— Еще одна бронемашина! — Колесников на мгновение отвлекся от перископа, чтобы вытереть с лица пот, а затем снова вернулся к наблюдению. — Так, шар вроде пока нас не заметил. А эти медленно, но верно идут сюда. Черт!

— Командир, а что за броневики? Оружие у них, вроде, допотопное, а вот машины похожи на современные. Это не «Страйкеры»? — Поинтересовался стрелок главного вооружения БТР-80, который также наблюдал за обстановкой.

— Нет. «Страйкеры» четырехосные, как наша бэха, а эти трехосные. Но что-то иностранное. И по корпусу похоже, что амфибии, как и мы. Так, парни. Их броневики моторами дюже тарахтят. Давайте-ка откроем левую десантную дверь, пока они не заглушили двигатель. Может, эта компания, что к нам топает, не услышит под шумок.

— Ты что задумал, командир?

— Что и раньше. Возьмем одного к нам в гости, а все остальное по плану: затаскиваем туриста сюда, очередь по шару, и — ходу на базу. У их броневиков малокалиберные скорострельные пушки. Для них наша броня — все одно что картон.

Бойцы осторожно, стараясь не издавать лишних звуков, стали открывать боковую двухстворчатую дверь, находящуюся между второй и третьей осью бронетранспортера.

— Черт! Услышали, падлы! Ходу прибавили и прямо сюда идут. Так, братцы, полундра. Момент истины. Нам нужен один живой пассажир. Иначе грош цена нам как гвардейцам.

Четыре человека, облаченные в серые плотные прорезиненные комбинезоны, двигались к густому кустарнику, начинавшемуся на вершинах песчаных дюн. Здесь был выступ, и островок кустарника выдвигался на несколько метров ближе к морю. Подъем по рыхлому песку был крутой. Под тяжелыми ботинками повизгивали трущиеся друг о друга песчинки. Дюна осыпалась, словно не хотела пускать четверых пришельцев на свою вершину, где раздался какой-то странный, явно не природного происхождения, с глухим лязгом, звук. Лица чужаков скрывали фильтрующие маски противогазов. Плечи и верхнюю часть торса и спины каждого прикрывала пелерина из толстой черной резины, армированной стальной сеткой. В руках МП-44. На головах черные каски очень узнаваемого дизайна. Это были каски М35, принятые некогда в гитлеровском вермахте, окрашенные в вызывающе бликующий черный цвет. И по бокам — белые щиты с черными свастиками, не оставляющими никаких сомнений насчет правильности недавней встречи этих «гостей» у Красноторовской колонии.

Четыре человека разошлись веером, штурмуя подозрительный песчаный мыс. Тот, что шел с правого фланга, взошел первым. Раздвигая левой рукой и стволом «Штурмгевера» жесткий кустарник, он осторожно двинулся дальше. Тщательно замаскированный, покатый бронированный корпус и массивные, густо измазанные глиной и песком колеса, возникли буквально в полуметре от него совершенно внезапно. В тот же миг чьи-то сильные руки схватили ствол оружия чужака, умело выкручивая его и выворачивая руку, сжимающую рукоять МП-44. Человек не успел опомниться, как в его маску врезался приклад так похожего на «Штурмгевер» автомата Калашникова. В голове зазвенело, а из глаз словно посыпались искры. Кровь из носа стала заливать маску. Еще несколько пар рук не дали пришельцу упасть. Тут же его стали втягивать в какой-то полумрак, и он понял, что его тащат в эту спрятанную в кустах бронемашину. Всеми оставшимися после удара прикладом силами он старался противиться этому, упираясь руками, уже лишенными оружия, и ногами. Однако многорукое чудовище, вероломно напавшее на него, было гораздо сильнее. Оно сделало рывок, и человек буквально ввалился в бронемашину. Тут же выхватил нож, прикрепленный к широкому поясу, но ему заломили руку. В то же мгновение кто-то сорвал с него шлем и врезал им же по темени. Снова звон в голове и искры из глаз. Затем прямо над ухом раздался крик:

— Велкоммен, майне фройндэ, я твой муттер познакомился!!!

И загрохотал крупнокалиберный пулемет…

Два наблюдателя, находящиеся в люльке воздушного шара, длинным тросом пришвартованного к палубе корабля, заметили, что группу их автоматчиков, столкнувшихся с неведомым доселе гигантским крабом, чем-то привлек ближайший кустарник. Однако по инструкции оба не могли следить за одним и тем же сектором одновременно. Посему только один из них стал рассматривать эти заросли, пытаясь понять, чем они так привлекли его товарищей. Уже когда автоматчики взошли к самой вершине песчаной дюны, он разглядел, что в кустах находится нечто, имеющее слишком правильные формы, чтобы отнести это к местной флоре. Наблюдатель выхватил стальной прут и три раза ударил им по пустой артиллерийской гильзе, висящей в люльке, привлекая к себе внимание тех, кто внизу. Затем приготовился махать красным флажком, дающим всем понять, что он видит неприятеля, но в этот момент среди подозрительных кустов возникла вспышка. Запоздалый звук пулеметной очереди донесся, когда крупнокалиберные пули уже разорвали воздушный шар, и люлька с его ошметками устремилась вниз. Один из наблюдателей разбился о палубу. Второй упал в воду, но в такой воде да в таком обмундировании его шансы на выживание были крайне малы…

Дав очередь из КПВТ по воздушному шару, БТР взревел двигателем и рванулся вперед, разбрасывая уже ненужные маскировочные ветки. Подминая колесами еще одного пришельца с автоматом, бронетранспортер скатился с дюны на пляж, увлекая за собой целую песчаную лавину. Два других вражеских автоматчика бросились в стороны.

— Давай, Ахмет! Ходу, ходу! — заорал Колесников механику-водителю.

— Буксует, командир!

— Давление до двух атмосфер сбрось! Живо!

Зашипела система подкачки шин, стравливая лишний воздух из колес и делая их более мягкими, что было предпочтительней на песчаной поверхности. Через десять секунд БТР чувствовал себя на песке уже намного уверенней и, набирая скорость, мчался прочь от бывшего полигона.

— Командир! Их броневики разворачивают орудия! — крикнул стрелок главного калибра.

— Разворачивай башню и стреляй! Ахмет! А быстрее никак?!

— Черт подери, командир, у меня не ракета «Сатана», а всего лишь «Камазовский» двигатель на четырнадцать тонн железа и мяса!

Сильный удар и грохот встряхнули машину. Откуда-то сзади прыснул сноп искр. Пахнуло гарью и толом.

— Попали, мать их! — крикнул кто-то.

— Языка берегите, чтоб он сдох, падлюга! — рявкнул, откашливаясь Колесников. — Юра, ну, растудыть твою налево, ты стрелять будешь?!

— Уже!

Снова загрохотал КПВТ.

— Ахмет! Впереди низина, сворачивай в кусты!

— Есть!

Самохин по обыкновению бросил прощальный взгляд на буквы, вырванные из текста с этим клочком бумаги для самокрутки. Затем насыпал табак, скрутил клочок, склеив бумажную трубочку слюной. Прикурил от масляной лампы и вернул свой интерес к паре консервных банок из того странного тайника, что оказался за обрушенной стеной и где провел прошедшую ночь потерявший всяческий человеческий облик Борщов. Жесть банки оказалась толще обычного, поэтому обычный консервный нож показал себя совершенно неэффективным. Сейчас майор вертел в руках штык-нож от АК-74, то крутя его между пальцев, то перебрасывая из ладони в ладонь, изредка останавливая это баловство, чтобы стряхнуть на пол пепел самокрутки.

— Ладно. Начнем, пожалуй. Что за хреновину вы там кушали во время войны, господа немцы…

Майор вонзил нож в крышку и стал резать ее по кругу пилящими движениями. Помучавшись пару минут, он, наконец, открыл банку. К его удивлению, внутри находилась войлочная прослойка между стенкой консервы и каким-то свинцовым цилиндром. Цилиндр был полый и накрыт круглой шайбой по диаметру этого цилиндра, также изготовленной из свинца. На шайбе стояло непонятное клеймо со свастикой. Самохин ковырнул ее кончиком штык-ножа и отбросил. В полом цилиндре находилось что-то, аккуратно завернутое в бумагу для чистки оружия.

— Ни хрена это не жратва, — поморщился от удивления майор. Он извлек завернутый в бумагу предмет и освободил его от обертки. Металлический цилиндр. Довольно тяжелый — обычная сталь значительно легче. Металл белый. Его можно запросто принять за тот же свинец. Однако, если присмотреться, то структура немного иная. Нет характерных для свинца пор. Металл глянцевый. Цвет светлее, даже слегка серебрится. И… Он, металл этот, не холодный? Точно. Он несколько теплее, чем можно было ожидать. Что это? Серебро? Но зачем маскировать под консервы? И серебро все-таки легче.

Повертев болванку в руках, потерев и понюхав ее, Самохин поставил странный металл на стол. Свернул новую самокрутку и жадно затянулся. Затем вскрыл вторую банку. То же самое: войлок, свинцовый цилиндрический контейнер и металл, похожий на серебро, но тяжелый, как свинец. Если не больше.

— Да что за хрень такая? — от досады майор стукнул одной болванкой по другой. На поверхности остался небольшой рубец. Значит, мягче стали. Самохин пощупал рубец и с удивлением обнаружил, что в этом месте загадочный металл стал еще теплее.

В дверь постучали.

— Да! Открыто! — нервно крикнул майор.

В апартаменты главы Пятого форта вошел один из его порученцев.

— Шеф, мы тщательно осмотрели следы.

— И что? Не делай паузу, говори уже! — проворчал Самохин, не сводя глаз со странных цилиндрических болванок.

— БТР уехал не совсем туда, куда мы предполагали.

— То есть?

— Они не в сторону колонии своей поехали. Они поехали в город.

— В город? За каким чертом? — удивился майор.

— Не знаю. Но… Там следы еще…

— Что за следы?

— На бронетранспортере уехало не два человека, а четыре. Или даже пять. Причем, судя по размеру обуви, одна из них женщина. Ну, или подросток.

Самохин присел на стул и стал задумчиво растирать лоб ладонью, которой только что тер неизвестный металл. Вдруг он резко поднялся и вперил в порученца ненавидящий взгляд.

— Мать вашу! Этот урод! Этот чурка! Он провел нас! Разыграл сцену с этим кретином Борщовым, а сам выпустил стечкинцев и свалил с ними! И получается, он прихватил с собой и Крота с Гжелихой?!

Порученец молчал. Он медленно опустил взгляд на брезентовую сумку, что висела у него на правом плече. Из нее доносился еле слышимый треск. Теперь этот звук расслышал и Самохин.

— Что, что у тебя там жужжит, черт подери?!

Порученец осторожно извлек из сумки дозиметр.

— Шеф это…

— Дозиметр? Во что вы там вляпались на улице?!

— Он только что молчал, шеф. Мы не во что не вляпались… Это что-то здесь, — человек протянул прибор вперед, датчиком к столу, и треск усилился.

— Что происходит? — в нотках голоса Самохина уже было не раздражение и властная злость, а ясно различимая доля испуга.

— Шеф, что это? — порученец обратил внимание на странные цилиндры, стоявшие на столе и, медленно подошел, направляя дозиметр на них. Треск стал еще громче и интенсивнее.

— Шеф!!! — человек с прибором резко отпрянул и попятился к двери. — Откуда вы это взяли?!

— А что это такое?!

— Я не знаю, но оно очень радиоактивно!

«Клеймо на внутренней свинцовой крышке!» — ужалила вдруг в самые недра мозга мысль, и Самохин кинулся к столу. Схватил свинцовую крышку и внимательнее посмотрел на клеймо.

235U… Неприметная надпись в конце какого-то слова под свастикой в зубчатом круге…

УРАН ДВЕСТИ ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ!!!

Из уст Самохина вырвалось бранное слово, и он отбросил свинец так, словно тот превратился в огромного, страшного и ядовитого паука.

— Уйди с дороги! Это уран! — заорал староста общины, кидаясь на выход из этого ставшего вдруг проклятым помещения.

Павел Стечкин оседлал стул, сложив руки на его спинке. Перебирая в пальцах старую бензиновую зажигалку, он пристально смотрел на человека, сидевшего напротив. Буквально в паре метров от него.

После того, как с этого человека сняли его комбинезон, под ним обнаружилась камуфлированная одежда с расцветкой, известной как «пятнышко». Человек был брюнетом. На вид чуть более тридцати лет. Голова забинтована. Но бинты наложили уже тут, в бункере, как и пластырь на разбитую переносицу. Руки незнакомца были скованы наручниками позади стула.

— Эдик, я думал, арийцы выглядят… как бы это… чуть более по-арийски, — хмыкнул Стечкин, слегка повернув голову влево, в сторону сидевшего на койке и закинувшего ногу на ногу Шестакова.

— В каком смысле? — прапорщик продолжал рассматривать трофейный нож, изъятый у пленного.

— Да в прямом. Ты глянь на него. Смуглый. Брюнет. Глаза черные. Где же белокурая бестия-то?

— А ты, Василич, Геббельса с Герингом видел? Они, что ли, соответствовали шаблону? — кашлянул Шестаков.

— Нет, Эдик, не видел. Я не такой старый, как ты.

Лицо незнакомца чуть исказилось от мимолетной ухмылки. Впрочем, он продолжал смотреть мимо майора, в стену, и шмыгать пострадавшим носом.

— Ладно, гвардии старший прапорщик, как допрашивать-то его будем?

— У меня паяльная лампа есть, — пожал могучими плечами седой Эдик.

— Да нет, — Стечкин поморщился. — Кто-нибудь у нас немецкий знает?

— Альфтан. Он же сам немец.

— Ну, так он русский немец. Его предки, кажись, с Петровских времен на Руси живут.

— Да, но немецкий язык он знает. У него, вроде, тетка в Ганновере после горбостройки обосновалась.

— Да? — удивился майор. — А чего я не знал?

— Дык, — Шестаков хмыкнул, — чай, не актуально было до сего дня.

— Ну ладно, — Стечкин повернул голову назад, к двери, и крикнул. — Боря! Колесников! Капитан!!!

Дверь приоткрылась, и показался Борис, благодаря которому пленный сейчас находился здесь.

— Я тут, командир.

— Ты броневик ихний нарисовал уже?

— Да, — Колесников протянул листок бумаги прапорщику.

Шестаков взглянул на рисунок и поморщился:

— Это что за мать его такое? Боря, да у меня внучка лучше рисует.

— Ну, блин, извиняй. Я не Репин, — раздраженно развел руками капитан.

— Зато Пикассо — тот еще, — покачал головой Эдуард.

— Ну, ты можешь опознать, что за машина?

— По этим каракулям? Да это психиатру надо отдать, чтобы он опознал твою болезнь, капитан.

— Да ну тебя к черту, в самом деле…

— Ладно, хватит вам, — досадливо сморщился Стечкин, — Боря, позови младшего сержанта Альфтана. Мухой его сюда!

— Понял, — Колесников кивнул и скрылся за дверью.

Павел продолжил внимательно наблюдать за пленным. Он готов был поклясться, что во время обсуждения рисунка Бориса тот снова ухмыльнулся. Стечкин извлек портсигар из нагрудного кармана. Достал оттуда папиросу и прикурил от той зажигалки. Пленник задержал взгляд на курительных принадлежностях русского офицера.

Майору показалось, что он понял этот взгляд. Он снова раскрыл портсигар, и покачал им перед пленником. Незнакомец едва заметно кивнул.

— Курить хочет подранок наш, — хмыкнул Павел и поднялся со своего стула.

— Смотри, чтоб он за руку тебя не укусил, — предупредительно произнес Шестаков. — У меня ротный в Афгане так чуть пальца не лишился.

— Да у меня кулак размером с его голову, — покачал головой майор. — Он ведь не самоубийца, хоть и курильщик.

Павел вставил папиросу в рот пленному, дал прикурить от зажженной зажигалки и вернулся на свое место. Никаких неприятных сюрпризов чужак не выкидывал.

Наконец в помещение вошел младший сержант Альфтан. Решив, что в присутствии незваного гостя этому самому гостю лучше будет продемонстрировать дисциплину и четкую субординацию, он щелкнул каблуками, приложил руку к облаченной в черный берет голове и приготовился было уже отрапортовать, однако Стечкин махнул рукой:

— Никита, пообщайся с гостем нашим.

— С этим, что ли? — Никита усмехнулся и подошел к пленнику. — Здорово, чувак. Прости, что я прикладом личико тебе попортил. Но ведь не зря вам восемьсот лет уже твердят: кто с мечом к нам придет, тот люлей огребет.

— Блин, Альф! — Стечкин на мгновенье прикрыл лицо ладонью. — По-немецки с ним поговори.

— А, вон оно что. Типа, хенде хох, хитлер капут, даст ист фантастиш? — засмеялся младший сержант.

— Что-то вроде того, но без этой чепухи, — кивнул майор и снова обратил внимание на мимолетную ухмылку пленника. — Хотя… Постой-ка! Что-то мне подсказывает, что наш дорогой друг и так понимает нашу речь.

Мимолетно брошенный незнакомцем на лидера Красноторовской колонии взгляд только подтвердил эту догадку.

— Так, Эдик. Тащи сюда свою паяльную лампу. Перекур окончен.

Незнакомец выплюнул дотлевающую папиросу и, шмыгнув носом, произнес по-русски, но с заметным акцентом:

— Это все непродуктивно. Мы теряем время только. Что вам нужно от меня?

— Сколько там банок? — Самохин нервно ходил по коридору, совершенно несознательно отмеряя в одну сторону и обратно по девять шагов.

Облаченный в ОЗК порученец вышел из жилища Баграмяна, которое вело в потайное помещение с ящиками. Стянул с лица респиратор.

— Таких, как вы вскрыли, еще тридцать шесть. И, судя по таре, их было сорок. Две взяли вы. Еще две не знаю, куда делись.

— Может, эти уроды прихватили? — зло прорычал Самохин.

— Может, и так. А может, их давно уже нет. Там еще с полсотни банок поменьше.

— Что в них? — глава общины дернул головой.

— То же самое, но в форме кубов. И меньшего объема.

— И это ведь все немецкое, еще со времен Гитлера! На кой черт им уран нужен был?

Порученец развел руками:

— Федор Семенович, я не знаю. Но, если мне память не изменяет, то урановые кубики нужны для примитивного ядерного реактора.

— А цилиндры? Для чего они нужны?!

— Я не знаю, — тот снова развел руками.

— Может, для бомбы, а?!

— Для бомбы? Ну, там сфера. Эффективность в шаре. Наименьшая площадь и наибольшая отдача во время реакции. Тем более имплозивная схема подразумевает именно сферу и ничего больше. Может, заготовки? Или просто сырье для переработки или экспериментов?

— Бред какой-то! Откуда в те времена у них все это?

— Вообще-то немцы до Второй мировой войны лидировали в исследованиях.

— Тогда почему они не воспользовались своим лидерством? Гитлер отчего колебался? Даже Трумэн не колебался, когда поджарил японцев!

— Не успели, наверное. Может, оттого Красная армия и спешила сюда и торопилась взять Берлин. Может, Сталин что-то знал об этом и просто не дал времени фашистам… Не знаю я… Но факт в том, что с этим теперь надо что-то делать. И с вашим кабинетом — тоже.

— Федор Семенович, — из ответвления коридора показался угрюмый Борщов. — Вода нагрета. И порошок приготовлен.

— Так, отлично! — Самохин хлопнул в ладони и быстрым шагом направился в сторону прачечной. — Борщов, как следует постирай мои шмотки, и пусть добытчики потом их внимательно проверят дозиметрами. А мне срочно надо принять душ.

— Постираю… ваши шмотки… как следует, — проворчал Василий, идя следом и зло глядя Самохину в затылок.

— Как ваше имя?

— Пауль Рохес.

— Имя, вроде, немецкое, а фамилия?

— Моя мама немка. Отец — испанец.

— Вот как? — Стечкин поднял бровь. — Откуда вы?

— Я родился в Южной Америке.

— Точнее, черт возьми!

— В Чили.

— Да ну? С приветом от Пиночета к нам? — оскалился Шестаков. — Вот с вас, уродов, за Виктора Хару и спросим. У меня мама три дня плакала, когда узнала, что вы с ним сделали.

— Мы? — Пауль надменно взглянул на прапорщика. — Я тогда еще не родился. И, насколько я знаю, в честь этого вашего мученика потом назвали стадион.

— Ладно, — поморщился Стечкин. — Тени мертвых да не загородят солнечный свет от живых. Вы прибыли на корабле. Откуда?

— Из Чили, — невозмутимо ответил иноземец.