Высокие достоинства ваши, любезная королева, делают вас хозяйкой моей воли, а посему принимаю я ваше величество в эту райскую землю как послушную дочь и хозяйку всех ее прелестей. Дарую вам абсолютную власть казнить и миловать тех, кто рискнул пуститься в плавание по морю любви — одних окунать в пучину шторма, дабы не достигли они желанной гавани, другим посылать попутный ветер, что приведет их корабль в порт счастья. Лишь одно условие поставлю я вам: пусть никогда не найдут у вас сочувствия те, кто добивается любви обманом и подлостью.

И, сказав сие, бог любви исчез, а вместе с ним и ангелы, и никто их больше не видел, а все полотнища вдруг заволновались, будто случилось землетрясение. Мы же поднялись в покои королевы и, когда выглянули в окна, что выходили во двор, не увидели уже никаких полотнищ — расстилался перед нами чудесный луг.

А еще скажу я вашей милости, были в той скале поразительные вещи: чуть только исчезли все полотнища, оказалась скала разделенной на четыре части: в первой восседал король со своею свитой, во второй — королева со всеми французскими придворными, с ней прибывшими, в третьей же — все иноземцы из Германии, Ломбардии, Арагона, Кастилии, Португалии и Наварры.

И еще скажу вам, сеньор: во всех тех покоях было много зал, украшенных коврами, и множество постелей, чудесно убранных, и все гости там прекрасно разместились, а ежели больше народу было бы, на всех хватило бы места. А иноземцы, объехавшие весь свет, говорили, что никогда не видывали и не слыхивали, чтобы кто-нибудь устраивал столь грандиозные и щедрые празднества.

Знайте же, что в покоях короля всех удивляла серебряная статуя женщины, со складками на животе и обвислыми грудями. Обеими руками она сжимала груди, и текли из них струн чистой воды, которая поступала из реки по серебряным трубам, и падали эти струн в красивую стеклянную чашу. А в покоях королевы вызывала восхищение позолоченная статуэтка девушки с руками, сложенными у укромного места, откуда вытекала струйка белого вина, чудного и необычного, и падала в хрустальную чашу. В другой же комнате возвышалась статуя епископа, вся из серебра, руки его были воздеты к небу, а из-под митры вытекала струйка оливкового масла, которая падала в чашу из яшмы. Следующую комнату украшал золотой лев с усыпанной драгоценными каменьями короной на голове; из пасти его в халцедоновую чашу тек светлый прозрачный мед.

В зале, куда выходили все четыре покоя, вас встречал чрезвычайно уродливый карлик, одна рука его лежала на голове, вторая — на животе, а из пупа текла струя красного вина, чудного и необычного, и попадала в порфировую чашу.

Карлик тот, сделанный наполовину из золота, наполовину из стали, был прикрыт накидкой, и все входившие сразу его замечали. Во всех четырех покоях гости могли брать что захотят. Чуть впереди карлика стоял серебряный горбун, очень старый, с седою бородой, в руках он держал посох, а в огромном горбу его лежали свежие белые хлебы, и любой мог взять их.

И пусть ваша милость не подумает, что те диковины были каким-нибудь волшебством или чародейством, все это было делом искусных человеческих рук.

Пока длились празднества, ни разу не иссякли запасы, были они всегда столь же обильны, как и в первый день. И каждое утро отличный королевский пекарь выпекал тридцать тысяч хлебов, дабы всегда хлеба было вдоволь. Блюда со столов уносили для того только, чтобы стелить свежие скатерти, яства же не переводились, и в каждой зале стоял буфет с красивой серебряной посудой, так что пили и ели гости на серебре.

Сеньор, пожалуй, я мог бы целую вечность говорить об этих великолепных празднествах, ведь каждое сословие вкушало свою пищу и обносили их великолепными яствами — и разнообразной дичью, и вкуснейшими супами, и винами всех сортов, и обильными сладостями, и всем этим иноземцы весьма восхищались.

В глубине скалы находился тенистый сад, куда король часто ходил отдыхать, ибо тот сад был тихий и уединенный, а через маленькую дверцу в стене сада можно было попасть в большой лес, где водились в изобилии дикие животные — пантеры, олени, косули, кабаны и другие звери, которых король велел туда поместить, дабы услаждали они его взор. А еще стояли в том лесу шатры да палатки, словно в военном лагере.

И всю субботу, сеньор, праздновали да веселились, а на следующий день, в воскресенье, после мессы, отправились мы на реку и спустили на воду множество лодок, устланных шелками, парчой и атласом, каждое сословие со своим флагом, и устроили рыбную ловлю ко всеобщему удовольствию, услаждая слух свой игрой на трубах, горнах и тамбуринах. После того, как король и свита его отобедали, прибыл главный егерь с охотничими, и отправились мы на охоту.

Очень понравился отшельнику рассказ Тиранта о празднествах, и сказал он такие приветливые слова.