Даша Кружевницына осторожно перевернулась на бок и приоткрыла один глаз.

Слепой обходчик в форменной куртке и шапочке, похожий то ли на ходячего мертвеца, то ли на сумасшедшего, все так же стоял рядом.

В тусклом свете, который лился снаружи, были видны седые волосы, рассыпавшиеся по его плечам, и внушительных размеров вещевой мешок за спиной. Приглядевшись, можно было рассмотреть и лицо обходчика, застывшее, словно маска. Бельма вместо глаз придавали облику Кондрата Филипповича настолько жуткий вид, что Даша холодела до глубины души, едва взглянув в его сторону.

– Ты уйдешь или нет, хрен старый?! – закричала она, поняв, что Кондрат не оставит ее в покое.

Кондрату Филипповичу было лет пятьдесят, но Даша все равно называла его «стариком». Отчасти потому, что он был тут одним из самых старших, отчасти из-за пепельного цвета давно поседевших (видать, не от хорошей жизни) волос.

– Нет, – произнесла темная фигура, – я уйду только с тобой вместе.

Даша икнула от ужаса.

«Вот принесла нелегкая слепого ублюдка… – простонала она. – Мало того, что кишки крутит от голода и от холода колотит. Еще этот ходячий мертвяк явился. Ну какого черта ему от меня надо?!»

– Слушай, козел, – зашипела Даша, сжимая кулаки, – вали отсюда, пока цел! Я не шучу. Так отделаю, мать родная не узнает.

Слепой обходчик не шевелился. Он стоял посреди вагона, почти касаясь головой потолка, широко расставив ноги, и повторял время от времени, точно заведенный:

– Уходи сейчас или будет поздно. Я и так теряю время. Ты нужна нам.

– Кому, кому «нам»?! – схватилась Дарья за голову. – Объясни толком, истукан!

– Нам, – отозвался обходчик. – Тем, кто уходит в пещеры.

– Скатертью дорожка, – бросила через плечо Даша.

Она знала, что группа людей, человек пятнадцать, возглавляемая бывшими сотрудниками заповедника, собралась уходить из метро в пещеры. Уже два часа ходили эти люди, потерявшие надежду на спасение, по станции, агитируя народ следовать за ними.

Над «паникерами» все посмеивались. Даже после того, как стало ясно, что самостоятельно люди из подземной ловушки выбраться не в силах (мешал обрушившийся туннель), никто не сомневался: рано или поздно к ним пробьются с другой стороны, надо лишь ждать.

– Шагайте-шагайте. Будете камушки глодать. А когда придут спасатели, мы скажем, что больше нет никого! – говорили им, хихикая, другие люди.

– Они не придут, – отвечал на это Николай Степанович, второй по старшинству после Кондрата.

– Посмотрим, что вы сами жрать будете, – стреляла глазами пещерный гид Ханифа. – Точнее, кого.

А слепой обходчик ничего не говорил. Он просто стоял в стороне, напоминая статую командора. Как поняла Даша, Кондрат давно бы уже увел свою группу в пещеры, но его уговорили подождать, пока соберутся еще люди.

Дашу происходящее на станции интересовало мало.

Она лежала в поезде, на узком диванчике, сжавшись в комок, пытаясь согреться. Даша спустилась в пещеры, считай, прямо с пляжа, на ней были короткая юбка, топ, босоножки. На вывеску: «Температура в пещерах 11 градусов!», она как-то не обратила внимания. Табличка, к сожалению, не обманула. Мерзнуть девушка начала еще в очереди за билетами. Но тогда казалось, что еще немного – и снова будут солнце, жара, пальмы… А вот как все повернулось. Ни одеждой, ни едой с Дашей никто не поделился. И вот она забилась в угол, стуча зубами от мороза и проклиная весь белый свет. Лишь мысль, что скоро придут спасатели и истязание прекратится, немного согревала девушку.

Несколько минут Даша лежала, поджав коленки почти к самому лицу, стараясь успокоиться и уснуть.

Тщетно. Голод и холод не давали покоя.

Она приподняла голову, чтобы посмотреть, не ушел ли слепой обходчик.

И обомлела.

Старик стоял в двух шагах от нее и тянул к девушке руки в синих перчатках.

– О Боже! – вырвалось из груди девушки.

Даша слетела с диванчика. Отскочила к стене вагона и застыла, лихорадочно соображая, что делать.

– Пшел вон, или я позову на помощь! – завизжала она.

Даша могла постоять за себя, ходила в секцию каратэ, и в шестнадцать лет получила награду на соревнованиях. Но она не знала, хватит ли у нее сил противостоять крепкому мужчине.

Дарья умела чувствовать силу других людей. Она понимала: в теле слепого старика заключена недюжинная сила.

– Зови, – тихо, спокойно отвечал Кондрат Филиппович, убирая руки в карманы. – Никто не придет. Им не до тебя. Там, – он кивнул в сторону перрона, – как раз делят последнюю еду.

Со станции в самом деле давно слышались крики: «Куда, ур-р-род?! В очередь!!! Не тронь, мое!» Бросив взгляд за окно, Даша увидела, что люди сгрудились у скамейки. На нее выложили все запасы продовольствия, какие удалось найти. Еду пытались делить поровну, но кто-то норовил пролезть вне очереди или отнять чужое. Метались тени, плакали дети, ругались взрослые. Происходящее на станции все больше походило на агонию.

– А теперь подумай, что будет, когда все кончится, – продолжал обходчик, отступая на шаг. – Когда сядут аккумуляторы поезда. Когда будут съедены последние крошки.

– Придут спасатели! – закричала в ответ Даша. На глаза ее навернулись слезы.

Умом она поняла давно: если к ним до сих пор никто не спустился, а прошло уже не меньше суток, значит, вероятность спасения невелика. Но сердцем принять ужасную истину она не могла. Все ее существо восставало против этой истины.

– Не придут! – оборвал ее Кондрат Филиппович. – Никто не придет. Ты не дура, ты понимаешь это. Так вот, представь, что тогда будет. У тебя молодой голос. Ты юна. Наверняка хороша собой.

– Вам-то откуда знать?! – скривилась Дарья.

– А разница есть? – жестко отозвался слепой. – Когда начнут насиловать женщин… А это начнется, и очень скоро. Если уже не началось… Так вот, когда это начнется, никого не будет волновать, красива ты или нет. Подойдут и возьмут.

– Пусть попробуют, – сжала Дарья кулаки.

– Ну-ну. Это ты попробуй подраться с дюжиной крепких мужиков. Удачи.

На это девушка не нашлась, что ответить. В самом деле, среди запертых в подземелье было немало мужчин. И некоторые давно уже засматривались на Дашу.

По ней было видно, что девушка она крепкая, боевая. К тому же недавно, когда трое хулиганов, доставшие за последние часы всех, подошли «познакомиться» и стали домогаться ее, за Дашу заступился Николай Степанович, один из немногих людей, пытавшихся организовать в метро порядок.

– Но это только начало. Мелочи. Потом станет ясно, что ни еды, ни воды взять неоткуда. Тогда падут все табу, все запреты, и люди мигом забудут, что такое цивилизация. Тогда твое молодое, полное жизни тело станет уже не игрушкой, о нет. Оно станет пищей, Даша. Пищей. Его разорвут на куски, чтобы насытиться.

– Нет! – закричала Даша.

– Да, – отвечал Кондрат Филиппович.

– Нет!!! – завизжала она еще громче.

– Да! – слепой в первый раз перешел на крик.

Даша попыталась заткнуть уши, но голос старика проникал, казалось, всюду. Он заполнил воздух, он вытеснил все прочие шумы, он заставлял тело и душу Дарьи трепетать и сжиматься в комок от ужаса и дурноты.

– Но возможно и иное. Ты сама съешь кого-то. Своими руками убьешь другого человека. А потом еще одного…

– Хватит! Довольно! – завопила Даша. Она упала на колени, сжимая руками пульсирующую от боли голову, едва сдерживая рвущуюся наружу рвоту.

Несколько минут тело ее сотрясали судороги.

Потом Даша перестала стонать и рычать сквозь стиснутые зубы.

И тогда на плечо ее медленно опустилась сильная теплая ладонь слепого обходчика. От этого прикосновения спазмы, душившие девушку, как-то сразу улеглись, дыхание выровнялось.

– Но есть другой путь, – все тем же ровным, величественным, как полноводная река, голосом продолжал говорить Кондрат Филиппович. – Ты можешь пойти с нами. В пещеры. Я выбрал тебя потому, что чувствую в тебе силу, Даша. Ты умеешь драться, но не это главное. Ты из тех, кто борется до конца. Мне нужны именно такие.

– Мне и семнадцати нет, я мелкая еще, – прошептала Даша сквозь слезы.

– Не имеет значения. Сильным можно быть в любом возрасте. Дальше. Я не обещаю, что ты выживешь. Жизнь в пещерах будет кошмаром. Придется есть мокриц и улиток, а на десерт – тритонов. И то если поймаем. Но пещеры – это шанс. Один из тысячи, из миллиона, но шанс. А тут… Тут ты обречена. Но я вижу: силком тебя не уведешь, поэтому спрашиваю в последний раз: ты с нами?

Даша подняла мокрое от слез лицо и прошептала, глядя в пустые глазницы обходчика:

– Я с вами!

– Чудесно, – выдохнул Кондрат Филиппович.

Суровое, покрытое морщинами лицо старика озарила улыбка.

В этот момент в вагон с грохотом ввалилось несколько человек.

Трое пацанов лет двадцати, высокие, сильные, стремительно шагали в их сторону из дальнего конца вагона. От одного взгляда каждого из них Дашу давно уже тянуло помыться. И вот – драгоценное время ушло. Они пришли за ней.

– Вон она! Цыпа-цыпа-цыпа! – кричал один, глумливо хохоча.

– Эй, красотка! Соскучилась?! Мы пришли! – орал второй.

– А ты, дед, вали отсюда! Вали, кому сказано! – с угрозой ревел третий.

Даша быстро оценила обстановку. Ситуация выходила паршивая. Старик не лыком шит, но он слеп. Ее мышцы затекли от холода и долгого лежания в позе эмбриона. Шансов отбиться мало.

Подонки уже преодолели почти весь вагон. Им оставалось пройти считаные метры. Даша сжала кулаки, готовясь к жестокой схватке.

И тут слепой старик вдруг отрывисто свистнул.

Что случилось дальше – Даша толком не успела понять. Отовсюду, из дверей и окон вагона на пацанов обрушился град камней.

Несостоявшиеся насильники заметались по тесному, узкому вагону, наталкиваясь друг на друга, дико крича, пытаясь заслонить головы руками.

Тщетно. Сначала упал один, то ли оглушенный, то ли убитый.

За ним второй.

Лишь третий сумел увернуться.

Рыча, как дикий зверь, с лицом, искаженным яростью, ринулся он на слепого обходчика.

– Я помогу! – взвизгнула Даша, срываясь с места.

Ее помощь не понадобилась. Кондрат Филиппович сделал молниеносный выпад, ловко подставил подножку идущему в атаку противнику, и еще прежде, чем тот упал, ребром ладони ударил юношу по шее.

Парень рухнул навзничь и больше не шевелился.

– Господи… – пролепетала Даша.

Машинально нащупав опору, она прислонилась к поручню. Никогда, ни разу в жизни не приходилось ей видеть, чтобы так легко, спокойно, хладнокровно убивали людей. Одним движением обрывали чужую жизнь. Слепой сделал это так, словно для него убийство людей было обычным, привычным занятием. Это было страшно.

В вагон вбежало несколько человек. Они все были одеты кто в свитер, кто в рубашку. У всех имелись брюки, нормальная обувь. Люди, занятые дележкой еды, судя по всему, не обратили на схватку внимания.

– Готовы? – спросила Ханифа, молодая женщина, раньше работавшая в пещерах гидом. Она отдала кому-то форменную куртку, осталась только в вязаной кофте. В отличие от остальных, друзья слепого обходчика делились друг с другом нужными вещами.

– Всегда готовы, – отозвался Кондрат Филиппович. – Уходим.

– Нет. Эти готовы? – покосилась Ханифа на распростертые на полу тела.

– Какая разница, – отмахнулся слепой. – Даже если кто-то жив, недолго им осталось.

Ханифа понимающе кивнула и выбежала из поезда, подгоняя своих товарищей:

– В пещеры, быстро, быстро!

Кондрат Филиппович же, не оборачиваясь, спросил Дашу:

– Так ты идешь?

– Иду… – вымолвила девушка, едва открывая рот.

Старик резко схватил ее за руку и потянул за собой.

«Пещерный» отряд покинул станцию.

Небольшой пятачок, освещенный фонарями поезда, остался позади. Мрак поглотил очертания предметов. Стали тише крики и ругань. Они звучали теперь приглушенно, издалека. На смену ровным, гладким плитам пришли сырые, острые камни.

Даша потеряла босоножки еще в поезде, и теперь ей оставалось лишь морщиться, наступая на острые выступы.

Остановиться она не смогла бы при всем желании: загадочный слепой обходчик, взявший в свои руки ее жизнь, вел Дашу дальше и дальше сквозь пучины беспросветного мрака. Как ухитрялся он находить дорогу в темноте? Этого понять Даша Кружевницына не могла. Она и не пыталась. Она просто послушно следовала за своим провожатым.

Наконец слепой старик, тащивший ее за руку все это время, остановился. Шаги других людей, раздававшиеся вокруг, тоже стихли.

– Привал? – раздался чей-то голос. Неестественно громко звучала тут человеческая речь.

– Да, передохнем тут, – отвечал Кондрат Филиппович. – А потом… Фух. Потом двинем в зал Нарта.

Каждое слово, словно передразнивая, повторяло эхо.

Кондрат Филиппович тяжело дышал. Марш-бросок через пещеры дался пожилому мужчине нелегко.

– Где мы? – спросила девушка.

Она нащупала ровную площадку. Пол оказался не просто холодным – ледяным. Даша застонала сквозь зубы.

«Так воспаление легких заработать недолго», – подумала она, ежась.

Ноги, сбитые в кровь, ужасно болели. Мороз пробирал до костей. Мрак, окружавший девушку, казался каким-то слишком темным. Неестественно темным. Даша прикусила язык, не дав ни слову жалобы сорваться с губ. Она понимала: остальным сейчас не легче.

– В Музыкальном зале.

– Але… Але… – повторили голоса на головой Даши. На короткий миг ей показалось, что это вовсе не эхо, а живые существа, ловящие звук человеческого голоса и повторяющие последние слоги.

Вот они, лохматые твари с большими ушами и когтистыми лапами. Они висят на потолке прямо над ними. Пасти их распахнуты и в них торчат кривые клыки. Сейчас они просто смеются над людьми, дразнят их. Но что захотят сделать пересмешники потом?

Даша насилу отогнала наваждение.

– Нет. Вообще. Это место. Где мы?

– Ты еще не поняла? – усмехнулась Ханифа из-за спины девушки. – Ты в пещерах, дорогуша. Мы теперь homo troglodytes. Иначе говоря, пещерники, хе-хе. Что, непривычно без света-то, во мраке? Привыкай. Это теперь твой дом.

– Мой дом, – повторила шепотом Даша.

– Ом… Ом… – пропели пересмешники у нее над головой.

Кондрат Филиппович не сильно ошибся в расчетах.

Первого человека в метро съели на следующий день.

На станции, откуда до этого долетали душераздирающие звуки: плач и ругань, проклятия и стенания голодающих, – наступила вдруг пугающая тишина.

– Замолчали? Значит, жуют, – коротко резюмировал слепой обходчик, – скоро и до нас доберутся. Пора принимать меры.

И меры были приняты.

Афанасий вжался в скалу.

Затаился.

Затих.

Окаменел.

Дыхание его сделалось едва заметным, сердце в груди не билось, а лишь слегка постукивало. Афанасий не сомневался: даже пройдя совсем рядом, враги не заметят его. А вот он их не пропустит.

Незаметность – его главный козырь. Враги, которых поджидал Афанасий, в пещерах чувствовали себя неуверенно, издавали слишком много шума. Они падали, спотыкались, натыкались на острые камни и наросты, скользили на сырой глине. Людоеды только-только вошли в пещеру, а мальчик уже слышал шорох их шагов, приглушенный шепот, чувствовал едва уловимую вибрацию пола.

«Их двое. Нет, трое, – прикидывал Афоня, внимательно прислушиваясь. – Ерунда. Бывало хуже».

Кто-то зашипел, и шепот прекратился. Но шаги все равно были отлично слышны.

Да мало ли звуков издают в кромешной тьме люди, не умеющие подкрадываться незаметно.

Кто-то выругается сквозь зубы, наступив на острый камень. Кто-то переложит оружие из одной руки в другую. Кто-то остановится, чтобы прощупать дорогу. Зал Анакопия весь изрезан расщелинами и трещинами; отовсюду торчат каменные выступы; влажность запредельная, поэтому везде вода. Пройти нелегко. А бесшумно – вообще невозможно. Еще одна беда людоедов: издают столько шума, что сами становятся, считай, глухими.

А Афанасий все отлично слышит. И его друзья, притаившиеся вокруг, тоже.

Пещерные люди, занявшие оборону в самом удобном месте, в узкой горловине извилистого каньона, ничем не выдавали своего присутствия. Даже Афанасий не слышал ни единого звука. В какой-то момент мальчик похолодел от ужаса, решив, что соплеменники покинули свои укрытия и бесшумно отступили, оставив его одного. Крупные капли пота выступили на лбу Афони, тело свела судорога. Но мальчик сумел справиться с охватившей его паникой.

– Они тут. Все тут, – убедил он себя. – Я не один. Я не один.

Стоило отдать должное каннибалам: они старались соблюдать осторожность. Первые атаки нелюди даже не пытались организовывать. Просто кидались толпой в пещеру, надеясь взять числом. Толку от этих нападений было мало.

Племя быстро поняло, что преимущество на их стороне.

В их распоряжении были просторные залы, поросшие мхом, съедобными грибами и плесенью, которую можно было есть хоть и без удовольствия, но и без опасности отравиться. Вода в озерах оказалась не только пригодной для питья, но и насыщенной минеральными солями, к тому же там водилась рыба. Имелись и горячие источники, на берегах которых грелось племя. А еще тут жили летучие мыши, попавшие, как и люди, в ловушку после случившейся Катастрофы. И улитки, и жучки, и мокрицы, и всякая другая живность, которой хватало, чтобы прокормить три десятка человек.

Каннибалам, засевшим на станциях подземной железной дороги, некуда было деваться. Вырваться из подземелья они не могли, еда давно кончилась. Оставалось либо жрать друг друга, либо совершать набеги на пещеры. К несчастью для людоедов, изнывающих от голода, жажды, холода и болезней, пещерное племя не имело желания становиться кормом.

Пещерные заблокировали оба зала, Апсны и Анакопия. На каждом шагу приготовили они смертоносные ловушки для пожирателей плоти; завалили камнями все проходы; устроили удобные укрытия, где можно было подстерегать врагов.

Полностью засыпать пещеры камнями, чтобы наглухо отрезать метро от пещерного мира и забыть про опасность, оказалось невозможно – не хватило ни камней, ни сил. Слепой обходчик, возглавивший племя, говорил, что так даже лучше. Нельзя было ни на миг расслабиться, это держало людей в тонусе. И пока одни дежурили, другие в глубине пещер искали пропитание для себя и для товарищей.

Тогда людоеды стали хитрее.

Они старались похищать пещерных по одному. Заставали врасплох, хватали и уносили на станции. Кондрат Филиппович распорядился, чтобы его люди шага не делали в одиночку.

Каннибалы наносили удары одновременно с обеих сторон. Или, атаковав в зале Апсны и дождавшись, когда пещерные усилят там оборону, наносили второй удар в зале Анакопия. Или шли в бой беспрерывно. Тогда вождь бросал на передовую всех до единого, и сам, вооружившись увесистым валуном, бился наравне с молодыми товарищами.

Стенка на стенку сходились в узких темных каньонах люди и нелюди. В кромешной тьме, среди скал и расщелин дрались они. Бились отчаянно, ожесточенно. Без жалости. Без пощады. До последнего вздоха. Наносили удары, пока хватало сил сделать хоть движение.

Пленных не было. Были только убитые и съеденные. Но вторых меньше.

Пещерный народ отлично понимал, что им грозит. Идя в бой, каждый понимал, что лучше погибнуть, чем попасть в чей-то желудок. Все они, даже те, кто раньше мухи бы не обидел, становились зверями. Или гибли. Третьего было не дано.

Каннибалов гнал вперед страшный, невыносимый голод. Обезумевшие, почти лишившиеся даже дара речи, как дикие звери кидались они на своих более везучих собратьев. И гибли один за другим. А если им удавалось повалить кого-то, то тут же, прямо в пылу схватки, вгрызались зубами в еще теплую плоть.

Так продолжалось несколько дней.

Затем натиск стал слабеть.

Племя смогло вздохнуть спокойнее.

Людоедов, видимо, осталось очень мало. У них уже не хватало сил для нападений. Массированные атаки вообще прекратились.

Расслабляться, однако, было нельзя.

Вот и сейчас Афанасий внимательно прислушивался к шагам незваных гостей. Главное: пропустить врага немного дальше, чтобы он думал, что сзади никого нет. А потом – ударить в спину.

– Разве это не подло? – спросила как-то раз Даша Кружевницына. Она в прошлой жизни изучала какую-то восточную борьбу, поэтому смириться с простой и страшной философией выживания, исключающей благородство, Даше было не так-то легко.

– Подло, – согласился Афоня, – но эффективно…

Мальчик дождался удобного момента, глубоко вздохнул, стараясь унять лишнее волнение. А потом вскочил и отточенным движением запустил камень туда, где, по его прикидкам, должна была быть голова одного из людоедов.

И еще прежде, чем он услышал звук удара, Афанасий кинулся на спину врага, повалил его на пол, вцепился обеими руками в волосы нелюдя и стал бить лбом о камень. Раз, второй, третий. До тех пор, пока враг под ним не затих.

«Вот ты и убил еще одного человека, Афоня», – сказал себе мальчик.

Ни радости, ни печали по этому поводу он не испытывал. Еще недавно он способен был ужасаться, пытался искать оправдание тому, что делал. Или плакал и молил Бога о прощении. Или просто лежал в углу, сжавшись в комок, подавленный осознанием того, какой тяжкий грех совершил.

Теперь Афанасий убивал спокойно, почти равнодушно.

То ли душа его очерствела, то ли совесть охрипла, то ли Афоня просто привык. Привык к жизни во мраке, к слизнякам на завтрак, обед и ужин. К ежедневным побоищам. Многие сломались. Многие не выдержали. А он – привык.

Афанасий вскочил на ноги.

Схватка кончилась. Незваные гости были забиты насмерть в считаные минуты.

Тут и там раздавались голоса:

– Ты цел?

– Да, а ты как?

Кто-то потирал ушибленные места, кто-то вытирал кровь, кому-то накладывали жгут из остатков одежды. Жизнь на посту снова входила в привычное русло. До следующего нападения.

Афанасий устроился поудобнее на глине. Сидеть или лежать на ней было намного удобнее, чем на камне. Глина хотя бы не высасывала тепло. Он думал немного отдохнуть, подремать. Но почти сразу понял, что это ему не удастся.

Что-то происходило на посту. Из глубины пещеры подходили сюда люди. Много людей. Сначала никто не обратил внимания на шорох шагов. Дело привычное: или смена явилась, или просто товарищи поболтать пришли. В этот раз, однако, что-то было не так. Люди все прибывали и прибывали. Скоро тут собралось все племя.

– Вы чего, народ? – спросил Проха.

– Идем зачищать станции, – отвечал из темноты Кондрат Филиппович.

Тут же все разговоры смолкли. Те, кто пришли из пещер, знали, что готовится. А вот для постовых новость стала неожиданностью.

– Мы… Идем… Туда? – прошептала Даша, сглотнув.

Афоне тоже стало не по себе. Одно дело драться с врагами в пещерах, где знаком каждый бугорок, каждая трещина, где сами стены помогают. Врываться в логово врага – совсем другое дело.

– Я в осиное гнездо не полезу… – пробормотал кто-то.

Кондрат Филиппович оставил эту реплику без ответа.

– Камнями запастись. На сборы две минуты, – произнес он вроде бы не громко, но таким тоном, что ослушаться никто не осмелился.

Что-то гипнотическое было в голосе слепого, Афоня давно это заметил. Или секрет заключался в самой личности Кондрата Филипповича? В трепете, который вызывал у всех людей их таинственный, непостижимый слепой вожак?

Лишь тот же голос проворчал:

– Дед раньше, небось, не обходчиком был, а прапором…

«Это Сева, – догадался Афанасий, – вечно недоволен чем-то, зараза».

Афоня не мог дождаться, когда Сева, самоуверенный юноша двадцати с лишним лет, поплатится за свой длинный язык, хотя и сам не одобрял идею с зачисткой метро. Он понимал, что каннибалы, загнанные в угол, будут драться, как звери. В то же время вождь был прав. Зачем жить в вечном ожидании нападения, если можно одним ударом покончить с угрозой?

Спустя пару минут двадцать человек, вооруженные камнями, двинулись из пещер в метро.

У самого входа на станцию, откуда раньше почти всегда слышался шум, а сейчас не доносилось ни звука, Николай Степанович, помощник вождя, долго копался, шуршал тканью куртки. А потом вдруг, вызвав у всего племени восхищенный возглас, достал из кармана небольшой светящийся предмет.

В первый раз за много-много дней пещеры озарил свет.

На миг все забыли о предстоящем сражении, о ранах и вывихах. Забыли обо всем. Они смотрели друг на друга так, словно видели в первый раз в жизни.

– Так вот ты какой… – произнесла Даша, осторожно протягивая руку и нежно гладя по щеке Арса – юношу, с которым они уже давно были больше чем друзья.

– Да, – улыбнулся Арс, – вот я какой. Страшный, да?

Он скорчил рожу.

– Глупости какие! – фыркнула Дарья. – Совсем не страшный. Очень даже милый.

– И ты тоже, – отвечал Арс. И тут же смутился, отвел взгляд. Даже как будто покраснел.

Афанасий фыркнул. Люди, говорящие о любви, всегда выглядели в его глазах комично.

– А свет откуда? – спросил Проха. Даже он был до последнего момента не в курсе, откуда взял Николай Степанович для племени свет.

– Светлячки, – отвечал помощник вождя, с гордостью и восторгом глядя на стайку светящихся насекомых, заключенных в стеклянную банку. – Кто бы мог подумать, что тут они водятся…

– Все, – раздался суровый голос слепого обходчика, – не время болтать. За мной.

Станция встретила их гробовой тишиной. Она была покинута. Мертва. Ни одного живого человека, только обглоданные кости повсюду. Много, очень много костей. И бесформенные, размазанные пятна крови.

На путях стоял поезд. Выглядел состав пещерного метро так, словно какой-то великан в припадке безумной ярости крушил и корежил его. Тут и там были видны осколки стекла, выломанные сиденья, вырванные поручни.

В воздухе висел тяжелый неприятный запах. От него начинала кружиться голова, и тошнота подступала к горлу.

– Боже… – пролепетала Наталья, подруга Афони, хватаясь за сердце.

О том, что творилось на станциях все это время, пещерные жители отлично знали. Как бы далеко в глубь карстовой системы ни забирались они, везде слышны были отзвуки леденящих душу воплей, днем и ночью доносившихся из метро.

Но одно дело – слышать крики умирающих, и совсем другое – увидеть последствия пиршеств своими глазами.

Многих замутило. Кто-то крестился и читал молитвы, кто-то плакал.

Лишь Кондрат Филиппович, не видевший того, что творилось вокруг, сохранял спокойствие.

– Осмотреть тут все, – распорядился он. – Вдруг кто-то спрятался.

Николай Степанович со светильником пошел проверять дальние углы. Тьма сгустилась вокруг пещерного отряда, и Афанасию стало не по себе. Казалось, души убитых здесь людей кружатся вокруг него, протягивают призрачные руки в немой мольбе, вопрошая: «За что? За что?»

Ледяные пальцы духов касались кожи Афанасия, стискивали его запястья, сдавливали горло. Казалось, сама тьма шевелится, ворочается, как медведь в берлоге. Тьма словно бы жила своей собственной жизнью…

Афанасий встряхнул головой, пытаясь отогнать наваждение. Не помогло.

– Ты тоже это видишь? – спросила Наташа свистящим шепотом.

– Да… – шепнул мальчик. Уточнять, что видит Ната, он на всякий случай не стал.

– Тогда повторяй за мной: огради меня, Господи.

– Огради меня, Господи… – повторил Афанасий.

– Силою честнаго и животворящего Твоего креста.

– Честного, – поправил ее Афоня.

– Это молитва! Повторяй, как я говорю. Ну?

Афанасий повторил слово в слово.

– И сохрани меня от всякого зла, – закончила молитву Ната.

– И сохрани меня от всякого зла, – произнес Афанасий. Легче на душе не стало. Стальной обруч по-прежнему стягивал его голову. Но и страх немного улегся.

«Какие, на фиг, призраки? – посмеялся над собой мальчик. – Тьфу. Хватит накручивать себя. А молитва в самом деле помогает. Помогает душу успокоить. Надо будет запомнить ее…»

Наконец осмотр станции был окончен. Как уже и так стало всем давно ясно, людей тут не осталось.

– Может, вернемся? А? – проговорил Сева, мигом растерявший здесь, на вымершей станции, всю спесь и всю надменность.

– Разговорчики. На вторую станцию – живо! – последовал резкий ответ Кондрата Филипповича.

– Но ведь и так ясно!.. Ведь все ясно, а, народ? – завертел Сева головой в поисках поддержки.

Никто не ответил ему.

Притихшие, угрюмые люди двинулись на станцию «Зал Апсны».

Гробовая тишина царила в туннеле. Ни звука не доносилось оттуда. Только уныло, монотонно капала с потолка вода.

Холодные капли, падая людям на головы, плечи, спины, заставляли их ежиться, вздрагивать.

Кап. Кап. Кап.

«Как мы будем здесь жить? Как?!» – этот вопрос задавала себе Даша сотни раз подряд.

Ледяное безмолвие окружало людей. На каждом шагу подстерегали либо обвалы, либо ущелья. В любой момент, всего лишь сделав неудачное движение, можно было распрощаться с жизнью. И это еще был не самый худший расклад…

Пока шла война с каннибалами, все мысли людей были сосредоточены только на том, как бы самим не стать обедом. Конечно, они страдали от голода, холода, сырости. Конечно, неприятно было ходить в грязной, рваной одежде. Но смертельная опасность, исходящая от соседей, отвлекала племя от бытовых проблем.

Теперь опасности не стало, И перед горсткой выживших со всей пугающей ясностью встал вопрос: а надолго ли они сами переживут уничтоженных людоедов?

Вопли и рычание, доносившиеся со станций все эти дни, стихли. Пещеры погрузились в тишину. Эта тишина, которую нарушало лишь печальное «кап-кап», сводила людей с ума. Они начинали ни с того ни с сего шуметь, кричать, топать ногами. Когда вождь спрашивал сурово, что это за безобразие, слышал в ответ: «Не могу я больше эту тишину проклятую терпеть!»

Страшнее, чем безмолвие, был мрак. Светлячки, которых поймал Николай Степанович, давали ровно столько света, чтобы разогнать тьму на крохотном пятачке вокруг себя, а дальше клубился чернильный сумрак. Других светлячков пока поймать не удалось. Были люди, которые сутки напролет сидели рядом со светящейся банкой, и отогнать их от нее Кондрат Филиппович не мог даже пинками. Не раз звучало предложение разжечь костер, у кого-то даже нашлись отсыревшие спички, но гореть в пещере, увы, было нечему.

Еще больший ужас вызывал холод, влажный, тягучий, противный холод. Он пробирал до костей, от него некуда было скрыться. Лишь рядом с горячими источниками, которые удалось найти в нескольких залах, удавалось хоть немного согреться. Да еще Кондрат Филиппович заставлял людей постоянно двигаться. Но стоило прилечь вздремнуть – мучения возобновлялись.

Приуныли люди.

Долгожданная победа над лютым врагом не принесла радости.

Да, они победили. Но чем они сами будут питаться? Ведь на одних червяках и рыбе долго не протянешь.

На горизонте замаячил призрак новой волны людоедства. Но уже здесь, в пещерах.

– Господи, Господи, – шептала Даша, стоя на коленях, – что ждет нас впереди? Что дальше? Что нам делать? Что?!

Ночью, когда девушка забывалась коротким, тревожным сном рядом с Арсом, ей снилось, как она шагает по этим же пещерам.

У нее в руках фотоаппарат. На голове – панамка. Она улыбается. С восхищением смотрит по сторонам. В ярком свете прожекторов окружающие ее скалы и ущелья совсем не казались страшными. Даша развлекалась, пытаясь найти в причудливой мешанине наростов и натеков какое-нибудь необычное сочетание. Тут видела она дракона с распахнутой пастью, там – вазу с фруктами, здесь – оленя или гигантское дерево. Путешествие по подземному царству казалось веселым, безопасным. Но и тогда, когда на душе становилось вдруг тревожно, Даша успокаивала себя тем, что скоро она вернется назад. Туда, где свет, солнце и тепло…

Она открывала глаза. Волшебная сказка рассыпалась на сотни осколков. Перед ней представала совсем другая сказка. Страшная, жестокая… Правдивая.

Людмила Ивановна, врач по профессии, предрекала племени ужасные страдания: туберкулез кожи, костей и легких; цингу; рахит… Своими предсказаниями доктор нагоняла на людей такой ужас, что Кондрат Филиппович, хотя он и относился к Людмиле Ивановне, спасшей немало жизней, с уважением, не выдержал.

– Слушайте, – сказал он доктору, отведя ее подальше от племени, – я понимаю, то, что вы говорите – правда. Но вы же врач, врач! Вы понимаете, что от ваших предсказаний люди с ума сойдут. Зачем вы им все это рассказываете?

– Я хочу, – произнесла Людмила Ивановна, опустив глаза, – чтобы мы выбрались отсюда…

Кондрат Филиппович промолчал.

Все в пещерах уже знали: путь назад закрыт.

Когда заточение только начиналось, несколько человек поднимались вверх по туннелю. Они сообщили, что туннель обвалился и пройти там нельзя. Им поверили на слово и больше попыток предпринимать не стали. Тогда казалось, что появление спасателей – вопрос времени.

Уже после окончания войны с каннибалами, когда в помощь сотрудников МЧС перестали верить даже убежденные оптимисты, Кондрат Филиппович, не выдержав давления племени, отправил двоих смельчаков, неразлучных друзей Гошу и Мишу, проверить туннель. Вождь так расщедрился, что даже дал им с собой единственный светильник. Впрочем, сам он не верил, что из пещер удастся выбраться.

– Мне было откровение, – отвечал он на вопросы, откуда берется его уверенность.

И слепой обходчик оказался прав. Гоша и Миша вернулись через два часа. Они разбили лампу и едва сумели найти дорогу назад. Оба кашляли, хрипели, едва держались на ногах. Жаловались на головокружение, жжение и резь в глазах. О том, что с ними приключилось, не говорили.

Людмила Ивановна поставила им диагноз: отравление сероводородом.

Постепенно стало ясно, что ребята не покидали подземелья. Просто увидели, что в одном месте в завале зияет брешь, – видимо, результат работы каннибалов, – и решили продолжить начатый ими труд.

Людмила Ивановна спрашивала, чувствовали ли они запах тухлых яиц, но парни разошлись во мнениях. Они оба мучились насморком, запахи различали с трудом. Миша утверждал, что в глубине лаза в самом деле ощущалась вонь, но Гоша не был в этом уверен.

Сначала все шло нормально. Ребятам удалось вынуть несколько обломков, расширить проход… Гоша вовсю фантазировал, как здорово будет прорваться наконец к свету. А потом он вдруг закашлялся. За ним стало дурно и Мише. У ребят хватило ума бросить работу и поспешно отступить обратно в метро. Только это, по словам доктора, их и спасло.

– В легкой форме отравление сероводородом не смертельно, – объясняла она, – завтра уже поправятся. А вот провозились бы они дольше… – она замолчала.

– А откуда взялся сероводород? – поинтересовалась Ханифа.

Людмила Ивановна лишь плечами пожала. Тогда вперед вышел Николай Степанович.

– Из Черного моря, больше неоткуда, – сказал он. – Черное море же потому и «черное», что на дне газ, а жизни нет. Может, он вырвался наружу?

– Возможно, – согласился вождь, – но почему он не проникает в пещеры?

На этот вопрос ответ так и не нашелся. Одно стало ясно: снаружи верная смерть. А вот внутри относительно безопасно.

Оставалась слабая надежда, что можно найти такой выход из пещер, где не будет ядовитого газа. Имелась шахта естественного входа, так называемая «Бездонная яма», через которую когда-то попали в пещеры спелеологи. Ханифа знала и другие трещины, ведущие наверх. Чисто теоретически подняться по ним было можно, однако Кондрат Филиппович даже слышать не хотел об этом.

– Подъем по отвесной скале без снаряжения?! Чушь собачья! – рычал слепой обходчик. – Навернетесь оттуда – костей не соберете!

– Жизнь в пещерах – тоже смерть! – кричала в ответ Людмила Ивановна. – Только медленная и мучительная!

Такие перепалки происходили между ними часто. В ответ Кондрат Филиппович отвечал всегда одной загадочной фразой.

– Скоро все изменится, – почти шепотом произносил слепой старик. И лицо его в эти минуты приобретало странное одухотворенное выражение.

– Почему? Почему изменится? – наседали на него. – Откуда вы это знаете?

– Мне было откровение, – отвечал он. И больше не говорил ни слова, сколько его ни истязали расспросами.

– Слушай, вождь, – набросился на Кондрата Афанасий после того, как его подруга Наташа упала и вывихнула ногу. – Я, конечно, верю в твои откровения. Но ты посмотри… Ты послушай! Тут же невозможно жить. Ты понимаешь меня, блин горелый?! Не-воз-мож-но! Мы болеем, мерзнем и голодаем! Скоро начнут зубы выпадать и волосы! А потом вообще этот… Убер Кулез. Что, твою мать, может тут измениться?!

– Изменится все, – коротко ответил ему Кондрат Филиппович.

– А если нет? Если нет?! – психовал Афоня.

– Изменится, – спокойно отвечал ему слепой вождь.

А Ханифа, верная, преданная союзница слепого вождя, прошипела в лицо мальчику:

– А у тебя есть выбор, да?

Эти слова отрезвили Афанасия. Он замолчал, потупился и оставил вождя в покое.

Такие сцены разыгрывались в пещерах каждый день по несколько раз.

Обычно досаду и злость вымещали люди на девочке-людоедке, найденной в туннеле недалеко от станции «Зал Апсны».

Вождь попросил всех людоедов, которых удастся найти живыми, не убивать, а доставлять в пещеры, чтобы заставить работать. Но кроме одной совсем еще маленькой девчушки больше выживших не оказалось.

Маленькую людоедку сначала били. Кондрат Филиппович это строго запретил. Он не раз объяснял соплеменникам, что бедняжка стала людоедкой не по своей воле, что девочка не знала и не понимала, каким мясом кормят ее родители. Слова не трогали людей. Обиды и унижения со всех сторон сыпались на крошечное существо. Она убегала, заливаясь горькими слезами, забивалась в какую-нибудь щель и сидела там до тех пор, пока ее не начинал мучить голод. И все повторялось…

Одним из немногих членов племени, кто не издевался над маленькой людоедкой, была Даша Кружевницына. Вообще все, что творилось вокруг, ее не очень волновало. Дарья не жаловалась, не ругалась с вождем, не проклинала пещеры. Впрочем, было у Даши свое, личное горе. На его фоне все остальные проблемы казались девушке пустяковыми.

Во время последнего похода с Арсением приключилась страшная беда. Он лишился дара речи.

– Арс. Арс… – повторила несколько раз Дарья.

Юноша молчал.

– Арс, ответь! Арс! Ну скажи что-нибудь! – шептала девушка, прижимаясь к возлюбленному.

Арсений не отвечал. И не шевелился. Он застыл, точно изваяние.

– Че с ним такое? – полюбопытствовала Вика.

Даша Вику не любила, считала дурой. Кроме того, Вика всегда умудрялась делать так, чтобы самая тяжелая, неблагодарная работа обходила ее стороной. По этой же причине она оказалась в числе тех немногих, кто остался в пещере, не пошел на «зачистку»… Но сейчас Даша рада была любой компании. Рада была хоть с кем-то поговорить, поделиться своей болью, своим горем.

– Он молчит уже третьи сутки, – продолжала Вика, – воды в рот набрал, что ли?

– Хуже, – коротко отвечала Даша.

«Рассказать ей или нет? – думала Дарья. – Не поймет же все равно. С ее одной извилиной-то. А и хрен бы с ней. Сама же не выдержу. Стошнит еще…»

– И ваще. Че-то с вами не то со всеми. Одни ревут, других рвет постоянно. Так все пещеры скоро в блевотине будут. А главное, молчите, как партизаны. Че там было, а? Ну скажи, Дашка?

И Даша рассказала.

Она говорила ровным, спокойным голосом. Чувствовала: если удастся сохранить эту интонацию, дурно не станет. Уж точно не случится истерика. Даша не изменила голос даже тогда, когда Вика застонала и схватилась за голову.

– …На первой станции были еще цветочки, – рассказывала Даша, – немного костей, битое стекло… Ерунда. Видимо, три человека, напавшие на наш пост, были последними ее жителями, а их атака – жестом отчаяния. И скажу я тебе, этим повезло. Всем, кто жил там, повезло.

Что на второй станции случилось что-то ужасное, мы поняли, не доходя до нее метров сто. По запаху. А когда оказались на перроне и Николай Степанович встряхнул банку… ну, чтоб поярче светляки светили… Вика… Ты себе и представить не можешь, что мы увидели.

В первый раз Даша вздрогнула от ужаса, но железным усилием воли взяла себя в руки. Голос ее остался бесстрастным:

– Мне повезло – Арс схватил меня и закрыл ладонью глаза. Он не ослаблял хватку, как я ни вырывалась. Я успела увидеть только одно, и то на долю секунды: на станции тут и там лежали расчлененные, разорванные на куски человеческие тела.

– Итить… – выдавила Вика.

– Потом Арс увел меня и вернулся. Вернулся туда. Они решили пойти проверить еще третью, служебную станцию, выше по туннелю…

– Вождь рехнулся, блин! – ахнула Вика. – Мало двух станций, заваленных кишками…

– Я еще тогда заметила, что он молчит. Но не придала значения. Только вот с тех пор третьи сутки прошли. А он все молчит. Видит Бог, я не знаю, что они там увидели. Я не знаю, с чем они столкнулись. Не знаю. И никто не знает. Их было трое. Все трое молчат.

И еще. Видишь, какого цвета у него волосы?

– Издеваешься? Я и тебя-то не вижу почти.

– Они седые, Вика. Се-ды-е.

Вика издала булькающий звук и больше не смогла произнести ни слова.

А Даша калачиком свернулась у ног возлюбленного, повторяя снова и снова:

– Арс. Арс. Арс.

Маленькая чумазая девочка подползла к Даше. На глазах малышки стояли слезы. Ее, видимо, снова кто-то пнул или толкнул. Девочка не смела приблизиться к Даше и Арсу, она лишь села в двух шагах от них. Отовсюду гонимая, всеми презираемая, девочка чувствовала: только тут, рядом с Дарьей, она в безопасности. Пусть она не увидит тут ласки, но хотя бы не получит тумаков.

Какое-то время никто не шевелился. Арс сидел, закрыв глаза, напоминая статую; Даша плакала, положив голову ему на колени; худая маленькая девочка, одетая в рванье, тихо сидела рядом. Потом Даша вытерла слезы. Приподнялась.

– Иди сюда, – позвала она маленькую людоедку.

Девочка не сдвинулась с места. Или не услышала, или не поверила. За все эти дни Дарья в первый раз заговорила с ней.

– Иди сюда, – повторила Даша, – не бойся.

Малышка подобралась поближе, не спуская с Даши глаз, в которых тревога мешалась с робкой надеждой. Видя, что ребенок робеет, Даша сама сделала шаг навстречу девочке.

– Тебя опять ударили? – спросила Даша.

Малышка кивнула. Шмыгнула носом. Поднесла к глазам маленькие кулачки. Но Дарья резким движением схватила ее за плечи. Встряхнула. Потом притянула к себе и проговорила, глядя в глаза маленькой людоедке:

– Хватит слез. Мы обе достаточно плакали. Довольно. Мы должны быть сильными. Понимаешь? Нам тяжело. Не знаю, кому хуже. Но мы живы. Живы, ты слышишь? Значит, надо цепляться за жизнь. Ты согласна?

Девочка кивнула.

– А для этого надо быть сильными. И надо забыть. Забыть все, что было раньше. Все забыть. Я научу тебя. Научу драться. Научу держать удар. А сейчас ложись ко мне на колени. Согреешься хоть. Вот так. Вот, молодец.

И Даша, сняв с плеч рваную грязную куртку, укрыла ею девочку.

– Ой, я не могу. Даша в ангела поиграть решила. Тебе это на хрен нужно? – раздался из темноты голос Вики.

В ответ Дарья, не целясь, метнула через плечо небольшой, но увесистый камень. Вика испуганно вскрикнула и убежала.

С победной улыбкой на лице Даша погрузилась в крепкий сон.

Тихо было в пещере.

Спали люди. Молчаливые каменные громады, величественные, как само время, высились вокруг них.

Светлячки, облепившие сталактит, излучали мягкое сияние. Они прилетели сами, никто не ловил их. Прилетели и расселись именно там, где это было нужно людям.

В зале Апсны, где ночевало племя, медленно теплело. Пока лишь на доли градуса; этого никто не чувствовал и не замечал. Но с каждым часом температура росла.

– Это че, вулкан просыпается?! – спросила, открывая глаза, Вика.

– Нет. Сбываются мои обещания, – отвечал дрожащим от радостного волнения голосом слепой вождь.

И в первый раз за все время, что знали его люди, Кондрат Филиппович засмеялся.