Глава 1
ОХОТА НА ГРИНД
Это утро в конце осени выдалось сырым и прохладным, звенящим от подступившей ночной сырости и прохлады. В воздухе отчетливо слышались первые нотки неотвратимо надвигавшейся зимы. Природа, как могла, продолжала следовать своему давно заведенному распорядку, меняя свой зеленый наряд на кроваво-золотой, а золотой — на пронзительно-белый; а белый же в свою очередь сменялся нежно-зеленым.
Мир продолжал преображаться, жизненные циклы на всех семнадцати обитаемых островах, как и прежде, привычно текли своим чередом. Вот только желающих полюбоваться на это костюмированное представление с каждым годом становилось все меньше и меньше. Да и циклы с каждым разом становились все опаснее и непредсказуемее. Расползшаяся по отравленной планете радиация была неравным противником.
Во время войны Фареры подверглись не слишком массированному удару, так как на островах размещалась только база военно-морского флота Дании и РЛС НАТО. Так что в конечном итоге
разрушения и уровень остаточной радиации можно было назвать минимальными. В результате ударов была разрушена только база, РЛС и энергетические коммуникации островов. И тогда на выручку отброшенным в каменный век выжившим вновь пришли огонь, символ незыблемости мира, и… пар.
Довольно скоро осознав, что в сложившейся ситуации помощи ждать неоткуда, островитяне сделали ставку на природные ресурсы, полностью посвятив себя выработке древесины и освоению простейших механических систем для поддержания огня и выработки пара, на котором теперь работало практически все. Даже несколько повозок и гусеничных тягачей, боронивших небольшие поля. Уголь стал универсальным топливом, ценившемся дороже золота и иногда даже воды.
За основные языки были приняты польский, датский, английский и немного — русский, в виду смешанности населения и значительного притока туристов на момент разразившейся летом две тысячи тринадцатого Катастрофы.
В этой частично не тронутой радиацией, удивительно красивой местности казалось невероятным, что там, за горизонтом, больше ничего нет и никогда уже не будет. Больше никогда. Вообще ничего. Ни радио, ни телевидения, ни открыток, ни писем, ни новых лиц. Вообще никакой связи. Да и с кем, если планета в одночасье превратилась в обезлюдевшую выжженную пустыню?
Бескрайняя, всепоглощающая Пустота.
Но постепенно людская боль сменилась тоской, а тоска со временем превратилась в привычку. Привычку, свойственную любому, наделенному если не зачатками разума, то хотя бы инстинктами существу, — стремлению выжить, существовать. Надо было двигаться дальше. И люди старались изо всех сил, заново налаживая отношения и хрупкий быт. Заново учась адаптироваться в новом непредсказуемом мире. Самыми почетными ремесленниками в новообразованном «Братстве пара» скандинавов стали дровосеки, механики и охотники, добывавшие мясо, поскольку в переменчивом фарерском климате и до войны-то плохо приживались злаковые и прочие растительные культуры, являвшиеся предметом импорта. А теперь ситуация приняла и вовсе плачевный оборот.
Поэтому основным источником пропитания для выживших служило мясо сухопутной дичи и хищников, а также рыбы и гринд — черных дельфинов.
Помимо сытного мяса, жир гринд также шел на еду и освещение. Кожу после войны, навсегда изменившей мир, использовали для изготовления веревок, ремней для паровых машин, а желудки — для рыболовных поплавков, крепящихся к сетям, и сигнальных буйков.
Конечно, не обошлось без мутаций, но люди со временем научились более-менее сосуществовать с представителями новой флоры и фауны и старались в одиночку не удаляться от поселений. Особенно в горы и леса.
На территории островов появилась четко организованная система охраняемых Заповедников, в которых силами выживших поддерживались драгоценные леса, идущие на вырубку под древесину для печей и уголь для паровых котлов. На места выкорчеванных деревьев немедленно помещались новые саженцы. Вскоре силами «Братства» удалось наладить постоянный сезонный древооборот, становившийся слабее в теплые времена года и набиравший силу во время заготовок перед суровой зимой.
Перемазанные глиной сапоги, шлепая по лужам, глубоко увязали в грязи. Мягкий голубоватый туман призрачно укутывал долину, по которой, размахивая руками и истошно крича, со стороны маяка бежал человек. На его плече висела холщовая сумка, под которой о бедро бился закрепленный на ремне противогаз.
Несколько раз споткнувшись, он чуть не упал в особенно широкую лужу и, с ругательствами вернувшись, подобрал слетевшую с головы шапку. Цепляясь за побеги красного вереска, вскарабкался по холму до крайнего дома поселения, в котором обитал старейшина, без лишних предисловий замолотил кулаком в массивную дубовую дверь.
— Просыпайтесь! Гринды! Гринды идут!
Не дожидаясь ответа, гонец из соседней деревушки, где в рассветной дымке уже виднелся разгоревшийся сигнальный костер, побежал по главной улочке поселения, оглашая спящие бревенчатые дома с разросшейся на крышах зеленью воплями:
— Гринды! Гринды идут! Рыбаки, готовьтесь! День ловли настал!
Добежав до пожарного колокола на маленькой центральной площади с каменным колодцем в центре, он зазвонил что есть мочи, дергая из стороны в сторону сырым от росы шнуром.
— Просыпайтесь!
Мужчины, зевая и потягиваясь, один за другим показывались на порогах своих домов, держа кто смотанные в бухту веревки, кто гарпуны, кто короткие топорики. Их провожали заспанные женщины и дети, которые издревле не принимали практического участия в охоте.
— Приведите моего пони и запалите костер, предупредите соседей, — распорядился показавшийся на пороге своего дома старейшина, накинув на плечи меховую накидку и засунув большие пальцы за край толстого ремня из дубленой кожи. Он посмотрел на светлеющее небо и шумно вдохнул утренний воздух расширившимися ноздрями. — Добрый будет день.
По его приказу несколько человек, вооружившись факелами, спешно направились к огромному кострищу, сложенному башней на пологом холме с другой стороны деревушки. Еще несколько мгновений, и в небо со снопом искр устремилось гудящее пламя.
Острова готовились к кровавому поединку с китами, и от селения к селению шествовал сигнальный огонь.
— Отец, возьми меня с собой в лодку.
Старейшина обернулся, встретился с полными холодной решимости голубыми глазами.
— Нет, Милен. Я же сказал, твое место на берегу, среди других женщин, — мужчина положил мозолистые ладони на хрупкие плечи дочери, босиком стоявшей в одной ночной сорочке на коврике из примятой овечьей шерсти.
— Я давно не маленькая и охочусь полу1 пне многих парней! — взгляд девушки стал жестче. — Ты же сам видел!
— Бить белку в глаз — совсем не то, что выходить в море. И не стой в таком виде, продует. Да еще босиком.
— Я хочу с тобой! — не сдавалась Милен.
— К тому же я запретил тебе одной заходить в горный лес за Чертов ручей. Или ты забыла?
— Папа, я охочусь только в Заповедниках…
— Ты прекрасно знаешь, что там могут быть лешие.
— Я не боюсь! И всегда развожу огонь, а они на него не выходят.
— Вся в отца. Но строптивость в нынешние времена — не самое лучшее качество. И ты не парень.
— Знаю, — опустила голову девушка. Милен так и не сказала родителям о том, что в одну из последних вылазок наблюдала в бинокль странных существ. Тогда появившаяся на горизонте туча, которую в начале она приняла за грозовую, в окулярах оказалась мельтешащим роем гигантских насекомых, походивших на саранчу, скрещенную с муравьем и размером не меньше их местных пони. Двигавшиеся на северо-запад вдоль островов, зловещие чудовища с хищными жвалами и сдвоенными крыльями, не нарушая строя, несли с собой огромную личинку с множеством маленьких ножек.
Наверное, королеву-матку, догадалась девушка, не раз видевшая таких в огромных пирамидообразных лесных муравейниках. Опустив бинокль, Милен почувствовала озноб. Не хотела бы она встретиться с ними лицом к лицу. Тут и лук не поможет. Торопливо раскидав ботинком давно потухший костер, она подхватила свой старенький скейтборд, найденный когда-то в одной из трухлявых заброшенных лачуг с другой стороны острова. Деку из клена приходилось периодически менять, некоторое время вымачивая для придания нужной формы, а скрипучий колесный механизм с подвеской чистить и смазывать китовым жиром, — зато каждый раз можно было делать новый рисунок, в зависимости от настроения хозяйки. Прыгнув на доску, девушка заторопилась по петляющей тропинке назад в деревню.
Но рот держала на замке. Нечего попусту пугать народ. Чем бы ни являлись загадочные существа — пролетели мимо, и ладно.
Расценив ее молчаливость по-своему, Турнотур чуть приподнял голову дочери за подбородок.
— Думаешь подстрелить гринду из лука, а, амазонка? — усмехнулся он в усы, убирая со лба девятнадцатилетней девчонки светлую прядку волос. Блочный трехкилограммовый лук для охоты, подаренный Милен на десятилетие, был предметом особенной гордости девушки. Она долго приноравливалась и пристреливалась, прежде чем начать без промаха бить свою первую дичь, но со временем стала обращаться со смертоносной игрушкой не хуже любого мальчишки. — Хоть он и мощный, но, боюсь, делу это мало поможет. И никаких стрел не хватит. Видела, какая у этих дельфинов шкура?
С палец толщиной, а под ней еще жировая прослойка, вот такая. Тут и гарпун-то не всегда берет.
— Вот именно, знаю. Но если взять наконечники с…
— Слушай, что говорит отец, — вышедшая на крыльцо мать подала мужу крынку с козьим молоком. — Таков закон. Представляешь, что будет, если дочь старейшины первая его нарушит? Он и так на многие твои выходки закрывает глаза, верно, Турнотур?
— Угу.
Последний аргумент возымел должное действие, и девушка уступила, нахмурившись и надув хорошенькие губки, которые по праздникам подкрашивала соком подсушенной чернорябины.
— Ты вместе с остальными будешь ждать на берегу и помогать разделывать мясо, — напившись и утерев усы, смилостивился отец, поцеловал в лоб жену. — Я пошел.
— Осторожней, — она протянула сверток. — Здесь сыр, хлеб и немного зелени.
— В который раз, — капитулировав, буркнула Милен, недовольно скрестив на груди руки.
— Доброе утро, мастер Турнотур! — помахал рукой подходящий к дому рослый белокурый парень с едва обозначившейся бородкой, несущий на плече здоровенный зазубренный гарпун, с мотком веревки, обмотанным вокруг талии.
— И тебе доброе, Олаф! Готов как следует поохотиться? — поинтересовался старейшина, гладя по морде пони, которого подвел грум. Исландский верховой, сотни лет выращиваемый на Фарерах, после Катастрофы стал заметно выше прежних максимальных полутора метров и прибавил в весе, позволив ездить на себе взрослому мужчине.
— Еще бы! Да я хоть сотню китов уложу голыми руками, — без тени бахвальства бодро откликнулся паренек. — Здравствуйте, госпожа Ламбар.
— Здравствуй, Олаф, — женщина указала на его кожаную рубаху, поверх которой была надета куртка из овечьей шерсти. — Не легко оделся?
— Не продует. О, привет, Милен! Я уже аквафермы проверить успел, а вы все почивать изволите, Ваше Высочество. Отлично выглядишь.
Вспомнив про свой внешний вид, Милен покраснела и, спрятавшись за мать, по-детски показала насмешнику язык. Олаф с веселым смехом пошел вслед за пони, на которого успел залезть Турнотур.
— Разговор про лес еще не закончен, — он погрозил дочери пальцем.
— И чего этот болван вечно меня подкалывает! — огрызнулась Милен, плотно прикрывая дверь — с неба начинало накрапывать. — Наглый, самоуверенный… чурбан!
— Я в твоем возрасте была о мальчишках такого же мнения. Пока не встретила твоего отца. Да и война много чего изменила, — хлопоча по дому, увещевала мать. — Разве не видишь, что ты ему нравишься. К тому же тебе уже скоро замуж, а Олаф Ульгерссон хороший дровосек и рыбак, да и из приличной семьи. И веселый, что сейчас большая редкость. Мне он нравится.
— И слышать ничего не хочу, — тоном, не терпящим возражений, отрезала дочь.
— Ладно-ладно, — дипломатично закрыла тему мать. — Переодевайся и завтракать. Лепешки остынут, а скоро на берег идти, сегодня большая охота.
Милен наморщила нос, бросив взгляд на трудившуюся в углублении паровую печь, где на чугунной сковороде доходила скворчащая пресная лепешка из водянистого ячменя, приправленная щепоткой последней в этом сезоне зелени, и подавила рвущийся из груди вздох. Уютный женский быт, который ожидал и ее саму. Дом, сильный муж, дети… Ну не хотелось же. А может, это пока играл свое возраст. Может, еще пообвыкнется со временем, кто знает. Жаркий запах готовой еды приятно защекотал ноздри. Но вот воля отца… Опять ее не взяли с собой. А чем она хуже других? Милен сглотнула подступившую к нёбу слюну. Несправедливо!
Девушка поднялась в свою комнату и, встав перед небольшим зеркалом, неспешно расчесала длинные красивые волосы, которые обычно собирала в косу, гребешком из высушенных игл морского ежа. Выгнувшись, стянула через голову ночную сорочку; бросив ее под ноги, придирчиво оглядела свое голое тело в отражении и стала неспешно одеваться, натягивая на себя привычную мешковатую одежду. Ничего, когда-нибудь придет и ее время. У нее еще будет возможность показать себя.
Когда все мужчины и подростки, вошедшие в возраст, годный для охоты на гринд, собрались на берегу, по жесту Турнотура двое дюжих парней из его свиты подняли вождя на широкой крышке развалившейся бочки.
Возбужденная толпа перестала гомонить и приготовилась слушать мастера.
— Итак, друзья мои. Снова пришел тот день, которого мы все так ждали. Мир, который не помнят наши дети, исчез безвозвратно в неукротимом огне Рагнарёка, но природа по-прежнему на нашей стороне. Она дает нам, кров, тепло и еду. Мы научились заново возделывать землю, растить деревья и добывать драгоценный пар, ставший для нас источником жизни. Сегодня на острова снова пришли тучные стада гринд, и эта милость богов заслуживает новых жертвоприношений, которые не заставят себя ждать! — толпа охотников одобрительно зарокотала. — Сигнальные костры горят. На нас надеятся наши близкие и наши семьи. Так не ударим же в грязь лицом. Я вижу множество новых и молодых лиц. Ребята! Сегодня многие из вас впервые выйдут в море и станут закаленными в охоте мужчинами. Опытные, поддержите и наставьте их! Я буду среди вас! Как охотник, я поведу вас вперед! Запомните этот день! Удачной ловли. И пусть сегодня каждый добудет столько скиннов, сколько сможет унести с собой! Пускай эти священные воды снова вспенятся красным!
Речь старейшины была встречена бурными одобрительными криками, и потрясающего гарпуном Турнотура опустили на землю.
— В лодки!
Пытавшийся сохранить остатки цивилизованности, неумолимо дичающий и страдающий от голода человек, наплевав на «Овечью грамоту», как сотни лет назад, снова выходил на тропу войны, чтобы терзать, убивать, насыщать свою плоть и плоть себе подобных. Чтобы, подчиняясь древнейшему из инстинктов, выжить, несмотря ни на что.
Вон они! Приближаются! — крик Олафа в первой лодке, где находился и старейшина, заставил всех крепче стиснуть свои орудия и приналечь на весла.
В нескольких лигах впереди от ближайшего острова соседи с криками, усиленными мегафонами, гнали стадо китов. Черные спины и плавники мелькали в пенящихся водах Атлантики, быстро приближаясь.
Рассевшиеся по лодкам китобои умело маневрировали веслами, окружая приблизившихся гринд, которые, поддавшись панике, бросились было врассыпную, стараясь защитить детенышей. Суденышки располагались широким полукругом для последующего загона в сторону бухты или фьорда. Но атакованные животные не хотели сдаваться без боя.
Засвистели гарпуны, зажужжали разматываемые канаты, утлые суденышки заходили ходуном, и вода закишела могучими плавниками.
— Олаф, целься точнее, вон в того, крупного! Похоже, это вожак! — проорал орошаемый брызгами Турнотур, когда перед их лодкой вздыбился трехметровый хвост с раздвоенным плавником на конце. — Осторожнее!
Качнувшись, задние плавники гринды с размаху пришлись ровно по центру соседней лодки; с треском брызнул фонтан ломаной древесины, закричали выброшенные за борт зазевавшиеся рыбаки. Сражение было в разгаре. Моросивший дождь с примесью первой снежной крошки усилился.
В воздухе запахло солью, потом и металлическим привкусом жирной китовей крови, распалявшей охотничий азарт людей. Золотистые волосы Олафа обагрились красным. Адреналин, подобно окружавшим со всех сторон волнам, перекатывался через край. Зрелище морского сражения человека с природой было поистине эпическим.
К берегу уже спешили женщины и дети, вооруженные счетчиками Гейгера (мясо мигрирующей рыбы могло нести в себе дозу гамма-излучения), чтобы помочь первым возвращавшимся мужчинам свежевать выбрасываемые на берег туши.
И вскоре алый прибой, будоража нервы китобоев, запенился на гальке, словно кипучая кровь. Все смешалось. Крики рыбаков, предсмертные вопли выброшенных на берег животных, взмахи топоров и копий, в клочья разрывавших брызгавшую кровью плоть…
Ядерный Молох, словно пресытившийся гладиаторской экзотикой римский патриций, в своей смертельной усмешке снова столкнул человека и животное, обезоружив первого, дав ему в руки палку и камень и вновь уравняв шансы. Трещали кости, рвалось мясо, брызжа алой капелью, дружно работали пилы…
Этим утром добыча «Братства» превзошла самые смелые ожидания. Вытаскивавшие лодки на сушу охотники ликовали, обнимались и, сменив гарпуны на топоры и двуручные пилы, с новыми силами принимались за свежевание еще живой, бьющейся в агонии добычи. Для транспортировки огромной туши самца-вожака пришлось выделить один из гусеничных тягачей, который, с рычанием харкая паром из вмонтированного в корпус котла, сдавал задом, взрыхляя почву траками.
Несколько местных менестрелей, вооружившись инструментами из овечьих выменей, сделанных наподобие волынок, раздували щеки, стискивали зубами мундштуки вставленных в кожаные мешки трубок, выводя бравурно-задиристую мелодию «Охотники на берегу», подобающую событию.
— Добрый улов, — оценил Турнотур, ступая на прибрежную гальку и обнимая подошедших к нему жену и Милен. — Теперь этого хватит, чтобы перезимовать. Эгей! Тушите костры!
Но начинающийся день преподнес ликовавшим островитянам еще один сюрприз.
— Смотрите, там! — оторвавшись от разделки огромной туши потопившего лодку вожака, Олаф древком топора, с которого веером брызнула кровь, порывисто указал на горизонт. Туда, где в кроваво-красную гавань вплывало еще одно черное тело. — Что это?
Но это был не дельфин, а огромная спина подводного атомохода, над палубной надстройкой которого гордо реял такой же алый, как и пенящийся океан, российский Андреевский гюйс.
После злоключений в «Дигнидаде» поддерживаемая снотворным Лера несколько дней провела в беспамятстве. Верная Чучун- дра не отходила от больной ни на шаг, то засыпая у нее на груди, то устраивая себе гнездо в разметанных по подушке слипшихся от испарины волосах.
Стараясь не встречаться друг с другом, Батон и Мигель регулярно навещали девушку, пока она, наконец, окончательно не пришла в сознание. Один только вид друг друга по-прежнему вызывал у мужчин острую взаимную неприязнь. Каждый упорно не хотел признаваться себе в том, что виной всему была простая человеческая ревность, и пытался искать изъяны соперника.
Каждый втайне стремился первым оказаться рядом, когда Лера придет в себя. Хотя глубоко внутри, к своей обиде и разочарованию, Батон уже давным-давно понял, какой выбор сделала его подопечная. Но извечная мужская упертость и железобетонный максимализм упорно не желали сдаваться без боя.
Вопреки ожиданиям, первыми лицами, с которыми встретилась девушка, открыв, наконец, глаза, были хоть и осунувшиеся и бледные, но все так же привычно улыбающиеся рожи Паштета и Трески. В ноздри мягко прокрался восхитительный запах свежесваренного бульона из рыбьих потрохов.
— С возвращением! — поприветствовал Треска, ставя на столик рядом с койкой дымящуюся тарелку, в которой неторопливо кружились желтые пятнышки жира. — А мы тут тебе выздоровительного, так сказать, принесли.
— Ага. Суп самое оно, — поддакнул так же улыбающийся Паштет. — В жидкости вся сила. Ешь.
— Спасибо, ребята. Как вы? — слабо спросила девушка.
— Да мы-то вроде ничего, — переглянулись напарники. — По- колбасило-поколбасило, да и отпустило. Савельичу хуже всего пришлось, но уже тоже ничего, бегает. А вот ты у нас заспалась чего-то.
— Тело затекло так, что не чувствую, — сделав попытку пошевелиться, слабо пожаловалась Лера.
— Еще бы. Столько дней пластом пролежать, — сказал Треска. — Мы на камбузе уже из рук вон выбились всех этих корейских оглоедов кормить. Без тебя да Тахомы-то теперь хрен управишься…
— Тахомы? А что с ней… — нахмурилась Лера, но в дверь каюты протиснулся Батон.
— Так, это что еще за посиделки? — он хмурым взглядом окинул поваров. — С пробуждением, Лерка! А вы чего тут? Ясно же было сказано — никаких посторонних.
— Мы не посторонние, — авторитетно цыкнул зубом Треска. — А коллеги по цеху, так сказать.
— Коллеги не коллеги, а ей покой нужен, брысь! Наговоритесь еще, — тоном, не терпящим возражений, распорядился Батон, указывая парочке на выход.
— Ладно-ладно, идем, не бухти, — примирительно поднял руки Паштет. — А ты поправляйся давай и супец трескай, пока не остыл.
— Спасибо, ребята.
— Как самочувствие? — справился охотник, закрывая за поварами дверь.
— Не очень.
— Поговорить хочешь? — Батон присел на стул возле столика.
— О чем? — пожала плечами девушка.
— Ну не знаю. Мы ведь чуть не погибли все, в конце концов.
— Не погибли же, — ответила Лера, чувствуя, как мышь тихонько обнюхивает кончики ее пальцев, торчащие из-под одеяла.
— А могли.
— Могли, — согласилась Лера, понимая, что ей не о чем разговаривать с наставником. Да и не хотелось, еще не хватало сил. Батон будто окончательно стал для нее кем-то чужим и далеким.
— Тут столько всего без тебя произошло, — сделал новую попытку он.
— Много?
— Да… всякого-разного.
— Справились?
— Да вроде. Не рада меня видеть? — с ноткой обиды спросил Батон.
— Почему, рада, — бесцветным голосом ответила девушка, смотря своими зелеными глазами куда-то сквозь него. — Спасибо, что навестил.
— Ясно, — хлопнув ладонями по коленям, Батон встал со стула. — Значит, разговора не выйдет. Не клеится.
Лера смотрела на него, продолжая молчать, чуть приоткрыв губы.
— Что в нем есть такого, чего нет у меня? — задержавшись в дверях, через плечо спросил Батон.
— Добро, — просто сказала Лера.
Батон, ничего не ответив, вышел, а девушка отвернулась к тарелке с супом, но так и не пошевелилась — кусок в горло не лез.
Еще через некоторое время к ней заглянул Мигель и, прикрыв за собой дверь, осторожно опустился на край койки.
— Привет.
— Привет, — с улыбкой откликнулась девушка, не в силах оторвать голову от подушки.
— Ну, ты как?
— Спать хочется.
— Понимаю. Тебя со снотворного не снимали, пока бредить не перестала, — объяснил священник. — Накопилось у тебя за последнее время нервов да переживаний, а «Дигнидад» так вообще стал последней каплей.
— И многое я в горячке наговорила? — со смесью тревоги и стыда спросила Лера.
— Да не очень, — уклончиво ответил Мигель, решив не рассказывать о бессонных ночах, проведенных у ее койки, когда обливавшаяся потом девушка кричала неразборчивые угрозы в адрес Батона и заплетающимися губами то и дело звала родителей.
— Где мы сейчас? — поинтересовалась она.
— Скоро будем у Фарерских островов.
— А где это? — название Лере ничего не сказало. Голова все еще словно была набита ватой.
— Далеко.
— Сколько мы проплыли?
— Прилично, — прищурившись, что-то прикинул Мигель. — Почти семь тысяч четыреста восемьдесят девять миль. С остановками.
Ничего себе расстояние! — мысленно ахнула девушка. Выходит, они обогнули почти половину земного шара, а она все это время бесчувственным бревном провалялась в постели. Блин и еще раз блин! Невезуха…
— Поешь, а то суп почти остыл уже. Паштет с Треской так старались, что чуть про общий обед не забыли.
— Пахнет вкусно, — принюхалась девушка.
— Вот и налетай, — он протянул ей ложку.
Когда Лера, наконец, взяла себя в руки, Мигель рассказал неторопливо принявшейся за суп девушке о последних приключениях «Грозного». Как вернулись с «Виллы Бавария» и отплыли от чилийского берега, снова отправившись в путь, когда убедились, что сыворотка как следует подействовала на всех без исключения. Как Тарас и Линь Им до хрипоты спорили, куда им нужно плыть в первую очередь — в Пионерск или на острова.
Как при проходе вышедшего из берегов Панамского канала команда потревожила подводные гнезда сирен — гуманоидного вида полурыб-полулюдей — в шлюзовых камерах, чье чарующее волшебное пение стоило бы жизни всем мужикам на борту, если бы не Тахо- ма, сумевшая вовремя их «отрезвить» и не дать лодке сойти с курса.
— Кстати о Тахоме… — немного замялся Мигель и помолчал, будто подыскивая слова.
— Что-то случилось? — положив ложку в тарелку с недоеденным бульоном, Лера обеспокоенно села на койке.
— Понимаешь. Она… она ушла.
— Как. Ушла, — заторможенно повторила девушка. — Не понимаю. Куда?
Чтобы дать команде немного оправиться после смертельного «концерта» сирен, «Грозный» сделал остановку у берегов Кубы, в заброшенном порту Гаваны. И тут Тахома как с цепи сорвалась. Все умоляла отпустить ее на берег, чтобы она смогла вернуться к своим — в разрушенную Америку, в хрупкой надежде отыскать там свою пропавшую когда-то дочь. Летчице было больно прощаться с лежавшей в беспамятстве Лерой, к которой она успела сильно прикипеть, да и оставлять девушку на камбузе с поварами, когда лишние руки были на вес золота, тоже было стыдно. Но упрямый зов крови упорно давил на свое. Истерзанное сердце Тахомы верило, что ее маленькая Кэрол еще жива.
Несмотря на все уговоры, женщина упорно собиралась в путь. В итоге Тарас, хоть и скрепя сердце, все-таки сдался и не стал препятствовать ей.
Не смог он уговорить даже взбалмошную парочку американцев Рэнди и Мичигана, не пожелавших отпускать женщину в опасное путешествие одну. К тому же, помимо прочего, и им хотелось посмотреть, что же стало с их родиной после войны. Поэтому, наскоро упаковав рюкзаки, Макмиллан, Зэф и Тахома отыскали в недрах лодки Тараса.
— Все-таки ваше решение крайнее? — оглядев основательно упакованную троицу, вздохнул он. — Куда вы теперь?
— Как-нибудь попробуем пробраться в Штаты. Спасибо за сна- рягу и то, что сделали для нас, — сказал Макмиллан, пожимая руку старпому. — Ехали мы у вас, как джет-сеттеры, хоть и не без приключений. Удачи вам в ваших странствиях. Конечно, интересно было бы взглянуть, что там сталось с Россией, но, думаю, там немногим лучше, чем в остальных местах. Так что мы сойдем здесь. Дом — все-таки дом.
— Но как вы преодолеете Мексиканский залив? — привел последний довод Тарас. — Вряд ли в наши дни по нему ходят паромы.
— Да уж, ваша правда. Мы тут отрезаны, — согласился Зэф, озадаченно посмотрев на соседа.
— И наверняка американцы с нашей видухой, пересекающие мексиканскую границу в обратную сторону, представят собой то еще зрелище, — саркастично усмехнулся Рэнди.
— Тогда уж подбросьте хотя бы до Майами, — подумав, глубокомысленно заключил Мичиган, поправляя за спиной набитый вещами и инструментом рюкзак. — А там мы уж как-нибудь своим ходом, по материку.
— Как скажете, дело ваше. А жаль. Уверен, нам бы еще пригодились твои умения механика. У тебя золотые руки, Зэф.
— Будет вам, капитан, — отмахнулся могучей ручищей явно польщенный здоровяк. — У вас теперь достаточно умелых людей. Справятся. — В порту Гаваны неожиданно появились и местные поселенцы из числа выживших: четырнадцатилетняя девушка Тарпия, и несколько ее спутниц, которые попросили взять их с собой и отвезти куда-нибудь в безопасное место в обмен на патроны, шкуры и вяленое мясо животных, смахивающих на кошачьих.
Недоверчиво оглядев лысые головы новой компании, смахивающей на воинственных амазонок, и обратив внимание на тот факт, что, несмотря на свой возраст, юная Тарпия, судя по всему, была беременна, Тарас решился их «подвезти» и позднее, снова избороздив Атлантику, высадил у берегов Исландии в Норвежском море. Достигнув Америки, полярники и летчица тепло попрощались с остальной командой и, закинув карабины на плечи, ступили на когда-то родной, а теперь безжизненный и пустынный берег.
— Прощайте! — Макмиллан с Тахомой махали отходившей лодке, пока Зэф, возясь с рюкзаком, подозрительно вслушивался в потрескивание жухлых пальмовых листьев над головой. Почерневшие стволы напоминали скрюченные обожженные спички.
— Доброго пути, капитан! — хоть его уже и не могли слышать, зычно гаркнул он, на всякий случай козырнув.
Отвернувшись от берега, Макмиллан посмотрел на тянущееся вдаль разбитое шоссе с ссутулившимися по обе стороны фонарными столбами, присыпанное песком и пеплом. Налетевший порыв ветра растрепал высохший придорожный куст и, выдрав из него спутанный клок ржавых веток, играючи поволок поперек дороги.
— Дом, милый дом, — следя за ним, проговорил Макмиллан.
— Нам еще предстоит добраться туда, бро, — сказал Зэф, доставая из рюкзака карту Америки.
Переглянувшись, трое американцев неторопливо зашагали вперед, прочь от пирса, и вскоре их фигуры скрылись за горизонтом.
Поскольку Фареры теперь лежали как раз прямо по курсу на Пионерск, Тарас поддался на уговоры Линя и решил сделать еще одну остановку, чтобы разобраться с не дававшим корейцу покоя семенным Хранилищем.
— Да уж, многое я пропустила, — с грустью подытожила Лера, ставя пустую посуду на столик. Суп действительно придал ей сил, и девушка почувствовала себя намного лучше. Или на нее так действовало присутствие Мигеля? — Спасибо, вкусно. И не попрощалась ни с кем. Я буду скучать по Тахоме.
Она вздохнула и посмотрела на забравшуюся в тарелку мышь.
— Вот, она просила передать это тебе. На память.
С этими словами Мигель протянул Лере лейтенантскую куртку Тахомы с лейблами и потускневшими нашивками пилота ВВС США. Девушка расправила ткань, чувствуя знакомый запах американки. Потом, задрав со своей стороны край одеяла, подняла на Мигеля выразительный взгляд.
— Извини?..
— Да, конечно, — священник с готовностью отвернулся. Лера, откинув покрывало и свесив голые ноги с койки, завозилась с джинсами с заплатами на ягодицах, застегивая молнию, а поверх нее — пряжку ремня с выбитым якорем.
— Можешь поворачиваться, — вдев руки в рукава, девушка натянула крутку Тахомы поверх тельняшки и повертелась перед Мигелем. — Ну как?
— Тебе идет.
— Большевата, — критично оценила Лера.
— Зато теплая, — урезонил Мигель. — Такие вещи для военных даже американцы на совесть делают. Вон, Катастрофу пережила.
— И пуговицы все на месте, — убедилась Лера, проверяя шестерку кругляшков, каждый из которых был пришит на четыре прочные нитки.
— Застегнись.
— Зачем? — подняла брови Лера, натягивая аккуратно заплатанные на пятках шерстяные носки.
— Ты же наверняка хочешь посмотреть, как мы будем подплывать к островам, — улыбнулся Мигель. — Да и свежий воздух тебе сейчас не помешает.
Вскарабкавшаяся по рукаву Леры Чучундра с готовностью нырнула в нагрудный карман летной куртки, всем своим видом одобряя предложение священника.
— Ну, что, идем? — вставая, он протянул девушке руку.
— Пошли.
