Глава 19
Ботанические Сады
Солнечный свет ослеплял; мы словно шагнули из вечерних сумерек в ясный полдень. В воздухе возле шатра до сих пор кружились, медленно падая на землю, золотистые соломинки.
– Вот так-то лучше, – сказала Агия. – Остановись; надо понять, где мы. Пожалуй, где-то справа от нас – Ацамнианская Лестница. Кучер вряд ли рискнул бы спускаться прямо по ней – хотя с него сталось бы, чего доброго. Она приведет нас к Садам кратчайшим путем. Дай руку, Северьян, моя нога еще не совсем прошла.
Мы ступили на траву, и тогда я увидел, что огромный шатер-храм установлен на обширном лугу среди богатых особняков; колеблющиеся на ветру колокольни возвышались над толстыми каменными оградами. Луг был окружен широкой дорожкой, вымощенной булыжником, и, когда мы добрались до нее, я снова спросил, что представляют собою Пелерины.
Агия искоса взглянула на меня.
– Прости, но мне нелегко говорить о профессиональных девственницах с мужчиной, только что видевшим меня обнаженной. В других обстоятельствах все могло бы быть иначе. – Она глубоко вздохнула. – На самом-то деле я мало знаю о них. В нашей лавке имеются и их одежды, и как-то я спросила брата о них и внимательно выслушала ответ. Эти красные балахоны – весьма популярные маскарадные костюмы.
В общем, как ты уже понял и сам, это – довольно известный религиозный орден. Алый цвет символизирует свет, низвергаемый на землю Новым Солнцем, а сами Пелерины низвергаются на землевладельцев, странствуя по континенту со своим храмом и самовольно устанавливая его, где пожелают. Орден их, как сами они говорят, владеет самой ценной реликвией мироздания, Когтем Миротворца, и поэтому алый цвет может символизировать и Раны, От Когтя Причиненные.
– Вот не знал, что у него были когти, – заметил я, желая сострить.
– Не настоящий коготь. Говорят, это – драгоценный камень. Ты наверняка слышал о нем. Я не понимаю, отчего его называют Когтем; это вряд ли знают и сами Пелерины. Но – сам понимаешь, сколь важна реликвия, имеющая прямое отношение к Миротворцу! В конце концов современное знание о нем – чисто исторического характера. То есть мы либо признаем, либо отрицаем, что он когда-то, в далеком прошлом, вступал в контакт с нашей расой. Если Коготь – на самом деле то, чем его объявляют Пелерины, Миротворец в самом деле когда-то жил, хотя к настоящему времени мог и умереть.
Изумленный взгляд встречной женщины, несшей в руках цимбалы, подсказал мне, что накидка, приобретенная у брата Агии, распахнулась, открыв для всеобщего обозрения мой гильдейский плащ цвета сажи (наверняка показавшийся бедной женщине этаким сгустком тьмы). Поправив накидку и застегнув фибулу, я сказал:
– Чем больше размышляешь над любым религиозным аргументом, тем меньше становится его значимость. Допустим, Миротворец вправду жил среди нас зоны назад, а теперь он мертв. Для кого это имеет значение, кроме историков и религиозных фанатиков? Мне дорога легенда о нем, как часть нашего сокровенного прошлого, но для современности имеет какое-либо значение только эта легенда, а никак не прах Миротворца!
Агия потерла ладонь о ладонь, словно стараясь согреть руки в солнечных лучах.
– Если он… Северьян, здесь нужно свернуть за угол, и покажется лестница – вон там, где статуи эпонимов… Если он существовал, он, по определению, был Всемогущим Властителем. Что означает неограниченную власть над реальностью, включая сюда и время. Верно?
Я кивнул.
– А если так, ничто не препятствует ему переместиться из прошлого, скажем, трехсотлетней давности в ту временную точку, которую мы с тобой называем настоящим. Мертвый ли, живой; если он когда-либо существовал, то может находиться всего в квартале – или в паре дней – от нас.
Мы добрались до верхней площадки лестницы. Ступени ее, вытесанные из камня, белого, как соль, были порой широки и пологи, порой же – круты, будто трап. Там и сям расставлены были на них лотки кондитеров, продавцов обезьян и прочих торговцев в том же роде. Отчего-то было очень приятно, спускаясь по этим ступеням, беседовать с Агией о тайнах мироздания, и я сказал:
– И все – из-за каких-то женщин, заявляющих, будто они владеют одним из его когтей! Надо полагать, и без чудесных исцелений там не обходится?
– Они говорят, что случается и такое. А еще Коготь может залечивать раны, оживлять умерших, сотворять из глины новые виды живых существ, помогать унимать похоть и так далее. Все то, на что был способен сам Миротворец.
– Это ты надо мною смеешься?
– Нет, я смеюсь в лицо солнцу. Ты ведь знаешь, что оно делает с лицами женщин?
– Да, оно делает их смуглыми.
– Оно уродует нас! Начать с того, что лучи солнца сушат кожу, отчего на ней появляются морщины! Вдобавок они освещают и выставляют всем напоказ любой изъян – даже самый мелкий. Помнишь, как Урваши любила Пурураваса, пока не увидела его в ярком свете солнца? А я чувствую его лучи на своем лице и думаю: «Мне плевать на тебя! Я еще достаточно молода, чтобы обращать на тебя внимание, а на будущий год подберу себе в нашей лавке широкополую шляпу!» В ярких солнечных лучах лицу Агии в самом деле было далеко до совершенства, однако ей нечего было бояться. Недостатки ее лишь пуще разжигали мое вожделение. Она обладала тем самым – безнадежным и в то же время исполненным надежд мужеством, что свойственно бедным и, пожалуй, привлекательней, чем все прочие человеческие качества. Изъяны Агии только придавали ей осязаемости.
– Признаться, – продолжала она, сжав мою руку, – я никогда не понимала, отчего люди наподобие этих Пелерин всегда думают, будто обычному человеку непременно нужно помогать унимать похоть. Мой опыт показывает, что обычные люди и сами неплохо с этим справляются, причем – каждый день. Нужно лишь найти себе кого-нибудь под пару…
– Значит, тебе не все равно, люблю ли я тебя? Это было шуткой разве что наполовину.
– Любая женщина хочет, чтобы ее любили, и чем больше мужчин любит ее, тем лучше! Но – тебе я вряд ли отвечу взаимностью, если ты об этом. Все вышло бы очень легко – после таких прогулок по городу. Но если тебя вечером убьют, ночью мне будет очень плохо.
– Мне тоже, – сказал я.
– Ничего подобного! Тебе уже будет наплевать на все. Мертвому не больно – тебе это должно быть известно лучше, чем любому прочему!
– Я почти склонен считать, что всю эту заваруху устроила ты или твой брат. Когда пришел Серпентрион, ты была снаружи – может, это ты сказала ему что-нибудь, чтобы настроить против меня? Может, он – твой любовник?
Агия рассмеялась.
– Взгляни на меня! Да, платье мое из парчи, но что под ним – ты видел. Я хожу босиком. Есть ли на мне кольца или серьги? Или серебряная ламия на шее? Или золотые браслеты на запястьях? Нет? Тогда можешь быть Уверен, что я не кручу любовь с офицером Дворцовой Стражи! Ко мне навязывается в сожители только один старый моряк, уродливый и бедный. Мы с Агилюсом существуем лишь за счет нашей лавки. Она оставлена нам матерью, и не заложена только потому, что не сыскалось в городе человека, достаточно глупого, чтобы дать под нее что-нибудь. Порой мы раздираем что-нибудь из товара в лоскуты, продаем их тем, кто делает бумагу, и нам хватает на миску чечевицы…
– Ну, сегодня вечером ты наешься досыта, – заметил я. – Я хорошо заплатил твоему брату за эту накидку.
– Ка-ак? – Похоже, к Агии вернулось шутливое настроение; она отступила на шаг и, разинув рот, изобразила крайнюю степень изумления. – Ты не собираешься угостить меня ужином? И это – после того, как я потратила целый день, чтобы научить тебя уму-разуму?
– И попутно втравила меня в историю с этим алтарем.
– Мне жаль, что так вышло, правда! Я подумала, что твоим ногам лучше как следует отдохнуть перед боем. А тут появилась та парочка – и я решила, что это для тебя неплохой шанс заработать…
Отведя от меня взгляд, она повернулась к одному m бюстов, украшавших лестницу.
– Все затевалось только ради этого? – спросил я.
– Сказать правду, мне хотелось, чтобы все приняли тебя за армигера. Армигеры часто расхаживают по улицам в странной одежде – когда идут на турнир или на пик ник. И лицо у тебя подходящее. Я ведь и сама приняла тебя за армигера, когда ты подошел к лавке. И уж решила что мной вполне может заинтересоваться какой-нибудь армигер или даже незаконный сын экзультанта – пonoь хотя бы в шутку… Ну, откуда мне было знать, что так выйдет?
– Понятно… – Внезапно меня одолел смех. – Однако глупо же мы, наверное, выглядели, когда неслись в этом фиакре!
– Если понял это, поцелуй меня!
Я окаменел от удивления.
– Ну же! Много ли шансов осталось у тебя? А я дам тебе все, чего захочешь… – Она умолкла и вдруг рассмеялась тоже. – Быть может, после ужина, если сумеем найти уединенное местечко… Хотя – перед боем, наверное, лучше не стоит.
Она обняла меня и потянулась к моим губам. Груди ее оказались упруги и высоки; бедра прижались к моим.
– Вот так… – Она оттолкнула меня. – Взгляни, Северьян! Видишь – там, между пилонами?..
Там, внизу, блестела, словно зеркало, поверхность воды.
– Река.
– Да, это Гьолл. Теперь – налево. Остров трудно разглядеть – слишком много ненюфар, но там трава должна быть ярче и светлее. Видишь, стекло сверкает на солнце?
– Что-то такое вижу. Это здание – целиком из стекла? Агия кивнула.
– Это и есть Ботанические Сады. Там ты сорвешь себе аверн – нужно лишь потребовать это как полагающееся по праву.
Дальше мы спускались молча. Адамнианская Лестница, змеей петлявшая по склону холма, очевидно, была популярным (Местом для прогулок – я видел множество прекрасно одетых пар, мужчин с отметинами былой бедности на лицах, шумно резвящихся детей… Над противоположным берегом Гьолла темнели, навевая печаль, башни Цитадели. Увидев их в третий или четвертый раз, я вспомнил, как мальчишкой, купаясь у восточного берега, ныряя с уходящих в воду ступеней и воюя с ребятней из окрестных кварталов, раз или два замечал тонкую белую змейку на склоне далекого, едва различимого глазом холма за рекой…
Ботанические Сады находились на острове у самого берега, в здании, целиком выстроенном из стекла (никогда прежде не видел ничего подобного – не знал даже, что такое вообще возможно). Ни башен, ни бойниц – лишь многогранные купола, уходящие вверх и пропадающие в небе, оставляя за собою лишь блики в тех местах, где тонкие, изящные лесенки соединялись с листами стекла. Я спросил у Агии, успеем ли мы посмотреть сады, но тут же, не дожидаясь ответа, объявил, что хочу видеть их в любом случае. Честно говоря, я вовсе не опасался опоздать на свидание с собственной смертью и к тому же не мог относиться серьезно к поединку на цветках вместо оружия.
– Если тебе угодно провести свой последний день в Садах – что ж, так тому и быть, – ответила Агия. – Сама-то я часто бываю здесь. Вход бесплатный – Сады состоят на попечении Автарха. Какое-никакое, а – развлечение, если не страдаешь чрезмерной брезгливостью.
Мы поднялись по лестнице из светло-зеленого стекла. Я спросил, вправду ли такая громадина возведена только ради цветов и фруктов.
Она покачала головой, рассмеялась и направилась вперед, к широкой арке.
– По обеим сторонам этого коридора устроены залы, и в каждом из них – свой мир. Помни, что коридор короче самого здания, и потому – чем дальше углубляешься в зал, тем он шире. Некоторых это сбивает с толку.
Мы вошли внутрь. В коридоре царила тишина – так было, наверное, в утро мира, в начале времен, еще до того, как первые мужчины рода человеческого научились ковать медные гонги, строить скрипучие повозки и бороздить Гьолл многовесельными ладьями. Воздух – сырой, напоенный множеством ароматов – был заметно теплее, чем снаружи. Стены и плиты пола тоже были сделаны из стекла, но – столь толстого, что взгляд почти не мог проникнуть сквозь него. Казалось, будто листья, цветы и даже высокие древа за этими стенами колеблются, словно погребенные в толще воды. На одной из дверей я прочел надпись:
САД СНА – Можете ходить где угодно, – сказал старик, поднявшийся из кресла в углу. – И – сколько угодно. Агия покачала головой.
– Времени у нас – не больше чем на два зала.
– Вы здесь впервые? Новичкам обычно очень нравится Сад Пантомимы.
Неяркие, длинные одежды старика что-то смутно напоминали мне. Я спросил, к какой гильдии он принадлежит.
– К гильдии кураторов. Неужели ты никогда прежде не встречался с кем-нибудь из моих собратьев?
– Встречался дважды.
– Да, нас немного. Но задача наша гораздо важнее, чем думают в обществе, – мы храним то, что ушло. Видел ли ты Сад Древностей?
– Пока – нет.
– Взгляни обязательно! Если это – первый твой визит к нам, советую тебе начать с Сада Древностей. Сотни и сотни вымерших растений, включая и те, которых в природе нет уже десятки миллионов лет!
– А я, – заметила Агия, – видела ту «лиану пурпурную», которой вы так гордитесь, растущей на склоне холма в Квартале Мостильщиков.
Куратор печально покачал головой.
– Нам известно об этом… Боюсь, мы потеряли споры. Одна из панелей крыши треснула, и они разлетелись. – Но печаль исчезла с его морщинистого лица быстро, точно у простолюдина, не привыкшего лелеять свои горести. Он улыбнулся. – Впрочем, ей там скорее всего живется неплохо. Все ее враги давно мертвы, как и хвори, которые исцеляет ее мякоть.
Грохот за спиной заставил меня обернуться. Там двое рабочих вкатывали тележку в одну из дверей, и я спросил, что они делают.
– Там – Песчаный Сад. Кактусы, юкки и прочее в том же роде… Они перестраивают его. Боюсь, там сейчас особенно нечем полюбоваться.
Я взял Агию за руку:
– Идем. Хочу взглянуть на их работу.
Она улыбнулась куратору, слегка пожала плечами, однако последовала за мной достаточно покорно.
В этом саду не было ничего, кроме песка, из коего местами выглядывали каменные валуны. Казалось, пространству, в котором мы оказались, нет границ. Оглянувшись, я увидел на месте стены и двери, сквозь которую мы вошли, отвесную скалу. Рядом с дверным проемом змеилось вверх по скале довольно большое растение – наполовину куст, наполовину лоза со страшными, кривыми шипами. Я решил, что это – остатки прежней растительности, которые еще не успели убрать. Других растений в саду не было, как не было и признаков перестройки сада, о которой говорил куратор. Лишь след колес тележки петлял по песку среди валунов.
– Немного же от него осталось, – сказала Агия. – Давай я отведу тебя в Сад Наслаждений!
– Послушай, отчего мне кажется, что я не могу выйти отсюда? Ведь дверь открыта! Агия покосилась на меня.
– Такое чувство рано или поздно возникает у каждого, только обычно не так скоро. Нам лучше выйти.
Она говорила что-то еще, но я не слышал ее. Мне чудилось, будто откуда-то издалека до ушей моих доносит шум волн, бьющихся о край света.
– Подожди… – сказал я.
Но Агия едва ли не силой выволокла меня в коридор, где с наших ног осыпалась добрая пригоршня песку.
– У нас вправду не так уж много времени, – сказала она. – Давай я покажу тебе Сад Наслаждений, а потом сорвем аверн и пойдем.
– Но сейчас разве что середина утра!
– Нет. Уже за полдень. На Песчаный Сад мы потратили больше стражи.
– Вот тут ты наверняка врешь!
На миг лицо Агии вспыхнуло, но гнев тут же сменил елеем философской иронии, источаемым, точно секрция, ее уязвленным самолюбием. Я был гораздо сильнее и, несмотря на всю свою бедность, богаче; и теперь говорила себе (казалось, я даже слышал шепот ее внутреннего голоса), что, проглатывая подобные оскорбления приобретает власть надо мной.
– Северьян, ты все время спорил со мной – в конце концов пришлось вытаскивать тебя оттуда. Сады всегда действуют на людей именно так, особенно на тех, кто больше подвержен внушению. Говорят, Автарх хотел, чтобы каждом саду, дабы подчеркнуть реальность пейзажа, всегда да кто-нибудь был, и потому его архимаг. Отец Инир, наложил на них заклятия. Но, если тебя так привлек этот другие сады вряд ли подействуют столь же сильно.
– Мне казалось, что мое место – там, – сказал я.
Что я встречу женщину… и что она вправду была там, хотя мы и не видели ее.
Мы подошли к еще одной двери. На этой значилось:
САД ДЖУНГЛЕЙ Агия молчала, и я сказал:
– Значит, другие сады не должны действовать так же сильно? Тогда давай зайдем сюда.
– Так мы никогда не доберемся до Сада Наслаждений!
Ее настойчивость порождала во мне страх перед тем, что я могу обнаружить в избранном ею саду или же принести туда с собою.
– Всего лишь на миг.
Тяжелая дверь Сада Джунглей распахнулась, и сад дохнул на нас густо насыщенным испарениями воздухом. Внутри было сумрачно и зелено. Вход заслоняли лианы, а в нескольких шагах от порога лежал поперек тропинки насквозь прогнивший ствол огромного дерева. На коре его каким-то чудом еще держалась маленькая табличка:
«Caesalpinia sappan».
– Настоящие джунгли на севере умирают по мере того, как остывает солнце, – сказала Агия. – Один мой знакомый говорил, что они умирают так уже многие века. А здесь джунгли сохраняются в том виде, какими они были в древности, когда солнце было еще молодым. Ну, идем – ты хотел взглянуть на них.
Я шагнул через порог. Дверь, захлопнувшись за нами, исчезла.
