.

Храбрости и благородству обер-лейтенанта аплодировал не только экипаж подводной лодки, но и высыпавший на берег клан Морковного Перца, явно только что одержавший победу над репками. Побежденного клана Репок не было видно. Скорее всего, Перцы пленных не брали.

Нос пироги уткнулся в борт субмарины, раскрашенной свежими маскировочными разводами. С палубы десанту сбросили хлипкую веревочную лестницу, почему-то гордо именуемую штормтрапом. Пришедший в себя бек под приветственные крики поднялся последним самостоятельно, но со второго раза. В первый раз он сорвался вниз и утопил пирогу и свои сапоги. Поднявшись на палубу, он тотчас же бросился к подветренному борту. Его успело укачать. Матросы деликатно отвернулись, приветствуя остальных членов разведгруппы.

– Принимаю командование кораблем на себя! – разнеслось над океаном. Батыр понемногу приходил в себя и осваивался. Он становился человеком дела, то есть тем, кто никогда и ни при каких обстоятельствах не думает о последствиях.

«Откуда что берется»,– одобрительно подумал Кузнецов, отжимая фуражку.

Отто вежливо откозырял Батыру и оценивающе оглядел пленного.

– Держи, Отто.– Кузнецов великодушно подтолкнул связанного профессора к капитану.– Дарю. Какое-никакое, а развлечение в походе. Ты с ним о литературе поговори, он, гад, братьев Гримм не любит.

Отто нехорошо прищурился и, придержав мычавшего профессора за плечо, велел всем покинуть мостик. Ныряя в люк, Батырбек услышал волчий рык Отто и овечье блеянье профессора.

Десант спустился по трапу в стальное нутро субмарины. Размеренно застучали дизеля. Гул винтов нарастал, и мелкая дрожь корпуса исчезла; подводная лодка двинулась в океан.

Капитан присоединился к героям рейда пять минут спустя. Нервно пихая в кобуру непослушный парабеллум, он виновато вытянулся перед беком и, старательно отводя глаза, отрапортовал:

– Виноват, герр батыр, не уследил. Пленный прыгнул за борт и поплыл к острову. Готов понести наказание за преступную оплошность.

Бек недоуменно пожевал губами:

– Как уплыл?

– Кролем.

Сердобольный Петруха торопливо вскочил на ноги:

– Товарищ бек, спасать надо пленного. Там акулы ходят.

В ответ старший батыр вальяжно прикрыл свои раскосые хитрые глазенки и лениво скомандовал: «Погружение!» А потом быстро и тревожно добавил: «Неглубокое».

Отто недоуменно глянул на флегматичного Кузнецова, но перечить не стал. На перископной глубине лодка медленно, но верно потащилась на восток.

Уже под вечер, и всего в пяти милях от точки предполагаемого стыка реальностей, на борту субмарины случились волнения. Причиной их послужила цепь нелепых случайностей.

Один из младших офицеров случайно заметил в перископ неизвестное судно прямо по курсу. В судне заглянувший в рубку боцман тут же опознал «Летучий голландец». Дежурный офицер не нашел ничего умнее, как оповестить об этом капитана по общей связи, и через пять минут экипаж бурлил.

– Я не ручаюсь за своих людей.– Бледный от стыда и перепоя Отто нервно теребил на шее серебряный крест, оправдываясь перед Батыром и его спутниками.– Я их даже в чем-то понимаю. Еще ни один корабль не возвращался в свою гавань после встречи с «Летучим голландцем». Единственный шанс – получить у капитана корабля-призрака его почту и доставить по адресу. И то сказать, есть ли у них еще эта почта?..

Боцман, лихорадочно перелистывавший «Сборник морских былей», согласно кивал. В запертый изнутри командный отсек уже стучали ломами запаниковавшие матросы. В этот исторический момент, оторвав от перископа отсутствующий взгляд, с истеричным «А-а-а!» к присутствовавшим в рубке повернулся Батыр.

– Ненавижу! – кричал бек ломающимся басом.– Как же я ненавижу это ваше грязное, в нефтяных пятнах, море, эти ваши латаные паруса, эту вашу заплесневелую романтику ветров и камбузов. Ненавижу вашу солонину, ненавижу акул и утопленников. «Титаник» ненавижу отдельно – у меня там дядя кочегаром служил. Галеры ненавижу, паромы и плоты ненавижу, пароходы и теплоходы ненавижу, ледоколы, катера, яхты…

– И доски для виндсерфинга,– испуганно подсказал Петруха разбушевавшемуся беку.

– И доски для виндсерфинга,– подумав, тихо согласился Батырбек и выпрямился. В глазах его действительно сверкала рафинированная ненависть. Толстые пухлые ручонки сжимались до белых пятен в суставах жирных пальцев, а наэлектризованные волосы встали задорным панковским гребнем.

– Торпедные аппараты к бою!

Опешивший Отто попытался было что-то возразить, но Батыр полыхнул таким испепеляющим взглядом, что подводник сник и обреченно махнул рукой. Батыр продолжал командовать:

– Расстояние пять кабельтовых!

– Есть пять кабельтовых,– решительно заявил Петруха, подвигая в сторону парализованного ужасом торпедиста и мучительно вспоминая, что такое кабельтовые.

– Цель прямо по курсу!

– Есть прямо по курсу,– облегченно отозвался Петька, радуясь, что вопрос с кабельтовыми снят.

– Огонь!

– Есть огонь! – сладострастно откликнулся стажер, нажимая на все кнопки и отжимая все рычаги подряд.

Субмарина вздрогнула. Ломиться в дверь перестали.

– К всплытию, крысы сухопутные! – заорал Батыр, настежь распахивая дверь отсека.– Пошевеливайтесь! Приготовиться к абордажу, багор вам в седалище.

Подлодка пулей выскочила из воды, и бек, легко раскидывая в стороны испуганных матросов, решительно проследовал на мостик. Остальные потянулись за ним: оставлять Батыра одного в этот момент и в таком состоянии было бы жестоко по отношению к любой реальности.

Выскочив на свежий воздух из люка с багром в руках и собачьей преданностью в глазах, Петруха замер.

Абордаж был уже не нужен. «Летучий голландец» разваливался на глазах. В его развороченный торпедой борт хлестала соленая океанская вода.

Один за другим в вечернем сумраке гасли голубые светлячки на мачтах, а сами мачты раскачивались все сильнее и сильнее, пока весь такелаж со скрипом и треском не полетел в воду. Рухнул капитанский мостик, крякнул и отвалился бушприт. В конце концов, дрогнув, переломился надвое и весь корпус. Истошный вопль разнесся над океанской гладью, и грешные души вечных морских скитальцев унеслись по назначению. История «Летучего голландца» закончилась .

Бледный Отто, Лева, группа немецких офицеров и даже Кузнецов замерли в ожидании неминуемого и ужасного возмездия. Картина напоминала плохую копию неизвестного полотна Саврасова «Ткачи прилетели», на которой кучка испуганных мещан провинциального городка с изумлением разглядывает десяток рассевшихся на березах ткачей в рабочей одежде.

Возмездие, однако, не наступало;через полчаса всем стало ясно, что оно и вовсе откладывается на неопределенный срок.

– Домой! – хрипло выдохнул Батырбек и, что-то вспомнив, обратился к капитану подлодки:– Люк закрой плотнее.

У пристани субмарину восторженным гулом приветствовала толпа встречающих. На новеньких транспарантах аршинными буквами аккуратным почерком Хохела были выведены актуальные лозунги дня: «Знай наших!», «Мы верили!» и «Я все помню!»

Встав навытяжку, стройная шеренга экипажа буквально пожирала своего недавнего начальника восторженными глазами, когда пошатывающийся от приступов тошноты бек по скрипящему трапу первым спускался на долгожданную землю. В глазах Батыра стояли слезы умиления. Пнув напоследок ненавистный трап голой пяткой, он повалился на колени и,зачерпнув горсть песка пополам с ракушками и водорослями, мечтательно прошептал: «Степью пахнет».

Над пирсом и лодкой разнеслось раскатистое разноголосое «Ура!». Скуратов облегченно вздохнул и, начертав размашистой славянской руницей короткое «в архив» на обложке дела о «Летучем голландце», сунул папку под мышку. Поискав глазами, Скуратов нашел в толпе Задова и обрадованно двинулся к нему. Сияющий Малюта положил на левое плечо одессита тяжелую руку и громко объявил его арестованным…