1784

Есть, разумеется, более глубокое и более позднее, кантианское по своему генезису, понимание свободы, если не противостоящее христианскому, то – по крайней мере в рамках философского дискурса – «надстраивающееся» над ним. Опыт принятия мира есть опыт свободы, опыт независимого мира, который мы лишь принимаем, не зная. Опыт независимого мира мы имеем в феномене свободы, где нет смены состояний, – это опыт вещи в себе. Это знание, или знаемое, содержит в себе элемент незнаемого, которое мы принимаем как данность, как элемент, который неразрешим в терминах мира, в котором мы определились в зависимости от нашего пространства, а не какого-то другого, инородного ему. Мы определились, и в силу самого этого факта возникли вопросы, на которые мы ответить не можем, но сознание этих вопросов возможно. Это сознание, так же как сознание свободы, сознание совести, есть фиксация опыта, но опыта независимого мира, в отличие от опыта мира зависимого. (Можно сказать иначе: именно потому, что мы не можем быть богами, мы можем быть нравственными, именно потому, что есть полнота вины, мы можем быть ответственными, то есть свободными.) См.: Мамардашвили М.К. Кантианские вариации… С. 47, 65 – 82.