Похороны нужны для живых.

Иван смотрел, как укладывают тела на платформе – ровными рядами. Спохватился, стянул с головы шапочку. Волосы грязные и давно не мытые. Ветерок, приходящий из туннелей, непривычно холодил затылок.

Мортусы – в брезентовых плащах, в белых масках на лицах. У некоторых респираторы. Зловещие, как… как и положено служителям смерти в общем-то. Иван смотрел. Мортусы заворачивали каждое тело отдельно в пленку, заделывали скотчем. Потом закрывали брезентом. Была в их неторопливых движениях особая сдержанность, даже чопорность.

Сегодня им предстояло много работы. Одних убитых на станции больше трех десятков.

И будут еще.

Иван слышал, что в заброшеной вентшахте у Проспекта Славы мортусы построили гигантскую печь-крематорий, чтобы сжигать трупы. Вывели подачу воздуха с поверхности, дымоход, само собой. Пятьдесят метров труба получилась. Тяга такая, рассказывал дядя Евпат, что рев пламени слышно за пару перегонов.

Но все равно это не настоящий крематорий, потому что кости не сгорают. Для этого нужна температура гораздо выше.

Поэтому в туннельном тупике за станцией Проспект Славы мортусы складывают обожженные, голые костяки один на другой. И теперь их там тысячи. Целый город скелетов.

А будет на тридцать с лишним больше.

– Приготовиться отдать последние почести, – глухо скомандовал главный мортус, когда все тела приготовили в последний путь. – Минута молчания в память о павших. Сейчас.

Иван склонил голову. Тишина расползлась по станции, поглощая отдельные очаги разговоров и шума.

Василеостровцы, адмиральцы, невские, с Гостинки, наемники – все стояли и молчали. Вот что по-настоящему объединяет людей, подумал Иван. Смерть.

Я хочу домой. Иван стоял, ветерок обдувал затылок и шею.

Я. Хочу. Домой.

– Минута закончилась, – сказал главный мортус. – Прощание закончено.

Иван надел шапку, посмотрел, как уходит в туннель караван мортусов.

Потом двинулся к своим.

Жрать охота, просто сил нет.

Над железной кружкой с толстыми стенками поднимался пар. Иван втянул его ноздрями – влажный, горячий – и поднес кружку к губам. Аккуратно отхлебнул, стараясь не обжечься. Кипяток, едва-едва, на самой границе чувствительности, отдавал сладостью. Стенки кружки не горячие, особая технология времен до Катастрофы – двойные, между ними вакуум, он не проводит тепло. Когда-то давно, когда еще был жив Косолапый, Иван нашел кружку в заброшенном супермаркете среди других полезных вещей. Складной топор. Термос защитного цвета. Оранжевые футболки.

Еще там был огромный глобус из желтого камня. Иван тогда провел пальцами по гладкому боку Земли. Названия городов, которых больше нет. Нью-Йорк, Мехико, Буэнос-Айрес, Сантьяго-де-Чили, Тверь, Бологое, Нижний Новгород, Москва. Магазин для путешественников, сказал Косолапый. Вернее, для тех, кто хочет почувствовать себя путешественником – сидя при этом дома.

Да, Москва…

Что-то не спешат москвичи на помощь к бордюрщикам, а? Иван хмыкнул. Еще бы.

После взятия Маяка прошло пять дней. Бордюрщики отбили все атаки Альянса и даже пытались контратаковать. Что они там орали в прошлый раз? Иван поморщился. «Царь Ахмет предлагает вам сдаться, питерцы! Тогда вас пощадят». Ага, держите карман шире. На самом деле – патовая ситуация. И еще чай, блин, закончился.

Иван отхлебнул еще, поставил кружку на пол. Его команду отвели на отдых на Невский. Иван обмакнул галету в кружку, откусил кусок размокшей пластинки, начал жевать.

Кружка кипятка, кусок сахара и пара твердых, как мрамор, галет – главное солдатское лакомство.

А кому-то и этого не досталось. Иван снова вспомнил похоронную церемонию.

– Я нашел способ, – сказал Сазон.

Иван с усилием проглотил недожеванный кусок, повернулся к другу.

– Какой еще способ? – Он даже не сразу сообразил, о чем Сазон говорит.

В мыслях все еще было прощание с мертвыми – тела, обмотанные скотчем, минута молчания. Стаканы с сивухой, накрытые галетами. Иван хотел почесать лоб, но обнаружил, что в правой руке надкушенная галета. Почесал левой.

– А! Ты про Площадь Восстания, что ли?

– Газовая атака, – сказал Сазонов.

– То есть?

– Смотри, Ван. Старые покрышки, например, подожжем. Поставим вентилятор помощнее, кинем провода до Гостинки – здесь короткий перегон, кабеля должно хватить. И вдуем им резинового дымка как следует. В одно интересное отверстие.

– У них же противогазы, – сказал Иван, еще не сообразив толком, что именно Сазон предлагает.

– Что, у всех?

Иван посмотрел на него почти с восхищением. Конечно, не у всех. Дай бог там десятка два противогазов на двести с лишним человек. Женщины, дети…

И тут до него, наконец, дошло.

Потравить газом. Вот черт.

– Ну, ты и сволочь, Сазон, оказывается.

– Служу Приморскому Альянсу! – Сазонов поморщился. – Извини, Ван. Что-то я устал.

Иван кивнул. Все мы устали.

– Знаешь что, друг любезный, – сказал он. – Давай еще подумаем, а? – Он услышал шаги, повернулся. – Гладыш, принес?

Пожилой диггер поставил корзину на пол. В ней лежали желтые теннисные мячики, старые, почерневшие от времени и потных ладоней. Кивнул. Плоское, изрезанное морщинами, как ножом, лицо Гладышева ничего не выражало. Скуку разве что.

– Ага.

– Спасибо, – сказал Иван, поднялся. – Ну, поехали. Стройся, мужики.

– Опять, что ли? – заворчал Пашка, нехотя поднимаясь.

– Не опять, а снова. Поехали! Солоха, тебе особое приглашение? Солоха!

– Иду, иду, – отложил книгу.

Солоха – высокий, слегка нескладный, с копной вьющихся русых волос – читал полулежа, прислонившись спиной к своему рюкзаку. Маленькие очки без оправы были сдвинуты на самый кончик носа. Он каждую свободную минуту проводил с книжкой, но предпочитал почему-то все книги с неудобоваримыми названиями, вроде «Учение дона Хуана: путь знания индейцев яки». Сам бы Иван такое сроду читать не стал. Точнее, однажды он попробовал, но осилил всего пару страниц.

Хотя и не сказать, чтобы совсем не любил чтение.

Просто…

Слегка офигел от смысла жизни, выглядывающего со страниц, и самоустранился.

А вот Солохе, видимо, нравилось.

– Готовы? – Иван оглядел диггеров. Лучше бы было увести команду подальше от шума и гама, но особого выбора нет. Впрочем, пусть привыкают работать в любых условиях. Пригодится. – Поехали! Встаньте, дети, встань те в круг.

Сначала начали работу одним мячиком. Иван мягко перебросил мяч Пашке, пока желтый мячик летел, сказал «И». Пашка поймал, перекинул Гладышу, сказал «ИВ». Следующий должен сказать «ИВА» – и так, пока не составится имя «Иван». Потом следующее имя. Потом слова наоборот, от конца к началу. Потом мячиков становится два. Потом три. Этому упражнению научил их Косолапый. Развивает внимание, координацию и чувство партнера. У Косолапого вообще много было таких упражнений. «Зеркало», когда два диггера стоят друг против друга, один делает движения, другой повторяет – зеркалит. Вообще, чувство локтя, «держать партнера» затылком – едва ли не самое важное в диггерских навыках.

– Сначала поймай взгляд того, кому бросаешь, – повторял Иван привычную формулу. – Установи контакт – и тогда бросай. Мягко. С ощущением. Все для партнера.

Мячики летали от одного диггера к другому. Иван краем уха слышал голоса и смех окружающих – посмотреть на диггерскую тренировку собралась целая толпа. Какое-никакое, а развлечение.

Но сегодня тренировка как-то не задалась.

– Сазон! – окликнул Иван, когда тот в очередной раз уронил мячик. – Ты чего сегодня, спишь, что ли? А ну соберись.

В следующее мгновение Иван едва успел поймать мячик, брошенный с такой силой, что у него заныло запястье. Пальцы онемели.

– Блин!

В толпе засмеялись.

– Извини, Ван – сказал Сазонов без особого раскаяния. – Что-то я… Извини.

– Ладно, на сегодня хватит, – Иван помахал рукой. Пальцы все еще болели. – Гладыш, собери мячики. Все ребята, шоу закончено! – В толпе разочарованно вздохнули. Пока Гладышев собирал мячики, Иван повернулся к другу: – Сазон, у тебя все нормально? Ты какой-то замученный.

– Ван, ты на себя посмотри. Ты бы хоть рожу выскоблил, что ли, – Сазонов усмехнулся криво, повернулся и пошел. Бежевый плащ светился в полутьме станции.

Куда он каждый день ходит? – подумал Иван.

Девушку он себе на Гостинке завел, что ли? И рассеянный к тому же…

Проводив друга взглядом, Иван провел ладонью по заросшей щеке, хмыкнул.

А ведь он прав, побриться бы точно не мешало…

Иван взял кастрюлю с горячей водой, сунул туда лезвие опасной бритвы, чтобы нагрелось. Попытался устроиться так, чтобы видеть в маленьком, с ладонь, зеркальце в пластиковой оправе хотя бы часть подбородка. Вынул бритву из воды и аккуратно провел по намыленной щеке. Касание горячего металла. С тихим шорохом срезалась щетина.

И вот тут они и появились. Из перехода на Гостинку выскочил – едва не бегом – огромный Кулагин, а за ним – маленький круглый человечек в костюме. Надо же.

– Ну, какого черта ты за мной ходишь, а? – в раздражении повернулся к нему Кулагин. – А?

Цивильный смутился, потом заявил прямо в разъяренное лицо командира василеостровцев.

– Я требую!

– Что ты требуешь? – Кулагин открыл рот.

Цивильный еще набрался немного храбрости и даже с виду стал чуть крупнее.

– Я требую запретить светошумовые гранаты как негуманное оружие! Мировая общественность метро…

– Клал я на твою общественность, – честно сказал Кулагин. – С прибором.

– Ослепшие люди…

Действительно, яркость гранат оказалась чрезмерной. Особенно для самих нападавших. На станциях Альянса нет центрального освещения, люди не привыкли к яркому свету, которым залита Маяковская. А уж тем более к светошумовым гранатам. Несколько человек отправили назад, к Невскому проспекту, с ожогами сетчатки. К кому-то зрение вернется, к кому-то – нет. Иван провел лезвием по щеке, прополоскал его в кастрюле.

– Ты вообще кто такой? – Кулагин наехал на цивильного. Огромный, в грязном армейском камуфляже, порванном на локте. – Ты что здесь делаешь? Я тебя сейчас по закону военного времени… шлепну прямо здесь. А ну, становись к стенке.

– Не имеете права! – взвился цивильный. Слабенький и противный голосок его обрел мощь пожарной сирены. – Я наблюдатель от мирового совета метро! Я нейтралитет…

– Ну, держись, нейтралитет.

Кулагин вытащил пистолет, передернул затвор. Цивильный побледнел, словно из него кровь выпустили.

– Произвол! – крикнул он растерянно.

Всегда с ними так. Иван дернул щекой, провел лезвием вниз. С едва слышным хрустом срезались щетинки…

Стоит идеалистам столкнуться с настоящим насилием, весь энтузиазм сразу куда-то испаряется.

– Олежка, – негромко позвал Иван. Кулагин повернулся, встретился с ним взглядом. Иван покачал головой. Не надо.

Кулагин опомнился. Сплюнул, от души выматерился, сунул пистолет в кобуру и ушел. Финита ля комедия. А вот цивильный остался. Ой-ё, подумал Иван.

– Сразу видно культурного человека! – цивильный подбежал и протянул ладонь. Почему-то он все время передвигался мелкими, смешными перебежками. – Позвольте пожать вашу руку.

Иван посмотрел сначала на свою левую ладонь – кастрюля с водой, на правую – опасная бритва, затем перевел взгляд на цивильного.

– Извините, – смутился тот, но ненадолго. – Можем мы поговорить?

Иван мысленно застонал.

– Вы напали на мирную станцию! Как вы можете?!

– Точно, – сказал Иван. Как-то сразу расхотелось спорить. – А то, что они у нас единственный дизель сперли, это ничего. Я понимаю. Это со всяким может случиться.

– Это еще не доказано!

Конечно, не доказано. Вот когда Василеостровская вымрет, тогда будет доказано. А сейчас они пускай там в темноте развлекаются, им привычно. Впрочем, хомячку с повадками правдоборца этого все равно не понять.

– Устал я от вас, – честно сказал Иван. – Правдолюбы, блин. Только вот правда вас не очень любит, я смотрю.

– Вы не понимаете!

Но Иван уже не слушал.

– Кузнецов! – окликнул он молодого мента. Тот подбежал – резвый, как собака Павлова в весенний гон.

– Командир, – Миша вытянулся.

Глаза сияют. Когда же у него это пройдет? Иван покачал головой. Неужели и я когда-то тоже был таким восторженным салагой, готовым ради одобрительной улыбки Косолапого на подвиги? Нет, не был. Когда я пришел на Василеостровскую, уже никакой восторженности во мне не осталось. А Косолапый был мне друг и старший товарищ, а не идол для поклонения.

– Слушай приказ, боец, – сказал Иван. – Бери вот этого штатского и веди.

– Понял. А… куда? – Кузнецов поправил лямку автомата, огляделся.

Цивильный насторожился. Хорошее у него чутье – как у битого носа на мозолистый кулак.

– Недалеко, – Иван дернул щекой. Прищурился. Глаза словно выгорели. – Отведи в туннель за блокпост, там есть дренажная подстанция. Она сейчас не работает, но это неважно.

– Что вы… х-хо… – цивильный булькнул, словно подавился.

– Отвести в ТДП, – кивнул Кузнецов. Глаза горели воинственным ярким светом. Мальчишка, елки. – Понял. Что дальше?

– Там и пристрели, – буднично сказал Иван. – Вернешься, доложишь. Действуй.

Незаметно от цивильного подмигнул молодому – понял, да? Кузнецов замер, потом подмигнул в ответ.

– Есть, товарищ командир!

Цивильный, не веря ушам, перевел взгляд с Ивана на Кузнецова и обратно.

– Что вы… серьезно? Я…

– Конечно, – сказал Иван. – Хотите знать, что такое настоящий военный произвол? Вот вам произвол. В лучшем виде.

– Но я! Я от мировой общественности!

Кузнецов снял с плеча автомат и сказал деловито:

– Пошли, что ли, общественность.

Когда они ушли, – цивильный брел покорно, словно только этого и ждал всю свою цивильную жизнь, – Иван продолжил бритье.

Настроение постепенно улучшалось.

– Споем, товарищ, боевой… – негромко запел он. Песня из фильма «Два бойца»: —…о славе Ленинграда, – примерился в зеркальце, как бы взяться за левую половину лица…

А вдруг?..

Вот черт. Иван бросил бритву в кастрюлю и побежал. На ходу всунул кастрюлю Солохе в руки – тот обалдело проводил командира взглядом. Наполовину выбритая рожа Ивана заставляла встречных шарахаться с дороги. Он спрыгнул на рельсы, поскользнулся… Черт. Выровнялся и увеличил темп. Стук сапог в туннеле звучал сухо и тревожно.

Только бы успеть.

– Отставить! – он ворвался в помещение дренажной подстанции, остановился.

Кузнецов растерянно моргнул, опустил автомат. Он что, действительно собирался стрелять?

– Миша, – Иван вздохнул. Уперся ладонями в колени, чтобы восстановить дыхание. Мышцы противно ныли. – Ну… ты… даешь… – Иван выпрямился. – Я же пошутил! Я-то думал, ты его выведешь за пределы станции и отпустишь.

Кузнецов растерянно посмотрел на автомат у себя в руках, потом на Ивана.

– А, – сказал он. – Я… я думал. Ой, блин. Я же чуть его…

– Ничего, – сказал Иван. – Это я виноват, извини. Давай, Миш, топай на станцию, приду – поговорим. А мы тут с товарищем разберемся.

– Вы! Как вы смеете! – цивильный наконец обрел голос.

Забавно, что когда его без разговоров ставят к стенке, он всем доволен. А как спасают – так сразу претензии.

– Как тебя зовут? – спросил Иван, когда Кузнецов вышел.

Цивильный поперхнулся. Потом сказал:

– Борис Евгеньевич… Боря.

Знаю я одного Борю, подумал Иван. А что, они даже чем-то похожи…

Иван протянул ладонь. Цивильный посмотрел на нее с опаской, потом Ивану в глаза и сглотнул. Неуверенно сунул руку. Иван крепко сжал, встряхнул. Пальцы у цивильного были вялые, но цепкие, словно с пружинками внутри. Иван поднял брови, хмыкнул.

– Ну, будем знакомы, Боря. Извини за дурацкие шутки. Выпить хочешь? В лечебных, так сказать, целях.

– Э-э… вся мировая обще… Кхм, – цивильный остановился. Почесал нос. – Не откажусь.

– …черви дождевые гигантских размеров вымахали. До двух метров и больше – и даже с зубами некоторые. Грызут землю, бетон, щебень. Дерево им вообще на разминку челюстей. И только чугунные тюбинги им пока не под силу, слава богу. А из червей всего опасней тахометры, которые на звук шагов реагируют. Только идешь чуть быстрей, поторопился, зачастил – и все, прощай. Догонят и ноги оторвут начисто. Поэтому там, где они есть – на Уделке, например, все ходят медленно-медленно. Как в воде плывут.

– Фигня все это, – сказал другой голос. – Какие к черту два метра? Метр-полтора от силы. Толщиной с палец примерно. Слегка бледноват, но с виду вполне обычный, как до Катастрофы были. Сам видел, ага. Че я тебе, врать буду? Так вот, там, на станции этой, из них фарш делают и котлеты, пельмени за милую душу лепят, варят и под водочку потребляют. Вкуснота, говорят, пальчики оближешь. Китайский рецепт!

Иван слушал этот треп вполуха. После взятия Маяка его команду отвели на Невский, на отдых.

И то дело. Все-таки с организацией у адмиральцев становится все лучше. Нарабатывается опыт.

Еще пара месяцев боевых действий, и будет отлаженная военная машина…

Нет уж, подумал Иван. На фиг, на фиг такое счастье.

Он перевернулся на другой бок, не открывая глаз, потянул тонкое одеяло на голову. Голоса зудели, мешали. От давно не стиранного одеяла воняло мочой.

– А вот у нас черт один был, упрямей в метро не найдешь, – заговорил третий голос. – Мы ему говорим – не ложись просто так, что-нибудь твердое обязательно под зад подкладывай. Не послушал. Лег прямо на землю. Я еще помню, прежде чем глаза закрыть: перевернулся он на левый бок. А утром просыпаемся, подъем, умывание, утренний туалет, все дела – все встали, а он не встает. Как лежал на боку, так и лежит. Я, говорит, братцы, что-то разоспался. Нога у меня затекла. Помогите, говорит, встать. И руку тянет. Начали мы его поднимать, – а он орет как резаный. Что за притча? Откинули одеяло – мама родная! Он потому встать не может, что сквозь бедро у него червь тянется… Я как сейчас помню: выходит из земли, проходит сквозь мясо и снова в землю уходит. Давай мы его тянуть, чтобы он внутри… не остался. Куда там. Извивается, тонкий, нам его и трогать-то впадлу…

Болтуны. Иван поморщился. Голова слегка побаливала после вчерашнего «примирения» с цивильным Борей.

Черви, значит?

Иван вздохнул.

Мне бы ваши проблемы…

Нож был странный. Иван таких еще не видел. С широким, как у топора, лезвием в виде лепестка, загнутым под углом внутрь. Тяжелый. Рукоять из шершавого дерева хорошо лежит в ладони, только орнамент лишний. Иван примерился – да таким ножом башку можно срубить. Легко.

– Как говоришь, называется?

Уберфюрер улыбнулся. Хуже ребенка.

– Кукри.

– Это фто? – Шакилов аж подался вперед.

– Нож гуркхов, – пояснил Уберфюрер гордо, словно сам был по меньшей мере «почетным гуркхом». – Была такая элитная воинская часть в британской армии. Набиралась из коренных непальцев. Ну, из тех, что не пальцем и не палкой… Отличные солдаты. Лучшие в английской армии.

У Шакила загорелись глаза:

– Откуда фсял?

– Откуда взял, там уже нет, – отрезал Уберфюрер. – Это я еще до Катастрофы успел раздобыть. Настоящая непальская работа. Они там дома такими дрова рубят. А когда на войне – то головы.

Подумал и добавил.

– Рубили, само собой. Может, где в лондонском метро пара гуркхов и выжила. Ну, я очень надеюсь на это.

– А они разве не негры? – подколол его Иван.

– Не, там что-то индийское… – Уберфюрер замолчал, потом хмыкнул. – А я и забыл.

– А ты точно рашишт? – поинтересовался Шакилов невинно. – А то какие-то подошрительно широкие у тебя фшгляды…

– Бронедверь, видишь? – мотнул головой Шакилов. – А вон там в потолке… что, по-твоему?

Иван прищурился. Черт, скоро очки надо будет искать, совсем зрение село.

– Арматурина, – сказал он наконец. – Или труба. Труба? – спросил он Шакила. Тот хмыкнул.

– Бери выше.

– Пулемет, значит. Неужели автоматический?

– Скорее всего. Спецобъект, – сказал Шакилов шепотом. – Это тебе не на ярмарку на Сенной сходить, тут серьезные люди раньше обитали. Подземники. Бывшее пятнадцатое управление КГБ, потом ГУСП ФСО. По слухам, стреляют без разговоров. Не знаю, лично пока не сталкивался… слава Изначальному Диггеру.

– И что там за дверью?

Шакилов пожал плечами, прислонился затылком к каменной стене. Откинулся.

– Не знаю.

– А узнать пробовал?

Шакилов усмехнулся.

– Времени совсем нет. У меня жена, ребенок…

– …и шило в одном месте, – в тон ему закончил Иван: «На себя посмотри».

Вообще-то шило тут явно не только у Шакилова. Иначе бы Иван здесь не оказался.

Сидел бы сейчас на Гостинке и глазел на девушек. Иван вздохнул. Понесло же их обоих – искать приключений на пятую точку. Одно слово – диггеры.

И другое – маньяки.

– Колись давай, – сказал Иван. – Что видел?

Шакил поднял бровь, расплылся в улыбке. Добродушный как исчадие ада.

– Ничего, веришь? Однажды двое суток просидел безвылазно, высматривал.

– И что?

– И ничего. Никто не входил, никто не выходил. Я, Ваня, потом решил дверь пощупать. Ну, ты понимаешь… На предмет.

– И?

– Никаких «и». Так до двери и не дошел. Побоялся.

Иван не верил своим ушам. Чтобы любопытству Шакила что-то помешало? Даже если и помешало, гвоздь из задницы у него никуда не делся.

Пока на фронтах было затишье, они с Шакилом решили проверить: тряхнуть стариной и «сделать залаз». Чисто чтобы не потерять квалификацию. Угу.

Иван скинул сумку. Примотал к запястью фонарь. Теперь ломик и отвертку в карманы, автомат на спину.

– Ты это что? – спросил Шакил, хотя уже знал, что именно.

– Пойду прогуляюсь, – сказал Иван.

– Не дури.

– Так я не с дурачка полезу. А с толком.

– Ну-ну.

Иван выглянул из-за угла, бросил камень. Внимательно пригляделся. Есть движение – камень отлетел, упал в метрах двух от двери. Белый свет фонаря освещал тупичок, Иван видел даже царапины на двери, содранную серую краску.

Камень полетел и упал в светлое пятно. Пауза. Ничего, никакого… Ствол пулемета перескочил градусов через пятнадцать, нацелился в сторону камня. И чуть в сторону.

Гляди-ка, работает.

Сейчас выстрелит. Но пулемет молчал. Просто нацелился и все.

Может, там, за дверью, сидит офицер в форме ФСО, в сером комбинезоне с маленькими тусклыми значками подземных войск ГУСП на воротнике и держит руку на кнопке? Нажать, не нажать? Иван подобрал следующий камень, бросил. Пум. Камень упал чуть дальше первого. Снова пауза. Иван считал секунды: один, два, три… на четвертой ствол едва заметно довернулся. Если мысленно продолжить линию ствола, будет как раз второй камешек.

Третий.

Третий упал еще на метр ближе к двери. Пулемет молчал. Ствол снова довернулся и замер.

Иван сделал шаг, другой. Пулемет молчал.

С каждым шагом идти становилось все труднее, словно идешь сквозь вязкую грязь и с трудом выдергиваешь из нее сапоги.

Иван вдруг вспомнил, как это было на Приморской, когда та тварь давила ему на мозги. Или это все-таки мох виноват? Резкий своеобразный запах.

И еще этот тигр… Стоп.

А это, кстати, надо продумать. Иван остановился, медленно поднял голову. Ствол пулемета теперь смотрел прямо на него. Черное отверстие, казалось, расширялось и втягивало Ивана в себя. Словно стоишь на краю вертикальной шахты и смотришь вниз, в темноту. И тебя тянет шагнуть вперед и все закончить.

Если останусь в живых…

– Ну, что? – спросил Шакил, когда Иван вернулся, не дойдя до заветной двери нескольких шагов.

– Да ничего, – сказал Иван. – Ерундой мы с тобой занимаемся, дружище, вот что. А у нас семьи… у тебя так точно. А у меня Таня.

Шакил хмыкнул, посмотрел на Ивана. Запрокинув круглую черную голову с ранней сединой, улыбнулся.

– Дошло все-таки. Добро пожаловать в наш клуб!

– Да уж, – сказал Иван. – Самое время.

Иван перепрыгнул невысокое ограждение платформы, мягко приземлился, присел. Огляделся. Примотанный к стволу автомата фонарик включать не стал – попробуем так. Слабого света от местного фонаря должно хватить.

Конечно, если это не ловушка.

Мысль не особо приятная. Иван повел стволом автомата слева направо – ничего. Положил автомат на гранитный пол, аккуратно, чтобы не звякнул металл. Вытащил непальский нож кукри, тяжелый, загнутый, им можно ветки рубить, как топором. Изготовился. Этот кукри ему достался по наследству от Уберфюрера. Отличная штука.

Ну, с богом.

Стараясь не дышать слишком громко, выглянул из-за колонны. В освещенном пространстве никакого движения. Платформа Восстания, выложенная бордовым мрамором, хорошо просматривалась – хотя свет давал только фонарь в тяжелой латунной окантовке, стоящий у перехода на Маяковскую. Где же их часовые?

Иван аккуратно сдвинулся, в левой руке у него было зеркальце на длинном щупе. Изобразив собой изогнутый контур колонны, вытянул руку с зеркальцем. В отражении виднелась пустая (пустая!) платформа в сторону Чернышевской. На дальней стене мозаичное панно. Какие-то люди в странной одежде. Иван довернул руку. Опять пусто.

Что за фигня.

Куда все подевались?

Ловушка?

Иван собрался уже было вернуться к автомату и попробовать перебраться на другую сторону платформы (через открытое пространство, черт), как в зеркальце что-то мелькнуло.

Движение. Он видел движение.

Иван бесшумно опустился на одно колено. Снова выдвинул зеркальце. Лишь бы не отсвет, выдать-то себя легко, попробуй потом уберись отсюда живым. Иван затаил дыхание…

Когда, казалось, можно уже расслабиться, он увидел, как одна из чернильных теней шевельнулась – и тусклый отблеск. Вороненый металл. Оружие.

Что ж, посмотрим, кто кого.

Иван двинулся в обход колонны. Кукри плыл перед ним, разрезая плотный душный воздух тяжелым лезвием.

Иван сделал шаг и остановился. Увидел. Брови полезли на лоб.

Перед ним лежали спящие люди. Много. Укрытые одеялами бордюрщики. Без охраны. Десятки человек, если не все две сотни.

Он сделал шаг, занося кукри для удара…

Головы рубить, говорите?

Нож опустился мощно, как топор. Всплеск темной, почти черной крови…

Иван проснулся с беззвучным воплем. Долго не мог прийти в себя, сбросить липкое ощущение, что только что убивал собственными руками женщин, детей и стариков.

Что это было?

Что это, блин, было?!

– Галлюциногены? – Солоха смотрел пристально. – Ты имеешь в виду – ЛСД-трип? Грибочки?

– Э-э… Что-то вроде. – Иван почесал нос: почему-то хотелось чихнуть. – Расскажи мне про них.

Солоха помедлил, переступил с ноги на ногу.

– Ну, если коротко. Известны издавна. Относятся к двум семействам химических веществ – не спрашивай, каких, не помню. Самый известный галлюциноген, он же психоделик – ЛСД. Ну, ты про это, наверное, слышал. В наших условиях самые доступные психоделики – в грибочках. В псилоцибе полуланцетовидной и в псилоцибе навозной содержится псилоцибин. Гриб нужно съесть, так активный элемент через стенки кишечника попадет в кровь.

– А не траванешься?

Солоха улыбнулся.

– Ну… Если ты способен съесть пару тонн таких грибов…

– Понял, – сказал Иван. – Попал он в кровь, и что происходит дальше?

– Действие псилоцибина примерно такое – эйфория, потом кажется, что тело произвольно меняет размеры, иногда нападает жуткий давящий страх. Но это редко. Еще синестезия – ну, это когда слышишь цвета и видишь звуки. Да, еще геометрические фигуры – обалденно красивые, причем даже с закрытыми глазами. Но это в основном от ЛСД, он посильнее торкает. Да! – вспомнил Солоха. – Некоторые переживают религиозный опыт. Меняется «точка сборки»…

Иван отмахнулся. Религиозный опыт его сейчас не интересовал совершенно.

– Галлюцинации? Видения?

Солоха с интересом посмотрел на командира.

– И это тоже. А что тебя так заинтересовало, командир?

– Надо мне. Потом скажу. Агрессия?

– Шел бы и спросил там, где дурь выращивают, – обиделся Солоха. – Ему помогаешь, а он…

Иван почесал затылок.

– А это где?

– «Улица Дыбенко». Там грибники засели, вся дурь в метро оттуда идет – не знаешь, что ли? Теперь ту станцию называют «Веселый поселок».

– Кто называет?

Солоха пожал плечами. Мол, что тут непонятного…

– Да грибники и называют.

– Слышал кто-нибудь про Шестую линию?

Некоторое время они молчали. Точно взорвалась бомба, и всех оглушило.

– Золотая! – Кузнецов очнулся первым.

– Да, – сказал Водяник. – Еще ее называют Райской веткой. Иначе – Д7.

– Что?

– Да, – профессор обвел собеседников значительным взглядом. В глазах вспыхивали электрические разряды. – Я говорю именно о нем… – пауза. – Секретное метро Петербурга – существует!

Пауза. Уберфюрер неторопливо встал, подошел и приложил ладонь ко лбу профессора.

– Да нет, холодный.

– Что вы делаете? – возмутился профессор, оттолкнул руку.

– Да вы вроде как перегрелись… нет?

Водяник возмущенно посмотрел на Уберфюрера. В глазах полыхнуло пламя.

– Молодой человек, – он голосом выделил обращение. – Что вы имеете в виду?

Уберфюрер едва сдерживал смех.

– За это я Питер и обожаю. Тут любой мужик до старости «молодой человек». А что до секретного метро… – Уберфюрер улыбнулся. – Так это никакая не тайна, профессор. Есть бункера, лаборатории секретные есть – под Кировским заводом, например, еще много всякого. УС «Дачник», например. Знаете, что это такое? Говорите, в ЧГК играли раньше? Нет, профессор, не взяли вы этот вопрос. Приз уходит к телезрителям.

– Ну, знаете! – Проф покраснел.

Для Ивана все эти «чэгэка» и прочие «телезрители» звучали как заклинания кришнаитов. Харе, кришна, харе рама. Кришна, кришна, харе. И вступает аккордеон.

Но про секретное метро он знал гораздо больше профессора. Даже пару раз сталкивался с «подземниками» лицом к лицу. Странные ребята. Сдержанные и таинственные до не могу. Стоят, смотрят на тебя и улыбаются загадочно.

Словно родились с серебряной ложкой в заднице и теперь держат ее напряжением ягодиц.

– Фигня все это, – сказал Уберфюрер. – Понимаете, профессор, в Питере «Метро-2» как такового никогда не было. Отдельные подземные лаборатории, бомбари, командные пункты ПВО, спецобъекты, это да. А секретного метро – нет. Увы. Так что, Проф, извиняйте, но приз все-таки уехал к жителю села Малые Васюки, Челябинская область.

– А туннель до Кронштадта? – спросил Кузнецов. – Я слышал, был такой…

– Байки! – отрезал Уберфюрер. – Вот я сейчас скажу, что есть тайный ход в тыл бордюрщиков. Пойдем по нему, а там спальня царя Ахмета. Бери его голыми руками, и конец войне. Это же бред, понимаете?

– Хмм, – сказал Иван.

«Почему это сразу бред?»

Кажется, у нас кроме плана А, предложенного Сазоном, появился и план Б.

Расспросы ничего не дали.

– Может, Дятел знает… – начал невский и осекся. Но Иван уже научился ловить такие моменты. Люди иногда самое важное сообщают в оговорках.

– Дятел? Это еще кто?

Невский повел плечами – с досады, что проболтался.

– Философ местный. Дурачок. Но вы его не обижайте, а то мужики не поймут. Он святой человек.

– Юродивый, значит, – сказал Сазонов из-за плеча Ивана.

– Сам ты юродивый, – буркнул невский. – Пророк он. Не трогайте его, ясно?

– Ясно, – сказал Иван. – Так где его найти, говоришь?

Жилище святого человека напоминало усыпальницу фараона. Или сорочье гнездо.

Обитал Дятел в перегоне от Маяковской до Плана – Площади Александра Невского, в заброшенном тупичке. Иван оглядел решетку, закрывающую ржавые циферблаты, надпись на стене гласила «НЕ ВЛЕЗАЙ, УБЬЕТ» и рядом – зеленым и красным сакральное «Enigma хороший человек TM». Вторую надпись можно было встретить практически в любом месте метро. Легенды гласили, что самые древние диггеры – времен до Катастрофы – спускались в метро тайно, чтобы нанести эти знаки поклонения Изначальному Диггеру. А их ловили монтеры, слуги Изначального Монтера. В общем, такая байка для малолетних. Иван хмыкнул.

На решетке висели грудами блестящие побрякушки – частью из фольги, частью из стекла и камней. Крышки от бутылок, продетые на шнурок. Целые гирлянды из монет.

Пророк сидел в углу, на продавленном матрасе. Запах здесь стоял вполне цивилизованный. Похоже, святому человеку кто-то регулярно стирает белье и одежду.

На маленьком столике перед ним горела спиртовка. Голубоватое пламя изгибалось и плясало на стенах.

Дятел поднял голову. Волосы заплетены в косички. Оглядел Ивана. Моргнул.

– Ты ко мне пришел?

– К тебе, – кивнул Иван. Сел рядом и протянул руки к синему пламени. Тепло спиртовки обволокло ладони. Приятно. Иван неторопливо потянулся к сумке, выставил на стол бутылку мутной василеостровской сивухи, настоянной на японских грибах шиитаке. Убойная штука.

Взгляд пророка стал гораздо осмысленнее.

– Человече, – сказал Дятел проникновенно. – Ты действительно человече.

– Аминь, – подытожил Иван. Откупорил бутылку. – Стаканы у тебя водятся, святой?

– А як же! Обижаешь.

– Метро вообще страшная штука, – сказал Дятел. – Люди так этого и не поняли. Думаешь, это мы войну захотели? Нет, чувак. Вот ты хотел войну?

– Нет, конечно. То есть, мне всего шесть лет было… или пять…

– И я не хотел. Понимаешь теперь? – Дятел смотрел на Ивана, словно ждал от него правильного ответа. Как учитель на ученика, который оболтус, конечно, но иногда соображает и сейчас соберет остатки интеллекта и догадается. – Втыкаешь, человече?

– Не совсем.

– Никто войну не хотел. То есть были выживальщики всякие, готы и прочие? – но и они войны не хотели. Они просто чувствовали желание Его. – Дятел воздел руки, словно мусульманин на молитве. – Слабые люди, большая восприимчивость. Если желание сильное, оно кого хочешь загипнотизирует. Это Оно хотело войны. Оно, а не мы.

– Оно, это кто? – спросил Иван, хотя уже знал, что ответ ему не понравится. Вот и еще один псих на мою голову. Черт.

– Метро, – сказал Дятел серьезно. – Понимаешь? Все, кто ездил в нем, целые миллионы по всему миру. Метро ведь и в Москве, и в Лондоне, и в Нью-Йорке, и даже в Мексике, говорят, было. Миллионы людей. Метро хотело этой войны. Оно жадное, но глупое… Хитрое, да, иначе бы у него ничего не получилось – но глупое.

Смотри дальше. Раньше люди уходили из него, а теперь оно сделало так, что уйти людям некуда. Они теперь все время внутри него. И оно людей пожирает. Потихонечку съедает и не торопится. Мы все исчезаем, а оно нет.

– Метро? – Иван спросил еще раз.

– Метро, – сказал Дятел. – Ты в двести первой ФВУ был?

– Не думаю, – сказал Иван. Вентиляционные шахты, особенно старые, до семидесятых годов, оснащались фильтро-вентиляционными установками – ФВУ, где целая система угольных фильтров, охлаждение воздуха и прочее. Эта, судя по номеру, одна из самых древних.

– Метро – оно же сгнить давно должно было, сгнить и развалиться. А оно как новенькое. И все дело в двести первой ФВУ. Понимаешь?

– Точно, – сказал Иван. Поднялся. – Спасибо за гостеприимство. Так говоришь, есть коллектор?

– Есть, – кивнул Дятел.

Развлекаемся, а потом падаем в омут сомнений.

Иван попробовал рукой стену коллектора. Влажная. Провел по шершавому бетону вниз, посмотрел на перчатку – да, влажная.

Этот коллектор, судя по плану, что набросал Дятел, ведет в обход путевого туннеля и выходит, скорее всего, в ту самую ВШ двести первую, что находится за Площадью Восстания, у станционной сбойки.

Будем надеяться, что патрулей там нет.

Они параноики. Они же москвичи. Иван усмехнулся. Мнение Шакилова о бордюрщиках со временем не изменилось, а скорее приобрело благородный дубовый привкус, как у старого виски. Но в нашем мире осталась только водка.

Иван включил фонарь и лег на пол. Если уж лезть в шкуродер, то обязательно ногами вперед. Если застрянешь, так можно вылезти обратно. Если наоборот, то потом найдут (а скорее всего даже не найдут) твое высохшее тело. Эти коммуникации строились черт знает когда, тут заблудиться можно. И сюда давно никто не лазит. Даже гнильщики.

Иван поморщился. Нашел, о ком вспомнить. Гнильщики обитали на заброшенных станциях, в туннелях, в старых ВШ или забытых санузлах. Питались неизвестно чем: отбросами, грибами, растущими в туннелях, всем, что украдут или выпросят у жителей цивилизованных станций. Воровали. Ходили упорные слухи, что гнильщики едят человечину.

Иван вспомнил, сколько раз наталкивался на человеческие кости, разделанные и обглоданные, иногда разрубленные ударами чего-то острого. Сначала он думал – крысы. Может, и не крысы.

О гнильщиках вообще много говорят такого…

Мол, они детей воруют и солят в бочках. На Фрунзенской, кажется, был настоящий бунт, когда выяснилось, что целый табор гнильщиков обосновался в заброшенной ТДПшке. Народ разволновался, надавал по шее ментам и пошел гнильщиков жечь.

Иван нахмурился…

И, кажется, сожгли.

…так и есть, плечо начало цеплять стену. Сужение.

Черт, только бы пройти… Только бы…

Ноги уперлись во что-то твердое. Иван изогнулся, подсветил фонарем… проклятье!

Тупик. Коллектор забит бетонной пробкой. Ясно.

Значит, план Б отменяется. В спальню Ахмета мы не попадем.

Остается план А. Сомнительный, но все же…

Иван вздохнул и полез обратно.

– Помнишь, ты говорил про газовую атаку? – спросил Иван.

Сазонов мгновенно сообразил, круто развернулся. Полы бежевого плаща взлетели, опали. Глаза желтовато-серые, яркие.

– Что придумал?

Иван посмотрел на него с веселым прищуром.

– А ты как думаешь?

– Давай не тяни. Рассказывай, – потребовал тот. – Ну же!

– Слушай, Сазон. – Иван продолжал улыбаться, – а что у нас есть из противопожарных средств?

– Как что? – тот поднял брови. – Лопаты, багры, песок, вода, ведра, брезент – все как положено. Сам не знаешь, что ли? На фига тебе они?

Иван качнул головой.

– Да так, – он хмыкнул. – Есть одна идея… идея, идея, и де я нахожусь? – пропел он.

Иван никак не мог рассмотреть его лицо целиком. Взгляд легко выхватывал фрагменты: вот мясистый, чуть раздвоенный подбородок. Вот подстриженные волосы вокруг уха, частью седые, вот глаз – очень светлый, с темной каемкой вокруг, зрачок точечный, словно наколотый булавкой. Вот пальцы – волосатые, крепкие. Вот карман рубашки, армейской, выцветшей, камуфляжные пятна. По отдельности эти фрагменты виделись четко, и каждый вызывал раздражение и даже отвращение, но в целом образа не складывалось.

Закрыв глаза, как привык делать, тренируя зрительную память под руководством Косолапого, Иван попытался увидеть Мемова, собрать фрагменты в единый образ генерала Адмиралтейской. Но нет. Ничего не выходило.

Процесс внимания состоит из трех действий, говорил Косолапый. Первое действие: держать объект, второе – притягивать к себе, третье – мысленно проникать в него. Так учил Косолапый. Он говорил что-то про актерскую систему Чехова, но Ивану про писателя было не интересно, а вот про Блокадников – даже очень. Но тогда Косолапый про Блокадников ему не рассказывал…

А теперь вот Мемов.

Если рассмотреть его как следует, можно задавать вопросы. И образ человека будет отвечать так, как ответил бы сам человек. Не словами – а покажет, чтобы он сделал.

Иван снова полностью расслабился и начал вызывать в воображении образ генерала.

Толстые пальцы, курчавые волоски. Пальцы лежат на столе – почему-то плывущее, как сквозь туман, нечеткое изображение.

Мемов нахмурился.

– Так что у тебя за идея? Только коротко.

– Мох, – сказал Иван.

Густые брови Мемова удивленно поползли вверх.

– Что? – генерал смотрел требовательно. – Какой еще мох?

Иван усмехнулся.

– О-очень интересный. А идея такая…

– Смело, – оценил генерал.

Потер подбородок. Крупный, с легкой синевой, недавно выбритый. Иван опять подумал, что с таким лицом надо прохожих по голове бить, а не армией командовать. Образина. Но ведь умный мужик – даже страшно становится, насколько умный. Взгляд острый до дрожи, глаза светлые, зрачки словно булавкой наколоты:

– Думаешь, получится? Уверен?

Черта с два тут уверен. Иван поднял взгляд.

– Вот и проверим.

– Хорошо мыслишь, – сказал генерал. – Раскованно. Риска не боишься. Это мне нравится.

Иван пожал плечами.

– Я же диггер.

– У меня этих диггеров хоть задом ешь, – откровенно признался Мемов. – Ты – другой… – Пауза. – Как закончим с этим, пойдешь ко мне замом? Мне нужны такие раскованные. Ты талантливый человек, Иван. Я таких людей уважаю и ценю.

Иван даже сперва не понял, что ответить. От открывающейся перспективы кружилась голова. Заместитель первого человека в Альянсе? Это же офигеть, что такое. Просто офигеть.

«Таню сюда можно забрать будет, – подумал он. – Выходила замуж за диггера, а станет женой большого начальника. Вот тебе и семейное счастье. Хотел?»

– А если не выгорит? – спросил он.

– А это уже неважно, Иван. Веришь, нет?

Иван посмотрел на Мемова. А ведь не врет, сволочь. Серьезный мужик.

– Верю.

Через два дня заказанное наконец прибыло с Василеостровской.

– Как думаешь, получится? – спросил Пашка приглушенно.

Он поднял биток и с силой опустил. Бум! Взлетело облачко фиолетовой пыли. Работать приходилось в респираторах и противогазах, иначе давно бы все лежали и радостно улыбались в потолок. И так у Пашки весь «намордник» заляпан фиолетово-серой грязью.

Иван качнул головой. Лямка ГП-9 привычно давила на затылок.

Улыбка Косолапого.

– Я везучий.

Иван размахнулся и ударил. Взвилось облачко, часть фиолетовой пыли попала на стекла противогаза.

«Таня. Скоро я буду дома. Только жди меня. Иван».