Книга: Последний поход
Назад: Глава 2 ПИСЬМА С НЕБА
Дальше: Глава 4 ЗОВ КРОВИ

Глава 3
2013

К полудню развиднелось. Путешествие затянулось на несколько изнурительных часов, но небольшой отряд смельчаков уверенно приближался к намеченной цели. Гребли неторопливо, с осторожностью погружая короткие весла в спокойную синеву раскинувшегося вокруг бескрайнего моря. Хрупкие суденышки медленно продвигались к виднеющейся вдалеке громаде русского исследовательского судна размером с авианосец, служившего надежным ориентиром.
Мышцы были натружены однообразными движениями, лица обветрены солью. Батон внутренне порадовался, что Лера осталась на лодке. Многочасовая гребля в таких условиях была испытанием даже для заматерелых, видавших виды мужиков. Чего уж говорить о хрупкой девушке, выросшей в изоляции после войны.
— Ну что, — Макмиллан с напускным задором ткнул локтем в бок сидящего рядом Мичигана, который по мере приближения громады «Поликарпова» становился все мрачнее. — Заглянем к духам в гости?
— Не надо шутить, бро, — напряженно откликнулся тот, откручивая крышку термоса, из которого дохнул горячий пар можжевелового отвара. — Не сейчас.
— Не волнуйся, — хмыкнул техасец и заверил: — В случае чего я прикрою твой зад. — Пьющий из крышечки Зэф пробулькал что-то невразумительное и, завинтив емкость из нержавейки, снова приналег на зажатое между колен весло.
— Давайте вон к той трещине, — скомандовал сидящий в первой лодке Тарас, когда до исполинского корабля оставалось несколько сотен метров, и указал веслом на ближайший разлом, размерами походивший на расщелину в скале. — По-другому на борт все равно не попасть, так, Ворошилов?
— Надо поближе посмотреть, — пожав плечами, откликнулся спелеолог. — Но судя по всему, да.
— Это ж где такие громадины-то делали, — присвистнув, пробормотал Паштет, когда над головами людей обледенелой стеной потянулся массивный борт навеки застывшего «Поликарпова». — Сколько народу тут вместиться могло. Целый город.
При ближайшем рассмотрении сходство судна с выпотрошенной рыбиной становилось еще сильнее. Из трех проломов в центре корпуса от днища до палубы торчали вывернутые наружу провода всевозможных цветов и толщины.
Изуродованные куски корпуса и обломки переборок служили пристанищем для многочисленных буревестников. Теперь ясно виделось пришедшее в упадок убранство покинутых кают, обильно присыпанных снегом, словно сахарной пудрой. И по-прежнему никакого намека на былое присутствие людей. Ни тел. Ничего.
— На верфях, где ж еще, — сквозь налетевший порыв ветра ворчливо откликнулся гребущий позади приятеля Треска.
— Как он вообще на воде держался, — не забывая про весло, долговязый рыбак продолжал завороженно оглядывать заброшенное судно. — Махина-то какая. Это ведь тот самый, на котором Леркины родители приплыли, слышь.
Паштет притих и прикусил язык, перехватив недобрый взгляд Батона.
— Слушай, я тебе не энциклопедия и не судовой учебник, чувак, — страдальчески скривился толстяк, на которого вновь резко навалилась агорафобия, до этого на время отступившая под натиском кровавых событий последних дней. — У кэпа вон лучше спроси. Ему виднее.
Но беспокоить Тараса по пустякам Паштет, отвлекшийся от созерцания нависающей над ними громадины, сейчас не решился. Вместо этого он выудил из подсумка счетчик и направил его в сторону «Поликарпова».
— Пока вроде нормально, можем приставать.
В этот момент первая лодка мягко стукнулась о пологий ледник, на двадцать лет прочно приковавший к себе так и не вернувшееся домой исследовательское судно, и люди из небольшого отряда, навьюченные рюкзаками, один за другим стали перепрыгивать на твердую землю.
— Осторожней! Балка неустойчива! — сложив ладони рупором, в очередной раз прокричал задравший голову Савельев.
— Не орите под руку, мешаете ведь! Задолбали уже! — огрызнулся карабкающийся по выступам на краю разлома Ворошилов, на спине которого висела смотанная веревочная лестница.
Прихваченные Треской кошки оказались недостаточно длинными, чтобы достать до виднеющегося в разломе потолка нижней палубы. Поэтому было решено закрепить на них лодки, глубоко воткнув острые крючья в лед. Веревочная лестница оказалась очень кстати, но как ее доставить наверх? И вот теперь спелеолог с помощью альпинистского снаряжения неторопливо поднимался все выше и выше, тщательно взвешивая каждый новый шаг.
— Давай быстрее, чувак! — поторопил переминающийся на льду Треска. — Холодно тут, на ветру!
— Не хочешь сам попробовать? Думаешь управиться быстрее меня? — откликнулся остановившийся перевести дух Ворошилов, фиксируя жумар. Он быстро вспотел, громоздкий полярный комбинезон и увесистая заплечная ноша сковывали и без того затрудненные движения.
— Чего рассусоливаешь? Тут же вон, все видно, по каким трубкам и палкам лезть. Раз-раз и готово! В детстве по деревьям не лазал, что ли?
— Знаешь что сделай со своими советами, умник… — удобнее перехватив страховку, Ворошилов снова начал осторожно карабкаться наверх, сопровождаемый недовольным клекотом кружащих в воздухе буревестников, потревоженных вторгшимся чужаком. — Между прочим, не я придумал на этот корабль соваться. И кстати, я спелеолог, а не альпинист.
— Чего тогда полез? — вмешался в перепалку Паштет.
— А среди вас есть кто-то более опытный?.. — заговорившись, Ворошилов наступил не на ту трубку, торчащую из распоротого борта, и под его ногой с треском раскрошился проржавевший обледенелый металл. Мгновенно потеряв опору, спелеолог едва не рухнул вниз, едва успев ухватиться за какой-то торчащий сбоку штырь.
— Твою ж!.. — резкий толчок о палубу выбил из легких остатки воздуха.
Следящие за смельчаком люди издали взволнованный вздох.
— Порядок, я держусь! — заверил Ворошилов и зафиксировал вторую руку, при этом ободрав перчатку о примерзший птичий помет. — Держусь!
— Отставить разговоры, — рявкнул на поваров Тарас. Не мешайте ему! А то и впрямь сейчас следом полезете.
Наконец Ворошилов достиг края потолка, с последним усилием подтянувшись на руках, заполз на рифленый металл и облегченно выдохнул. В пустынном чреве корабля, быстро затихая, отозвалось эхо, впервые за много лет отражая от стен человеческий голос:
— Все! Я внутри! Внутри!
— Паштет, ты первый! — скомандовал Тарас, когда сверху извивающейся змеей скользнула разматывающаяся лестница. — Хорошо закрепил?
— Да. Можете подниматься. Только по одному!
— Как мы агрегаты спускать будем, если вдруг что найдем? — поинтересовался у спутников Савельев.
— А веревки на что? — Треска похлопал по пузатому рюкзаку.
Тем временем Паштет, подергав лестницу, начал шустро карабкаться по распоркам.
— Странно, — к Тарасу приблизился Батон, все это время что-то внимательно высматривающий на корабле.
— Ты о чем?
— Почему гнезда буревестников расположены только в разломе? И не по всему пространству, а только на концах самых длинных балок и арматурин. Видишь? На тех, что дальше всего от корпуса.
— И что? — пожал плечами старпом, оглядывая птичьи жилища, сплетенные из обрывков разноцветной проволоки и сухих водорослей, явно принесенных с материка. — Гнезда от ветра защищены.
— Но им же явно не хватает места. Корабль огромный, а на палубе ни одного гнезда.
— Это ж птицы, поди разбери. Так, Савельев, давай, ты следующий. Пока метеоролог, пыхтя, воевал с лестницей, Батон продолжал
задумчиво разглядывать кружащих над разломом клекочущих птиц. Поведение животных отчего-то ему очень не нравилось.
* * *
Ни тел, ни даже каких-либо признаков мусора. По крайней мере, на той палубе, куда один за другим неторопливо выбирались члены отряда. Абсолютно ничего. Только голые, покрытые коркой льда стены, пол и потолок.
— Как в склепе, — негромко оценил Савельев, и Треска испуганно шикнул:
— Не каркай, чувак!
— Скорее всего, это грузовой отсек. Разделимся, — закинув рюкзак на плечо, Тарас оглядел выстроившихся полукругом мужчин. — Паштет, Треска — верхняя палуба. Осмотритесь.
— Будет сделано, кэп.
Приняв у старпома бинокль, кок с важным видом повесил его на грудь. Понимая, что особой помощи, кроме лишней пары рук, от неразлучной парочки ждать как всегда не придется, Тарас решил определить их на самое легкое задание. Иначе будут только под ногами мешаться или натворят чего.
— Батон, Савельев — рубка и связь. Американцы — технические отсеки. Ворошилов — со мной, поищем каюту капитана. Очень хочется заглянуть в судовой журнал и постараться понять, что за чертовщина тут приключилась. В случае опасности зовите на помощь.
— Как мы не заблудимся в этом лабиринте? — глянув на коридор за повисшей на одной петле полуовальной дверью, из которой дохнуло промозглым арктическим ветром, Паштет поежился. — Тут сам черт ноги сломит, а раций-то у нас нет.
— Вот, — Тарас достал из бокового кармана рюкзака четыре разноцветных грифельных стержня. — По одному на пару. Будете чертить по пути, чтобы не заблудиться. Стрелки, пометки, кому как удобнее.
— А во сколько сбор? — в свою очередь поинтересовался Треска и поправил ушанку. — Долго нам тут зады отмораживать?
— Пока все не обыщем или не найдем что-нибудь полезное. В общем, к вечеру на этом месте, — Тарас посмотрел на видимый в проломе далекий морской горизонт. — Более точного времени назначать нет смысла, поскольку часы есть только у Паштета.
— Сейчас полвторого, — звонко отчитался Паштет, выпятил грудь под завистливым взглядом Трески и вернул на место отогнутый рукав натовской куртки. Старинные наручные часы являлись предметом его особой гордости, поскольку были механические, а не электронные, и не пострадали в войну.
Как драгоценность с загадочной для молодого поколения надписью «carl zeiss», двадцать лет исправно отсчитывающая минуты молчания по человечеству, ни с того ни с сего угодила к нему в руки, не знал даже дувшийся на эту тайну Треска. И на мен Паштет никогда не шел, какую бы своеобразную роскошь нового мира не предлагали взамен лазавшие на поверхность мародеры и залетные караванщики-торгаши.
Нет, и все тут.
Украсть не пытались: Убежище-то одно — и рано или поздно воришка все равно объявится, либо пропажа всплывет в самый неподходящий момент. А в подземном бункере, приютившем несколько членов личного состава ВМФ и их семей, за кражу полагалась высшая и самая страшная мера наказания в изуродованном радиацией мире — изгнание на поверхность.
Флотская дисциплина за двадцать лет сохранилась, как во времена ДО. Но в те дни, когда у пионерцев гостили караванщики или мародеры из окрестностей, Старейшины всегда незримо усиливали охрану. От залетных можно было ждать чего угодно — начиная с грабежей и заканчивая фатальными диверсиями по захвату территории.
О-о-о! Эй, паря, сменяемся на тйкики, ы? Зырь, чё есть! — как- то, когда Паштет решил посмотреть завозной товар в передвижном рынке, к нему обратился один из многочисленных барыг. На ящике перед ним на брезенте были разложены какие-то ветхие черепки.
— Не интересует, — на ходу отмахнулся рыбак.
— Да не торопись, я за твои вот что тебе, — масляно сверкнул уцелевшим глазом жирный брыластый торгаш.
Заметив, что прохожий замешкался, торговец уже выудил откуда-то из-под ящика нечто, завернутое в несколько слоев тряпья, и через мгновение Паштет чуть не ахнул от неожиданности. Внутри оказалась поразительной красоты статуэтка девушки, сидевшей, поджав ноги, такой белизны, что пионерец чуть не зажмурился.
— Как говорится, экшклюзиффчик, — смрадно дыша перегаром и вцепившись в покупателя, поманил скряга-коротышка кургузым пальцем с грязным ногтем. — Мне один клан за нее тысячу патронов торговал, прикинь. А я тебе затйкики в мен отдам, ы? Вижу ж, что довоенец, а мы в таких вещах друг друга должны понимать. Время-то тебе зачем под землей? То-то и оно, брателло. Не полезнее,' чем жопа с ручкой. А так — красота-красотулечка, крале своей подаришь, у нее глаз порадуется. Глядишь, еще и поблагодарит от души.
Без устали лопочущий торгаш мерзко причмокнул, так что одинокому Паштету захотелось от души съездить по приплюснутой роже.
Миниатюрное личико то ли из фарфора, то ли подобного из чего-то еще было настолько ангельским и воздушным, настолько не вяжущимся с царившим вокруг ужасом и звериным цинизмом, что рыбак шарахнулся от лотка с антиквариатом, как ошпаренный, прикрывая часы рукой.
Даже после войны люди сумели изобрести себе новые деньги. Тысяча патронов! Немыслимая, несусветная сумма в мире, где человеческая жизнь не стоила ровным счетом ничего. Такие сокровища некоторые семьи втайне собирали всю свою короткую, полную лишений жизнь, да и то не успевали в большинстве своем.
В обмен на что… Для кого? В надежде на более благополучное будущее детей? Самообман. С каждым новым поколением уцелевшие будут вырождаться, дичать и звереть, пока однажды не сгинут совсем.
Счастья не будет. Иллюзия.
Паштет ни за что бы не променял свои часы на прекрасную статуэтку. Даже представить не мог ее среди сетей и прочего хлама, обветшавшего в его каморке за двадцать лет. Хотя сердце и сжалось. Сжалось от того, что перед ним на мгновение вновь мелькнул призрачный осколок далекого, безвозвратно исчезнувшего прошлого, в которое он, Юрий Николаевич Яхонтов, в две тысячи тринадцатом еще полный надежд молодой выпускник Факультета промышленного рыболовства Калининградского государственного технического университета, уже никогда не вернется.
Мир, который давно, несмотря на боль, уже стоило отпустить и забыть, доживая свой век на безвкусной грибной похлебке.
Теперь и имен-то почти нет.
Паштет.
И того юноши больше нет. А может, никогда и не было. Но он знал, что прекрасное лицо неизвестной девушки еще будет ему сниться, пока тоже не сотрется из памяти, как и другие воспоминания.
Что связывало Паштета с часами? Память о близких или неимоверная по нынешним меркам цена, которую пришлось за них отвалить? Никто не знал. И, конечно же, никто не видел, как бесшабашный, извечно суеверный повар с вытянутым крысиным личиком после отбоя осторожно запаливал чадящую карбидку у себя в отсеке, насквозь пропахшем развешанными по стенам сетями, и, обхватив колени руками, подолгу сидел и смотрел на часы. Которые продолжали бесшумно идти в полумраке.
Ведь на мрак, окутавший человечество, времени было плевать. И забившиеся под землю люди все чаще отвечали ему тем же. Забывались праздники, слова и песни, дни недели, имена и лица погибших близких.
Мрак. Часы стали бесполезны, потому что теперь было нечего ждать. Ходики человечества встали.
Правда, один раз все-таки беда чуть было не случилась, когда незадачливые рыбаки во время очередного рейда в Пионерске едва не угодили в аномалию, и стрелки на циферблате словно взбесились, начав вращаться туда-сюда.
Тогда перепуганный насмерть Паштет вымолил у Лобачева разрешение подняться на «Грозный» и перевести часы в соответствии с электронными, которые на атомоходе продолжали исправно работать.
Он никогда не любил «электронки» с меняющимися цифрами. В механических было свое, ни с чем не сравнимое очарование. Они шли. В них было движение.
Вот только двигаться уже давно было некуда.
— Добро. Значит, вы по часам, остальные — по солнцу, — выслушав Паштета, кивнул Тарас. — Да и корабль так запросто не обойдешь, так что спокойно собираемся здесь.
— Погодите, — сказал Савельев.
Опустив на пол один из рюкзаков и расшнуровав его, Мичиган раздал окружившим его мужчинам компактные динамо-фонари.
— Используйте их, пока я не найду генераторную и не попытаюсь восстановить центральное освещение. Вращение ручки в течение шестидесяти секунд дает заряд энергии на тридцать минут, — неторопливо напутствовал он, давая Савельеву возможность переводить. — Еще неизвестно, сколько нам потребуется времени.
— Хотелось бы как можно меньше, — ворча, Треска карабином закрепил свой фонарь на поясе. — Мне все эти ваши приключения вот уже где сидят.
— А раций разве нет? — уныло спросил Паштет.
— Не бухти, — одернул его Тарас. — Может, тебе еще и унитаз золотой? Разговорчики. День на дворе, авось не заблудишься.
Получив задания, команда, разбившись на пары, осторожно разбрелась по недрам мертвого корабля, освещая себе путь бледным светом фонариков.
Вооруженному чертежами Мичигану довольно быстро удалось вычислить верное направление, — благо, основные силовые установки находились практически по центру разломившегося судна, на нижних палубах, где они с Макмилланом вскоре остались одни.
Подкручивая жужжащую ручку фонаря, неторопливо идущий по накренившемуся коридору Макмиллан тихо насвистывал «У Мэри был маленький ягненок». Негромкий мелодичный звук мягко разлетался по помещению, словно в недра заброшенного корабля случайно забрел одинокий призрак ковбоя из далекого прошлого.
Хмыкнув собственным мыслям, Рэнди переместил замусоленную деревянную палочку в другой угол рта. Техасцу было не по себе, и эта маленькая беспечность хоть как-то помогала сопротивляться с каждым шагом все сильнее подступающему напряжению. Зря они разделились. С кораблем русских было что-то не так.
— Можешь не свистеть, бро? У меня мороз по коже.
Продвигаясь вперед вслед за могучей спиной Мичигана, Рэнди
осматривался, медленно поводя из стороны в сторону фонарем. Куда, черт подери, подевалась команда? Должны же были остаться хотя бы кости. А учитывая низкие температуры, процессы гниения в этих широтах и вовсе протекали куда медленнее обычного.
Под ребристыми подошвами тяжелых ботинок шуршал и похрустывал наметенный с годами снег. Тусклые пятна света от фонариков, скользя по стенам и потолку, тут и там выхватывали из сумрака полустертые выведенные по трафарету цифры, обозначения, надписи, которые, несмотря на то, что почти двадцать лет просидел бок о бок с русскими, американец не понимал. А ведь это могло серьезно ускорить поиски.
Везло Мичу. Он настолько бегло читал все эти чертежи, что ему и язык-то не требовался.
— Эй, не отставай!
Продолжая осматриваться, насвистывающий Макмиллан свернул вслед за приятелем в очередной коридор.
— Жил отважный капитан… - Батон и сам не понял, каким образом слова старой песенки пришли ему на ум. Как-то само собой получилось. Он вспомнил, как еще мальчишкой до дыр засматривал видеокассеты с фильмами «Дети капитана Гранта» и «Двадцать тысяч лье под водой». Отважные юноши и девушки, бескрайние водные просторы и соленый ветер в лицо — что еще нужно уважающему себя человеку после надоедливой школы…
Старый охотник мрачно усмехнулся: фильм про загадочную подлодку стал для него вещим.
Всех их изменила война. Перелепила, разбросала кого куда по одной ей ведомой прихоти. Батон уже и не знал, когда в последний раз позволял себе расслабиться и отдохнуть. Наверное, в прошлой жизни. С семьей. С армейскими пацанами или сослуживцами.
А потом…
Потом разве что с бутылкой. Он вспомнил первые дни после удара. Проклятый две тысячи тринадцатый. Страх и острое ощущение безысходности. Ночи на подземной автостоянке, пока бушевало пожарище и оседала радиоактивная пыль. Обнаруженную «Ниву» с палаткой и прицепом, полным рыболовного инвентаря и спиртного. Мольбы продавщицы из киоска напротив, которой он так и не нашел в себе силы помочь… Как примерно через неделю его подобрали мародерствующие выживалыцики, идущие в Пионерск.
Из сумрака, размытые, словно поднимались из морской пучины, проступили лица Димки и Жени, ушедших тогда в зоопарк. Ноздри пощекотал запах свежей выпечки…
Может, его сыну повезло, что он так и остался навсегда ребенком. Застыл в самом драгоценном и священном для каждого мгновении.
В детстве.
Многие приятельствовавшие с Батоном мародеры скрывали свои чувства под агрессией и масками безразличия. Со временем и Батон научился быть таким.
Пока не подросла Лера, заменившая ему дочь. Маленький человечек, которому одному во всем проклятом мире удалось растопить скованную льдом душу охотника и немного подлечить его раны. За нее Батон был готов убить даже в родном Убежище.
Охотник с Савельевым осторожно поднимались по лестнице, пробуя каждую ступень, а слова старой песенки вновь и вновь приходили в голову. Пусть и не к месту, но было в них что-то родное и успокаивающее, веющее извечной морской выправкой, беззаботностью и лихой отвагой. С каждым новым шагом заброшенный российский корабль нравился Батону все меньше и меньше. О том, что мельком увидел сквозь щель в каюте шагов тридцать назад, он Савельеву не сказал. Сам не заметил, и ладно. Нечего тревожить почем зря. Может, и показалось.
— Батон, ты чего, перед вылазкой принял, что ли? — тяжело дыша, поинтересовались из-за спины, и идущий впереди охотник понял, что негромко напевает вслух.
— Иди в жопу, — не оборачиваясь, беззлобно огрызнулся он. — Трезвый я. Под ноги лучше смотри, тут вон ступенька кривая. Ты путь помечаешь?
— Помечаю-помечаю, — проворчали позади.
И все-таки присутствие шагавшего за спиной Савельева ободряло. Всегда хорошо, когда есть кому в случае чего прикрыть спину. Особенно на чужой территории.
А в том, что они здесь незваные гости, Батон уже практически не сомневался. Наметанный глаз охотника дважды ошибиться не мог. Ладно, будем держать ухо востро — иного выбора у них все равно уже нет.
Раньше Батону доводилось видеть такие суда разве что только в журналах и телепередачах. Но он никогда бы не подумал, что в один прекрасный день сам окажется в чреве стального гиганта, полностью предоставленный самому себе. Смотри — не хочу.
Мать честная, сколько тут было всего! Вот, видать, куда Москва и секретные учреждения вбухивали свои несметные миллиарды, а с ними и золотые головы, которые тут же и ложились. Запертые в катакомбах лабораторий ученые, инженеры, техники, отбираемые со всей страны самородки, которым не разрешалось бежать за границу.
Знали ли они, что, проектируя тысячетонного монстра, создавали не корабль, а памятник собственному труду? Кем был Лев Поликарпов, именем которого по древней морской традиции окрестили судно? Моряком, солдатом, ученым? Создателем плавучей станции? Батон знал, что вне зависимости от рода занятий такой почести удостаивались либо настоящие герои, либо святые-великомученики.
Длинные изгибающиеся коридоры — лифты! — перегородки между жилыми и техническими отсеками, лестницы, двери в спальни-каюты и многочисленные лаборатории, змеящиеся трубы и пузатые, припорошенные снегом вентили, — все в обрамлении сложных приборов и устройств.
Всюду облупившиеся и выцветшие маркировки, надписи, цифры и сокращения — да уж, туго придется америкашкам. Маху дал Тарас — надо было их хоть по одному к русскому прикрепить, а не вместе слать. Хотя кроме идущего позади охотника Савельева иностранного языка не знал больше никто.
Внутри «Лев Поликарпов» казался настоящим плавучим городом. Сколько же он мог вместить людей? Несколько сотен? Больше полутысячи?
Батон вспомнил слова Тараса о том, что «Поликарпов» был оснащен сверхтехнологичными спутниковыми приемниками, системами наведения и даже входил в состав космической группы войск. Наполовину исследовательский, наполовину военный. Целая передвижная мобильная база. Сколько же секретов и тайн можно найти в ее недрах! Секретов, не предназначавшихся для посторонних глаз, а в нынешние времена и вовсе никому не нужных.
Значит, погибшие родители Леры были не простыми учены- ми-биологами с присущим людям такого рода духом авантюризма, а трудились на правительство и военный аппарат. Занимались ли они разработками биологического оружия или смертельных вирусов, с одним из которых команда «Грозного» столкнулась во льдах? Ставили ли эксперименты? Сколько жизней на их счету…
Батон тряхнул головой, прогоняя ненужные мысли. О мертвых либо хорошо, либо…
У убийц не могла бы родиться такая дочь. Хоть они ее и не воспитывали.
— Ты чего отстал?
— Я здесь, пометку делал.
Продолжая осмотр, Батон подкрутил ручку фонарика. Единственное наследие, которое оставило после себя человечество, было делом рук военных. Секретные базы, воздушные, подводные, космические и подземные. Законсервированные вирусы и их штаммы, боеголовки и целые замороженные ангары с техникой, созданной с единственной функцией — разрушать… В России, Германии, Америке, Антарктике, черт знает где еще.
Затаившиеся гнойники, ждущие своего часа под кожей изнасилованной катаклизмом планеты. Наследие по имени Смерть. Воевать только больше некому.
— Какая же здесь должна была быть метеостанция, — мечтательно протянул Савельев, словно прочитав мысли Батона.
— Громадная, будь уверен, — ответил тот, продолжая обшаривать стены и потолки фонариком.
Вдруг где-то дальше по коридору и чуть в стороне, в темноте за пределами луча света что-то отдаленно лязгнуло, а потом натужно заскрипело. Батон и Савельев замерли, прислушиваясь. Звук стал удаляться и быстро затих.
— Кто там? — в наступившей тишине шепот Савельева прозвучал так громко, что Батон вздрогнул от неожиданности.1
Корабль-призрак, мать его. Надо было все-таки с собой стволы взять, но бережливый Тарас, несмотря на то, что территория незнакома, наотрез запретил брать огнестрельное оружие, ссылаясь на его драгоценность. Корабль-де все равно пустой, а арсенал в Антарктике где пополнишь? Неизвестно, что их еще ждет впереди. Ну-ну. Жопа и голодная смерть ждет, если как молено быстрее не придумают, как ноги отсюда сделать.
Мало Тарасу встречи с кальмаром было. Чтоб его. Черт! Сейчас у них из оружия только дубинки и ножи, которые вставлялись в специальные крепления, превращаясь таким образом в мини-копья для охоты на тюленей. Хороша амуниция, нечего сказать. Еще у каждого имелась пара фальшфейеров, болтавшихся на ременных петлях. Если что, только и останется, что ноги уносить.
А как бы сейчас повела себя Лерка? Наверняка бы уже бежала вперед вслед за своей Чучундрой, чтобы посмотреть, что же там такое приключилось. Это вернуло охотника к реальности.
— Ничего, — огрызнулся он, ругая себя за внезапную хлипкость, Секунду назад ему очень захотелось резко обернуться и пронзить светом тьму за спиной Савельева. Иди в задницу, старый кретин! Еще не хватало начать от всяких звуков шарахаться.
— Наши скорее всего шебуршатся. Нечего стоять, идем.
Вскоре на одной из верхних палуб им удалось, наконец, обнаружить заброшенную радиорубку.
— Кажется, пришли.
Вдвоем с трудом отодвинув осыпавшуюся ржой дверь, мужчины осторожно зашли в просторное помещение с низким потолком, уставленное различной аппаратурой и обветшалыми средствами связи. Осматриваясь, Батон неторопливо прошелся по помещению, в котором царил разгром, переступил через лежащий на боку полусгнивший офисный стул на колесиках.
Но однажды капитан
Был в одной из дальних стран…
Неожиданно под потолком что-то щелкнуло, и помещение озарил тусклый ламповый свет. На приборных панелях под слоем грязи вспыхнуло несколько разноцветных огоньков.
— Ох, мать честная, — оценил Батон и, посмотрев в потолок, выключил свой фонарик. — Шустро они. Жива-а посудинка.
Подойдя к стоявшему под углом столу с приборами, охотник провел рукой в перчатке по толстому слою не то пыли, не то какого-то давно разложившегося мусора, под которым мерцали лампочки, вставленные в пластиковые кнопки.
И влюбился как простой мальчуган.
Раз пятнадцать он краснел,
Заикался и бледнел…
— Интересно, а внутренняя связь работает? — перестав напевать, он поискал нужные кнопки на панели. — Неплохо было бы сообщить нашим об успехах, раз уж эта посудина еще кое-как дышит. Ну, дружище, поговоришь с нами? Черт, сбоит все.
Наугад по переключав отвечавшие гробовым молчанием каналы, Батон неожиданно заикнулся и побледнел.
— «…хрш-ш-ш… арпов»! Повторяю! Говорит «Лев Поликарпов»! Терпим бедствие! Координаты семьдесят градусов сорок шесть минут южной широты, одиннадцать градусов сорок девять минут восточной долготы, неподалеку от станции «Новолазаревская». Москва, Нью-Йорк, Париж, Лондон…ио…. ожены…
Не такое Батон ожидал услышать. Это была последняя передача перед тем, как радиоэфир окутал планету вечной тишиной. Словно очнувшиеся призраки зашептали из Преисподней.
— …Повторяю! Говорит «Лев Поликарпов»! — продолжали настойчиво взывать динамики встревоженным голосом радиста в далеком две тысячи тринадцатом году. — Терпим бедствие! Координаты семьдесят градусов сорок шесть минут южной широты, одиннадцать градусов сорок девять минут восточной долготы, неподалеку от станции «Новолазаревская». Москва, Нью-Йорк, Париж, Лондон, Токио уничтожены… как слышите меня? Хршшшш… Кто-нибудь меня слышит? Говорит «Ле…»
— Выключи, — не своим голосом попросил Савельев. — Пожалуйста.
Выйдя из ступора и снова переключив канал, Батон зажал тангету и нагнулся к вмонтированной в столешницу груше микрофона.
— Раз, раз! Как слышите меня, прием! Мужики, это Батон из радиорубки, как слышите меня? Тарас, поварята… Черт бы побрал эту связь! — выругался Батон, оглядывая еще несколько панелей, и отвернулся от микрофона. — И куда американцы запропастились? Может, хоть они услышат. Женька, а ну-ка, запроси по-английски! Я-то никак не кумекаю.
Но приблизиться к пульту Савельев не успел: внезапно из покрытых наледью колонок сквозь треск помех послышался чей-то неразборчивый голос.
— Это кто? — в гробовой тишине вдруг четко и с хрипотцой поинтересовались динамики.
— Как кто? — Батон удивленно переглянулся с Савельевым. — Это я, Батон. Треска, ты, что ли? Где ты исправную рацию раздобыл, а? Вторую радиорубку нашли?
— Это не треска, — чуть поколебавшись, не согласились по связи. — Меня зовут Пошта.
— Какая еще «почта»? — нахмурился Батон и пригрозил: — Слышь, поваренок, хватит эфир засорять! Руки пообрываю, тесто пятками будешь месить! Палуба какая у вас…
— Еще раз повторяю, я не Треска, — терпеливо повторили динамики, и Савельев вздрогнул. — Я Пошта. Пошта из клана Листонош.
— Какого клана? — вконец растерялся Батон. Да и голос собеседника на том конце действительно был другим. — Так это не с «Поликарпова»?!
Опирающийся о панель охотник почувствовал, как от догадки на холке шевелятся волоски и, немея, начинают подгибаться ноги. Вот тебе и двадцать лет во льду простоял. Ай да «Поликарпов»! Ай да сукин сын!
Голос! Живого человека! Откуда-то ИЗВНЕ! Нужно срочно отрегулировать! Попробовать записать! Батон лихорадочно завозился с кнопками возле микрофона, силясь разобрать, что к чему.
— Ох ты растудыть твою, не сдохла, сволочь!.. Вот так известия. Живой?! — вопросы стремительно слетали с языка охотника один за другим. — Кто? Ты откуда вообще, братуха?
— Сейчас нахожусь в Балаклаве, — на этот раз ответ послышался практически сразу. — Это на острове Крым.
Крым?! Вот это новости! Где-то за пределами мертвого ледяного материка тоже есть выжившие!
Невероятно! Непостижимо!
Лицо застывшего Савельева от осознания происходящего стало белее снега. Склонившийся над пультом Батон не заметил, как на лоб из-под шапки заструился пот.
— Крым?! — потрясенно заревел Батон и придвинулся к микрофону так, словно хотел откусить от него кусок. — Вот уж услыша лись так услышались, нечего сказать. Весточка с того света прям. Был я в Крыму пару раз. Первый раз в Севастополе, в «учебке», а во второй раз в отпуск с женой приезжал, — он посмотрел на жадно ловившего каждое его слово Савельева, застывшего, словно изваяние. — Димка еще совсем карапузом был. Ласточкино Гнездо, Ялта, трамвай, солнышко припекает, ласково так… хорошо! Подожди, почему ты сказал — остров? Он же всегда полуостровом был!
— Был когда-то, да сплыл, — в голосе далекого собеседника послышались ироничные нотки, и Батон, к собственному удивлению, не выдержал, рассмеялся, хоть этот звук и был неуместен в этом странном, пустующем плавучем склепе. То ли от самой собой получившейся шутки, то ли от дурацких, подорванных алкоголем нервов. То ли от нахлынувших солнечных воспоминаний.
Батон почувствовал, как где-то внутри, под курткой, становится нестерпимо горячо. Нет! Это было от счастья!
От потрясающего, удивительного чувства — слышать голос не известных и близких тебе людей, а кого-то чужого! Подобного тебе существа, выжившего на другом краю света и говорящего с тобой здесь и сейчас!
Батон, у которого дрожали пальцы и кружилась голова, повернулся к Савельеву, на каменном лице которого замерла зачарованная улыбка.
На планете… НА РАЗРУШЕННОЙ ПЛАНЕТЕ. ЕСТЬ. КТО- ТО. ЕЩЕ!
— Батон! Тебя ведь так зовут? А ты где находишься? В Грузии?1
— Вот честное слово, я бы с радостью… Да только вместо гор и «Хванчкары» у нас тут айсберги с пингвинами, — невесело усмехнулся охотник. — Вообще-то меня Михаилом Александровичем Зеленским зовут. Мы с ребятами застряли во льдах на Южном Полюсе. В районе полярной станции «Новолазаревская».
— На Южном Полюсе! — восхищенно откликнулись динамики голосом Пошты. — Как же вам удалось там выжить?
— Да мы сами-то не местные, из Пионерска на атомоходе «Иван Грозный» пришли, — начал объяснять Батон, но тут в эфир поползли помехи. — Вирус тут нашли, который мог помочь Землю от радиоактивной гадости спасти. Да не вышло ничего. Лодке требуется ремонт… Эй! Слышишь меня!..
Быстро подошедший Савельев с тревогой следил, как Батон, матерясь сквозь зубы, бешено давит на все кнопки подряд.
— Связь накрывается, чтоб ее! — рявкнул он. — Пошта, прием! База немецкая во льдах со Второй мировой сохранилась, сейчас ищем подходящие средства для восстановления лодки, наши координаты…
В динамиках что-то последний раз щелкнуло, прошипело, и в радиорубке снова наступила мертвая тягучая тишина.
— Черт! Черт! Чтоб тебя! Работай!
Батон со всей силы треснул кулаком по краю приборной панели.
— Не хер тогда вообще было включаться, сволочь! Слышишь меня?! — Охотник оперся кулаками о стол и низко опустил голову, пытаясь прийти в себя, не в силах окончательно усвоить только что услышанное.
— Крым — остров, — то ли спрашивая, то ли утверждая, смотря куда-то мимо Батона, пробормотал Савельев. — Значит…
— Да. Еще выжившие, — хрипло отозвался из-под капюшона Батон.
Батоно — уважаемый, господин (грузинок.).
— Наши не поверят, — с трудом проглотив едкий ком в горле, едва слышно прошептал метеоролог и, облизнув губы, перевел взгляд на охотника.
Батон и сам еще не до конца поверил в произошедшее.
Выжившие. Глядя на замолчавшую технику, он медленно, словно не своей рукой, откинул на плечи капюшон, стянул с головы шапку и, зажмурившись, пятерней стер с небритых щек выступившую испарину.
Они были не одиноки!
Благодаря добытым на «Новолазаревской» документам американцы достаточно быстро отыскали технические отсеки на одной из нижних палуб. Пока сидевший на корточках Мичиган деловито сопел, умело управляясь с генераторами, Макмиллан настороженно нацеливал фонарик в неосвещенные участки отсека.
— Как, сможешь починить? — мусоля палочку в зубах, снова спросил он. — Не готово еще?
Шумно выдохнув, Мич закатил глаза и уронил на колени руки, полные инструментов и проводов.
— Мак, если ты меня спросишь об этом еще раз сто, быстрее двигаться я не стану. Что ты суетишься, словно с девкой в толчке кантри-бара? Не видишь — я и так делаю, что могу. Или думаешь, что мне самому здесь чертовски жарко? Тут двадцать лет все в снегу пролежало, так что нужно немного попотеть, извини уж, брат.
— Потей сколько влезет, — разрешил техасец. — Но только мастери побыстрее, о’кей? — Сделав на стене пометку ярко-зеленым грифелем, Рэнди хмыкнул и, подумав, добавил короткое ругательное слово на английском.
— Хватит валять дурака, — не переставая работать, одернул приятеля темнокожий гигант. — Лучше иди посвети-ка вот сюда.
— Момент.
Приблизившись, Макмиллан через плечо Зэфа направил луч света на скомканное мочало разноцветных проводов.
— Вот так.
— И как ты во всем этом разбираешься?
— Просто. Я механик в четвертом поколении, забыл? Вот сюда. Чуть выше, о’кей. Сейчас подкрутим и заменим переходник.
— Что-то ты долго.
— Такое впечатление, будто ты думаешь, что генераторы все двадцать лет работали, а потом где-то обрыв провода произошел. Их запускать надо вручную, бро.
Какое-то время Мичиган молча работал, поочередно выбирая из сумки необходимый инструмент. Перестав шутить, Рэнди терпеливо ждал. Сказывалось царящее на судне непонятное напряжение.
— Ну вот, — закрыв крышку последнего генератора, Зэф подошел к пульту управления и, нажав несколько кнопок, поочередно потянул на себя рукоятки. — Скрести пальцы, бро.
Несколько мгновений ничего не происходило, а потом в помещении разлился слабый, едва заметный свет, сопровождаемый шумом и стуком оживающей техники.
— И это все? — разочарованно оценил Макмиллан. — Да уж, не густо.
— Не торопись.
Вернувшись к инструментам и сменив отвертку, Мичиган что-то подкрутил в одном из генераторов, увеличивая приток мощности.
— Ну же, не подведи меня.
Свечение стало интенсивнее, и одна из ламп звонко лопнула, обдав Макмиллана бледным искрящимся снопом.
— Эй! Осторожней! — техасец пружинисто отскочил в сторону, прикрывая лицо и шляпу рукой.
— Да-а, — поправив шапку, Мичиган поднял голову к потолку и белозубо осклабился, слушая нарастающее гудение внутри корабля. — Давай-давай. Просыпайся, малыш.
— Заработало!
— Но ненадолго, — покачал головой Мич, быстро упаковывая в рюкзак инструменты. — Нам лучше поторопиться.
* * *
— Около часа бесцельно поплутав в чреве стального гиганта, Паштет с Треской наконец-то выбрались на верхнюю палубу «Поликарпова», где безраздельно властвовали снег, наледь, буревестники и промозглый антарктический ветер. Холод здесь был такой, что у обоих мгновенно посводило челюсти, а глазные яблоки пронзили сотни игл от солнечных лучей, отражавшихся от покрывавших корабль сугробов. Завозившись, повара стремительно нацепили на носы солнцезащитные очки.
— Ох ты ёшкин-корневище! — сунув было нос в дверной проем, за которым начиналась открытая палуба, Треска испуганно юркнул назад. — Не, брат, я туда не пойду.
— Ты чего это? — обернулся уже вышедший наружу Паштет.
— Небо, — Треска пальцем в перчатке указал сначала в потолок коридора, а затем в пол. — И до земли высоко. Зря мы сюда поперлись.
Поначалу простое задание теперь не вызывало у него энтузиазма. Тем более что дверь с закругленными углами, чуть утопленная в стену, выходила как раз на небольшой участок перед гигантской трещиной, разделившей корабль напополам.
— Ну, ты за двадцать лет совсем в червяка превратился, — фыркнул Паштет. — Давай, идем. Нечего рассусоливать. Тарас тебе бинокль просто так дал?
— Хочешь, бери, — со слабой надеждой предложил толстяк.
— Дудки, это твое задание. Вот и выполняй, — засунув большие пальцы за лямки рюкзака, Паштет посмотрел на небо, в котором высоко кружили клекочущие буревестники, и глубоко вдохнул. — Красота.
Продолжая что-то бурчать, Треска неохотно выбрался из коридора и, встав рядом с напарником, недоверчиво посмотрел на один из трех гигантских радарных шаров-зондов, в тени которого они находились. Было здесь много и другой всевозможной техники, от солнечных батарей и радарных установок до высоких антенн, облюбованных птицами под гнезда, и спутниковых тарелок.
Желая побороть подступившее головокружение, Треска взял бинокль и принялся разглядывать далекий берег с видневшейся лодкой и руинами полярной станции. На его беду, из-за пере фокусировки зрения голова закружилась сильнее, и к горлу подскочила дурнота.
— На, сам высматривай, — сняв бинокль, Треска сунул его Паштету.
Подойдя к борту и опершись о перила, он сдвинул очки на лоб и
стал разглядывать горизонт, в то время как Треска, не желая приближаться к краю палубы, грузно опустился на угол забранного решеткой вентиляционного короба.
Водная пустыня была такой же загадочной и смертельно манящей, как и снежная. Иссиня-черная у ватерлинии, она постепенно меняла цвет сначала на бирюзовый, а потом, словно вздымаясь у горизонта к небу, на молочно-голубоватый. Обманчиво мирная и безразличная, жестокая и убийственная на деле. Молчаливая снежная Королева. Манящая таинственной улыбкой и сковывавшая душу и тело ледяными тисками низких температур. Бесконечное царство холода и смерти.
Паштет подкрутил колесики выбора кратности, медленно панорамируя от черного массива «Грозного» до небольшой группы дрейфовавших в стороне айсбергов. Разбросанные по бескрайней Атлантике хрустальные замки всех форм и размеров поражали своим безмолвным величием и гением природной архитектуры. Арки, пирамиды, сложные фигуры. Каждый мог увидеть в них что-то свое, все зависело лишь от полета фантазии.
Паштет опустил бинокль. Как в изуродованном мире могло остаться еще столько не тронутой красоты?! Покончив с правым бортом, он направился к левому мимо вновь заворчавшего Трески.
— Скоро уже? Я весь зад отморозил.
— Так поприседай.
— Иди ты.
С другой стороны линия горизонта выглядела не столь безмятежно и сразу привлекла внимание Паштета. Далеко-далеко, практически на самой границе воды и неба что-то происходило. Сначала повар принял увиденное за тучи, но уж больно низко они висели, да и воздух был слишком чистым, чтобы рождать оптический обман. Скорее это были даже не тучи, а… туман. Паштет почувствовал скользнувшую по телу дрожь, вспомнив виденного во время бури «Голландца». Легенду о гигантском железном корабле без парусов и признаков команды на борту, по слухам, появившемся спустя десять лет после войны и бороздившем морские просторы. Увидишь или помянешь — семь лет счастья не будет.
Нет. Уж пусть лучше буря будет. Снова подкрутив колесики, Паштет различил в клубящейся массе несколько сполохов.
Молнии?
— Слышь, — не отрываясь от окуляров, окликнул он. — Похоже, буря собирается.
— Гроза здесь? Не мели ерунды. О, америкосы свет включили.
— Угу.
Устав маяться без дела, Треска поднялся с короба и, размяв ноги, осторожно подошел к краю разлома, оглядывая отсеки на противоположной стороне.
— Ну, буря или аномалия какая. Поди ее разбери, — поборов тревогу, мнительный Паштет снова всмотрелся в горизонт. — И приближается, правда, медленно. Надо бы остальных предупредить, чтобы мы до нее вернуться успели. Задание выполнено. Вот теперь можем сворачиваться и валить к месту сбора, может, кого по дороге встретим.
— Рано сваливать, чувак, рассказать успеем, — пока Паштет аккуратно закрывал окуляры бинокля пластиковыми крышечками, осматривавший разлом Треска в своей заговорщицкой манере цыкнул вставным зубом.
— Чего?
— Ходь сюды.
— Ну, — встав рядом с приятелем, Паштет стал рассматривать разлом.
— Зырь, — Треска указал куда-то чуть ниже верхней палубы. — Вон там.
Приложив руку ребром ладони ко лбу и всмотревшись, Паштет повернулся к выжидающему реакцию напарнику. Встретившись взглядами и расплывшись в улыбках, повара дружно протянули:
— Ка-амбу-уз!
Потратив некоторое время, чтобы осторожно перебраться по вывороченным перекрытиям на другую сторону корабля, потревожив при этом несколько гнезд недовольно кричавших буревестников, парочка, наконец, ступила на кухню «Льва Поликарпова».
Даже после стольких лет запустения пищеблок производил внушительное впечатление. Всюду висели начищенные кастрюли и сковородки, развешанные над мойками и длинными разделочными столами, рифленые трубы вытяжек и полки с тарелками. Плиты, морозильники, внушительная батарея ножей всех разновидностей.
— Вот же ж люди шиковали.
— Красота-а, — оценил это великолепие Треска и, не теряя времени, деловито толкнул приятеля локтем в бок. — Ну, чё, дрогнули?
— Ты о чем это? — вскинул брови Паштет.
— Как о чем, — опустившись на колено, Треска начал развязывать свой рюкзак. — Столько сокровищ да без дела лежит. Сколько сможем, столько и заберем.
Когда парочка, наконец, управилась, на Атлантику уже медленно опускался багровый вечер, а загадочная туманность заметно приблизилась.
— Хреновая это затея была с самого начала, говорю тебе, — рассуждал Треска, когда они с Паштетом, завязав свои набитые рюкзаки и потратив вдвое больше времени на преодоление разлома из-за неожиданной ноши, двинулись к месту сбора. — Вылазки эти, починки. Чую, не получится у нас ничего. Только и отрада, что каким-никаким хабаром разжились.
Он заботливо похлопал свою ношу.
— А Тарасу что скажем, подумал? — пытался урезонить приятеля Паштет, нагруженный такой же ношей. — Что мародерствовали? Это ведь и по морскому кодексу запрещено, по погибшему кораблю шариться. Недобрая примета, погибельная.
— Сам ты погибельный.
— Да и какой толк от всей этой посуды, если нам уплыть не получится, а?
— Ты на совесть-то не дави, проповедник, — пожал плечами Треска и поморщился. — Разберемся как-нибудь. Может, ничего серьезного, они ведь толком-то и не смотрели там ничего. А это для пользы дела. Здесь они уж точно никому не нужны. А на лодке нам еще за это спасибо скажут, помяни мое… Эй, смотри-ка!
Остановившись, он указал в боковой коридор, в конце которого раззявленной пастью зиял черный провал лифтовой шахты с раскрытыми наполовину дверями. По пути на верхнюю палубу повара попросту не заметили его из-за отсутствия освещения.
— Впервые на корабле лифт вижу, — сказал Паштет.
— То-то и оно. Пошли, посмотрим.
Остановившись у края шахты, приятели осторожно заглянули вниз. Дна, как и самой кабины, не было видно из-за сгущавшейся темноты. Лампочки освещения шахты перегорели или лопнули давным-давно.
— Интересно, сколько до дна?
— Сейчас проверим.
Пошарив взглядом по полу, Треска подобрал кусок какой-то кривой железяки и, занеся руку над колодцем, разжал пальцы. Через несколько секунд где-то далеко внизу слабо звякнуло.
— Прилично, — оценил Паштет.
— Да уж. Ладно, пошли. Наши, небось, там собираются уже. Да и про шторм предупредить надо.
— Точно.
Повара направились в обратную сторону, ориентируясь по оставленным на стенках меткам. А когда спина Трески, с рюкзаком, ощетинившимся ручками всевозможной утвари, скрылась за углом коридора, глубоко внизу шахты едва заметно шевельнулась тьма.
Через несколько отсеков от радиорубки по той же палубе находился центр связи, о чем гласила полустертая маркировка на двери. Едва переступив порог освещенного несколькими панорамными иллюминаторами помещения, Савельев и Батон потрясенно замерли в призрачных бликах от множества работающих мониторов, с которых под разными ракурсами на них смотрела…
Земля.
Некоторые дисплеи сбоили и рябили помехами, некоторые давали черно-белое изображение, но в основном картинка была настолько четкой, что Батону на миг показалось, что ничегошеньки с их миром не случилось.
Савельев как зачарованный следил за неторопливым движением родной планеты.
— Какая же она все-таки была красивая.
— Да, — согласился Батон.
Перед глазами метеоролога один за другим проплывали зеленые континенты и материки, граничащие с бескрайними морями и океанами; были видны облака, словно пасущиеся барашки, и мерцающие точечки мегаполисов на ночной стороне Земли.
Сейчас, сейчас Россия будет…
В этот момент над краем светлой стороны вспыхнул яркий лучик, который стал увеличиваться.
— Солнце!
— Нет, — не отрываясь от экранов, мрачно сказал первым догадавшийся Батон. — Это не Солнце. Это закат.
Лучики появлялись то тут, то там на всей поверхности планеты. С ночной половины ожившими светлячками тоже двигались точки, оставляя за собой тонкие светлые следы.
— Ракеты, — одними губами проговорил Савельев.
Снаряды парили навстречу друг другу, заставляя причудливо пересекаться топливные следы, а потом камнем падали вниз, жаля планету, расцветая на ее поверхности алыми вспышками смертельно ядовитых грибов.
Ирония. Им выпала карта выжить, чтобы когда-нибудь пережить все по новой. Быть может, они единственные разумные существа во всем мире, которым довелось увидеть пиршество смерти со стороны.
Сердце охотника обдало ледяным холодом, когда он представил, что чувствовали находящиеся на орбите космонавты МКС, передававшие последние изображения на планету, занимавшуюся огнем, словно муравейник, который подожгла ребятня. Понимая, что станция теперь для них склеп, который со временем превратится в дрейфующий по орбите космический мусор.
Не мог представить. Силился и не мог. Одно дело — быть внизу, в адовом пекле, видеть, как все привычное мгновенно превращается в пыль. Другое — в полном безмолвии смотреть, как гибнет твой дом, и тебе больше некуда возвращаться. Теперь Батон в полной мере мог представить, что творилось на борту «Грозного» в первые часы войны. Каких нечеловеческих усилий стоило оставшимся членам команды не обезуметь, не сойти с ума и все-таки приплыть в Пио- нерск.
Безмолвие.
Чудовищности, животного, атавистического ужаса происходящему добавляла царившая кругом могильная, нечеловеческая тишина — сигнал трансляции передавался и записывался без звука.
А еще надпись. Всего одно слово, такое простое и безобидное, сейчас разрывавшее душу и тело в клочья безжалостной, неутолимой болью, которую нельзя было превозмочь.
Словно от плоти рваными лоскутами, брызжущими кровью, заживо отдирали мясо.
«ПОВТОР».
Всюду, на всех экранах.
«ПОВТОР».
В один и тот же момент, когда планета исчезала в бушующей агонии радиоактивного пламени. Все сначала.
«ПОВТОР».
Чувствуя, как слезятся глаза, Батон, сжав кулаки, стиснул зубы с такой силой, что остро заныло в виске. Боль утраты всколыхнулась, заново потеснив даже удивительный разговор с таинственным Поштой из Крыма.
Где-то в тот последний день были и они все. Все, кому по какой-то извращенной случайности удалось пережить рукотворный Конец света, чтобы спустя столько времени снова вернуться туда. И пережить все заново. Умирать и, на мгновение воскресая, прекращать существовать заново. Снова и снова.
Опять и опять.
«ПОВТОР»…
Что чувствовала команда «Поликарпова», получив эту последнюю запись и передав в наступающую пустоту последний радиосигнал? Как они, оставив надежду, поставили изображение на зацикленное проигрывание, для чего… Чтобы убедиться? Попрощаться?
И смотрели, смотрели, смотрели… Пока на судне не осталось ни единой живой души.
— Они были связаны со спутником, который отслеживал запуски всех ракет в День «X», — Батон вздрогнул и, обернувшись, встретился с тяжелым взглядом Тараса. За спиной старпома, отстав на несколько шагов, с вечно нахмуренной физиономией маячил Ворошилов. — В судовом журнале посмотрел. Затем еще несколько дней мониторили, как могли, пытались выйти на связь с городами. Потом с МКС. А потом началось…
Он поднял руку с толстой тетрадью, вшитой в пластиковый файл.
— Туго им тут пришлось, братуха. Последняя запись после ударов — через три недели, двадцать седьмого июля. Пока передачи слушали, айсберг проворонили, вот и налетели. Когда опомнились, началась драка из-за мест в спасательных шлюпах, чтобы обратно на станцию плыть, а когда выяснилось, что мест всем не хватит… Бойня, короче, началась. В общем, какая-то часть с грехом пополам уплыла, а мертвых на корм рыбам отправили. Те, кто не влез, очень скоро перегрызлись с теми, кто на борту остался. Продовольствие без разбору по рукам пошло — кто успел, тот и съел. Пир во время чумы. Капитан, Сушинский Евгений Леонидович, у себя заперся да так больше и не вышел. Я знал его когда-то. Что надо был мужик. Остальное не разобрать, кровью заляпано. Может, и хорошо, что Леркиных на борту не было. Там-то они хоть быстро да вместе — раз, и все. А тут… Даже подумать страшно. Смотреть, как твои друзья с каждым часом оскотиниваются да с катушек летят… Как представлю, мороз по коже.
Батон ничего не ответил и снова посмотрел на экран. Тарас, наконец, проследил его взгляд.
— Ох, мммать…
Четверо мужчин, заброшенных в снежное безмолвие на краю света, застыли, наблюдая, как снова и снова умирает их планета, раз за разом превращаясь в горящее чучело Земли. Спаленный дотла дом, находясь в котором они уже никуда не могли вернуться. Думали каждый о чем-то своем.
Оторвать взгляды от экранов их заставил недалекий звук выстрела.
— Что еще? — настороженно вскинулся Макмиллан.
— Нам огнестрелов не выдавали, — заканчивая паковать рюкзак, с тревогой откликнулся Зэф и посмотрел в потолок, откуда, по его мнению, исходил звук.
Вдруг выстрел повторился снова.
И еще раз, чуть дальше. Кто-то закричал.
— Быстрее! — похватав рюкзаки с собранными запчастями, американцы выбежали из отсека, в котором выпотрошили столько электроники, сколько смогли, и, громыхая ботинками, начали подниматься по лестнице.
Ползущие по стенам и потолкам коридоров извивающиеся щупальца черного дыма с невероятной скоростью преследовали людей. Клубящиеся отростки, похожие на конечности гигантского сумеречного осьминога, будто были наделены разумом.
— Ты какого хрена железку в ту шахту кинул?! — проорал Паштет, засовывая в самодельный двухзарядный пистолет новые патроны.
— Сам же глубину проверить хотел, — пыхтел, придерживая ушанку, Треска. — Кто ж знал, что там эта хрень сидела!
Преследуемые дымными щупальцами повара, сверкая пятками, что есть мочи неслись по лабиринту коридоров к месту сбора, не забывая переругиваться на бегу. Выкинув назад руку, Паштет выстрелил дуплетом еще раз.
— А на фига ты меня слушал?
— Значит, я теперь виноват?! Знаешь, что тебе Тарас за ствол сделает? В задницу засунет, вот что! Где ты его нарыл?
— В оружейке. Азат, бывало, в свободное время баловался, вот и накопилось… — снова перезаряжаясь, Паштет торопливо пропустил Треску на лестницу, но в этот момент между его ног змеей метнулось одно из призрачных щупалец, ухватило заоравшего Треску за лодыжку и с нечеловеческой силой рвануло назад, навстречу споткнувшемуся Паштету.
— Ааааа!!!
Повара кубарем полетели вниз по лестнице. Первым поднявшись, Паштет наугад прицелился и снова выстрелил в приближающийся дым, которому выстрелы не причиняли видимого вреда. На мгновение расступившись, шевелящаяся масса сомкнулась снова.
Повара стремглав побежали дальше.
— Ты приказ нарушил, дубина!
— Просто перестраховался. Зато пригодилось!
— Ага, пригодилось. Это ж, мать его, дым!
— С мозгами, по ходу!
— А по шее получать вдвоем будем. Проходили!
— Это кто же такой борзый с собой ствол притащил, а? — палубой выше ревел Тарас, за которым пружинисто неслись Батон и Савельев. Замыкающий Ворошилов старался не отставать. — Узнаю, шкуру спущу! Определил, откуда стреляли?
— Со стороны места, где высадились, похоже, — рявкнул не отстающий Батон.
Выскочив на открытую площадку грузового отсека, четверка увидела балансировавших почти у самого края разлома Рэнди, Зэфа и Паштета с Треской, которые, побросав рюкзаки, пытались увернуться от извивавшихся, обманчиво невесомых щупалец, призрачно таявших на тусклом уличном освещении.
— Духи! — гортанно ревел Мичиган. — Мы разбудили духов!
Сразу стало ясно, что штык-дубинки тут бесполезны. Орущий Паштет постреливал в шевелящуюся массу из самопала, в то время как Макмиллан возился с застрявшим в петле фальшфейером.
— Назад! — выскочив вперед, он запалил шашку, с шипением выплюнувшую сноп искр, и запустил ее в самую гущу клубившегося дыма, не решавшегося выползти из коридора.
Ярко полыхнуло, воздух наполнился омерзительным верещанием, а вдогонку первому фальшфейеру уже падал второй.
— Это его задержит! Спускайтесь к лодкам! — рукой закрывая лицо от жара пламени, командовал Тарас. — Ворошилов, следи за лестницей. Давайте по одному! Быстрее, быстрее!
Теперь Батон окончательно убедился, что по пути в радиорубку не обманулся, увидев в сумраке одной из кают распластанную на полу гладко обглоданную половину скелета буревестника. Поначалу казалось, что глупая птица, зазевавшись, а может, попросту влекомая потоками воздуха, залетела в помещение и сдохла от страха или голода, не в силах найти выход из западни.
Но выработанное с годами чутье охотника не пропьешь.
Вот почему так необычно располагались птичьи гнезда. Черному дыму, или чем там еще являлось это существо, видимо, было тяжело передвигаться по перекрученным обледенелым балкам и перекрытиям, чтобы добраться до лакомого мяса или яиц.
Вот куда делась команда. Тела умерших во время голода и лишений военных, ученых и моряков много лет ждали, пока изменившаяся природа не пришлет на судно своего «могильщика». Который, полакомившись останками в виде замороженного мяса и костей, устроил в шахтах лифтов гнездо и охотился на зазевавшихся буревестников, старавшихся ютиться подальше.
Охотился, вероятно, ночью, когда уставшие птицы возвращались на насесты, а кто-то из команды сегодня попросту его растревожил. Батон даже не утруждал себя догадками, кто бы это мог быть, и зарекся по возвращении на субмарину как следует отодрать поваров за уши.
— Давайте-давайте! — прикрикнул вошедший в раж Макмиллан, которому Треска перекинул свои фальшфейеры, пока Зэф и Ворошилов осторожно спускали обвязанные веревками рюкзаки принимающим снизу Батону и Савельеву.
Отстрелявший последние патроны Паштет тоже заторопился покинуть палубу.
Для верности закинув еще пару шашек в коридор, Рэнди тоже оседлал лестницу и вскоре спрыгнул на снег вслед за Треской, на которого в компании с Паштетом уже вовсю орали Тарас и Батон, пока Мичиган и Савельев торопливо грузили лодки.
— Ты какого черта творишь, сволочь хитрожопая! Я дал ясный приказ — беречь патроны и стволы не брать, а ты чего?!
— Я же как лучше хотел… — попытался вставить понурившийся Паштет.
— Видите, пригодилось же, — решив поддержать приятеля, Треска спешно ткнул пальцем в спускающегося Ворошилова.
— Пригодилось?! — не оборачиваясь, прорычал Батон. — А то, что, пока вы не напортачили, тут все спокойно было, — это не в счет? Где ствол достал, ну?
— На… на лодке, — совсем сник Паштет. — У Азата.
— Ах на лодке! На гауптвахту захотел? Или, может, вообще тут остаться, а?! Я кого спрашиваю, твою мать… Дай сюда!
— А это что такое? — Тарас встряхнул зазвеневший рюкзак за спиной Трески.
— Посуда, для дела, — жалобно пискнул тот.
— Мародеры херовы! Зла на вас…
— Ааааа!!!
Донесшийся сверху крик оборвал гневную тираду распалившегося Тараса. Все находящиеся на льдине, дружно повернув головы, замерли, увидев, как Ворошилов болтается, одними руками цепляясь за ступеньку — щупальце метавшегося наверху дыма достало один из привязанных концов лестницы.
В следующий миг веревка лопнула, и спелеолог, беспомощно суча конечностями, камнем полетел вниз. Упав на спину, которую от прямого удара защитил хрустнувший рюкзак, Ворошилов зашелся кашлем и тяжело перевалился на бок.
— Елки-моталки, живой? — подскочившие мужики помогли ему подняться.
— Да… вроде… — продолжая откашливаться, хрипло откликнулся морщащийся спелеолог, у которого перед глазами еще плясали круги. — Копчик… отбил.
— Лестницу придется оставить. Хватит с нас на сегодня.
— Там, — сняв с шеи бинокль, Паштет опасливо протянул его старпому и кивком указал тому за спину. — Вроде, шторм приближается. Я с палубы видел.
— М-да? — последний раз глянув исподлобья на съежившихся поваров, Тарас повернулся к горизонту, где продолжал клубиться туман и мерцали сполохи. — Тьфу, проклятая. Не пускает нас ледышка. Нужно успеть.
Он посмотрел на Мичигана и Рэнди.
— Ну, нашли что-нибудь?
— Что-то нашли, но нужно на месте смотреть, — перевел Савельев. — Сейчас-то туда уже по-любому не сунешься.
— Тогда все, сваливаем.
Оставив споры и разногласия до кают-компании «Грозного», потрепанный отряд расселся по лодкам и, не теряя времени, отчалил от айсберга.
Батон смотрел на огоньки удалявшегося судна, одиноко черневшего на фоне фиолетового неба. В этот момент наружное освещение мягко моргнуло, потом еще раз, и «Лев Поликарпов», словно прощаясь, погрузился во тьму, освещаемую лишь остатками пожарища от запаленных фальшфейеров.
На этот раз — навсегда. Словно прошлое наконец-то отпускало навестивших его сегодня людей.
«Прощайте. Где бы вы ни были», — подумал Батон, натягивая на шапку обитый мехом капюшон. Раз так, то сам он еще покувыркается, сколько бы ему ни отмерили Рок или ветреная чертовка Судьба.
Плевать он на них хотел. Тем более у него какие-никакие, а есть друзья, и строптивая девчонка, на двадцать лет заменившая ему родного ребенка.
А это значит, что какой-то смысл в его жизни все же еще существует. Эта мысль ободрила охотника, и он сильнее приналег на весло.
Когда уставший и измотанный отряд, наконец, вернулся на «Грозный», выяснилось, что пропала Лера.
Назад: Глава 2 ПИСЬМА С НЕБА
Дальше: Глава 4 ЗОВ КРОВИ