Глава 3. А МОЖЕТ ВОДОЧКИ?

Жизнь в убежище налаживалась, если так можно сказать… не спеша, не хотя, словно старую, простоявшую под открытым небом, военную технику (ну, скажем, танк), которая была законсервирована много лет назад, решили реанимировать, да не просто завести, а выполнить на ней сложные маневры. Вот как только сняли защитные чехлы, посыпались неприятности: одного нет, второе потеряли, гусеницы пропили, а водитель умер, причем давно и надолго, но об этом никому не доложили. И это не все, бед этих, не пересчесть. Такая же история и у нас…

Утро следующего после Катастрофы дня началось с известия, что повесился комендант. Нашел его один из солдат группы обеспечения. Ночью. В туалете. Офицер свел счеты с жизнью с помощью той самой лески с пластмассовым колечком на конце. Солдата привлек шум без конца лившейся воды в туалете, рядом с помещением штаба. Зайдя внутрь, он увидел открытую дверь в кабинку и торчащие ноги. Вода медленно растекалась по всему помещению, распространяя зловонный запах. Пройдя чуть вперед, перед солдатом предстала вся картина. Не медля ни секунды, он помчался в штаб и доложил дежурному о случившемся. Командование оперативно приняло меры, труп капитана Макарова сразу же перенесли в техническое помещение, а всем очевидцам велели молчать. Да только поздно. Солдат рассказал товарищу, тот – другому, и к утру больше половины спасшихся знали о происшествии. Официальная версия самоубийства: не смог смириться с происходящей действительностью. О случившемся объявили при подъеме. Для многих это известие стало шокирующим, так как капитан вел себя подчеркнуто выдержано, величественно и спокойно, никто даже подумать не мог, что случится что-то подобное. Позже, от солдат, которые стояли с комендантом на входе в убежище в день Катастрофы, появилась еще одна версия: офицер не выдержал груза убийства парня, который стал случайной жертвой; не смог простить себе слабоволие и отсутствие должной выдержки. Это подтверждала и записка, найденная в кармане кителя: «Я не могу… не могу так жить! Его глаза… я постоянно вижу их. Слышу, как он выдыхает в последний раз воздух, пытаясь сказать «Не стреляйте»… Я проявил слабость духа, таким не место в армии, таких офицеров не должно быть в убежище… Прощайте».

После подъема список самоубийц пополнился. Не проснулось три человека. Все оказались врачами, и, видимо, знали друг друга, так как упаковку от снотворного нашли только у одного. Предсмертных записок не было.

Первая проблема возникла, когда решали, что делать с телами умерших. Морга в убежище не было и быть не могло, так как по всем инструкциям оно (убежище) предназначено для кратковременного нахождения укрываемых, и через неделю люди должны вернуться к жизни на поверхности. Выносить тела в город тоже нельзя. Поэтому было принято решение, временно переложить трупы в холодильник, предназначенный для хранения продуктов.

Смириться с Катастрофой было тяжело, еще труднее было жить в замкнутом пространстве, без окон, солнечного света и, как ни странно, постоянной тяжелой нудной работы. Каждый был предоставлен сам себе, варился в собственных мыслях, и, будучи в основном ничем не занят, накручивал в голове не весть что. Атмосфера в отсеках была накалена до предела. То и дело вспыхивали какие-то конфликты, потасовки, драки. Нужна была разрядка, всем хотелось выплеснуть негативную энергию, и сосед по комнате подходил на роль куклы для битья очень даже хорошо.

Но сложнее всего было командованию. Они знали больше нас и понимали, в каком плачевном состоянии мы находимся.

Вторая проблема появилась при обследовании запасов продовольствия. При умеренном питании, а точнее недоедании, еды хватит максимум на неделю. А дальше… Дальше либо все выходят на поверхность и медленно умирают, либо собирается команда и отправляется на поиски продовольственных складов. С этой же самой группой связана и третья проблема: многие спасшиеся ходили в больничных пижамах и тапочках, некоторые вообще босиком. Встал остро вопрос с вещевым обеспечением, хотя бы для лиц, несущих различные наряды по убежищу. В конце концов не в трусах же охранять порядок. Кроме того, командование очень беспокоила возможность агрессивного поведения людей, пребывающих в настоящее время на поверхности. По мнению нового коменданта (а им стал Петр Иванович), выжившие и больные лучевой болезнью постараются любой ценой проникнуть внутрь убежища в поисках спасения, помощи и лекарств, которые, кстати, тоже были в дефиците, причем большая их часть вообще просрочена.

Обо всех этих проблемах командование поведало на общем построении. Генерал Волков, а именно он все это время разговаривал с укрывшимися через динамик громкой связи, решил, что нужно быть честным с остальными, чтобы не возникло эйфории, чтобы люди объединились и придумали выход из сложившейся ситуации.

- Я понимаю, как тяжело вам сейчас, но поверьте, мне тяжелее вдвойне. Вторые сутки мы, я имею ввиду офицеров штаба, разрабатываем план мероприятий, которые помогут нам не только выжить, но и избежать жалкого существования под землей, питаясь раз в день и превращаясь в дикое запуганное животное. Мы преодолеем все трудности, но нам нужна помощь, помощь каждого из вас. Сегодня мы потеряли четырех человек, это огромная трагедия. Трагедия, которую впредь нужно не допустить, не только в голове, но и тут, в собственном сердце. Подумайте, вы – одни из немногих, кто уцелел на всей земле, а может быть и единственные. Вам дан еще один шанс начать все сначала. Подумайте о тех, кто отдал свою жизнь, спасая вас. Ведь они могли бы быть здесь ВМЕСТО вас и сделать все, чтобы доказать, что они достойны жизни. Отбросьте все страхи, обиды, жалость к себе, в конце концов, пора вставать с колен, впереди нас ждет будущее.

После генерала слово взял комендант Петр Иванович:

- Вы уже слышали о проблемах, которые возникли у нас. Поэтому в ближайшее время будут сформированы три команды, которые выйдут на поверхность для выполнения, если хотите, боевых задач. С членами групп будет проведена специальная подготовка. Это тяжелое задание, наверху очень опасно. Любой неверный шаг может привести к собственной гибели и гибели всей группы. Поэтому отбор будет жесткий. Догадываюсь, или надеюсь, что желающие уже есть, но советую внимательно подумать, по силе ли выполнение подобного рода задач для вас. В нашем положении ошибок не должно быть.

Дальше Петр Иванович вкратце рассказал о структуре убежища.

Оказывается, я в корне был неправ. И на счет самого убежища, и по поводу количества выживших.

В теорию об общем устройстве я не вслушивался, ее знал и так. Было время, учась еще в школе, когда вечера, а иногда и ночи, проводил за компьютером, играя в постядерную компьютерную игру. Она настолько меня увлекла и затянула в подземный мир, что мне стало интересно, в случае внешней угрозы, куда сможет спрятаться человечество, где укроется от небесного огня. Интернет на многие вопросы не давал ответа, поэтому я и еще один мой друг искали подземные бункеры, ползали по теплотрассам, заглядывали в разные люки, но так ничего не нашли. Но как-то раз, общаясь на одном из форумов, посвященных игре, я разговорился с одним парнем, он еще тогда себя гордо именовал толи «Сталкер», толи «Диггер», странное прозвище такое, необычное. Слово за слово, кулаком по столу, проболтался я ему, что ползаю с фонариком по всяким подземным сооружениям в поисках секретов государства. Было жутко неловко, я считал свое занятие несколько бредовым, называя себя фанатиком и немного сумасшедшим. Но он не засмеялся, не пошутил, а лишь сказал, что был ВНУТРИ и видел все собственными глазами. Правда потом ели ноги оттуда унес, теперь вот молчит и никому ничего не рассказывает. Но со мной поделился…

Ничего особенного в устройстве убежищ не было. Мрачные жилые отсеки, узкие и вытянутые, с полками вместо кроватей по бокам, по три штуки, небольшие шкафчики для одежды, пара столов. Пункт управления с какой-то аппаратурой, картой и большим круглым столом. Несколько медпунктов с двумя кроватями в каждом, ширмами и закрытыми сейфами с лекарствами. Столовая на тридцать человек, и кухня. Дальше мой знакомый пройти не смог, путь преграждала закрытая металлическая дверь. По плану за ней должны были находиться вспомогательные помещения, представляющие особую ценность для жителей убежища. Это и, так называемое, сердце подземелья – дизельные электростанции, и различные фильтровентиляционные помещения, электрощитовые, кладовые для хранения продуктов и многие другие, без которых жизнь в убежище была бы невозможна, а поэтому их следовало надлежащим образом охранять.

Если честно, своему знакомому почему-то я не поверил, но не мог он вот так запросто пробраться в бункер, это просто невозможно, а чуть позже похожее описание я нашел в Интернете и сразу все понял.  В одном была безоговорочная правда – в жизни на самом деле все так и было, с некоторыми коррективами. Например, жилые отсеки у нас были шире и просторнее, и стояли в них обычные двухъярусные пружинные кровати, что создавало впечатление, будто мы живем в обычной казарме, а все случившееся – всего лишь сон, кошмар. Да и общее состояние убежища было несколько плачевно, где-то что-то все время отходило, отваливалось, сыпалось. И если особо не обращать внимание на это, вполне можно жить.

А дальше рассказ Петра Ивановича меня заинтересовал, хотя, наверное, не только меня.

Убежище делилось на три зоны.

Первая. Тут жили мы. А именно: медицинский персонал, от уборщицы отделения в госпитале (а иногда по совместительству и кровушку могла взять из вены, без каких-либо проблем и дрожи в руках) до многопрофильного врача со стажем, и военные, всех мастей, званий и сроков службы. Многого от нас не требовали: только защищать и сохранять, во всех смыслах и значениях этих слов. Объектов в убежище было много, из них добрая половина – жизненноважных. Допускалось даже ношение оружия. Устав караульной и гарнизонной службы учить наизусть никто не требовал, но в общих чертах знать основные моменты должен каждый. Рядом с жилыми отсеками была оборудована оружейная комната с пирамидами для автоматов и сейфами для пистолетов Макарова. Офицеры и курсанты старших курсов охраняли важные объекты, остальные, вооружившись резиновыми дубинками, патрулировали по всему убежищу, поддерживая порядок и пресекая любого рода конфликты. Медицинскому персоналу же надлежало выявлять болезни и их лечить. Учитывая, что специального оборудования в убежище не было, врачи полагались на свой жизненный опыт и профессиональное чутье. Лазарет находился в непосредственной близости от зоны номер два и был рассчитан на пятьдесят больных, кроме того, там находилась небольшая лаборатория и несколько кабинетов врачей.

Во второй зоне располагались только жилые отсеки для гражданских лиц, спасшихся из военного городка. Укрывающихся было немного, человек сто – сто двадцать, не больше. Тут жили, так сказать, «рабочие»: специалисты разных профессий – из их числа набирались электрики, повара, уборщики и многие-многие другие. Вакансий было много - заполнялся огромный штат. Кроме того, по особому распоряжению командования, часть людей была задействована на работах в самом загадочном секторе во всем убежище.

Секретная научная Лаборатория, расположенная под НИИ РХБЗ – это третья зона. Никто толком ничего не знал, а если кто и обладал какой-либо информацией, то упрямо молчал. Что там внутри, сколько людей, чем они занимаются – сплошные вопросы. Тем, кто работал лаборантами, перед входом завязывали глаза, а потом долго вели петляющими коридорами, только попав в нужное помещение, с работников снимали повязки. Рассказывали, что Лаборатория обставлена современным и дорогостоящим оборудованием (про некоторые «экспонаты», а именно так называли неизвестную технику, вообще говорили, что ЭТО невозможно, на нашей планете не могло быть таких технологий, ан нет, выходит, что могло), все новое, исправное, нигде ничего не отваливается и не ломается (в отличие от наших устройств), а если судить по продолжительности пути от входных ворот до рабочих помещений, то под НИИ – целый подземный город. Столь высокий уровень секретности не мог понять даже генерал Волков. На пороге заката человечества, когда не то, что структур секретных, государств не существовало, бояться ответственности за раскрытые тайны было глупо. Руководство Лаборатории же было уверено, что власть в стране сохранилась, и рано или поздно ей понадобятся передовые разработки и достижения в области РХБЗ. Поэтому в первый день после длительных переговоров и горячих споров было подписано соглашение, по которому основное убежище предоставляет в распоряжение Лаборатории сорок пять человек (для проведения бесед с выжившими и отбора для дальнейшей работы прибыл какой-то специалист с неизвестным прибором), а в замен получает, по мере необходимости, новейшее оборудование, снаряжение или сыворотки. Данный договор устроил обе стороны.

Из убежища было три основных выхода, по одному на зону, плюс запасной, выходящий где-то за городом в поле, и аварийный (в районе центральной площади в городе).

По словам Петра Ивановича, этот подземный комплекс был создан именно для обеспечения нормальной работы Лаборатории, и первоначально, в целях сохранения абсолютной секретности, весь персонал жил под землей. В таких условиях мало кто мог проработать достаточно долгое время. Появилась большая текучка кадров, просочилась кое-какая информация, ее подхватила пресса и сделала сенсацию на первую страницу всех передовых печатных изданий. Писали обо всем, правду и вымысел, подогревая еще больше интерес общественности страны и, особенно, зарубежных спецслужб. Разумнее было построить обычный научный городок, а убежище законсервировать до лучших времен. Сказано – сделано. А когда по стране начали массово строить бункеры и подземные защитные сооружения, кто-то вспомнил, что где-то уже есть готовое убежище. Государство выделило деньги, которые благополучно поделили между собой идейный вдохновитель (тот, кто все придумал), начальство Лаборатории и приемная комиссия. Во всех мобилизационных документах появился новый объект, правда, со старой начинкой, даже ремонт не удосужились сделать. Так убежище и простояло, до Катастрофы, нетронуто-заброшенным.  

Более детально с планом убежища, назначением каждого конкретного помещения, а также схемой эвакуации в случаях пожара, вооруженного нападения или заражения можно было познакомиться на стенде, который висел в коридоре. Но все было понятно и так, остальное подскажет сама жизнь.

Для себя я четко решил, что хочу попасть в одну из групп для вылазки на поверхность. Сидеть тут и считать бесцельно прожитые минуты я не хотел. Там, наверху, светит настоящее дело, серьезное, ответственное. Я ведь спасся не для патрулирования полутемных коридоров и чистки оружия, а чего-то большего. Вот мое предназначение. Помогать людям. Вести их к светлому будущему, быть путеводной звездой. Теперь я это знал наверняка. Улыбка загорелась на моем лице, а глаза мечтательно закатились.

- Ты чего такой довольный? – пристал Андрюха, когда все разбрелись по отсекам.

- Да так, глупости всякие.

- О, да я смотрю, ты акклиматизировался уже. Все ходят горем убитые, гадают, когда старуха с косой приковыляет за душонкой никчемной, а ты зубы сушишь. Давай, рассказывай, что там у тебя?

- Ну… - я соображал, что бы такое придумать, но потом решил, что правда будет лучше лжи, и в нее Андрей не поверит. – На поверхность хочу, решил записаться в группу. Вот и улыбаюсь.

- Да ты верно вчера головой неплохо приложился об пол, чему радоваться-то? На поверхности сейчас не сладко: радиоактивные выбросы, разруха, отчаявшиеся, озлобленные, умирающие жители. Думаешь, они тебя встретят с плакатами приветствия, хлебом-солью да с не начатой бутылкой водки?

- Нет, ты не понял… Просто я не могу тут сидеть, чувствую себя килькой в банке, тесно мне, понимаешь?

- Это понимаю, - согласился приятель. – Водочки бы сейчас.

- Чего? – искренне удивился я.

- Говорю, выпить бы не помешало. Вот вспомнил, и захотелось. Как же без нее, родимой. Самые правильные решения в тяжелой ситуации появляются только выпив. Раскрепощаешься, отбрасываешь условности, начинаешь смотреть в корень проблемы.

- Стой-стой-стой, кто, говоришь, приложился головой хорошо? Я? А тебя случайно самого взрывом никаким не задело? Правильные решения от водки, скажешь ведь. Это ты чего, нашего первого президента вспомнил?

- А что, нормальный мужик был! Во всяком случае, лучше того, кто сейчас… был.

- Слушай, - помолчав пару секунд, снова заговорил Андрей, - я ведь к тебе по делу. Я тоже хочу попасть в группу. А так как ты знаешь этого, как его, Петра Ивановича, коменданта нового, замолви за меня словечко, а?

- Скажешь ведь, знаю… Да он со мной заговорил впервые только, когда услышал тревогу, да еще и по морде дал.

- Это за что?

- Да задумался я.

- Тоже мне, нашел время. Ну так что, поможешь?

- Ничего не обещаю, но поговорю.

- И на этом спасибо.

Кормили в убежище не то, чтобы отвратительно, проще было бы сказать – никак. На обед дали треть сухого пайка: банку гречневой каши с тушенкой и растворимый напиток «Дельфин». В обычных условиях, наесться можно, но, пропустив ужин и завтрак, желудок отчаянно требовал добавки, за которой предложили сходить в магазин. Очень смешно, все такие остроумные, как будто сами наелись. Сидят и мечтают о какой-нибудь курице или свиной отбивной, огромной, а высказать что-либо бояться.

К четырем часам по старому времени в центральном коридоре, где располагались жилые отсеки военных, вывесили списки назначения. Посыльный? Как интересно… Возвращаемся к временам, когда были гонцы? Помнится, их еще за плохие новости убивали, надеюсь, что наши начальники к такой практике не вернуться. Прочитав объявление до конца, выяснилось, что к обязанностям все назначенные лица приступали со следующего дня. Значит, пора заглянуть к доктору.

Я тихо постучал в дверь в кабинет. Тишина. Более настойчиво. И опять никакого ответа. Уже собравшись уходить, я услышал знакомый голос, он звучал из другого кабинета. Доктор с кем-то разговаривал.

- Послушай, надо срочно что-то делать. Так абсолютно невозможно работать: ни оборудования, ни лекарств, да что далеко ходить, элементарно нет ручки, чтобы записать жалобы. Я не могу смотреть на больных, которым даю Аспирин или таблетку снотворного, в зависимости от силы боли, вместо нужных лекарств, обещая, что они в скором времени поправятся. Они верят в меня. Я им даю напрасную надежду. Нужно что-то делать, причем срочно.

- Сергей Геннадиевич, а что вы хотели, у нас не мирное время, у нас даже не СССР с его дефицитом. Мы вообще сейчас нигде, в яме глубокой, и чтобы выжить, сидим тут и решаем дружно, кого съесть, чтобы всем было хорошо. И ссориться нельзя ни с кем. Слышал, что в гражданской зоне уже свое начальство появилось? Они требуют равенство и определенные льготы за то, что предоставляют рабочих. Но это дело не меняет. Нам от этого не легче, лекарства не появятся. Лаборатория нам штук пять защитных костюмов дала нового образца, как подачку, и все. Генерал Волков тоже не очень-то хочет связываться с ними. Остается надеяться на специальные группы, вот только когда они выйдут… тоже вопрос открытый. Так что, Серега, держись. Снотворное тоже хорошо, заснул и все в порядке.

- Кстати, я тут краем уха услышал, что-то вроде слуха, что Лаборатория подарила нам пять комплектов снаряжения не просто так. Первая группа, которая выйдет на поверхность, должна в НИИ заскочить, какие-то бумаги забрать, очень важные.

- Сережа, не стоить верить всем слухам, это, во-первых, а, во-вторых, не лезь лучше туда… Сам знаешь, как бывает. Эти секреты до добра не доводят.

- Ладно, ладно, не буду, - призадумался доктор. – Эх, пожалуй, я пойду уже, а то засиделся чего-то у тебя, работы много еще.

Я быстро вернулся к кабинету доктора, как раз в тот момент, когда Сергей Геннадиевич вышел от своего товарища.

- А я к вам, помните меня?

- Помню. Заходи.

Кабинет был небольшой, из тех, что встречаются в каком-нибудь мелком городишке в районной поликлинике. Даже обставлен так же. Старый массивный стол, весь облезший, с толстым стеклом сверху, под которым лежали какие-то бумажки.  Скрипучее кресло. Невысокий шкаф под бумаги, сейчас он был пустой и от этого казался заброшенным. Кушетка, накрытая белой простыней. И огромное зеркало. Боже, на кого я похож. Высокий, худой, слегка сутулый. В грязной больничной пижаме и порванных тапочках. Трехдневная щетина делала меня еще больше похожим на выходца с гор. Несколько ссадин, распухший нос, глаза впали. Одним словом, весьма болезненный вид. Я не удивился вопросу, который задал доктор:

- Парень, ты вообще как? Здоров?

- А это уже вам решать, доктор, - улыбнулся я.

- Тогда давай так, на что жалуемся? – Сергей Геннадиевич сел поудобнее, положив ногу на ногу, а руки скрестив на груди.

- На голову… - неловкая пауза. – В смысле, вот уже почти два месяца меня мучают ужасные головные боли.

- Что-нибудь еще? Тошнота, головокружение? Потеря памяти? Зрения? Судороги? – спрашивал доктор, пододвигаясь ко мне.

- Бывают головокружения, пару раз подташнивало, но я думаю, это из-за голода, - пытаюсь вспомнить, что со мной происходило в последнее время, на первый взгляд, ничего особенного, ничего такого, что может быть полезно доктору, хотя… - Да, кстати, заметил, что выдыхаться стал быстрее, быстро ходить долго не могу, какая-то общая усталость. Может от недосыпа?

- Нет, я думаю, тут что-то более серьезное.

- В училище мне сказали, что у меня вегето-сосудистая дистония. Как вы считаете?

- Трудно сказать, - Сергей Геннадиевич наморщился, почесал подбородок, глядя куда-то в потолок, - В общих чертах – симптомы похожи, но есть подозрение на что-то другое

- На что? – я подался вперед, боясь пропустить что-то важное.

- Пока ничего не хочу говорить, надо кое с кем посоветоваться, может в Лаборатории есть какое оборудование, без обследования любой диагноз лишь предположение.

- Так что же мне делать?

- К сожалению, мой друг, если не будет соответствующего оборудования, то остается только ждать: либо все пройдет само собой, и ты отделаешься легким испугом, либо проявится что-то еще, и я смогу тебе более конкретно поставить диагноз.

- Но будет слишком поздно… - подытожил я. – Все понятно. Спасибо за честность, доктор.

Ничего особенного Сергей Геннадиевич не сказал, но на душе стало гадко. Получается, как в русской рулетке, выстрелит – не выстрелит, болею или не болею я, наполовину жив или наполовину мертв? Вот ведь какая философия. Из крайности в крайность. Максималист, блин. Теперь буду ходить, думать, накручивать сам себя, а на самом деле какая-нибудь абсолютно банальная болячка. Пройдет через месяц, даже не вспомню, но сейчас… сейчас буду медленно себя изводить. Ненавижу...

На поверхность собирались многие. Этот факт подтвердила огромная очередь перед дверью в кабинет коменданта. Постояв десять минут и не сдвинувшись с места даже на шаг, я вспомнил, что теперь я должностное лицо и очень важная, нужная и практически незаменимая личность в убежище – посыльный, а значит, могу нести какое-нибудь срочное сообщение, скажем, от начальника гражданского сектора. Легонько постучавшись, я приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Петр Иванович и Александр Сергеевич сидели за огромным столом, заваленным какими-то бумагами и папками, и что-то записывали. Парень стоял перед ними по стойке «Смирно» и, казалось, даже не дышал. Прямо трибунал какой-то, подумалось. Это все Петр Иванович, запугал тут всех, суровый человек. Александр Сергеевич поднял голову и недоуменно взглянул на меня:

- Посыльный, разрешите? – обратился я.

- Заходи. Что-то срочное?

- Не совсем, - соврал я.

- Тогда подожди пару минут, мы уже заканчиваем.

Обещанное время вылилось в полчаса некоего шоу, свидетелем которого я невольно стал.

Запись в группы на поверхность больше напоминала собеседование при приеме на работу, очень специфическую и опасную. Петр Иванович и Александр Сергеевич чего только не предпринимали для того, чтобы вывести кандидата из себя и узнать, как он будет действовать, чувствовать и мыслить в экстремальной ситуации. Они кричали, стоя у самого уха, ругались самыми невероятными словами, используя просто фантастические обороты и сравнения, плевались, кидались различными предметами в претендента, неожиданно выплескивали стакан воды в лицо, били… Но в тоже время, вперемешку с агрессивными выпадами, сулили большую награду, почет и уважение, предлагали покушать, интересовались о самочувствии, при этом говорили таким тихим, вкрадчивым, мягким голосом, словно уговаривали продать душу. Где-то я читал о подобных приемах. Интересно, это действительно эффективный метод, или просто им свою злобу надо было на кого-то выместить.

После того, как дверь за кандидатом закрылась, Петр Иванович пробурчал, недовольно скривившись:

- Так мы и на одну группу не найдем людей. Одни слюнтяи, кого только родители вырастили. А этот последний, разве что в штаны не наложил. Тошнит уже.

Я тактично кашлянул, напоминая о себе.

- Что у тебя там? – спросил Александр Сергеевич, вставая из-за стола.

- Да собственно… - замялся я, думая, как бы преподнести отсутствие какой-либо новости за новость, - ничего.

Моей наглости удивился даже я сам.

- Понимаете, я очень хочу попасть в группу. Очень-очень. Но вы скорее всего мне откажите, обратите внимание на мой болезненный вид, немощь, неопытность и нерасторопность. Вспомните, как я вел себя при объявлении тревоги, и как вы буквально силком меня тащили. Все это я знаю и прекрасно вас понимаю. Но… Я уверен, что из меня выйдет толк, я справлюсь с любым заданием.

- С любым? – Петр Иванович смотрел на меня с явным интересом. – А человека сможешь убить?

- Убить… - такого поворота в разговоре я не ожидал, но честно ответил. - Не знаю… наверное нет.

И вздохнул, опустив голову. Петр Иванович нахмурился. Он, не спеша, прохаживался, держа руки за спиной, из одного угла комнаты в другой. Александр Сергеевич же стоял возле небольшого шкафа и листал какую-то книжку, казалось, что ему нет до нас абсолютно никакого дела.

- Хм, хорошо. Тогда другой вопрос, - неожиданно остановившись и повернувшись ко мне, сказал Петр Иванович, - Что ты умеешь такого, что пригодиться группе?

- Я хороший стратег и тактик!

- Даже так?! – удивился Петр Иванович. – И кто тебе это сказал?

- Все это говорят… то есть говорили, - поправился я. – Все друзья.

В комнате повисла тишина. Петр Иванович о чем-то думал, а я ждал продолжения расспросов. Неожиданно, поставив надоевшую книгу обратно в шкаф, в разговор вступил Александр Сергеевич.

- Значит так. Мы тебя берем, но при одном условии. Обо всех походах на поверхность будешь отчитываться нам; периодически, в зависимости от поставленных генералом Волковым задач, мы будем просить тебя кое-что искать, об этом должен знать только ты и никто больше. Тебе все понятно, сынок?

- Да, - еле сдерживая улыбку, ответил я.

- Хорошо, тогда иди. И о нашем уговоре никому ни слова.

- Есть.

Открывая дверь, я вдруг вспомнил о просьбе Андрея.

- Александр Сергеевич, еще вопрос разрешите?

- Да.

- Возьмите, пожалуйста, в группу моего товарища. Он отличный парень, старшекурсник в училище, командир отделения. Думаю, он не подведет.

- Чтобы ты ему все разболтал? – вмешался Петр Иванович.

- Нет, он ничего не будет знать, обещаю.

- Как его фамилия? – садясь на свое место, спросил Александр Сергеевич.

- Сомов. Сержант Сомов Андрей.

- Будем иметь ввиду. Но своему товарищу передай, что положительное решение нужно еще заслужить.

- Спасибо, - ответил я и вышел из кабинета.

- Саша, ты что делаешь? – удивленно спросил Петр Иванович, как только закрылась дверь.

- А что я делаю? – удивился старый друг.

- Ты его видел? Какая ему поверхность? Он же погибнет при первом же выходе. На твоих руках будет его кровь.

- Интересно, отчего же он умрет? От радиации у нас есть защита.

- Там могут быть вооруженные люди, - не унимался комендант.

- Петя, друг мой, так ведь он не один пойдет. Приставим двух человек из бригады, чтобы краем глаза следили. Но нам нужно попасть в институт и арсенал. Очень нужно. Верь мне.

Спустя секунду из кабинета раздался злобный рык коменданта. Звали следующего претендента. Очередь чуть-чуть продвинулась.

Еще на один шаг ближе к намеченной цели. Я чувствовал себя почти счастливым, ликовал, праздновал победу, не показывая на лице ничего, не давая окружающим ни намека на то, что творится у меня внутри. Снаружи только маска, серая, безликая, полная отвращения к коменданту и горечи от того, что мне, как и большинству, не повезло.

Я шел и вспоминал мир, какой он был. Чистое небо над головой, такое бесконечное, голубое, местами тронутое белыми перьями облаков. Где-то высоко-высоко парят птицы, ловя своими маленькими клювиками насекомых. Деревья, с раскидистыми кронами, отбрасывают вытянутые тени на лужайку перед домом. Ветер играет с листьями, создавая причудливую мелодию. Абсолютно нелепую, но такую умиротворяющую, что не хочется вставать с  мягкой травы. По соломинке ползет муравей, дойдя до ее конца, останавливается в недоумении, почему дальше ничего нет. Я улыбаюсь. Но сразу же тяжким грузом на меня наваливается тоска. Где теперь все это? Что там, наверху? Будет ли как раньше?

Будет, непременно будет, только сначала планете нужно избавиться окончательно от гнойникового нароста – этого глупого, бездумного, никчемного человечества, которое только и делает, что уничтожает все вокруг, включая самих себя. Там, на поверхности, творится, наверное, сущий ад. Даже представить сложно. Те редкие книги, чаще всего фантастические, что читал в детстве, рассказывали о какой-то ядерной зиме, резком понижении температуры и глобальном изменении флоры и фауны. Было страшно интересно… Нет, не так, было и страшно и интересно все увидеть своими глазами, посмотреть, что сделали мы, люди, с так горячо любимым миром, с самими собой. Это как первое знакомство с огнем, хочется потрогать пальчиками, повертеть в руках, попробовать на вкус, но нельзя – опасно, больно, смертельно.

Я вернулся к себе в жилой отсек.

Сколько нам отмерила жизнь, сколько дней судьбой предначертано слышать удары собственного сердца? К чему эти линии на ладонях? Разве они знали, что может произойти нечто подобное? Можно ли им верить… Я смотрю на свои руки. Линия жизни практически дотрагивается запястья. Долгожитель. А хочется ли теперь... Мы променяли жизнь при ярком солнце на существование под тусклой лампочкой на низком своде потолка, каждый день молясь о том, чтобы не вышла из строя дизельная электростанция. Питаемся консервами, одними и теми же, следя, чтобы кто-то не съел больше. Каждую ночь ворочаемся в кровати, слушая храп десятка соседей и мечтая засунуть грязный носок поглубже в глотку, чтобы те уже никогда не проснулись. У нас по-прежнему есть секреты и тайны, которыми не делимся с другими, даже во имя спасения. Торгуемся, крадем, отнимаем, прячем… Ничего святого. Мы думали, что Катастрофа нас объединит, на деле же только взрастили еще больше ненависть друг к другу. Сколько сейчас стоит жизнь? Какой сегодня курс?.