Глава 9
Дневник
Секунд десять из крошечного динамика доносились посторонние звуки, что-то шуршало и хрустело, наконец раздался знакомый девичий голос:
– Раз-раз, запись номер раз, Элтон Джон – старый пи…с!
Никита нажал на паузу и прыснул от смеха. Он не знал ни элтонов, ни джонов, зато начало записи ему понравилось безумно. Голос был хоть и тот же, может, звучал чуть моложе, но прежней обреченности и тяжести в нем совершенно не ощущалось. Веселая, беспечная девчонка! Она уже нравилась ему – с первых слов. Возможно, работа будет вовсе не каторжной. Хорошо бы…
Ник тщательно перенес на бумагу услышанное, застряв лишь на нелестной характеристике престарелого бедняги Джона. Не знал он, как правильно пишется это неблагозвучное слово, а демонстрировать Володе свою безграмотность с первых же строчек отчаянно не хотелось. Может, заменить синонимом? Благо русский язык на такого рода словечки весьма богат. Но тогда пропадет рифма… Проблема решилась заменой спорных букв на точки – этакая форма самоцензуры. Пусть заказчик считает, что прилежный стенограф Кузнецов в своей письменной речи блюдет чистоту и непорочность.
Теперь на кнопку с треугольником юноша жал со спокойной душой.
– Идет, вроде, запись? Так, диод мигает… Приветствую тебя, о мой четвертый дневник! Должна сразу предупредить, все твои предшественники пали смертью храбрых. Первый, бумажный, сгорел. Ну, как сгорел, – сожгла я его. Я ж девочка психованная, разозлилась в пятом классе на одного красивого мальчика (это он тогда красивым был, а потом в прыщавого уродца мутировал) и устроила своим влюбленным записям аутодафе.
Никита сделал пометку на полях: «Узнать, что такое аутодафе».
– Четвертый, видишь, какие я умные слова знаю? Я не только психованная, но и начитанная. Повезло тебе с хозяйкой, гордись! Второй или потерялся, или в окно вылетел, честно, не помню. Третьего утопила Катька, дура криворукая. Не со зла, так-то она нормальная девка, но руки у нее совершенно точно из жопы растут. Представляешь, какое чудо-юдо неописуемое?
– Эль, козлица ты безрогая, чего на меня гонишь? Сама в бассейн диктофон уронила, а я опять виновата!
Ник напрягся. Во-первых, голос, звучавший глухо, будто он шел издалека, принадлежал другой девушке, а во-вторых, «бассейн»?! Откуда в Метро бассейн, что за глупость!
– Катюха, иди на фиг, не мешай, дневник – дело интимное. Четвертый, вот и познакомились, меня Эль зовут. Красивое имечко, тебе нравится? Сама придумала, гораздо баще того, чем родители наградили. Ладно, вечером еще поболтаем – мы с Катериной на речку, тебя с собой не беру, нечего «утопленников» плодить. Конец связи.
На речку… Никита почесал карандашом кончик носа. На речку. Меньше всего две легкомысленные девчонки напоминали отважных сталкериц (или сталкерш?), собирающихся на поверхность. Значит… впрочем, что гадать.
– Четверка, привет! Обманула тебя с вечером. Узагоралась так, что отрубилась раньше, чем кровать увидела. Надеюсь, ты не в обиде. Сейчас поедем с тобой в одно интересное место, отец давно звал посмотреть, но учеба, лямуры-тужуры, дела всякие, короче, недосуг было.
На полях появились новые вопросы: «узагоралась» и «лямуры-тужуры». Странно Эль выражается, нет-нет, да промелькнет неизвестное слово.
– Запись номер… Блин, Четверка, какой там номер? У меня с порядком полный бардак, но это с детства, уже не переделаюсь. Суженый волком воет, он-то весь из себя правильный, все по полочкам, аккуратненько, чин по чину, всегда в костюмчике, все дела. Красавец-мужчина, спору нет, но иногда такого зануду врубает, что хоть вешайся.
Суженый? Почему-то упоминание о женихе неприятно задело юношу. Впрочем, он предпочел необъяснимую ревность просто проигнорировать.
– Денис – младший партнер моего отца. Не по возрасту младший – Дениска мальчик взрослый, ему уже под тридцатник давит, батя его старше всего на двенадцать лет – а по доле в бизнесе. Пока минорит, годиков через пять, глядишь, и в мажоры выбьется.
«Минорит»… Ник вздохнул и отложил карандаш подальше. Непереводимые обороты начинали раздражать, как и аккуратный великовозрастный мальчик Дениска. Почему раздражал? А черт его знает, просто бесячий какой-то персонаж! Никита злился и не мог понять почему. Не любил лощеных карьеристов? Ерунда!
Что за штучка девушка с выдуманным именем Эль? Ему нравился ее голос, нравилась какая-то нездешняя легкость и беззаботность. Не бывает таких созданий, все вокруг носятся с бесконечными проблемами, думают о здоровье, пропитании, деньгах, о безрадостном завтрашнем дне, готовящем новые подлянки.
Перекусив на скорую руку и еще немного поразмышляв об Эль, Никита вернулся к стенографии.
– Они на троих – Дениска, отец и еще один мэн, про него в другой раз расскажу – мутят логистический центр для скоропорта…
Чертыхаясь, Ник пометил непонятные «мэн», «логистический центр» и «скоропорт». Надо будет выспросить все у Володи при очередной встрече.
– Это подземные склады с естественным эффектом холодильника…
«Еще бы они наземные склады мутили. С парниковым эффектом печки и рентгеновской микроволновки», – юноша злорадно ухмыльнулся. Ему показалось, что таким образом он поддел педанта Дениску, и настроение немного улучшилось.
Кто же ты, Эль? Ник не единожды пытался вспомнить, что про нее говорил Володя. Он ведь как-то должен был объяснить свою более чем неадекватную реакцию на запись! Его тогда всего перекорежило, это запомнилось совершенно точно, но все последующие события и разговоры растворились в алкогольном муаре. Зачем он так надрался, до полной потери сознания и памяти?.. Обмыть выполнение заказа предложил Володя, он же потом принес несколько бутылок…
Очень скоро от упорной борьбы за воспоминания заныли виски, а перетрудившийся мозг запросил пощады. Однако умственная капитуляция настроения не испортила, брешь в стене забытья и апатии оказалась пробита.
Никита предпринял последний блицкриг перед тем, как насладиться обедом и полагающимся после него сном. Он отодвинул в сторону коротенькую стенограмму, вытащил из пачки чистый листок, начертал на нем большими буквами «НИК». Как и положено, родное имя расположилось по центру композиции. Чуть левее оказался «Гребанный карлик». Обе надписи соединила стрелочка, идущая от «Ника» к «Карлику». Стрелочка называлась «Месть».
Справа от «Ника» расположилась «предательница Ольга». Никита долго размышлял, как назвать связующую их прямую, наконец решительно перечеркнул линию жирным крестом и подписал размашисто: «иди ты на фиг, дура тупая!».
Прислушался к собственным ощущениям – подсознание мысленно (а как же иначе?) аплодировало детской выходке сознания и всячески демонстрировало солидарность в непростом межполовом вопросе.
– До свидания, милая, детев тебе побольше, желательно таких же тупорылых, как и троглопапочка. Бабы – это, конечно, нечто!
Простившись с красавицей, променявшей развеселую донскую жизнь на будни в пожизненной компании унылого ясеневского дебила, Ник вывел над своим именем надпись «Володя». Обоюдоострая стрелочка между ними носила название «Заказ». Юноша сначала колебался, не обозвать ли ее «бизнесом», но справедливо рассудил, что до таких высот их отношения покуда не дошли. Володя заказал стенограмму, а Никита – информацию о карле-убийце, вернее, о том, как можно без лишнего шума похоронить маленькую тварь. Постепенно разовые дела следовало перевести на постоянную основу, кое-какие задумки уже рождались в буйной голове, однако пока спешить не стоило, всему свое время.
«Володю» и «Карлика» соединила «информация». Тут все просто, пусть крутой дядя Володя тоже поработает.
Под «Ником» оказалась заглавная латинская «L». Эль. Таинственная девушка из диктофона. Прямая между ними осталась безымянной, обзывать эту связь «работой» Никита не захотел. Слово «интерес» подходило больше, но сути вещей также до конца не отражало. Взаимоотношения L и Володи обозначились большим знаком вопроса и отметкой в скобках: «вспомнить самому или выспросить при встрече».
Ник оценивающе оглядел получившуюся схему и остался ею доволен. В таком виде картина мира уже не представлялась неразрешимым клубком странностей и противоречий.
– Я – молодец, – юноша похвалил сам себя. Благосклонно ответил льстецу обнадеживающей улыбкой и тут же вынес долгожданное решение о награждении своего изнывающего от одиночества тела заслуженным даром.
– Эй, служивый! – он поманил охранника пальцем. – Ты патроны коллекционируешь? Получишь червонец, если дернешь для несчастного узника совести пару ладных и беспринципных девиц. Можно даже одну – ладную, а вторую – беспринципную, я упираться не стану.
Сговорились на дюжине патронов. Правда, горе-сводник подвел насчет ладной, но Ник на него зла не держал. Иногда умение закрывать глаза на проблему здорово облегчало жизнь – особенно подневольному затворнику.
* * *
– Кто это, таджик или узбек? Для меня и те, и другие на одно лицо – на одно смуглое, среднеазиатское лицо. Нежгучие брюнеты, антимачо. Антошка Бандерас такая лапа! Тоже смуглый и темноволосый, но весь состоит из секса, я раз пятьдесят его Деспераду пересматривала и каждый раз с обильным слюноотделением! Эх, почему ж у нас калымят не знойные, горячие латиносы, а их жалкие подобия?
Отец бесится, когда я гастарбайтеров клонами зову, воспитывать начинает, про фашизм что-то орет, трудолюбием попрекает. Прям борец за права человека. Я ему как-то ради прикола соврала, что с Вахой встречаюсь, так он мне такой урок дружбы народов устроил, что «черножопый ваххабит» потом неделю в ушах звенело. Вот такие у нас дома двойные стандарты.
Что ж этот узбеко-таджик так на меня пялится? Работать надо, милейший, арбайт-арбайт, шнеллер-шнеллер! Нечего на русских девчонок зенки лупить, не по вашу трудолюбивую честь.
Как представлю, какое порно он сейчас в своей темной башке крутит («Дочка белого господина отдается экзотическому восточному красавцу-землекопу», что-то такое, Джамшут, да?)… Плейбой, блин, недоделанный!
Зря я сюда в шортиках и топике поперлась – тут озабоченных равшанов, обезбабленных на долгие рабочие месяцы, человек двести, если не больше. Понятно, чего их девки в паранджах по жизни ходят! ́ С таким контингентом я бы для верности маску Чубаки круглые сутки таскала. И свинцовые трусы Супермена – от греха подальше.
Четвертый, чего делать-то будем? Мне тут реально не по себе. По-хорошему, сваливать надо – если мысль материальна, меня уже всей интернациональной бригадой по третьему кругу пускают! Уроды! Но свалю – отец быканет: на месте была, а на Объект так и не зашла. Полгода уже зазывает…
Ща, позвоню ему, пусть бледнолицых делегатов на встречу высылает… Па, привет! Нарисовалась я. Куда-куда… яму вашу смотреть, сам же звал!
Ник запоздало щелкнул на паузу, поймав себя на том, что не записывает текст, а внимательно и с интересом его слушает. Черт, любопытство любопытством, но работу никто не отменял! Старательный юноша перемотал пропущенный кусок и на этот раз перенес все услышанное на бумагу. Не забыл он выписать все непонятное на поля. Особенно удивили его две вещи: слово «звонить» при разговоре по рации употребляли исключительно старики, а Эль на старушку никак не тянула. Ну и, конечно, не могли пройти мимо сметливого Никиты двести работающих над одним чем-то трудяг! Это же какой грандиозный проект, если требует для себя населения целой, пусть и небольшой станции! Что же у тебя за папа такой, дорогая Эль? Король подземного мира, не меньше.
Ник недолго поломал мозг, заскучавший за время заключения, но, не найдя приемлемых объяснений, справедливо заключил, что в записи все постепенно, рано или поздно, прояснится и пока зацикливаться на отдельных моментах не стоит.
– Пап, только давай быстрее!.. Четверка, все нормально, не волнуйся, отец до чертиков рад, что я, наконец, нарисовалась, да еще почти добровольно. Но мне про эту яму все уши прожужжали, надо лично проинспектировать, куда мужики весь семейный бабос вкладывают. Без нас, женщин, точно фигню какую-нибудь удумают. Вон смотри, бежит уже кто-то навстречу, конечностями мне машет, кажись, белый человек. Точно, за нами. Ну, пойдем, поздоровкаемся.
Ник несколько раз прокрутил момент, где неизвестный встречающий, приветствуя девушку, уважительно назвал ее по имени-отчеству, однако разобрать ни того, ни другого так и не смог, похоже, новоприбывший кричал издалека. Жаль.
– Давно ждете? Мне ваш батюшка только набрал, я сразу со всех ног…
Заискивающие, чуть ли не раболепные интонации сопровождающего вновь навели на мысль, что папа Эль, как минимум, очень серьезный начальник, а максимум… про максимум буксующая на месте фантазия отказывалась выдвигать какие-либо варианты.
– У нас ЧП! Видите центральные ворота? Нет, там, ниже! Где пробка из фур образовалась. Да, да, именно. На самом въезде бензовоз догнал длинномера с железом, сначала с перепугу эвакуацию объявили, вдруг соляра шарахнет, но, как разобрались, начали грузовики растаскивать, места мало, маеты много, вот и траха… в смысле, мучаемся второй час, хорошо заразы сцепились, от души. Если за тридцать минут не управимся, бетон в миксерах застывать начнет…
Никита выматерился, тоже хорошо и от души. Лобные доли вскипали от обилия непонятной информации. «Пробка из фур», «бензовоз», «длинномер», «миксеры» – что это за набор непереводимых на русский язык слов?! Может, правда узбек или таджик с Эль объясняется? Но по акценту и не скажешь… Срочно нужен перерыв, а заодно и перекус.
– Четверка, гутен абенд, как арийцы говорят. Беспонт с экскурсией вышел, промандыкались папиковские рабочие со входом еще полтора часа, а больше ждать мне религия не позволила. Не судьба, видать. Отец извиняется, но толку с его извинений, весь день коту под хвост. Больше на Объект я ни ногой. До открытия точно.
* * *
Работа продвигалась из рук вон плохо. Каждую более-менее длинную запись приходилось брать с боем. И дело осложнялось вовсе не обилием малопонятных слов, которыми Эль сыпала в изрядном количестве, скорее наоборот, они заставляли Ника отвлекаться от прослушивания жутко любопытного дневника и с неохотой вспоминать о том, что девичьи переживания нужно еще и записывать!
Эль делилась с бездушным диктофоном всем на свете, не утаивая от него ничего маломальски интересного. Некоторые детали заставляли Никиту хвататься за живот от неудержимого хохота (девушка была еще той оторвой и чудила не по-детски), многое озадачивало, кое-что вгоняло в пунцовую краску. Записи, касавшиеся Дениса, ненаглядного женишка красавицы Эль (а в том, что она красавица, Ник не сомневался ни на секунду), чаще всего хотелось пропустить, лучше всего посредством удаления. Но нездоровая ревность, помноженная на еще более патологичное любопытство (которое для самого себя объяснялось чувством долга перед клиентом – щедро проавансированного чувства долга!), буквально принуждали несчастного юношу выслушивать подробности девичьей любви. А Дэна этого девушка любила, обманываться на сей счет не приходилось. Злиться и взрываться от бессильной ярости – да, обманываться – к сожалению, нет. Эль измывалась над суженым отчаянно, с присущей ее фантазии размахом, но затем приходила ночь, и, по ее же собственному выражению, «наступало полное примирение враждующих сторон».
Как же Ник ненавидел сладострастные, с удовольствием потом вспоминаемые девушкой, «примирения сторон»! Его соперник по ту сторону диктофона – да, именно соперник, Никите все сложнее становилось скрывать от себя неправильную, какую-то извращенную привязанность к неведомой, но уже такой близкой и знакомой Эль! – соблазнил и не на шутку увлек прекрасную… Прекрасную кого? В минуты просветления, когда горечь ревности ненадолго оставляла воспаленное сознание в покое, юноша задавался этим вопросом. Кто она ему? Почему он так бесится из-за… Из-за кого, черт возьми?!
Ник не понимал. Пытался анализировать, думать, приводить доводы, хоть как-то объясняющие его ненормальную взволнованность, совершенно дурацкое нервозное состояние. Ну не влюбился же он в голос на диктофоне, в запись в дневнике, это надо быть полнейшим задротом! Никита знал на родной станции пару таких половозрелых идиотиков, презрительно называемых дядей «экзальтированными вьюношами» и «полупокерами», – оба определения явно были обидными, но смысл изощренных ругательств из прошлого, как обычно, оставался для Ника тайной. Так вот, лучше сразу убиться об стену, чем прослыть среди приятелей вьюношеподобным чудилой.
Эль, Эль, красивый голос, вещающий удивительную, часто непонятную историю… «Я хочу знать твою историю». Каждая новая запись раскрывала еще один фрагмент из чу́дной мозаики, никак не желающей пока выстраиваться в целостную картину – ясную и четкую. Любопытство, желание разобраться, в том числе и в самом себе, подгоняло его, но каждый раз спешка приводила к неизбежному результату: Ник забывал о стенографии, погружался всей силой воображения в те образы, что рисовал ему голос, живущий в старинном черном приборчике. Дошло до того, что впечатлительный юноша, все свои недолгие годы бывший здравым и рассудительным, а порою даже циничным, начал видеть сны о той самой девушке. Странные сны, как и положено странным образам, рожденным в сознании, мучимым странностями. Он не мог разглядеть ее лица, как ни вглядывался, не узрел того места, где она обитала, не обрел понимания, о котором мечтал, лишь сильнее разжег огонь в своей душе – огонь познания, как гласила официальная версия, оберегающая психику молодого человека от неутешительных признаний.
Один из снов едва не стал для него последним.