Глава 5
Кровавый знак
Сейд зарычал, и у Нанаса перехватило дыхание, а колени опять затряслись в своем трусливом танце. Первым его желанием было бежать. Развернуться и бежать без оглядки, потом запрячь нарты и мчаться, мчаться, мчаться так далеко, как только смогут олени. Ведь не может же оставившее след чудовище бежать быстрее их? Или может? Конечно, может, если это действительно дух… Но что духу надо от них?! Хотя, если это не дух, а просто невиданный зверь, чудовище, тогда тем более непонятно, что ему от них нужно. Почему-то Нанас был твердо уверен, что их преследует то самое существо, с которым им довелось столкнуться на болоте. Оно их догнало, но почему-то не стало нападать. Ведь это именно его учуял ночью Сейд! Казалось бы, чего проще – подойти и убить их спящих… Нет, не спящих, конечно, ведь Сейд проснулся и его разбудил, но… Все равно непонятно. Если кто-то за кем-то гонится, то, нагнав, должен схватить, убить, съесть.
Но догнать – и даже не подойти близко?..
«Погоди-ка, – подумал Нанас, но тут колени все же не выдержали и подогнулись, поэтому свою мысль он продолжил уже сидя в снегу. – А зачем ему подходить близко, если мы сами сейчас к нему в лапы придем? Ночью он услышал рычание пса и понял, что незаметно ему не подкрасться, что мы будем готовы к нападению. Сейчас же подготовился и спокойно ждет, когда мы попадемся в расставленную им ловушку».
– Сейд, назад! – вскочил он. – Бежим назад, дальше нельзя!
Однако пес не двинулся с места. Он опустил к следу нос, скорее, для порядку, поскольку наверняка и так уже чуял запах существа, затем поднял голову, медленно повел ею из стороны в сторону, принюхиваясь и прислушиваясь, а потом коротко гавкнул и пошел вперед вдоль оставленных чудовищем глубоких вмятин в снегу.
– Куда ты? Назад! – в отчаянье крикнул Нанас.
Сейд обернулся и снова негромко гавкнул. Это следовало понимать как «да не трусь ты, он уже ушел!», но Нанас верить другу не спешил. Не могло существо просто так взять и уйти! Для чего ему было тогда вообще их догонять?
Сейд залаял громче. Он явно хотел, чтобы Нанас пошел за ним. Значит, что-то учуял впереди. Или… кого-то. Но пес совсем неглуп, чтобы сломя голову рваться в приготовленную западню. Однако и неведомое чудовище вряд ли было неразумным.
Нанасу отчетливо вспомнилось ощущение когтистой лапы, лезущей в мозг, и жуткое оцепенение, которое им тогда овладело. Силадан внушал им, что духи всемогущи, что они могут вселяться во что угодно – в дерево, камень, животное, в человека… И, если такое происходит с человеком, он становится одержимым, не может больше владеть своими желаниями и мыслями, не может управлять своим телом. А что, если Сейд… Если в Сейда…
Нанасу стало невероятно жутко. Он начал медленно пятиться, и пятился, пока снегоступ не зацепился за торчащий из-под снега пенек. Юноша с криком повалился в снег, будучи в полной уверенности, что неведомое существо схватило его за ногу. Продолжая вопить, он забарахтался, пытаясь перевернуться на живот, но лишь глубже зарывался в рыхлый снег.
Все повторилось почти как вчера, когда, испугавшись рухнувших с неба огненных нарт и упавшего в лес небесного духа, он так же валялся в снегу. Разве что тогда сразу не увидел ухватившегося за край малицы Сейда. Сейчас же он прекрасно узрел подбежавшего пса, вот только ужас от этого стал еще большим. Когда Сейд разинул клыкастую пасть, Нанас зажмурился. Теперь ему было ясно: дух из Нижнего мира вселился в собаку и сейчас его загрызет.
Однако грызть его дух почему-то не спешил, просто вытянул за рукав из сугроба. А потом начал лаять столь раздраженно, что Нанас почти явственно слышал то, что пытался передать ему этот лай: «Ты свихнулся окончательно! Ты похож сейчас на старую чокнутую Тынку, которая не ест рыбу, потому что боится, что та оживет у нее в животе! Я вообще не понимаю, как ты осмелился сбежать из сыйта!..»
Нанасу стало очень обидно. Не далее, как вчера днем он успокаивал пса, убеждал, что тот вовсе не трус, а теперь получает в ответ такую вот благодарность!
Он вскочил на ноги и притопнул снегоступом, подняв облачко снежной пыли.
– А ну заткнись, пустобрех! Что это ты себе позволяешь?! Нельзя уже хозяину прилечь, чуток отдохнуть?
«Отдохнуть?!.. – прочиталось в морошковых глазах пса возмущенное недоумение. – А ор на весь лес тоже как-то относится к отдыху? А то, что при этом ты смотрел на меня, словно на ту же Тынку, которая лезет к тебе целоваться?»
Нанасу вновь стало стыдно. Но в то же время он почувствовал огромное облегчение: Сейд остался прежним, никто в него не вселялся.
– Ладно, все, – буркнул он. – Легохонько! Веди давай, показывай, что ты там учуял.
Сейд совсем по-человечески качнул головой и помчался вперед, вспарывая грудью сугробы. Вскоре неподалеку послышался его призывный лай. Нанас поправил сбитый с ноги снегоступ, подобрал дротик и лук и побрел по собачьему следу. Обогнув небольшую, поросшую кустарником ложбинку, он вышел на ровное место. Лес был здесь довольно редким, между невысокими кривоватыми березами имелось достаточно свободного места, чтобы видеть далеко вперед. Но далеко смотреть и не требовалось, Нанас заметил Сейда в паре десятков шагов от себя. Пес, как сперва показалось Нанасу, стоял возле большого бурого камня, Выглянувшее из-за низких облаков красное рассветное солнце разбросало вокруг сочные алые блики. Однако подойдя ближе, юноша сразу понял, что в алый цвет снег окрасило вовсе не солнце. Это была кровь – яркая, свежая, еще слегка «дымящая» в морозном утреннем воздухе. Да и камень оказался вовсе не камнем. Перед Нанасом лежал лось – здоровенный, матерый самец. Голова сохатого с мощными гребнями рогов была запрокинута, словно в момент смерти зверь хотел в последний раз увидеть солнце.
У лося был распорот живот, и вывалившиеся в снег внутренности исходили розовым в солнечном свете паром.
Подбежав вплотную, парень увидел, у сохатого вдобавок еще и была разодрана вся грудина. Это казалось невероятным: огромного зверя почти разорвали пополам, словно куропатку, которую собрались потрошить! Именно разорвали, а не разрезали – края длинной раны были неровными и лохматыми от обрывков волокон и жил. В воздухе стоял отчетливый запах свежего мяса и крови.
Сейд застыл рядом с тушей в напряженной позе. Его взгляд, устремленный на хозяина, излучал тревогу и опасение, но при этом в нем сквозила отчетливая мысль: «Все это, конечно, ужасно и странно, но не вздумай устраивать очередной отдых с воплями и барахтаньем в снегу!» Зарыться в снег и впрямь очень уж хотелось. Не стоило даже обращаться к мудрому нойду с просьбой погадать на костях или внутренностях (коих, кстати, имелось в избытке), чтобы узнать, кто сотворил это с несчастным животным. Вокруг туши сохатого снег был утоптан не только его копытами, но и знакомыми огромными лапами. Да и кто другой, кроме преследовавшего их чудища, смог бы так легко и безжалостно расправиться с рогатым лесным великаном!
И опять возникал все тот же вопрос: зачем?! За исключением кошмарной раны, тело сохатого было совершенно целым. Нанас отчетливо видел, что ужасный охотник даже не пытался полакомиться своей добычей. Убить лишь для того, чтобы убить? Это не укладывалось в сознании. Впрочем, поборов невольный приступ тошноты и приглядевшись внимательней, Нанас заметил, что не все лежавшие в подтаявшем снегу внутренности лося были совершенно нетронутыми. Один из обрывков кишки тянулся дальше мощных задних ног лося и заканчивался неким большим кровавым сгустком с торчащей из него кривой палкой. Снова почувствовав знакомую дрожь в коленях, юноша все же пошел туда, предчувствуя уже, что увиденное его не обрадует. Но то, что он увидел, подойдя к концу кишки, хоть и выглядело тошнотворно, сначала его попросту озадачило. Кишкой было пару раз обмотано, словно привязано к ней, большое лосиное сердце, в которое была воткнута свежесломанная березовая ветка! Нанас долго стоял и недоуменно хлопал глазами. Понятно было, что загадочное существо сделало это не случайно, но и смысл содеянного до него никак не доходил. Может, у чудовища существовал некий ритуал, который тот таким зловещим образом и исполнил? Может, и само убийство было всего лишь ритуальным? Но ритуал ведь тоже совершается не просто так, а для чего-то. Для чего был предназначен этот? Или… для кого?.. Внезапно Нанас все понял. Это был не ритуал, а знак! Перед ним в растопленном под горячими внутренностями снегу лежало послание. И предназначалось оно ему, Нанасу! Протянувшаяся от лося кишка должна была означать оленью упряжь, сам лось был сейчас как бы его оленями. А сердце… Сердцем конечно же был он, Нанас. Березовая ветка могла изображать хорей, а могла говорить, что его ждет в недалеком будущем. Но почему именно сердце? Если чудовище считает его своим врагом, для его изображения оно могло бы выбрать менее благородный орган. Возможно, тут имелся более глубокий смысл. Будто невиданный, отвратительный враг предупреждал его: «Я поражу тебя в самое сердце!» Да, так оно, видимо, и было. Но все равно оставалось совершенно непонятным, почему это все происходит. Почему за ним гонится огромное чудовище?
От кошмарных мыслей Нанаса отвлекли показавшиеся ему совершенно неуместными сейчас чавкающие звуки. Он обернулся к туше и увидел, что Сейд, вгрызаясь в сочащуюся кровью мякоть лосиного мяса, выдирает и жадно глотает большие куски. От этого зрелища юношу чуть было не вывернуло наизнанку. Он уже собрался накричать не верного друга, но вовремя остановился, сообразив, что пес поступает правильно. Неизвестно еще, попалось ли что-то в силки, да и охотиться здесь и сейчас у него совсем не было желания. А Сейд конечно же голоден – что ему вчерашняя куропатка?
У самого Нанаса совершенно не было аппетита, более того, одна только мысль о еде вызывала новые рвотные позывы. Но если напрячь остатки скукожившегося от страха разума, можно было предположить, что рано или поздно он все же проголодается, и, вероятно, совсем уже скоро. Поэтому непростительной глупостью было бы не воспользоваться подвернувшимся случаем. К сожалению, всю тушу сохатого ему не унести, да и на нарты та никоим образом не поместится, но можно взять хотя бы что-то.
На всякий случай Нанас все же спросил увлеченного трапезой Сейда:
– Он далеко? Ты его точно не чуешь?
Пес издал в ответ полный сытого благодушия рык, который можно было понять однозначно: «Отвяжись и не валяй дурака – присоединяйся!»
Нанас вздохнул и, вынув из ножен подарок небесного духа, принялся вырезать из туши сохатого наиболее сочные куски.
В качестве мешка пришлось приспособить лосиный желудок, из которого он предварительно вытряхнул содержимое, едва удержавшись, чтобы не добавить к нему скудное содержимое своего собственного. Поскольку у него были еще лук и дротик, оружие пришлось нести в одной руке, а другой волочить за собой по снегу этот окровавленный «мешок». Проверять с такой неудобной ношей силья он не стал, к тому же нужда в каких-то там зайцах теперь отпала, а запас жил для новых петель у него был достаточным. Впрочем, один из силков оказался по пути, и он к нему все же свернул. Зайца в нем не оказалось, но петлю Нанас все же свернул и сунул за пазуху. Вернувшись к месту ночлега и застав оленей живыми и бодрыми, мирно щиплющими отрытый из-под снега ягель, он почувствовал большое облегчение, даже вгрызшийся в душу страх слегка отступил. Но аппетита это все равно не прибавило, а поскольку пес и олени позаботились о своем пропитании сами, тут Нанаса ничего более не задерживало. К тому же была робкая надежда, что если ехать достаточно быстро (Сейда он посадит с собой в кережу) и не делать остановок как можно дольше, то большеногое существо, какими бы длинными ни были его ноги, все же не сумеет догнать их очень уж скоро. Правда, в сознании все еще сидела противная мысль, что чудовище – это дух, а значит, как быстро от него не беги, все равно никуда не убежишь.
Но имелась и еще одна даже не мысль, а так, совсем уже слабенькая мыслишка, что «большеногий» – не просто какой-то там дух, а бывший хозяин его замечательного ножа. Быть может, он таким образом следит за исполнением своего повеления, а заодно тормошит Нанаса, не дает ему расслабиться? Что ж, это было бы самым меньшим из всех зол, ведь ослушиваться воли небесного духа юноша в любом случае не собирался. Быстро собрав нехитрые пожитки в нарты и привязав «мешок» с мясом рядом с настоящим, красным мешком, Нанас забрался в кережу и «легохонько» потыкал хореем в оленей.
