Глава 10
ПОГОНЯ
Во двор мы влетели багажником вперед, громыхая на ухабах, как груда металлолома. Подскочили на бордюре на добрых полметра, и я чуть было не проломил темечком крышу. Ева вывернула руль, надавила на педаль тормоза, но, судя по характерному звуку, «Цыпочка» все же скребанула краем бампера о детскую горку.
— Береги пернатую, — посоветовал я.
— Стрелять готовься, — бросила Ева через плечо.
И, не дав нам опомниться, ударила по газам. От ускорения голову мотнуло назад, машину подбросило на бордюре, днище с омерзительным скрежетом проехало по камню, и у меня возникло ощущение, что половичок под ногами вот-вот провалится. Но защита выдержала, и «Цыпочка» соскочила с газона. Левой парой колес машина оказалась на тротуаре, а правой — на дороге, по которой мы с Ваксой разгоняли ее, чтобы завести. Только теперь — мордой в противоположную сторону.
Ева переключилась на вторую передачу. Желтый шедевр автопрома, не сбавляя оборотов, помчался вдоль подъездов, заставляя нас вздрагивать на каждой кочке, — не от испуга, а исключительно по механическим причинам. Взрезаемые колесами лужи прыскали в стороны. Подвеска громыхала, кузов трещал по швам, стрелка на спидометре от тряски конвульсивно дрыгалась и скакала через все риски: от 20 до 160. Но «копейка» напористо шла вперед, словно чувствовала, что это ее последний шанс сослужить хорошую службу хозяйке.
Через сотню метров мы уперлись в переулок и, объехав перевернутые мусорные контейнеры, наконец-то вынырнули на проезжую часть.
Направо Ново-Вокзальная уходила в горку и терялась во мгле. А слева нарастал гул движков: резкий и упрямый «Патриот» оттенял низкий, самоуверенный «Урал». Погоня приближалась. Эрипио верно угадал маневр Евы и не стал преследовать нас во дворе — просто развернул машины и двинулся вверх по улице.
Ева, не щадя сцепления, вырулила на грязную мостовую, и «Цыпочка» поползла в гору. Двигатель подвывал, машина постепенно набирала скорость, но мощности, чтобы уйти от грузовика и джипа, разумеется, не хватало. К тому же постоянно приходилось вилять из стороны в сторону — на пути попадались открытые колодезные люки, глубокие лужи с неизвестным дном, ржавые остовы легковушек, битый кирпич, доски и ошметки рекламных щитов.
Я обернулся, всматриваясь сквозь запотевшее стекло в ленту улицы. Она стремительно убегала назад, а в сизо-молочной пелене уже мелькало тупое рыло «Урала».
— Чего ждешь? Стреляй! — велела Ева, сосредоточенно следя за дорогой.
— Как? — вертя ручку и опуская боковое стекло, огрызнулся я. — Я ж отсюда не высунусь даже. Не пролезу…
— Смекалку включи!
Я, щурясь от ветра, намотал ремень «калаша» на локоть и попробовал выставить автомат в окно. Держать его так было жутко неудобно: предплечье дрожало, ствол мотался из стороны в сторону. Даже просто стрелять из такого положения было бы проблематично, а о том, чтобы вести прицельный огонь, не могло быть и речи.
— Тьфу ты, скрепка бункерская! — обидно выругалась Ева, оценив в зеркале мои выкрутасы. — Ну-ка, убери голову!
Ведя одной рукой, она ловко выхватила пистолет, резко развернула правое плечо, выбросила руку и дважды бабахнула в заднее стекло, пустив веер трещин. Дымящиеся гильзы отлетели на сиденье, от грохота выстрелов внутри крошечного салона «копейки» зазвенело в ушах.
Ева вернулась к управлению.
Тряхнув головой, я поморгал и глянул на сеть трещин вокруг двух дырочек. Отлично, теперь преследователей вообще не видно…
— Лифчик-счастливчик! Aу! — крикнул Вакса. — Скорей выставляй стекло!
Под тяжелый стрекот КПВТ, от которого засосало под ложечкой, я отщелкнул приклад и принялся со всей дури сандалить им в стекло.
Хорошо, что касатику с «Патриота» тоже приходилось не сладко на колдобинах: он не сумел сразу пристрелять пулемет, и очередь взрезала газон пятью метрами левее. Пули со смачными шлепками подняли в воздух комья земли и ветошь.
Но радоваться было рано. Вот возьмет сейчас стрелок чуть правее, и от нашей «Цыпочки» только перья полетят…
Яростно пыхтя, я уперся спиной в спинку сиденья и заколошматил с тройной силой. Стекло хрустнуло и в конце концов пало под натиском приклада. Растрескавшись окончательно, оно выгнулось линзой и вместе с резиновым уплотнителем вывалилось на багажник. Через секунду машина подпрыгнула на очередной кочке, и стеклянное месиво соскочило на дорогу, кувыркаясь и брызжа осколками.
Передо мной открылся замечательный вид. Зубчатые линии стареньких фасадов, теряющиеся во мгле, вьющиеся по мокрому асфальту полосы от колес «Цыпочки», повисшие на полуголых деревьях провода и силуэт нагоняющего «Патриота» с уродливым рогом КПВТ. Предводительского «Урала» заметно не было — по всей видимости, грузовик пропустил джип вперед, а сам пошел в арьергарде.
Я раскорячился, как мэрг на яйцекладе, и крепко сжал цевьё. Упер приклад в плечо, прищурил правый глаз.
Мушка ходила ходуном над прицельной планкой, и хищная ухмылка радиаторной решетки «Патриота» никак не желала попадать в зону поражения.
Тем временем пулеметчик, приседая и подпрыгивая на ухабах вместе с джипом, развернул ствол и выпустил еще одну очередь. Вновь омерзительно заухало. На этот раз пули просвистели в метре над крышей, заставив меня инстинктивно втянуть голову в плечи.
Вакса извернулся на своем месте, и теперь его лопоухий котелок торчал между подголовниками. Пацан забубнил мне в ухо что-то неразборчивое про дуршлаг и мандраж.
— Не трынди под руку! — прорычал я. И нажал на спусковой крючок.
Надо признаться, давненько я не стрелял из автоматического оружия. Привык к своему «Стечкину», и мне, в общем-то, хватало этого надежного пистолета. Но в нашем положении, понятное дело, толку от него маловато.
Уши заложило от страшного грохота. Отдача дробно толкнула в плечо, гильзы сыпанули латунной струей, а ствол повело вверх. Лампа на удаляющемся фонарном столбе разлетелась вдребезги.
Я расслабил указательный палец, и очередь прервалась. Все-таки «калаш» — это сила, и с ней надо обращаться бережно.
Джип вильнул и немного сбавил ход, хотя я и близко по нему не попал.
Прикинув вертикальный снос ствола, я сделал поправку, упер приклад покрепче, прицелился и снова вжарил по «Патриоту». Капельку ниже, на упреждение.
На этот раз выстрелы оглушили не так сильно: то ли слух окончательно сел, то ли наоборот — адаптировался. Теперь очередь вжикнула по асфальту перед самым носом преследующей машины и вспорола ей передок. Полетели пластиковые обломки, край «кенгурятника» вмялся в бампер. Водила опять сбросил скорость, но не остановился. Видимо, ни один из важных узлов повредить не удалось.
— По колесам лучше бей! — заорал Вакса над ухом. — Или прям в лобовуху! В щи жабам!
Я прицелился, переждал, пока «Цыпочка» перескочит через несколько особенно внушительных кочек, и в третий раз нажал на спуск.
Одновременно со мной начал стрелять и пулеметчик.
Наши очереди схлестнулись в воздухе, словно призрачные клинки, прошли друг сквозь друга и понеслись дальше.
Смертельный пунктир КПВТ звонко полоснул по «Цыпочке», размозжив задний поворотник и своротив зеркало. Повезло, что за мгновение до попадания Ева резко крутанула руль, и машину бросило влево. Иначе пули прошили бы нас с Ваксой, как тряпичных кукол.
А вот моя короткая очередь нашла свою жертву. Три или четыре пули легли точно в лобовое стекло, наделав в нем дырок. Водилу, правда, зацепить не удалось, зато сзади сковырнулся пулеметчик — кажется, я попал ему в ногу.
— Ага! — заорал Вакса, тоже заметив падение стрелка на пол джипа. — Получил жабёныш!
— Не вопи, — громко попросил я, не отойдя еще от шума стрельбы. Принялся искать в разбросанных шмотках подсумок с запасными магазинами. — Лучше карту растопырь. Где мы?
Вакса послушно юркнул на свое место, развернул старый план города и принялся вникать. Вот и отлично, пусть пока географию учит.
Я отыскал запасные магазины и перезарядил автомат, «Патриот» отстал и теперь держался на почтительном расстоянии. По всей видимости, экипаж связался по рации с Эрипио и получил какие-то распоряжения. А может, мне все же удалось застращать преследователей? Кто знает.
По крайней мере, они усвоили: «Цыпочка» тоже может клювиком тюкнуть. Больно.
Несмотря на то, что дорога шла в горку, скорость Ева держала приличную: километров сорок в час. Интересно, сможет она выжать на подъеме из желтой крошки больше, если потребуется?
— Нашел, — сообщил Вакса, отрываясь от карты. — Вон стадион «Орбита»… Ох, ё! Круто!
Я посмотрел налево, в направлении его вытянутой руки, и содрогнулся. Кровь в жилах застыла от открывшегося вида на широкий пустырь, окантованный низенькими трибунами для зрителей. По обе стороны взбитого в сплошную слякотную ванну поля возвышались высокие рамки, сооруженные из ржавых труб и арматуры. На верхних перекладинах болтались темные фигурки, размытые влажной пеленой. Некоторые тела висели неподвижно, другие покачивались.
Я даже не сразу понял, что это ворота.
А на поле под возгласы и свист немногочисленных болельщиков шел матч. Игроки были вымазаны в грязище, и действие происходило метрах в ста от дороги — сложно было различить командные цвета. Но, вглядевшись, я уловил шокирующую суть: люди бились с мэргами.
Бились насмерть. В прямом смысле слова. Очевидным тому доказательством служили увешанные трупами ворота.
И над всем этим кровавым безумием развевалось синее полотнище, прицепленное к высокому флагштоку Изображение «Союза» трепыхалось на ветру, как запутавшаяся в сети рыбка…
Ева перехватила мой ошалевший взгляд и хмыкнула.
— Это ерунда. Отборочные матчи… Ты бы видел, что осенью на «Металлурге» творится. Болельщики мрут от кислотных дождей, но все равно сотнями лезут на трибуны, чтоб на финал поглазеть.
— Кошмар, — выдавил я, припоминая огромный стадион, виденный однажды в детстве. — А ведь в Самаре была неплохая футбольная команда «Крылья Советов». В высшем дивизионе играла, ее фанаты ласково «Крылышками» звали.
— Рыбьим рожам хватает ума, чтоб играть в команде? — обратился Вакса к Еве, игнорируя мой экскурс.
— Их специально отлавливают, сбивают в стаи и выгоняют на поле, — сказала она, притормаживая перед трамвайными путями. — Мэрги изобретательны, когда дело доходит до серьезной драки. А футбол нынче — натуральное побоище. Только с мячиком, чтоб веселее было.
Я, наконец, заставил себя оторвать взгляд от темных фигурок, раскачивающихся вдалеке на воротах. Признался:
— Много слышал о таких состязаниях, но думал — раздутые байки. В них хоть правила есть?
— Правила — отстой, — ожидаемо заявил Вакса.
«Цыпочку» тряхнуло на рельсах.
— Всякому времени свои утехи, — философски заметила Ева. — Что там наш эскорт?
Выставив курносое рыло АКСУ в окно-амбразуру, я всмотрелся во мглу удаляющегося перекрестка. Трамвайные стрелки, разбитая остановка, церквушка с потемневшими куполами. А вот и эскорт показался из-за пригорка.
Охота продолжалась. Джип держался на расстоянии, но не пропадал из виду. Он плотно сел нам на хвост и гнал, словно зверя. Верный пес Эрипио, натасканный.
— Не отпускают, — сказал я, целясь. — Сейчас еще пульну для острастки.
— Побереги патроны, — осадила Ева. — Устроим им трамвайное сафари.
Не успел я уточнить, что она имеет в виду, как почувствовал ускорение. Машину мотнуло. Ева поддала газу и приняла левее. Рискуя убить подвеску, она объехала застывший на рельсах вагон. Передо мной пронесся красный бок с бледным числом 1018 на облупившейся краске, мелькнул свернутый на сторону ржавый сцеп.
«Цыпочка» выскочила на противоположную сторону улицы и притормозила на встречке — благо штрафовать нас за грубое нарушение правил дорожного движения никто не собирался.
— Модно, — оценил маневр Вакса. — И что теперь?
— А теперь… — Ева еще сбросила скорость и метнула взгляд в зеркало заднего вида. — Теперь Орис дождется, пока враги покажут нос, и нащелкает по нему. Короткими очередями.
Задумка была хорошая.
— Только не дергай, — попросил я. — Ровнее веди.
— Стараюсь.
Я клацнул затвором и припал щекой к холодному автомату, прищурился. Джип должен был вот-вот появиться из-за трамвая. Если все получится — автоматный огонь в лоб станет отличным подарочком для гонителей.
Ева переключилась на первую передачу, и теперь «Цыпочка» двигалась едва-едва — почти кралась вдоль бордюра, подстерегая «Патриот». Да-да, так случается в жизни: миг, и охотник с жертвой меняются местами.
Кровь стучала в висках, глубокое дыхание грузило клапаны респиратора, приближающийся гул натягивал нервы все сильнее. Фаланга указательного пальца готова была согнуться на спусковом крючке. А загнанная в ствол пуля только и ждала момента, чтобы винтом скользнуть по нарезам и вырваться на свободу.
Ну же, покажись…
Увы, сюрприза не вышло. Люди предводителя оказались не так наивны, как мы ждали. Скорее всего, водила заподозрил подвох сразу после того, как мы обогнули вагон. «Патриот» так и не высунулся из-за трамвая. Двигатель джипа перешел на холостой ход. Зато приблизилось низкое урчание «Урала», который, судя по тональности звука, тоже не рвался вперед, а шел на малых оборотах. Нахально и самоуверенно.
— Не сработало, — констатировал Вакса. — Кажись, грузовик на подходе…
Я агакнул, не отрываясь от прицела.
— Раз лезет на рожон, нагрузи его свинцом, — предложил пацан.
— Грузовик у Эрипио бронированный, — вмешалась Ева, щелкая передачей. — Пять сорок пять для него — хилый калибр. Отсюда не возьмет.
Она нажала на педаль акселератора и, набрав скорость, включила вторую передачу. «Цыпочка» вновь убегала от злобных хищников. Недолго же мы пробыли в роли охотника.
Когда мы отдалились от перекрестка на добрые полторы сотни метров, из-за трамвая, наконец, показалась морда «Урала» с горящими дальним светом зенками. Я инстинктивно зажмурился от ксеноновых лучей и пальнул наугад. Автомат с громыханием забился в ладонях, будто схваченная рыбина, и я быстро отпустил спусковой крючок.
Эх, подствольник бы сейчас…
Подъем продолжался. Ново-Вокзальная в этом месте змейкой огибала целый комплекс зданий, обнесенных крепким кирпичным забором. Окна невысоких серых домов, торчащих над изгородью, были убраны решетками. Даже на вторых этажах.
— Похоже на тюрьму, только КПП не видать, — поделился я соображениями.
— Дурка, — бросила Ева.
— Психиатричка?
— Ага.
Я нахмурился, припоминая обрывки слухов и сопоставляя их. По всему выходило, что в этой части Самары только одна крупная больница подобного профиля.
— Так это и есть знаменитая Нагорная?
— Она самая.
Вакса проводил взглядом убегающую за поворот клинику.
— А чем она знаменита?
— Разве не знаешь легенду о сумасшедшем инженере? — удивилась Ева, смело бросая машину между опрокинутой на бок цистерной с надписью «Квас» и искалеченным автобусом.
— Не-а.
— Орис, все равно не стреляешь — разъясни. Мне некогда.
Я, не переставая держать тыл под прицелом, рассказал пацану, что знал.
— После катастрофы пациенты и медперсонал этой больницы исчезли… Ни в убежище не спустились, хотя оно вроде бы есть на территории, ни погибли, ни разбежались. Просто исчезли, и все. Волонтеры потом отсматривали материал на уцелевшем пульте охранки. Так на картинке в момент электромагнитного импульса людей будто стерло чем. Всех, кроме одного. Он за несколько минут до удара пробрался на продовольственный склад и залез в холодильник. Тимофеич говорил, в хранилище ЦД копия видеозаписи есть…
— Фигня, — заспорил Вакса. — Второй эпицентр у южного моста. Это ж сколько километров отсюда! Импульс не добьет.
— Это и странно. Добить-то, конечно, добьет, но даже электронику не повредит — здесь рельеф волну гасит.
— Во! А еще…
— Да утихни ты, дай договорить. Неважно, как пропали все эти люди. Важно, что после этого выживший пациент выбрался из морозилки и вырубил все камеры слежения. Сечешь?
— Чего секу? — тупо переспросил Вакса.
Машину заболтало на кочках, Ева немного сбросила скорость. «Цыпочка» миновала железнодорожный переезд, неизвестно что делающий посреди города. По обе стороны улицы из тумана выросли высотные дома.
Ведя стволом за вновь появившимся в поле зрения «Уралом», я продолжил:
— Этот тип знал, как спастись от неведомой хрени, которая погубила остальных. Он точно был уверен, что в холодильнике его не скикозит.
— А-а… — протянул Вакса, пригибая голову и глядя на высоченную монолитную махину этажей в восемнадцать. Дом мертвой свечой застыл над бетонными собратьями поменьше. Верхушка его таяла в сизой мгле мороси. — А почему инженер-то?
— Говорят, будто в первые годы после катастрофы этого типа видели на разных участках: и в Городе, и на Безымянке. У него по пальцу на каждой руке не хватало, так и опознавали. Проявлялся то тут, то там, искал встречи с теми, кто разбирался в сигналах, идущих от Рубежа. Выведывал у них какую-то информацию. Потом сумасшедший разорил и сжег ВЦ — небольшое убежище четвертой категории, которое дик… то есть, граждане Безымянки прозвали «вычислительным центром». Там хранилась куча старых микросхем. После этого инженер исчез. Считается, что этот чудила пытался изобрести способ, с помощью которого можно приблизиться к Рубежу. Там, видно, и сгинул.
Вакса поднял башку, не в силах больше выкручивать шею и таращиться на удаляющийся дом-свечку. Неопределенно угукнул. Созерцание монолитного небоскреба начисто убило в нем интерес к истории про свихнувшегося инженера.
— Кто знает, — внезапно сказала Ева.
— Ты о чем? — не понял я.
— Кто знает, где завершился путь того человека. Он ведь, как и мы, — искал выход.
— Ну так-то да… — отозвался я. И, не найдясь, что добавить, перевел тему: — Ты раньше-то здесь ездила?
— Пару раз. Но дальше Фадеева не забиралась. — Она толкнула локтем глазеющего в окно Ваксу. — Найди седьмую просеку. Это в районе верхней Ново-Вокзальной, между Московским шоссе и Волгой.
Вакса без вопросов уткнулся в карту — было понятно: доверенная Евой функция штурмана очень ему нравится. Главное, чтоб от гордости не лопнул. Все-таки он еще ребенок. Несмотря на трудное детство, грубо обтесанный характер, воровские привычки, которых понабрался от малолетних бандитов, Вакса до сих пор оставался лопоухим пацаном, тайком верящим в сталкерскую романтику и готовым в любой момент поймать попутный ветер.
— Вот, нашел, — сообщил он. — Просека упирается в реку.
— Ехать лучше по Аминева? — спросила Ева, даже не взглянув на карту. Она прекрасно знала, как ехать, просто снисходительно дала понять пацану, что он кому-то нужен.
Будь Вакса чуть прозорливее, заподозрил бы в ее вопросе подвох. Но он лишь простодушно кивнул:
— Ага. До шоссе, потом правее. И напрямки по Аминева.
— Надеюсь, катакомбы под санаторием не затоплены полностью. Там раньше был бункер командования округа, но еще в конце прошлого века и военные, и спелеологи, и диггеры отказались от спуска на нижние уровни, залитые водой. Вроде бы в этом заброшенном бункере есть вход в систему туннелей. Под Самарой столько нор понаделано, что до сих пор неизученные уголки находят.
Бронированное рыло грузовика приблизилось. «Урал» прибавил скорость и стал нас нагонять.
— Поднажми, — с тревогой сказал я.
— Движок греется, — взволнованно ответила Ева, но поддала газу. — Хорошо хоть подъем кончился.
После очередного перекрестка, где мы все же убрались со «встречки» и вернулись на правую сторону улицы, горка действительно закончилась. Мимо скользнул тихий сквер с частоколом голых стволов и потянулись панельные девятиэтажки, которых по всей стране в семидесятые годы прошлого века настроили несметное количество. Шеренги однотипных домов и раньше, наверное, нагоняли на жителей тоску, а уж теперь, когда квартиры в фонящих коробках пустовали, и подавно угнетали ритмичной мозаикой окошек-сот.
Уже на подъезде к широкой развязке я обратил внимание на угол одной из панелек с затертым номером 217 на табличке. Возле облезшего ящика для сбора писем замерла одинокая фигура в длинном плаще с капюшоном. В руке незнакомец держал вместительный металлический кейс, над плечом торчал длинный ствол винтовки. Далеко же сорвиголова в одиночку забрался от подземки. Профи.
Мне вдруг стало не по себе от мысли, что стоило этому сталкеру захотеть, мог бы с сотни метров нас из снайперки расстрелять. Как в тире. И не узнали бы, откуда смерть прилетела. Бр-р.
Московское шоссе разбивало Ново-Вокзальную широкой асфальтовой лентой, усыпанной трупами машин и грудами спутанных проводов. На гигантском перекрестке с окольцованной газоном вышкой ЛЭП мы свернули направо, виляя между застывшими легковушками. «Цыпочка» шла все тяжелее, под капотом что-то чихало и стучало. Ева беззвучно шептала под нос то ли проклятия, то ли одной ей ведомые молитвы.
На повороте «Урал» подобрался еще ближе. Мне показалось, что я уже вижу довольное мурло Эрипио в темных очках. Но это, разумеется, были домыслы — сквозь бликующее стекло кабины невозможно было разглядеть даже силуэтов.
— Быстрее! — нетерпеливо поторопил я. — Догонят, бортанут, и кранты.
— Не лезь под руку! — огрызнулась Ева, проскакивая под реверсивным светофором. — Подойдут метров на десять — по колесам стреляй. Есть шанс попасть.
Шоссе тянулось широкой серой полосой, пестрило трещинами в покрытии, мерцало мутными кляксами луж, терялось в дымке. Тоже своеобразный путь. Правда, не персональный, а общий, собравший в себе тысячи оборвавшихся жизненных ниточек. Трасса забвения, навеки связавшая Город с Безымянкой.
Когда я уже прицелился по приблизившемуся «Уралу» и готов был открыть огонь, Ева в который уже раз совершила дерзкий маневр и увела «Цыпочку» влево. Мы съехали с Московского и оказались на небольшой улице.
— Аминева, — доложил Вакса, сверяясь с картой. — Орис, ты там следишь, чтоб мне свинца в затылок не втюхали? А то схему мозгами заляпаю — не разберетесь, куда дальше ехать…
— Хорош ерунду нести, обормот, — сердито одернул я пацана.
По Аминева мы добрались до следующей улицы, перебитой трамвайными путями. Злобно урчащий грузовик на этом отрезке снова отпустил нас, и мне не пришлось тратить патроны, хотя палец на спусковом крючке уже чесался.
Перескочив через рельсы, «Цыпочка» поехала заметно шустрее. Я быстро обернулся и увидел, как перед нами открывается затяжной спуск к Волге. Ну наконец-то!
— Ух ты, как пошла! — воскликнул Вакса.
— Особо не разгонишься… — прошипела Ева, давая по тормозам перед лужей. — А за часовней, кажется…
— Грунтовка, — закончил Вакса уже без восторга в голосе. — Нам хана.
Я не разделял ни их радости, ни печали. Я слушал громыхание подвески, перешибаемое грохотом крови в висках, и смотрел на «Урал», приближающийся с катастрофической скоростью. Его водила, наверное, еще не просек, что асфальтированная часть дороги вот-вот кончится и мы вылетим на глинистый склон, финишной лентой на котором, по всей видимости, служит великая река Волга.
— Рельсы-шпалы… — выдавил я, когда от столкновения нас разделяло метров десять, а стрелять по колесам уже было бессмысленно. И заорал во всю глотку: — Бросай тормозить!
Ева послушалась, и это спасло нам жизнь. «Цыпочка» с охотой рванулась вперед, навстречу скользкой струне просеки. А следом понесся многотонный грузовик. Слева прощальным росчерком, словно благословляя, мелькнула часовенка, и нас тряхнуло так жестоко, что в голове помутилось.
Эх, хотел бы я в тот краткий миг глянуть в глаза ответственному за самарские дороги и чинушам, воровавшим три десятка лет назад бюджетные деньги. Массу невысказанных мыслей они бы прочли в моем укоризненном взоре, многое бы осознали…
Головокружительный спуск по просеке запомнился урывками. На заднем сиденье ремней безопасности предусмотрено не было, поэтому меня трясло так, что зубы громко клацали, а мозги бились внутри черепа наподобие начинки в детской погремушке. Автомат я успел поставить на предохранитель и намотать ремень на руку. Сгруппировавшись, вцепился в спинку кресла и дверную ручку в надежде не вылететь через лобовое стекло, если врежемся. Хотя разумом понимал, что на такой скорости все равно улечу, как из катапульты, инстинкты работали назло здравому смыслу.
Просека, как стрела, рассекала лес и огороженные заборами полуразрушенные особняки.
Как выяснилось, насчет бездорожья мы ошиблись: покрытие тут было, но за годы паводков и непогоды поверх асфальта намылся порядочный слой грунта и перегноя. Что делало дорогу еще более опасной — машина мчалась по ней, будто сани по заснеженному склону. Стоило Еве сделать любое движение рулем или слишком сильно нажать на педаль тормоза, как «Цыпочку» начинало заносить.
А следом, набирая скорость, надвигался «Урал».
Молот налицо. Интересно, внизу наковальня есть, или нас просто на полном ходу вгонит в толщу воды?
— На трот-т-туар рул-л-ли… — стараясь не прикусить язык, процедил я. — Только н-н-неж-ж-жно…
Ева, поджав губы, уставилась перед собой, и сперва я решил, что она ничего не видит и не слышит, кроме бегущих навстречу бордюров и шума колес. Но через несколько секунд рулевое колесо под ее перчатками начало небольшими рывками смещаться вправо, тут же возвращаясь в исходную точку. Казалось, что оно само подрабатывает в сторону, а не водитель пытается изменить траекторию движения. Уровень тротуара был выше проезжей части, и там имелся шанс затормозить на проплешинах асфальта.
— Ворота! — вякнул Вакса, указывая вперед пальцем.
Сквозь дымку показалась площадка с желтым зданьицем проходной и ржавые решетки в крошеве шифера.
— Тормозить нельзя, — сухо отозвалась Ева, продолжая забирать в сторону и нацеливая машину на приоткрытую створку ворот. — Грузовик нас размажет.
Правая пара колес с неприятным стуком заскочила на тротуар. Я сжал ручку изо всех сил и уперся коленями в спинку пассажирского сиденья. Снаружи раздался страшный скрежет: двери царапнули по каменной кладке забора. Меня мотнуло вперед, прикладывая лбом о подголовник.
Перед воротами машина подскочила на ухабе и грохнулась задним мостом о камень. Видимо, Ева собиралась протаранить правую створку и уже на территории санатория в управляемом заносе погасить скорость, уходя с пути грозного «Урала», но маневр не удался.
Брямц!
Вышибленная решетка с лязгом перескочила через капот и крышу, чудом не расколотив лобовуху. От столкновения «Цыпочка» резко потеряла скорость, но не надолго. Буквально через полсекунды сзади раздался оглушительный хлопок.
Удар бампера грузовика пришелся в багажник.
На мгновение я почувствовал, как желудок подскочил к горлу, и с изумлением отметил, что далекая гладь Волги, едва видимая отсюда сквозь крошечные просветы между голыми деревьями, висит наискосок, а не горизонтально, как ей положено, согласно законам физики.
Разумеется, это сам я находился в тот миг под углом, а не горизонт. Но субъективное ощущение было именно таким: река наглым образом опрокинулась, и миллионы тонн воды вот-вот хлынут на аллеи санатория.
На грани слышимости замер отчаянный крик Евы.
Полумаска респиратора съехала набок, и в нос шибанул тяжелый болотный запах.
За окном, на переломанной стихией и временем табличке, которая валялась в куче битой черепицы, застыла бледная надпись: «Слава советским Вооруженным силам!»
После этого нечаянно сфотографированного памятью момента небо с землей поменялось местами.
И на мир обрушилась тьма…
При автокатастрофе, вопреки предположениям людей, никогда в нее не попадавших, никакая жизнь не проносится перед глазами. Не удается даже понять, что произошло. Ты не успеваешь осознать абсолютно ничего. Лишь последний «кадр» втравливается в сетчатку раскаленным клеймом. А потом — бам…
Уже темно.
