Господь — велик, очень велик. Господь — превыше всего, и должно бояться Его и любить праведно и не лукавя. О выдающийся Маршал и непобедимый рыцарь, не удивляйся, что на мне лежит печать христианина, ибо я на добрых две четверти — ваш, потому как отец мой был мавром, а мать — христианского племени, отчего и проистекает моя любовь к вам. Великодушный Маршал, я вижу ныне, что в конце концов вера в Христа побеждает религию неверных, щедрость побеждает скупость, а смирение — гордыню. Гнев уступает место милосердию, а отчаяние — надежде. Под ударами же молота доблести раскололась на куски упорствующая лживость и упрямое сопротивление тех, кто противится твоим намерениям. И вечно длится битва между завистью и славой, между зломыслием и благородством. Однако воздадим же хвалы Тому, кто является Господином добродетели и Царем славы, за то, что нынче все дурное побеждено, а хорошее одержало верх, хотя часто и видим мы обратное. Ясно теперь, когда зависть пристыжена, что Его Величество Император обретет вновь все почести, каковых он был лишен; а противники его и погрязшие в грехе при виде сего сильно огорчатся; в жестоком гневе и глухой ярости будут они скрежетать зубами, иссохшие и покрытые язвами. Ты же, отважнейший и могущественный Маршал, блистающий ясным умом ярче всех прочих героев прежних времен, ты вновь вернешь имперский трон почтенному Императору, разгонишь облака печали и ливни слез и возродишь ясные дни для всей Греции, покорив благодаря своей доблести мавританское войско. Сим заслужишь венец из звезд, ибо именно ты восстановишь нарушенный в империи мир, вновь дашь народам желанный покой, благодаря чему и будет явлена всему свету твоя замечательная смекалка, с которой действовал ты и прежде, а еще более — теперь. Ибо гораздо похвальнее справедливо и мирно править государством, нежели завоевать его и заполучить по воле случая. А сейчас, безусловно, пришла тебе пора собрать воедино всю свою доблесть, силы, мужество да приготовиться к серьезным и долгим переговорам, коли не чужды тебе обычаи правителей. Все предшествующие твои свершения обратятся в ничто, если дрогнешь ты перед теми, что еще ждут тебя. Великая же твоя слава обязывает длань твою вершить лишь правые дела. Мы уже были свидетелями того, как достойно и славно сражался ты против враждебной фортуны, и знаем, что ты умеешь побеждать. Но не забывай остерегаться фортуны, хотя и поверженной.

Ведь тогда-то она и становится покорной, ласковой, чуть ли не сияющей в своих золоченых доспехах и шлеме. Итак, ты одолел фортуну враждебную, так берегись, ибо, и милостивая, она пойдет на тебя войной. А война никогда не проистекает из любви, и гнев не имеет источником любовь и милосердие. Любовь рождена прославлением сердца вечного сердцем земным. И не думай, будто, сложив оружие, сможешь ты блаженствовать и нежиться; вовсе нет, тебе придется, напротив, овладеть новым оружием. И не думай, будто у тебя будет меньше забот, коли враг твой станет уступчивей и мягче, напротив того, можешь не сомневаться, что война будет еще сложнее, ибо твердость духа не может устоять перед лестью и притворной хвалой враждебной фортуны. Мы видели, как благородно ты действовал на благо общего дела; посмотрим же, как ты себя поведешь, обласканный фортуной. Ведь многие в беде и безвыходных случаях неизвестно как могли выстоять, другие же, не дрогнув в несчастьях, бывали повержены благосклонной фортуной. Ганнибал одержал победу в Каннах, а затем, после того как провел зиму в Капуе, наслаждаясь изысканной кухней, долгим сном по утрам и с удовольствием проводя время в бане, он, привыкнув к безделью и роскоши, проиграл сражение Марцеллу. Вот так боевой пыл, рожденный льдами реки Требии в Ломбардии, у берегов которой он победил, был погашен в Капуе жаром бани и другими удовольствиями. И часто мир опасней войны, ибо многим принес он вред: не видя противника, в бою с которым могли бы они поддержать свою доблесть, они, пребывая в неге и безделье, забывали о ней, а иногда, и вовсе ею пренебрегая, ее утрачивали, ибо, вместо того чтобы в битве с врагами проявлять и оттачивать доблесть, как то полагается, предались они наслаждениям. И, говоря по правде, нет более тяжкой войны для человека, чем со своими собственными привычками и нравом, ибо тогда перемирия редки, потому как ведется сия война внутри стен, а иными словами, внутри самого человека. Она выматывает сражениями, ставшими привычными, и, появляясь без доспехов, действует решительней, чем с опущенным забралом. И чтобы не приводить многих примеров, напомню, что мир и покой ослабили римлян, никогда не победимых в сражениях и покорителей всех народов. И как написано о том некоторыми, наслаждения и роскошь, победившие победителей-римлян, отомстили им за мир, побежденный ими. Судя по всему, это предвидел Сципион — коего так страшился римский Сенат, — когда своей властью запретил разрушать Карфаген, хотя и против совета премудрого старца Катона. А запретил это делать Сципион потому, что, как говорится у Флоруса, боялся, как бы не предался город Рим утехам и лени, если исчезнет у римлян страх перед Карфагеном. Богу угодно было, чтобы совета Сципиона послушались, ибо лучше было бы продолжить римлянам войну с врагами и с Карфагеном, нежели со своими собственными пороками и развлечениями. Ведь, послушай они его и дальше, несомненно лучше бы шли их дела и, насколько могу я судить, меньше бы приходилось им сражаться и чаще бы выигрывали они сражения. А ежели ты меня спросишь, почему так случается, то подумай сам, сколько на свете было и будет людей, которым кажется, будто им пора уже отдыхать, ибо благодаря Господу оказались они обласканными фортуной, а на самом же деле — не сомневайся! — строит она в тот момент против них злые козни. А потому говорю тебе и всем этим знатным сеньорам: одновременно должен наступить конец трудов ваших и жизни вашей, и постоянно должны вы вести войну как с врагом видимым, так и невидимым. Как ты смог убедиться, мое мнение не совпадает со всеобщим, ведь я говорю тебе, что отныне удвоятся твои заботы по сравнению с прежними, но это доставит тебе радость. Никогда раньше не нужно было тебе прилагать стольких стараний, а отваге твоей предстоит ныне превзойти себя самого, ибо пребываешь ты накануне величайших битв. Пусть же поймет весь мир, насколько велик ты был и благодаря помощи фортуны, и вопреки ее козням. И не только ты сам, но и все, кто последует твоим советам. Господин твой, старый и немощный, низвергнут был фортуной; но он заставил ее, хоть и через многие падения, вознести его превыше всех людей. Так покажи ему, по каким ступеням поднялся он к этой славнейшей победе и какова та мудрость, что поможет ему в ней укрепиться. Уж не должен он стремиться вознестись еще выше, но лишь вновь вернуть себе то, что потерял. Ибо нужно ему довольствоваться тем званием, что даровал ему Бог, а также по наследству полученным скипетром, перешедшим к нему более по праву родства, нежели благодаря его собственным достоинствам. Ибо знатность не определяет человека, но лишь помогает ему проявить себя, а оказываемые почести не меняют ни привычек, ни души, но лишь говорят о них. Предупреди же его, чтобы сумел он себя вести так, как достойно господина, ибо должен быть он им, во-первых, благодаря своим заслугам, а во-вторых, благодаря фортуне. Скажи ему, чтобы почитал он Господа Бога и любил свою землю; чтобы служил справедливости, без которой государство, сколь бы ни было оно богатым и цветущим, непременно погибнет. Пусть запомнит он, что никакое насилие не может долго длиться; и надежнее и лучше для государя, чтобы его любили, а не боялись.

Пусть привыкнет он быть благодушным, благоразумным и благомыслящим, думать о своем добром имени и бояться лишь своего бесчестья. Пусть не забывает он, что, чем выше его титул, тем видней он всем и тем меньше может скрыть то, что делает. И чем больше его власть, тем меньше его право злоупотреблять ею. Пусть помнит он, что государь не должен отличаться от народа ни по платью, ни по обычаю; пусть учится он держаться подальше от крайностей и стремится к золотой середине, где и обретается добродетель. Пусть воздержится он от расточительности, уклоняется пусть от скупости, ибо первая пожирает богатства, а вторая лишает славы и хвалы. Пусть хранит он постоянство и заботится о своем имени, а еще пуще о своей чести. И пусть будет жаден до времени, боясь его упустить. Пусть он будет щедрым на деньги, никогда не забывая смелого ответа того мудрого Императора, который сказал, что хочет обладать не золотом, а властью над тем, кто им обладает. Лучше ему иметь не столько богатую казну, сколько богатых вассалов. Пусть знает он, что в богатом государстве не бывает бедного государя. И пусть всегда помнит о наветах, несчастьях и тяготах, от которых пострадала его бедная земля в это минувшее время. И пусть считает он себя счастливым, лишь когда исполнит данный им обет. Законным будет тот государь, который благодаря собственной доблести избавит свою землю от бед, что навлекли на нее преступления других, а также восполнит ущерб, восстановит разрушенное, заключит мир, подавит тиранию и вернет своей стране свободу. Да поселится в его сердце любовь к подданным, ибо от любви растет любовь. И нет королевства более опасного и ненадежного, чем там, где правят теми, кого не любят. И пусть государь всегда помнит в душе о верном учении Саллюстия, говорящем нам, что королевство защищают не войско и не сокровища, а друзья, те, кого склонили к любви не сила или деньги государя, а его благодеяния, заслуги и вера. Из этого следует, что государь должен жить со своими людьми в согласии, ибо от него растет и увеличивается малое, от раздоров же погибает и уничтожается великое. Пример чему — Марк Агриппа, каковой приложил много усилий ради этого самого согласия, отчего каждому стал братом или товарищем, другом или добрым господином. И, после Бога и истины, превыше всего ценил он дружбу. И никогда не пренебрегал он советом того, кто однажды удостаивался его дружбы; следуя же совету Сенеки, все согласовывал он с тем, кто умел быть его другом. Но прежде всего пусть выяснит он, может ли доверять этому другу, однако пусть не доверяет многим. Пусть научится отличать он настоящего друга от льстеца или ласкового недруга, ценя лишь искренние похвалы, поощрения или просьбы.

Пусть боится он льстивых речей пуще яда. Пусть разборчив будет в выборе друзей, но потом, единожды выбравши, не разбрасывается ими и, коли возможно, не оставляет их пусть никогда. Если же должен он с ними расстаться, то пусть делает это не поспешно, а обдуманно и постепенно — по пословице’. Пусть прощает он старых друзей и не рвет с ними, не сомневаясь в том, что, как он дружит с другими, так и другие будут дружить с ним. Пусть не тщится внушить к себе любовь тому, кого сам не любит, что часто делают по ошибке знатные сеньоры. Должен помнить он, что каждый человек волен в желаниях и не терпит ига другого, если знает, что тот ему не подчиняется.

Любовь рождается лишь другой любовью. Пусть же не предполагает он зла в старом друге и не верит на слово кому попало. Пусть отбросит от себя все подозрения и не слушает клеветников и смутьянов. Пусть проявит настойчивость и усердие, отчитав их, а ежели они не унимаются, пусть повесит их. Ибо, как сказал император, государь, который разбойников и смутьянов не наказывает, сам себе отвратителен. Великий Александр Македонский, будучи молодым и очень могущественным сеньором, пренебрег обвинениями одного человека, пользовавшегося всеобщей известностью и доверием. И вот случилось как-то, что Александр, заболев, должен был, как полагалось, принять лекарство, приготовленное его личным врачом Филиппом, но получил письмо от Перминия, сообщавшего, что Филипп, подкупленный Дарием, врагом Александровым, пообещал тому, что убьет Александра. А посему необходимо ему остерегаться сего смертельного напитка. Письмо сие прочитав, Александр запечатал его и молчал о нем, покуда не пришел к нему врач. Тогда, выпив лекарство, поглядел Александр на Филиппа и протянул ему письмо с обвинением. Если бы оно было справедливым, то бесполезно и поздно было бы что-то делать, но, поскольку обвинение оказалось ложным, как нельзя кстати и вовремя вручил он письмо. Пусть же свысока презирает государь злоязычников и наказует их, хотя бы заставляя молчать и указуя на их ложь, и пусть помнит всегда о том, что написал император Октавиан Тиберию’, говоря: не нужно ему гневаться на злые речи о нем, достаточно и того, чтобы никто не смог ему сделать зла. А иначе имел бы человек преимущество перед Богом, ибо хоть и не пристают к Нему брань и хула, зачастую пытаются люди оскорбить Его словом. Так пускай государь навострит свой слух и разум, дабы обдумать следующее: достойно хвалы не только терпение вышеуказанного императора Окта- виана, но также и Помпея’, знаменитого и преславного гражданина города Рима, и короля Парфии, и Писистрата, тирана Афинского. Пусть не расстраивается государь, коли кто-нибудь попытается выведать его тайны, и пусть не старается узнавать чужие секреты, ибо сердцу благородному о подобных вещах заботиться не свойственно, неблагородному же мало доверяют. Пусть лучше поступает государь так, чтобы слыть меж людей таким, каким бы хотел он быть, тогда и не захочет он скрывать ни свои поступки, ни свои тайны, не станет он опасаться, что узнают о них друзья или недруги, и не испугается на совете мнения недругов своих.

Будучи во всем том уверенным, Сципион сам приказал привезти карфагенских лазутчиков в войско римлян. Юлий Цезарь, столь же великодушно, отпустил схваченного Доминика, одного из выдающихся рыцарей Помпея, своего врага. Устроив ему побег, Цезарь позабыл о нем, не заботясь, что беглец знает множество его секретов. А однажды, обнаружив записи с тайными сведениями своих врагов, он сжег их, не пожелав ознакомиться с ними. Пусть не думает государь, что лишь случайно стоит при его титуле слово «светлейший»: поставлено оно для того, чтобы его душу, близкую Богу и далекую от всяческой суеты, не омрачало ни единое облако страданий, не туманила ни единая слеза печали, не леденил страх и не заволакивал дым дурных плотских желаний. Пусть помнит он, что гнев в государе отвратителен; сами жестокие слова в его устах уже противозаконны и греховны, тем более что он имеет в руках больше средств принести людям вред, чем другие. И пусть не сомневается он в правдивости слов Сенеки во второй трагедии: «Над всяким царством стоит высшее царство». И так, изгнав от себя гнев и страх, сблизится он со своими подданными, и все, что приказывал он им, прикажет и себе, ведомый своим господином, то есть Господом. Пусть избегает он гордыни и зависти, пороков не государей, но обычных людей. Разве есть повод для спеси у государя, которому всемогущий Господь, его создатель, оказал столько добра и отпустил столько даров, что ему вовек не расплатиться? Как может завидовать тот, кто не видит над собой никого, а себя видит стоящим над всеми? Пусть уразумеет государь, что правда основана на полном доверии. Тому, кто лжет, не верят и тогда, когда он говорит правду. Великие же истины и с крупицей лжи не должны смешиваться. И если желает государь, чтобы ему верили, пусть всегда говорит правду и приучит свой язык никогда не лгать. Ибо никто не бывает так нелеп и так опасен, как лживый правитель, при котором устои его государства, непрочные и колеблемые его клеветой, непременно дрогнут. Крепким и надежным должно быть слово того, в ком коренится надежда и защита стольких народов. Никогда не лгать обязан тот, кому не должен лгать никто, если только такое возможно. И отчего быть льстецом тому, кто никого не боится, ни от кого не желает что-нибудь получить? Ведь именно страх и корысть, кажется мне, и раззадоривают льстецов. Пусть также остерегается государь воздавать хвалу себе самому: не словами, а делами должен он ее заслужить. Пусть никому не шлет угроз и не приходит в гнев, ибо не пристало это государю, который может привести в ужас одним своим взглядом; а отомстить за себя ему стоит, когда вновь обретет он покой, да к тому же — даровав прощение, ибо сие есть лучшая месть и наказание из всех возможных. Пусть воздержится он чересчур радоваться, особливо когда озабочен великими делами по управлению своим государством. Не должен он также и впадать в тоску, если сохраняет при себе свои доблести и божественное свое великолепие. Пусть не пренебрегает ничьими делами и просьбами, ибо Господь его создал не только для него самого, но еще более — ради общего блага. И пусть знает государь, что каждый раз, когда помогает он своим подданным, занимается он своими собственными делами. Пусть умерит он суровость правосудия беспристрастием, а жестокость пусть сдобрит великодушием; к осторожности пусть примешает веселье, к проворству — зрелость, к уверенности — предупредительность, пусть в умеренности находит удовольствие, в легкости — внушительность, в еде — пользу, в сладостях пусть будет сдержан, в речах мягок, в наказаниях милосерден, в советах — доверителен, в суждениях — независим; пусть смеется последним, пусть садится с изяществом, а выступает со степенностью. Пусть поспешает награждать и медлит карать; пусть наносит удар врагу своему с радостью, а согражданину, коли он того заслужил, — с грустью. И пусть, по примеру великого государя, преступления его подданных будут для него словно собственные раны, которые невозможно исцелить, если не притронуться к ним и не врачевать их. Как говорит Тит Ливий, должен государь наказывать преступников со стенаниями и слезами, как если бы вырывал он свои внутренности. Пусть проникнется он мыслью о том, что государь должен походить на Господа милосердием и что неправы были те философы, которые его не признавали. Великодушие — добродетель государей, без него не достойны они ни править королевством, ни называться королями. Человеколюбие свойственно людям по природе их, а не по добродетельности, и ежели оно отсутствует в ком-то, то это скорее странность, чем порок. Тем паче пристало сострадание государю или королю, нежели остальным людям, потому как он превосходит всех, занимая первое место. Должен государь быть воздержанным, ибо сие украшает всех людей, а государей — в особенности: нет ничего прекрасней целомудренного государя и ничего отвратительней государя сластолюбивого.

Благодарность, то есть память об оказанных услугах или благодеяниях, свойственна даже диким зверям, и скверно, если она отсутствует у людей; благодарность всякого красит, а государям помогает. Неблагодарность же выматывает подданных и ослабляет королевства, ибо у людей пропадает охота служить тем, кто не помнит об их службе, и заполнять бездонную пропасть неблагодарности дарами, которым суждено в ней сгинуть навеки. Наконец, пусть осознает государь, что честь его обязывает, но обязательства его почетны; и тот, кто прежде был вольным и свободным, пусть помнит, что, став правителем, принял он достойное, но исполненное трудов и забот рабство, без коего невозможна свобода народа его, и пусть помнит еще, что отныне должен он жить так, чтобы подавать пример остальным, ибо примером королей и государей вершатся дела в государстве, а устремления народа проистекают, как правило, из обычаев его господ и правителей. Не подобает государю хотеть для себя ничего, кроме скипетра и короны, и того, что они дают. И потому забота о благополучии его подданных важна и трудна для него и подобна многоглавой гидре Лернейской, у которой на месте одной отрубленной головы вырастало множество. Должен быть государь проницательным и изобретательным и вести себя сообразно возрасту, и быть добродетельным в соответствии с древностью рода и высочайшим саном. Пусть будет в нем должное величие; пусть презирает он пурпур, самоцветы и роскошь и не принимает всерьез все, что преходяще и тленно. Пусть превыше всего ценит вечное и им восхищается. Пусть не гнушается заботой о доспехах, оружии и лошадях и о дворце своем, как в мирные, так и в военные времена. Пусть следует он обычаям римлян и их искусству управлять, каковые суть: печься о мире, про

щать своих подданных, презирать зазнавшихся и сбивать с них спесь. Пусть помнит, что земная жизнь — это ларец, полный опасностей и трудов. И пусть не предается ни игре, ни удовольствиям, ни лени, ни низменным наслаждениям, ни прочим, ниспосланным Богом людям, но пусть скромностью и добродетелью откроет себе путь к вечной славе и бессмертию имени. Пусть стремится он к знаниям и с жадностью читает и слушает о великих подвигах древних, пусть настойчиво просит не земных благ, но благородных примеров прославленных государей. Пусть постоянно помнит он о том, что сделал сей великодушный государь, последний африканский правитель и разрушитель вражьих городов, и как поступил он с войском у Саморы (что впоследствии служило примером для многих римских правителей). И подобно тому как он изгнал из войска всякого рода наслаждения, опасное сластолюбие и две тысячи порочных женщин, так и твой государь пусть изымет из городов все, что способствует сластолюбию, и исправит нравы тех, кто из-за нескончаемых утех потерял разум; а иначе пусть не надеется не только на победу, но даже и на спасение. И пусть служит ему примером вышеназванный правитель, пусть помнит он и о других вещах, без которых не станет совершенным и безупречным государем. И пусть знает, что обо всех замечательных своими доблестями и ставших святыми людях станет ему известно, дабы стали они учителями жизни, ведущими его к славе. И часто случается, что благородные души воспламеняются от примеров не меньше, чем от собственных дарований, а также в высшей степени — от надписей и статуй, оставленных на память о древних. Великое удовольствие испытывает человек, когда может сравнить себя сам с прославленными римлянами и греками. И можно по-доброму позавидовать тому, кто считает благом не спеша тратить время на то, чтобы стать совершеннее, следуя древним, ибо хорошо известно, что не уважающий честь и не страшащийся стыда не может поступать и жить достойно. Для многих оказалось полезно следовать примеру разумных и изобретательных людей, равно как и избегать дурного. И тот, кто тщится делать добро, уже должен быть признан добрым. Немало сказал я, но это на самом деле лишь малая часть, если помнить о величии моих слушателей, а гораздо больше еще осталось сказать. О несравненный Маршал, ты чувствуешь и знаешь, что тяжесть всех свершений лежит на твоих плечах; но для великой любви нет ничего трудного или сложного, кроме одного: не знать ответной любви. Этого не можешь ты сказать о себе, ибо твои бесконечные достоинства вызывают всеобщую к тебе любовь, а твои решения и советы поддерживают ее в тех, кто тебе служит. И не был дороже Хирон Ахиллу, Палинурус Энею, Филоктет Геркулесу, а Лелий Сципиону Африканскому, чем ты — твоему Императору. Так исполни то, что ты так хорошо начал, ибо милосердие стерпит любые трудности, а любовь побеждает все. Однако тот, кто хочет чести и славы, по справедливости будет иметь свою долю забот и обязанностей. Ценные вещи дорого даются: золото добывается из недр земли, пряности везутся издалека, ладан собирается со стволов деревьев, что растут в земле сабеев; мурексы ловятся в Сидонии; слоновую кость отыскивают в Индии, а жемчуг — в Океане. Великое и ценное дается нелегко, добродетель же, которая ценнее всего на свете, приобретается с еще большим трудом. Добрая слава сияет ярче золота, ибо блюдется незапятнанной с великим усердием и со рвением поддерживается и сохраняется. Не бывает розы без шипов, а доблести без трудностей, слава же окружена беспрестанными заботами. И, не боясь уколоться, розы не сорвешь, не имея мужества, доблести и славы не приобретешь. Так пусть же сопутствует мужество твоим благородным принципам, ибо, когда будешь думать ты, что все завершил, тогда только и начнешь. Пусть развивает в себе правитель стойкость, предаваясь заботам государевым и общественным, и тогда сможет он счастливо исполнить все свои деяния. Душа же его, отделившись от тела, скорее и легче вознесется к небесному трону, как говорит о том Цицерон и как мы это знаем. С тем и препоручаю я Господу твою светлейшую честь, а также и нашу.