AT, II. P. 380.

Ibid. Р. 385.

AT, III. Р. 37.

См., например, его письмо Мерсенну от 23 марта 1643 года (Ibid. P. 643).

Shea W. R. The Magic of Numbers and Motion… P. 315.

Философы и историки науки часто ссылаются на то, что Декарт «проиграл» этот бой только в XVII веке, но «потом физика XX века показала, что в умозрительном плане» он все же был прав (Мамардашвили М.К. Картезианские размышления… С. 156), что время внесло в критику картезианства «смягчающие поправки» (Дудник С.И., Солонин Ю.Н. Декарт и картезианство в новой парадигме рационализма… С. 150). Если под «смягчающими поправками» иметь в виду современные представления о природе вакуума и вообще идеи квантовой теории поля, то, разумеется, некую отдаленную аналогию в «схематике мышления» и некую, опять-таки довольно отдаленную, общность базовых концепций картезианства и современной физики найти можно, но эти аналогии, по моему мнению, все же довольно поверхностны (вроде аналогий между алхимической идеей трансмутации металлов и теорией ядерных реакций). Слишком сильно отличаются «подосновы» (философские и физические) указанных воззрений. И еще одно обстоятельство необходимо учитывать: зачастую то в идейном наследии прошлого, что с нашей современной (и также исторически преходящей) точки зрения представляется рациональным зерном (например, ранние, скажем XVI – XVII веков, рассуждения о природе теплоты с позиций корпускулярно-кинетических теорий), для минувших эпох и в аспекте общего (поступательного) развития науки оказывается тормозом. (К примеру, пока не были разработаны идеи и методы статистической физики – а это потребовало прохождения научной и философской мыслью долгого и весьма извилистого исторического пути в лабиринтах европейской культуры, а не только карабканья по «горным тропам» физико-математических дисциплин, – корпускулярно-кинетические теории не давали, в отличие от «флюидных» теорий тепла, никаких значимых результатов.) И если бы Ньютон (здесь «Ньютон» – имя не только собственное, но и нарицательное) в свое время не преодолел картезианства, то в XX веке ученым и философам не пришлось бы говорить об «умозрительной правоте» французского мыслителя.