Удар! Еще удар!

Широкий штык, выточенный из автомобильной рессоры умельцами-сибиряками и закрепленный на цевье «отбойника» – шестизарядного дробовика кустарного производства, глубоко вонзился в туловище зубатого. При каждом ударе вспоротое штыком тело клыкастого чудовища должно было брызнуть кровью, но этого не произошло, потому что зубатый был убит в туннеле еще вчера, и сейчас его подвешенная на растяжках туша выполняла роль чучела для отработки штыковой и прочих приемов ближнего боя с туннельными тварями. Под восторженные возгласы зрителей, большинство которых составляла местная детвора, жилистый светловолосый парень резким движением выдернул штык из тела монстра, перепрыгнул через завал из железнодорожных шпал с вбитыми между ними штырями заточенной арматуры, ловко уклонился от целящего в него деревянного шеста и, вскинув к плечу «отбойник», направил его на вынырнувшую из темноты голову упыря, насаженную на раскачивающуюся длинную пику.

Бах!!!

Раскатистый грохот выстрела заглушил заливистые крики мальчишек, и снесенная снопом картечи мишень сорвалась вниз и покатилась по дну туннеля. Парень облегченно перевел дух и, повернувшись к плотному широкоплечему мужчине в армейском камуфляже, молча наблюдавшему за ним с секундомером в руке, гордо доложил:

– Товарищ полковник, стажер Касарин упражнение закончил.

– Вольно, стажер, – разрешил тот. – Уложился в норматив. Но уходы и нырки надо выполнять мягко и плавно, в одно движение, а ты и то, и другое делаешь резко. Зачет я тебе ставлю, но нужно еще тренироваться.

Довольное выражение на лице паренька сменилось разочарованием.

– Есть еще тренироваться, – через силу выдавил он из себя и, подойдя к краю перрона, тяжело вскарабкался на станционную платформу. После прохождения полосы препятствий натруженные ноги дрожали, и он с трудом удержал равновесие.

Это или что-то другое не понравилось внимательно наблюдающему за ним полковнику, и он сказал:

– Сергей, подойди ко мне.

Парень медленно повернулся – только сейчас усталость понастоящему дала о себе знать – и, осторожно ступая, подошел к начальнику.

– Товарищ полковник... – начал он, но мужчина остановил его.– Я хочу поговорить с тобой не как командир, а как отец. Ты чем недоволен?

—Знаешь, что?! – резко вскинул голову Сергей. – Когда другие попадают в мишень со второго выстрела – их можно хвалить, да? А многие и после второго мажут, но ты ничего, найдешь доброе слово и для косых. Только не...

– Сейчас речь не о них, а о тебе! – Полковник Касарин тоже завелся. – Считаешь, я не прав? Думаешь, сумеешь одолеть в рукопашной любого гада? Да зубатый только лапой махнет, и нет тебя. Или упырь артерию на шее прокусит. Заклинит оружие или закончатся патроны, и ничего ты против них со своими корявыми финтами не сделаешь.

Сергей насупился и хмуро уставился в пол.

– Что молчишь? – спросил отец.

– Думаю.

– Вот это правильно. – Полковник смягчился. – Это полезно. Мать не зря говорила...

– Полезно?!! – вспыхнул Сергей. Последние слова отца резанули по нервам, по незаживающей ране в его душе. – Ты знаешь, как полезно! Как лучше! Не твоя бы железная логика, не твоя гребаная ответственность – она бы была жива! Жива, понимаешь?!

Горло перехватил спазм. Сергей больше не мог продолжать этот разговор. Он резко развернулся и прямо через толпу прыснувшей в разные стороны детворы зашагал прочь.

С того дня прошло уже восемь лет, но Сережа не смирился с гибелью матери, как не забыл и свой последний разговор с ней в момент прощания, когда она уходила с группой сталкеров на поверхность.

Он помнил все: каждое произнесенное ею слово, ее улыбку и обещание вернуться до наступления темноты. Она так и не вернулась. И никто из ее группы. Отец уже тогда возглавлял службу безопасности, и Сережа, весь в слезах, умолял его помочь матери. Отец остался непреклонен. Спасательную экспедицию организовали лишь на рассвете, когда все на станции, даже двенадцатилетний Сергей, понимали, что спасать уже некого. Спасатели вернулись быстро. Оказалось, что погибшие сталкеры не дошли всего трехсот метров до входа в метро, когда их настигла стая наземных чудовищ. Мужчины до последнего защищали начальника медслужбы, но матери это не помогло. Сергей не смог даже проститься с нею. Отец, который руководил поисками пропавших, возвратившись на станцию, только помотал головой. Кто-то из дружков потом сообщил Сергею, что от материного тела почти ничего не осталось.

Сергей сам не заметил, как оказался возле гермозатвора, через который сталкеры выходили на поверхность и откуда его мать восемь лет назад ушла в свою последнюю разведку. Как и тогда, сейчас здесь тоже собрались люди. Сергей заметил в толпе несколько прорезиненных комбинезонов – значит, сталкеры, отправившиеся на рассвете в город, уже вернулись и, судя по светлым лицам встречающих, вернулись без потерь.

Оставалось только порадоваться за них, но Сергею почему-то было не весело. Секачу – командиру сталкерской группы, похоже, тоже.

– ...А эта черная туча так и висит, – услышал Сергей его последние слова.

– На западе? – спросил кто-то из толпы.

Секач нахмурился и, как показалось Сергею, неуверенно кивнул.

– На западе... Но, вроде бы, к нам сместилась.

Черную тучу заметили еще неделю назад. На нее никто бы не обратил внимания, но в тот день ярко светило со, и туча густой жирной кляксой выделялась на фоне бледно-серого неба. Через несколько дней сталкеры снова отправились на вылазку и с удивлением обнаружили, что черная туча в западной части неба никуда не исчезла – наоборот, расширилась настолько, что накрыла полгорода. А теперь Секач обнаружил, что она еще и сдвинулась на восток, к Роще.

– А это, часом, не дым? – предположил одноногий Кузьмич.

Секач хмуро уставился на Кузьмича:

– Какой еще дым?! Откуда?!

Под грозным взглядом командира сталкеров инвалид растерялся, даже втянул голову в плечи.

– Ну, не знаю, – прошамкал он, сам понимая уже, что сморозил глупость. – Может, там горит что-то.

– Все, что могло гореть, сгорело давно, – отмахнулся Секач.

Сергей собирался еще послушать вернувшихся с вылазки сталкеров. Он давно просил Секача взять его к себе группу, но тот всякий раз под разными предлогами – как правило, надуманными, отказывал. Сергей подозревал, что и тут не обошлось без его отца. Мало кто в Роще отваживался пойти против мнения начальника службы безопасности. Поэтому вместо того, чтобы самому исследовать руины мертвого города, парню приходилось довольствоваться рассказами других. Но на сей раз даже это не удалось.

Кто-то с силой хлопнул его по правому плечу. Но когда Сергей обернулся, там никого не оказалось. Зато слева раздался насмешливый голос Дрона:

– Не спи – замерзнешь!

Дрон был уже без шеста, которым пытался достать Сергея на полосе препятствий, и как всегда широко улыбался.

– Ты офигел?! – воскликнул Сергей. – Больно же!

Но приятеля было не так-то просто смутить.

– Вот по хребту шестом огрести – да, больно, – усмехнулся он. – А это так, салочки.

– Иди вон Секача осаль, – показал Дрону кулан Серега. – И посмотрим... Да и на полосе, между прочим, за малым не достал. Я уж думал все, сейчас расколотишь мне башку, и хана.

– Ничего, – довольно оскалился Дрон. – Тяжело в учении, легко в бою. Ладно, че ты, как этот-то? Пошли, снимем напряжение. Ты вроде говорил, у вас есть чем.

Дрон был старше Сереги на два года. Он родился на поверхности, а не в метро, как Сережа и его сверстники, и еще застал мир до Катастрофы, пусть ничего и не помнил из того времени. При рождении родители назвали его Андреем, но он сам переделал прежнее имя в короткое и звучное Дрон. В силу его старшинства и большей опытности Сергей безоговорочно признавал за Дроном лидерство, вот и сейчас не решился отказать, хотя пить и не хотелось.

– Пошли, – вяло ответил он. – У отца еще пол-литра браги осталось. Только давай по чуть-чуть, чтобы не захмелеть.

– Ну, с пол-литра и захочешь, не захмелеешь, – хмыкнул Дрон и, подтолкнув Сергея плечом, добавил: – Давай, топай уже.

Тут он был прав. За исключением доставляемого сталкерами с поверхности спиртного, которого с каждым годом становилось все меньше, в метро с алкоголем обстояло небогато. Выбор был такой: самогон разной крепости и степени очистки, да силосная брага – нынешний суррогат вин, пива, ликеров и всех прочих существовавших до Катастрофы слабоалкогольных напитков. И то и другое производилось на станциях, где имелись плантации зелени, и Роща, благодаря постоянному электрическому освещению, относилась к их числу.

Электричество жители Рощи получали с соседней Маршальской. Разумеется, не просто так, а за то, что сдерживали мутантов, прущих из восточных туннелей. Самим «маршалам» недосуг было этим заниматься: в их обслуживании находились несколько собранных вручную турбин, приводимых в действие потоками грунтовых вод. Чтобы подвести воду к турбинам, людям пришлось проложить целую систему труб, которые, как и сами турбины, требовали постоянного ремонта, и жителям Маршальской просто некогда было отвлекаться ни на что другое. У них даже не было постоянной боевой дружины. Вместо этого все взрослые мужчины примерно раз в неделю ходили в караул, патрулируя станцию и прилегающие туннели с установленными там турбинами. По словам отца, это были не бойцы, а мастеровые, лишь изредка берущие в руки оружие. Понятно, что при таком положении жители Маршальской не могли самостоятельно сдерживать атаки монстров, которых в необитаемых туннелях восточнее Рощи развелось великое множество. Поэтому они поступили разумно, заключив военно-экономический союз с соседями, переложив на них защиту своих восточных рубежей, за что щедро снабжали союзников вырабатываемой у себя на станции электроэнергией. Остальное электричество, за исключением того, что тратилось на собственные нужды, маршалы поставляли Сибирской, взамен получая от руководства Союза необходимое оборудование, инструменты, оружие, снаряжение и, конечно, патроны, выполняющие в метро помимо своего основного назначения роль универсальной валюты. Такое положение всех устраивало. Во всяком случае, Сергей не раз слышал от отца, что без получаемого с Маршальской электричества им у себя в Роще пришлось бы туго.

Возле своей палатки Сергей столкнулся с Лидой.

– Привет... – зарделся он, но тут же встрял Дрон:

– Здорово, Лидка! Одна скучаешь? Заваливай к нам!

– У меня смена на ферме...

– Петрушку поливать? – усмехнулся Дрон. – Забей! Давай лучше посидим, выпьем по маленькой. Серж угощает. А до фермы мы тебя потом проводим.

Он шагнул к девушке и приобнял ее за плечи, но Лида высвободилась.

– Не могу, – ответила она, потом подняла голову и, глядя в глаза Сергею, добавила: – Может быть, в другой раз.

Серега моргнул, пытаясь проглотить ком в разом пересохшем горле.

Все равно ничего не выйдет: Лиде всего шестнадцать, а на всех четырех станциях Сибирского Союза браки разрешались строго с восемнадцати. Правда, Дрон и не оформляя отношений успешно переспал с дюжиной женщин, да и у Сергея пару раз случались приключения. Но все их партнерши были взрослыми женщинами, и им было гораздо больше восемнадцати. Или Дрон готов был и рискнуть? Серега кинул на него подозрительный взгляд.

Дрон отогнул полог палатки и, втолкнув его внутрь, сказал:

– Ну, чего мнешься на пороге, как девочка? Давай, наливай, раз предлагал.

Сегодня Дрон был какой-то не такой. Грубее обычного. Вроде улыбается, а глаза злые. Касарин уже жалел, что уступил, но не выгонять же теперь, в самом деле. Он открыл деревянный оружейный ящик, где отец хранил спиртное. Рядом с пол-литровой бутылкой браги там стояла бутыль самогона, и Дрон ее сразу заметил.

– О! Да у тебя и спиртяшка есть! – довольно воскликнул он и, опередив Сергея, выхватил бутыль из ящика.

Потом снял с фанерной этажерки две железные кружки и уже собирался разлить по ним спирт, но Сергей прикрыл свою кружку ладонью.

– Не, я лучше бражку.

Он не был большим любителем спиртного – и сейчас-то согласился выпить только за компанию.

Дрон, не настаивая, щедро плеснул в кружку самогона. Сергей наполнил свою брагой лишь на четверть. Нет, ничего запретного они не делали, но Сергею было не по себе. Со стороны-то это выглядело так, будто сын начальника службы безопасности и один из лучших бойцов станционной дружины наливаются спиртом прямо посреди рабочего дня.

Серега шагнул к выходу и опустил откинутый Дроном полог. В палатке сразу стало темно, пришлось зажечь подвешенную между изголовьями кроватей двадцативаттную лампочку. Внутреннее электрическое освещение было единственной роскошью, которую позволил себе отец. Ему, как начальнику службы безопасности, полагалось особое жилье – собранный из панелей щитовой домик, размером три на три с половиной метра, в каких жили комендант станции и начальники других служб. Кстати, мать, до своего последнего дня возглавлявшая в Роще медицинскую службу, тоже имела право на такой домик, которые на станции по какой-то древней, неизвестной Сергею привычке почему-то называли коттеджами. Но отец выбрал обычную брезентовую палатку, выбрав жить в тех же условиях, что и рядовые бойцы его дружины. Он установил в палатке две кровати: одноярусную, на которой спала мать, и двухъярусную, для себя с сыном. А когда мать погибла, просто снял со своей койки второй ярус – вот и вся перестановка.

– Эх, хороша спиртяшка! – объявил Дрон, опрокинув в себя содержимое кружки, а потом перевел взгляд на Сергея и удивленно спросил: – Ты чего не пьешь?

Тот пожал плечами, сделал глоток и снова поставил кружку на место.

– Нет настроения...

– Чего случилось-то? Давай, колись, – потребовал Дрон.

– Да отец постоянно цепляется! – Серегу прорвало. – Вот скажи честно: я ведь сегодня нормально полосу отработал?!

– Не то слово, – кивнул Дрон, подливая в свою кружку спирта.

– Вот! – тряхнул головой Серега. – А отцу все не так. Мне уже двадцать, а он меня по-прежнему считает ребенком, который даже пописать сам не может! Но знаешь, что я тебе скажу? Пусть считает! Я еще всех обставлю на полосе, вот увидишь!

– Угу. Давай, чтоб все вышло, – Дрон поднял свою кружку и, не дожидаясь Сергея, опрокинул себе в рот.

– А у твоего папаши губа не дура, – добавил он, довольно облизнулся и спросил: – Закусить чем есть?

Сергей поискал глазами закуску, но не нашел. Да ее и быть не могло – после смерти матери они с отцом сами не готовили и продукты дома не хранили, а питались в столовке, да в станционном баре. Не обнаружив ничего подходящего, Серега протянул Дрону мутный от времени графин с водой, который стоял на верхней полке сколоченной отцом этажерки.

– Извини. Только запить.

– Да ладно, – отмахнулся тот и, забрав сосуд, отхлебнул прямо из горлышка.

Лицо приятеля раскраснелось, недобрый блеск в глазах пропал, и Сергей решился задать не дающий ему покоя вопрос:

– Скажи, Дрон, а вот Лида...

Он не договорил. Висящая под потолком лампочка вдруг мигнула и погасла. В палатке сразу стало темно. Не так, как бывало, когда он или отец выключали лампу, – палатка погрузилась в непроглядный мрак, хотя обычно ее тонкие брезентовые стенки пропускали наружный свет с платформы. «Авария на линии, – сообразил Сергей. – И, похоже, серьезная, раз электричество отключилось по всей станции». Он отодвинул полог и выглянул наружу – там действительно стояла непроглядная темнота.

– Эй, что со светом?! Что происходит? – слышались с разных сторон встревоженные голоса.

Пока Касарин озирался, вглядываясь в темноту, Дрон, не теряя времени, запалил керосиновую лампу, которая хранилась в палатке как раз на такой случай. Лампа страшно чадила, потому что вместо керосина была заправлена самопальной соляркой, производимой химиками-самоучками с Сибирской. Настоящий керосин уже давно не встречался в метро, так как еще в первые годы после Катастрофы сталкеры перетаскали с поверхности все разведанные запасы. Несмотря на густой едкий дым, выделявшийся при горении, солярка была одним из самых востребованных в метро товаров, служа не только горючим для керосиновых ламп, но и топливом для генераторов. А на подавляющем большинстве обитаемых станций такие генераторы являлись единственным источником электричества.

В разных частях платформы замелькали пляшущие огоньки – напуганные темнотой люди зажигали фонари, керосиновые лампы, кто-то даже поджег смоченный соляркой самодельный факел. Всем было не по себе, но панике никто не поддался. Значит, жители уверены, что поломка быстро будет устранена и свет на станции обязательно дадут.

Дрон, чертыхаясь, выбрался из палатки и, подсвечивая себе путь зажженной лампой, двинул к центру платформы. Сергей последовал за ним. В случае любых чрезвычайных происшествий всему свободному от службы личному составу дружины следовало собраться там.

Они прибыли к месту сбора одними из первых. Но вскоре вокруг забурлила целая толпа.

– Хорошо, если просто обрыв кабеля, – предположил ктото. – А что, если обрушение туннеля?! Помните, как в прошлом году? Шесть дней электричества не было!

– Да не шесть, а целую неделю! – поправили его из темноты. – Ток только на восьмой день дали.

– Удивительно не то, что свет отрубился, а то, что это еще раньше не произошло. Я ведь сам не раз бывал на Маршальской. У них все оборудование на коленке собрано, а детали старые. Вот оно и не выдержало...

– Если это у «маршалов» авария, пусть сами ее и исправляют!

– Чего вы суетитесь? Сейчас комендант или Касарин дозвонятся туда, и все узнаем.

Сергей поискал взглядом отца, но того нигде не было видно. Скорее всего, он обсуждал ситуацию с комендантом станции или действительно пытался дозвониться до Маршальской. Вместо отца откуда-то вынырнул Хорь, приятель Сергея по детским играм. В одной руке он держал ветхую истрепанную тетрадь с желтыми рассыпающимися страницами, а в другой – зажженный карманный фонарик. Свое прозвище Хорь получил от фамилии Харитонов и еще потому, что благодаря своему щуплому телосложению мог пролезть практически в любую щель. Сергей не знал, как это связано с его прозвищем, но сам Хорь утверждал, что давно, еще до Катастрофы, на земле жили такие верткие, необычайно пронырливые зверьки.

Хорь стрельнул глазами по сторонам и оскалил щербатый рот:

– Как думаете, это надолго?

– Что, Хорек, испугался? – усмехнулся Дрон. – Держись, в штаны не наложи!

Передние зубы Хорь потерял, когда упал на рельсы, убегая от преследующей его в туннеле пары зубатых. Чтобы уйти от погони, он выбросил рюкзак со снаряжением и свой двуствольный дробовик, за что с тех пор над ним не подтрунивал только ленивый. Серега с этим согласиться не мог: хотя Хоря нельзя было назвать бесстрашным, такого отношения он не заслужил.

Мало кто из бойцов станционной дружины выстоял бы в схватке с двумя зубатыми, имея при себе лишь нож и двустволку. Эти монстры весом со здорового борова и ростом с человека были на редкость живучи. К тому же они словно не чувствовали боли и даже раненые, истекающие кровью, продолжали бросаться в атаку. Однажды в восточном туннеле Серега своими глазами видел, как зубатый со вспоротым брюхом и вываливающимися наружу кишками штурмовал блокпост. Свалить этих тварей можно было только точным выстрелом в голову или в сердце, но на средней дистанции картечь уже не пробивала их толстую шкуру. И что оставалось делать Хорю? Единственное – оружие выбрасывать было не обязательно.

– Кончай, Дрон, – сказал он и, чтобы сменить тему, указал на тетрадь, которую Хорь бережно прижимал к груди: – Что это у тебя?

– А-а! – Лицо Хоря расплылось в довольной улыбке. – Песенник. Сейчас только у Секача купил. Старый, как... я не знаю что. Вот, гляди, тут дата: 1980. Это когда было-то: за тридцать лет до Катастрофы! Даже больше! Это же настоящий древний артефакт! На Сибирской за него бы целое состояние выложили. А мне Секач всего за двадцать пять патронов отдал. Ну не лох?

Сергей скептически покачал головой. Вряд ли яйцеголовых умников Сибирской заинтересовал ворох рассыпающихся пожелтевших страниц. Он вообще сомневался, что они заплатили бы за приобретенную Хорем старую тетрадь хоть какие-нибудь деньги.

Дрон оказался более конкретен.

– Это ты лошара, Хорек! – объявил он на весь перрон. – Да на двадцать пять патронов можно целый день гулять в лучших барах Альянса! А ты отдал их за какую-то рваную тетрадку, которой можно разве что подтереться.

Дрон явно перегнул палку. Но вопреки ожиданию Сергея Хорь не обиделся.

– Да вы только послушайте, какие тут слова!

Хорь раскрыл тетрадь и, подсвечивая себе фонарем, начал читать:

– Это же как будто про нас написано! Про всех тех, кто в метро.

– Хочу увидеть небо, – передразнил Хоря Дрон. – Вылези на поверхность да посмотри на это небо. Сразу расхочется.

Но Хорь был непробиваем:

– Или вот еще. Называется «Гимн уходящему солнцу»:

Хорь хотел продолжать, но Дрон оборвал его гнусным гоготом:

– Да ты, видно, на голову больной, Хорек. Где твое со? Клало оно и на тебя, и на меня, и на Сержа, и на того, кто это написал. На всех нас клало.

– Нет, – тихо, но упрямо сказал Хорь.

Когда Дрон оскорблял и унижал его, он молчал, но, стоило Дрону заговорить в том же тоне о светиле, сразу обиделся. Странный парень.

Дрон собрался возразить. Сергей еще не помнил случая, чтобы тот оставил в споре за кем-то другим последнее слово. Но тут под потолком одна за другой вспыхнули лампочки аварийного освещения, и слова Дрона потонули в возбужденном гомоне собравшихся на платформе людей. Почти сразу Сергей увидел отца. Полковник Касарин стремительно шагал по перрону, рассекая толпу.

– Становись! – подойдя ближе, коротко скомандовал отец.

Сергей занял привычное место в строю на левом фланге дружины рядом с Хорем и другими стажерами.

– У нас на станции все в порядке, – объявил Касарин, обращаясь к строю. – Электрики проверили разводку и запустили резервный генератор.

Он указал на тускло светящиеся лампочки аварийного освещения:

– Сейчас электричество идет оттуда. Значит, авария произошла в туннеле или... – полковник сделал паузу. – У наших соседей на Маршальской. Мне требуется команда добровольцев для обследования туннеля. С нами пойдет бригада электриков, которые будут искать повреждение. Наша задача их прикрывать. Кто готов идти, выйти из строя.

Почти вся дружина, включая Сергея, сделала шаг вперед. Отец понимающе кивнул, словно и не ожидал от своих бойцов иного, и объявил:

– Стажеры остаются на станции для усиления блокпостов и патрулирования. Остальным добровольцам подойти ко мне.

Сергей удрученно вздохнул. В кои-то веки представился случай проявить себя. Даже если боевому прикрытию ремонтной бригады ровным счетом ничего не придется делать, дальняя разведка туннеля, да еще с заходом на Маршальскую, – это событие. А вместо этого ему предстоит набившее оскомину дежурство на блокпосту или еще более скучный обход перрона. Но спорить с отцом, когда тот уже принял решение, бесполезно. Вот если бы он был не стажером, а полноправным бойцом дружины, как Дрон...

Его мысли прервал резкий окрик отца:

– Ты что, пьян?!

– Чуть расслабились с вашим сыном после тренировки. По глотку браги всего. Между прочим, это он...

Но отец не стал слушать оправданий Дрона.

– Остаешься на станции! – отрезал он. – Остальным получить оружие в оружейной. Через пять минут выдвигаемся.

Когда перрон опустел, Сергей подошел к Дрону:

– Не бери в голову. Ты же знаешь отца. У него принципы.

Вопреки его ожиданию, Дрон вовсе не выглядел обиженным или раздосадованным.

– Да и хрен с ним! – отмахнулся он. – Думаешь, мне охота в перегоне шпалы считать, да крысиный помет месить? Уж лучше здесь, в тепле и сухости.

– Зачем же ты тогда вызвался? – удивился Сергей.

– Зачем-зачем, – передразнил его Дрон. – Много ты понимаешь...

Красные светодиодные цифры станционных часов ярко светили в полумраке станции. Часы имели встроенный аккумулятор, поэтому не гасли даже при отключении электричества. Они служили не столько счетчиком времени, сколько символом организованности и порядка, не позволяя жителям Рощи провалиться в пучину хаоса. По словам отца, порядок поддерживался далеко не на всех обитаемых станциях. На некоторых из них царили совершенно дикие варварские обычаи. Там могли запросто избить до полусмерти, ограбить, а то и убить. Просто так, без всякой причины, лишь для того, чтобы завладеть чужим оружием, снаряжением, едой или понравившейся женщиной. Хаос наступал не сразу, а постепенно. И первым шагом на пути к нему, как правило, становилось нарушение устоявшегося распорядка дня, соблюдение которого было невозможно без точного подсчета времени.

Глядя сейчас на сменяющиеся цифры станционных часов, Сергей был уверен: на его родной станции люди никогда не допустят ничего подобного. Самостоятельно или вместе с жителями соседней Маршальской они обязательно исправят поломку, и в Рощу вновь потечет электричество. Возобновятся школьные занятия, где детей будут учить читать и писать, рассказывать им об истории человеческой цивилизации, уничтоженной два десятилетия назад ядерной Катастрофой. Лида и ее подруги будут выращивать на плантации салат, петрушку и прочую зелень, животноводы – ухаживать за свиньями, повара – кашеварить, челноки – торговать, а бойцы станционной дружины защищать этот маленький и хрупкий, но обжитой и по-своему уютный мир.

– О чем задумался, Серж? – вернул его к реальности голос Дрона.

– Да так, – неопределенно ответил Сергей. – Хорошая все-таки жизнь у нас на станции.

– Хорошая... – повторил за ним Дрон и неожиданно добавил: – Хорошая там, где нас нет.

Серега так и не понял, что он этим хотел сказать, но разговор выходил какой-то неприятный. Хорошо, Дрон не собирался его продолжать.

– Пойдем, что ли, заглянем на блокпосты. Все дело, – предложил он, и Сергей сразу согласился.

Когда они с Дроном явились к коменданту станции, караулы блокпостов уже были укомплектованы, и их обоих назначили в парный патруль. Дрону было все равно, а Сергей пожалел, что они задержались. В период усиления дежурные смены внешних блокпостов увеличивались до шести человек, и среди караульных вполне мог оказаться много повидавший, опытный человек, который мог бы поделиться массой познавательных историй.

Вот и сейчас, подходя к восточному блокпосту, Сергей услышал чей-то вкрадчивый, немного хрипловатый голос:

– У нас, конечно, всякое бывало. И упыри пару раз оборону прорывали...

Последний такой случай произошел в прошлом году, и всякий раз Сергей вспоминал о нем с содроганием. Большего ужаса ему еще видеть не приходилось. Упыри не зря считались одними из самых опасных туннельных монстров. Они не имели такой толстой шкуры, как зубатые, но, благодаря мускулистым задним лапам и растяжимой кожистой перепонке между туловищем и передними конечностями, были способны на стремительные и очень длинные прыжки – чуть ли не летали. К тому же цепкие когти и буквально впивающаяся в бетон жесткая щетина, покрывающая их лапы, позволяли им свободно передвигаться по стенам и даже потолочным сводам туннеля. Попасть в атакующего упыря было чрезвычайно трудно. И хотя защищающие восточный блокпост дружинники в тот роковой день уложили десяток монстров, шесть тварей все-таки прорвались на станцию. Они мчались по перрону, срывая палатки и набрасываясь на выбегающих оттуда людей – в основном детей и женщин. Кто-то пытался стрелять, но вести прицельный огонь в толпе было невозможно. И когда четырех из шести прорвавшихся на станцию монстров все-таки убили – еще двое скрылись в вентиляционной шахте, – они успели растерзать и смертельно ранить девять человек. Никто из раненых не выжил. У них началась гангрена от попавших в раны волосков упырьей щетины, и все погибли один за другим. Последней умерла женщина, на глазах которой монстры растерзали ее ребенка. Перед смертью она двое суток бредила и все умоляла врачей привести к ней сына.

– ...но это все ерунда по сравнению с тем, что на Речном Вокзале творится, – продолжал рассказчик.

– А чего там такое? – спросил другой голос, помоложе.

Возле разведенного на блокпосту костра сидели пятеро: Митяй, Пашка, Ероха, Сенька-Косой и одноногий инвалид Кузьмич из бывших челноков-торговцев. Ногу он потерял в стычке с бандитами, напавшими на торговый караван. Именно его хриплый голос услышал Сергей, подходя к блокпосту. Еще двое дружинников – Глеб и Никита по прозвищу Шплинт – стояли за возведенной поперек туннеля баррикадой из мешков с песком, усиленной наклонно забитыми в землю заточенными штырями арматуры. Правда, в глубину туннеля вглядывался один Глеб, а Никита, как и сидящие возле костра, повернулся к рассказчику.

– Безголовые, вот чего! – объявил Кузьмич. – И откуда только такие твари берутся? Хотя, если подумать, чему удивляться. Там же рядом Река...

Видимо вспомнив о чем-то, он закатил глаза и мечтательным голосом произнес:

– Обь! Красивейшая, я вам скажу, река была: широкая, полноводная. По вечерам по набережной целые толпы гуляли, я как сейчас помню. Плавучие рестораны. Это вроде нашего бара, только огромные, все в огнях. Их на списанных теплоходах или баржах строили. Да...

Словно влажная губка прошлась по лицу Кузьмича, стирая с него мечтательную улыбку. Плечи инвалида опустились, и он сгорбился, прямо на глазах превратившись в дряхлого и немощного старика. Сергею даже стало жаль беднягу.

– А теперь в воде, да по берегам одни хищные твари живут, – добавил Кузьмич, угрюмо глядя в костер. Потом, видимо, вспомнил, с чего начал свой рассказ, и продолжил: – Но безголовые, это, я вам скажу, всем нечистям нечисть. Ты в этого монстра стреляешь, а ему хоть бы хны! А чего ему сделается, коли он и так безголовый? Сталкеры с Вокзала рассказывали, что вроде эти твари и не живые вовсе. Одно слово: нечисть! Подойдет к тебе такая тварюга и прямо живьем жрать начинает!

У Сереги от этого рассказа похолодело внутри. А Дрон вдруг неожиданно прыснул резким смешком и, обращаясь к Кузьмичу, спросил:

– Чем же она жрет, если у нее башки нет?

Кузьмич поднял на него глаза, но так и застыл в растерянности. А Дрон продолжал наседать:

– Чего замолчал, старый? Давай, трави дальше. Вешай пацанам лапшу на уши.

– Чего слышал, то и говорю, – угрюмо пробурчал тот и отвернулся.

На Кузьмича больше никто не смотрел. Внимание всех присутствующих переключилось на Дрона.

– Ну и брехня! Надо же такое придумать: безголовые! – нарочито громко произнес Митяй, до этого внимавший Кузьмичу с открытым ртом.

– Дрон, расскажи что-нибудь, – попросил Ероха. – Ты же даже на Сибирской бывал. Наверное, много чего видел.

– А от страха не уссытесь? – криво усмехнулся Дрон.

Парни загалдели, наперебой уговаривая его – один только Кузьмич молчал, и в конце концов Дрон величественно уступил.

– Чего ж вам рассказать? – спросил он, подсаживаясь к огню. – Может про бункер амазонок?

– Чего за бункер такой? – насторожился Митяй.

– Про каких еще амазонок? – нахмурился Пашка.

Дрон качнулся вперед и неуловимым движением отвесил Пашке звонкий щелбан.

– Ты чего?! – вскочил тот, потирая ладонью ушибленный лоб.

– Ничего! – осадил его Дрон. – Надо было на истории препода слушать, а не сиськи разглядывать. Племя такое было в древности. Одни бабы. Амазонками назывались. И никто их победить не мог, хотя многие пытались.

– Так это в древности, – попытался реабилитироваться Пашка. Лоб у него покраснел, а над переносицей вздулась здоровая шишка.

– Ты дальше слушай, – продолжал Дрон.

Сергей за его спиной переступил с ноги на ногу. Беспричинно уходить с маршрута патрулирования запрещалось. Проверив блокпост и убедившись, что там все в порядке, они с Дроном давно уже должны были двинуться дальше. С другой стороны, очень хотелось послушать про амазоночий бункер.

– Так вот. Есть где-то у нас в метро секретный бункер, где живут одни бабы, – уверенно начал Дрон, и Сергей понял, что не сойдет с места, пока не дослушает рассказ до конца. – Правительственное бомбоубежище. Только когда двадцать лет назад наверху вся эта катавасия случилась, никто из правительства туда эвакуироваться не успел. А обслуживающий персонал еще до начала войны согнали: медсестры, горничные, официантки, массажистки. В правительстве-то в основном мужики заседали. Вот они себе в обслугу баб и набрали покрасивей, да помоложе. Запасов разных завезли: жратвы, выпивки всякой на много десятилетий вперед. А сами в бункере так и не появились. И остались там девушки одни. А мужика-то хочется! Они там молодые, в самом соку, гормон играет. Вот и стали они из своего бункера выбираться да мужиков отлавливать. Поймают какого-нибудь челнока одинокого или парочку и к себе для утех, ну и вроде как для развода. Так и живут.

– Погоди, – вмешался в разговор до этого молчавший Никита. – Так за двадцать с лишним лет они там уже все состарились, а то и поумирали.

Дрон пожал плечами:

– Какие, может, и поумирали. Так зато дочурки подросли. Им теперь как раз лет по двадцать. И все как на подбор красавицы. Мамашки-то в свое время первыми красотками были.

– Эх! Я бы к этим амазонкам наведался с дружественным визитом! – мечтательно заметил Митяй.

Остальные слушатели довольно заулыбались. Только старик Кузьмич сердито плюнул себе под ноги и сказал:

– Больно ты им нужен. У них, небось, уже и свои жеребцы подросли.

– Не-а, – мотнул головой Дрон. – Они всех пацанов еще при рождении... кирдык! Чтобы сестренки от братишек не залетали.

– Одно слово: амазонки, – подражая Кузьмичу, закончил он.

После его рассказа у костра наступила тишина, и Дрон сразу поднялся:

– Ладно. Мечтать, как говорится, не вредно. Только смотрите в штаны не напустите от своих мечтаний. Пошли, Серж.

На обратном пути Сергей придержал друга за рукав:

– Скажи, а ты откуда все это знаешь: про бункер, про амазонок?– Так я был там, – невозмутимо ответил Дрон.

– Где?!

– У них в бункере. Пошел как-то с нашим караваном на Сибирскую, а там цыпа симпатичная приглянулась. Выпил с ней в баре за знакомство и сразу отключился. Пришел в себя: мать честная! Место незнакомое. Вокруг девки полуголые. Сиськами трясут, ручонки ко мне тянут. Что они два дня со мной вытворяли! Мама не горюй!

– Ну, а потом?

– А потом я не выдержал и сбежал. Все, знаешь ли, хорошо в меру. А когда вокруг два десятка голодных баб и все только одного хотят, это, знаешь ли...

Сергей нахмурился:

– Что-то я от челноков таких рассказов не слышал.

– И не услышишь, – покивал Дрон. – Они всех мужиков, которые к ним попадают, до смерти затрахивают, а потом съедают.

– Как съедают?!

– Так же, как своих новорожденных младенцев. И меня бы съели, если бы та цыпа, которая в баре опоила, меня потом из бункера не вывела. Видно, хорошо я ей доставил, раз она на это решилась.

Сергей застыл на месте, пораженный услышанным. Дрон по инерции сделал еще несколько шагов вперед, потом тоже остановился и повернулся к нему:

– Да расслабься ты. Пошутил я. Нет никакого бункера. И амазонок, которые по туннелям мужиков отлавливают, тоже нет. Хотя... – Он сделал паузу и прикрыл глаза. – Прикольно было бы там побывать.

– Вот ты, блин! – рассердился Сергей. – Гонишь, как это самое! А я чуть было не поверил!

Дрон усмехнулся уголком рта и, изменившись в лице, с серьезным видом многозначительно добавил:

– Не всему, Серж, что видишь и слышишь, надо верить.