Когда думаю я, что заслужила порицание отца, то душа моя готова расстаться с телом. Я хотела бы теперь провести остаток моей горестной жизни, проливая слезы и оплакивая мое ужасное несчастье. Но поскольку необходимо мне оправдать мою жизнь, исполненную мучений, я сама, без чьей-либо помощи оботру лицо, залитое слезами. А ежели спросишь ты, на кого я жалуюсь, то отвечу, что только на законы людские, каковые, словно из ревности, удерживают меня вдали от того, кто как раз, думала я, и должен меня любить. Я же любила его необычайно сильно из-за тех великих благодеяний, которые, согласно всеобщему ожиданию, смог бы он совершить ради Греческой империи. О Боже праведный! Зачем медлишь Ты воздать по заслугам этому жестокому и неблагодарному Тиранту, который, надеялась я, будет принадлежать мне? Отчего не ниспошлешь не медля пламя с небес, дабы испепелить его? Он был первым рыцарем, которого я в мыслях почитала за своего господина, полагая, что наступит конец моим бедам. А теперь я вижу, что все иначе. И он-то должен был властвовать надо мной и над всей империей! Его-то полагала я почитать отцом и братом, мужем и господином, а себя — его служанкой! Но к чему я жалуюсь и говорю подобные вещи, когда его нет рядом? Ведь он вовсе не слышит моих горестных сетований, а лучше бы был он здесь. Ах я несчастная! Как болит сердце! Любовь во мне смешалась с гневом! И все четыре страсти бушуют в измученной душе, каковые суть: радость, скорбь, надежда и страх. И никто в настоящей жизни не обходится без них, каким бы богатым и именитым сеньором он ни был. Истинная добродетель состоит в том, чтобы любить одного Бога. О, кто бы мог предположить, что с уст столь доблестного рыцаря сойдут подобные слова! Чем обидела я его, чтобы он желал смерти моего отца, моей матери и их бедной дочери? Хотите, я скажу вам вот что, сеньора Вдова: скорее Тиранту удалось бы повернуть вспять солнце, чем я бы совершила что-нибудь бесчестное. О Тирант! Куда делась любовь, которая существовала прежде между нами? Отчего вдруг сделалась я для тебя столь презренной и отвратительной? Каким образом столь скоро улетучилась твоя легкомысленная и недолговечная страсть? Я, злосчастная Кармезина, привыкшая тебе служить, прошу, спаси мне жизнь, как спас ты ее магистру Родоса и всем братьям его ордена! Разве может случиться, что ты обойдешься с нами более жестоко? Неужто в то время, когда я восхищалась твоей доблестью, зная о премногих твоих заслугах, ты произнес слова, недостойные уст рыцаря, говоря, что любишь дам и девиц только за их богатства и что насильно хочешь лишить меня девственности? О, сколько крови может пролиться из-за этих речей! Однако я предпочитаю прослыть среди людей благожелательной и милосердной к чужеземцам, нежели, наоборот, жестокой и злой по отношению к людям доблестным и достойным почестей. А иначе, коли душа моя дала бы волю жестокости, не успело бы и солнце взойти, как твои покои, Тирант, были бы залиты твоей кровью и кровью твоих людей.

И она умолкла, но, услышав, как звонят к заутрене, сказала:

Вдова, пойдем ляжем, хоть нынче ночью не буду я как следует спать из-за гнева на Тиранта, которого я прежде так любила.

Заскучавшая Вдова ответила на это:

Умоляю вас, сеньора, ради всего святого, никому не рассказывайте о том, что я вам сказала. Иначе меня может ждать большая опасность. А сверх того, не хочу я, чтобы меня считали сплетницей.

Не бойтесь, — успокоила ее Принцесса. — Я берусь защитить вас от любой беды, а себя — от обвинений.

Когда вошли они в спальню, Эстефания, заметившая их, сказала:

Видимо, с большим удовольствием, сеньора, выслушали вы рассказ Вдовы, коли так долго были вместе с ней. Хотелось бы мне узнать, чем заняты нынче ваши мысли.

Принцесса легла в постель, ничего ей не ответив, укрылась с головой одеялом и горько заплакала.

Когда же Вдова удалилась, Эстефания спросила, отчего она плачет и что ее так мучает. Принцесса ответила:

Оставь меня в покое, Эстефания, и смотри, как бы задуманное вами зло не обернулось против тебя, — ведь это гораздо более вероятно, чем ты думаешь.

Эстефания не могла догадаться, что бы значили слова Принцессы. Она больше ничего не сказала своей сеньоре и, по обыкновению, легла рядом с ней.

Всю ночь Принцессе не спалось, она лишь плакала и стенала. Утром она встала совершенно больной от бессонницы, однако через силу пошла к мессе.

Когда Тирант узнал о болезни Принцессы, а Эстефания сообщила ему о том, как она плакала и терзалась всю ночь, то он никак не мог догадаться, по какой причине Принцесса так огорчилась. Тогда он подошел к Принцессе и со смиренным поклоном начал проникновенным голосом говорить следующее.