Глава 25
ЕЩЕ ОДНО ПРОЩАНЬЕ И НОВОЕ НАЧАЛО
Услышав выстрел, все вздрогнули.
Посмотрели в сторону башни.
Дэниэлс мгновенно понял, что произошло. И так же мгновенно принял решение.
Расстрельная команда, сформированная из пяти Альберти и пяти жителей Бонолы, уже направила свои ружья на дюжину оставшихся детей.
Это были самые младшие из детей, от двух до пяти лет.
Они дрожали.
У них на глазах умерли их родители, старшие братья и сестры, которых одного за другим забирали к вооруженному пистолетом человеку, ждавшему в конце платформы. Руки этого человека были выпачканы в крови, а противогаз заляпан кровью и мозгами. За его спиной стоял другой человек, чьей функцией было перезаряжать пистолет, чтобы казни проходили быстро и бесперебойно.
Бойня приостановилась, когда очередь дошла до детей.
Человек, который должен был забрать и отвести на казнь следующего приговоренного, не смог найти в себе сил сделать это.
Когда Серджио подумал, что все пленники уже мертвы, когда он принял решение убить себя, двадцать детей были еще живы.
― В чем дело? — спросил Самуэль, раздраженный неуверенностью человека. — Давай. Уже почти все.
― Я не могу.
― Тогда ты, — приказал раввин второму человеку, сопровождавшему жертв.
Работа в паре экономила время. Пока один вел жертву к палачу, второй возвращался за новой.
Это был своего рода конвейер. Эффективный и бесчеловечный.
Пространство между платформами превратилось в огромную могилу. Трупы падали один на другой и дошли уже почти до уровня платформы.
На верхушке кучи были самые маленькие тела. Светловолосая девушка, которой было не больше четырнадцати лет, смотрела в небо остекленевшим взглядом. Тепло быстро покидало плоть на ледяном воздухе.
― Веди следующего, — приказал Самуэль.
Но и второй человек отказался повиноваться.
Самуэль посмотрел на детей. Охваченные ужасом, они жались друг к другу. Оторвать их друг от друга и убить поодиночке было попросту невозможно.
Тогда он выбрал десять человек и приказал им сформировать расстрельную команду.
И вот они выстроились. Взяли детей на прицел.
Команда смотрела на раввина в ожидании приказа.
В этот момент Джон Дэниэлс вышел из толпы наблюдающих и загородил собой дрожащих детей.
― Прочь с дороги, — прорычал Самуэль.
Но Джон не послушался. Он взял одного из самых маленьких детей на руки. Ребенок прижался дрожащей от страха головой к его груди. Джон погладил его по волосам. По его пальцам пробежала вошь. У ребенка были грязные волосы, от них неприятно пахло. Но они были цвета спелой пшеницы. Цвета, который теперь был почти забыт.
Раввин был потрясен.
― Во имя Всевышнего, Джон, уйди с дороги. Дай правосудию свершиться.
― Какому правосудию?
Эти слова прозвучали, как пощечина. Самуэль разинул рот.
― Не приплетай сюда Бога и справедливость. Они не имеют никакого отношения к этой бойне. Стреляйте, если хотите, но в таком случае вам придется расстрелять и меня.
― И меня тоже, — сказала Даниэла, положив автомат на пол и встав рядом со священником.
Люди из расстрельной команды смешались. Они в нерешительности смотрели друг на друга.
Губы Самуэля тряслись от гнева. Ему хотелось схватить кого-нибудь из этих детей и размозжить о стену. Или взять ружье и начать стрелять самому.
Но в этот момент одна женщина из солдат Бонолы тоже встала между взводом и детьми.
В воздухе царило колоссальное напряжение.
Только Маркос и трое охранявших его Чинос, казалось, развлекались, следя за происходящим.
― Они сожрали наших детей! — закричал раввин. — Они должны быть наказаны! В Талмуде сказано: «Кто милосерден к жестоким, тот станет жестоким к милосердным».
Женщина покачала головой.
― У тебя был сын, Самуэль. Я потеряла двоих.
Она взяла ребенка из рук Дэниэлса и прижала его к груди.
Другие женщины начали выходить из толпы и подходить к детям.
Расстрельная команда разошлась.
― Бог требует, чтобы правосудие свершилось! — вскричал раввин. Он выхватил пистолет и направил его на одного их малышей.
Джон посмотрел ему в глаза.
― Это не правосудие. Это месть, Самуэль. И я говорю тебе, что мы уже достаточно отомстили. Сыны Гнева мертвы.
― Не все!
― А я говорю, что все. Эти дети не имеют к ним никакого отношения. Мы сегодня уже убили слишком много невинных.
Женщина кивнула. Крепко прижимая к себе ребенка, она повернулась к солдатам из своей группы.
― Это мой сын, — сказала она.
Ее примеру последовала еще одна женщина, а за ней мужчина, один из сержантов двух городов.
― Это моя дочь.
― Это мой сын.
В конце концов у стены остался только Джон Дэниэлс. Он посмотрел Самуэлю в глаза.
― Видишь? Сыны Гнева мертвы. Их больше нет. И никто не хочет занимать их место. Когда ты рассказывал мне о своем обращении в иудаизм, ты процитировал одно место из Талмуда. Ты сказал, что эти слова тебе нашептал снег в тот момент, когда ты был в отчаянии. Но ты процитировал их не целиком. Только часть: «Не считай невероятным любое развитие событий». Но целиком эта фраза звучит так: «Никого не осуждай и не считай невероятным любое развитие событий».
Больше он не сказал ни слова.
Раввин смотрел на толпу расширенными от возбуждения глазами.
― Вы с ума сошли? Вы хотите взять домой этих монстров?
Солдатка из Бонолы повернулась к нему. Ребенок, которого она держала на руках, испуганно смотрел на Самуэля.
― Я не вижу здесь никаких монстров. Если ты видишь их, значит, они у тебя внутри.
Раввин застыл в неподвижности. Казалось, он в одно мгновение постарел на двадцать лет. Пистолет выпал из его руки.
― Вообще-то, один монстр еще остался, — неожиданно прокричал голос из толпы наблюдающих.
Все обернулись.
Маркос стоял, целясь в Васко. В свете фонариков лицо Чиноса в противогазе выглядело, как бесовская рожа.
Из автомата Калашникова вырвалась очередь. Три пули попали Васко в грудь, и она взорвалась костями и кровью. Еще три выстрела вылетели в воздух. Васко пошатнулся. Он удивленно смотрел на свою разодранную грудь.
Потом его голубые глаза закатились. Гигант упал на колени, а потом рухнул на пол, как пораженное молнией дерево.
Маркос, красуясь, вышел вперед.
Его бронежилет снова был на нем. Трое телохранителей защищали его со всех сторон. Он чувствовал, что в его жизни начинается новый период. Период могущества и славы.
Он перешагнул через только что поваленное им гигантское тело и встал перед толпой.
― Теперь, говорю я вам, правосудие свершилось. Теперь, когда этот каннибал уничтожен. На его губах была кровь наших детей.
Джона чуть не стошнило от лицемерия этого червя.
Раскинув руки, Маркос медленно оглядел всех стоявших перед ним людей.
― Теперь вы можете возвращаться на свои станции, гордясь успехом нашего великого крестового похода. Возвращайтесь и расскажите тем, кто оставался дома, что Сыны Гнева больше не потревожат их, как скоро не потревожат и Монстры ночи.
― Что ты имеешь в виду? — спросил его Джон.
― Я имею в виду, что теперь у нас есть оружие, при помощи которого мы сможем навсегда избавиться от них. Мы сможем очистить Милан от этой чумы.
― Но именно это хотели сделать Сыны Гнева! Именно этому мы пришли помешать! — возразил Джон.
Маркос ответил с насмешкой:
― Твои Монстры должны были помочь нам, а они что сделали? Ничего. Ничего. Они бы дали нам умереть и пальцем не пошевельнули, чтобы спасти нас, когда мы были на волоске от смерти.
Джон искал глазами Ваганта, единственного человека, который мог противостоять Маркосу. Но начальник разведчиков поднялся на верхние этажи в поисках снайпера, расстрелявшего первую штурмовую волну.
Альберти с нескрываемым наслаждением любовались происходящим. Споры и сведения счетов были их родной стихией.
Единственным, кто решился оказать сопротивление принцу Чинос, был Дэниэлс.
Он закрыл глаза. Наклонил голову.
«Ты знаешь, что сказать», — произнес в его голове голос Алессии. А потом голос Монаха добавил шепотом: «Не время быть простыми, как голуби, — время быть мудрыми, как змии».
Джон открыл глаза и медленно поднял голову.
Голос лился из его груди, как чистая прохладная вода. Он направил указательный палец на грудь Чиноса.
― Ты говоришь о монстрах. Говоришь, что они не помогли нам. Я скажу тебе, что они сделали. Сегодня мы одержали победу. Враг сокрушен и больше не представляет опасности. Если бы Создания ночи помогли нам, эта победа не была бы нашей. А так мы победили сами, не прибегая к их помощи. Мы объединили свои силы, и наши четыре общины соединились в одну. Я утверждаю, что именно это и есть главное, настоящий результат этого длинного дня. Ты думаешь, что убил монстра. Но на самом деле ты убил одного из нас. И это делает тебя убийцей.
Карлос поднял ствол своего автомата. Дэниэлс решил не обращать на это внимания. Он сделал глубокий вздох и продолжил:
― Теперь ты хочешь заполучить бомбу и истребить Созданий ночи. Разрушив при этом центр Милана и вызвав смерть еще сотен, быть может, тысяч людей. А что потом? Совершив это, ты удовлетворишься сделанным?
При этих словах Альберти начали наконец слушать Джона внимательно.
― И кто может гарантировать, что ты используешь эту бомбу против тех, кого ты называешь Монстрами? Я бы на твоем месте поступил не так.
― Заткнись, священник.
― Знаешь, что я бы сделал на твоем месте? Я бы оставил ее себе и потребовал подчинения всех жителей Милана.
Маркос покачал головой, но ничего не ответил. В своем пари со смертью Джон правильно оценил силы противника.
― И потом, но только потом, я использовал бы ее против Созданий.
― Прекрати! — вскричал Чинос.
Джон почувствовал дыхание смерти. Но он, по крайней мере, сделал все возможное, заронив семя сомнений в души присутствующих. Он увидел, как Маркос, будто на замедленной съемке, поднимает автомат и кладет палец на курок. «Прощай», — подумал Джон, не зная, к кому именно обращено это слово.
Глаза Маркоса за стеклами противогаза сверкали недобрым светом.
Потом один из них вдруг взорвался.
Линза противогаза разбилась на тысячи осколков, и мозг Маркоса разлетелся красным нимбом вокруг головы.
Его тело упало на пол и осталось лежать неподвижно.
Даниэла и другие солдаты из двух городов мигом разоружили его телохранителей.
Джон почувствовал, что теряет сознание, но ему удалось удержаться на ногах.
― Молодец, — прозвучал голос в его голове.
― Он почти убил меня, — возразил он.
― Но теперь все хорошо. И все будет хорошо. Мы на правильном пути, — ответил Монах.
На крыше восточного крыла станции Вагант положил на балюстраду приклад снайперской винтовки М40. Повернувшись вправо, он улыбнулся лежавшему рядом с ним трупу.
― Ты отлично ухаживал за своей винтовкой, приятель. Спасибо.
Он обнаружил снайпера после получаса поисков. Его расчет оказался правильным. Вовсе не будучи дураком, этот человек переместился с центра станции в боковое крыло, чтобы иметь возможность взять на прицел захватчиков, когда те войдут.
Вагант появился у него за спиной. На голове снайпера был меховой берет. Очень глупо с его стороны. Но нормально для человека, привыкшего убивать на расстоянии, с защищенной позиции. Для него враг был мишенью в оптическом прицеле. Он не ожидал, что тот может появиться за спиной, неожиданно.
Вагант подкрался к нему и положил руку на плечо.
Глаза снайпера широко распахнулись от удивления. Нож разведчика разрезал его горло, как теплое масло.
После этого Вагант мог бы спуститься обратно вместе со своей ценной добычей.
Но что-то внизу, что-то, что он смутно различал, подсказывало ему не делать этого.
Он лег рядом с мертвецом и стал наблюдать за происходящим в прицел винтовки.
Он увидел, как Маркос убил Васко. Как взял на прицел Дэниэлса.
Вагант никогда не стрелял из снайперского оружия. Но мишень была менее чем в пяти сотнях метров от него, и под сводом станции не было ветра.
Задержав дыхание, он ждал подходящего момента.
Навел, прицелился.
Выстрелил.
Глаз Маркоса взорвался.
Вернувшись к своим и принимая поздравления, Вагант пожал плечами и сказал: «Я целился в лоб».
Джон Дэниэлс видел, как Маркос падает и как его телохранителей разоружают солдаты двух городов.
Все произошло невероятно медленно. Священник практически мог поклясться, что видел, как пуля влетела в окно, пробила стекло противогаза и проникла в мозг Маркоса.
Он огляделся. Только теперь он осознал, что наступил день. Освещавшие резню огни, яростно ревевшие в ночи, казались бледными и безобидными. Языки пламени, преобразовывавшие лица в чудовищные маски, больше не алели, и в свете зари люди снова становились теми, кем являлись на самом деле: мужчинами, женщинами и детьми, которые потеряли родителей, чтобы в тот же день обрести новых среди их убийц.
«Трудно поверить в то, что все это воля Твоя», — подумал Джон.
Потом он увидел, как одна из женщин гладит по голове сидящего у нее на руках ребенка, а тот улыбается в ответ.
― Трудно поверить и в то, что покрытая снегом земля вновь расцветет весной, — прошептал голос Монаха.
― Где ты был? Где вы были?
― Мы там, где мы есть. Разве это важно? Задай тот вопрос, который волнует тебя на самом деле.
― Почему вы не вмешались? Этой ночью очень многие из нас умерли.
― Но никто не умер по нашей вине, — ответил голос в его сознании. — Вы сами приняли решение, сразились и одержали победу. Сегодняшняя битва не увеличила расстояние между нами, а сократила его.
― Что теперь будет?
― Никто не знает. По крайней мере, я не знаю. Думаю, нам нужно будет поговорить еще. По-новому посмотреть друг на друга. Моя задача была привести тебя сюда и сделать так, чтобы ты нашел это ужасное устройство. Но ты сделал гораздо больше. Ты создал народ. Теперь он твой. Теперь ты не одинок в своем путешествии. И я тоже пойду с тобой.
Джон увидел, как Вагант спускается по лестнице. Даниэла побежала ему навстречу. Они обнялись так крепко, что Джон испугался, что они повредят друг друга.
«В этих объятьях не может быть вреда», — пробормотала с улыбкой Алессия.
Священник посмотрел на солдат, которые искали среди мертвых своих пропавших товарищей. Вслед за битвой пришло время скорбеть и оплакивать погибших.
Склонив голову, Джон Дэниэлс читал молитву над последней жертвой этого чудовищного дня. Виновные или невинные, праведники или грешники, слишком многие уже были мертвы. Пришло время перестать проводить различия. Время поставить точку в ряду убийств. И думать о будущем.
Он вспомнил слова Монаха.
«Ты создал народ. Теперь он твой».
Он подумал, что не хочет этого.
«Я больше никого не буду использовать», — пообещал он самому себе и своему Богу. Встав на колени, он осенил крестным знамением лоб Маркоса, а потом лбы казненных Сынов Гнева.
На это ушло много времени, но потом двое мужчин и одна женщина пришли ему на помощь.
Джона это поразило даже больше, чем если бы через стеклянную крышу станции внутрь вдруг проник луч света.
Он чувствовал благодарность.