Павел Старовойтов
СКАЗКА ПРО ЗЛО
Мастерские Бауманского альянса стояли без электричества уже битый час. Люди, не имея возможности работать, толпились подле выхода, но покидать помещение пока не спешили.
— Вот-вот свет дадут, — то и дело слышалось среди мужиков. — Уйдешь домой, а станки включатся — прогул будет. Нет уж, подождать надо немного, кому охота взыскания ненужные получать?
Так и мучились работяги, курили, да языками чесали почем зря.
— Может, споем? — бригадиру надоело стоять и, бросив засаленный, некогда зеленый бушлат на пол, он неуклюже плюхнулся прямо на него. — Нашу, богатырскую.
— Не-е, Митрич, — толпа вокруг мужчины заметно оживилась. — Стенания твои слушать? Уж уволь. Мутанты и то больше в ноты попадают... Давайте лучше заезжим слово дадим, может, у них на Семеновской что-нибудь интересное происходит.
Головы рабочих повернулись в направлении кучки подмастерьев, прибывших накануне с соседней станции. Пришлые держались неуверенно, жались друг к дружке, не спешили вступать в разговор. Знакомые с ремеслом только по уцелевшим огрызкам профлитературы, они чувствовали себя неуютно в обществе «тертых калачей» «Бауманки».
— А ну-ка... — бригадир в нетерпении потер руки. — Дерзайте, хлопцы, поведайте нам что-нибудь эдакое... ух-х.
В наполненной звездочками самокруток вселенной-мастерской темный угол подмастерьев казался черной дырой. Семеновцы перешептывались.
— Да не робейте же! Все свои, все оружейники! Ежели что, поддержим, — мужчина окинул ухмыляющихся коллег взглядом. — Смеяться не будем, слово бригадира.
— Давайте... Давайте... — выкрикивали люди из темноты. — Точно, не будем...
— Сказка про Зло!
Голос незнакомца прозвучал настолько громко и неожиданно, что на долю секунды цех онемел. Притихшие рабочие с удивлением глядели на возвышающийся перед ними силуэт. Когда этот человек успел запрыгнуть на верстак — никто не видел, да и был ли он из числа семеновских подмастерьев?
— Про зло?.. Сказка?.. — Бауманцы потихоньку «оттаивали». — А, ладно... Давай, декламируй!
— В глубинах метро, некогда крупного, а теперь разрушенного ядерной войной мегаполиса жил да был юноша Петя...
— Давай лучше про баб! — этот выкрик моментально потонул в негодующих репликах коллектива.
Рассказчик же, сделав успокаивающий жест рукой, продолжил.
— Обитал он, как все, в палатке, и числился на станции разнорабочим: где плитку упавшую на место посадит, где трещину неровную раствором затрет. И так у него все красиво, да ладно выходило, что глаз оторвать было нельзя. «Золотые руки», — твердили соседи. Начальство души в нем не чаяло: в пример всегда ставило да грамоты давало.
Бывало, даже делегации с ближних станций заезжали. Все руководящие, важные чины в палатку к Пете заглянуть норовили. Кто за советом, кто просто на мастера посмотреть, а некоторые и сманить хотели — дюже крупные планы на его счет главы соседних линий-государств имели. Неподъемные цинки с промасленными патронами выкладывали перед ним ганзейцы. Яркое знамя, алый бант на лацкане и частые праздники сулили вожди Красной ветки. Постоянной пропиской в культурном центре Московского метро трясли уполномоченные Полисом брамины. Чистокровностью да прической короткой наполняли свое технико-коммерческое предложение серые волки Рейха. Бандиты и того хлеще — выкрасть грозились, в кандалы заковать. Уголовники ведь, чего возьмешь... Одним словом, изгалялись пришлые как могли. Чуть ли не до драк между ними доходило, когда встречались у жилища юноши неуживчивые гости. Да только Петя уверенно стоял на своем: ни патронов бесчисленных, ни шатра чрезмерного ему не грезилось. Угрозы, запугивания разные ничуть его не трогали. Никуда с родной станции юноша уходить не собирался...
— Вот молодец, — послышалось с одной стороны.
— Дурак-человек, — раздалось с другой.
— Так и жил бы себе Петя да в ус не дул, кабы не повстречалось ему на пути Зло. «Какой миленький, — подумало оно. — Какой красивенький... И как это я раньше его не приметило? — Зло пристально вглядывалось в юношу. — Такой в быту всегда пригодится: и гвоздь забить сумеет, и колышек для палатки выстругать. Прелесть просто. А если еще и патроны в кармане водятся... — табун мечтаний сорвался с места и принялся нарезать круги в голове Зла. — Ух! Каков подарочек».
С этого дня Зло старалось всюду следовать за юношей, всячески обращать на себя внимание: то в толпе локтем коснется, то в очереди за водой лукавый взгляд бросит. Однажды, пронося мимо него таз с бельем, Зло споткнулось и мокрые вещи вывалились прямо на платформу. Юноша не мог не помочь — опустившись на колени, он тут же принялся собирать упавшие тряпки. Бюстгальтер третьего размера, случайно попавший в руки Пети, заставил его покраснеть. Зло специально утащило этот артефакт у своей соседки, чтобы охмурить юношу. Зло с благодарностью приняло тазик с собранным бельем и, сославшись на внезапную боль в лодыжке, попросилось к Пете, зная, что палатка юноши недалеко. «Полежу немного, боль и отпустит». Согласился Петя, не углядел худого в словах Зла. Взвалил его на плечи да принес домой...
— От лиса-то, от лиса! — снова не выдержал кто-то из работяг. — Не ехидна ли?!
Но, вовремя спохватившись, что говорит вслух, мужчина замолк.
— В палатке нога начала болеть куда сильнее. В довершение к этому еще и дрожь непонятная в теле появилась. «Худо мне, Петя, — прошептало Зло, плотнее пододвигаясь к юноше. — Холодно очень». Гостеприимный хозяин попытался высвободиться и укрыть его одеялом, но Зло стянуло с себя кофту и, жадно поцеловав юношу, прижалось к нему всем телом. Внутри ослабевшего Пети что-то дрогнуло, он, словно в забытьи, повалился на матрац. Плотный клубок из сплетенных тел заворочался под теплым одеялом — и не стало больше юноши Пети, а вместо него с утра на работы вышел мужчина Пётр.
Ночь за ночью Зло привязывало его к себе, пытаясь максимально заполнить жизнь мужчины. Почти все свободное время они проводили в общей уже палатке. Никогда еще Пётр не уходил с работы в таком приподнятом расположении духа и не являлся на службу со столь большим опозданием...
— Конечно, с жинкой-то куда интереснее время коротать, чем с мужиками.
— Фёдор, замолчишь ты когда-нибудь? Хватит бубнить, не слышно же ничего.
— Друзья никак не могли понять, что с ним творится: открытый, вроде, человек, радушный, а тут бац! — особняком стоит, приятелей чурается: ни стаканчик пропустить после дня трудового, ни за жизнь разговор завести... Захворал, может? Чтобы внести хоть какую-то ясность и отмести пустые подозрения, в палатку к Петру однажды наведался бригадир...
— Слышь, Митрич, — кто-то из оружейников толкнул бригадира в плечо. — Про тебя речь...
— Поздоровался, сел, да начал выспрашивать, кумекая про себя — что, как и почему. Долго таился Пётр, тему менять пробовал, держался из последних сил, но гостя прозорливого обмануть не вышло. Почуял бригадир неладное, понял, что товарищу помощь нужна. Всю неделю присматривал он за жилищем Петра, видел, как Зло украдкой проникало в палатку, а уходило утром. В разгар дня даже с рабочего места отлучался, беседовал с соседями, справки наводил в службе безопасности. Благо связи бригадира позволяли. Крупных грехов за Злом, правда, замечено не было, но и безупречной репутацией оно также не обладало.
В общем, одним тихим вечером бригадир опять заглянул к Петру. Пытаясь отвести беду, спасти бедолагу, он поделился своими соображениями относительно Зла и его корыстных намерений. Ослепленный чувством, Пётр не слушал товарища. Мужчина думал, что бригадир просто завидует свалившемуся на него счастью и говорит все это, дабы поссорить его со Злом. «У нас свадьба скоро», — не выдержал, наконец, Пётр. «Одумайся, — гость был просто ошеломлен. — Все, что я говорил...» «Сказки свои детям оставь! — грубо отрезал Пётр. — Мне они ни к чему. Уходи лучше подобру-поздорову, пока морду лживую твою не начистил». У бригадира руки так и опустились. Ничего не сказал он, молча отодвинул полог брезентовый да вышел не простившись на платформу. Зло, стоявшее все это время подле палатки и слышавшее мужской разговор, только ехидно улыбалось вслед уходящему. Пётр снова был в полном его распоряжении...
— Вот, Митрич, стало быть, ничего у тебя снова не вышло...
Бригадир обернулся. Во тьме слышались приглушенные смешки.
— Ух я вам! — бригадир погрозил рабочим кулаком, после чего опять уставился на рассказчика.
— Вот свадебная музыка отыграла. Растворились в памяти хмельные застольные тосты, началась у мужчины другая, семейная жизнь. «Патроны теперь будешь все мне отдавать, чтоб не потерялись, — распорядилось Зло не терпящим возражений тоном. — Все равно пока дома сижу, не выхожу почти. Общий котелок, так сказать, выдавать патроны по необходимости буду... сколько захочешь, ты не переживай». Пётр и не переживал вовсе: любимому Злу он доверял полностью. Правда, после очередного отказа на покупку носков как-то призадумался. «А чем тебе старые не угодили? Сними да зашей — глядишь, еще послужат. Семейный бюджет ведь не резиновый, интересы обоих потянуть ему невмоготу», — поучало Зло...
— Начина-ается... — по толпе слушателей пронесся вздох разочарования.
— И показалось мужчине, что Зло стало к нему иначе относиться: с мнением его не считалось, нужды насущные вовсе игнорировало. Такое обращение Петру не слишком-то нравилось, и мужчина попытался поговорить с женой, расставить все точки над «и». «Кто, в конце концов, семью кормит, кто одевает, кто в палатке старший?! Мужик я, али нет?!» Страшно осерчало тогда на него Зло, совсем перестало разговаривать, да от тела своего отлучило напрочь.
Долго держался Пётр: неделю вокруг ходил, глядел все, слюни пускал. А Зло, как специально, в одном неглиже по дому вертится, бедрами округлыми перед мужчиной крутит. То к полу нагнется, сор подмести, то к столбу посреди палатки прильнет, веревку для белья натягивая — соблазн один. Хоть глаза строительным мастерком коли...
Незнакомец смотрел на рабочих. Глаза бауманцев лукаво блестели, на лицах мужчин играла понимающая улыбка.
— Промучился так Пётр пару дней, да сдался: не под силу ему красоту такую упускать, ласками обходить; негоже это. Приволок мужчина патронов мешок, перед Злом его поставил. «Вот, — говорит. — Бери. Неправый был, погорячился». А Зло нос воротит: «Уходи с “маслятами” своими, не могу тебя — мужлана эдакого, лицезреть». У самой же глаза огнем горят, да руки зуд нестерпимый сводит — большие все-таки богатства лежали у ног. «Заначка, небось? — недовольно бросило Зло, увидев, что мужчина уходить надумал. — Ну ладно, прощаю по-первости. Но больше чтоб ни-ни, впредь ласковее будь, раздор не затевай».
Любовь и самоотдача захватили Петра с новой силой, спокойствие вернулось под кров молодых — Зло чутко следило за соблюдением своих прав и беспрекословным выполнением обязанностей мужа. Заработок отныне оседал в бездонных карманах жены. Из экономии, боеприпасы Петру выдавались только на еду. Остальное — большую часть достатка — Зло спускало на свою одежду и косметику довоенную.
И все бы ничего, да вот из-за безрадостной жизни душа мужчины тускнеть начала, коростой черной с боков покрываться. Словно сгоревшие угли, готова она была обратиться в золу и разнестись по платформе ветром. Угас огонь новаторства, исчез и энтузиазм в деле. Раствор не мешался, стекал с обрешетки, инструмент заржавел, зазубринами пошел — что ни взмах, то царапина глубокая. Халтура сплошная, а не работа выходила: без огонька, без изюминки. Никто больше не узнавал в Петре былого мастера-золотые руки...
— Коли в доме разлад, то и служба клеиться не будет.
Темнота в мастерской стала сродни предрассветным сумеркам — огоньки сигарет гасли один за другим. Лица людей становились сосредоточенней.
— С появлением ребенка за мужчиной твердо закрепился статус штатного снабженца. Ни утех плотских, ни чего-либо иного, окромя патронов, от Петра Злу надобно не было. Диво-Дивное — так нарекли малыша супруги. Все внимание в доме теперь сосредоточилось только на нем. «Поди туда, принеси то. Поди сюда, принеси это», — заботы мужчины росли с ростом младенца. Однако, несмотря на образовавшиеся вокруг холод и пустоту, Пётр крепко привязался к сыну, старался его всячески радовать. Бывало, к сталкерам пришлым подойдет, безделушку какую выпросит или из трубки ржавой свистульку сварганит. Средств, правда, все чаще не стало хватать. Мужчина работал с удвоенной силой: днем и ночью пропадал на заказах, возвращаясь домой, еле на ногах держался. Тут-то и вспомнились ему гости заезжие, да предложения щедрые соседних линий-государств.
Взяв у бригадира несколько скопившихся отгулов, чего раньше с ним никогда не случалось, Пётр сел на первую же дрезину, следующую в сторону Ганзы, — посулы «кольцевиков» казались ему самыми заманчивыми. «Чем черт не шутит, авось не забыли мастера». Проваландавшись целый день по административным кабинетам, он, однако, получил бесповоротный отказ. Прознав про резкое ухудшение качества выполняемой им работы, начальство Кольца давно уже поставило на Петре крест: кому нужен бракодел? Классных мастеров днем с огнем не сыскать, а тут забулдыга какой-то... таких на Ганзе и без Петра хватает. «Худая слава быстро по метро разносится. Человеку с такой репутацией у нас места нет. Возвращайся домой — коммунисты да Полис тебя тоже не ждут, о Рейхе и говорить нечего»...
— Да-а-а... загнала она парня, чего уж тут.
— Я бы на его месте к бандюгам все-таки подался. А чего? «Учитель» бы наверняка нашел куда работягу пристроить.
— Закручинился мужчина, обиделся, с тяжелым сердцем домой воротился. А тут еще Зло подливает масло в огонь: «Не видать нам теперь гор золотых, раньше головой думать нужно было, пока предлагали! Вот возьму Диво-Дивное, да к маме своей уйду. Никогда нас больше не увидишь». Избавиться от сварливой жены Пётр был бы теперь не прочь, но сынка лишиться никак не хотел: шибко любил он Диво-Дивное, полностью в нем растворялся. И решил тогда мужчина силы свои в торговле попробовать, в челноки переквалифицироваться. Занял сколько смог патронов у соседей, у бригады родной, затарился товаром красным и отправился с караваном торговым в самые что ни на есть дальние уголки метро.
Почти год крутился Пётр, аки белка в колесе, все Московское подземелье от края до края излазить успел, но только баснословных барышей купля-продажа вещей не принесла. Нервов на коммерческую возню уходила тьма. Бывало, и удача отворачивалась, и конкуренты палки в колеса вставляли. Да ко всему этому еще риски какие сумасшедшие: то бандиты навалятся — мзду потребуют, то поставщик обманет — дрянь какую-нибудь вместо качественного товара подсунет, взятки чинушам, опять же, никто не отменял, охрана, налоги там. Долги тоже возвращать нужно. И понял Пётр: чтобы челноку успешным быть, нужно особый склад характера иметь, талант к торговому делу и коммерции. Жить этим, дышать. Не его это, в общем, занятие.
Пуще прежнего взбеленилось на мужа Зло, осатанело вконец. Вскорости у них дочка родилась — Чудо-Чудное. Заработки теперь полностью на детей и уходили. «Ничего, ничего в доме нет! — постоянно причитала жена. — Ладно я без косметики сижу, но Диво-Дивное... Чудо-Чудное... они-то тебе чего сделали? Голодом уморить решил, нищетой унизить?!» О своих новых нарядах, впрочем, Зло хитро помалкивало...
— Гнал бы он ее в шею! — крикнул вдруг бригадир. — Бабу эту противную. «Голодом» понимаешь, «нищетой»... Да что она понимает?! Закати мне Оксанка такие номера, живо бы к ногтю прижал, показал бы, почем пуд лиха. Тряпка этот твой Петя! Не мужик!
— Митрич, успокойся. Это же сказка.
— Не бывает такого...
— Да тихо вы! Сами не слушаете, другим не мешайте.
— Действительно! Потом спорить будете.
Красный от раздражения бригадир надулся и замолчал.
— Сам же просил чего-нибудь рассказать, а теперь возмущаешься... — Не по себе было мужчине в обществе постылой супруги: постоянные тычки да попреки беспочвенные. Жалким каким-то, затюканным становился Пётр, переступая порог дома. Думал даже на развод подать, разорвать союз, как он узрел, ошибочный. «А дети? Злу, что ли, оставлять?!» Достал он тогда латы резиновые, взял в руки обрез самопальный и отправился в радиоактивный город сталкерского счастья пытать. «Иди, иди! — напутствовала жена. — И без хабара богатого не возвращайся. Большую семью кормить нужно».
Темно было, когда Пётр на улицу выбрался. Ветер обиженно выл где-то в гулкой подворотне. Хлестали и назойливо лезли в глаза колючки снега, порожденные бесконечной ядерной зимой. Прикрываясь рукой, мужчина с трудом двинулся к ближайшему остову кирпичной многоэтажки. Уныла была обстановка внутри: распахнутые настежь обледеневшие двери, разрушенные войной и временем, выстуженные непогодой квартиры. Защемило сердце Петра от картины такой, тяжело сделалось. Развернулся он, да шагом быстрым к выходу направился: «Может, в других зданиях вещи полезные еще не все вынесли?..»
— Зря он возле метро искать начал. Каждый знает, что за двадцать лет все в округе подчистили. Ему бы на окраины города податься или еще дальше — в Подмосковье.
— Три дня и три ночи не было от Петра никаких вестей. На четвертый день с поверхности принесли еле дышащего обмороженного сталкера. Бедолагу подобрали буквально у гермоворот: добравшись до спасительного метро, тот потерял сознание. Жители станции признали в неизвестном Петра. Котомка мужчины, правда, совсем пустой оказалась — ничего не удалось найти ему в умершем мегаполисе. Только силы последние потерял, да увечья разные получить успел в схватках со зверьем лютым. Чудом ноги унес с проклятой поверхности. Долго ругалось тогда Зло, в очередной раз грозилось детей у мужчины забрать, да самого Петра из дому выставить... Только впустую это: что оно без Петра делать будет, на что жить?
После выписки из госпиталя мужчина решил судьбу более не испытывать — пошел к начальству, да в бригаду прежнюю попросился. Взяли калеку, не бросили. Платили немного, но на пропитание семье вполне хватало. Только жене постоянно чего-то не так было. И долго бы это еще продолжалось, да только у сказки обязательно должен быть счастливый конец. Петру все-таки удалось освободиться от Зла... но только после смерти. Конец.
— Чего-то совсем грустно получилось... — бригадир с хрустом поднялся с пола и отряхнул зад. — Давай другую концовку сделаем. Что-нибудь более жизнеутверждающее.
Незнакомец почесал затылок.
— Другую так другую, — согласился он, отводя кисть от растрепанной шевелюры. — Итак... Три дня и три ночи бродил Пётр по мертвому городу: залезал в подвалы, взбирался на верхние этажи домов. Ничего не удалось ему отыскать. Пал тогда духом мужчина, полились из глаз его слезы горючие. «Что же это я, с пустыми руками домой ворочусь?! Ничегошеньки с поверхности не добуду?!» И представилось Петру, как смеются над ним соседи, как тычет пальцем станционная ребятня, как обсуждают бывалые сталкеры его неумелую вылазку в мегаполис. «Нет! Путь в метро отныне закрыт навсегда. Пускай лучше считают меня мертвым, чем возвращаться опозоренным, — подумал он да зашагал в сторону Университета. — Небось, и в Изумрудном городе руки рабочие требуются. Не пропаду, стало быть...»
Дошел ли Пётр до окраины Красной ветки или сгинул в кишащей тварями Москве — не известно. Вот только кварталы в той части города с тех пор ухоженней стали: заросли колючие повывелись, дороги разбитые асфальтом покрылись, а дома, словно до Катастрофы, целый вид приняли. Будто и не было Апокалипсиса вовсе...
В мастерской воцарилась гробовая тишина.
— Все? — недоуменно спросил бригадир. — И это, по-твоему, более жизнеутверждающее?!
Стоящий на столе человек уверенно кивнул. На какой-то миг оружейникам показалось даже, что незнакомец смеется.
— Нет, снова не «айс», — не унимался бригадир. — Бежать от проблемы...
— Митрич, ладно тебе. Чего к парню привязался-то?
— Не мешать! — цыкнул бригадир. — Бежать от проблемы — дело нехитрое. Пускай герой преодолевает ее, решает!
Рассказчик поглядел на активно жестикулирующего начальника бригады и прищурился:
— Три дня и три ночи отсутствовал Пётр на станции. «Погиб», — поговаривали соседи. «Сбежал», — думало Зло. На четвертые же сутки дошел до жителей станции слух о том, что Пётр вернулся. «Да не пустой — Книгу Судьбы, сказывают, в Полис доставил. Торговался с браминами долго, получил награду немыслимую, а теперь обратно путь держит... к жене и детишкам своим». Обрадовалось Зло, село у палатки супруга дожидаться, а само барыши вырученные в голове прикидывает: что, как и на что потратить.
Вечером прибыл Пётр. Выехал из туннеля на дрезине грузовой, сошел на платформу и — сразу к шатру. «Отдавай-ка детей моих! — говорит. — Сама же убирайся прочь, надоело произвол терпеть да под дудку бабскую пританцовывать!» Онемело Зло, не поверило. А когда увидело, что разбирают палатку, пожитки в дрезину укладывают, белугой завыло. «На кого ты меня и за что ты меня? Неужели не стыдно так с женщиной? Как я в суд пойду, в Орден напишу: отобью родимых малюточек, а тебя, подлеца неуемного, в Берилаг сошлют да там выдерут!»
Не испугался Пётр, отодвинул Зло сильной рукой да детишек своих в Полис вывез. Там они и остались жить. И никакие кляузы Зла к начальству действия не возымели...
Внезапно вспыхнувшие лампы заставили всех зажмуриться. Мастерская довольно задвигалась, загудела — не зря ждали, значит. С прищуром на один глаз или вовсе загородившись ладонью, работяги возвращались к прерванным темнотой делам.
— А где рассказчик-то?! — бригадир уставился на опустевший верстак прямо перед собой. — Эй, кто здесь только что стоял?
Люди расходились по своим местам, едва обращая на него внимание.
— Кто, спрашиваю, на стол забирался?!
— Митрич, какая разница. Свет дали, работа...
Бригадир, расталкивая оружейников, начал продираться в глубь мастерских.
— Что это он? — в дверном проеме показалось раскрасневшееся лицо запыхавшегося посыльного. Работяга ответил, пожав плечами:
— Мужика ищет какого-то... сказку тут один рассказывал.
Вестовой приподнялся, высматривая растворившегося в толпе бригадира.
— Про что сказка-то?
Оружейник задумался, поскреб подбородок и, расплывшись в щербатой ухмылке, ответил:
— Про любоф-ф-ф...
