Глава 14.

 Подземелье… Они всегда навевали на людей ужас, страх. Для людей обыденно ходить по твердой земле с ясным небом над головой, а не ползать под толщей земли, рискуя в любую минуту быть заваленным камнями и породой. Наверное, этот страх пришел к нам с тяжелой историей народа, когда в застенках и подземельях, в бункерах и казематах, можно было так же легко пропасть, как и сейчас, погибнуть от радиации на поверхности. Этот страх впитался с молоком матери, с настороженными взглядами людей в форме, с самим укладом жизни нашей необъятной Родины. Вот и сейчас, когда все заперты под землей, без надежды выйти на поверхность в течении как минимум  полсотни лет, люди наверняка испытывают безотчетный ужас, панику, которую не могут унять ни алкоголь на наркотики.

     Даже я, в принципе неплохо подготовленный к ведению боевых действий на земле, на воде и под землей, даже я испытываю что-то. Нет, не страх, нас приучили засунуть его глубоко-глубоко, оставив снаружи только осторожность, не страх… Нечто большее… что-то похожее на неудобство, или на взгляд со всех сторон. Как будто ты надел два разных носка, закрыл их брюками, но все равно, когда идешь по улице, кажется, что все смотрят и догадываются, или даже знают.  И от этого становится неуютно, нехорошо на душе. Люди должны жить на поверхности, а под землей не их мир, не их среда…

     Я проснулся в холодном поту, казалось, что эти стены просто давят на меня. Хотя если не знать, что ты под землей, то ни за что не догадаешься – простая комната, заваленная обычным ремонтным хламом…. Но я знал.

     Герда спала, подергивая ногами во сне, видно, куда-то бежала, спасалась. А может наоборот играла, весело бегала по траве, с рычанием бросалась на мяч. Я провел рукой по ее голове, по спине, и она вдруг как-то расслабилась, задышала спокойно и ровно, только уши немного подергивались, вслушиваясь в несуществующие для меня шорохи и звуки за пределами комнаты.

     Где же сигареты? Ага, вот они. В тусклом свете лампочки щелкнула зажигалка, отчего собака сразу открыла глаза, и, убедившись, что все спокойно, снова засопела. Серега же спал как убитый,  на него звук щелчка не оказал никакого воздействия. Видать намаялся.

     Я посмотрел на початую бутылку водки, взял ее в руку, подумав, закрутил крышку и сунул ее в рюкзак. Сейчас нужна трезвая голова и отточенные действия. Кто его знает, что там на станции. Как народ распорядился своей свободой от власти государства.

     Карта, тихонько прошелестев, раскрылась. Вот значит мы тут. И коллектор показан и фильтра. И даже обозначено, что комнаты завалены запчастями. Дальше выход, там заброшенная ветка метро, видно, когда то хотели разгрузить пассажиропоток, но так и бросили, как все у нас делается.  Через триста метров небольшой, замаскированный под бетонную накладку, ход.  Дальше все просто – идем по нему и выходим как раз напротив станции. По схеме видно, что сверху над станцией есть небольшие разрезы типа окошек, не видные за плафонами и лепниной.

     Отсюда и будем наблюдать какое-то время, чтобы убедится, что все спокойно, и никто не представляет опасности. В противном же случае, будем вмешиваться в сложившуюся ситуацию, в зависимости от степени опасности.

     - Ты вообще спать то будешь? – Серега приподнялся на руке и потянулся  за бутылкой с водой. Жадно запрокинул, и вода винтом ушла в горло. Он вытер тыльной стороной ладони рот и посмотрел на меня. – Что там задумываешь, рассказывай.

     - Да я поспал немного, нормально. Скоро выдвигаться будем, – я посмотрел на часы. Полдвенадцатого. Сунул в рот сигарету.  – Пойдем по схеме, тихо как мышки. Понаблюдаем, если все тихо идем на станцию, ищем человека, про которого капитан говорил.

     - А если не тихо, что тогда? – Серега прищурился.

     - Если не тихо, тогда заходим на станцию и всех валим, а потом опять ищем человека.

     - Ты что, охренел совсем? – Серега резко поднялся и посмотрел на меня с тревогой.

     - Да не парься, шучу я. Шутки у меня такие, понимаешь? Посмотрим, что сделать сможем, и будем по обстоятельствам действовать.

     - Блин, я думал, что ты уже головой тронулся, – с явным  облегчением проговорил он.  

     - А ты думал, я Сталинград тут устроить собираюсь? Там и так людей наберется не больше трех сотен, а ты думаешь, что я просто так эти остатки мочить буду? Плохо ты меня знаешь, Серега. Не живодер я….

     - Ладно, ладно, проехали! – он, защищаясь, отгородился от меня поднятыми ладонями. – Ужинать будем?

     - Не…. На полный желудок особо не навоюешь. Проверяй снарягу. – я бросил ему разгрузку и поднял свой бронник. Критически взвесил его в руке. – Блин, тяжеловат. С таким не налазаешься по туннелям. Впрочем….

     Я отстегнул воротник, прикрывающий шею и тяжелые рукава, заполненные титаном.  В последнюю очередь отлетел защищающий пах и верх бедер кусок бронежилета. Я снова взвесил его в руке – вроде нормально. Килограмма четыре теперь весит. Сойдет.

     Закинул его на плечи и почувствовал какое-то неудобство возле сердца. Недоуменно вытащил верную «Нокию» из нагрудного кармана. Телефон жалобно пискнул и замигал низким уровнем батареи. Все таки не зря оригинальную брал, хотя за такие деньги мог три китайских купить, батарея еще держит. Такого привычного значка сети не было. Как просто – раз и все, все привычные средства связи исчезли, оставив людей такими незащищенными. Я пролистнул «галерею», несколько фоток жены с ребенком. Последнее видео сообщение, прислано в тот день когда я выезжал из Питера. Жена, прищурив глаза от яркого весеннего солнца, в белом врачебном халате. Сын, в шортах и футболке. И такие родные голоса – «Леша, передай Катюшке, что мы за нее рады! Возвращайся скорее, мы тебя любим…». Телефон виновато пискнул и погас, отрезая меня от жены, ребенка, всей прошлой жизни. Вот оно как бывает….

     «Гроза» разобралась удивительно легко, наверно потому, что опыт сборки и разборки АК у меня был большой. Смазал, вдыхая пороховую гарь, ощущая запах самого страшного, что придумало человечество - смерти. Смерть, что вылетает из дула, толкаемая пороховыми газами, смерти, приходящей в движение от одного движения пальца.

     Серега сидел рядом и разбирал свою винтовку. Он, то любовно проводил по вороненому стволу пальцами, то ласково что-то ворчал себе под нос.

     - Леха, а тебе до этого доводилось убивать?

     - Откуда? Я и сейчас-то не хотел, но выбора не было. Наверняка, те, кто стрелял в нас, и, остались там лежать, такие же, как и мы. Просто нам повезло больше, вот и все.

     - А я вот стрелял в людей прежде. На дежурстве, ночью, какой-то тип попер через заграждение, на окрики не отреагировал. Пришлось влупить ему по ногам. – Серега ненадолго замолчал. – Потом месяц расследования, допросов.  И приговор – три месяца дисбата. Превышение, сказали. Суки, их бы туда, я ведь действовал согласно уставу, мне насрать было, что он пьяный, что еле шел. Раз на территорию залез, значит, преступник. Только командиры мои не решились настоять на своем, когда каша заварилась. Даже расхваливаемый тем же майором капитан Мальченко, помнишь там, в Будогощи? Даже он, как сволочь, просто отвел взгляд и ушел. А я в дисбат собирался. Думал только, что матери скажу про это. Она же думает, что сын герой, а тут такое.… Дай сигарету.

     Я протянул ему пачку. Говорить ничего не стал, пусть выговорится, видно, что давно ему покоя не дает то дело.

     - А потом особист подключился. Серега, говорит, ты все правильно сделал, устав соблюден, преступник наказан в пределах нормы. Если за это сажать, тогда нужно всех пересажать. И кто устав придумал и командиров твоих…. И разобрался. Выяснил, что тот тип не образцовый член общества, как представляли его на суде, а гнида последняя. Все пробухал, жену и детей без средств оставил. А они надеялись, что теперь им государство платить будет. Раз подстрелили, значит платите. Вот хрен им! Особист так дело повернул, что мне знак «За отличную службу» дали, а этого алкаша посадили еще на три года, по статье шпионаж.  Так я и закончил службу, почти всеми ненавидимый, как будто я их подставил, заставил изменить решение. Суки он все!

     Серега уткнулся в свою винтовку. Зло втолкнул в ствол шомпол и вытащил с остатками пакли.

     - Я даже когда на гражданку ушел все простить им не мог. Тогда было такое чувство, что в дерьме измазали. Особист тогда приглашал к себе в отдел, мол, парень ты смышленый, а я отказался. Всю жизнь за такими мразями приглядывать – не мое это.

     - Ну и правильно, Серега, сделал. Только сейчас тебе воевать придется. От этого не уйти никуда. Тут не отсидишься как в той, прошлой жизни. Пошли что ли?

     -Пошли…. Посмотрим, как там что….

     Мы тихо отвалили лопасть от двери, и вышли в коридор. Дверь открылась практически бесшумно, была хорошо смазана.  За ней оказалась недостроенная шахта метро. Все пространство было покрыто пылью, со стен свисали обрезки проводов, не до конца уложенные в тюбинги. От туннеля веяло запустением.  Даже рельсы не привинчены, просто прожжены и кинуты.

     - За мной! – я включил фонарь и пошел вперед. Где-то тут и есть дверь на станцию. Скоро нашлепка из ноздреватого бетона была обнаружена. Казалось, что тут схалтурили строители – так уродливо смотрелся этот кусок на ровном бетоне. Я огляделся. Ага, вот это подойдет. Подняв кусок арматуры, неизвестно кем брошенный тут, я воткнул его в зазор между стеной и бетоном заплатки. Во все стороны брызнули крошки и, немного поднажав, я выворотил кусок размером пятьдесят на пятьдесят. Посветил внутрь – только ступеньки, покрытые толстым слоем пыли и осыпавшегося бетона.  Несколькими ударами я расширил проход до нормального размера. Оглянулся на Серегу, тот кивнул и я полез внутрь.

     Лестница круто уходила наверх.  Рюкзаки мы бросили на входе, все равно возвращаться, зачем лишнюю тяжесть носить. Через несколько минут подъема лестница превратилась в низкий коридор примерно полтора метра высотой. В конце коридора через равные промежутки пробивался свет. Почти сразу же мы услышали голоса.

     Я осторожно выглянул в наблюдательное окошко. Отсюда вся станция была как на ладони. Колонны, неяркий аварийный свет, кое-где закопченные стены, люди уже разводили костры.

      Что-то неестественное врезалось в память, но что сразу так и не понял. Только спустя пару минут пришло понимание – разговаривали всего несколько человек. Только разговор велся не на русском языке, отчетливо проскальзывал кавказский говор.

     По станции ходили два человека, в кожаных куртках, с автоматами за спинами. Они и разговаривали. Остальные люди – их было не менее четырехсот, находились под прицелами нескольких человек в таких же кожанках. В их облике явно проскальзывали нерусские черты – борода, низко посаженные брови, смугловатость кожи.

     Двое вели разговор на повышенных тонах.  Один что-то доказывал другому отчаянно жестикулируя руками и показывая на сидевших под дулами автоматов и пистолетов людей, закрывающих головы руками. Второй степенно отвечал ему, ничем не высказывая горячности, чувствовалось, что стоит ему сказать слово и первый замолкнет и примет все как должное. Однако он не собирался уступать и вдруг сорвался на крик. Тут же неуловимым движением руки второй сверкнул сталью возле его головы. Он сразу замолк и схватился за ухо. Даже с высоты нашего наблюдательного поста видно было как между пальцев течет кровь.

     - Забэри свое ухо. Оставь его сэбэ, пусть оно тэбэ напоминает, что ты хател пайти против старших – вдруг перешел на русский старший. Его губы саркастически изогнулись. – Или ты забил, Магомед, кто тэбя в люди вывель? Кто в городе защиту даль? И тэпэрь ты прэдлагаешь отпустить этих неверных? Тэх, кто воеваль на нашэй зэмлэ, кто жег наши села!

     Голос его усиливался, многие неуверенно поднимали голову, вслушиваясь в слова. Чувствовалось, что именно на них и работает старший. Прошло легкое незаметное движение по головам, тихий шелест голосов.

     - Они будут нашими рабами, как в ту войну. Мы нэ смогли создать наше государство навэрху, так тэпэрь вот оно! – он развел руки, показывая на станцию, на застывших в ужасе людей. – Вот оно! Тэпэрь  они за все отвэтят!

     Вот оно что! Я то сразу и не догадался. Независимые горцы хотят прибрать власть на станции. Я внимательно огляделся. В конце перрона, возле гермодверей, лежали три человека в милицейской форме. Лежали в лужах крови, с отделенными головами. Этим преступники хотели показать, что власти больше нет, что государство теперь не защитник своих граждан.

     По обе стороны от гермоворот зияли чернотой туннели. Из одного из них мы и появимся, а может и из двоих….

     Немного в стороне от трупов лежал мужчина, время от времени оглядывающий стены и потолок. В какой-то момент мне даже показалось, что наши взгляды встретились, но он сразу отвернулся и больше не смотрел по сторонам. Одной рукой он зажимал рану на ноге, штанина набухла от крови. Он провел рукой измазанной в крови по лицу и тем самым ясно увиделся контраст между кровью и цветом его лица. Оно было белее снега, явный признак большой кровопотери.

     Я оглянулся на Серегу – тот молча наблюдал за станцией, темнея лицом.

     - Ну что, накаркал? – я сел на пол и прислонился к стене. – Твои мысли?

     - Какие мысли? Идем и валим эту падаль прямо там! Ты видел что они с ментами сделали? – он говорил вполголоса, но слова звенели, отлетая от бетонных стен, зависали в воздухе. – Зверье…

     - Ну вот, а еще меня в кровожадности укорял. Хотя…. Согласен я с тобой, нельзя их в живых оставлять, они же везде поддержку среди своих найдут. На любой станции может такое повторится, если уже нашли.

     - Пошли вниз, согласуем все, только медлить нельзя. Они там скоро репрессии чинить будут.

     - Поубиваю всех! – Серега был настроен решительно.

     - Не пори горячку, давай обмозгуем, а потом начнем. Их там немало, а нас двое всего. Одно говорю тебе – нельзя зацепить гражданских, нам этого не простят.

     Мы спустились вниз. Я раскрыл карту, перекатывая незажженную сигарету между зубов. Задумался.