Поезд А
— Войдите! — зверским голосом крикнула Анжелика в ответ на робкий стук в дверь.
Обычно она держала себя в рамках спокойствия и хорошего отношения к людям, но сегодня…
Такие дни обычно выпадают пару раз в году, и их потом пытаешься побыстрее забыть, как страшный сон. Она работала всё гам же психологом в начальной школе, Эго если говорить об официальной части её жизни. Здесь проблем не было, в данный момент до конца рабочего дня оставалось всего каких-то минут двадцать, и никто из учеников за сегодняшний день так и не заглянул в её маленький кабинетик, но вот другие… Другие делились ровно на две части, которые сама она условно называла: Проблемные клиенты и Проблемы личные.
Проблемные клиенты… Ровно год назад она, сама того не желая, оказала квалифицированную психологическую помощь… как бы это выразиться… нечистой силе. Так и получилось, что её неожиданным образом взяли на работу — консультировать всяческого рода аномальных существ Вампиры, оборотни, привидения, инкубы и суккубы… при ближайшем рассмотрении оказалось, что «не так страшен черт, как об этом пишут в умных книгах». Пока, положа руку на сердце, обычные люди доставляли ей куда больше неприятностей.
В качестве вознаграждения за работу ей было предложено исполнение любого желания. Совсем как в детской сказке, и юная девушка, надо сказать, внешне абсолютно не привлекательная, загадала вполне оправданное — «Хочу нравиться мужчинам!». И выяснила для себя, что желания свои надо формулировать чётче. Внешне ничего не изменилось, она так же осталась весьма далека от эталона женской красоты. Но вот окружающие…
И тут мы как раз плавно переходим ко второй категории её проблем — Проблемы личные.
Куда бы она теперь ни пошла, за ней неотвратимо следовал хвост из поклонников и обожателей, ей дарили колючие розы, декламировали в три часа ночи плохие чужие стихи, угрожали самоубийством и плакали, драматично стоя на коленях. Вот как раз сегодня она с огромным трудом выперла из кабинета тринадцатого по счёту поклонника, и тут… опять стучат?
— Да входите же!
— Можно? — В кабинет робко просочился пожилых лет джентльмен с заискивающей улыбкой. — Мне тут вас… порекомендовали.
«Слава богу! Слава богу! — мысленно возликовала Анжелика. — Клиент! Не поклонник!»
— В каком классе? — деловито уточнила она, пододвигая стопку методичек.
— Кто, я? — несказанно удивился клиент — Так я уж, почитай, лет сорок, как школу окончил. С отличием.
— Да нет! Ребёнок ваш в каком классе? Вы ведь ко мне как к школьному психологу пришли или… нет?
— К школьному? Что за бред?! Нет, мои дети давно выросли. Я пришёл к вам… по рекомендации… Мне про вас рассказал сосед, Миша. Он сказал, что вы буквально сделали из него нового человека. Что ему теперь абсолютно безразличны козни и интриги коллег и начальников. Правда, я не очень понял, о чём он… Миша работает ночным сторожехМ на стройке. Какие там могут быть козни…
А вот Анжелика как раз поняла. Она неплохо помнила этого пациента. Молодой вампир Михельс, в быту для конспирации звавшийся Мишей Ивановым, имел возраст ни много ни мало сто двадцать шесть лет. И все эти годы страшно терзался невозможностью занять достойное место в тайной вампирской иерархии. Да, действительно, хитросплетениям, уловкам, подставам и тщательно разработанным планам вампира-карьериста мог бы позавидовать и сам кардинал Ришелье. А вот Миша, происходивший волею случая из простой рабочекрестьянской семьи, обладал наивным мышлением и полным отсутствием дальновидности. Потому и занимал в неписаной табели о рангах одну из последних строчек. Чем глубоко и неизлечимо терзался до благословенной встречи с Анжеликой, которая смогла убедить несчастного, что с точки зрения общемирового абсолюта все эти чины и награды не стоят ломаного гроша Иными словами «В жизни всегда есть место пофигу!»
Что ж, раз пришли, давайте разбираться. — Она решила отбросить на время воспоминания и сосредоточиться целиком на проблеме клиента. — Кто вы, скажите, пожалуйста? На вампира непохожи и вроде не просвечиваете, значит, не привидение, для инкуба… внешних данных не хватает. Уши не острые. Значит, не оборотень… Может, демон?
— Упаси бог! — Несчастный здорово перепугался. — Человек я! Нафан Пётр Борисович, бывший преподаватель математики. Вот уж три года как на пенсии. Да, милая моя, давайте я уж по порядку изложу свою проблему, а там и вы решите, что делать. Подскажете, так сказать.
— Да-да, конечно! заторопилась Анжелика, даже не представляя себе, что за проблема может быть у такого скромного и милого старичка.
— Вот, понимаете ли, хорошо всё было, сидел я как-то дома. Чай пил. Хорошо!
— Это когда?
— Да уж началось, почитай, несколько дней тому назад. Да слушайте, слушайте! Значит, сижу… и тут — в глазах как потемнеет! А я давлением сроду не маялся, ну думаю, что за напасть такая, а как в себя пришёл — так тут и самостоятельно чуть не помер.
— А что такое?
— Да перенесся я непонятно каким образом из комнатки своей в самую что ни на есть настоящую кабину машиниста. В метро, значит. Ой, думаю, что творится! Дёрнулся туда-сюда, самого-то машиниста нету, я в вагоны, к пассажирам, мол, помогите, кто может! А там странные такие сидят. Я им — где я? Кто вы? А они — давай вези, опаздываем! И на крик, на скандал. Чуть ли не силком затащили меня обратно в кабину. А я ещё присмотрелся — а они все какие-то не такие… даже и объяснить не могу, в чём дело, но вроде как всё на месте. Руки-ноги… голова, а вот на людей — непохожи.
— Да, очень необычная история…
Общество нелюдей — любителей метро? Но при чём здесь безобидный пенсионер?
— И не говорите! А я уж и не знаю, что делать, понял — надо везти, уж хочу я этого или нет, умею или нет… пригляделся, как там управлять, да и разобрался кое-как, светлой головой с детства отличался. В общем — поехали. Я уж думал, хоть на станцию на какую-нибудь приедем, там уж и найдутся… люди нормальные, помогут. А мы всё едем и едем, едем и едем. В вагонах тоже устали, видать, тихо сидеть. Слышу — запели что-то, смеются. Ну да ладно, что с них, со странных таких, взять. В общем, так и ехали, с час где-то, а потом опять — темень в глазах, шум в ушах, и на тебе, опять я дома. Как будто и не было ничего.
— И это всё?
— Если бы! Я сначала подумал — галлюцинация такая, маразм начинается или ещё что. Испугался, хотел к врачу пойти, да как-то закрутился, замотался и не пошёл. День прошёл и — опять. То же.
— Н-да… и чем всё в итоге закончилось?
— Да вот и не знаю. Четыре дня прошло, ровно в один и тот же час, в одно и то же время — вот такие чудеса. Люди в вагонах всё время разные, но всё такие же непонятные, и странные, и без тени. Куда едем — тоже не представляю себе, так ни разу ни одной станции и не видел. Только вот… я там всё дольше. В первый раз — около часа так катался, потом — уже полтора часа, а сегодня и вовсе два часа пятнадцать минут. Специально успел засечь. Хорошо хоть дел важных не было. Но что будет дальше? А к врачу я всё-таки сходил. Да только не особо он помог. Посмотрел так странно, успокоительное прописал и на приём к своему коллеге психиатру отправил. А я не сошёл с ума! Хотя после моего рассказа такое утверждение, должно быть, звучит странно.
— Странное это событие… — задумчиво сказала Анжелика.
— Именно так! — горячо согласился несчастный. — И, притаюсь, я со страхом жду завтрашнего дня. И я очень-очень боюсь не вернутьея. 'Гак и ое. агьея навеки в том ужасном поезде.
Анжелика в задумчивости обхватила голову руками.
— Что же мне с вами делать? Я психолог, может, и с не совсем обычной клиентурой, но всё же… Давайте хоть тесты с вами пройдём, у меня есть. Вот: не страдаете ли вы необъяснимыми депрессиями, к какому психотипу личности вы относитесь, сильно ли у вас выражена связь эго с альтер эго. А вот смотрите, какой интересный: человечка нарисуете, и я вам всё расскажу про ваш характер, сами удивитесь! Может… поможет?
— Да нет. Я, пожалуй, воздержусь, — горестно вздохнул Пётр Борисович. — Спасибо, конечно, за участие, но, кажется мне, альтер эго да человечки на бумаге — это не совсем то, что мне сейчас нужно. Ничем вы, милая девушка, мне помочь не сможете. Ну что ж, я вам всё рассказал, и мне уже легче. Пойду я, даст Бог, ещё свидимся.
— Постойте! Оставьте мне всё же свои координаты, адрес там, телефон… Не могу же я так просто сидеть и ничего не делать! Я приду завтра, и мы вместе посмотрим, что с вами происходит.
— Вот уж спасибо! — просиял он. — Хоть какая, а поддержка. А вдруг и надумаем вместе чего! Ну, засим разрешите откланяться! — И он, по-старомодному вежливо приподняв шляпу, покинул кабинет.
* * *
— И что ты обо всём этом думаешь?
А что может думать одинокая и уставшая девушка в три часа ночи, в кромешной тьме разбуженная в собственной квартире внезапным вопросом над ухом?
— Вы что здесь, все с ума посходили? Не работаю я! Приёмные часы — с девяти до пяти! А вы… Вы?!
— Давно не виделись! — Азазелло элегантно расположилась в стареньком бабушкином кресле, интригующе сияя неземным голубоватым светом.
— По поводу чего такая иллюминация? — недовольно буркнула Анжелика. Обычно она слегка побаивалась свою непостижимую начальницу, но, ещё не отойдя от сна. отличалась редкой сварливостью.
— А так, в честь хорошего настроения! — Витольда Харитоновна небрежно махнула рукой, рассыпая по комнате ворох голубых искр. — Так я повторю свой вопрос: что ты обо всём этом думаешь?
— О старичке с необычной проблемой? Понятия не имею! И так же не имею понятия, как мне ему помочь.
— А ты и не обязана! — искренне изумилась интриганка. — Ты же психолог для кого? Психолог для нечисти, для моих подчинённых. И, надо сказать, подписывала договор и уже довольно давно официально работаешь на нас. А уж разбираться в проблемах обычного человека… Оно тебе надо? Учти, за этого клиента гонорар можешь и не ждать.
— Как вы можете так говорить?! — Анжелика в гневе была страшна. Впрочем… как и в любом другом состоянии. — Он же нуждается в помощи!
— И что? — совершенно невинно поинтересовалась Азазелло. Потом её голос неожиданно смягчился. — Прости, дорогая моя, ты, по-моему, забыла, кем я являюсь. Я думаю, не стоит упрекать нечистую силу в отсутствии милосердия и сострадания. А ты… делай что хочешь. В конце концов, это твоя работа и твоя жизнь. Только… опять же повторюсь, за это дело я тебе не заплачу.
— Дак я… Я же и не против…
— Ну вот и о чём тогда разговор? — удивилась Азазелло. — Так и договорились. Ах да! Я в общем-то не для этого явилась с тобой поговорить. Пора тебе немножко поднять твой социальный статус. Ты же у нас сколько работаешь, а собственного угла так и нет. Вот я и решила это исправить. С этого дня. А точнее, — она взглянула на часы, — с этой ночи у тебя есть собственный офис. Ты уж сама придумай, как будешь называться. Вывеску сделаем. Красота! И еще даю тебе сотрудника. Можешь использовать его как мальчика на побегушках. Да и вообще как захочешь. Попутно обучишь чему-нибудь… А то… мы, если честно, сами не знаем, куда его девать. Разберёшься.
— А как же… школа? — ошарашенно выдохнула Анжелика. — Я же не смогу совмещать две работы… Я и так сейчас,, с трудом…
— А нужна тебе эта школа? — поинтересовалась Азазелло. — Мизерная зарплата, никакого карьерного роста, вредные дети и хамоватые родители… Разве это достойное приложение твоих незаурядных талантов?
— Но… — Анжелике трудно было признаться в кощунственной мысли, что и сейчас распутывание психологических проблем разнообразной нечисти было ей… гораздо интереснее, чем практически бесцельное сидение в школьном кабинете в тщетном ожидании конца рабочего дня. — Но… стаж… трудовая книжка…
— О лукавый! Какие проблемы?! — уже начала раздражаться начальница. — Ты мыслишь совсем как пенсионерка советской закалки. Трудовая? Да вот тебе сколько угодно! — В её руках появился веер из разноцветных трудовых книжек. — Стаж? Да давай хоть сейчас тебе запишем стаж. Сколько хочешь? Лет пятьдесят?
— Мне двадцать… — Уже почти сдаваясь, Анжелика не знала, что и думать.
— В общем, думай, — резюмировала Азазелло. — Только учти, такой шанс выпадает не так уж и часто.
И она самым наглым образом исчезла, оставив после себя только тонкий запах французских духов.
— Ну ничего себе ириска… — протянула Анжелика и пошла ставить чай, ибо сон улетучился, словно и не бывало.
Хлоп! На стол из ниоткуда упала гербовая бумага.
«Адрес твоей конторы — улица Молодых Коммунистов, 66, не опаздывай. Рабочий день начинается в 8, ключ вот! (На столе тут же материализовался старинный бронзовый ключ.) С сотрудником ты уже знакома. Сработаетесь.
P.S. Спокойной ночи».
— Час от часу не легче! — угрюмо вздохнула Анжелика и, выпив снотворного, всё-таки попробовала заснуть…
До подъёма оставалось три часа, но сон не шёл. Так, бесцельно проворочавшись и ни к чему не придя, мудрый психолог решила пока не торопить события. А позвонить в школу, сказать, что заболела, и несколько деньков попробовать-таки себя на новом поприще — полноправной владелицы частного психологического кабинета… для нечисти…
* * *
— Добро пожаловать, сто лет не виделись! — Сие радушное пожелание было озвучено тоном глубокого сарказма и исходило от весьма знакомого субъекта, что сидел, демонстративно поместив ноги на стол, как в американских боевиках.
— Ну ёлки-палки! Это ты помощник, значит, да?
С самого утра, меланхолично чистя зубы, трясясь на ухабах в старенькой маршрутке, отпирая незнакомым ещё ключом обшарпанную дверь по указанному адресу, Анжелика терзалась одной запоздалой мыслью: Витольда Харитоновна сказала, у неё будет помощник. Кто?
— Умберто Корсиканский! — На этот раз, в отличие от их предыдущей встречи, знакомый инкуб был одет. Хотя на взгляд и манеру держаться, словно столичный стриптизёр с мировым именем, это не повлияло.
— О боже мой! Только этого мне не хватало!
Хотя он, сам того не желая, и послужил началом необычной карьеры Анжелики, когда по ошибке вломился среди ночи в её дом. Тогда она была не очень-то рада его видеть. Ещё в тот раз он показался нескрываемо наглым, самоуверенным и недалёким типом, свято уверенным в собственной неотразимости. Ничего не изменилось!
Ну почему именно ты?!
А нот такие ног превратности судьбы! — гордо провозгласил Умберто. — Считай, что это повышение. За удачную работу. Я карьерно расту! Вот так!
— Ага! — фыркнула Анжелика. — Повысили, говоришь? Как бы не так! Ну давай расскажи специалисту о своих проблемах. Он поймёт и посочувствует.
Умберто ноги со стола снял, глазки его забегали, на лице появилась плохо скрываемая неуверенность.
— Да ты что, не веришь мне? — попытался картинно возмутиться он, но тут же как-то сник и махнул безнадежно рукой. — А, кого я обманываю! Уволили меня, довольна? Я профессиональный инкуб в четвертом поколении, дедушка умер бы от горя, если бы он десятью годами раньше не умер от производственной травмы. Я — позор семьи!
— А за что? — У бывшего инкуба был столь несчастный вид, что Анжелике даже как-то стало его жалко, несмотря на стойкую антипатию.
— Не удовлетворял стандартам ГОСТА! — отрезал тот, и стало ясно, что долгих разговоров о своей несчастной судьбе с перечислением личных обид и оглашением списка виноватых не будет.
Ну и чёрт с ним. Анжелика оставила выяснение деталей биографии нежданного и не очень желанного помощника на потом. Тем более что в дверь робко постучали. На пороге мялся застенчивого вида оборотень, как позднее оказалось, с сильнейшим комплексом неполноценности. А после клиент попёр косяком. И лишь к обеду Анжелике с огромными усилиями удалось выкроить перерыв и отправиться наконец-то, как и обещала, к несчастному учителю. Умберто возжелал присоединиться.
— Ну и корыто! — презрительно скривился он при виде вполне милой и симпатичной машинки, которую Анжелика получила от Витольды Харитоновны в награду за одно небольшое дело.
— Опять?!
— Ладно! Молчу-молчу… Но — «Лада Калина»!.. Ещё бы «запорожец»…
— А никого и не заставляю. Можешь идти пешком. Взаимная перебранка не утихала вплоть до самого
дома учителя. Анжелика с ужасом думала, как же сложится в дальнейшем её работа с этим, с позволения сказать, напарником…
— Иду-иду! — В ответ на звонок дверь гостеприимно распахнулась, и на пороге предстал собственной персоной Пётр Борисович, в парадном костюме и тщательно причесанный. По квартире полз мерзкий запах валерьянки, — Вот, готовлюсь… — Он был на грани паники, но старался мужественно скрывать свое состояние. — По моим подсчётам, через полчаса… начнётся. Может, чаю пока? А вы, молодой человек, тоже психолог?
— Ну вроде того… — Умберто заметно нервничал, к величайшему удивлению Анжелики. Весь гонор сполз с него, как пятно со скатерти под действием «Ариеля».
— Что это ты так засмущался? — тихо поинтересовалась она, пока радушный хозяин заваривал чай.
— А ты как думаешь? — прошипел он. — Я же с людьми почти не общался. Только с дамочками под покровом ночи. А там… в общем, там не до разговоров.
— Да у тебя комплекс! Обалдеть!
— Кому чаю, кому кофе? Конфеты есть, с Нового года остались, и печенья нем ного, прошу! — Руки у Петра Борисовича заметно дрожали.
— Вы боитесь? — участливо спросила Анжелика, впрочем, и без вопросов всё было ясно. — Ничего, не переживайте, мы же здесь, вы не один. Мы обязательно что-нибудь придумаем.
— Да! — веско подтвердил Умберто.
— Спасибо вам! — почти растрогался хозяин и в порыве чувств снёс со стола вазочку с конфетами.
Ползая по полу, они собирали разлетевшиеся сласти, когда зазвучала старинная классическая мелодия.
— Пора! — остановившимся голосом произнес Пётр Борисович, глядя на сотовый. — Я будильник установил на всякий случай, чтоб готовым быть. А то…
— Он исчезает!
— Держи его!
— Зачем?!
— Упустим ведь!
— Я держу. Кажется!
— Я тоже!!!
— Не дёргайте меня! Всё уже!
— Где всё?! А и правда… Где всё?!
— Всё. Приехали, можешь отпускать!
— Куда?
— Не знаю!
А вокруг действительно всё изменилось. Исчез накрытый к чаю стол, исчезла небольшая, уютная квартира. И лишь Пётр Борисович горестно вздыхал, устраиваясь в кресле машиниста.
— Поехали! А то пассажиры начнут возмущаться, не дай бог! Вот так оно всё и происходит… Вы пока можете походить тут, осмотритесь. Может, и поймёте чего. Лично я попытки понять отбросил уже давно и окончательно.
Поезд тронулся. Обычный поезд, вокруг — обычная подземка. Метро то есть. Станций нету ни одной. Вагоны просто несутся сквозь толщу земли, как кажется, без всякой цели и направления.
— Я пойду к пассажирам! — решила Анжелика, слегка отойдя от столь необычного и неожиданного перемещения.
— Я тоже! — Умберто явно стеснялся остаться наедине с человеком.
В первом же вагоне сидели пассажиры. Самые обычные на первый взгляд. Старушка, двое сумрачного вида мужчин, компания молодёжи, дама в норковой шубе…
— Странные они какие-то… — шёпотом доложил Умберто.
— Сама вижу. Кто же они такие? Пойду поговорю. Здравствуйте! — Бабушка показалась Анжелике самой безобидной и готовой к общению.
— И тебе того же, коль не шутишь! — было произнесено равнодушным голосом. Она даже не повернула головы, так и глядя в тёмное окно.
— А… вы куда едете?
— А то сама не знаешь. — Ни удивления, ни возмущения, никаких интонаций. — Куда надо, туда все и едем.
— Долго ехать-то?
— Не дольше времени.
— А вас звать-то как?
— А нету здесь имён. Ни имён, ни рангов, ни различий.
— По-моему, мы с ней ничего не добьёмся, — подытожил бывший инкуб и, оглядев со всех сторон дорого одетую пассажирку, решился: — Давай-ка я с той дамочкой побеседую, всё-таки как-то мне это привычней, обаяю, так сказать.
— Что, прямо здесь?
— Да, блин!.. Обаяю — не значит… то, что ты подумала. Вот люди! Развращённые создания!
— Кто бы говорил! — И, не желая наблюдать профессиональное мастерство Умберто, даже непонятно с чего слегка обидевшегося, Анжелика гордо прошла в другой вагон.
И в нём, и в двух последующих от молчаливых пассажиров ей так ничего и не удалось добиться. Даже дети, с которыми она вроде всегда находила контакт, поражали своим подавленным видом и углублённостью в себя и разговаривать категорически отказывались. Последней каплей стал дедуля с повадками отставного прапорщика и значком ЛДПР на потёртой тельняшке. Что сказал он, невинная девушка предпочла тут же забыть, а если перевести всю его тираду на нормативный русский, суть сводилась примерно к следующему: страну разворовали, кругом ворьё и хамы, пенсию не платят, тоже воруют и хамят, хамят и воруют, и соседи все хамы и, скорее всего, тоже воры… а уж милиция… а поезд… А при чём здесь поезд? Куда едем? Да куда мы можем ехать, если страну разворовали и кругом…
В общем, не сложился разговор. Размышляя, в догадках, вернулась Анжелика в уютную кабину, где всё гак же исполнял обязанности машиниста подавленный пенсионер и сидел донельзя опечаленный инкуб.
— А ничего! — отрезал он в ответ на недоумевающий взгляд. — Ни-ка-кой реакции, смотрела как на пустое место, демонстративно игнорировала и отворачивалась в угол. Это позор. Вот уж ТАКОГО в моей карьере ни разу не было…
— У меня тоже ничего! — призналась Анжелика. — И, вот странное совпадение, в моей карьере психолога такое тоже в первый раз. Я даже не смогла узнать, куда мы едем.
— Ох, грехи наши тяжкие! — вздохнул мимоходом Пётр Борисович, деликатно прислушивавшийся к разговору. — Вот и я так и не знаю, куда веду этот поезд.
— Постойте! А это что такое?
В унылой темноте туннеля пронеслась со скоростью звука размытая светящаяся надпись.
— Стоп! Кому сказал! Задний ход! — Пенсионер в ярости рванул рычаг, и поезд пополз обратно.
Тихо-тихо поезд подошёл вплотную к загадке, и стало возможным прочитать, что же написано корявыми, красного жизнерадостного цвета буквами на серой стене.
— И что это значит? Ничего не понимаю… — протянула Анжелика, близоруко вглядываясь в надпись, — СЛАВА…
— …СЛАВЕ, — закончил Пётр Борисович. — СЛАВА СЛАВЕ! Вот такой лозунг.
— Полный абсурд.
— Да, но знаете что? Мне кажется, я где-то уже видел такую надпись. Очень-очень давно.
— Может, это шифр? — высказал бредовую мысль Умберто.
— Ага. Неразгаданные тайны Третьего рейха, сокровища древних пирамид, НЛО и снежный человек в придачу…
— А я не удивлюсь, дорогие мои, — обречённо вздохнул машинист поневоле. — У меня вообще стойкое ощущение, что я, как Алиса в стране чудес, попал в какую-то психоделическую сказку.
— Вот только скучная она какая-то, — высказал лично своё мнение Умберто, рассеянно глядя в окно на кромешную тьму туннеля. — Вот я не понимаю… и что теперь? Куда мы едем?
— А сколько времени, дорогие мои? — вдруг поинтересовался Пётр Борисович. — Я к чему клоню: по-моему, мы уже достаточно давно здесь катаемся. Должны, наверное, скоро вернуться.
— Ой, дай-то бог! А то не хотелось бы мне свою молодую жизнь тратить на бесцельное перемещение по вагонам. Хорошо ещё, что есть пока не хочется и пить…
— А это здесь всегда так, — небрежно махнул рукой уже знающий заместитель машиниста. — Я… сколько уже… пять раз так ездил. И ничего, ни есть, ни пить, ни… ничего другого не хотелось.
— Скучно тут, — расстроился деятельный инкуб. — Давайте… давайте хоть анекдоты потравим.
— Только не пошлые!
— А я других не знаю!
— Я знаю! Приходит, значит, еврей в синагогу…
* * *
— А Василий Иваныч ему и говорит: «Давай Петька… Возвращаемся!»
— Не смешно что-то. Ой, Пётр Борисович, а почему я вас так плохо вижу?
— А почему вокруг всё плывет?! А-а-а-а, я понял! Мы возвращаемся!
— Ура-а-а!
И впрямь: стремительно несущийся сквозь тьму поезд медленно, по неуклонно сменялся уже знакомыми декорациями пенсионерской кухни. Затихал шум колёс, пока наконец-то не превратился в уютное тиканье старинных часов на стенке. Неожиданное приключение закончилось так же внезапно и без объяснений, как и начиналось.
— Ну блин! — Умберто радостно оглядывался. — А я уж думал, не вернёмся!
— Может, чайку кому? — Пётр Борисович как ни в чём не бывало суетился у плиты. — Так сказать, чтоб нервы успокоить.
— А чего покрепче нет у вас? — Теоретически непьющая Анжелика сама себе удивлялась,
— Не советую, милая моя, давайте вот я вам лучше с мятой, зелёного налью. Вку-у-у-усный, мне сын из Израиля привёз. Вы ведь мне поможете, да?
— По крайней мере постараемся! — твёрдо пообещала Анжелика. — А скажите, нет ли у вас какого-нибудь знакомого Вячеслава… или Владислава… или Станислава…
— А зачем?.. — изумился было Пётр Борисович, но, надо признать, сообразил быстро, и глаза его изумлённо округлились.
— Вот именно. «Слава Славе!» — тактам было написано. Это не существительное, это имя.
— Слава… Слава… — забормотал, вспоминая, пенсионер. — Вот и не припомню ведь… Хотя… Есть один — сантехник наш из ЖЭКа, но я с ним никогда не конфликтовал… да и старенький он уже. Пьёт… Нет, я думаю, он здесь ни при чём…
— И всё же… Надо вспомнить… — сосредоточенно сказала Анжелика. За свою жизнь она прочитала не так уж много детективов, но почему-то была твёрдо уверенна в одном: Пётр Борисович должен быть знаком с загадочным Славой. Вероятность того, что пенсионер является случайной жертвой необъяснимого и тайного злодея, просто не приходила ей в голову. — Давайте сделаем так, — решительно сказала Анжелика. — Вот ты!
— Я? — Умберто несказанно удивился.
— Да, ты! Отправляешься в офис, сидишь на телефоне и консультируешь всех пришедших.
— Но… я не умею…
— А делать нечего. На ходу научишься. Вот… — Она порылась в сумке и достала кучу брошюрок. — Тут всё доступно и кратко изложено. Это азы, так сказать. Основы психологии. Штудируй и приступай.
— Ну… ладно… — Умберто направился в прихожую, раздражённо бурча под нос что-то о ненормальном начальстве.
Надо признать, Анжелика и сама побаивалась столь смелого эксперимента. Не рановато ли отдавать клиентуру в руки вот такого, с позволения сказать, специалиста? Но выхода не было, и, решив про себя, что инкуб уж всяко поднаторел в общении с истеричными и себялюбивыми дамами, а значит, и с остальным более-менее справится, самонадеянная девушка выбросила на время эту проблему из головы.
— А мы, милая моя, чем займёмся? — осведомился
Пётр Борисович, вздрогнув от звука захлопнувшейся двери.
— А мы, так сказать, погрузимся в глубины памяти.
— Это каким же образом? Гипнотизировать будете? — Пенсионер был любопытен как дитя.
— Нет, пока обойдёмся более простыми средствами. Несите фотоальбомы. Все!
Через долгие два часа Анжелика уже была готова признать, что ошиблась. Ни один из родственников, знакомых, сослуживцев и коллег Петра Борисовича Славой не звался. То есть нет, конечно. Был Слава Пе-репёлкин, девяноста восьми лет от роду, троюродный брат тёти по материнской линии. На данный момент нот уж двадцать лет проживающий в Израиле. Или вот — Славочка Синицын, правнук бывшей коллеги. Милый мальчик двух с половиной лег.
Пошли фотографии школьные. То есть бывших учеников Негра Борисовича. Юные лица смотрели с частично чёрно-белых ещё снимков. Старый преподаватель вспоминал всех, и, надо сказать, Слав уж там-то выло немало, но… ни один из них не вызывал подозрений. Окончив школу, все они растворились в буйном житейском море и лишь иногда виделись с бывшим дорогим учителем на встрече выпускников.
И вот…
— А это мой предпоследний выпуск. — Старый преподаватель любовно продемонстрировал яркую глянцевую фотографию.
Уже забыв, для чего и зачем они третий час перебирают дорогие сердцу снимки, он просто искренне наслаждался самим процессом. И то правда, нечасто встретишь понимающего собеседника, готового с интересом обсуждать дела давно минувших дней и памятные жизненные события, запечатлённые на снимках.
— Вот Леночка, врачом теперь стала. Вот Коля, он инженер, хулиган такой был, прости господи! А теперь
вот ничего, выучился, работает. Вот Алина Семенова, староста. А тут…
— Что с вами, Пётр Борисович?!!
Пенсионера словно хватил удар. Не имея возможности вымолвить хоть слово, он только беспомощно ловил ртом воздух, и его дрожащий палец указывал на ничем не примечательного мальчика с чёлочкой в третьем ряду.
— Я вспомнил, вспомнил!!! — задыхаясь, произнёс он, едва придя в себя и выпив залпом полстакана воды. — Вот он, Слава! Слава Шапочкин! Странный мальчик, тихий. Себе на уме. Но столько с ним преподаватели намучились! И ещё он всё время на партах рисовал… И писал… Это он придумал такой лозунг — «Слава Славе!». Неудивительно, что он мне был знаком. Мы же однажды всем педколлективом подоконники оттирали от него.
— Значит, он… — растерянно произнесла Анжелика, глядя на фотографию. — Так всё просто…
— Да как же просто?! — измученно ответил старик. — Слава… каким образом он может быть связан с этим поездом?
— Понятия не имею, — честно ответила Анжелика. — Но можно же попробовать это выяснить. Где он живёт?
— Дорогая моя, откуда же я знаю? — покачал головой Пётр Борисович. — Вы же понимаете, сколько у меня за всю мою жизнь было учеников! Помнить адрес каждого — непосильная задача, смею вас заверить. Хотя… — Он задумался, глядя на фотографию. — Вот Ирина Цветочкина, она племянница завуча. Ателе-фон Марины Борисовны я знаю. Попробуем?
«Язык до Киева доведёт!» — думала Анжелика спустя двадцать минут. Марина Борисовна дала телефон племянницы, та — телефон старосты, а уж бывший староста класса отличался редкой общительностью, и у него остались координаты практически всех, с кем он учился. В том числе и Славы Шапочкина.
— Ещё не поздно, — решила Анжелика, взглянув на часы. — Я поеду к нему сама.
— Что же вы, милая моя! — всполошился пенсионер. — А вдруг… это будет опасно?!
— Да не переживайте вы! — рассмеялась девушка. — У нас же не кино про маньяков!
Так она самонадеянно и думала. Пока не вышла из машины где-то почти на окраине города. Уже темнело, редкие фонари бросали тусклый рассеянный свет. На улице — ни души. Подъезд нужного дома — обшарпанный, с неработающим лифтом и нецензурными надписями по стенам. И вот — та самая дверь. Кто ждёт за ней?
— Кто? — настороженно послышалось в ответ на пронзительный звонок.
«Что ж, будем импровизировать», — подумала Анжелика.
— Газета «Жизнь молодёжи», репортёр Макарова. Можно с вами поговорить?
— Со мной? — недоверчиво уточнил голос. — Ну… хорошо.
Дверь отворилась, и на пороге возник робко улыбаю-щийся молодой человек потрёпанного вида. Но абсолютно мирный на первый взгляд.
— Вы Вячеслав Шапочкин?
— Да, я. Но чем я могу вам?.. — И тут он, присмотревшись к поздней гостье, окинув взором нескладную фигуру, далёкое от идеалов красоты лицо и очки с толстенными стёклами, впал в труднообъяснимый для непосвящённого человека восхищённый ступор. На него подействовал всё тот же дар, что доставлял Анжелике весьма много хлопот. Но в этот раз дар был на пользу.
— Проходите… сюда-сюда… Как вас зовут?
— Анжелика, — вздохнула девушка. Оглядывая небольшую комнатку, уставленную холстами и подрамниками, попутно, как всегда, наблюдая бурное и незаслуженное восхищение своей персоной, она чувствовала себя обманщицей.
— Прекрасное имя! — в восторге и упоении воскликнул художник. — А давайте… давайте я нарисую ваш портрет?! Вот прямо сейчас и нарисую!
— Попозже! — строго отрезала Анжелика. — А пока мне бы хотелось задать вам пару вопросов.
— Всё что угодно! — вскричал он с неописуемым счастьем на лице.
— Вы… давно рисуете?
— Да всю жизнь! Сколько себя помню. Я ничего другого и не умею.
— И в школе тоже рисовали?
— Ну конечно! Меня ещё ругали постоянно… — Слава Шапочкин смущённо потупился.
— А вот скажите, пожалуйста… — Анжелика решила, что подозреваемый одурманен её чарами достаточно и можно, так сказать, приступать к главной части допроса. — Вы помните такого Петра Борисовича На-фана?
— Ну разумеется! — мгновенно подтвердил он. — Это мой бывший учитель математики. И… странно, что вы спросили… Впрочем, такая красивая девушка… и умная… Это прекрасно!
— А почему — странно?
— Понимаете, — принялся с удовольствием объяснять художник, — 1 я серию задумал… Картины такие… вроде как символизируют внутренний мир людей различных профессий… Такого ещё никто не делал! Ну вот… стал думать, думать и почему-то вспомнил, как в школе задачки решал… Вернее, пытался решить… Мне потом две недели снился этот…
— Поезд А?!
— Ну да, просто удивительно, как вы догадались! Может, вы экстрасенс? Да, поезд А, поезд В, и как они всё едут, едут, а потом где-то встречаются или, наоборот, не встречаются… В общем, все эти задачи…
— И вы решили начать свою серию работ с внутреннего мира Петра Борисовича?
— Да нет, не совсем… То есть вы всё правильно сказали. Но я имел в виду не конкретную личность, а, так сказать, всех, всех учителей, квинтэссенция души, тайны подсознания, загадки внутреннего мира…
— Достаточно. Я поняла.
На самом деле Анжелика ничего не понимала. Слава Шапочкин с таким удовольствием и подробно рассказывал о своём замысле, что становилось ясно: он действительно не имел в виду ничего плохого и задумывал всего лишь серию необычных картин. Уж бес их знает, хороших или нет. Но… поезд каким-то образом существовал. Пусть и в не совсем реальном мире…
— А вы… можете мне показать эту картину?
— Ну… вообще-то я незаконченные полотна никому не показываю… Но ради вас… — И он торжественно развернул стоивший лицом к стене самый большой холст.
— Да-а-а… — протянула Анжелика после пары минут ступора.
— Вам нравится?! — просим автор.
Сложно даже сказать, могла ли нравиться такая картина. Но что она потрясала — это безусловно. Из тёмного туннеля, словно призрак, возникал мерцающий огнями стремительный поезд. Чуть выше лобового стекла красовалась гордая надпись — «Поезд А». В ярко освещенных вагонах можно было уловить смутные размытые фигуры. Анжелика узнала неразговорчивую бабушку… воинствующего демократа… И… кажется, себя саму — знакомый сутулый силуэт и отблеск от очков…
А в кабине машиниста, выписанный с особой тщательностью, восседал, как уже нетрудно догадаться, Пётр Борисович Нафан. Скорее всего, по задумке художника, он должен был смеяться в упоении, но на лице его явственно проглядывал трудно скрываемый страх.
— Не знаю, почему так, — пояснил Слава. — Я лицо три раза переписывал. Всё впустую…
— А это что? — Анжелика близоруко сощурилась, пытаясь разглядеть смутную надпись на освещенном участке стены. Впрочем, она уже и так знала, что там написано. — «Слава Славе»…
— Да… — смутился Шапочкин. — Ну просилось что-то на эту стену… Цветовой акцент какой-то… Вот я и вспомнил, как в детстве все парты этим лозунгом изрисовал…
«Картина ещё не закончена, — подумала Анжелика. — Что же будет, когда он её допишет? А не исчезнет ли несчастный Пётр Борисович из реального мира насовсем?»
— И… часто вы такие картины пишете? Внутренний мир, тайны души и всё такое?
— Ой, да! — подтвердил тот. — Я уж давно такой стиль придумал. И родных, и друзей почти всех писал. Правда, показать нечего. Раздарил всё им же…
— И… как они?
— В смысле?
— Ну живы-здоровы?
— Конечно! — Художник искренне недоумевал. — А что с ними могло случиться?
«Странно вдвойне и даже втройне, — опять задумалась Анжелика. — Почему только с этой картиной такая история?»
— Скажите. а чем именно эта картина отличается от остальных? Может, вы какие-то новые техники применяли? Писали в медитативном трансе, например… Или использовали в картине тщательно замаскированную оккультную символику… или ещё что?
— Ага, заметили!
Художник столь явно и неподдельно обрадовался, что в душу Анжелики невольно закралось коварное чувство лёгкой паники. А вдруг он — тайный сатанист? Или маньяк? Или ещё что похуже?!
— Краска. Всё дело в этой краске. Смотрите, как сияют рефлексы и как тонко прописаны участки светотени! Видите?! Вот здесь!
— Вижу, — осторожно согласилась она, глядя на абсолютно ничем не примечательное пятнышко примерно в центре картины. — Так вы, значит, пишете какими-то особыми красками?
— Всего одной. Белила. Остальные цвета у меня самые обыкновенные. А вот эта!..
Анжелика пригляделась. В самом деле, среди разбросанных по столу разноцветных, но абсолютно однотипных по форме и фирменной марке тюбиков птицей об-ломинго в стае ворон блестел необычный и удивительно изящный тюбик. С загадочной надписью на тарабарском языке.
— Контрабанда, наверное! — объяснил Вячеслав. — Надпись до сих пор разобрать не могу. Я бы и не купил, да в наш магазин художественный, как назло, краски вовремя не завезли. А у меня как раз белила и кончились. Иду и гляжу — какой сюрприз, сидит дедушка старый прямо на асфальте и продает всякую всячину. Пенсии, наверное, не хватает, вот и сбывает потихоньку старьё. Я ещё этот тюбик долго в руках вертел. Брать боялся, а вдруг срок годности истёк или это вообще не масло, а темпера, например… Да цена-то копеечная. Вот и решился. И не прогадал ведь! Какая краска!!! Наверное, по составу чем-то от обычных отличается! Да ведь заграничная. Умеют там делать! Вот только жалко, что я так и не разобрал, что за фирма. А то бы заказал ещё обязательно.
— А скажите, — внезапно заинтересовалась Анжелика, — что ещё этот старик продавал, не заметили?
— Ну как же, у меня ж профессиональная память! Лампа там была. Старая, ржавая. Восточного типа. Клубок шерстяной. Непонятно, кто его мог бы купить, потом ещё цветочек какой-то алого цвета, искусственный, скорее всего, и… ну и ещё много всего…
— Поня-а-атно… — протянула профессиональный психолог.
— Что вам понятно? — удивился Шапочкин.
— Понятно, что мне теперь делать! — Анжелика попыталась жалобно и кокетливо захлопать ресницами и направила на художника один из самых страстных и любвеобильных взглядов, какой только могла изобразить. — Подарите мне эту картину!
— Но… — Художник искренне опешил. — Как же так… она же ещё не закончена… и потом… это же будет серия… как же так… я не моту…
— Ну пожа-а-алуйста!!!
«А всё-таки есть… — думала девушка по пути домой. — Есть иногда польза от моего таланта!»
Картина на заднем сиденье сиротливо постукивала о пластик дверцы, а в кармане джинсов мирно лежал тот самый злополучный тюбик белил. После того как в знак благодарности коварная дружески поцеловала в щёку творца, тот впал в блаженное состояние ступора, и спереть со стола краску смог бы и пятилетний ребёнок.
«И не кори себя! Это не кража, а вынужденная мера по спасению одного очень милого и славного пенсионера. Что касается этой краски, она наверняка волшебная… Покажу Азазелло, разберётся».
Домой, домой… Время-то уже ощутимо и неотвратимо к вечеру, есть хочется, а потом — забраться с ногами в уютное кресло и, накрывшись пушистым пледом, не торопясь попивать горячий зелёный чай.
Только вот заехать по пути в пока ещё кажущийся чужим офис и проверить, как там дела у начинающего психолога Умберто. Спасти, откачать, утешить, если что…
Утешение, однако, не понадобилось. Уж оставим на совести трудолюбивого инкуба, что он там творил в отсутствие начальства, однако, по его словам, всё обстояло как нельзя более прекрасно. Из клиентов заходила только семья таджикских домовых из соседнего панельного дома с проблемой острой неуверенности в себе и панической боязни грузовых лифтов. Да появлялся одинокий чёрт, страдающий от физической невозможности спереть с ясного ночного неба полную луну. Как уж Умберто разбирался с этими глобальными вопросами — тайна, покрытая мраком. Но поскольку офис не разнесли и никто не скандалил у порога с воплями подать жалобную книгу, стоило признать, что день закончился вполне благополучно.
«Как же мне теперь увидеть Азазелло? — думала Анжелика в тиши и уюте родного дома. — Может, начертить пентаграмму? Зажечь чёрные свечи, которых, кстати, у меня нет, и прочесть заклинание вызова демона, которое я не знаю?»
— Ну зачем такие жертвы? — послышалось из-за спины. — Можно ведь всего лишь позвонить!
Позвонить?
Азазелло, как всегда, появилась из ниоткуда, элегантная и невозмутимая. Подслушивала, что ли?
— Ну конечно, я же оставляла тебе свою визитку со всеми координатами, что же ты…
И она продемонстрировала украшенный пентаграммами стильный кусочек картона, что сиротливо валялся на письменном столе. Анжелика готова была поклясться, что ещё пару минут назад никакой визитки в её квартире не было. Но спорить — себе дороже.
— А что я вижу! Ты занялась на досуге примитивной живописью? — Это начальница углядела картину, прислонённую к стене.
— Нет, это…
— Ого! — Загадочный тюбик с белой краской Анжелика из сумки вытащила, и он тут же привлек неослабевающее внимание Азазелло. — Знаешь, дорогуша, — сказала она, со знанием дела вчитываясь в вязь старинных букв на упаковке, — не советовала бы я тебе начинать карьеру художника таким образом. Кстати, откуда у тебя белила Париотти?
— Чьи? — Анжелика даже забыла разъяснить, что карьера художника никоим образом её не привлекает, а картина и краски принадлежат совсем другому человеку.
— Не знает историю молодёжь! — осуждающе покачала головой начальница. — Впрочем… я слишком строга к тебе. Про несчастного Париотти известно очень мало, и только специалисты, наверное, помнят сейчас его имя. Но то, что эта краска вдруг оказалась у тебя… небывалая удача. Каким образом?
Анжелика вкратце пересказала увлекательные события сегодняшнего дня. Азазелло слушала довольно спокойно. Только один раз с явным узнаванием кивнула головой. Это когда Анжелика описывала загадочного продавца редкостей.
— Петру Борисовичу теперь ничто не угрожает?
— Да, пожалуй. Краску я беру с собой, прослежу, чтобы этот магический предмет не попал опять в неумелые руки.
— А картина?
— Она не закончена, — успокоила её Азазелло. — Да и, я так думаю, дописывать её уже никто не будет. Судя по твоему рассказу… да и по известным мне свойствам этой краски, твой клиент навечно попал бы в плен сего творения, только когда оно было бы полностью закончено. Судя по всему, до этого он переносился в поезд лишь на то время, пока художник работал над картиной. Для верности можешь сжечь её… или утопить, или облить кислотой,, в общем, делай что хочешь…
— А что же это за краска всё-таки? — Успокоившись за судьбу несчастного Петра Борисовича, Анжелика воспылала любопытством.
— Слушай. Лет этак… шестьсот назад… ну или поболее… жил-был один бедный, но гордый художник по фамилии Париотти. Беден он был потому, что в силу сварливого и заносчивого нрава перессорился не только с собратьями-художниками, но и со всеми возможными заказчиками. А жаль, кстати. Ибо художником он был весьма неплохим…
А дальше — всё традиционно. Воззвал он однажды в нужное время в нужном месте к некоему известному с начала веков господину… и получил в обмен на никогда не падающую в цене бессмертную душу вот этот самый тюбик краски. Ему бы распорядиться столь нужной вещью поумнее, но он… о люди!., решил сперва отомстить с помощью краски всем своим обидчикам. Месяц, другой творил он что-то в своей мастерской, месть вершилась, недруги пропадали один за другим. Но художник даже не продумал алиби! Говорят, что обеспокоенные загадочными исчезновениями видных городских художников и меценатов власти провели расследование, обнаружили картины, где были изображены как раз пропавшие люди… И сожгли незадачливого мстителя по обвинению в колдовстве! Правильно сделали, в общем.,
— А исчезнувшие? Их нашли?
— Конечно нет! — Азазелло аж рассмеялась.
— Какой кошмар! И как же такая страшная вещь попала в руки к обычному современному художнику? Ведь он-то никакого договора не заключал.
— На этот счёт не беспокойся! — уверенно заявила Азазелло. — Гилверин теперь раньше чем через сто лет в этом мире не появится.
— Гил… кто?
— Гилверин — бродячий торговец забытыми редкостями. И даже не спрашивай меня, где он достаёт все эти артефакты и каким образом путешествует по мирам и временам. Всё равно не отвечу.
— Не знаете? — Анжелика исполнилась удивления — оказывается, всемогущая начальница о чём-то не в курсе.
— Понятия не имею, — честно ответила Азазелло, зачем-то скрестив пальцы левой руки, — Да тебе оно и не надо, тёмная там история. Ведь мог же быть великим и непобедимым властелином… А он, вишь ты, торговцем заделался… Н-да… Гилверин Харитонович…
— Он ваш?!.
— А тебе пора спать, завтра тяжёлый день, — резко перебила её Витольда Харитоновна и без предупреждения растаяла в воздухе.
«С чего это она решила, что день тяжёлым будет? — озадачилась Анжелика. — Обычные рабочие будни».
Но с начальством, как известно, не спорят. И поэтому она послушно отправилась спать в смутном предчувствии, что таинственный Гилверин Харитонович ещё попадётся на её тернистом профессиональном пути.
