ГЛАВА 7. ВСТРЕЧА.

Дверь закрылась с привычным глухим щелчком. Наступила оглушительная тишина. Сердце уже не так бешено бьется, в пятки не проваливается, да и воздух при одной мысли о поверхности резко не заканчивается. В какой-то момент у каждого из нас внутри что-то щелкнуло, надломилось, а потом и вовсе сломалось. Мы просто смирились с действительностью, которую уже не изменить, махнули на все рукой. Надежда умирает последней. Так, кажется, говорят. И сейчас как раз наступил тот момент, когда времени осталось чуть-чуть, последние крупинки бытия скатываются на дно песочных часов, но перевернуть для нового отсчета их некому. Светлого будущего уже никогда не будет. Это знали мы, видели по нам другие. Город, умирая в страшных муках, оставил ядовитые ожоги у нас внутри, в наших душах. Раны сначала саднили, жгли, а потом боль исчезла, на ее место пришла пустота. Кто мы теперь? Люди, животные или просто оболочки, мешки с костями, мясом и кожей, пригодные только для выполнения опасных и жизненноважных заданий? Чувства притупились, а слова иссякли. По возвращению - короткий доклад, сдача снаряжения, беседа с комендантом, отбой. Чтобы с утра снова подняться наверх, за очередной порцией пустоты.

Я помню тот момент, когда все изменилось. Когда все желания, мечты, надежды неведомой (в тот момент) рукой перечеркнули одной черной жирной чертой. Перед глазами всплывал разграбленный пустой магазин. Голодный, отчаявшийся, обезумевший мужчина, пытавшийся меня убить. Ведь он не виноват, не по своей воле на меня накинулся. Жизнь заставила… А если уж быть совсем точным, мы – люди, сделали из него того, кем он стал, нажав однажды на красные кнопки. Позже, в местном лазарете ребята рассказали мне, что они нашли в том магазине. Человеческие останки, кости, лохмотья одежды. Все это было свалено небрежной кучей в углу туалета, где и пряталась парочка, пока группа обследовала пустые прилавки и кладовую. Ведь нас интересовали только продукты, не было и мысли проверить другие помещения. Тогда мы не думали об опасности, считали, что нам ничто не угрожает, и к выходам на поверхность относились не больше, чем к небольшому приключению, местами веселому, а иногда и с легким выбросом в кровь адреналина. Да, страшно. Да, опасно. Но не смертельно. Потому что первую группу погубил свой, а остальные люди либо уже умерли, либо слабы и ни на что не годны. У нас в руках оружие, а значит сегодня мы тут хозяева. Но случай в магазине показал, что все несколько иначе.

Я лежал на полу, а на мне, словно наездник, восседал тот самый мужчина. Сначала быстро, но с каждым разом все медленнее и слабее он наносил удары по мне, тем не менее, этого хватило, чтобы разбить лицо в кровь. Силы покидали его, меня – сознание. Я смотрел мужчине прямо в глаза. Ярость пылала ярче любого огня. Жажда непонятной мести, крови. На его лице вздулись вены, пот стекал ручьем. Где-то в стороне что-то звякнуло, через мгновение в темноте блеснул огромный осколок пивной бутылки. Потом время остановилось, стало плотным, вязким, тягучим. Мужчина искривляет рот в неприятной ухмылке. Кусок стекла нависает где-то высоко надо мной, блестит в свете от входной двери, завораживая своими неровными, но очень острыми краями. Мои руки тянутся к кобуре, выкручиваясь, извиваясь и выгибаясь, вытаскивая оттуда заряженный пистолет. Щелкает предохранитель. Указательным пальцем давлю на спусковой крючок, со всей силы, в отчаянии. Я слышу… (мне не кажется?)… как боек ударяет по капсюлю патрона, и состав внутри моментально воспламеняется. Луч огня через затравочное отверстие проникает внутрь гильзы. Вспыхивает пороховой заряд. Образуемые газы увеличиваются в объеме и давят на пулю, которая врезается в ствол пистолета и с бешеной скоростью вылетает наружу. Я чувствую, как маленький кусочек свинца врывается в теплую человеческую плоть, неся смерть на раскаленном кончике. Мужчина замирает, неестественно выгибается и смотрит на меня, шепча неразборчиво слова. В его глазах непонимание, как такое могло случиться? Он не верит, ждет, когда пройдет это проклятое наваждение, когда дикая боль отпустит, а силы вновь вернутся к руке, чтобы завершить начатое дело. Но кровь тоненькой струйкой уже скатывается из левого уголка губ, течет по подбородку, падая маленькими алыми каплями мне на противогаз. Огонь ярости, минуту назад пожирающий все вокруг, замирает, а потом медленно, неуверенно, нехотя угасает. В глазах теперь догорают только головешки жизни. Последний вдох. Грудная клетка едва поднимается, раздается неприятный хрип. Не успев выдохнуть, мужчина падает на меня, придавливая своим телом к земле. Боль в пояснице становится невыносимой, я теряю сознание.

Что чувствует человек, когда лишает жизни другого… Я не знал… потому что не помнил, не понимал, не я стрелял тогда, нажимал на курок указательный палец правой руки, ведомый инстинктом самосохранения. Окончательное осознание всего случившегося пришло позже, когда очнулся. У кровати сидел Андрей. Я оглянулся, наш жилой отсек, уже такой родной. Легкая улыбка проскользнула на моем лице. Хотелось пить, но еще больше – вспомнить, понять, что именно произошло. Слова товарища прозвучали приговором, оглушительным громом, сокрушительным ударом, отправившим меня в глубокий нокаут. Я – убийца! Мои глаза затянула водянистая пленка слез, через секунду соленые капли уже катились по щекам. Убийца. Руки безвольно лежали вдоль тела, кончики пальцев подергивались от нервной дрожи. Убийца… Я закрыл глаза. Он смотрел на меня, зло, с презрением и ненавистью, пока в какой-то момент ярость не сменилась непониманием, удивлением, болью. Пока не потускнел взгляд, не наступила непроглядная темнота. Смерть. Что чувствует человек, когда лишает жизни другого? Пустоту. Всепоглощающую, всепожирающую, всеобъемлющую пустоту… Я стрелял не в мужчину, я стрелял в себя, такого же человека, как и он, борющегося за свою жизнь любой ценой. Выживает сильнейший… Так говорили, да, наверное, до сих пор говорят. Но ведь это закон животных, разве нет? Или после Катастрофы мы потеряли статус венца творения, сами себя скинули с олимпа мироздания в дикие джунгли, где все подчинено одному – власти силы? Тогда, быть может, ни к чему все эти слезы, муки, душевные терзания. Плюнуть, растереть ногой и идти дальше? Но чем будет лучше новый мир, если мы в начале пути шагаем по трупам.

В отличие от меня, командир группы не задавался лишними вопросами. Действуя по принципу «свой-чужой», выстрелом в голову он убил женщину. Не мешкая, не задумываясь, расчетливо, холодно и довольно легко. Я так не смогу никогда. Но у Судьбы на этот счет были совсем другие планы.

И вот мы стояли в темном коридоре, ведущем в подвал госпиталя. Несколько минут на то, чтобы глаза привыкли к царствующему тут мраку. Фонарики не включаем, бережем батарейки. Да и не к чему свет, коридоры расчищены, а расстояние совсем небольшое.

Постепенно появились очертания стен, над головой навис низкий потолок. Пора.

Глухое эхо шагов тронуло неприкосновенную тишину. Еле слышно при ходьбе поскрипывали новые защитные костюмы, полученные от Лаборатории. Передовая разработка, надо сказать. Мы сначала подумали, что это ученые института РХБЗ постарались, но оказалось, что средства защиты изобрели вездесущие американцы. Только наше (уже бывшее) правительство не спешило закупать передовое снаряжение и массово укомплектовывать им воинские части. Слишком дорого и нецелесообразно. Ведь войны или более-менее крупных конфликтов никто не прогнозировал, а в локальных заварушках можно и в старой защите поучаствовать. Руководство НИИ буквально с боем выбило несколько десятков костюмов, объяснив чиновникам острую необходимость в них из-за повышенной опасности для жизни и здоровья ученых при работе с химическим и бактериологическим оружием и его испытаниях. Генералу Волкову тоже немало пришлось постараться, чтобы Лаборатория выделила чудо-снаряжение для трех внешних групп. Цену данного подарка не знал никто, но она была явно немаленькой, особенно если учитывать, что мы получили в свое распоряжение.

Разработка воистину была передовой и уникальной, до сих пор невиданной простым русским мужиком. Костюм (цельнокроеный, черного цвета, с огромным смотровым стеклом) состоял из нескольких слоев различных по предназначению материалов. Самый верхний придавал свойства огнеупорности и химической защиты. Далее располагался, отвечающий за сопротивление радиации, полимерный нано-материал, по эффективности равный слою свинца толщиной в двадцать сантиметров. С использованием данной технологии была построена и защита против ударных и баллистических угроз. Ученые гарантировали нам, что благодаря такой комбинации защитных функций отныне и навсегда пуль, осколков, взрывных устройств, грязных бомб и других химических и радиационных опасностей можно не бояться. К подобным утверждениям я отнесся скептически (Андрей мой настрой поддержал), но костюм взял, все-таки по сравнению с нынешним снаряжением выглядел он более надежным.

Впереди показался вестибюль госпиталя. Пройдя еще несколько шагов, мы остановились. Дневной свет, хоть и не такой яркий, как раньше, причинял боль. Снова минуты ожидания, томительные и тягучие, как смола.

Воспользовавшись остановкой, старший лейтенант достал карту и разложил ее на полу, в очередной раз объяснил маршрут, показал пути отступления. После того случая в магазине подготовка была тщательней, да и мы больше не считали окружающую действительность безопасной, шли в боевом построении и крутили головами в разные стороны, обращая внимание на каждую мелочь. Сегодня нам предстояло пройти достаточно большой путь, прежде чем группа окажется в нужном районе. По информации от местных жителей, укрывшихся в убежище, на окраине города находилась крупная продовольственная база. Была огромная вероятность того, что склады давно разворованы, но проверить все же требовалось. Кому-то для галочки, а кому-то для очередного тяжелого от безысходности вздоха.

Город снова поменял свой лик. Стал еще мрачнее, молчаливее, совсем пустым. Столбик термометра незаметно опускался все ниже и ниже. Приближалась ядерная зима, оставляя нам все меньше и меньше времени для поисков продовольствия. Выпадет снег, и город навсегда заснет беспробудным сном, укрытый грязным покрывалом.

Следы взрывов, крови на асфальте, выжженные остовы машин, обвалившиеся стены зданий уже не вызывали у нас никаких эмоций. Мы просто шли, отмеряя расстояние метровыми шагами. Молча, уверенно и только вперед. Мы делали свою работу. Как умели, как учила нас жизнь, с опаской и недоверием к любому шороху, звуку, незнакомому предмету, но холодно, выдержанно. В этом мире нет больше места чувствам, город, словно пиявка, высосал все до последней капли. Внутри нас правит балом пустота.  

Проходя мимо очередного жилого дома, я краем глаза заметил какое-то движение. Повернув голову и присмотревшись, на первом этаже, сквозь оконную решетку и грязные стекла, мне удалось разглядеть еле уловимый во мраке человеческий силуэт. Незнакомец прятался в темноте квартиры, прижавшись к левой стене спиной, и следил за нами, едва выглядывая из-за угла. Но, поняв, что его заметили, резко присел, чем еще больше выдал себя.

- Ты что-нибудь увидел? – обратился ко мне Андрей. Теперь он тоже смотрел в окно, за которым медленно раскачивалась занавеска.

- Нет, показалось, - как можно спокойнее ответил я, хотя был уверен, что глаза меня не подвели.

- Точно? – в тоне моего товарища чувствовались нотки недоверия.

- Ага, - бросил я и повернулся к группе, перехватывая поудобнее автомат. Незнакомец нам не опасен, казалось мне, а значит и его не стоит тревожить.

Группа продолжила движение. Через сорок минут блужданий между невысоких домов частного сектора, бесконечных поисков табличек с указанием улиц и сверок с картой, которая, как выяснилось, весьма устарела, мы наконец-то вышли к продовольственной базе. Тишину неприятно разрезал протяжный скрип (как ногтем по стеклу, по коже забегали мурашки), на одну из створок ворот с силой обрушился ветер, проверяя петли на прочность. Выдержали. Второй повезло меньше, она, по всей видимости, уже давно лежала на земле, прогнувшись в некоторых местах под тяжестью выезжавших в спешке машин.

Подойдя к воротам, я заглянул внутрь. Ничего необычного. Несколько административных зданий справа, площадка для досмотра выезжающего автотранспорта слева и узкая дорога, уходящая далеко вперед, к складским постройкам. Картина весьма удручающая. Кругом разруха и запустение. Стены зданий исчерчены паутиной трещин, кое-где обрушилась крыша, в половине окон вместо стекол вставлены листы фанеры. Что мы здесь вообще делаем? Создавалось ощущение, что данное место было заброшено людьми еще задолго до Катастрофы.

Из-за спины раздался голос старшего лейтенанта:

- Ну что, за работу? Надеюсь, удача будет на нашей стороне.

- Чего вы меня держали, а? Я тому здоровяку выбил бы пару зубов прикладом!

- Ага, и получил бы несколько пуль в спину. Нечего из себя героя сейчас строить! После драки кулаками не машут.

- Скажите спасибо, что нас вообще отпустили, а не перестреляли на месте.

- Это кого же надо благодарить? Лучше сдохнуть так, чем гнить годами в проклятой консервной банке, питаясь непонятно чем.

- Сами виноваты, что все так вышло. Расслабились! Поверили видимой заброшенности и пустоте базы. Не даром же говорят, что в тихом омуте черти водятся.

- Или людоеды, как в том магазине.

- Да ладно вам, успокойтесь, через пару месяцев вернемся, когда их лучевая болезнь свалит, и заберем все добро.

- Ну-ну, может быть, и некому будет сюда возвращаться. Припасы-то видели? Командование умалчивает от всех, но мы то знаем, что положение критическое.  

Крик наконец-то стих, в воздухе повисла напряженная тишина. Каждый уткнулся носом в свои мысли. Неприятности в жизни, конечно же, бывают, поражения случаются, но в любом случае это всегда приносит массу противных приторно-горьких ощущений, от просто плохого настроения с привкусом лишней выпитой бутылки водки до осознания себя полным ничтожеством с маниакальными попытками самоубийства.

С продовольственной базы группа уходила, поджав хвост. Мы ничего не могли поделать с дюжиной вооруженных охотничьими ружьями мужчин, которые неожиданно появились со всех сторон, когда мы беспечно гуляли по территории и решали с какого склада начать. Чумазые, в порванной одежде, марлевых повязках, почерневших толи от грязи, толи от запекшейся крови, черных шапочках и с однозначно-одинаковым выражением лица. Это их территория, они сюда пришли первыми. И нам оставалось либо смириться с этим и уйти, либо умереть. Можно было, конечно же, попытаться перестрелять всех, как никак автоматы гораздо быстрее ружей, да и костюмы должны были спасти. Но мы не матерые убийцы, руки дрожат, а глаз не наметан. К тому же, еще далека та черта, за которой становится плевать на мораль, правила и законы мира, когда чувство голода и желание жить выходят на первое место, затыкая голоса разума и совести, когда человек готов совершить самые низменные поступки ради крошки хлеба, дороже в стократ жизни товарища.

- Ладно, чего приуныли? – прервал томительное молчание Андрей. – Будет нам уроком, как не надо себя вести в незнакомых местах. Зато все целы, здоровы, не это ли главное? У нас впереди еще половина города, которую надо проверить! Давайте лучше частный сектор обыщем, наверняка тут есть чем поживиться.

Слева, на углу пересечений двух улиц, стоял сгоревший магазин. Вывеска «Продукты», вылизанная языком пламени в некоторых местах до черной корочки, валялась на земле. Кто-то с грустью вздохнул, Клык, как обычно, красочно выругнулся. Иногда за Мишей (а именно так его звали по паспорту) стоило бы записывать, такие высокохудожественные выражения нужно еще придумать. Кратко, эмоционально, в точку. Клык был агрессивной, вспыльчивой, иногда чрезмерно заносчивой натурой, любил любого рода оружие и метко стрелял. А еще у Миши не было одного зуба, точнее он имелся, но совсем не там, где должен быть – хранился в специальном мешочке в кармане брюк как особый талисман. Несколько лет назад, еще до службы в армии, Клык попал в больницу после крупной драки (какая-то разборка местных ребят с использованием всего, что попалось под руку: кирпичей, арматуры, палок). Тогда он отделался легким испугом, небольшим сотрясением и потерей зуба, в то время как другие его товарищи лежали в реанимации с пробитыми головами и множественными переломами, а некоторых и вовсе сразу доставили в морг. Удивительно, но после того случая драться меньше Миша не стал, многие проблемы по-прежнему решались кулаками. А выбитый зуб приобрел статус амулета, который защищал своего владельца и даровал ему удачу. И откуда только взялась такая ересь в голове Миши… Клык прозвище свое поэтому и получил, что без зуба из жилого сектора никуда, даже в туалет, а то вдруг там чего случится.

- Эй, стойте! Кажется, там что-то есть, - Клык подошел к куче горелых досок около одной из стен магазина и ногой начал их раскидывать в разные стороны. Через минуту снова раздался его голос, уже раздраженный. – Чего уставились на меня, как стадо тупых баранов удивленно на сухую траву? Помогите лучше!

Труды наши не оказались напрасными. Под завалом мы обнаружили металлические ставни, закрывающие вход в погреб, как и положено, ни них висел огромный амбарный замок. Два удара прикладом автомата, и проход открыт. Узкая бетонная лестница вела вниз, теряясь в темноте. Оставив Андрея и Мышь у входа, мы спустились в погреб.

Помещение оказалось небольшим, но хозяин использовал площадь максимально эффективно. В несколько рядов, от пола до потолка, стояли широкие стеллажи, плотно заставленные различными консервными банками, коробками с крупами, печеньем, конфетами. В дальнем конце подвала было сооружено несколько деревянных коробов, в которых хранились овощи.

- Ого, - присвистнул я. – Давненько мы таких мест не находили.

- Это точно, - согласился старший лейтенант. – Клык, как ты догадался, что под завалом находится вход в подвал?

- Да все просто, там это, как его, труба торчала из земли. – Миша сквозь комбинезон почесал затылок рукой. – Я сначала тоже не обратил внимание. А потом что-то в мозг кольнуло. Озарение, блин. Подошел, смотрю, сквозь доски петли виднеются. Начал ногой кучу ворошить, задел замок. Тогда уж и вас позвал, а то стоите, тупите, не знаете, чем занять себя.

- Молодец! Можешь вечером целую банку тушенки съесть, заслужил, - улыбнулся командир группы. – Ладно, время не будем терять, набиваем мешки всем полезным и уходим.

Через пятнадцать минут мы поднялись наверх. Каждый держал за спиной по два вещевых мешка, доверху набитых консервами. Закрыв металлические ставни и завалив их снова досками и мусором, мы двинулись в убежище. Маршрут не изменился и в точности повторял путь, которым мы шли утром.

Показался дом, в квартире которого на первом этаже прятался незнакомец. Я снова уловил едва различимое движение внутри, а через несколько секунд в окне появилась девушка. В руках она держала белый лист бумаги, на котором неровным почерком было написано: «Дайте немного еды… ПОЖАЛУЙСТА!».

Группа медленно проследовала мимо. Каждый делал вид, будто незнакомки не существует, упорно смотря себе под ноги, считая шаги. Почему-то сразу вспомнились попрошайки из метро, снующие из вагона в вагон с разномастными табличками, призывающие помочь. Нужны деньги на операцию, протез, хлеб. Девушки беременны, а мужчины слепы. У одних нет ног, у других – рук. И все они нуждаются в любом рубле из нашего кошелька. Мы не вчитываемся и не вдумываемся в значения слов, написанных на картонках. Желтая пресса давно все решила за нас, назвав попрошаек куклами черного бизнеса. Каждый день, идя на работу, в длинных переходах между станциями мы встречаем знакомые лица, и со временем перестаем замечать их, намеренно в нужном месте отводя взгляд на часы, потолок или рядом идущего человека. Мы ведь на верхней ступеньке социальной лестницы, а они – рвань, никчемные людишки, пустое место для нас, рабы отлично работающего нелегального механизма. Никто не допускает и мысли, что в подобной ситуации может оказаться каждый, когда протянутая рука и склоненная голова будут единственным выходом и средством на выживание, а слова, выведенные черной пастой на скомканном листе, - ПРАВДОЙ.

Я стоял и смотрел в ее грустные глаза. По щекам девушки катились слезы. Рука, сжимающая лист бумаги, с каждым шагом группы опускалась все ниже и ниже. Губы повторяли одно и тоже слово. Пожалуйста, пожа-луйста, по-жа-луй-ста!

- Что ты делаешь? – закричал мне старший лейтенант.

- А то вы не видите! Собираюсь помочь человеку! – не поднимая головы, ответил я.

- Ты с ума сошел! Нам самим нечего есть! Я приказываю тебе вернуться в строй! А то…

- А то что? – сидя на корточках и держа открытым мешок, я посмотрел на командира группы. – Застрелите? Можете лишить меня ужина, зато совесть моя будет чиста. – И шепотом, себе под нос, добавил. – Вас бы туда вместо нее, посмотрел бы я тогда…

Старший лейтенант не нашелся, что сказать в ответ. Я достал из вещевого мешка три банки, выбрав наиболее сытные консервы, подошел к окну и, встав на цыпочки, положил их на жестяной отлив. Но девушка не спешила забирать припасы. Словно маленький напуганный зверек, она забилась в угол комнаты и наблюдала за мной. Я развернулся и пошел к своим мешкам, завязал открытый и присоединился к группе. За спиной раздался стук закрытого окна. Легкая улыбка тронула мои губы.

- Что ты себе позволяешь? – кричал на меня комендант. – Кем ты себя возомнил? Кто дал тебе право нарушать приказы, отданные высшим командованием? Что за самоуправство? Да в былые времена за такое расстреливали.

Значит доложил. Так я и думал. Хотя в душе надеялся, что все останется в пределах группы. Не из-за последующего разговора с комендантом, просто считал старшего лейтенанта настоящим офицером, для которого честь, достоинство, уважение всегда на первом месте, при любых обстоятельствах, а на деле оказалось, что  погоны носит тошнотворный слизняк, мистер истеричка.  

- Петр Иванович, а как бы вы поступили в подобной ситуации? Прошли бы мимо?

- Да! – резко ответил комендант.

- Но ведь мирные жители не виноваты ни в чем. Я понимаю, что три банки для девушки лишь короткая отсрочка голодной смерти, но и для нас это капля в океане.  

- Если бы все начали раздавать еду направо и налево, мы бы уже давно сдохли!

- Но ведь уже ничего не вернуть, зачем понапрасну надрывать связки?

- Чтобы в твою безмозглую башку вбить хоть что-то!

Петр Иванович замолчал, взял со стола стакан с водой, сделал глоток.

- Пойми, всем невозможно помочь, - продолжил комендант уже спокойным, своим обычным голосом. - В такой ситуации прежде всего надо думать о себе, о тех, кто выжил тут, в убежище. Своим поступком ты не себя лишаешь еды, а кого-то, кто каждое утро проходит мимо тебя, с кем здороваешься, кому рассказываешь о жизни на поверхности.

- Но…

- Никаких «НО», - перебил Петр Иванович. – Если еще раз повторится подобное, на поверхность не выйдешь больше. Тебе понятно это?

- Да, - потупив в пол глаза, ответил я.

- Тогда иди, отдыхай.

Я встал и медленно прошел к двери, тяжело вздохнул. А я все равно прав. Кто бы что ни говорил.

На следующий день я снова увидел ту девушку. Она стояла у окна и смотрела вслед уходящей группе. На мгновение я задержал взгляд на ее лице. Девушка ответила мне вымученной улыбкой и подняла лист бумаги с одним единственным словом - «Спасибо». Я едва заметно кивнул. Только ради этого стоило перечить командиру группы, выслушивать причитания коменданта и демонстративно отказываться от ужина. Настроение немного поднялось, но все мысли теперь были заняты только девушкой. Ужасно хотелось что-то сделать, как-то помочь, спасти от неминуемой смерти. Договориться, провести, спрятать в убежище. Но для начала не мешало бы попасть к ней домой.

План. Вот что нужно. Успех любой операции зависит от каждого шага, продуманного до мелочей. Но одному мне все не провернуть, и я обратился к Андрею, единственному человеку в убежище, кому доверял.

- Дружище, мне нужна твоя помощь, - шепотом произнес я, присаживаясь на кровать товарища в жилом секторе. Наша группа только что вернулись с поверхности, сдала снаряжение и теперь ожидала долгожданного ужина.

- Я весь в твоем внимании, - Андрей, согнувшись в три погибели, расшнуровывал ботинки, кряхтя и тихо ругаясь, и не уловил загадочности моего голоса

- Не здесь, пошли в умывальник.

- Ого, что за секретность? – закинув победно под кровать второй ботинок, произнес Андрей.

- Так нужно.

Одновременно встав с кровати, мы направились в умывальник. Внутри было пусто, на вопрос «Есть тут кто?» ответила только тишина, отрицательно, но для полной уверенности все же пришлось проверить кабинки туалета. Не обманула.

- Да ты с ума сошел! – вскрикнул Андрей, выслушав мою просьбу. Я приложил указательный палец к своим губам, прося говорить тише. – Ты хоть понимаешь, к чему это может привести?

- Конечно, понимаю. Поэтому надо сделать так, чтобы никто ни о чем не догадался.

- И как ты себе это представляешь?

- Не знаю… Поэтому и обратился к тебе, больше мне пойти не к кому. Мы должны ей помочь.

- Мы… - Андрей протянул окончание слова, мешая его с тяжелым вздохом. – МЫ не можем помочь ей. Это просто нереально сделать. К тому же, если рассматривать программу минимум, ты даже не сможешь отбиться от группы, тебя сразу же хватятся.

- Мне нужно всего пять минут, чтобы убежать, спрятаться, исчезнуть. Я потом сам вернусь в убежище.

- Хм… Тут вариантов немного. Либо действовать по обстановке, неожиданно скрыться за углом и бежать до следующего, либо поговорить с ребятами и попросить не замечать твое отсутствие несколько минут, - Андрей, не спеша, прохаживался вдоль стены с зеркалом и почесывал небритый подбородок.

- Ты думаешь, им можно доверять? – с надеждой в голосе произнес я.

- Не знаю. Предлагаю выбрать пока первый вариант. Если ничего не выйдет, будем думать дальше.

- И это весь твой план?

- Да о каком плане может идти речь, если вся твоя затея сплошная авантюра, - улыбнулся Андрей.

- Твоя правда, - смирился я.

Светает. Группа идет в колонну по одному. Нас шестеро. Я оглядываюсь по сторонам в поисках командира. Его нигде нет. Здания угрожающе смотрят на нас своими пустыми глазницами. Мы сторонимся открытой местности, но и не подходим близко к жилым домам. Говорят, что что-то недоброе зародилось во мраке подъездов. Я не верю, но и проверить боюсь. Все боятся.

Фонарики давно перестали гореть, но снять забываем. Или, не сговариваясь, не хотим. Это вроде символа прошлой эпохи, достижений былой цивилизации. Каждый из нас верит, что когда-нибудь мы снова выйдем к свету. Глаза давно привыкли к темноте, конечно, предметы не стали четкими и различимыми до мельчайших подробностей, но все же потеряться не сможем. А это пока главное.

Я смотрю на окно первого этажа. Стекол давно нет, решетка проржавела. Вспоминаю. Память забита ненужными фрагментами прошлых походов. Отматываю еще назад. Девушка. Белый лист бумаги дрожит в тоненькой руке. Губы молят о помощи. Но я не пришел. Не смог, не получилось… побоялся.

Отстаю от группы. Никто не обращает внимание на мое отсутствие. Колонна идет дальше, каждый смотрит себе под ноги. Шаг, другой. След в след, будто по минному полю. Смотрю на товарищей. Черные костюмы блестят под лучами восходящего солнца. Неужели я такой же. Словно робот, машина, бездушная оболочка…

Я снимаю автомат с предохранителя и вхожу в подъезд. Тьма окутывает меня со всех сторон. Невесомость. Это когда ты один, а вокруг бесконечная пустота, осязаемая, плотная, вязкая. Кажется, что паришь, нет, плывешь, а потом тонешь, захлебываясь тошнотворной тиной бездны…

Спотыкаюсь о ступеньку. Очертания подъезда всплывают перед глазами. Под ногами шумит мусор, старые газеты, нераспечатанные и непрочитанные письма, рекламные буклеты. Вдоль стены валяются почтовые ящики. Поднимаюсь на площадку первого этажа, подхожу к двери. Протягиваю руку к ручке, но не успеваю дотронуться. Дверь с противным скрипом медленно приоткрывается внутрь.

Однокомнатная квартира. Маленькая, прямо каморка какая-то. Кругом разбросаны вещи. Мебель сломана. Видимо, поработали мародеры. Интересно, что искали. Еду, лекарства? Заглядываю на кухню. Пол устилают осколки разбитой посуды. Холодильник открыт и пуст. Иду дальше.

Свет из окна мягко падает в центр комнаты. В углу стоит небольшой диван, на котором что-то лежит. Подхожу ближе. Покрывало едва заметно двигается, словно в такт дыханию, вверх-вниз. Сердце бешено бьется. Кажется? Этого не может быть. Это невозможно. Столько лет прошло.

Хватаю за край и срываю с дивана покрывало.

Девушка. Мертвая? По всей видимости, да. Кожа съежилась, почернела. Руки сложены на груди. Значит показалось? Подаюсь чуть вперед, чтобы лучше рассмотреть девушку, проверить, окончательно убедиться, что сознание сыграло злую шутку со мной.

Неожиданно она открывает глаза. Ее руки вцепляются мертвой хваткой в мое горло. Сквозь костюм я чувствую холод, пронизывающий, сковывающий. Девушка смотрит мне в глаза. Ее карие огоньки безжалостно горят, пожирая меня ненавистью, злом, отвращением. Тонкие губы приоткрываются, и комнату заполняет крик.

Я не могу разобрать ни слова. С каждой секундой звук становится все громче и громче. Кажется, что перепонки сейчас лопнут. Мои глаза накрывает белая пелена, воздуха катастрофически не хватает. Я чувствую, как силы покидают меня.

Прежде чем умереть, я наконец-то все понимаю. Звуки складываются в слова. Словно копьем они пронзают мое сердце.

ЭТО ТЫ ПОЗВОЛИЛ МНЕ УМЕРЕТЬ! ТОЛЬКО ТЫ ОДИН!!!

Я проснулся. Хватая ртом воздух, руками начал искать свое сердце. Все еще в груди, бьется, сумасшедшее. Как же я испугался. Что это было? Просто сон, ужасный кошмар, навеянный вчерашними переживаниями, или же видение из будущего, альтернативная реальность, то, что случится, если я не доберусь до девушки сейчас? Совсем запутался. Еще чуть-чуть, и я сойду с ума. Голова ужасно болит, в последнее время все чаще и чаще стал принимать таблетки. Но пока не до доктора. Либо некогда, либо нет сил…

Оказывается, темнота имеет разные оттенки. Пепельно-черный, вязко-смолянистый, грязно-размытый… Я лежал и смотрел в потолок, склонив голову немного в бок. Уснуть не получилось, не было желания, не хотелось снова оказаться в той квартире. Время лениво передвигало стрелки часов, секунда превращалась в час, минута – в сутки.

Я не сразу заметил, как жилой отсек заполнил свет, а тишину разрушил скрип кроватей. Прозвучала команда «Подъем».

Сегодня шел дождь. Говорят, это к удаче. Крупные капли стучали по комбинезонам, просились внутрь. Мы стояли на улице перед госпиталем и смотрели на плачущее небо. Наверное, человечество получило по заслугам. И если выжившим дали второй шанс, то там, наверху, явно решили посмеяться. Привилегия каждый день ходить под руку с госпожой Смертью не входила в число поощрений. Во всяком случае, у людей.

Город выглядел уныло, заброшено, жалко. Мы шли молча, смотря себе под ноги. Каждый шаг давался с трудом, дорога была скользкой, а стремительные потоки воды так и норовили сбить с ног.

Вдалеке показался знакомый дом.

Я сделал вид, будто засмотрелся на очередное разрушенное здание. Мимо меня прошагал Клык, за ним Андрей, подмигнув мне. Я оказался в конце колонны. Каждый из участников группы отставал друг от друга на три-четыре шага. Это давало мне определенное преимущество, особенно если учесть, что передо мной шел Андрей, который точно не поднимет тревогу. Поравнявшись с очередным жилым домом, я рванул право и спрятался за углом здания. Группа продолжала идти вперед, не останавливаясь, не оглядываясь, молча.

Закинув автомат за спину, я побежал в глубь квартала. Пришлось сделать небольшой крюк, прежде чем передо мной оказался нужный мне дом. Я остановился отдышаться. Наконец-то ожил динамик, обнаружилось мое отсутствие. Командир группы отчаянно пытался со мной связаться, но я молчал, хотя и раздирал приступ смеха. Каждый из участников высказывал версии моей пропажи, одна любопытнее другой. Даже Андрей внес свою лепту, сказав, что меня выследили и утащили людоеды, в отместку за смерть своих собратьев.

Восстановив дыхание, я осмотрелся. Передо мной был подъезд из моего сна. Шутки закончились.

Я снял автомат, переключил его в автоматический режим стрельбы и шагнул в неизвестность. Еще ни разу мы не заходили в дома. Боялись, что там могут быть люди, опасные для нас. В подъезде меня встретила темнота, но не бескрайняя. Немного подумав, я включил фонарик. На стене висели почтовые ящики, под ними стояла картонная коробка со всяким мусором. Слева – чугунная батарея и какие-то лохмотья под ней. Я аккуратно поддел их штыком, что на автомате. Просто грязные тряпки. Подняв голову, я заглянул в проем между лестничными пролетами. Ничего. Кроме моих шагов тишине ничего не мешало.

Пять ступенек, и я оказался перед нужной дверью. Сердце бешено колотилось. Я схватился за ручку, нажал вниз, толкнул дверь. Закрыто.

Собрав волю в кулак, я постучал. Три раза.

А в ответ тишина, глубокая, безмолвная, мертвая…

Что же делать… Третья попытка открыть дверь плечом с разбегу не увенчалась успехом. Только шуму понаделал. Если кто живой и был в подъезде, то уже в курсе, что внизу какой-то ненормальный ломится в чужую квартиру. В обычное время давно бы вызвали наряд милиции, или вышел с ножом разбираться какой-нибудь мужик (самый смелый) в семейных трусах и тапках на босу ногу, с обвисшим пузом и волосатой грудью, а за спиной кудахтала бы жена, в халате нелепой расцветки, с испачканным кремом лицом. Хотя нет, зачем же обманывать самого себя! Никто бы и носа не показал, потому что когда дело касается другого человека (особенно, если он попал в беду), соседи превращаются в наблюдателей, сторонних и незнакомых, безмолвных свидетелей, чтобы потом участковому все в деталях рассказать, не забыв при этом влезть в камеру местного телевидения. И если бы сейчас на лестничной площадке был свет, а в квартирах жильцы, наверняка бы хоть один да наблюдал за мной, как я грубо и бестактно вламываюсь в чужую жизнь. Как бы мне хотелось в этот момент достать из кобуры пистолет, прислонить дуло к глазку, но не впритык, а так, чтобы по ту сторону двери видели, как я медленно отвожу назад курок, плавно кладу палец на спусковой крючок, губы изгибаются в ухмылку и… Пиф-паф, прошептал я и сдул воображаемый дым. Кстати, раз речь зашла о пистолете, то... Я посмотрел придирчиво на дверь. С виду хлюпкая (непонятно, почему не получилось выломать, видимо, правду мама говорила в детстве про кашу, надо было больше есть), простая деревянная, обитая какой-то безвкусной темной гадостью, да еще эти с белыми шляпками в виде цветочков гвоздики и проволока, соединяющая их, образуя причудливый узор. Перевел взгляд на замок. Одна штука, подсчитал про себя. Тоже незамысловатый, прошлого столетия, наверняка, с широким язычком и двумя оборотами по часовой стрелке. Очередной раз удивился, улыбнулся, даже тихо хихикнул, над собой, над своей немощью. Хотя не смешно, больше страшно, сила… она ведь нужна, особенно сейчас, в это нелегкое, опасное время.

- А что, если… - я посмотрел на замок, хмурясь. – Да какая теперь разница, все равно пошумел прилично.

Пистолет был в руке. Я снял его с предохранителя, прислонил к замочной скважине, отвернулся и нажал на спусковой крючок. Прогремел выстрел, разносясь гулким эхом по всему подъезду. Теперь точно все (если эти «все», конечно же, были) узнали о моем вероломном пребывании тут. Странно, что хозяйка нужной мне квартиры до сих пор не проявила признаков жизни. А вдруг уже поздно? Эта мысль больно кольнула в самое сердце, заставив думать и двигаться быстрее. Отойдя на шаг назад, я с силой ударил ногой по двери. Что-то хрустнуло. Непреодолимая преграда наконец-то поддалась. Второй удар распахнул дверь настежь.

Я медленно переступил порог, разрывая темноту светом от включенного фонарика. Не поворачиваясь к выходу, прикрыл дверь. А квартирка маленькая, прямо каморка какая-то, причем ужасно знакомая. Будто я тут уже был, совсем недавно... во сне, – неожиданно вспыхнуло озарение. И вправду, расположение комнат такое же, и мебель вроде бы та же. Только порядок. Все на месте, а не разбросано по полу, не сломано, не разбито. По спине пробежал легкий холодок. Выходит… Нет, нет, нет, не может быть, не сходится. Тогда что это было, сегодня ночью? Сердце бешено застучало. Я на негнущихся ногах прошел в комнату. В углу стоял диван, накрытый покрывалом. И больше ничего. Никого. Вздох облегчения. Я уже было собрался развернуться, как неожиданно что-то сильно ударило по голове.

- Ах ты, скотина такая! Вот тебе! Получи! Будешь знать, как по чужим квартирам лазить! – девушка, что есть силы, ударила меня сковородкой второй раз, потом третий. Левая рука, выставленная вперед словно щит, онемела от боли.

- Да прекрати ты, я тебе не враг, - пытаясь поймать тяжелый предмет правой рукой, кричал я в ответ.

- Ага, конечно, перестану, так ты сразу ножичком мне под сердце, - ехидно зашипела незнакомка.

- Ты меня сейчас до смерти забьешь. Я, между прочим, пришел тебе помочь. Помнишь меня? Это же я! Я тебе консервы дал! – голос сорвался на крик.

- Так это ты? – сковородка замерла на мгновение в нескольких сантиметрах от руки. Этого было достаточно, чтобы успеть схватить любимый предмет боевых домохозяек и отбросить его в сторону.

- Угу, - пробубнил я, вставая с пола и потирая отбитую руку. – Ничего не скажешь, теплый прием.

- А не надо было дверь мне выламывать! Как я теперь буду закрываться? Знаешь, ты не первый, кто решил по квартирам пройтись.

- Ммм… - я призадумался. И вправду, как? Нужно что-то придумать. Я начал осматривать интерьер комнаты в поисках чего-нибудь подходящего для решения возникшей проблемы. – А у тебя есть…

Но я не договорил. Не успел. За спиной раздался какой-то приглушенный стук, звук, похожий на… Повернувшись, я увидел, что девушка лежит на полу и, кажется, без сознания.

Ох уж эта паника. Кто ее вообще придумал. Иногда мне кажется, что мужчины гораздо нежнее и слабее в эмоциональном плане, нежели женщины. Если что-то идет не так, выходит за рамки обыденности, в голове вылетают пробки, мозг выключается и перестает функционировать, наступает кромешная тьма, власть обретает чувство страха, абсолютного неведения. Да, спустя какое-то время заработает аварийное освещение, вернуться силы, появятся здравомыслящие решения. Но пока длятся эти бесконечно-резиновые минуты неизвестности, мы, словно маленькие дети, сидим, забившись куда-нибудь в угол, грызем ногти, обливаемся горькими слезами и зовем на помощь. А все оттого, что мужчины изначально поставили себя на вершину Олимпа, привыкли контролировать жизнь вокруг и не думать о мелочах, в которых, как раз, и вся загвоздка. Мы можем починить кран в ванной, но понятия не имеем, какая таблетка нужна от головной боли. Мы укрощаем разбушевавшиеся стихии и охотимся на диких зверей, но панически боимся маленьких детей, особенно если речь заходит о смене подгузника или купании. В трудную минуты мужчины ищут рациональность в происходящем, чтобы принять решение исходя из общепринятых законов, женщины же действуют по ситуации, включая свою интуицию и эмоции. И когда мы не находим логическое объяснение случившемуся, не понимаем элементарного, наступает ступор. Конец дороги. Тупик.

И вот сейчас, глядя на лежащую без сознания девушку, я был охвачен жуткой паникой. Все мысли перемешались. Сны, видения, реальная жизнь сплелись в один безумно запутанный клубок. Я боялся, что девушка умрет, или, еще того хуже, откроет глаза то создание из сна. Мне было страшно, отражение в зеркале могло существовать на самом деле, и человеческого во мне с каждым днем становится все меньше и меньше, или это всего лишь больное воображение, начальная стадия шизофрении? Непонятные шорохи, еле слышные вздохи, невидимые и пронзительные взгляды… Мне все это кажется? Трудно поставить уверенную точку. Ведь мир менялся, становился иррациональным, вместе со зданиями рушились законы бытия, обрекая нас на мрачное будущее.

Я поднял девушку с пола и отнес ее на диван. Первое, что необходимо сделать, привести незнакомку в чувства. Пульс прощупать не было возможности, но едва уловимые движения грудной клетки говорили о том, что жизнь в этом маленьком, практически невесомом, исхудавшем теле еще теплится. Марлевая повязка на лице девушки съехала, и я увидел следы запекшейся крови в уголках губ. Нужно спешить. Время безжалостно отбирало у меня минуты, за нерасторопность придется платить. И не дай Бог чьей-либо жизнью.

Сидя на диване, я судорожно вспоминал занятия по медицинскому обеспечению. Из тех немногочисленных лекций, что успел прослушать, запомнилось только одно: спирт – всему голова, то есть нет, спирт – всем бедам ответ. Вот. Так говорил наш преподаватель, полковник медицинских наук Грушин. С его приходом в аудитории заканчивался воздух, а через несколько минут и само занятие, так как чему-либо учить нас Александр Петрович (и отчество ведь какое характерное) был не в состоянии, а желанием и тягой к науке сами мы не отличались. Вот и выходило, что все мои знания основывались лишь на нескольких увиденных плакатах в коридорах на кафедре да в первых двух вводных главах в учебнике. Но подобные ситуации там точно не описывались.

Поиски в квартире аптечки (а именно в ней я намеревался найти ответ на свой вопрос, ну или хотя бы какую-либо подсказку) не увенчались успехом, зато позволили узнать о хозяйке много интересного. Шкаф с одеждой рассказал о хорошем вкусе, скромной практичности и столичной изысканности. Правда, ящик с нижним бельем заставил меня немного покраснеть. Под телевизором (что стоял напротив кровати) стопкой лежали диски с фильмами. Шедевры отечественного кинематографа, несколько иностранных картин, удостоенных множества наград и премий. Какие-то фильмы смотрел, о некоторых читал, но о большинстве, к своему стыду, даже не слышал. Немаловажную роль в жизни девушки, судя по всему, играли книги. Их было много, что называется, на любой вкус, от серьезной классической литературы до легкой ироничной прозы на один вечер. На маленьком журнальном столике у окна одиноко лежал томик с сонетами Шекспира. Я открыл книгу в том месте, где была закладка. Черным карандашом едва заметной линией подчеркнуты четыре строчки: «По совести скажи, кого ты любишь? Ты знаешь, любят многие тебя, но так беспечно молодость ты губишь, что ясно всем, живешь ты, не любя…» Я удивленно посмотрел на девушку. Интересно, это она о себе или для кого-то? Приятно удивили картины в коридоре, в особенности «Поцелуй» Климта. Словно сыщик на месте преступления, с огромной лупой, в резиновых перчатках (а именно так я себе и представлял себя в данный момент), ползая на коленках и заглядывая в самые невообразимые места (да простит мне мои деяния хозяйка), я обследовал каждый сантиметр этой маленькой чудо-квартиры. Я ходил и удивлялся, сколько всего знакомого, родного, похожего было в жизни незнакомки с моей. И это мне нравилось.

В серванте, среди многочисленной хрустальной посуды, нашелся семейный фотоальбом. Пододвинув вплотную к окну небольшое кресло, я поудобнее уселся (насколько это было возможно в моем положении и обмундировании) и принялся рассматривать фотографии. На самой первой невероятно красивый ребенок, завернутый в детское покрывало, мирно спал на руках у мамы. Умиротворенная улыбка младенца, и светящаяся от счастья лицо женщины вызвали у меня ответные чувства. У отца страх в глазах, смятение на лице, нерешительность, ведь слишком огромны руки у него для такого крохотного создания. Черно-белые карточки сменились цветными. Ребенок взрослел. Вот первый велосипед и первые разбитые коленки. Потом скрипка и безграничная радость от наконец-то закончившегося ненавистного занятия (это чувство мне знакомо не понаслышке). Бальные танцы, белые платьица, и непременно вальс с юным кавалером. Потом школа, и первый класс. Одинаково-коричневая форма, пышные банты, смешные сандалии. Дни рождения уже не в кругу семьи, рядом появляются подружки, симпатичный мальчик, чуть позже другой, третий… сбился со счета. Выезды на природу, походы, прогулки. Пейзажи великой и могучей Волги, уха на золотистом пляже под песни у костра. Березовый лес и трехлитровая банка, привязанная к стволу дерева, наполовину наполненная мутноватой белой жидкостью. Солнечная поляна, усыпанная земляникой, полевые цветы, венки из одуванчиков. И, конечно же, непременный атрибут всех фотографий – улыбка, звонкий смех, лукавый прищур глаз хозяйки квартиры. А вот выпускной. Уже совсем взрослая, готовая (а надо ли?) к взрослой самостоятельной жизни. На одной из фотографий девушка с огромным букетом цветов стоит у входа в школу, по обе стороны от нее – родители, счастливые, гордые, с некой печалью в глазах, едва заметной, но все же уловимой. Я вытащил карточку из альбома и убрал в карман вещевого мешка. На память. Это была последняя фотография, после нее лишь пустые листы. Их белизна смеялась черным противным смехом. Огромная жирная точка.

Я поднялся с кресла, поставил альбом на место и подошел к окну. Дождь стучал по стеклу, крупные капли стекали кривыми струйками вниз, образуя причудливые рисунки. Нелепая картина мгновения жизни. А вокруг по-прежнему разрушенные здания, разбитые машины, выжженные деревья… Вот она - реальность, вот настоящее, а фотографии… это уже даже не прошлое, это сказка, миф. Тяжелый вздох с шумом вырвался наружу.

В комнате раздался тихий стон. Девушка наконец-то очнулась.

- Привет, - прошептала незнакомка.

- Привет, - ответил я.

- Ты кто?

- Ангел, - как можно серьезнее сказал я.

- Ангел? – удивлена. – Что-то ты на него не особо похож, - приподнимаясь на локтях, девушка с интересом посмотрела на меня.

- Так и у вас тут не рай, - улыбка тронула кончики моих губ.

- Это уж точно, - согласилась со мной незнакомка. Каждое слово, казалось, давалось ей с трудом. Каждый звук был наполнен безграничной грустью и неминуемой безысходностью. – Я – Катя.

- Антон.

- Рада знакомству, – улыбнулась. Я знал это, хотя и не видел из-за повязки у нее на лице.

- Я тоже.

- Так что здесь произошло?

- Ты потеряла сознание. По-видимому, слишком активно меня била сковородкой. Растратила все силы…

- Да я не про это, - перебила девушка. – Что случилось с городом? Атомная электростанция в Балаково накрылась или то, что я думаю?

- Второе… - Я снова отвернулся к окну. Дождь по-прежнему стоял стеной. Маленькие лужицы превратились в огромные озера, а небольшие ручейки стали полноводными реками. Казалось, что там, наверху, решили сегодня устроить тут, на земле, генеральную уборку, целью которой стало желание смыть в водосточные трубы любое упоминание о человечестве. – Военные немного померились силой… И уничтожили мир…

- Как уничтожили мир?

- А вот так… За считанные минуты легким движением руки, - язвлю.

В комнате повисла тишина. Она свинцовой тяжестью навалилась на плечи, сдавила грудную клетку, вытесняя воздух из легких.

- И что, спасения не будет? – снова надежда… и не столько вопрос, сколько мольба о помощи.

- Боюсь, что не будет, - ответил я, не поворачиваясь к Кате. Лишь бы не смотреть в ее глаза, лишь бы не видеть немой укор, ненависть, злость…

- Выходит, что все зря, все мы умрем? – ее голос дрожал.

Катя закашляла. Я повернулся к девушке, чтобы ответить, утешить, сказать, что все будет хорошо. Но она, зажав рот рукой, быстро спрыгнула с дивана и побежала в ванну. Хлопнула дверь. Кашель сменился рвотой. Через минуту все прекратилось.

Я подошел к двери и постучал:

- Все нормально?

- А как ты думаешь? – раздался приглушенный голос, полный боли и отчаянья. – Сейчас выйду.

Я прошел на кухню, достал из шкафа чистый стакан и налил в него немного воды из пластиковой канистры. Запасы были на исходе. Из еды – только то, что вчера передал через окно.

За спиной раздались шаркающие шаги.

- Вот держи, - я повернулся и протянул стакан с водой Кате. – Давно начались приступы?

- Неделю назад где-то.

- Плохо…

- Я знаю.

Я подошел к девушке поближе, взял ее за плечи, посмотрел в глаза, глаза маленького напуганного ребенка, потерявшего своих родителей в огромной толпе людей:

- Скоро мне нужно будет уйти, но я вернусь. Я заберу тебя с собой, в убежище. Я договорюсь, я смогу. Обещаю…

По щекам Кати покатились слезы, робкие, неуверенные, но спустя мгновение хлынул настоящий соленый океан. Девушка разрыдалась. Она обняла меня за шею и прижалась. Губы шептали слова благодарности.

- Мне страшно. Очень. Каждый день для меня пытка, ночь превращается в кошмар. Кто-то постоянно ходит за дверью, дергает за ручку, стучит. Они знают, что я тут. Знают и ждут. А я не могу спать. Боюсь, что как только я усну, они придут… - снова плачь. Катя уткнулась мне в грудь и ревела, не разобрать ни слова.

- Кто они, кто придет? – спросил я, поглаживая девушку по голове.

- Я не знаю, но это не люди, - она немного отстранилась от меня и посмотрела мне в лицо. – Понимаешь? Не люди… Я видела их, краем глаза, на улице. Жуткое зрелище. А еще, когда кто-то из них умирает, они набрасываются на мертвое тело и раздирают его на куски. С дикими воплями, шипением, радостно повизгивая. Они дерутся за мясо себе подобных, дерутся на смерть! А потом едят… прямо там же, очищая плоть от одежды, будто бутерброд от бумаги, в которую он завернут. Даже сквозь закрытые окна я слышу, как рвется плоть, ломаются кости, как эти мерзкие твари жуют, чавкают и глотают…

- Какая мерзость… - я поморщился, представив картину, быстро начал дышать, чтобы подавить возникший рвотный рефлекс. Желудок недовольно заурчал

- А собак вы видели? Что с ними стало… – девушка немного успокоилась, вытерла рукавом рубахи слезы. Потом она забралась на диван, села, поджав под себя ноги, укуталась в плед. – Иногда они пробегают, держа в зубах человеческие конечности. Руки, ноги… Правда, в последнее время собак что-то не видно. – Катя хихикнула, тихо. – Пожрали, наверное, всех.

Снова молчание. Тяжелое, неуютное.

- Я умираю… - не вопрос, а утверждение, холодно, спокойно. – Мне не известно, сколько осталось у меня времени, но то, что мой конец близок, это точно.

- Не говори так, - я опустил глаза вниз. Вру, причем нагло. Я и сам понимал, что девушка больна. Но согласиться с ее словами я не мог. – Мы тебе поможем, вылечим, спасем.

- Знаешь, я и сама так думала, - Катя стала говорить очень тихо, практически шепотом. - Все ждала, надеялась, верила. В книжках ведь на этот счет многое написано. Но когда в городе через неделю не появились отряды гражданской обороны, все стало ясно. Спасения не будет. Все разбежались, словно крысы с тонущего корабля, система была разрушена, войско разбито, а правящая верхушка уничтожена. Каждый боролся за свою жизнь сам, как мог. У кого было оружия, тот имел все, остальные собирали падаль. Я смотрела на новый мир через вот это самое окно. Видела, как люди… тогда это были еще люди… озираясь по сторонам, выходили на улицу. Мужчины… в основном это были они… вооруженные палками, металлическими трубами, ножами, всем тем, что попало под руку, шли искать еду, лекарства, одежду. Все, что поможет им хоть ненадолго отсрочить смерть. Они понимали, я думаю, что понимали, конец близок, но от этого еще сильнее, еще упорнее хватались за любую возможность прожить еще хотя бы день, час, мгновение. Я помню, как люди сторонились трупов собак, как спустя какое-то время робко подходили и палками переворачивали начинающие гнить тела, отворачиваясь и морщась от отвращения… Видела, как в один прекрасный момент все изменилось… В ТО ВРЕМЯ КАК ВЫ СИДЕЛИ В СВОЕМ УБЕЖИЩЕ ЗА СТАЛЬНОЙ ДВЕРЬЮ И ЖДАЛИ, КОГДА ВСЕ СДОХНУТ!!!

Катя кричала, надрывая голосовые связки, до хрипоты, вкладывая в каждое слово всю свою злость, ненависть, презрение. Я не решался вставить и слова. А должен был? Я стоял и молчал. Она…

Она устала, и ей было страшно. Как и остальные жители города, девушка очень хотела жить. Но где-то там, за огромными дверьми в овальном кабинете или глубоко под землей или еще где, за нее все решили. Не спросили, не посоветовались. Просто сделали так, как велели поступить чьи-то амбиции, гордыня, вспыхнувшие эмоции.

Тишина, только редкие всхлипывания. Девушка лежала, уткнувшись лицом в подушку.

- Катя… Катя, ты меня слышишь? – я сделал шаг к дивану.

- Уходи… - не поднимая головы, ответила девушка.

- Катя, но… - еще шаг. Дотянуться, обнять, успокоить.

- УХОДИ!!! – снова крик, опять слезы.

- Хорошо. Если так хочешь, уйду. Я тебе оставлю пистолет, тут восемь патронов. Чтобы выстрелить, достаточно снять с предохранителя. Это такой маленький рычажок слева. И, пожалуйста, подопри входную дверь, положи несколько стульев на пол, чтобы их ножки достали до противоположной стены.

В ответ ни слова, только немой укор.

- Я вернусь, завтра, обязательно!

- Уходи… - в спину, словно нож в сердце, холодно и безжалостно.

Дождь наконец-то закончился. Я стоял перед подъездом и смотрел на небо. Черные, смолянистые облака противной жижей перетекали с места на место, извивались и переплетались словно черви. Где-то вдалеке сверкали молнии. Едва слышно гремел гром. И ни единого просвета. О солнце остается только мечтать. Эх… Я вздохнул. А еще верить и надеяться. Но не мне, нет. Хорошо бы детям, а так - внукам, правнукам… Наше поколение сполна должно хлебнуть той горькой настойки, что намешали в мировом котле. Чародеи хреновы.

Вскинув автомат и поставив его на автоматический режим стрельбы, я пошел по направлению к убежищу. Еще ни разу одному мне не приходилось ходить по разрушенному городу. Страшно и непривычно, страшно-непривычно. Сейчас я слишком легкая добыча. Никто не прикроет, не защитит, не поможет. Да еще эта обрисованная в самых радужных красках картина про жителей города. По спине пробежал холодок. Я завертел головой по сторонам. Но никого. В Багдаде все спокойно.

Голова гудела, дыхание было тяжелым, пот заливал глаза. Идти было невыносимо трудно, приходилось останавливаться. И чем дольше я шел, тем чаще были привалы. В какой-то момент захотелось все бросить, снять костюм и отдать свое тело на растерзание городу. И я так и сделал бы, честно, если бы перед глазами не появилась Катя, ее образ. Черные длинные волосы, закрывающие плечи, бесконечно-карие глаза с ноткой грусти, едва приоткрытые губы цвета спелой вишни. Белое платье до самой земли развивалось на ветру. Она смотрела на меня, молча, с сочувствием. А потом протянула руку.

- Пойдем, - где-то внутри меня прозвучали слова незнакомым шелестящим голосом. – Осталось немного.

Я медленно поднялся, закинул на плечо автомат и поковылял следом за Катей. Шаг, другой, третий. И еще тысяча, наверное, пока небо не сменилось нависающим, безжизненным, но таким же противно-черным, потолком коридоров госпиталя. Фонарик я не включал, шел на ощупь… до тех пор, пока не упал.

Лежа на спине, выплевывая изо рта кровь на стекло своего шлема, я смотрел на нее. Она склонилась надо мной. Красивая улыбка, влюбляющая, подумал я. И ослепляющий белый свет от ее платья… Я перевернулся на бок, чтобы не захлебнуться собственной кровью. Девушка в последний раз улыбнулась и пошла прочь, растворяясь во мраке.

Я стою на платформе и жду поезда. Смотрю на цифровое табло. Прошло уже десять минут двадцать две секунды. Двадцать три… Задерживается. Такое случается, но редко. Может быть, что произошло? Да нет, вряд ли. Это просто невозможно.

Из туннеля вырывается холодный поток воздуха. Я отворачиваюсь. В глаз попала соринка, пытаюсь достать ее, но не получается. Зараза, крепко засела. Хожу по платформе, ругаюсь и усиленно тру глаза. Останавливается поезд, и я захожу внутрь, ждать следующего не решаюсь. В наушниках громко играет музыка, вокруг только размытые пятна, ничего толком не видно. Двери закрываются. Чувствую, как поезд набирает скорость.

Плачу. Слезы холодными каплями стекают по щеке, с подбородка смахиваю их рукой. Перестарался, но своего добился – инородное тело покинуло мой организм. Достаю из кармана платок, вытираю лицо. Оглядываюсь по сторонам.

Один. И больше никого. В соседнем вагоне тоже пусто, и в следующем. Во всем поезде? Странно, ведь на платформе было столько людей. Не поехали? А вдруг поезд следует в депо… Становится неуютно, выключаю музыку, жду объявления следующей станции.

Стрелка часов лениво отсчитывает одиннадцатую минуту, но поезд не останавливается. Странно, очень. За окном со страшной скоростью черными змеями извиваются провода. Своей плотью они заполняют всю стену. Вот теперь страшно.

Вдруг поезд вырывается из туннеля в залитую солнцем долину. На многие километры к горизонту простираются поля. Трава сочно-зеленого цвета заставляет вспомнить рекламу про какое-то сливочное масло. Смеюсь. Никогда бы не подумал, что в такой момент могу вспомнить очередной продукт телезомбирования. Видимо, отлично у них все получается. Деньги текут рекой.

Впереди, уже совсем близко, вырастает город. Наконец-то оживают динамики. Следующая станция… но я ничего не могу разобрать, голос тонет в грохоте взрывов.

Одна за одной ракеты вгрызаются в каменную плоть города. Мегаполис стонет в предсмертной агонии. Ослепительные вспышки сменяются сокрушительными взрывными волнами. Все вокруг тает и плавится. Люди, не успев понять, что происходит, превращаются в пар. Другим везет больше (везет ли?), они успевают скрыться в метро, подвалах домов, убежищах. Небо озаряют яркие вспышки ракет, которым не суждено достичь земли, либо тех, чья задача взорваться именно там. Последний аккорд в этой грустной мелодии смерти.

Поезд останавливается посреди площади. Открываются двери. Противный голос, издеваясь, напоминает про инвалидов, пассажиров с детьми и беременных женщин. Озираюсь по сторонам.

Краем глаза замечаю какое-то движение, правда еще где-то далеко, напротив входа в вагон. Очередная взрывная волна, сметая все на своем пути, надвигается прямо на поезд, неся за собой только разрушение и гибель всему живому.

Это уже не страшно, это чудовищно страшно. Я вжимаюсь в кресло, закрываю лицо руками. В этот момент двери закрываются, поезд трогается с места.

За окном мелькают высотные здания, жилые дома, эстакады… На скорости все сливается в единое грязно-серое пятно. Я боюсь пошевелиться. Несколько раз ущипнул себя за руку, не помогло, значит, реальность. Почему-то верю. Футболка промокла насквозь, джинсы сухие, это не может не радовать. Сердце бешено бьется в груди, кружится голова. Тру виски, глубоко дышу, закрываю глаза.

Снова остановка. Двери вагона настежь. Город. Тот же, только разрушенный, пустой и безжизненный. Хотя нет. Приглядываюсь. Впереди кто-то есть. Кажется, люди. Они сидят ко мне спиной на корточках. На них какие-то грязные лохмотья. Кричу. Не слышат. Складываю руки рупором у рта. Теперь уже приходиться орать, чтобы наверняка. На последнем звуке голос срывается на хрипоту, но больше мне он и не нужен. Меня заметили.

Сначала с места вскакивает один человек, за ним еще двое. Ко мне бегут. Постепенно картинка становится четкой, даже слишком. Я делаю шаг назад, еще один и еще. Пока не упираюсь спиной в противоположные закрытые двери вагона. Жители города уже близко. И это… вовсе не люди…

- А я тебе говорила, - справа стоит Катя и улыбается. – Теперь ты мне веришь?

Мои глаза широко открыты от ужаса. Я вижу изуродованные лица приближающихся людей. Ошибся. Все же это они. Пока (еще?) они. Вокруг рта следы крови, свежей. Руки по локоть вымазаны… ей же. Один из приближающихся неожиданно спотыкается и падает, ломая себе шею о какой-то выступ в взъерошенном полотне дороги. Остальные тут же набрасываются на уже мертвое, но еще теплое тело, разрывая его на куски. Вагон сотрясает звонкий смех Кати. По телу пробегают мурашки.

Двери закрываются. В поезде теперь я не один. Тут и там сидят на первый взгляд незнакомые мне люди. Хотя… В соседнем вагоне замечаю коменданта, капитана Макарова, он мило беседует с какой-то девушкой. Оба улыбаются.

Напротив меня присаживается Катя. Она больше не смеется. Грустит и смотрит в пол. Пытаюсь заговорить, но она не отвечает. На девушке белое платье и туфли-лодочки. Белые.

Поезд снова делает остановку.

Ночь. Практически ничего не видно. Вырывающийся из окон вагонов свет на несколько метров рассеивает темноту, дальше – территория теней. Где-то вдалеке раздается рев, леденящий душу, сковывающий сердце. Слышна чья-то тяжелая поступь. Через несколько секунд соседний вагон наклоняется вбок, а еще через одну вдребезги разлетается одно из стекол. Лиловое щупальце, покрытое какой-то зеленоватой отвратительной слизью, протискивается в образовавшуюся брешь в поисках чего-нибудь съедобного. Кажется, находившихся там людей оно не замечает, а пассажиры, в свою очередь, не обращают никакого внимания на него. Пошарив по всем сиденьям, щупальце оставляет вагон и принимается за следующий. Тот, где нахожусь я.

Двери с шумом захлопываются. Выдох облегчения. Вокруг уже полно людей, многих из них я знаю. Все они живут со мной в убежище. Слева сидит Клык с Мышью, чуть дальше старший лейтенант Васин, Проныра, Фитиль. Я перестаю что-либо понимать. Откуда взялись они здесь?

Через какое-то время все встают и начинают скапливаться у дверей вагона. Со своего места поднимается и Катя.

- Ну что, ты идешь? – улыбаясь, спрашивает она.

- Куда?

- Как куда? Домой, - девушка удивленно смотрит на меня. А я не знаю, что ответить. – Что ты молчишь?

- Думаю…

- Да что тут думать, просто пошли и все. Там хорошо, правда, - она протягивает руку, игриво шевеля своими тонкими пальчиками.

Неожиданно перед глазами всплывает квартира Кати, ее слезы и мое обещание. Кажется, я начинаю понимать, что происходит. Вскакиваю с места, бегу в конец вагона и дергаю за ручку экстренного торможения. Раздается визг тормозов. Меня бросает на пол. Я обо что-то ударяюсь головой, корчусь от боли, хватая руками ушибленное место. Откуда-то сзади донеслось: «Какой же ты дурак, Антон…».

Я плавал в океане полнейшего умиротворения и спокойствия. Вверх, вниз, вправо, влево – куда захочу и когда захочу. Не было мыслей и чувств. Не нужно никуда спешить, что-то делать, за кого-то отвечать. Не было войны, многомиллионных смертей и радиации. Вообще, никого и ничего. Только я, безграничная невесомость… и вполне осязаемое счастье. Пока в какой-то момент яркой вспышкой в это огромное темное царство не ворвалась боль, возвращая все законы человеческого мира.

Я застонал.

- Ну что, очнулся? – голос друга прозвучал неприятно резко.

- Да тише ты, не кричи, - прохрипел я, приоткрыв один глаз. – Лучше скажи, где я?

- Ты – дома! – прошептал Андрей, довольная улыбка засияла на его лице. – Только не особо радуйся, лучше придумай сначала нормальную отговорку, где ты все это время был. Кстати, твой пистолет я сдал вместе со всем снаряжением. Так что на этот счет можешь не переживать - и заговорщически мне подмигнул.

- Ага, спасибо, - промычал я, снова окунаясь в приятную темноту. – Стоп! Подожди! Что ты сказал??? – чуть было не подпрыгнув на кровати, переспросил я. Последние слова друга неприятно ужалили, встрепенули. Ослышался?

- Говорю, что не стоит тебе сильно радоваться, пока не отчитаешься перед комендантом за свой маленький проступок.

- Это я слышал, - сердце бешено застучало, в глазах неприятно потемнело. – Что-то про пистолет…

- Я его сдал, - невозмутимым голосом повторил Андрей.

- Как сдал? Где ты его вообще взял?

* * *

Дождь давно закончился, но пробираться через городские завалы, идти по затопленной дороге, полной рытвин и ям, было по-прежнему неимоверно тяжело. Группа возвращалась в убежище, так и не найдя ни одного склада или нетронутого мародерами магазина. Рюкзаки за спиной были пусты, а настроение с каждым сделанным шагом опускалось все ниже и ниже.

Проходя мимо очередного жилого дома, раздался одиночный выстрел. Группа бросилась врассыпную, каждый занял наиболее благоприятное положение для поиска и уничтожения вероятного противника. Время шло, но кроме собственного дыхания и переговоров с командиром тишину ничто не нарушало.

Андрей посмотрел по сторонам и увидел знакомый дом. Тот, где по идее должен был находиться сейчас его друг, Антон. Появилось плохое предчувствие.

- Кажется, стреляли оттуда, - Андрей автоматом указал направление.

- Точно? – переспросил командир группы.

- Не уверен. Надо проверить. Разрешите мне и Клыку сбегать туда?

- Ну наконец-то, сейчас бы кому-нибудь да пробить черепок парой пуль, - развеселился Клык.

- Спокойно, сорвиголова! Распетушился тут! – рявкнул командир, после чего обратился к Андрею. - Разрешаю, только осторожно. Лучше вернуться с пустыми руками, чем с парочкой трупов.

От группы отделились два человека. На согнутых ногах, спина к спине, они начали обходить дом, за которым укрылись, направляясь во двор соседнего. Вокруг было спокойно. Даже слишком. Мертвая тишина пугала, заставляла нервничать, озираться по сторонам.

Подъезд встретил маленький отряд огромным черным провалом-пастью. Недолго думая, Андрей включил фонарик на автомате и шагнул внутрь. Клык нащупал во внутреннем кармане комбинезона свой счастливый зуб, перекрестился и последовал за товарищем.

Андрей понял сразу, какая квартира им нужна.

- Клык, ты здесь остаешься, следишь за входом в подъезд и верхними площадками. Если что, стреляй, патроны не жалей. Я внутрь.

- Хорошо, брат.

Дверь ничто не держало, замок был выбит. Немного приоткрыв ее, Андрей протиснулся в квартиру, предварительно выключив фонарик. Шел он легкой походкой, плавно переступая с ноги на ногу. Оказавшись внутри, Андрей затаился. Но ни какого-либо шороха, ни малейшего звука он не услышал. Постояв без движения еще немного, напряженно вслушиваясь в тишину, Андрей наконец-то включил снова фонарик. Луч света заплясал по стенам, вырывая из темноты предметы интерьера.

Сначала Андрей заглянул в ванну с туалетом, помня прошлую историю с Антоном. Появлению за спиной людоедов он бы сейчас не обрадовался. Пусто. Только раковина вся в крови. На кухне Андрей тоже никого не нашел. Зато в зале…

На диване лежала девушка, в правой руке она держала пистолет. Пистолет Антона. Андрей сразу это понял, как только увидел красную маркировку убежища на рукоятке. Посвятив девушке на лицо, парень отвернулся. Мертва. Андрей вытащил из руки незнакомки пистолет и вышел из комнаты.

На кухне он забрал закрытые банки консервов, небрежно кинув их в мешок. Покопавшись в выдвижном ящике обеденного стола, Андрей нашел несколько коробков спичек, с подоконника взял масляную лампу. Отбив горлышко глиняного сосуда о столешницу кухонного гарнитура, он расплескал жидкость по всей квартире. Совсем немного, подумал Андрей, но этого должно хватить, чтобы пламя не погасло в первые секунды.

Через несколько минут в квартире заполыхал огонь, маленький, совсем несмелый. Но вырванных страниц из книг хватило, чтобы придать сил хилым язычкам пламени во всех комнатах. Начался настоящий пожар.

Андрей вышел из квартиры, плотно прикрыв входную дверь. Не говоря ни слова, а только махнув рукой Клыку, чтобы следовал за ним, начал спускаться вниз по ступенькам, покидая место трагедии.

* * *

- Что же я наделал… - простонал я. – Что же я наделал…

- Да ничего ты не наделал, - спокойно ответил Андрей. - Девушка все равно бы умерла. Ты даже ей в какой-то степени помог. По крайней мере, она не мучалась.

- Андрей, пожалуйста, уйди, а? – видеть его я не мог. Нет бы промолчать, так еще больше сыпал соли на рану, будто получал от этого удовольствие.

Андрей встал и молча вышел из комнаты, попрощавшись со мной тяжелым вздохом. Хотел как лучше, знаем-знаем. На самом деле, где-то в глубине души, я все прекрасно понимал и даже был согласен с другом. Но я ведь не для этого затеял все это мероприятие, рассчитывал то на другой совсем исход. Признавать, что все напрасно, и думать, как оправдываться перед комендантом, сейчас совсем не хотелось.

Я закрыл глаза, мысленно топя тупую боль в стакане водки. Покатились слезы. Отчаяние… снова это чувство. Что делать, когда кругом только смерть. Когда не знаешь, что будет завтра. Когда хочется только одного… нажать на спусковой крючок пистолета, что спрятан в кобуре на поясе.

Дверь в комнату громко хлопнула. Сергей Геннадьевич. Доктор. Не отрываясь от своих бумажек, он подошел к моей кровати и присел на стул, что стоял рядом.

- Очнулся?

- Да что же все начинают разговор с одного и того же вопроса, спросить больше не о чем? – недовольно заворчал я.

- Ну хорошо, давай тогда такой вопрос задам. Как самочувствие? – внимательно посмотрев на меня, спросил Сергей Геннадьевич.

- Хреново, - честно признался я.

- Это я уже знаю, видел результаты твоих анализов. И честно скажу, лучше не будет.

Тишина. Выжидающая, кульминационная. Сейчас мне выносили приговор.

- А как будет?

- Только хуже…

Никто не знает, какой ему отмерен срок. Линии на руке врут, карты душат надеждой. Ожидание смерти превращает жизнь в русскую рулетку. Размах, удар. Барабан вращается, издавая глухие щелчки. Сердце замирает, на лбу выступают капельки пота, рука едва дрожит. Тишина обрушивается немым вопросом, давя нетерпением. Ну что ж, ставки сделаны, ставок больше нет, господа. Холодная сталь револьвера приятно успокаивает, едва касаясь виска. Внутри ствола не смерть, там освобождение. Палец уже привычно лежит на спусковом крючке, легонько поглаживая отполированную поверхность. Вдох, выдох. Последний? Хотелось бы…

День подходил к концу, умирая в закате, испачканного кровью, солнца.

Я сидел на чудом сохранившейся скамейке перед центральным входом в госпиталь и смотрел, как на темнеющем небосводе одна за другой загораются звезды. Дети вечности. Минуло уже столько лет, а вы по-прежнему смеетесь над нами, смотрите с холодным немым укором, напоминая нам об ошибках прошлого. Да только без толку все. Ничего не изменить, не вернуть, не исправить… Мы сами себя презираем!

Противогаз полетел на землю. Надоел. Следом двупалые резиновые перчатки. Хватит с меня. Снять оковы, сделать шаг на пути к свободе! В ту же минуту порыв ветра обжег кожу ледяным прикосновением, напоминая об опрометчивом поступке. Я зажмурился, отворачиваясь.

Перед глазами промелькнуло далекое детство. Скомкано, нечетким, но ярким пятном. Снежки, санки, румяные щеки, и радости полные штаны. Воспоминания, с каждым днем превращающиеся в легенды. Мифы прошлого, в которые никогда не поверят наши дети. Но пока есть те, кто видел иную жизнь, не угаснет надежда на спасение. Наверное…

Я посмотрел по сторонам. Никого. Подвинул ближе к себе вещевой мешок и из маленького кармашка, спереди, немного провозившись с расстегиванием ремешка, достал небольшой металлический футляр, открыл, замерзающими пальцами взял сигарету, спички. Прикурить получилось только с третьей, первая сломалась от неумелого обращения, вторая потухла - все тот же ветер. Затянулся. Хорошо то как. Я откинулся назад, облокачиваясь о металлическую спинку скамейки, поправил автомат, почесал за ухом Призрака, который разлегся рядом. Краем глаза скосился на счетчик Гейгера, прислушался.

- Трещишь, зараза? Ну, трещи, что с тебя взять, только не сильно. Вот сейчас докурю, надену противогаз, тогда и устраивай дискотеку. А пока не надо, дай насладиться свежим воздухом. Кто его знает, сколько мне еще осталось. Жизнь… - вздохнул. - Она ведь непредсказуема. Доктор давал мне максимум год, а я вот уже десятый доживаю. Кого благодарить… и нужно ли? Не знаю. Все в голове перемешалось… Выжил, и ладно…

Сигарета тлела, медленно, нехотя. Тепло от нее приятно грело пальцы. Я выпустил дым изо рта. Кольцами. Кривыми, но все же кольцами. Получилось, впервые. Довольная улыбка растеклась по лицу.

- Г-о-р-о-д… - протянул слово, противное, ветхое, пару раз перевернул во рту, пытаясь вспомнить вкус. Липло к зубам, забивалось в щели между. Сплюнул. Одна гниль, аж противно… - Вот ты точно еще тот засранец, никогда не знаешь, чего от тебя ждать. Ладно, в начале всей этой заварушки пугал нас озверевшими от голода людьми да облезлыми собаками, - Призрак недовольно посмотрел на меня, обнажив белые зубы, едва слышно зарычал. - Тихо, дружище, я не про тебя сейчас, не кипятись, - он, успокоившись, отвернулся, а я продолжил свой монолог, - понять можно было, арсенал невелик после бомбежки. Но сейчас… Что только не прячется в твоей волшебной бездонно-черной шляпе... Ни разу не доставали маленького безобидного белого кролика, все твари какие-то лезут, страшнее, сильнее… умнее прежних. И я уверен, мы еще не все видели, без сюрпризов ты не можешь.

Я в который раз огляделся по сторонам, вроде бы все спокойно, но расслабляться не стоило. Тишина могла быть обманчивой. Поежился. Холодно еще, хотя и середина лета.

- А ты помнишь, - я снова обратился к Городу, положив руки на колени, вглядываясь теперь в темнеющее небо, - как забрал наших ребят к себе? Ну, или не к себе. А тем созданиям... на обед преподнес. На блюдечке с черненькой каемочкой. Нечеловеческие крики, полные ужаса, боли, мольбы о помощи. Помнишь? А я вот до конца жизни не забуду, - замолчал, на минуту. В знак памяти о погибших. Пусть будет земля вам пухом, друзья, а души не заблудятся в лабиринтах разрушенного города. По телу пробежали мурашки. Жутко тут теперь, на поверхности. Очень. – Даже командира группы жалко. Я тоже, конечно, его недолюбливал, но такой смерти никому не желаю. У него жена, между прочим, дочка маленькая остались. Знаешь, жизнь в убежище – не сахар, и когда в семье есть мужчина – все как-то проще, легче. Кстати, кто это был-то, кто утащил Буку? Тень, да? Или как ты это свое порождение сам называешь? Через щель в кирпичной кладке, надо же. Кровищи было тогда… А все остальное куда делось? Автомат, мешок, защита? До сих пор голову ломаем…

Я сделал последнюю затяжку и отправил дымящийся окурок в ближайший сугроб.

- Эх ты… - вздохнул я, вставая, - коробочка Пандоры. Чтоб тебя...

Призрак недобро зарычал, повернув свою морду в сторону въезда на территорию госпиталя. Значит, пора, а то непростительно долго засиделся на улице. Я снова надел противогаз, перчатки, закинул за спину вещевой мешок с автоматом и зашел в здание. Через пять минут за мной уже закрывалась внешняя дверь шлюза. Впереди обычные процедуры. Одежду и оружие в ящик на дезактивацию, сам под душ. Переодеться, забежать к доктору, отметиться у коменданта. Потом сдать автомат, почистить, если нужно, и спать.

В город я ходил один, и был единственным, кто поступал так. Остальные – только тройками. Мне терять нечего и некого, у других – жены, дети… жизнь, в конце концов. Моя же давно проиграна в русскую рулетку. Правда, с некоторой осечкой, толи порох отсырел в патронах, толи сноровку Госпожа Смерть потеряла, не попав мне точно в висок. Теперь вот нагонял упущенное, каждый день нажимал на спусковой крючок и ждал выстрела. А вместо него лишь глухой щелчок, и очередной поворот барабана. Устал, если честно. Какое-то время хотелось самому наложить на себя руки, особенно когда узнал о гибели Кати, но не смог. Страшно было. Тогда в рай верил, а самоубийцам там, говорили, не место. Сейчас все по-другому. Страха нет давно, желание где-то поблизости бродит, прячется, конечно, но несильно, в тишине пока слышны шаги. Но помимо всего прочего была еще и вера, в меня, всех тех, кто ютился под тусклыми лампочками убежища, отсчитывая отмеренный им срок прочитанными книжками, прослушанными песнями, увиденными картинками былого, тогда прекрасного, мира. Не мог я растоптать их чувства. Не мог…

В раздевалке меня уже ждали. Посыльный коменданта. И чего Петру Ивановичу не сиделось на месте спокойно. Минутой раньше, минутой позже. Еще десять лет назад планировали поход, потом махнули рукой и забыли. А сейчас снова… Что же там такое спрятано, раз старик так переживает?

Не обращая внимания на парня, я прошел в противоположный конец раздевалки, открыл свой шкафчик и достал из него чистый камуфлированный костюм и резиновые тапочки.

- Антон, - обратился ко мне посыльный, - тебя Петр Иванович хочет срочно видеть.

- Мне тоже есть, что сказать. Но я же не бегу к нему, сломя голову, - огрызнулся я, громко хлопнув дверцей шкафчика. Сегодня день был явно не мой. Сначала провалился в эту чертову яму недалеко от госпиталя, выбирался из нее, наверное, часа два, вдобавок ногу потянул. Еще тогда подумал, что стоило бы вернуться обратно, раз с самого утра прогулка не задалась. Но нет, не в моих правилах отступать, пошел дальше. Потом эта тварь непонятно откуда вылезла. Хорошо, что Призрак рядом был, вовремя среагировал. Зубы у него что надо, хватка железная, без страха и морали, одним словом, машина для убийств. Самое обидное, что, не смотря на все эти происшествия, до цели я так и не дошел…

- Но он сказал, как только ты вернешься, сразу к нему, - парень испугано посмотрел на меня, затаив дыхание.

Я снял защитный костюм и повесил его сушиться в специально отведенное для этого место. Камуфлированная куртка и штаны, что были на мне, полетели в корзину для грязного белья вместе с носками и белухой. Из шкафчика я взял мыло, мочалку и отправился уже в нормальный, человеческий душ. Следом за мной поплелся Призрак.

- Антон…

- Сначала в душ, потом дела, - перебил я парня и закрыл за собой дверь.

Вода ледяной глыбой давила к полу, пробирала до костей, просветляла разум. Я закрыл глаза.

Темнота. Только ярко-алые угольки, монотонно мерцающие в бесконечной темноте, напоминают о материальности этого мира. Откуда-то справа раздается звук рвущейся бумаги, чья-то рука, очертания которой едва угадываются в непроглядном мраке, что-то бросает в потухший костер. Мгновение, и яркое пламя с жадностью начинает пожирать вырванный из книги лист. Темнота отступает на шаг.

Трое мужчин. Огонь тянется к протянутым рукам, растапливая лед в окоченевших конечностях. Слышен шепот, неразборчивый. Бормотание, словно какое-то заклинание. И снова пламя облизывает пожелтевшую от времени книжную страницу. За спинами людей едва просматриваются очертания невысоких стеллажей, горы мусора и огромные мешки. Черные. Из того, что ближе к костру, торчит человеческая рука…

Один из мужчин что-то пишет в блокнот, останавливается, перечитывает. Через какое-то время откладывает записи в сторону и скрывается в темноте. Что-то падает и разбивается, слышна ругань незнакомца. Наконец, человек возвращается с несколькими шприцами в руке.

- Это последний образец, - но мужчины у костра даже не поворачиваются в сторону говорящего, неподвижно наблюдая за угасающими угольками. В глазах людей пустота, лица перекошены болью, на кубах следы запекшейся крови. Пахнет смертью…

Незнакомец подходит к каждому из мужчин и вкалывает им содержимое шприцов, себе последнему. Через мгновение тела людей сводит судорогой, изо рта выступает пена, помещение заполняется нечеловеческим хрипом, криком, шипением…

Звук обрывается резко, будто кто-то взял и выключил его.

Тишина… Ничто не смеет ее нарушить. Даже дыхание людей, что лежат вокруг костра…

Вдох-выдох. Успокоиться, восстановить дыхание. К подобным приступам я уже привык, научился справляться с последствиями. Видения появлялись неожиданно, яркой вспышкой ослепляя, бросая в водоворот неизвестных событий. Все происходило как наяву, иногда даже казалось, что мне угрожает опасность. Смертельная… Но я был лишь наблюдателем, и со временем привык к этому. Единственное, чего я боялся, чтобы приступы не застали меня на поверхности, сделав беззащитным, беспомощным.

Я стоял перед зеркалом, уперевшись обеими руками в стену, и смотрел на свое отражение. Болезнь и вылазки на поверхность разрисовали меня хуже самого неумелого художника. Без слез не взглянешь. Бледность лица, мешки под глазами, на голове шрамы от встречи с тварью из города… Спина тоже вся исполосана. С худобой старался бороться, но безуспешно. Я больше напоминал живого скелета, обтянутого кожей, нежели человека. Откуда только силы брались... Второе дыхание? Наверное. То, что последнее…

Теперь очередь Призрака мыться. Вот с ним всегда сложно. Я надел резиновый фартук, перчатки, взял в руки кусок мыла, шланг, надетый не специальное ответвление в трубе у самого пола, и повернул вентиль на два оборота. Полилась вода. Призрак недовольно зарычал, поскреб когтями по напольной плитке, угрожающе присел. Не любил он воду, прямо как кошка какая-то. Но деваться было некуда. Правила есть правила.

Первые капли фонтанчика воды, пущенного в сторону Призрака, коснулись его морды. Шерсть тут же поменяла окраску, из ярко-белой в хищно-красную. Существо злилось. Я перехватил шланг поудобнее, правой ногой повернул вентиль еще на оборот и бросился в атаку. Призрак не заставил себя долго ждать, оттолкнувшись от пола, он прыгнул мне на встречу.

Все произошло очень быстро. Мир перевернулся, утонув в темноте. Голова стала тяжелой, пульсирующая боль заполнила ее всю до отказа. Мысли шумным роем носились в вакуумной пустоте, жужжали и гудели, не давая возможности сосредоточиться и окончательно понять, что все-таки случилось. Спиной чувствовал холод и поверхность чего-то гладкого. Откуда-то сбоку хлестала вода. Ага, теперь все понятно. Я приоткрыл один глаз и увидел перед собой морду Призрака. Он внимательно смотрел на меня, чуть склонив набок голову. В его взгляде читалось искреннее сочувствие, заправленное нотками вины и сдобренное материнской заботой. Шерсть снова была идеально белой. А глаза пьянили бесконечной синевой.

Я посмотрел направо. Шланг, извиваясь хищной змеей, нещадно поливал ледяной водой меня и Призрака.

- Ничья, - сказал я, снова повернувшись к существу. И рассмеялся.

- Вот, лови, - я кинул огромное махровое полотенце посыльному, выйдя из душевой, - вытирай его ты тогда, раз коменданту не терпится меня увидеть.

- Кого его? – переспросил посыльный, недоуменно смотря на меня.

- Как кого, Призрака, конечно же! – улыбнулся я.

- Но ведь…

- Никаких протестов, меня ждет комендант! Сам же сказал, что срочно, - на ходу надевая куртку, сдерживая смех, сказал я и вышел из раздевалки.

Призрака боялись. Все без исключения. Даже я иногда ловил себя на мысли, что страшновато оставаться наедине с этим существом, особенно когда оно не в духе. И не удивительно. Огромное мощное тело, хищный оскал, и невероятные способности, подаренные новым миром, внушали ужас. Со временем, конечно, жители убежища привыкли к новому соседу, но все равно избегали с ним встреч и прятались в жилых отсеках, когда замечали Призрака поблизости.

Я шел по коридору и думал о сегодняшнем выходе на поверхность. Слишком много странностей. И, пожалуй, одна из них вела к байке, услышанной пару месяцев назад от ученого Лаборатории, поднятого коллегами на смех после рассказанной истории. Выходит, что… несправедливо?

Я сидел в небольшом кабинете старшего научного сотрудника Алексея Петровича и слушал монотонно-скучный доклад о влиянии радиации на живые организмы. Говорил ученый много, и иногда, как мне казалось, не по делу. Больше всего меня раздражал его «теоретический» подход в размышлениях о мутациях. Конечно, как генетику с дипломом ему виднее, но и мои глаза не могли выдумать весь тот ужас, что творился на поверхности. Спорить и что-то доказывать не хотелось, да и не было сил, очередная вылазка в город жутко вымотала. Поэтому, подперев голову одной рукой, а второй размешивая сахар в чае, я рассматривал содержимое огромных книжных стеллажей, которые тянулись вдоль правой стены, выискивая что-нибудь интересное. Но, к своему разочарованию, места художественной литературе тут не было, попадались только потертые корешки с труднопроизносимыми названиями научных трудов и фолиантов.

Раздался стук в дверь, и в кабинет вошел помощник Алексея Петровича – Дмитрий. Мужчины отошли к дальней стене и в полголоса стали что-то обсуждать. Я по-прежнему сидел со скучающим видом, вылавливал ложкой чаинки из кипятка в кружке и ждал, когда принесут результаты сегодняшнего обследования. Время остановилось, а на душе пригрелось непонятное волнение. Услышать приговор страшно, даже если готовишься к этому дню уже многие годы. Все равно вердикт отправит в нокаут, ударив в самое темечко и вырвав землю из-под ног. Потому что, как бы мы этого не хотели, надежду в наших сердцах ничем не выжжешь.

Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге появился лаборант Иван. Сделав шаг внутрь, мужчина тихо закрыл дверь за собой, предварительно выглянув в коридор, затем щелкнул замком, шумно выдохнул, вытирая выступивший пот на лбу, и, повернувшись к нам, заговорщическим тоном прошептал:

- Вы не представляете, что я узнал!

- Да ну, и что же? – Алексей Петрович и не собирался быть вежливым. – Очередная небылица, услышанная в курилке? Вы бы лучше делом занялись, а не слухи собирали по всем углам Лаборатории.

- Вы правы, услышанная! Но не в курилке, а в кабинете Председателя верховного совета, - ничуть не смутившись, ответил Иван.

Алексей Петрович удивленно поднял левую бровь и внимательно посмотрел на лаборанта.

Иван медленно полз по тесному воздуховоду, постоянно сверяясь с картой. Заблудиться в этом хитросплетении узких туннелей и умереть от жажды и голода ему не хотелось. Лаборант про себя ругался на не вышедшего в смену инженера, ответственного за работу оборудования, на датчик движения, у которого именно сегодня разрядился аккумулятор, на свое любопытство, заманившее его в неподходящий момент в кабинет начальства. От грустных мыслей и бесконечных причитаний Ивана отвлек разговор. Лаборант замер, прислушиваясь.

- … тогда нужно отправить группу в Институт, чтобы они там перерыли все вверх дном и нашли нужные нам документы или, что лучше всего, образцы.

- Сергей Иванович, думаю, стоит ограничиться одним человеком. И обязательно взять подписку о неразглашении любого рода информации, связанной с заданием. Сами посудите, если военные узнают истинную цель похода, они сделают все, чтобы мы получили ЭТО только в обмен на выполнение их требований. Контроль над ядерным реактором – только вершина айсберга их желаний.

Скрипнуло кресло. Кто-то прокашлялся. Пауза. Затянулась.

Иван было собрался продолжить свой путь, но один из мужчин снова заговорил. Любопытство победило.

- Сергей Иванович, кстати, а что произошло два года назад, расскажите. Это ведь как-то связано с предстоящим заданием?

- Да, связано, Никита, - тяжелый вздох. – Как тебе сказать, так чтобы не рассмешить… Тогда объявились ученые из НИИ, которых мы считали погибшими. Да-да, они самые, не смотри на меня так. Я тоже сначала не поверил.

Очередное заседание было в самом разгаре, когда на телефоне внутренней связи загорелось лампочка звонка напротив надписи «Захаров». Это фамилия начальника института, царство ему небесное. Сердце бешено застучало, ведь не мог оттуда никто позвонить, не мог. Здание разрушено и заброшено. А тем временем лампочка упорно мигала, дразня красным цветом. Я поднял трубку, прислонил к уху и стал слушать. Движением руки попросил всех замолчать. Но на другом конце провода ни звука. Полнейшая тишина. Нереальная. Знаешь, неприятны такие звонки, пробирают до костей они, будто звонишь на тот свет. Прождав минуты две и уже собираясь положить трубку, я услышал шипение, перерастающее в слова. Оно раздалось словно гром в ясном небе. Голос незнакомца был неприятен, обжигал холодом. Странный какой-то, нечеловеческий. Говорить моему собеседнику было тяжело, смысл слов терялся в каком-то клекоте. Но из обрывков фраз все-таки удалось собрать цель звонка - у нас просили помощи в обмен на какой-то секрет выживания. Вопрос о том, что именно нам хотя предложить, незнакомец проигнорировал. Я пообещал подумать и попросил перезвонить на следующий день. В тот же момент в трубке раздались короткие гудки. Отодвинув телефон подальше от себя, я рассказал другим членам совета все, что услышал.

В комнате повисла тишина.

- А вечером этого же дня, - продолжил Сергей Иванович, - телефон отключили. Потому что Совет испугался. Потому что никто не мог выжить после Катастрофы, а даже если кому-то удача и улыбнулась, время бы втоптало в землю и раздавило, как паразита какого-то, растерло, что даже мокрого места не осталось бы.. Месяц, два, ну максимум год на все мучения. Но не восемь лет! Это просто невозможно…

- Раз это не ученые, то кто? – робкий голос с ноткой сомнения.

- Не знаю… Может быть те, кто пришел на смену человечеству.

Иван закончил рассказ, широко улыбаясь, наверное, планировал произвести фурор. Но реакция коллег была неожиданной. Алексей Петрович задумчиво молчал, старательно выводя незамысловатые каракули карандашом у себя в блокноте. Дмитрий, отвернувшись, рассматривал какой-то учебник, взятый с книжного стеллажа. Неужели им не интересно?

- Да брехня все это, - Алексей Петрович внимательно посмотрел на Ивана. – Не было такого.

- Но я же… - лаборант начал было оправдываться.

- Абсолютно согласен с Алексеем Петровичем. Ерунду городишь, мог бы придумать поувлекательнее историю.

Иван обиженно замолчал. Насупился. Сел на краешек стула в углу. Вздохнул.

Тему быстро и умело закрыли, а мне вмешиваться не хотелось. Чужой я тут, хоть и здороваются с улыбкой на лице. Не дозволено мне вникать в тонкости секретов наук.

Через десять минут, допив остывший чая и не дождавшись результатов обследования, я ушел. За это время никто больше так и не проронил ни слова.

И все же я Ивану тогда поверил, потому что с такой искренностью, с пылающим огнем в глазах нельзя рассказывать выдуманную историю. Если учесть тот факт, что… А еще там было… Подождите-подождите… Тут-то меня и осенило, все стало на свои места, выровнялось, посчиталось. Вот это заварушка намечается.

Петр Иванович сидел за своим столом и что-то читал. Я тихо прикрыл дверь и медленно двинулся к коменданту. Половицы скрипели, отмечая каждый шаг протяжным стоном древесины. Комендант оторвался от книги в тот момент, когда я вплотную подошел к нему. Спустив на кончик носа очки и подняв голову, он внимательно посмотрел на меня. Уже не тот взгляд, как раньше, исчезла былая жесткость. Выпали у хищника зубы, не опасен больше…

- Ну, что скажешь? – Петр Иванович волновался, хоть и пытался это скрыть.

- Хороших вестей мало, - начал я. – Внутрь пробраться не удалось. Все окна и двери заблокированы изнутри. Если взрывать, поднимется шум, привлечем нежеланных гостей. Можно попробовать через второй этаж, в районе козырька над центральным входом. Если бы кто-то не обрушил туннель от Лаборатории пару лет назад, пробрался бы через подвал - да-да, я все знаю, Петр Иванович. Даже больше, но вслух, конечно же, этого не сказал. - И еще, один я не справлюсь, нужна команда.

- Что я слышу? Ты признаешься в своей слабости? – комендант улыбнулся.

- К чему сейчас этот сарказм, Петр Иванович? Вы ведь хотите, чтобы я выполнил задание? Или за эти годы я вам так надоел, что пускаете меня на корм тварям? – теперь моя очередь сверлить взглядом, холодным, острым.

- Ладно-ладно, уговорил. Будет тебе команда. Во всяком случае, постараюсь убедить Совет. Изначально им-то был нужен один человек…

- Изначально, если уж на то пошло, никто ничего не знал. Просто ткнули пальцем в карту и в человека. Раз ступенька, два ступенька, вот и лесенка. Это так называется.

Комендант ничего не ответил. Он снял очки и положил их на стол, потер глаза и не спеша поднялся из-за стола.

- Дождись меня, скоро буду, - сказал Петр Иванович и вышел из кабинета.

Не долго думая, я плюхнулся на стул возле стола коменданта, пододвинул поближе к себе хрустальную пепельницу, из внутреннего кармана достал пачку сигарет и закурил. Глубоко затянулся, пощекотал легкие, выдохнул ядовитое облако. Дым расползался по комнате непонятными силуэтами, превращаясь со временем в светло-серую простыню над головой. Я немного успокоился. Захотелось водки. Выпить за ребят, которых нет с нами, погрустить… или порадоваться. Ведь они уже ТАМ и не видят весь этот ужас на поверхности, не испытывают жуткий страх, когда за спиной раздается нечеловеческий вопль, не орут благим матом, перезаряжая автомат и не попадая магазином в разъем. Хотелось просто залить свою боль, погрузиться в горькую с головой, по самую макушку, и отмокать, прибывая в неведении, или хотя бы видеть мир в более радужных красках. А потом заснуть… навсегда. Глупости. Отмахнулся рукой от наваждения, но не от желания.

Я встал и обошел стол коменданта, открыл тумбочку и заглянул внутрь. Вот она, родимая. Налив пятьдесят грамм, моментально опрокинул содержимое внутрь, крякнув, громко, через нос, вобрал в себя пропитанный табачным дымом воздух. По телу моментально пробежала волна мурашек от наслаждения, за ней пришло тепло и расслабление. Вернувшись на место, я поудобнее уселся на стуле, закрыл глаза и задремал.

Мы возвращались из очередного рейда. Солнце уже закатилось за горизонт, оставив после себя бледно-желтую жирную кляксу на темнеющем небосводе. Скоро город накроет черным покрывалом ночь, отдав ключи от всех дверей жутким тварям. Нужно торопиться. Рюкзаки приятно оттягивали к земле чудом уцелевшие деликатесы. Ананасы, персики в сиропе, вишневое варенье. Вытянувшись в колонну по одному, мы шли по протоптанной в снегу тропинке. До госпиталя оставалась пара кварталов.

Неожиданно что-то сбило с ног Проныру. Он покатился по земле, отбиваясь от напавшего существа, огромного, почти ростом с человека, следом метнулась вторая тень. Справа, из-за угла дома, появились еще несколько тварей. Огромные псы. Можно было догадаться, только сейчас мы заметили множество свежих следов на снегу.

Я достал нож и бросился на помощь другу. Одна собака схватила Проныру за плечо, вторая – тянула за ногу, пытаясь разорвать его на части. Разведчик, как мог, отбивался, но достать или сбросить с себя псов никак не получалось. Он кричал от боли. За спиной раздались выстрелы, группа начала отстрел остальных. Перехватив поудобнее нож, я прыгнул. Лезвие вошло по самую рукоять, ровно в затылок, брызнула кровь, тварь взревела, заметалась, мощным рывком отбросив меня в сторону. Пролетев пару метров, я упал в сугроб, ударившись спиной обо что-то. Боль пронзила тело, на мгновение сковав. Я замер, приходя в себя. Что-то тяжелое приземлилось рядом, фыркнув от попавшего в ноздри снега. Зарычало. Недолго думая, я выхватил пистолет и разрядил всю обойму в темный силуэт. Одной тварью стало меньше.

Выстрелы прекратились, но рев, визг и клацанье зубов по-прежнему не утихали. Выбравшись из сугроба, я увидел нечто странное и интересное.

В стороне от группы дрались два зверя. Отчаянно, хрипя от ярости, насмерть. Завораживающее зрелище.

- Да подстрелите вы обоих, - надевая рюкзак, сказал Топ-Топ. – У нас нет времени.

- Не, подождите. Вон тот, разноцветный, как бы это глупо не звучало, вступился за меня, вынырнув неизвестно откуда и набросившись на тварь, что пыталась оторвать мне ногу.

Клык вскинул автомат и, дождавшись, когда два существа разойдутся по сторонам для новой атаки, точной короткой очередью размозжил череп напавшей на группу твари. Вторая… собака… (?) скуля, отступала назад. Резко сменив цвет шерсти на грязно-белый, существо растворилось в сугробе…

Меня кто-то грубо тряс. Я приоткрыл глаза и увидел перед собой Петра Ивановича. Он довольно улыбался:

- Тебе разрешили взять еще трех человек. Завтра тренировка, выходите через день. А теперь спать.

- Так какого черта я все это время ждал? – начал злиться я. Просыпаться по-прежнему уставшим доставляло мало радости. – Нельзя было завтра сказать решение?

- Не ворчи, иди лучше, - отмахнулся от меня комендант.

- Ладно-ладно… - пригрозил я, выходя.

Судя по всему, время было уже довольно позднее. Включили аварийное освещение. По коридорам лениво бродили одинокие дневальные. Я шел, едва передвигая ногами, жутко хотелось спать, гудела голова, недовольно урчал желудок. Точно, ведь за сегодняшний день так ничего и не удалось поесть. Надо бы это исправить.

Сзади послышалось знакомое клацанье когтей о бетонный пол. Призрак. Я повернулся и потрепал существо по загривку. Хороший песик. Всем песикам песик.

Следующий день прошел в подготовке к заданию. Я отобрал в команду Проныру, Мышь и Топ-Топа. Все – опытные бойцы, поэтому долго ничего объяснять не пришлось. Набросав от руки карту местности и принеся из Лаборатории поэтажную схему здания Института, мы принялись вырабатывать план действий. Все тонкости предстоящего похода раскрывать было запрещено, только в общих чертах. Проникнуть на объект. Попасть на третий этаж в кабинет 303. После чего спуститься в подвал в лабораторию. И домой. На словах – плевое дело. Но на самом деле, ничего простого в этой операции не было. Особенно если учитывать услышанный разговор и предполагать наличие агрессивно-нетрального разумного противника. Да и сами здания, разрушенные и заброшенные, несли немало неприятностей, в каждом углу, под покровом мрака, могло прятаться что угодно, обязательно жаждущее человеческой крови и плоти. Но нам не привыкать смотреть опасности прямо в глаза, с вызовом, неким призрением, просто именно завтра умирать не хотелось. Совсем не хотелось.

Три. Два. Раз. С Богом, ребята.

Неизвестность разинула перед нами огромную черную пасть.

Включив фонарики на автоматах, мы ступили в кромешную тьму. Звуки шагов моментально эхом расползлись по пустому туннелю. Лучи света метались от стены к стене, выписывали магические фигуры, кружились и замирали в нерешительности. Мы шли довольно медленно, напряженно вглядываясь в темный провал впереди. Туннель почему-то вызывал панический страх. Создавалось ощущение чьего-то присутствия, будто бы кто-то незримый преследовал группу, следил за каждым движением. Несколько раз останавливались и прислушивались, ничего, только еще больше пугающая тишина. Краем глаза я заметил какое-то движение, повернулся. Стены туннеля покрывал какой-то странный мох. При наведении света на него, он сворачивался и чернел, будто опаленный огнем. Но как только стена погружалась во мрак, на прежнем месте снова появлялась все та же растительность. Тонкие отростки-щупальца тянулись в сторону прохода, едва заметно пульсируя.

Наконец-то показался завал. Странный выбор места взрыва. Отгораживались, якобы, от появившихся тварей, но сохранили запасной путь на поверхность. Выходит, боялись не обитателей города, а того, что может прийти из Института. Очередное звено все той же тайны?

Люк мы нашли быстро и, преодолев затяжной подъем по узкому лазу, хватаясь за ржавые скобы, ступая на них, боясь, что они не выдержат веса наших тел, оказались на поверхности. Темно-серое небо угрожающе нависло над головами, а мощный порыв ветра предупреждающе ударил в спину.

- Значит так, - начал я, - идем быстро, держимся центра дороги, к домам не подходим. Нам нужно вон то здание, - я указал пальцем на самое высокое строение в военном городке. – Мышь, ты замыкаешь группу. Проныра, левый сектор твой. Топ-Топ, правый достается тебе. Все, пошли.

Военный городок был небольшим. За высоким забором пряталось несколько жилых пятиэтажек, детский садик, магазин. Все самое необходимое. Остальное – на «большой» земле. В городке жили семьи ученых, что работали в Институте. Строгий пропускной режим, бесконечные досмотры и проверки документов хорошо сохраняли секреты. Никто толком ничего не знал. В Интернете не было абсолютно никакой информации, ни слухов, ни легенд, ни домыслов, будто бы кто-то следил за этим местом и удалял любое упоминание о нем, а на всех картах вместо города красовалось огромное желто-зеленое пятно. Руководство Лаборатории долго не решалось на данную экспедицию, даже спустя годы старались сохранить тайну нетронутой, все планировали своими силами организовать вылазку. Да только, по слухам, не получилось. Пропал отряд. Как и наш… самый первый.

Через пятнадцать минут мы были на месте. Широкая лестница привела нас к главному входу. Я дернул за ручку двери. Закрыто. За два дня ничего не изменилось. Подошел к окну справа, заглянул, но уперся в ржавый металлический лист за решеткой.

- Что будем делать? – спросил Проныра, смотря на показатель дозиметра. Фон тут был нормальный, как говорится, жить можно.

- Лезть наверх, - ответил я, осматривая козырек над входом.

- Наверх? - удивился Мышь. – Это куда?

- Вон туда, - кивком головы показав направление.

Я был первым. Взобравшись на плечи Топ-Топа, прикинув расстояние, подпрыгнул и, ухватившись за выступ козырька, стал подтягиваться вверх. Вещевой мешок и автомат за спиной упрямо тянули вниз, повинуясь законам физики. По телу заструился пот, смотровые стекла в противогазе чуть запотели. В какой-то момент, когда я уже почти забрался на козырек, взгляд скользнул по окнам второго этажа. На мгновение сердце остановилось, а потом начало биться с удвоенной силой. По спине пробежал холодок. Медленно повернув голову налево, я увидел его. Темная фигура практически сливалась с мраком за стеклом. Выдавало незнакомца легкое покачивание из стороны в сторону и… желтые глаза, с красными прожилками.

Руки непроизвольно разжались, и я рухнул вниз.

.

.