Осада Джанкоя началась стихийно и быстро превратилась в натуральный бедлам. Это только так называется — объединенные силы, а на самом деле, на войне, как в большой цыганской семье: кто первый встал, тот лучше всех и оделся. Первыми к цитадели листонош подоспели казаки, точнее, передовой отряд разведчиков-пластунов. Первая вылазка их закончилась неудачно, все лазутчики погибли, но казаки к таким вещам относились философски, на то она и война, чтобы на место каждого павшего в бою становилось два его товарища.

Третий эскадрон пластунов насчитывал почти восемьдесят шашек, и действуй казаки в одиночку, Джанкой бы долго не простоял. Да, стены, да, листоноши, да сторожевые башни и тяжелые пулеметы. Но диверсионная война — а на ней специализировались пластуны — и рассчитана на то, чтобы подрывать обороноспособность противника изнутри. Поэтому пластуны готовы были изматывать оборону листонош постоянными, методичными вылазками. Там — снять часового, там — поставить растяжку, там — взорвать склад боеприпасов или заминировать гараж... В такой войне главное — не торопиться, изнурять, выводить противника из равновесия и наносить следующий удар до того, как он это самое равновесие, в первую очередь — душевное, успеет восстановить.

Словом, у пластунов был подробный план неторопливой войны на измор — но им все карты спутали татары.

Эти любили махать саблей на скаку. Кавалерийский наскок, храбрость и пренебрежение долгосрочными стратегиями. Нам, татарам, все равно, что водка, что пулемет, лишь бы с ног валило! Массой задавим, шапками закидаем. Нас много, нас — орда!

На орду, конечно, силы хана Арслана Гирея Второго, крайне обиженного на листонош за гибель любимых жен Диляры и Таглимы, не тянули, но человек триста он в Джанкой послал. Чуть ли не половина полегли при первом же необдуманном штурме. Остальные разбили лагерь и стали ждать подкрепления, когда осознали, что Джанкой так, с кондачка, не возьмешь.

Тут же вспыхнули первые распри между казаками и татарами. Вражда, берущая свое начало в незапамятные времена, не угасает со временем, а лишь тлеет, подобно горящему торфу — практически бесконечно, периодически взрываясь ненавистью и жаждой крови. Кто-то кого-то толкнул. Кто-то кого-то назвал чернозадым. Кому-то помешали завывания муэдзина с призывом к вечерней молитве. Кому-то — запах жареной свинины.

Начиналось все с банального мордобоя — пара синяков, пара сломанных ребер. Потом в ход пошли ножи. Пролилась кровь, казаки и татары схватили за огнестрельное оружие. Еще чуть-чуть, и листоношам оставалось бы только убрать трупы незадачливых осаждающих. Но казачий есаул встретился с минг-баши, то есть тысячником, татарского войска, выкурили трубку (в случае минг-баши — кальян) мира и порешили распри прекратить, самых ретивых и неугомонных — примерно наказать и сосредоточиться на осаде Джанкоя. Извечным противникам удалось достичь хрупкого перемирия. Вражда стихла.

Осада вошла в будничное русло: татары обстреливали Джанкой из минометов, казаки засылали отряды диверсантов, листоноши по ночам минировали подступы к городу и укрепляли стены. Артезианские скважины обеспечивали цитадель водой, запасы продовольствия были солидными, и война в таком режиме могла длиться пару месяцев.

Такой расклад не устраивал инициаторов осады — Союз Вольных Городов Крыма, во главе которого стояли управители Симферополя.

Вольные Города, копирующие по своей сути древние средневековые независимые бюргерские поселения с Магдебургским правом, регулярной армии не имели, но собрали ополчение — вчерашних фермеров и ремесленников, относящихся к войне как к очередной работе — грязной, нудной, но необходимой.

Ополчение СВГК прибыло под стены Джанкоя на разномастном транспорте — от автопоездов до караванов мулов, и тут же занялось строительством собственного лагеря. Транспорт поставили кольцом, вырыли колодцы и отхожие места, обустроили караулы и приступили к инженерной войне.

Каждый вечер после заката бригада копателей начинала рыть туннели под стены Джанкоя с целью их заминировать. Листоноши, быстро сообразив, что к чему, ответили симметрично. Туннельная война происходила невидимо и неслышно, лишь изредка над степью раздавались приглушенные хлопки подземных взрывов, да порой ополченцы возвращались, притаскивая с собой трупы — когда два туннеля случайно соединялись, и в узкой норе завязывался ожесточенный бой между ополченцами и листоношами.

Ополченцы в лагере держались особняком, ни с татарами, ни с казаками не контактировали, ни о каком взаимодействии родов войск слышать не хотели — и в результате на заложенных ими минах подорвался разъезд пластунов. Есаул и минг-баши позвали полковника ополчения на очередной совет. Постановили: хотя бы раз в день собираться и обмениваться планами — дабы татары не бомбили казаков, те не рубили ополченцев, которые, в свою очередь, обещали не подрывать ни тех, ни других.

Война, казалось бы, вошла в нормальное русло, Джанкой атаковали и днем, и ночью, и грубой силой, и хитростью, и инженерной мыслью — и цитадель листонош неминуемо бы пала, если бы в лагере (точнее, во всех трех лагерях) объединенных сил не появились бы странные личности в сером.

Это были сектанты Серого Света, у которых имелись свои старые счеты с кланом листонош.

У них даже палаток с собой не было — сектанты, точно серая пыль, равномерным слоем оседали на чужой территории и начинали мутить воду. Сами они в атаку не ходили, предпочитая вести просветительскую работу по ночам, у костра, агитируя людей. Вскоре стали происходить странные вещи: десятка два татар не явились на намаз, променяв муллу на гуру Серого Света; трое казаков пошли в самоубийственную атаку на Джанкой, обвязавшись динамитными шашками; ополченцы-саперы начали строить храм Серого Света...

Прежде чем руководство объединенных сил успело решить проблему сектантов, возникла еще одна трудность: к осаде Джанкоя примкнули пираты Рыжехвоста. Вместе с пиратами к стенам цитадели стянулись бандиты чуть ли не со всего Крыма. За ними подтянулись торговцы наркотой и, разумеется, маркитантки.

В лагере началось полное моральное разложение. Грабежи, драки, азартные игры и глупые смерти по пьянке происходили чуть ли не ежедневно. Осада отошла на второй план после разборок «кто кого пырнул» и «кто что украл».

Есаул отреагировал решительно и молниеносно. Отряд пластунов за одну ночь вырезал большую часть сектантов (некоторым удалось сбежать), а татарская сотня вынесла самых безбашенных бандитов, едва не спровоцировав крупномасштабную бойню с пиратами.

Словом, осада Джанкоя при таком развитии событий имела немного шансов на успех.

Поэтому, когда клан листонош предложил переговоры, весь руководящий состав осаждающих — есаул, минг-баши, полковник ополчения и капитан пиратской баржи — с радостью согласились.

Каково же было их удивление, когда парламентером оказался не кто иной, как сам Филателист!

Могучий старец в просторном белом балахоне (заменяющем белый флаг переговорщика) явился в штабной шатер один, без оружия, и абсолютно спокойным.

—  Приветствую, — сказал он. — Салам алейкум!

Первым отреагировал пират.

—  Давайте его скрутим! — взвился он. — Это же Филателист! Самый главный! Без него они не продержатся и дня!

—  Погоди, — сказал ополченец. — Не торопись. Не дурак же он являться сюда один и без козыря в рукаве.

Филателист улыбнулся в усы:

—  Верно мыслите, уважаемый.

Листоноша распахнул свой бурнус и продемонстрировал два десятка брикетов пластиковой взрывчатки, закрепленных на жилете.

—  Стоит мне отпустить эту кнопку, — сказал он, показал зажатый в руке детонатор, — и от вашего лагеря останется только большая воронка. Я свое пожил, смерти не боюсь, а умереть во имя клана — большая честь.

—  Чего вы хотите? — спросил есаул.

—  Прекратить эту дурацкую войну.

—  Это не в наших полномочиях.

—  А в чьих же тогда?

—  Хана Арслана Гирея Второго, гетмана Дорошенко, адмирала Рыжехвоста и совета управителей Симферополя, возглавляющих Союз Вольных Городов Крыма, — прилежно перечислил полковник ополчения.

—  О-хо-хо! — вздохнул Филателист. — Правду говорят — у семи нянек дитя без глаза, а у четырнадцати — без двух. Ну и где я могу видеть всех этих уважаемых личностей?

— В Старом Крыму. Там ставка командования.

— Прекрасно. Тогда я прошу права беспрепятственного проезда по вашей территории — для меня и моей охраны. И прекращения огня на время ведения переговоров. Идет?

— Удрать хочешь? — ощерился пират.

— Дурак, — искренне сказал Филателист. — Это у вас, пиратов, удрать — нормально. А я листоноша. Таким родился, таким и умру. Без клана меня нет. Куда я удеру?

— Идет, — кивнул есаул, и вслед за ним выразили свое согласие минг-баши, полковник ополчения и, чуть погодя, пират. — Неделю перемирия мы вам дадим. Заодно порядок наведем. Бандитов к ногтю, сектантов на кол... Поэтому если у нас будут постреливать — не обращайте внимания, это не по Джанкою, это так, уборка территории. Но если кого из ваших поймаем, или из цитадели хоть один выстрел в нашу сторону раздастся — не обессудьте, ответим всем, чем сможем, невзирая не перемирие.

— Вот и славно, — усмехнулся Филателист. — Не бойтесь, у нас в клане дисциплина железная, не то что в вашем цирке. Обороной цитадели будет ведать в мое отсутствие Контейнер, а у него не забалуешь...