Сборник конкурсных рассказов по

«Когда ты стоишь на пороге своей мечты - так не хочется с ней прощаться, ведь, исполнив её - ты теряешь мечту.»

На подходе к Тверской свет фонаря коснулся стены туннеля и мгновенно исчез. Невысокого роста сталкера затошнило от увиденного: на том месте висела отрезанная голова негра. Кровь каплями стекала на провода и рельсы. По всей видимости, это был молодой и очень глупый негр.

- Не время сейчас нюни распускать, - Ник ободряюще похлопал парнишку по спине.

- Угу, - с позеленевшим лицом пробурчал сталкер, подавляя новые позывы оставить содержимое желудка прямо на рельсах.

- Что за твари сюда прут? – послышалось с блокпоста.

В глаза ударил яркий свет прожектора. Фашисты не экономили на выявлении и ликвидации непрошеных гостей.

Ник вышел вперёд, жестом остановив своих приятелей. Он поднял руки вверх и медленно направился к свету.

- Мы так, мимо.

- Конечно мимо, сюда вас не приглашали, – дозорный смачно харкнул на пол.

- Документы! – рявкнул второй фашист, направившись с тремя амбалами в сторону сталкеров.

Ника первого грубо прижали к стене, вырвали из рук паспорт и обыскали. Олегыч, как его ещё называли, был настоящим командиром двухметрового роста и крупного телосложения.

Обезоружив сталкера, фашисты повторили процедуру с двумя оставшимися сталкерами.

- Эй, а это что тут за глист? – крикнул один из них, указывая на низенького парнишку в беретке, из под которой торчали жёсткие концы тёмно-русых волос.

- А что он? – крикнул дозорный, оставшийся на блокпосту.

- Да ты посмотри! Рожа у него подозрительная и прищур еврейский. Точно еврей, я тебе говорю!

- Ага, а ещё имя «Ва». Чё за имя? – добавил другой. – Ва, объелся говна. Или это от «вантуз»? Одно другому не мешает.

Фашисты загоготали. Шутка товарища пришлась по вкусу.

- А может этого Ва ВА-зелином обработать? – не унимался фашист.

Такого оскорбления сталкер не пожелал пропускать мимо ушей.

- Читай по губам, у меня фамилия - н-е-м-е-ц-к-а-я.

Ва резко ударил гогочущего фашиста по колену. Не желая словить ответный удар, сталкер ушёл в сторону, как раз тогда, когда, кулак фашиста врезался в стену.

- Сукин сын! – завопил фашист.

На помощь сбежались другие. Ударив сталкера под дых, они повалили его, прижимая голову к земле. Оскорблённый фашист ногой ударил обидчика по лицу. Из носа брызнула кровь. На зов караульного уже сбежались остальные обитатели станции и скрутили двух других чужаков.

- Слабак, давай только ты и я – прошипел Ва. Несмотря на сломанный нос, ему очень хотелось поквитаться с фашистом.

- Да пошёл ты! – мужчина замахнулся, но нога так и осталась навесу. Взгляд упёрся в чёрный силуэт своего командира. Лысый мужчина стоял в чёрном шерстяном пальто, засунув руку в карман, и курил сигарету. Прищурив один глаз, он хищно улыбался. Запах свежей крови сводил с ума, но заинтересовало его совсем иное. Командир медленно подошёл к скрученному сталкеру и присел. Он взял парня за подбородок и приподнял голову так, чтобы смотреть ему прямо в глаза. Вычищенный до блеска сапог упёрся под рёбра. Беркут выдохнул дым в лицо пленного.

- Что ты сказал, мальчик? – ласково обратился он к нему, надавив ещё больше сапогом на ребра.

Ва поморщился, хотя это было терпимо по сравнению с переломом.

-Я этого вашего гадёныша прибью… - прохрипел он.

- Прибьёшь…. – командир сравнил взглядом своего военного и мальчугана. Беркут покачал головой, убирая ногу с рёбер. Он задумчиво затянулся. - Что мне будет с вашего боя?

Лицо рядового фашиста перекосилось.

- Можете скормить нас троих своим заключённым, - без колебаний ответил Ва.

Теперь удивлённые выражения лиц были не только у фашиста, но и у Ника с Толяном.

Фашист усмехнулся. Предложение пришлось по вкусу.

- А что ты хочешь взамен? – Беркуту было любопытно посмотреть в лицо нахальному мальчонке, провозгласившему себя потомком немцев.

- Наше оружие обратно, беспрепятственное прохождение станции и ночлег на сутки, - сухо ответил сталкер. Лично Ва терять уже было нечего.

Командир захохотал. Подчинённые не знали, как отреагировать на это: то ли начать смеяться вместе с господином, то ли держать серьёзные выражения лиц. Мнения разделились, что привело командира в ярость.

- Отставить! – гаркнул он. – А этих на станцию. Будет им бой.

Фашисты беспрекословно подчинились приказу, потащив пленников на Тверскую.

Беркут не сомневался, что зрелище доставит удовольствие вышестоящему начальству, если только бой не закончится сразу после своего начала.

***

Фашисты оказались тупее, чем предполагали сталкеры. Получив команду «тащить на станцию», фашисты их и дотащили ровно до середины платформы, а дальше встали как бараны, взяв пленных в кольцо. Концом майки Ва вытирал кровь с лица. Нос опух. Любое прикосновение к нему отзывалось острой болью.

- Ты постарайся, - шепнул Толя, - я не хочу стать кормом.

- Тоже не горю желанием, - ответил Ва.

К тому времени, стали стягиваться остальные обитатели станции: по всей видимости, начало боя решили не оттягивать. Принесли стол и несколько стульев: дорогих, темных, из дуба.

Люди подняли ладони вверх, встречая глав станции.

- Sieg heil! Sieg heil! Sieg heil! –пронеслось громогласное приветствие.

Четверо крепких мужчин в чёрных кожаных перчатках на руках сели за стол.

Мог ли Беркут выполнить обещание? Теперь оставалось лишь выяснить это наверняка.

Командир вошёл на станцию последним. Он улыбался. Значит шанс есть! Мужчина велел оттащить Толяна и Ника в сторону, оставив внутри круга лишь Ва. Парнишка встал. Взгляд спокойно смотрел на фашистов.

Беркут вышел к нему.

- Вальтер, ты тоже выходи.

***

Первый удар пролетел рядом с головой. Парень рассчитывал на то, что здоровяк быстро выдохнется. Надежда Ва заключалась в своевременном появлении второго дыхания у себя.

- Сука, хватит убегать! – задыхаясь, крикнул Вальтер, когда сталкер в очередной раз ушёл в сторону, а потом и вниз.

Расчёт оказался верным. Фашист быстро тратил энергию.

И тут, Ва пропустил толчок мужчины в солнечное сплетение. Вальтер дёрнул за плечи противника, пытаясь повалить его. Не удалось. Ва стоял, немного согнувшись, чтобы удержать равновесие, а заодно отдышаться. Этим воспользовался фашист, обхватив руками тонкую шею парня и дёрнув его вниз, лицом на своё колено.

Нога врезала по носу. Снова хлынула кровь и мощнейший удар боли. Ва поплыл, готовый упасть, когда второй удар снова пришёлся по лицу, возымев противоположное действие.

Встряска пошла на пользу, открыв долгожданное второе дыхание. Ва резко дёрнулся назад, вырвавшись из рук фашиста и упав на пол. Он поднялся и понял, что долго в стоячем положении не продержится: перед глазами ходили круги.

Ва пригнулся, и когда фашист оторвал ногу для удара, прыгнул, опираясь двумя руками о пол; ноги, подобно ножницам, обхватили Вальтера в области колен и, находясь ещё в воздухе, парень по инерции закрутил своё тело вправо, помогая этому руками.

Оба повалились на гранит. Ва оказался под фашистом, лежавшим на нём спиной. Парень обхватил толстую вспотевшую шею руками и начал душить противника.

Вальтер хрипло взревел, он бил локтями назад, но Ва укрывало тело фашиста. В итоге, мужчина колотил твёрдую поверхность.

Он сделал рывок вперёд, но парень уткнул свои ноги ему в спину, заставив выгнуться. Обессиленными руками фашист пытался разжать пальцы противнику, но тот держал мёртвой хваткой. Минуты не прошло, как Вальтер забил ладонью по холодному полу. Беркут похлопал парнишку по плечу.

- Хватит, - спокойно скомандовал он.

Ва разжал руки, отпуская противника: Вальтер скатился со сталкера, пытаясь отдышаться.

Беркут помог парню встать, придерживая его под руку – Ва уже ничего не видел вокруг себя, только расплывающиеся силуэты. Ему подняли руку в знак победы. Был слышен хохот людей за столом и расплывающийся в сознании рёв людей.

А потом последовало падение. Странно, но удара о твёрдый пол так и не произошло…

***

Сознание медленно возвращалось обратно. Длинные, распущенные волосы неприятно щекотали нос. «Где беретка?» - пронеслась страшная мысль. Лена открыла глаза и оказалась в кромешной тьме.

- Доброе утро, - неожиданно ласково произнёс сталкер. Лену передёрнуло.

- Где мы? – хрипло спросила девушка.

- Как где? – шёпотом, чтобы не разбудить Толю. – В палатке Вальтера.

Ва приподняла голову. Лицо и покрывало были в крови. Из носа продолжала течь кровь. Лена потянулась к куску ткани- было крайне неприятно ощущать кровь на лице.

- Подожди, - Олегыч подполз к Толику и начал его толкать, - вставай, помощь нужна.

Толик поморщился, - он не любил грубого обращения со своим отдыхающим телом - но перечить сталкеру не стал. Молодой человек принял сидячее положение и широко зевнул.

- Так чего надо?

- Придержи её, - Олегыч указал на Лену.

Глаза девушки округлились. Она застыла от удивления и ужаса.

- У меня всё хорошо! – гундося, предупредила она, закрывая нос руками. – Всё хорошо!

Девушка отодвинулась к краю палатки. Будто это могло спасти её.

- Я всё ещё не понимаю, что ты задумал, - обхватив девушку, сонно пробормотал Толя.

А вот она прекрасно осознала, что задумал Олегыч!

Мужчина приблизился к ней и убрал её руки с лица.

- Будет больно, - честно предупредил он.

Ник осторожно дотронулся до носа девушки, а потом… Что-то несколько раз сильно хрустнуло. Лена закричала от боли, но Толик, сообразив, что от него требовалось, закрыл ей рот и сжал запястья.

- На этом помощь пострадавшим можем считать оказанной, - весело произнёс Ник под аккомпанемент шмыгающей от обиды девушки.

***

Со станции их провожали как героев. Вышел даже один из тех, кто сидел за столом, наблюдая за боем. Его имени Лена не знала, но хорошо запомнила глубокий шрам над губой. Один Вальтер сидел на платформе, зло косясь на победителя.

- Мы хотим, чтобы в жилах всего народа метро текла немецкая кровь, - начал речь Беркут, оглядываясь на фашиста со шрамом, - и наш рейх видит в тебе достойного продолжателя рода и хорошего бойца.

Девушка держалась более чем серьёзно. Новый статус как нельзя кстати благоволил этому. Фашисты зачарованно слушали.

- За Рейх! За Чистую Кровь!

По станции полетели одобрительные возгласы.

Беркут направился к туннелю. Сталкеры последовали за ним. На этом официальная часть закончилась, и люди разошлись обратно по своим делам. Девушка осторожно спустилась на пути. Тело ныло от побоев. Фашист остановился. На этом их пути расходились.

- А это вам. Начальство велело, - фашист протянул увесистый свёрток.

От подарка исходил неимоверно вкусный аромат мяса. Так оно и было! В бумагу оказался завёрнут кусок копчёного горячего мяса. «Только что с огня!» - догадалась Ва. У неё забурчало в желудке. Хорошей пищи она не пробовала давно. Со станции донеслись отдалённые крики и резкий запах дыма.

- А это что у вас там? – Олегыч кивнул головой в сторону станции.

Беркут обернулся и, не задумываясь, ответил:

- Наши китайчатину жарят.

После таких слов аппетит пропал полностью. Человеченки девушке никак не хотелось.

Беркут усмехнулся.

- Нет, вам мы предоставили отменную свинину, - поспешил заверить сталкеров фашист.

И на том спасибо! Но есть всё равно больше не хотелось.

***

Первые лучи большого и красного шара осветили пустующие улицы Лубянки. Холодный свет падал на покрывшиеся ржавчиной скелеты машин и отражался в осколках стёкол, так громко хрустящих под ногами.

Казалось, Детский Мир – одно из немногих зданий, так хорошо уцелевших после взрыва.

«К чему бы это?», - подумала Лена, когда очередная косточка птицы сломалась под напором берцев.

Глухо щёлкнул затвор автомата: Ник шёл впереди, внимательно обводя дулом Калашникова территорию, цепочку из трёх человек замыкал белобрысый Толик.

- Почти пришли, что, уже чувствуешь запах детства?

- Ага, это хорошо, что через фильтры я не чувствую другие умопомрачительные ароматы разлагающейся столицы, - ответил Толик, - редкостная отрава!

Лена попыталась как можно глубже вдохнуть, но, даже это не помогло, чтобы учуять что-то новое в этом городе.

Магазин встретил их кромешным мраком. И, если на улице уже начинало светлеть, то здесь пришлось включать фонари. Две крысы метнулись прочь- их покой нарушили чужаки Больше никого видно не было. Только лёгкий постоянный скрежет раздавался повсюду, расходясь холодным эхом по помещению. Скорее всего, это голуби облюбовали верхние этажи.

- Выбирай, красавица, подарки, - Толик протянул потрескивающую коробку. Девушка зареклась тщательно проверить фон каждой понравившейся игрушки, всё-таки, несёт сёстрам, а не абы кому.

- Эх, а мороженое тут какое было! – мечтательно вспомнил Олегыч.

- Что такое мороженое? – родившаяся уже глубоко под землёй Лена просто не могла понять многое, о чём так часто любили поговорить бойцы из её отряда.

Мужчина промолчал. Судя по его сосредоточенному взгляду, он подбирал слова.

- Помнишь снег зимой?

- Ну…

- Так вот, мороженое – такое же холодное как и снег, только более нежное, - сталкер махнул рукой, - только в сто раз вкуснее. Особенно с шоколадной крошкой.

О шоколаде Лена промолчала. Когда-то у неё даже были пластиковые серьги в виде плиток шоколада, но и его она пробовала только в детстве. Запомнилось, что это очень вкусно. И всё…

Коробка недовольно трещала.

Выцарапанные глазницы кукол печально смотрели на блуждающих посетителей. Не купленный товар пожирала белая плесень, так любящая радиацию. Тихо стояли маленькие копии настоящих машин.

- Выбрала чего? – Толик прикрыл противогаз найденной ярко-оранжевой карнавальной маской.

- Ничего подходящего. Таким только врагов медленно убивать.

- Погодь, - остановил их командир, - идея есть.

Мужчина скользнул в одну из дверей служебного помещения так быстро, что Лена догадалась пойти следом, лишь, когда шаги окончательно затихли. Узкий коридор уходил вниз, оканчиваясь лестницей. Сталкеры спустились вниз и оказались в огромном помещении – складе. Новые партии нерасклупленных игрушек ожидали своего часа в коробках бок-о-бок со стеклянными новогодними шарами.

- Да сколько же тут всего!

- Ага, подвалы Лубянки знамениты не только своими кровавыми расправами, но и большой вместительностью, особенно если это магазин. Выбирай, красавица. Бугагашеньки, вспомнить самому молодость и захватить несколько машинок?

- Олегыч, йо-йо не забудь! Смотри, сколько их тут.

Глаза разбегались. Дыхание перехватило, и Лена боялась сделать лишнее движение. Вот оно- чудо. Нож без колебаний вскрыл одну из обычных картонных коробок, и взору предстали совсем новенькие, не тронутые ни мутантами, ни плесенью или мхом куклы…В платьях…

Девушка сразу же ухватила четыре коробки. Следующими пошли новогодние шары. И…

Надо было выполнить ещё один заказ, но подходящего подарка нигде не было. Зато она точно видела что-то похожее на нужную вещь на цокольном этаже.

- Парни, мне надо наверх, я там кое-что забыла.

- Лен, да нам всем надо, я, конечно, догадываюсь, как отсюда спуститься к Лубянке, только ничего хорошего из этого не выйдет, - отозвался Олегыч.

- Вот и ладненько, тогда прикройте, а я быстро.

Девушка буквально взбежала обратно.

В центре зала стояла неподвижная к-а-р-у-с-е-л-ь. Это слово в детстве Ва узнала из азбуки с картинками, а теперь видела в живую: золотистая акриловая краска ещё не облупилась до конца и покрывала солидную часть карусели, если бы не частично обвалившийся второй её ярус, то сооружение выглядело б вполне цельным и нетронутым. Голова чёрной как смоль лошади отвалилась и лежала на полу, зато тигр был как настоящий! (картинку с ним она видела в той же книжке) Оранжевый в чёрную полоску с доброй мордой. Показалось, что сейчас зажжётся свет, и карусель закрутится. Прибегут дети, рассядутся по местам и раздастся задорный смех ребятни.

Свет зажёгся, только от фонаря. Позади что-то зашипело. С карусели спускалось существо с двумя светящимися глазами в темноте. Зал наполнился мяукающими стонами бесшумных существ.

Первым не выдержал Толик, выругался и сплюнул.

- Не стрелять…- шёпотом скомандовал Никита.

«Вполне логично – начнём стрелять сейчас, кошаки нападут со всех сторон и всё…В одночасье разорвут на кусочки.»

Лена стала отходить и тут… Один кошак прыгнул, сбив девушку с ног. Она повалилась, сбивая своим телом пирамидку из игрушек и коробок. Это спасло.

Ушиб и её завалило, а когти животного пронзили выцветшего поросёнка, выпустив из него весь паралон.

Ва дала короткую очередь, снеся голову клыкастой рыжей бестии, следующая очередь не заставила себя долго ждать.

***

Детство давалось лишь раз в жизни и, если бы ей предложили изменить свой выбор, она поступила бы точно так же. Тёмно русые волосы вновь скрывал капюшон костюма химзащиты и надёжный противогаз с двумя новыми фильтрами. Всё как раньше, только отряд поредел: остались не бойцы, а друзья, готовые придти на помощь, как тогда на Белке…

Последний солнечный заяц этого дня, пущенный Толиком, коснулся её противогаза и, кажется, дотянулся до лица. Возможно, будь она подольше на поверхность- на лице появились бы маленькие веснушки, как же она мечтала о этих пятнышках- подарке самого Солнца.

Если бы ей снова предоставили выбор…

Лена обдумывала каждое слово, возникающее в её голове. После Детского Мира осталось непонятное чувство горечи и недосказанности. Вот она- сказка, мечта… Да назови как хочешь! Смысл останется прежним. А с другой, даже там было место крови и смерти. Неприятное чувство. Может, это потому, что даже дети становятся по-настоящему жестокими, если отнять у них мир?

Чердак пятиэтажки, заросший небольшими кустами с красными ягодами. На город опустился сиреневый сумрак, приглашая вечерних и ночных жителей к охоте.

- Так чего, идём? – Никита нехотя поднялся из сидячего положения, сняв автомат с плеча.

- Да, пора бы…

- Олегыч, может мне на Динамо махнуть, а через Белорусскую как-нибудь так пройду, нацепив капюшон?

- Ну, девка, учудила! Ещё в противогазе или с мешком на голове. Лен, ты чем думаешь? Тебя на Белке как узнают, так сразу ещё глубже и закопают, а там и глядишь- ад настоящий найдёшь. Чего, снова хочешь судьбу со счастьем испытать? Давай, только я тебя потом вытаскивать не буду, самой выкручиваться придётся, - Ник перевёл сбившееся от чувства внезапной злобы дыхание, сглотнул и продолжил спокойным тоном, - я же тебе пообещал, что как пыль уляжется, так я сразу с этим делом разберусь, и заживёшь как прежде.

Рука крепко сжала оружие. Ва старалась глубоко дышать, чтобы вновь не дать волю своим эмоциям.

«Только не вовремя вылазки…»

- Толь, только это… обязательно моим сёстрам все игрушки передай, - печально произнесла Лена, вглядываясь через образовавшуюся щель в сумеречную жизнь мутантов.

- Конечно! – Толик ободряюще похлопал по плечу. – Ещё напоминаешь. Лично доставлю в целости и сохранности.

Не было видно, но можно было ощутить, как парень расплылся в широкой улыбке.

- Спасибо, пусть хоть у них будет детство…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Посвящается нашим детям.

Приходит день… Приходит час…

Эта удивительная история, как и подобает всем удивительным историям, произошла поздно ночью…

В одну из декабрьских ночей 2033 года на одной из станций Питерского метро, станции «Балтийская», спал и видел волшебные сны мальчик по имени Саша. Снилось ему, как добрые волшебники вместе с храбрыми воинами прогнали с поверхности земли злых духов и кровожадных чудовищ; как добрые феи достали свои волшебные мешки и стали разбрасывать по ветру белоснежные хлопья снега. Снег падал на землю, укрывая её белоснежным, искрящимся покрывалом. Деревья, кусты, башни накидывали на себя пушистые, красивые шубы. В окнах домов зажигался свет, вспыхивали уличные фонари. Люди покидали свои подземные жилища и с радостным ликованием выходили на поверхность. Поздравляли друг друга, обнимались и целовались. Лепили из снега фигуры, играли в снежки и резвились, как дети! Вокруг слышался смех и гремели салюты, а над городом зажигались одна за другой золотые звёзды….

Неожиданные звуки спугнули сон… Саша проснулся….

Из-под двери в комнату пробивались лучи света.

Странно, ночь же, почему на станции горит свет? - подумал Саша. – Может, что-то случилось?

- Пап, мам, вы спите? - произнёс он.

Ему никто не ответил. Саша приподнялся на кровати и оглянулся. Кровати родителей были пусты…

Всунув ноги в холодные тапочки, он встал, подошёл к двери и приоткрыл её…

На станции вовсю кипела жизнь. Взрослые таскали какие-то огромные коробки, скидывая их в торце станции.

Если что-то и случилось, то, наверняка, что-то хорошее, - подумал Саша. Выражения лиц у всех были весёлыми, все шутили и смеялись.

- Тише вы, раскудахтались! Детей разбудите! - послышался чей-то голос.

Что же там происходит?

Саша залез на табуретку, чтобы лучше рассмотреть.

Среди тех, кто возился около стоящих в ряд коробок, он увидел маму.

- Не путать нумерацию! А то до утра не успеем! - услышал он голос отца.

Из открытых коробок доставали длинные зелёные пушистые палки и крепили их к стоящему столбу. Что же это такое?

- Посторонись! Стекло пошло! - послышалось из зала.

К коробке с надписью СТЕКЛО подошла мама соседской девочки Юли. Осторожно разрезав верх коробки, она открыла её, и… случилось чудо!

В её руках вспыхнула ярким огнём звезда! По потолку и стенам жилищ забегало множество солнечных зайчиков. Их становилось всё больше и больше! Красные, синие, зелёные, жёлтые, оранжевые!

Открыв рот, Саша смотрел на эту красочную метель и не верил своим глазам. Волшебный сон оживает! Да! Он верил и знал, что это обязательно случится… Из глаз потекли слёзы… Впервые в своей жизни он плакал не от боли и страха, не от обиды или голода…Он плакал от счастья! Саша слез с табуретки и сел на пол. Разноцветный снег кружился, заметая всё плохое…

- Просыпайся, сынок, - услышал он голос мамы.

Я спал? Это был сон… Обида накатила на него огромной волной…Саша открыл глаза, готовясь заплакать и…

В глубине платформы стояла и сверкала огнями огромная ёлка! Она была увешана красивыми разноцветными шарами, гирляндами, разнообразными игрушками, а её макушку венчала огромная звезда!

- С Новым годом, сын! - радостно произнёс отец.

Саша увидел, как открываются двери комнат и на платформу выходят заспанные дети. Они тёрли ручонками глаза, щипали себя за кожу, били руками по щекам, не веря своим глазам. Позади них стояли счастливые родители и плакали…

Пройдёт ещё немало лет, и эти девочки и мальчики, повзрослев и став родителями, выведут на поверхность своих детей, где так же, как и сейчас, их будут ждать настоящие новогодние ёлки! С неба будет падать пушистый снег, а на небе засияют волшебным светом золотые звёзды!

Сон обязательно станет явью! Надо только очень сильно и искренне в это верить!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Делая хорошее сейчас и сохраняя веру в лучшее, мы спасём миллионы жизней в будущем…

Время быстротечно, не хватает времени, хоть бы немножко замедлить бег времени… Знакомые фразы? Как часто вы произносили их? Скорее всего, часто. Мы даже представить себе не могли, что когда-нибудь оно закончится, остановится, перестанет течь… А оно взяло и остановилось… Проходят дни, недели, месяцы, годы… но ничего не меняется, всё остаётся по-прежнему. Жизнь огорожена теперь не временными рамками, а имеет вполне реальные границы и очертания - стены станции и своды тоннеля... Какой сегодня день? Декабрь был с утра. Не важно, какой теперь день. Всё так и продолжалось в жизни одной из станций Петербургского метро, станции ФРУНЗЕНСКАЯ, пока в один из вечеров время вдруг не сдвинулось с места…

В небольшой комнатке, освещаемой керосиновой лампой, за столом сидела женщина и штопала одежду. Рядом с ней на кровати находилась девочка и разбирала своё нехитрое богатство: открытки, фотографии, страницы из журналов.

- Мам, а правда скоро праздник? - спросила девочка.

- Праздник? Нет… какой праздник? - смутилась женщина.

- Ну, как же? Вот!- удивилась девочка и показала матери открытку.

На открытке изображена была новогодняя ёлка, Дед Мороз и пляшущие вокруг ёлки дети.

Женщина отложила свою работу…

- Вспомнила! Ну, ты и забывчивая! - пожурила маму девочка.

- Забыла, - улыбнулась женщина.

- А кто этот дедушка? - указывая пальцем на открытку, спросила девочка.

- Это Дед Мороз, волшебник такой. Он дарит всем подарки, - ответила она и поняла, что совершила ошибку.

- Подарки?! - воскликнула девочка. - Ура!!! Подарки!!! Всем, всем?- не унималась она.

- Нет. Только тем, кто хорошо себя вёл, у кого хорошие оценки в школе…

- Ура!!! У меня хорошие оценки в школе!!! Дедушка Мороз подарит мне подарок!!! - радовалась девочка.

- Алёнка, успокойся! Ну что ты так? Спать пора уже.

- Мам, а что онмне подарит?

- Что попросишь у него в письме, то и подарит, - опять смутившись, ответила ей мама.

- Письмооо? - удивилась Алёнка.

- Да.

- Мам, я напишу письмо и сразу лягу спать. Моожно? - умоляющим взглядом взглянула Алёнка на маму.

- Можно… Пиши, - улыбнулась мама.

Девочка взяла карандаш с листком бумаги, села за стол. Прошло некоторое время, прежде чем она отвлеклась от своих мыслей и начала писать…

ЗДРАВСТВУЙ ДЕДУШКА МОРОЗ! ПИШЕТ ТЕБЕ АЛЁНКА. МНЕ 7 ЛЕТ. Я ЖИВУ С МАМОЙ И ПАПОЙ НА СТАНЦИИ ФРУНЗЕНСКАЯ. Я СЕГОДНЯ УЗНАЛА ОТ МАМЫ О ТЕБЕ, ЧТО ТЫ ДОБРЫЙ ВОЛШЕБНИК И МОЖЕШЬ ИСПОЛНИТЬ ЛЮБОЕ ЖЕЛАНИЕ. ПОЖАЛУЙСТА, СДЕЛАЙ ТАК ,ЧТОБЫ МОИ ПАПА И МАМА ВСЕГДА БЫЛИ ЗДОРОВЫ! А Я ОЧЕНЬ ХОЧУ КУКЛУ, У МЕНЯ НИКОГДА НЕ БЫЛО КУКЛЫ. СПАСИБО!

АЛЁНКА С ФРУНЗЕНСКОЙ

- Мама, я написала, - радостно сказала девочка и протянула листок матери.

- Ты моя умница! - поцеловала она девочку в лоб.

- A как письмо попадёт к дедушке Морозу?

- Мы отдадим его папе, когда он вернётся с работы, а завтра утром он отнесёт его в специальное место.

- В специальное место? - удивилась Алёнка.

- Да! - улыбнулась мама. А теперь иди ложись спать.

Только не забууудь! - пригрозила пальчиком Алёнка.

- Не забуду! Спокойной ночи! - рассмеялась мама.

Увлечённая своими мыслями и предстоящими событиями, Алёнка быстро заснула.

Женщина сидела рядом и смотрела на неё. Как же быстро пролетело время. Ещё совсем недавно они с мужем принесли её сюда маленькую - утонула на подушке. Радовались её первому смеху, первым шагам. Ждали первых слов. Наблюдали, как она открывает для себя окружающий мир и удивлялись и радовались вместе с нею. А потом всё стало обыденно, буднично… Даже и не заметили, как она повзрослела…

Открылась дверь, и в комнату вошёл мужчина в мокром комбинезоне. Положив шлем возле двери и стянув сапоги, он присел на стул.

Устал? - обратилась к нему женщина.

- Есть маленько… Протечка в тоннеле. Еле справились. Как Алёнка?

- Алёнка… - вздохнула женщина. Проблемы у нас с тобой, Лёша.

- Пролемы? - нахмурился Алексей.

- Вот, почитай, - протянула она ему листок.

Лёша взял письмо и начал читать. Дочитав до конца, он улыбнулся.

- Маш, как она узнала то? - весело спросил он.

- Открытки…

- Ну, какая же это проблема? Проблемка! Завтра к Палычу схожу, что-нибудь придумаем.

- Думаешь, получится?

- Ты мне лучше чайку налей. Думать завтра будем. А сейчас чайку и спать.

Рано утром, перед тем, как отправиться на объект, Алексей заглянул к своему старому другу Николаю. Палыч, как все его называли, был местным Кулибиным, Айболитом, психологом и просто золотым человеком. К нему все бежали со своими проблемами и всегда находили поддержку.

- Здравствуй, Палыч! - входя в комнату, поздоровался Алексей.

- Ну, здравствуй, коль не шутишь! - обрадовался тот. - Проблемы какие?

- Ничего оттебя не скрыть! - удивился Алексей.

- А что тут гадать? В шесть утра в гости просто так не ходят, даже друзья, -засмеялся Палыч.

Алексей в двух словах объяснил ему цель своего визита и дал прочесть письмо.

- Радоваться надо! - воскликнул он. - В Деда Мороза стали верить! В чудеса!Это же здорово!

- Есть какие-нибудь мысли в голове по этому поводу?- спросил его Алексей.

- А знаешь, ты очень вовремя явился с этой проблемой! У меня знакомый был с Балтийской. Они там недавно ёлку нашли огромную с игрушками. Хотят её к Новому Году собрать. Детишкам сюрприз сделать. Время у нас с тобой ещё есть. Так что я на днях доберусь до них и что-нибудь придумаем!

- А получится? - спросил Алексей.

- Должно получиться! У них начстанции – мировой мужик!

- Спасибо, Палыч, успокоил! - пожимая ему руку, сказал Алексей.

-Да не за что пока! Потом благодарить будешь! - рассмеялся Палыч в ответ.

Прошёл день, другой, неделя… Алёнка уходила и приходила из школы, постоянно проверяя все углы комнаты в надежде найти подарок. Но ничего не было…

Мать с отцом тоже не находили себе места. Палыча не было, и спросить было не у кого…

И вот настало 31 декабря… Был выходной день. Праздники из прошлой жизни особо не отмечались, и единственным подарком в эти дни были выходные.

Алёнка проснулась очень рано. Пройдя по комнате и осмотрев всё вокруг, даже выглядывая за дверь, она вернулась и села на кровать. Наверно, письмо не дошло до Деда Мороза или его похитили злые волшебники, - думала она. - Ничего, он обязательно их победит и придёт.

В это время послышались прерывистые гудки электропоезда. Кто-то упорно сигналил и будил станцию. Зажглось освещение. За дверью послышались шаги и радостные возгласы.

- Что у них там стряслось? - вставая с кровати, пробормотал Алексей.

Алёнка надела тапки и подошла к двери. В этот момент в дверь громко постучали. Алёнка открыла её… На пороге стоял старикан с длинной белой бородой, в красном кафтане, красной шапке и в сапогах. В одной руке у него была длинная палка, а другой он держал большую коробку.

- Ты Алёнка с Фрунзенской?!- громко спросил он.

- Дедушка Мороз? - удивилась Алёнка.

- Узнала! Умница! - рассмеялся бородач.

- Урааа!!!! Я так ждала тебя!!! Я знала, что ты обязательно придёшь!!! - радовалась девочка.

- Ну, держи, - старик протянул ей коробку.

Алёнка открыла крышку и обомлела: КУКЛА! Огромная кукла в ярком платье, кудрявая, с бантами, сумочкой и туфельками! Та, о которой она мечтала!

- Спасибо!- радостно прокричала она и обняла Деда Мороза.

- Давай, Алёнка, собирайся. Зови своих друзей, всех зови. Мы отправляемся на ёлку!

- На ёлкууу? !- удивилась она, не веря своему счастью.

- ДА! На Ёлку!

- Я сейчас, я мигом! – Алёнка схватила курку и выбежала на станцию.

- Алёна, ты куда?- вышел следом за ней Алексей.

- А вас, молодой человек, я попрошу остаться, услышал он за спиной знакомый голос.

Алексей обернулся и стал искать глазами Палыча.

- Богатым буду! - рассмеялся Дед Мороз.

- Палыч? Палыч! - бросился к нему Алексей. Спасибо тебе, дружище! Век не забуду!!!

- Да будет тебе, - смутился Палыч. - Алёнке твоей спасибо за то, что верит в хорошее! Если бы не она, не заварили бы такую кашу, - сказал он, показывая в сторону тоннеля.

В глубине платформы стоял на путях элетропоезд, украшенный новогодними гирляндами и мишурой. Дети быстром шагом шли к нему и занимали места. Несколько мгновений, и оба вагона состава были полны.

- Отправляемся на ёлку! – громко произнёс Дед Мороз. Поезд издал несколько предупредительных гудков и двинулся в путь.

Алёнка сидела у окна. В её голове носились мысли с той же скоростью, что и провода за окном вагона. Как же хорошо, что она успела написать Дедушке Морозу письмо! Теперь всё исполнится, и родители будут здоровы! А потом можно ещё столько желаний загадать! Надо только очень сильно верить, и всё обязательно сбудется! А пока Алёнка вместе с такими же детьми, как она, направилась к новогодней ёлке на встречу Нового Года!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Мы рождены,чтобы сказку сделать былью…

Ещё один день подземной жизни обитателей станции «Фрунзенская» подходил к концу. Вот уже и станционные лампы начали мерцать, ещё несколько минут и они погаснут, а из громкоговорителя польётся мелодия давно минувших дней…

«Ленинградское время 0 часов 0 минут»

Послышался скрежет металла. Это начали своё движение гермоворота, они будут охранять спокойствие граждан. На «Фрунзенской» наступала ночь…

Темнота и мрак медленно начинали просачиваться в помещение сквозь щели и вентиляцию, заполняя станцию ночными кошмарами. Начинали своё движение призраки, туда - сюда засновали стайки крыс. Так будет до тех пор, пока лампы, много лет уже как заменяющие солнце, не загорятся вновь, возвещая о начале нового дня, и из динамиков не польётся до боли знакомая, каждому питерцу мелодия.

Город над вольною Невой…

А пока… Ночь…

В глубине станции виден едва различимый источник света, всего полоска, пробивающаяся из – под двери. За дверью, в небольшой комнате, сгорбившись над столом сидит человек. Зовут его Николай Павлович Левченко, Палыч. Человек – душа, тот, к кому за помощью приходят со всех окрестных станций: если уж не поможет Палыч, то не поможет никто. Вот и сейчас он что-то увлечённо чинит. Больше в комнате никого нет. За исключением кота Марсика, калачиком свернувшегося на кровати. Случайно встретившись когда-то, они с тех пор не расставались. Кот сладко спит, временами лапы его, вздрагивают в такт бега, мышцы на мордочке сокращаются, надуваются ноздри.

-Ну-ну, понеслась охота, - улыбнулся Палыч.

Время идет. Вот стрелки перевалили за полночь…Два часа. Чай в кружке давно остыл, но он к нему так и не прикоснулся. Три часа…

Когда стрелки стали приближаться к трём сорока, он бросил инструмент, руки, а затем и всё тело мужчины мелко задрожали. Это началось давно. Каждую ночь воспоминания накрывали его грудой рухнувшись обломков, накрывали с головой, мешали дышать, отрезая все пути к спасению. В такие минуты он, потеряв всякую ориентацию, метался в темноте, наполненной стонами и криками о помощи…..И так каждую ночь…

Николай Павлович был человеком военным, и всю свою жизнь отдал служению Родине. Разное случалось с ним и его боевыми товарищами…и плохое и хорошее. Хорошего, пожалуй, что было больше. До поры до времени….пока не вспыхнул в полную силу Кавказ. Его группа должна была охранять спокойствие в районе Домбая, в то время, пока правительство с высокими гостями проверяло новую горнолыжную трассу. Не служба, а подарок! В голове так и крутилась мелодия Домбайского Вальса. А потом наступила ночь….

Их накрыло плотным миномётным огнём ровно в 3.40, когда все сладко спали, досматривая седьмой сон.

Многие погибли мгновенно….Другие…Другие вместе с ним пытались организовать оборону, и гибли, гибли один за другим у него на глазах…

Серёжа Симонов…жил после страшного ранения около часа, всё просил позвонить домой и сказать, что у него всё хорошо….У него была разорвана спина и сквозь рану виднелось сокращающееся лёгкое…

Гриша Гусев…..потеряв ногу, он продолжал бой и спас многих….

Андрей Белов…если бы не его прицельный огонь из пулемёта…скольких он спас тогда…Снайпер, зараза.. Такого парня….

Атака была отбита к утру….Красное солнце, красный от крови снег. Кровавый рассвет…

После той ночи Палыч подал в отставку. «Звезду героя», полученную за тот бой, он сразу же спрятал в карман.

Серёжа, Гриша, Андрей. Десятки других. Изматывающие, жуткие видения…

Он уснёт только под утро. Прямо за столом. Всё понимающий кот подползёт и прижмётся к нему всем телом, согревая….

В дверь постучали рано утром, как только из громкоговорителей зазвучала «утренняя песня».

- Открыто!

Дверь тихо скрипнула, в комнату вошёл Лёша Белов, из аварийной службы.

- Здравствуй, Палыч!

- О, здравствуй, бродяга! - обрадовался тот. - Проблемы, какие?

- Ничего от тебя не скрыть! - удивился Алексей.

- А что тут гадать? В шесть утра в гости просто так не ходят, даже друзья, - засмеялся Палыч.

Алексей в двух словах объяснил ему цель своего визита и дал прочесть письмо.

- Радоваться надо! - воскликнул он. - В Деда Мороза стали верить! В чудеса! Это же здорово!

- Есть какие-нибудь мысли по этому поводу? – Алексей спросил так, для проформы. Сам он ничуть не сомневался, что Палыч поможет.

- А знаешь, ты очень вовремя явился с этой проблемой! У меня знакомый был на днях, с «Балтийской». Они там ёлку нашли огромную, с игрушками. Хотят её к Новому Году собрать. Детишкам сюрприз сделать. Время у нас с тобой ещё есть, я на днях доберусь до них, и что-нибудь придумаем!

- А получится? - обрадовался Алексей.

- Должно получиться! У них начстанции – мировой мужик!

- Спасибо, Палыч, успокоил! - пожимая ему руку, сказал Алексей.

- Да не за что пока! Потом благодарить будешь! – рассмеялся в ответ тот.

Когда Алексей ушёл, с кровати спрыгнул кот, и стал тереться мордочкой о ноги хозяина.

-Ну что, Марсик, поможем девчушке?

-Мяу,мррррр…

-У тебя один ответ на всё, - засмеялся Палыч.

-Мяв!

-Хотя, - мужчина неожиданно понял, что именно он должен делать, - может ты и прав. Так и поступим!

- Мяу!

- Поедешь со мной?

-Мяууууууууууу!

-Договорились! Перекусим и на «Балтийку»!

******

Разобравшись с делами, Палыч отправился на станцию «Балтийский вокзал».

Несмотря на глубокую ночь, жизнь на станции била ключом: кто-то развешивал мишуру и гирлянды на фонарях, кто-то вырезал из бумаги снежинки и расклеивал их на стены и колонны… А в торце станции, переливаясь всеми цветами радуги, стояла новогодняя ёлка. Атмосфера праздника, светлого, сказочного, забытого, казалось, навсегда…

Палыч так и стоял бы с открытым ртом, наблюдая за происходящим, если бы его не окликнули.

- Николай Павлович! Коля! - Захар Петрович Баженов, начальник «Балтийки», радостно улыбался.

-Капитан! – Палыч протянул руку для приветствия.

- Рад! Рад видеть! Какими судьбами?

- Да вот… - гость замялся. - Дело у меня тут одно… Деликатного свойства….

- Ого, даже деликатного! – рассмеялся Баженов. - Ну, рассказывай тогда, что за дело такое…

Палыч, в двух словах, рассказал о цели своего визита и протянул ему Алёнкино письмо. Читая послание, начальник «Балтийского» улыбался в усы. Закончив чтение, он хитро, с прищуром, взглянул на гостя.

- Что ж, не помочь грешно. Только, - Баженов сделал многозначительную паузу, - есть одна просьба. Так сказать личного, - сделал он ударение на этом слове, - свойства...

-Капитан! О чём речь?! Проси, что хочешь! – Палыч был готов плясать от радости.

-Дед Мороз нам нужен. Ты как?

Палыч сделал вид, что раздумывает.

-А Снегурочка будет?

-Обижаешь! Конечно!

-А кто? – с точки зрения любого уважающего себя мужчины вопрос совсем не праздный.

- Зиночка, с «Литейного», - Баженов внимательно посмотрел на гостя: как-то тот отреагирует на его слова.

-Зиночка, с «Литейного»?! – удивился Палыч. Приятно удивился, надо сказать.

- Она, а что, тебя что-то не устраивает? – спросил, в свою очередь, начстанции. Хитренько, так, спросил. О том, что Палыч был тайным воздыхателем Зиночки, знали все.

- Я согласен! – как-то слишком поспешно согласился Палыч.

*******

Предпраздничная суета полностью поглотила Палыча, уходить с «Балтийского» он не торопился. Да и куда идти, когда здесь столько забот! Палыч, а вернее, его «золотые» руки, был нарасхват. Времени на разучивание роли почти не оставалось. Но он был рад! Поручив Марсика заботам местной ребятни, он полностью погрузился в работу. Задумка была грандиозной: привезти на праздник всех детей с соседней «Фрунзенской». Как они старались, что только не придумывали, в результате уже к концу второго дня и вагоны, и собственно дрезина превратились из унылых, потрепанных временем средств передвижения в сказочные домики на колёсах. Уставал он страшно…Волновался не меньше. В ночь перед отправкой, Палыч, впервые за столь долгое время заснул …3.40 минули незаметно….

Встав утром пораньше, он облачился в костюм Деда Мороза, наклеил бороду, усы и ещё раз произнёс речь перед зеркалом. До «Фрунзенской» на поезде – всего ничего. Не успеешь оглянуться…Сказать, что Палыч волновался – не сказать ничего: «Только бы всё прошло хорошо! Многие дети даже не слышали об этом празднике. Нам было не до сказок, и мы перестали их рассказывать детям! А им так нужно верить в хорошее, в то, что добро победит зло. В то, что есть чудо. В то, что в этом мрачном мире осталось место для радости, для любви…». «Впрочем, - вдруг подумал он, - только ли детям? Нет, сказка нужна всем. Не будет сказки, не будет веры в чудо, мы все вымрем, превратимся в тени…».

Машинист дал сигнал.

- «Фрунзенская», Дедушка Мороз, на выход!- засмеялись бойцы сопровождения.

Палыч вышел из вагона и, первым делом, направился к комнате Алексея.

Услышав сигналы поезда, станция стала просыпаться…Люди открывали двери и выглядывали наружу, а, увидев, что за чудо стоит на путях выходили на перрон. Заспанные, ничего не понимающие, они тихо переговаривались, не решаясь подойти и расспросить прибывших о том, что же всё это значит. А когда из вагона, наконец, вышел Дед Мороз, в шубе, с посохом, с бородой и усами, их лица принимали такой вид, что Палычу стоило огромных усилий сохранить серьёзный вид.

Ну, вот, и нужная дверь…Палыч достал из мешка коробку с куклой.

Он ещё раз стал повторять текст, но, услышав шаги за дверью, громко постучал…

Дверь открыла сама Алёнка. Она была уже одета, как видно, ждала его.

- Ты Алёнка с «Фрунзенской»?!- громко, нарочито низким голосом, спросил он.

- Дедушка Мороз? – захлопала в ладоши девочка.

- Узнала! Умница! - рассмеялся Палыч.

- Урааа!!!! Я так ждала тебя!!! Я знала, что ты обязательно придёшь!!! – Аленка прыгала, крутилась, хохотала от радости.

- Ну, держи, - «старик» протянул ей коробку.

Алёнка аккуратно взяла её у него из рук коробку, зажмурилась, открыла крышку…Её глаза благодарно засветились.

- Спасибо!- радостно прошептала она, и обняла Деда Мороза.

- Давай, Алёнка, собирайся. Зови своих друзей, всех зови. Мы отправляемся на ёлку!

- На ёлкууу? !- удивилась она, не веря своему счастью.

- ДА! На Ёлку!

- Я сейчас, я мигом! – Алёнка схватила курточку и выбежала на станцию.

Оба вагона новогоднего состава быстро заполнялись галдящей, веселой детворой. Они рассматривали сказочное убранство, подходили и пытались потрогать Палыча, всё ещё не веря в реальность происходящего.

Взгляд Палыча упал на бойцов сопровождения. Молодые, сильные парни, хабальщики и конченные циники…плакали, смешно, совсем по-детски шмыгая носами, и кулаками растирая по лицам нежданные слёзы. Он и сам готов был зареветь: в носу предательски защипало, глаза увлажнились… «Стоять!» - приказал он себе.

- А, ну-ка, ребятки, давайте песни учить, новогодние! – и он срывающимся голосом запел: «В лесу родилась ёлочка…»… Ему вдруг пришло в голову, что эти дети не знают, что такое лес, и никогда не видели ёлки. «Ничего. Всё ещё впереди! Будет и лес, и ёлки, и берёзы!» …Алёнка сидела у самого окна, прижав к груди драгоценную куклу. Она смотрела в темноту тоннеля, и представляла ёлку, украшенную игрушками, гирляндами, огнями.

Маленькая девочка, в одночасье изменившая жизнь стольких людей. Подарившая праздник. Подарившая надежду…

Брихадараньяка-Упанишад

Обогнув небольшой холм, поросший густым кустарником, Тихон, по колено утопая в снегу, начал спускаться вниз со склона, подгоняемый ветром. Шел он долго. Достаточно для того, чтобы тысячу раз проклясть этот черствый, как буханка старого плесневелого хлеба, мир.

Вокруг царила мертвая тишина. Дремали не только леса и перелески, как могло показаться поначалу, но и небольшие речки с пресной водой, и покрытые снежными шапками скалистые горы, и пустыни, раскинувшие свои владения на десятки километров. Лишь легкая поземка, которую гнал по свежему насту ветер, едва слышно шуршала где-то неподалеку.

Дорога впереди то стелилась ровной прямой полосой, то игриво ныряла в ложбины, изредка взбиралась на холмы, а порой и вовсе выгибалась дугой. Ветер, холодный и резкий, дул отовсюду, застилая все вокруг бурлящей пеленой белого полога. Скользя по ровному снежному покрывалу, первые лучи восходящего солнца вспыхивали целыми мириадами ослепительно ярких искорок. Маленький желто-оранжевый диск медленно поднимался из-за густых облаков, застилавших весь небосвод, будто боялся обжечь их, и постепенно заливал пустыню ярким светом зари. Солнечный поток, прорезав тела хмурых туч, падал на землю, призывая просыпаться мертвенно-белый мир, который видел свой последний сон.

Осилив еще с десяток шагов, Тихон осел в снег.

Гнев древних лесов был страшен, и старик уже успел в этом убедиться. Зарядив охотничье ружье, он щелкнул стволом и, осмотревшись, побрел дальше. Маневрируя между остовами машин, колоннами протянувшимися по всей дороге, Тихон очутился в небольшой чаще. Вдруг вдали что-то зашуршало. Тихон начал судорожно оглядываться, водя ружьем из стороны в сторону.

Деревья расступились, выпуская на свет коренных обитателей здешних мест. Из зарослей показались сразу несколько пар сверкающих глаз. Встрепенувшись, Тихон, что было мочи, рванул с места. Но его марш-бросок не удался: снег, словно зыбучее болото, затягивал старика, а тот не в силах сопротивляться увязал в его лапах. Тогда, попытавшись найти укрытие, Тихон зацепился взглядом за упавшую через дорогу сосну и устремился к ней. Но стоило старику приблизиться к дереву, как перед ним, будто ниоткуда, показался громоздкий силуэт хищника.

Мускулистое тело, черная шерсть, налитые кровью глаза, поджатые уши и маленький хвост. Оскалив зубы и подергивая верхней губой, волколак начал стремительно приближаться к старику. Тот, не став дожидаться атаки, выстрелил из ружья. Отброшенный свинцовым потоком волколак жалобно заскулил и распластался на дороге. Позади раздалось злобное рычание сразу нескольких хищников. Тихон обернулся, по пути вставляя в ствол еще один патрон. Волколаки не спешили приступать к трапезе. Выпустив самого сильного и свирепого охотника, остальные члены стаи спокойно наблюдали за дальнейшим со стороны.

Тихон, резво сорвавшись с места, перекатился через поваленное дерево и уже был готов броситься наутек, но не тут-то было. Вожак волколаков, ловко перепрыгнув через сосну, вздыбил холку и отбросил старика в сторону мощным ударом лапы. Тихон завопил и покатился вниз с пригорка. Хищник не заставил себя ждать. Стоило старику вновь схватиться за ружье, как волколак в несколько прыжков нагнал его и приготовился к новому удару. Но, кажется, судьба оказалась к Тихону более благосклонна, чем он предполагал.

Волколак, врезавшись в бок машины, вдруг провалился в снежные пески. Схватившись за шершавую рукоятку ружья, Тихон прицелился и нажал на курок. Сухой щелчок... Еще один... Старик в сердцах сплюнул и начал переигрывать безрезультатные попытки привести в действие ружье. Тем временем волколак, уже выбравшись из объятий снега, встрепенувшись, зарычал на старика. Зверю не составило труда нагнать Тихона, который пытался убежать от хищника. Оба они повалились на запорошенную снегом дорогу. Подминая под себя старика, волколак пытался достать до него острыми, как лезвия, зубами, но тот упорно сопротивлялся, подпирая челюсть животного стволом оружия. Все закончилось так же быстро, как и началось. Грохот пронесся по всей чаще, заглушая собой все остальные звуки.

Отбросив обмякшее тело волколака багровыми руками, Тихон подобрался к одной из машин. Ему повезло. Кузов «Газели» оказался не заперт. Еле-еле подтянувшись, старик ввалился внутрь и захлопнул дверцу. Тут же где-то сбоку на машину обрушилась череда ударов. Сородичи пытались пробиться к старику, но осознав, что все их попытки тщетны, они бросили это занятие и вскоре затихли.

Темнота окутала Тихона со всех сторон. Наощупь достав из кармана маленький мешочек, старик вытащил небольшую горстку заранее высушенного сухого мха и приложил к раненому плечу. Кровь уже не шла, но рана давала о себе знать. Выходить было слишком опасно. Тихон не был абсолютно уверен, что волколаки ушли достаточно далеко от него. Поэтому, подперев дверцу ружьем, старик забился в дальний угол кузова и, свернувшись клубком, погрузился в сон.

Проснулся Тихон ближе к вечеру. Опустошив банку с вполне пригодной для употребления тушенкой, он осторожно открыл дверь кузова, осмотрелся и выпрыгнул на дорогу, по щиколотку погрузившись в снег. Убедившись, что его дальнейшему пути ничего не угрожает, старик повесил ружье на плечо и побрел дальше.

Человек, оставшийся один в незнакомом для него месте, бывает разговаривает сам с собой, или насвистывает под нос какую-нибудь незамысловатую мелодию, чтобы окончательно не сойти с ума. Но он, кажется, не чувствовал ничего. Шел Тихон молча, неторопливо, иногда оглядываясь назад, чтобы убедиться в том, что миновал хотя бы какую-то часть из намеченного пути. Но кое-что его все-таки отличало от других заплутавших. Он не потерял веру и надежду. Сейчас они вдыхали в старика новые силы.

Ближе к вечеру Тихон медленно, но верно начал приближаться к скоплению небольших ветхих построек, находившихся недалеко впереди.

Наконец, заметив, что снег под ногами все чаще сменяет бетонный панцирь дороги, Тихон ускорил шаг и через мгновенье уже стоял напротив небольшого поселка.

Немногочисленные скелеты полуобнаженных домов были заметены снегом чуть ли не до самых крыш. Около некоторых из них можно было различить проржавевшие остовы автомобилей, оставленных на съедение суровой стихии. Тихон мало-помалу стал пробираться вглубь поселка. Выбитые глазницы окон недоверчиво всматривались в старика, пропускали мимо, скалясь острыми краями стекол. Столбы электропередач были повалены на землю, опутав все вокруг паутиной проводов. По белой нити дороги тянулись снежные гривы, изредка сворачивающие в стороны.

Миновав поселок, Тихон скатился с пологой насыпи и зашагал вдоль дороги, извилисто ведущей к широкой полоске речки, расположившейся впереди. Старик осмотрелся. На фоне белой пустоши различались неясные очертания какого-то корабля. Бегущие подо льдом струи мутной воды то ныряли куда-то вглубь, то вновь выныривали. В нескольких местах Тихон обнаружил небольшие по размеру лунки, видимо вырытые местными животными. Ледяная вода штурмовала берега, вгрызаясь в насыпи.

Бия, замурованная подо льдом и запорошенная снегом, жила своей жизнью.

Тихон, боясь поскользнуться, начал спускаться вниз со склона в направлении интересной конструкции, протянувшейся через всю речку. По всей длине моста тянулись причудливой формы, небольшие башенки, покрывшееся слоем лишайника. Он старался идти как можно тише, но звуки шагов глухо отдавались под ногами. Вздувшийся от кислотных дождей металл проседал под весом тела, издавая скрипучие звуки.

Стоило Тихону пройти полпути, как воздух прорезал истошный вой. Старик стал судорожно оглядываться, пытаясь зацепиться взглядом за нечто огромное и ужасное. Никого. Вой повторился, теперь уже заметно ближе. Тихон замер на месте, как вкопанный. Меньше всего он хотел сейчас встретиться с еще одним обитателем здешних мест. Невидимка появился там, где старик думал его увидеть в последнюю очередь.

Прорезав плотную пелену тумана, закурившую все вокруг, на свет вынырнуло существо, потомком которой, вероятнее всего, были рыбы. Издали исполин напоминал подводную лодку. Огромная конусообразная пасть, поросшая тиной и твердым, как камень, хитиновым панцирем при каждом вопле раскрывалась, оголяя щетину и бездонную глотку. Огромный гребень-нарост на спине нервно колыхался на скорости, плавники энергично скребли по корке льда, похоронившей всю Бию. Несмотря на внушительные размеры, исполин мчался по воде довольно резво, по пути подминая под собой лед. Существо хлестко ударило могучим хвостом и вновь издало протяжный вой. Вопль исполина пронесся далеко-далеко по окрестностям, заставив Тихона действовать. Старик побежал по мосту в сторону спасительного берега так резво, что сам удивился своей прыти. Ноги тяжелели с каждым шагом, дыхание сбилось, а меж тем, рассекая водную гладь впереди себя, существо подобралось к мосту непозволительно близко.

«Неужели идет напролом?» – пронеслась мысль в голове, и, словно в подтверждение этому, исполин, взревев, протаранил мост. Тот сложился пополам и, не выдержав натиска чудовища, развалился. Секции с жутким скрежетом и свистом взметнулись вверх и рухнули где-то позади Тихона. Тот упал, отброшенный жгуче-холодной волной и покатился с болтающегося понтона. Исполин, вновь показавшись из воды, медленно заходил на второй круг. Звонко бились друг о друга отцепленные секции, злобно шипя и выпуская пары горячего воздуха. Понтоны, лишившись кислорода, один за другим скрывались под бурлящей водой и глухо падали на дно. Почувствовав, как земля уходит из-под ног, Тихон перепрыгнул на следующую секцию. На другую.

И вот, когда до берега осталось совсем ничего, что-то мощное и стремительное ударило в боковую часть моста. Понтон в агонии затрясся, шаркаясь о песчаный берег железным днищем. Стоявшая рядом у причала баржа прорезала воздух и стремительно поднялась вверх, словно пробка, вылетевшая из бутылки. Тихон повалился с ног и, больно ударившись головой о землю, невольно закряхтел и выпустил из рук ружье.

Из воды вынырнул исполин, издавая череду коротких, режущих сердце звуков. И вот, когда он почти коснулся старика, пароход неожиданно рухнул на мутанта, придавив того к земле. Левиафан жалобно заверещал, судорожно дергая конечностями. Старик, нервно отталкиваясь от земли, все-таки додумался отбежать подальше от монстра, который до сих пор пытался схватить его. В следующий миг что-то противно взвизгнуло, и все затихло, не в силах отражаться в мыслях. Наступила звенящая тишина.

Тихон, шатаясь, шел по едва различимой нити дороги, что-то невнятно бормоча. Он зарыдал. Зарыдал, как маленький ребенок, у которого забрали любимую игрушку. Это были слезы радости и отчаяния. Сейчас в Тихоне смешалось все. Он споткнулся и упал на сырую землю, уткнувшись лицом в сырую кашу.

Через какое-то время он вновь поднялся, оглянулся и, будто окончательно перестав что-либо чувствовать, шаркая сапогами по песку, пошел дальше.

Желание взглянуть на ночной город оказалось таким сильным, что Тихон, отбросив всякие сомнения, непоколебимо решил дойти до своей цели и, озираясь по сторонам, качаясь из стороны в сторону, начал подниматься по высокому холму. Позади так же громко вереща, барахтался в мутной воде исполин, придавленный тяжелой баржей. Тихон отвернулся и, теперь уже не оглядываясь, вдруг остановился. Только сейчас он понял, что не знает, в каком направлении следует двигаться, но пока под ногами виднелись темные пятна дороги, покрытой паутиной трещин, она вела его и была обязана непременно куда-то привести. Пусть, не туда, куда он хотел. Сейчас было все равно. Старик желал только одного: дойти до конца. Он твердо решил, пока бьется сердце, и надежда не покинула его, вдыхая дополнительные силы, он будет идти к своей цели до последнего. Конечно, гарантия того, что хоть кто-то выжил, имела призрачные шансы, но пока Тихон не убедится в этом, он просто не решится остановиться.

Солнце мало-мальски тускнело, теряя свое былое величие, и когда потухший диск скрылся за перепаханным горизонтом, Тихон невольно ускорился.

Куда ни глянь, всюду расстилалась выжженная пустошь. Разрушенные фундаменты домов, по которым, переплетаясь в узлы, бежали тысячи трещин и зияли десятки дыр. Просевшая полоса дороги, уводящая в неизвестность. Тихон, жадно чавкая сапогами, шагал на зов темноты. Идти пришлось недолго.

Тихон оказался на чуть бугристой равнине, поросшей множеством стеклянных ангаров. По непонятной причине, противореча всем законам логики, они не разрушились и вполне уверенно держались на земле. Это пугало старика. Все кругом было затоплено густым туманом. По земле, беспорядочно извиваясь, тянулась плотная дымка. Пройдя еще немного и, заметив, что грязь окутала ноги чуть ли не по самое колено, Тихон замедлил шаг.

Казалось, они где-то совсем рядом... Прячутся в своих темных норах и ждут, когда жертва подойдет достаточно близко, чтобы ее можно было схватить и заживо распотрошить.

Легкое движение крыльев, почти неуловимый звук на грани слуха... Понимание приходит слишком поздно, когда клыки уже вонзились в плоть, и яд, обжигая внутренности, бежит по венам.

Тихон уже отчетливо представил себе эту жуткую картину, как перед носом прошмыгнула обезображенная тень. Где-то совсем близко послышался шорох. За ним – хлюпанье и чавканье. Забившись под какой-то металлический прибор, Тихон прикрыл голову руками и, почти не дыша, начал прислушиваться к внешнему миру. Сердце в клетке ребер заколотилось так сильно, что в такт ему нервно задергалась грудь.

Где-то в стороне от Тихона, неуклюже покачиваясь, показалась и тут же скрылась хмурая тень. Еще с минуту старик сидел, не смея пошевелиться, и только после этого сумел побороть себя и заглянуть за угол. Взору старика показалась бесконечно ранящая душу сцена. Сидя верхом на каком-то неопознанном теле, громоздкий силуэт хищника нещадно сдирал мешковатый костюм химзащиты. И…

«Значит, здесь все-таки есть люди?» – про себя подумал старик и чуть ли не взвизгнул от радости. Есть, есть! Чтобы убедиться окончательно, Тихон высунул голову за угол еще раз, уже не особо скрываясь. Все верно. Бестия уже содрала «химзу» и теперь, причмокивая, дотрагивалась когтями до кожи несчастного. Тихон поморщился и, чуть ли не потеряв сознание от подступившей к животу боли, отвернулся, прикрывая ладонью рот. Мерзость. Как старик только мог ликовать, когда на его глазах умирал человек?.. Нет, он, конечно же, не хотел, чтобы что-то подобное произошло и с ним, но где такое видано? Тихон не был уверен, что в тот момент, он был достоин права быть человеком. Ему стало стыдно, но все же, чтобы не стать закуской для мутанта, нужно было рассудительно и четко действовать.

Пытаясь позабыть о недавних мыслях и придавшись инстинктам, осторожно юркнув под колченогий металлический стол, Тихон полез на карачках обратно, к выходу из тепличного ангара. Укрытие кончилось и поэтому, резко обернувшись и не выпуская из виду бездушно потрошащую иссохший труп человека тень мутанта, Тихон попятился спиной к выходу. Тут под ногами что-то хрустнуло. Крылатая тварь дернулась, а потом медленно-медленно повернулась к Тихону, разводя в сторону перепончатые крылья. Теперь старик отчетливо мог разглядеть бестию. Мутант сидел верхом на человеке, в потрепанном костюме химзащиты, распластавшем в стороны руки. На спине у монстра можно было различить многочисленные шипы, идущие от самого хвоста до стоящего торчком некоего капюшона, закрывавшего затылок. Руки у существа были непропорционально длинными по сравнению с самим телом. Ног Тихон, как ни старался, не смог разглядеть из-под потрепанных, словно полов мантии, крыльев. Морда больше всего походила на одну большую темно-зеленую шишку. Лишь на голове, меж вздутых гнойных наростов, рассматривался пучок черных смоляных волос.

Мутант оскалил желтые кривые зубы и хищно зашипел, отбрасывая в сторону обмякший труп. Дверной проем был затянут плотной пеленой смрада, но старик все-таки смог разглядеть его и на скорости, словно бык, протаранил ее. Монстр, оттолкнувшись, устремился за ним. Спотыкаясь и поскальзываясь на мокрой щетине травы, Тихон начал искать укрытие. Существо, вывалившись из ангара, распласталось на сырой земле. Растопырив рваные крылья, мутант издал серию рыков и взмыл в небо, прорезав тишину ночи. Его темный силуэт было сложно разобрать на черном, как тушь, небосводе.

Тихон, теперь уже не так скоро, пробежал вдоль ангаров.

Летающая бестия на мгновение скрылась из вида, но что-то подсказывало старику, что просто так тварь не отступит. Поскользнувшись очередной раз, он уже не смог подняться. На миг Тихон испугался и потерял всякое желание биться дальше, проклиная про себя всю свою сущность. И тут надежда протянула к нему руку. Приподнявшись на локтях, старик заметил кроме обглоданных домов и машин инородные, движущиеся тени. Все сомнения рассеялись, когда со стороны дороги послышался глухой крик:

– Сверху!

Тихон рефлексорно пригнулся, но, как оказалось, реплика эта предназначалась не ему. В следующую секунду летающая бестия всем телом рухнула на дорогу, разбросав железную требуху машин по сторонам. Люди открыли огонь. Горячий шквал огня понесся навстречу мутанту. Пули впивались в тело монстра, а оно впитывало их, словно губка. Уже пораженный десятками пуль, мутант все равно продолжал бой. Раз за разом бросался он на своих врагов и не мог остановиться – ярость кипела в его жилах. Люди отважно защищались, полевая существо огненным дождем из автоматов. Но один удар бестии достиг цели. Впившиеся до кисти когти летающего монстра резко вошли в живот человека. Тот покачнулся и подкосил колени. Следом за ним, в ту же секунду, на землю окровавленной тушей рухнула и летающая тварь.

Тихон осторожно поднял голову, еще боясь открыть глаза. Все закончилось? Он попробовал встать. Не вышло. Тогда старик рывком перевернулся и встал на колени, еле-еле удержавшись на ногах. Он было хотел взять фонарь и послать сигнал бедствия, но вспомнил, что все его вещи были похоронены вместе с морским исполином.

Тихон, похрамывая в потрепанных сапогах, пошел навстречу спасителям.

Ошарашенный, он еще плохо понимал, что все-таки произошло. Люди... Люди! Как же он мечтал встретиться с ними! Годы одиночества... Всего несколько дней назад у него не было никого. Сейчас все должно было измениться.

Уж очень хотелось в это верить.

– Туман... Он всегда сопутствует им.

Тихон, на всякий случай держа руки за головой, приблизился к сталкерам. Их было двое. Не считая того окровавленного бедолагу, лежащего на земле.

– Тьфу! – раздался крик одного из сталкеров, покрывающего Тихона двухэтажным матом. – Старик, ты чего здесь забыл?.. И чего без намордника?

Тихон не сразу понял о чем шла речь, но когда сталкер помотал хоботом своего противогаза, то старик лишь пожал плечами и развел руки в стороны.

– Ну, ты даешь, – пробубнил тот, доставая из сумки еще один «намордник». – Бери мой. По ходу разберемся. А ты вообще откуда взялся?

Тихон, неумело нацепив противогаз, что-то глухо сказал, но через маску его слова так и не достигли цели. Тогда он посмотрел на труп, неподвижно лежавший на дороге, и вопросительно заглянул в бездушные окуляры на противогазе сталкера.

– А... Да это новобранец. Первая ходка была у пацана. Жалко парнишку. Что я теперь мамке-то его скажу? Тьфу ты!.. Ладно, идем. Сейчас, небось, его дружки прилетят, – указал он стволом автомата на летающего монстра.

Больше не проронив ни слова, сталкер зашагал вдоль дороги. Тихон пошел следом за ним. Вторая фигурка, похоже не особо удивившаяся встречи со стариком, замыкала строй.

Шли молча. К смерти невозможно привыкнуть. Когда-то эти слова значили для него многое, но сейчас это казалось ему ложной истиной. Наверняка, фраза эта принадлежала человеку, ни разу не видавшего смерти, не пробовавшего ее вкус и запах. Это было неправильно.

Наверное, Тихон все-таки разучился быть человеком. Где-то в глубине души он понимал, что меняться давно поздно, что он останется таким бесчувственным, бездушным, бесчеловечным... существом. Он не хотел выглядеть чужим среди своих. Но, кажется, старик не особо отличался сейчас от тех зверей, что встретились ему на пути. Он был способен отнять жизнь у других, чтобы добиться своей цели. И он бы сделал это... Обязательно.

Ему было безумно стыдно за себя и обидно на тех, кто шел рядом. Обидно за то, что они не разделяли его горя.

– Памятник Герману Титову, – прервал его раздумья глухой мужской голос, доносившийся через фильтр противогаза. – Второй космонавт наш. Уже забыл небось?..

Тихон, цепляя взглядом окрестности, наконец, понял о чем говорил сталкер. Чуть поодаль от него располагался памятник. Мужчина с распростертыми руками, будто устремленными к небу, гордо возвышался над ними. Было заметно, что статуя когда-то, в прошлой жизни, была красива, но под воздействием времени бронза потемнела, постамент сильно просел, накренив статую чуть в бок, дожди разъели контуры и превратили их в небрежные мазки.

– Как сложить песнь о подвигах тех отважных и храбрых героев, что жили до нас, если не осталось ни героев, ни песен, ни того мира?.. – не поворачиваясь продолжал сталкер.

Тихон ни на шаг не отставая от проводника, жадно рассматривал все вокруг.

Раздвигая густой колючий кустарник, прижимаясь к шершавым стволам деревьев, они миновали хищные заросли. По бокам дорогу окружала пюсовая стена обезображенных ракит. Легкий ветерок трепал седые волосы мха на деревьях. В тусклом луче фонаря, рубившем чернильную темноту перед собой, изредка возникали силуэты одиноких деревьев. Вязкий, как смола, мрак пытался всячески избежать встречи со светом, и когда его луч касался темноты, та мгновенно рассеивалась. Неба не было видно под свинцовой стеной хмурых туч. Где-то над верхушками низеньких ракит показывался яйцеобразный купол какого-то храма.

На фоне нескончаемых джунглей вдруг показались слетевшие с петель ворота, покрытые разноцветными пятнами лишайника. Обогнув широкую, двухметровую кирпичную стену, группа зашагала около высокого бугра, на который старик не обратил особого внимания. Но сталкер почему-то остановился и, указав рукой на холм, сказал:

– Засекреченное здание. Здесь-то мы и отсиживались, пока припасы были. Проход уже лет десять как обрушился, выход замурован. Другим путем пойдем.

Он вновь отвернулся и, маневрируя между повалившимися деревьями, ступая по едва заметной бетонной крошке, через минуту добрался до какой-то конструкции, походившей на вентиляционную трубу. Впрочем, да. Это она и была. Сняв решетку, сталкер вынул из-за пазухи «кошку», размотал ее и надежно зацепил за металлический край трубы. После чего скинул вниз рюкзаки и, не поворачиваясь, сказал:

– Полезешь первый, дождешься нас внизу.

Тихон неуклюже залез внутрь вентиляционной шахты и, мертвенной хваткой вцепившись в трос, принялся осторожно спускаться вниз, упираясь ногами в стены трубы. Гулко приземлившись, он подергал за веревку, призывая сталкеров лезть вниз. Оба довольно быстро спустились к нему. Видно, не впервой приходилось тут лазить. Согнувшись в три погибели,

Тихон лез по бесконечному лабиринту шахт. Казалось, лабиринт этот не имел конца. Свернув в очередное ответвление, Тихон уже хотел остановиться, как его одернули сзади. Он полетел вниз, но посадка его оказалась не такой уж и твердой. Его поймали и аккуратно поставили на землю. Грозная фигура сталкера скрылась в одной из многочисленных подсобок, заполнявших практически все пространство узенького хода, где он очутился. В подвале было сыро. По стенам переплетались в узлы многочисленные трещины. В нескольких местах зияли глубокие разломы, запечатанные до лучших времен гнилыми досками, картонной бумагой или же потускневшими от времени рваными тряпками.

– Где мы? – проснулся в старике дар речи.

– В безопасности.

Тихон обернулся. До этого молчавший сталкер, что замыкал цепочку, оказался... девушкой! Кое-как обкорнанные волосы, светло-белое лицо, испачканное копотью. Почему-то Тихон был уверен, что она знала лучи совсем иного солнца. Солнца, греющего в несколько раз слабее, чем ясное светило Алтая. Он было хотел что-то сказать, но слова сразу же таяли, только появившись на языке. Старик не знал, что ему ответить, с чего начать. Девушка, заметившая волнение Тихона, улыбнулась ему. Улыбнулась так ясно, что тот на время вернулся в прошлое, чтобы найти там нечто похожее, светлое. Такой беззаботной и по-детски доброй улыбки он не видел давно. Ровно столько, сколько не видел самих людей.

– Сейчас откроют, – пробурчал сталкер, так и не сняв свой противогаз.

Рядом что-то щелкнуло, фыркнуло, зашипело. Стена вдруг стала преображаться прямо на глазах. То, что старик поначалу принял за часть комнатки, оказалось не чем иным, как вратами. Вратами в Рай. Да, да... Именно туда. Гермоворота, натужно пыхтя и надрываясь, со скрипом приоткрывались, излучая тусклый свет. Старик стоял, открыв рот, не смея пошевелиться.

Теперь Тихон мог быть спокоен. Он дошел.

– Добро пожаловать, – девушка взяла мозолистую руку старика и вновь улыбнулась ему. – Пора открывать для себя новый мир…

Базарный день заканчивался, когда к Антону приблизился незнакомец с явным намерением заговорить. Это был низенький, сутулый человечек, с неприметным лицом.

- Чего тебе? – неприветливо буркнул Антон, бросая быстрые взгляды по сторонам.

- Я от Деда, - негромко произнес незнакомец. – Он ждет тебя. Готова наживка.

Антон ощутил, как по телу пробежал холодок.

Как же не вовремя! Ведь именно сегодня ожидался хороший заработок. Антон должен был проводить домой зажиточного торговца обувью. Тот распродал свой товар настолько выгодно, что домой, на нижние уровни, в одиночку идти уже боялся.

- Передай, что я приду.

- Я посыльный для Деда, - жестко возразил незнакомец. – Но не для тебя.

С этими словами человечек растворился в толпе.

Обувщик, когда Антон сказал ему, что уходит, принялся заламывать толстые волосатые руки, прибавил, как от сердца оторвал, полтора брикета. Но Антон знал, что если Дед зовет – надо идти. Деньги – это хорошо. Но мечта - дороже…

Выходило так, что именно сегодня Антон отправится на охоту. Впервые в жизни.

Антон, конечно, готовился к этому событию. Копил деньги, добывал амуницию.

Сегодня жизнь Антона могла перемениться. Отправившись на охоту, он становился другим человеком. Занятия охотой означали, что теперь у Антона будет много брикетов. Что он может позволить себе многое. Дополнительную пищу. Ласку женщин. Может нанять работяг, которые будут носить его на носилках с уровня на уровень.

Но, кроме этого, Антон мог и погибнуть. Или столкнуться с участью, которая куда хуже гибели. Такой же, что настигла его отца.

Это случилось больше трех тысяч дней назад. Антон был еще совсем крохой. За отцом пришли экопы. Отец не сопротивлялся, зная, что попытайся он сбежать, в заложники возьмут его семью. Антон помнил последний взгляд отца. «Вот видишь, сын, - словно говорили его глаза. – До меня добрались. Ты все еще хочешь стать таким же, как я?»

Отец не вернулся. Антон знал, что его доставили в тюрьму. На самый нижний, придонный уровень. Через Законный шлюз отец, а вместе с ним и другие, такие же, как он, бедолаги, выходили в Зловонную Бездну. Существовали разные мнения насчет того, сколько таких выходов может выдержать человек. Кто-то говорил, что самое большее – три. Давление в Зловонное Бездне таково, что плющит кости черепа и в клочья рвет ушные перепонки. Такова цена брикетов водорослей. А еще – легальных яств: подводных грибов, придонных червей.

Через триста дней Антон ушел из дома, стал отираться на рынке, выполняя сначала пустяшные поручения торговцев. Затем ему стали доверять более значительные дела. Антон успел пожить в верхних трущобах. Сумел там выжить. Копил амуницию, в ожидании сегодняшнего дня.

***

Антон не любил рынок. Он знал, что это место – плохое, опасное, грязное. Но сейчас, когда Антон покидал его навсегда, оказалось, что он будет о нем грустить. Антон свободно ориентировался в этом кажущемся хаосе. Знал, где купить антиквариат. Знал, кто продает мясо. С тех пор, как Антон повзрослел, его часто нанимали постоять на шухере, в отдалении от прилавка, в случае опасности оповещая торговца о приближении экопов – в форме, но чаще в штатских лохмотьях.

Именно на рынке Антон завел знакомства. И не только с торговцами. Были среди его знакомых опасные люди с верхних уровней. Знавал он и людей, которые обитали над трущобами, на запретной территории. Там, куда Антон и держал путь сейчас.

Сама по себе Базарная лестница была широкой, но портило ее то, что на ней располагались трущобы. Притом, достаточно опасные. По обеим сторонам, прямо на ступеньках стояли крохотные жилые конуры, собранные из обломков пластмассы, костного кирпича, даже из бумаги. Тут и там ютились пестрые палатки, обтянутые ветхой тканью.

Подняться наверх можно было только по грязной тропиночке между хибарами.

На втором пролете к Антону пытались привязаться какие-то залетные босяки, но, увидев, что нарвались не на простака, отстали.

На промышленные уровни с лестницы было не попасть. Бронированные двери, ведущие к цехам по производству костного кирпича, кожи и опресненной воды, не открывались никогда. С нижними этажами, откуда поступало сырье, их связывали подъемники. Работяги же с верхних этажей шли на работу по специальным, нежилым, тщательно охраняемым лестницам.

Нерадостная жизнь была у работяг. Вставать по гудку. На работу – строем. Потом паши двенадцать часов за два с половиной брикета в день. Притом, если опоздаешь или как-нибудь проштрафишься, пайку твою могут и урезать. Антону случалось переживать не самые лучшие времена, но до такой степени отчаяния, чтобы записаться на фабрику, он не дошел.

Еще выше, за рабочими кварталами, располагался парковый уровень. Раньше, говорят, там было красиво. В кадках росли диковинные цветы, в существовании которых Антон мог бы и усомниться, если бы не видел такие на нижних, богатых, уровнях. Была в парке и огромная ниша в полу. Рассказывали, что раньше там была вода, и в ней можно было купаться. Но это, конечно, относилось к разряду сказочек для дурачков. Зачем нужна вода, если ее и так вокруг башни полным полно? Опасной, кишащей гадами и жуткими тварями, воды. Хотя, возможно, это была пресная вода. И ее просто выпили.

Сейчас водяная яма была суха. В ней жили разные бедолаги, отребье трущоб. Обитали они не только в яме, но и по всему уровню. Антон знал, что жить в парке куда хуже, чем в трущобах. Верхних уровней экопы боятся, а в парке – хозяйничают.

Вообще-то парк считался местом собраний и гуляний. Сквозь стекло отсюда можно было посмотреть на морские глубины. Впрочем, ничего особенного там увидеть было нельзя. Морские гады показывались здесь очень нечасто. А чуть повыше, над мутным слоем их было хоть пруд пруди.

На парковом уровне стоял шум. Антон, хотя и торопился, остановился, прислушался.

- …а эти гады жиреют! – вопил кто-то из фабричных.

- Пайки урезать, разве дело? – поддерживали его.

- Экопов в бездну! – надрывался какой-то горлопан.

- В бездну! В бездну! – скандировала толпа.

Там же Антон разглядел и стражей порядка. Они кучковались, одетые в черную кожаную форму. Делали вид, будто ничего не происходит. Хотя некоторые из них сжимали рукояти пластиковых дубинок.

Если бы Антон не торопился, он бы тоже вклинился в толпу, поорал бы вместе со всеми. Экопов он не любил. И за отца, и за многое-многое другое.

Но путь его лежал еще выше.

Сразу за парком начинались трущобы. Пять уровней, куда экопы ходить боялись. И правильно делали. Обитатели верха представителей власти ох, как не жаловали.

Лачуги на этих уровнях лепились к стенам, пластмассовые и костяные коробки громоздились одна на другой. Пройти по полу было возможно не везде. От стены к стене здесь были протянуты веревки, на которых сохло убогое тряпье. Местные передвигались по сложной системе веревочных лестниц и связанных друг с другом водорослевых плетей, протянутых под самым потолком.

Антона, двигавшегося по лестнице, провожали настороженные взгляды. Впрочем, попадались среди местных бездельников и знакомцы.

Путь Антона лежал еще выше – на самые верхние уровни, заходить куда боялись не только экопы, но и сами обитатели трущоб. Подниматься наверх рисковали только люди, которым терять было уже совершенно нечего.

Места наверху было много. Сквозь стекла можно было увидеть водяных чудищ. Да и вода была чище и светлее, чем внизу.

Боялись трущобники только одного. На верхних уровнях можно было заразиться, подхватить неизлечимую болезнь, от которой выпадали волосы и зубы, а тело покрывалось язвами.

Впрочем, зараза прилипала не ко всем. Антону пока везло. Долго ли продлится везение – он не знал.

***

После многолюдья трущоб лестница на верхние уровни поражала безлюдьем. Звук шагов разносился гулким эхом в пустоте.

Хотя Антон знал, что пустота эта – лишь кажущаяся. Здесь тоже были люди. Только такие, которым не нужно было привлекать к себе внимание. Люди могли скрываться в дальних, совсем темных углах лестничных площадок, за ветхими балками, за грудами мусора.

На втором запретном уровне навстречу Антону вышли четверо.

- Ты кто? Чего надо?

Антон усмехнулся и сплюнул.

- А я его знаю, - прошепелявил один из стражей – безволосый здоровяк с мелкими язвочками на лице и кривом, будто мятом, черепе. – С рынка паренек. К Деду ходит.

- Пошли, - бросил костлявый предводитель караульных.

Его лицо Антону тоже было отдаленно знакомо.

Дед обитал еще двумя уровнями выше. Он встретил Антона прямо на лестничной площадке.

Антон не переставал удивляться, что этот глубокий старик – наверное, пятидесятилетний, не меньше, живущий в самом заразном логове, умудрился сохранить волосы и часть зубов. Лицо Деда было худым, почти изможденным. Глаза были посажены глубоко и блестели в этих впадинах, как светильники.

- Ты быстро добрался, - сказал Дед.

Антон промолчал. Дед был такой человек – чем больше ты молчишь, тем умнее в его глазах.

- Сегодня ты выйдешь на охоту, - продолжал Дед.

Взгляд его сделался цепким, колючим. Как у голодной акулы.

- Амуниция твоя собрана. Вроде, всего хватает…

- Добрые люди помогли, - усмехнулся Антон.

Действительно, сам бы он копил еще с тысячу дней. Недостачу покрыл Дед. Антон обязался возместить его расходы за триста дней после первой охоты. Дед, конечно же, рисковал. Он мог просто потерять потраченные брикеты. Ведь отнюдь не каждый охотник возвращался не то, что с добычей, но хотя бы живым.

- И будут помогать, - Дед будто лучился добродушием. Хотя доброта его была колючей. – Я ведь твоего отца молодым совсем еще помню. Зеленым…

Почему-то именно сейчас Антону не хотелось вспоминать отца.

- Где амуниция? – спросил он, вклинившись в задумчивую дедову паузу.

Хранить незаконное оборудование в Башне было не самой умной затеей. Человек, у которого находили хотя бы часть охотничьего снаряжения, отправлялся в тюрьму у Зловонной Бездны. Поэтому снаряжение лежало здесь же, в угрюмых, наполненных эхом, пылью и доисторическим мусором владениях Деда.

- Ждет тебя, - усмехнулся Дед одной стороной рта. – Пошли.

Он провел Антона к тому, что могло показаться очередной пыльной кучей не-пойми-чего, но лишь на первый взгляд. Дед извлек из глубины маскировочного хлама аккуратно сложенный водолазный комбинезон, полностью водонепроницаемый, стоивший Антону полторы тысячи брикетов. За ним два газовых баллона. Уж они-то, как прикидывал Антон, явно вели свое происхождение к доисторическим временам. Сейчас делать что-то подобное не умел никто.

Еще одним сокровищем был водолазный шлем. За него Антон отдал семьсот брикетов. И еще девятьсот внес Дед.

Далее последовали более мелкие детали снаряжения, обойтись без которых подводному охотнику все равно было бы трудновато. Гарпунное ружье. Нож с изящной наборной рукоятью, сделанный здесь же, наверху. Трос из синтетического волокна (водорослям под водой доверия не было).

Без всяких колебаний Антон облачился в комбинезон, шлем. Дед помог укрепить за спиной баллоны. Гарпунное ружье Антон сжал в правой руке. Рукоять предусмотрительно зафиксировал куском веревки, другой конец которой завязал вокруг пояса. Еще один отрезок синтетического волокна пошел на то, чтобы примотать ножны с ножом к левой лодыжке. Остаток драгоценной веревки Антон также укрепил на поясе, свободный конец обмотал вокруг левого запястья.

Дед, наблюдая за тем, как уверенно и четко собирается Антон, одобрительно качал головой.

- Пошли за наживкой, - произнес Дед, когда Антон натянул амуницию.

Они проследовали узким и пыльным коридором.

Антон догадывался, что увидит. Но все равно вздрогнул. Оставалось надеяться, что амуниция скроет его эмоции.

На полу лежало мертвое тело. Дед ловко, будто из воздуха, извлек кинжал и одним движением вскрыл брюшную полость мертвеца – от ключиц до паха.

Антона мутило. От того, чтобы извергнуть остатки съеденных за обедом водорослей, удерживало только опасение испачкать шлем.

- Это был плохой человек, - сказал Дед, запуская руку в образовавшееся отверстие. – Доносчик.

***

Здесь, у верхних, заброшенных, этажей башни море кишело самыми разными тварями. Большими, очень большими и поистине гигантскими.

За выходом из шлюзов, как знал Антон, находилась небольшая площадка. Охотник должен был стоять на ней, стараясь никуда не сходить с этого места.

Знал Антон и то, что на охоте, как и в драке, все зависит от первого удара. Ты должен ударить метко и сильно. Должен огорошить тварь. Если промажешь, или удар пройдет по касательной, пиши пропало.

При этом было важно удержаться на выступе. Для этого и нужна была веревка. Упасть в воду было равносильно гибели. Плавать никто из людей не умел. Равно, как и летать.

Охота была очень опасным и абсолютно незаконным делом. Однако доход оправдывал любой риск. Мясо морских тварей в Башне очень ценилось. Его – вяленое, засушенное и сырое – любили покупать богачи, жители нижних уровней. Оно было вкусным, питательным. Никакого сравнения не только с водорослями, но даже с грибами и червями – с любой легальной пищей.

Экопы считали, что мясо распространяет заразу. Ведь твари, за которыми шла охота, обитали в зараженной зоне. Охотники, торговцы и даже покупатели, уличенные в добыче, покупке, употреблении и хранении мяса отправлялись в тюрьму. А оттуда – в Зловонную бездну.

Насколько было известно Антону, мясо порою было действительно небезопасным. Случалось, что люди, отведав сверхдорогого деликатеса, лишались волос, зубов, покрывались струпьями. Заболевших экопы изолировали в госпитале на самым нижнем уровне. О клинике для заболевших ходили жуткие слухи. Оттуда, как и из тюремного отсека, никогда и никто не возвращался.

Говорили, что человек, который хоть раз попробует мясо, до конца жизни не сможет забыть этот вкус. Ему будет хотеться еще, еще и еще. Он пойдет на любые траты, лишь бы в очередной раз полакомиться опасной пищей.

О вкусе мяса Антон мог только догадываться. Сам он ни разу в жизни его не пробовал.

***

Антона мутило, когда он глядел на манипуляции Деда. Хуже того, будущему охотнику казалось, будто он знал распластанного на полу человека. Он был лысый, с бельмом на правом, кажется, глазу…

- Лови требуху, ковбой! – резко произнес Дед, шевеля ножом.

Антон подставил ладони. Понял вдруг, что требуха – холодная. От этого стало еще хуже.

- Пошли!

Антон сотни раз представлял этот момент. Но и думать не мог, что его затошнит, и что он просто будет ощущать себя идиотом. «Может, завтра?» - мелькнула трусливая мысль. И действительно, сегодня был непростой день, суета на базаре. Да еще и эта требуха…

- Ты точно готов? – Дед, казалось, читал мысли Антона, как базарный грамотей старинную книгу.

- Да, - ответил будущий охотник.

Дед объяснил, что сейчас он откроет первую шлюзовую камеру. Пусть Антон привыкнет к давлению. Вторая откроется «дистанционно». Этого слова Антон не понял, но переспрашивать не стал. Деду виднее.

Старик открыл тяжелую дверь, края которой были обиты плотной резиной.

- Вперед, - кивнул старик. – И напоследок… Я буду смотреть за тобой. Если что-то пойдет не так, я открою шлюз. Постарайся продержаться, что бы с тобой ни случилось.

Антон перешагнул порог. Оказался в совершенно пустом помещении, облицованном кафелем. И это делало его почти роскошным. В богатых домах кафель очень ценился.

Голову действительно будто сдавило тисками. Дышать было тяжело. Но, с облегчением для себя, Антон понял, что ожидал чего-то куда более худшего. А эту боль, как выяснилось, вполне можно было терпеть.

Открылась следующая, стальная, изолированная резиной, дверь. За ней оказалась такая же комната. Тоже пустая. Чуть сильнее сдавило виски. Терпимо. Держаться…

И вдруг хлынула вода. Антон пошатнулся, но смог устоять. Стараясь не поскользнуться, он сделал шаг. Идти в воде было непривычно. Антон даже не знал, с чем сравнить это ощущение. Все его существо охватил страх. Антон знал, что вот-вот он упадет. И поднять его не сможет никакая сила.

Он пересек порог и оказался на небольшом – примерно в шаг шириной – выступе. Тот оказался скользким и поросшим водорослями.

Дальше Антон действовал инстинктивно. Он швырнул вперед и вверх требуху. Бросок был сильным, но вот улетела страшная ноша совсем недалеко. Медленно и плавно разматывались в воде темные ленты отвратительного груза.

Теперь закрепиться. Ноги безжалостно скользили. Антон успел заметить увитый лохматыми буро-зелеными водорослями загнутый кусок арматуры.

Размотав веревку на запястье (другой конец был обмотан вокруг пояса), Антон завязал ее на арматурине.

Когда Антон обернулся к краю выступа, то увидел, что на приманку кто-то клюнул.

Какая-то несусветно огромная тварь. Больше Антона раз в пять-шесть. Каждый зуб – как копье. Тварь жадно глотала требуху.

Антон замер. «Я – трус?» - думал он. Но пошевелиться все равно не мог. Если он не станет двигаться, тварь его не заметит. Охотиться на страшилище было бессмысленно.

Антон забыл о головной боли, о пьянящих глотках чистого кислорода.

Заглотав наживку, гигантское чудовище развернулось и поплыло прочь. Антон провожал его взглядом и едва не пропустил появление следующего чудища.

Бесшумно и как-то гладко на краю поля зрения образовалась еще одна тень. Большая, ростом с Антона. По сравнению с предыдущим чудищем – карлик. Она напоминала колпак с длинной рваной бахромой.

«Осьминог!» - вдруг понял Антон, немало времени наблюдавший за чудищами сквозь стекло на заброшенном уровне. Гадина, словно чувствуя взгляд Антона, выбросила в его сторону щупальца.

Первый удар должен быть внезапным, точным и сильным. Антон вскинул гарпун, нажал на спуск. Заряд исчез во тьме, которую создавала туша чудища.

И тут последовал быстрый и мгновенный рывок. Антон ощутил, как из-под ног уходит скользкая поверхность выступа. Тварь тащила его за собой.

Натянулась веревка, врезавшись в поясницу. Еще один рывок. Чудовище явно хотело уволочь Антона подальше. Рывки следовали один за другим. Антону показалось, что его просто разорвет напополам.

Он успел дотянуться до ножа на лодыжке. И, когда разъяренная тварь приблизилась, вонзить лезвие под упругую шкуру. Вода окрасилась темной, чернильной кровью. Антон бил, кромсал, рвал тело твари.

Спрут не хотел задешево отдавать свою жизнь. Щупальца, как руки великана били его по телу, по шлему. Казалось, что голова Антона спрятана внутрь колокола, который, правда, не звонил.

А потом страшилище вдруг перестало сопротивляться. Все вокруг стало меркнуть.

«Я никогда не вернусь!» - подумал Антон. Он не знал, как ухватиться за веревку. Сделать это - значило потерять добычу.

Разум отключился. Сами по себе задвигались ноги, совершая быстрые и резкие движения. Вдруг показался выступ.

Антон успел заметить, что дверь шлюза открывается, толкнуть перед собой тушу и провалиться в темноту.

***

Антон не знал, сколько дней он пролежал в лихорадке. Он помнил чьи-то руки, дававшие ему воду. Помнил, как одноглазый детина, латавший охотникам раны, пытался кормить его питательной водорослевой кашицей. Холод открытого моря проник под кожу, закрепился в мышцах, внутри костей Антон послушно пил обжигающе горячий водорослевый чай. И холод отступал. Конечно же, ненадолго.

Несколько раз приходил Дед. Рассказывал истории из древних времен.

- Еще десять тысяч дней назад люди жили на суше, - рассказывал Дед. – Людей было много, в миллионы раз больше, чем живет в башне. Они жили на открытом воздухе. Неподалеку отсюда, на берегу, располагался большой и красивый город. Однажды большие люди решили провести здесь Олимпиаду. Ты знаешь, что это такое?

Антон слабо покачал головой. Из объяснений старика он понял, что в городе должны были состязаться силачи и самые быстрые бегуны со всего мира. Только почему-то эти состязания должны были происходить зимой. Что такое «зима» Антон тоже понял не сразу. Он пытался представить себе город, укрытый кристаллами льда, но даже разгоряченное лихорадкой воображение не помогало.

- Кроме силачей на Олимпиаду должны были съехаться самые могущественные люди. Для важных персон строили роскошные гостиницы. Огромные здания, до самого неба…

Антон пытался представить небо, но впал в беспамятство. Так что завершил свой рассказ Дед уже в следующий раз.

- Одну из таких гостиниц решили возвести под водой, - впитывал воспаленный разум Антона рассказ старика. – Она должна была стать самым шикарным зданием в городе. Сюда могли попасть лишь важные персоны и их свита. Был найден ровный участок морского дна на глубине почти ста метров, куда по особой технологии залили фундамент. Стройплощадку накрыли водонепроницаемым куполом. Согнали рабочих. Одним из них был я. Строительство шло быстро. Надо было успеть к Олимпиаде. Уже через сотню-другую дней выросло несколько десятков этажей. Но не все шло так гладко. О строительстве прознали экологи – люди, защищавшие природу.

Антон опять перестал понимать, и Дед попытался ему объяснить и что такое «природа», напомнив смутно памятные горшки с растениями в парке.

- Между нами говоря, никакой природы на морском дне не было, - вспоминал старик. – Это была точно та же зловонная бездна, что и сейчас. Дело в том, что Черное море делится на две части. Верхняя – обитаемая. В ней и сейчас полным полно тварей. А вот в нижней вода насыщена сероводородом. В больших количествах это – ядовитый и очень дурно пахнущий газ. Выжить там могут только водоросли, грибы и черви. Между двумя слоями есть преграда – особый слой. Он состоит из бактерий, маленьких, не видимых глазу организмов.

Антон не мог не восхититься тем, сколько всего знает Дед.

- Этот слой есть и сейчас. Его можно увидеть из трущоб. Обращал внимание, какая мутная там вода?

- Экологи не могли этого не знать, - заметил Антон.

- Ты совершенно правильно мыслишь, - одобрил Дед. – На самом деле в задачу этих людей не входила защита природы. Они хотели, чтобы богачи откупились от них, дали им денег. Экологи патрулировали воды над стройплощадкой на лодках с моторами. Застройщики же вовсе не хотели откупаться. И вдруг началась война. В день, когда стало ясно, что на город будут бомбить, экологи стали подбирать на берегу перепуганных людей и отвозить их в недостроенный подводный дом. Застройщики возмутились. Но тут вмешались мы, работяги. Проучили кое-кого из этих уродов. Людей стали переправлять под воду – тогда еще работал специальный лифт, располагавшийся на надводной платформе. Мы все трудились, падая с ног от усталости. Кто-то провожал людей внутрь здания. Кто-то мотался к берегу и обратно. А потом случился взрыв.

Старик долго молчал.

- Башня была охвачена ужасом. Тебе лучше не знать, что мы пережили. Не было никакой уверенности, что стены устоят. Но вода смягчила действие взрывной волны. Нам повезло еще и в том, что слой, не только разделявший морские воды, еще и плохо пропускал образовавшуюся после взрыва невидимую заразу.

- А что было дальше? – спросил Антон.

- Много всего происходило, - вздохнул старик. – Самым страшным временем оказалась великая зима на полторы тысячи дней, когда море покрылось льдом. Эту зиму пережили не все. А так… Экологи захватили власть. Сейчас их называют экопами. Но, насколько я знаю, все идет к тому, что этой власти они очень скоро лишатся. Смутные времена ждут нас, Антон. Очень смутные. Ладно, спи!

Несмотря на слова Деда, Антон еще очень долго лежал без сна, размышляя над его рассказом. Он пытался вообразить себе сушу, города, величественные здания, рощи, сады и небо. И еще хотелось надеяться, что где-то там, наверху, тоже остались люди. Мысль о том, что люди выжили только в подводной башне, нагоняла странную тоску, подобной которой Антон раньше не знал.

***

Когда Антону впервые за десятки дней удалось встать на ноги, ему все казалось, будто идет он по воде. В коридоре стало легче, можно было держаться за стены.

- Спрутобой очнулся! – услышал Антон.

- Спру… спрутобой? Кто это? – неверным голосом спросил Антон.

- Ты, - раздался из-за спины голос Деда. – Это твое новое имя. Как правило, оно дается охотнику за первую добычу. Отец твой, например, был Медузником.

- А Пескарщика помните? – захохотал кто-то из охотников.

Рассмеялся и Антон. Почему-то делать это было больно.

Дед взял его за руку и подвел к стене. Высветилось неверное отражение. В котором Антон не узнавал себя. Стекло показывало какую-то зверскую, испещренную шрамами, перекореженную рожу без возраста.

- Это… я? – не в силах поверить спросил Антон.

Дед кивнул. Потом спросил:

- Кто тебя научил плавать?

- Плавать? – оторопел Антон. – А разве я плавал?

- Да еще как! – ответил старик. – Если бы ты не плыл, ты бы не вышел.

Кто-то из охотников принес мешок, развязал его, и Антон увидел брикеты. Такого количества денег ему в своей жизни еще не доводилось наблюдать.

- Это все твое, Спрутобой, - сказал Дед.

- Но… что мне с ними делать?

- А что хочешь, - хохотнул Дед. – Вообще-то охотнику, пришедшему в себя после первой вылазки, не возбраняется поставить братве водорослевый самогон.

- Конечно, - произнес Антон, все еще щупая лицо.

Неужели его жизнь могла измениться так быстро? Был простым юнцом с базара. А теперь – богач, с настоящей кучей денег.

- Спрутобой, - тихо произнес Антон.

И засмеялся. Что бы там с ним не случилось в дальнейшем, новая жизнь пока что была Антону по вкусу.

"Боль это такое же чувство как любовь, по прошествии многих лет, оно либо становится чем то лишним - ненужным и проваливается на дно памяти, либо становится многократно более значимым, чем сама жизнь...”

" - До войны у меня было всё, точнее не было нечего, но сейчас я бы назвал, то что было - райской жизнью. 17 лет... чудесный возраст, вроде бы считаешь себя взрослым, пытаешься перепробовать всё от пива до лёгких наркотиков и думаешь, что созрел для самостоятельного принятия решения, но в тоже время остаешься зависимым от родителей, школы, друзей.

Я был как раз таким: "раздолбай", "оторви и брось", "трудный ребёнок", это лишь немного из тог что приходилось слушать от бабулек у подъезда. А мы были просто панками, хотели пить пиво, делать музыку, подрабатывать когда придётся и где придётся. Жить на полную, под девизом "Sex, Drugs and Rock'n'Roll", не задумываясь о завтрашнем дне. Никто из нас не думал, что будет война и всё повернётся вот так. Нам предстояло сдать ЕГЭ, поступить, кто куда, отучится, подстричь длинные волосы и сидеть в офисах и кабинетах пролистывая стопки никому ненужных бумажек и некого не волнующих отчётов. А основной проблемой тогда было: найти денег, чтоб попить пива, или купить девушкам цветы, сводить в кино. Да и то это всё было редко и скорее на автопилоте чем по душевному желанию, легче напоить и затащить в люльку, чем возится с штамповыми комплиментами красивыми фразочками и любовными записками. В общем - все радости пубертатного периода. Проблемы в доме были присущи всему нашему поколению, мы были слишком напоминали своим родителям их самих в нашем возрасте, чтобы ужиться. Мне оставалось прожить с предками не больше года и я бы уехал в общагу при университете, но судьба была против.

Судьба вообще в последний дни меня сильно не сильно жаловала, ломала устоявшиеся в моей голове устои. Раньше девушки были не более чем средством утешения природных потребностей: знакомились, спали, расставались... (сейчас по прошествии лет, это кажется абсурдным).

Но в этот раз всё получилось не так, я не помню когда и при каких обстоятельствах я встретил Ульянку, но помню что во мне эта встреча пробудила, давно дремавшего романтика, точнее никогда не просыпавшегося, юного, только что родившегося романтика... Она меня не замечала, а я не заметил как изменился, подстраиваясь под её круг общения, вместо альтернативных и панк концертов я начал ходить с ней "по дружески" в кино и модные клубы, срезал длинные паклы и сделал модную причёску, всё ради неё... так прошло почти пол года, мы сближались и в итоге начали встречаться... мы строили планы на жизнь, на то где и как будем жить, но судьба и тут была против.

Она была чуть меня младше, но гораздо более серьезной, чем я на тот момент, в ней не было этого юношеского максимализма, этого рвения ко всему и сразу, и ещё она была умна, и... по настоящему божественно красива. Её голубые глаза, нежные черты лица, настолько нежные что, прикасаясь к ним даже губами, боишься их потревожить или поранить, светлые волосы, отличная фигура, и улыбка, улыбка, включающая в себя одновременно и насмешку над всем её окружающим, и любовь, и доброту и преданность... именно в эту улыбку я и влюбился сразу.

С времени нашего знакомства я почти перестал бывать дома, приходил только поесть и поспать, остальное время я пребывал либо в школе, либо на подработках (нужно же было на что-то водить Ульку в кино, кафе и клубы), в тот летний день я унёсся из дома, с самого рассвета, купил Ульке цветов, к тому времени нам обоим уже было по 18, со своих подработок я откладывал деньги и в итоге накопил достаточно чтобы купить 2 кольца, шёл я к ней с полной душевной уверенностью что она скажет что не готова или ещё что-то в таком духе, но произошло с точностью наоборот: когда я пришёл к ней, я подарил цветы и, не проходя, прямо в коридоре сказал:

-Я не знаю, сколько ещё людей мечтают быть с тобой, но эта честь досталась мне, стань моей женой, дай мне шанс сделать тебя самой счастливой на свете.

Ульяна стояла как вкопанная, только краснела и на глазах наворачивались слёзы, слёзы которые пускают люди отчаявшиеся дождаться чего-то, но всё таки дождавшиеся, и не верящие своему счастью.

-я...согласна, я не думала что ты решишься... - почти прошептала она.

Она говорила ещё долго. Сразу начала придумывать как и где будем отмечать и где проводить медовый месяц. Кого позовём на свадьбу и прочее-прочее. Я смотрел на её по детски заинтригованные глаза и радовался тому, как немного мне нужно сделать чтобы она была счастливее всех, но и тут судьба не дала мне шанса на счастье.

Я постоянно вспоминаю тот день, если бы я не решил в тот день сделать предложение, мы бы не поехали никуда из её маленькой квартирки находящейся недалеко от станции Парк Культуры (после войны я приходил в эту квартирку, и еле заставил себя не снять противогаз, не выпрыгнуть в окно а вернутся обратно в нашу общую келью под названием метро). Мы бы спокойно умерли, даже не заметив того что произошло, но такого не случилось. Мы выжили, к сожалению выжили. Кто-то давно сказал: "Настанет день, когда живые начнут завидовать мёртвым" - и этот день настал. Первые пару месяцев я верил в хэппи энд, а Улька верила в него до самого конца.

Но я-то понял, что никто нас не вытащит, так как некому уже вытаскивать. Мы одни остались. Шли месяцы - годы, на нашей станции - Октябрьской время тянулось медленно, монотонно. Первое время я только мечтал о поверхности, а потом сталкеры начали брать меня с собой иногда; в первый раз я был шокирован! Я знал большую часть Москвы как свои 5 пальцев, но то что увидел я... это был даже не другой город, это была другая вселенная... Я, конечно, слышал от мужиков, что на поверхности живут страшные создания, и что тот город который там лежит не похож, на то что я видел раньше... но это было слишком.

Я сначала побоялся идти дальше но позже, раз на 2 -3 пристрастился и думал уже что буду одним из тех на кого смотрят с завистью и уважением, одним из сталкеров снабжающих метро многим из того, что унесла у нас война, тем, чем люди 21 века не дорожили, потому что считали обыденностью, но в тоже время тем, что в эру заката человечества приобрело новую ценность. Улька была в то время беременна и я надеялся что всё будет у нас отлично… Но и тут судьба не дала мне шанса!

Улька заболела, я не знаю чем , наш станционный доктор назвал какое-то мудрённое название на латыни и сказал что ей осталось жить немного: месяц - может два. А через несколько недель у нас должен был родиться ребёнок, я ждал этого, я хотел сделать так, чтобы Улькина жизнь даже после конца света была прекрасной, хотя бы в меру возможностей и сложившихся обстоятельств, но я не успел...

Я тогда ушел с конвоем до Краснопресенской, там пришлось задержаться и меня не было несколько дней, я знал что Улька должна скоро родить, но надеялся успеть вернутся...и, что пожалуй естественно, не успел…

Когда я пришёл обратно, Улька была мертва, её лицо посинело, а глаза были закрыты, я не могу сразу понять, что я этих глаз больше не увижу никогда... Наш станционный врач сказал, что она умерла при родах, родив такого же мёртвого, как она сама, ребёнка... В этот момент в моей голове сработал часовой механизм, десятимегатонная бомба взорвалась в моём мозгу превращая мозг в хаотичный набор атомов серого вещества и кучи бесполезных нейронов. Вся моя жизнь, всё ради чего я выживал на поверхности и в туннелях, то ради чего я пытался наскрести побольше патрон, всё это крутилось вокруг неё и вокруг будущего ребёнка. А что теперь? Я остался не просто один, меня самого не осталось, я пропустил очередь из АК ровно в головной мозг, хоть я знал что так всё и случится я отказывался это принимать, я морально отсрочивал это куда то в даль, за пределы обозримого будущего.

Я не говорил не с кем, нечего не ел. Я лежал в углу и смотрел в потолок. Как бы цинично это не прозвучало, я хотел бы, чтобы Улька погибла тогда, тогда бы она не видела всей этой грязи и боли, не голодала бы и не мёрзла в этой грёбанной келье. Не страдала бы и не умирала бы в муках, медлено но верно уходя из жизни, и я бы тогда её отпустил намного проще чем сейчас, наверное...

Я договорился чтобы её тело никуда не девали, я похоронил её на поверхности через 9 дней. Спустя ещё неделю я начал ощущать себя человеком, нет я не пил и не бился головой об рельсы, но я чувствовал себя 65 килограммовым куском биомассы и не более того.

Когда я уже отошел от шока, врач отдал мне письмо, написанное Улькой при смерти, я брал его в руки со слезами на глазах и страхом в сердце. чего я боялся? Сам задаюсь этим вопросом. наверное я боялся что она обвинит меня в её смерти, она бы так не поступила, я её знаю, но страх от этого не умалялся, ибо будь оно так, я бы не выжил узнав этого. Но прочитать нужно было. Сейчас брат читать не буду, перескажу в 2 словах, ну как в 2 словах, за эти годы я его уже выучил:

"Серёж, я думаю что увидеть тебя мне уже не суждено, но я должна написать тебе это: я так тебя люблю! всегда любила! если бы не ты, если бы не твоя забота я бы умерла не сейчас а через неделю после взрывов. Ты сделал всё что мог, не вини себя в моей смерти, ты и так её отсрочил на многие годы. Я надеюсь что ты сможешь поставить на ноги нашего сына, не знаю почему, но я уверена что у нас родится сын. Назови его Мишкой, пусть вырастет сильным мужчиной, как его отец. Прощай. Знай я всю жизнь буду с тобой. Если ангелы хранители ещё есть в этом мире, я буду твоим ангелом. Прощай. P.S. я всегда буду любить тебя"

После этого дни превратились в череду дежурств, сна и еды. У меня не было нечего и нечего не хотелось.

А однажды ночью: я проснулся в поту с навязчивой идей - я хотел во что бы то ни стало попасть в квартиру в которой когда то жила Улька, ключей у меня естественно не осталось но уж монтировку или арматурину я найду а там уже вопрос времени. Но всё оказалось даже проще: пришлось дойти до станции Парк Культуры и там выйти на поверхность, до её дома я добрался без проблем, не монстров не других сталкеров я не встретил, чему не мог не радоваться. Дом казался на удивление целым, не знаю почему но он осыпался только с задней стороны и то только с одного края, как будто этот дом не находился в городе, который бомбили как никогда, никакой другой город, а просто оказался недалеко от не большого взрыва, ударной волной которого выбило все стёкла. Подъездной двери не было на месте и я спокойно проник внутрь. Поднялся на восьмой этаж, лестница местами потрескалась но была вполне сностной. Дверь Улькиной квартиры была выломана, я не сильно был этому удивлён, но то что я хотел найти врятли интересовало других сталкеров и просто мародёров. И я нашол то что хотелось, но сначала я был в шоке, подойдя к окну я мог видеть больше чем с земли, передо мной открылся простор разрушенной Москвы. Когда я всё таки оторвал взгляд от окна я начал искать по остаткам мебели и по всем углам, и я нашел. Я нашел запылённый грязный но очень желанный альбом, там были фотки, наши с Улькой фотки, фотки того времени когда мы были счастливы и были вдвоём. Раньше я не задумывался насчёт этого альбома но той ночью стрельнуло до боли в сердце.

Уйти, не посмотрев ещё хотя бы раз в окно, оказалось выше моих сил, этот вид вызывал полумистическое чувство, некий коктейль: из боли, обиды, чувства вины, и чувства потери, и при этом торжество при осознании, какой мощи достиг человек в пик своего могущества. Нет уйти сразу, было бы в какой-то мере кощунственным, я стоял и смотрел, боясь пошевелиться, мысли ушли далеко из этой квартиры и этого мира, мысли были полностью поглащены тем временем когда мы были счастливы, тем временем когда само слово "время" значило скорее количество движений механизма часов от одного события в жизни до другого, не вдающееся в подробности этих событий, а сейчас "время" - это рассуждение о конце, о том сколько тебе осталось и как именно ты отправишься к праотцам, сколько врагов ты заберёшь с собой на тот свет, чтобы потом выгуливать их на поводках в аду. Эти мысли переполняли собой воображение, чувства сливались в единый порыв закончить страдания и спрыгнуть, но нет, слишком лёгкий путь, Она бы не простила такой поступок, Она бы и так многого не простила если бы могла. Например ту меланхолию в которую я впал когда она только умерла, то что я винил себя в её смерти, хотя и осознавал что моя вина здесь лишь в том что не успел попрощаться, за многие прочие поступки, за людей, посланных по всем возможным адресам, которые хотели лишь поддержать.

Нет Она бы не смогла простить всего этого. А раз так стоит ли думать смогла бы она простить очередной неосмысленный поступок? Тогда я долго колебался с ответом на этот вопрос, а сейчас...сейчас я готов сказать точно: стоит! Не может всё разом пойти под откос, не можёт всё что было хорошее, превратиться в чёрную дыру поглащающую тебя изнутри, не бывает так чтобы человек потеряв разом всё, так ничего и не обретёт. Скажи мне кто эти слова несколько лет назад, я бы дал ему в морду и ещё в догонку бы наговорил кучу всего разбивающего (как мне казалось) все его аргументы, и доводы в их пользу. А сейчас я верю, правда верю, что всё хорошо, хуже чем могло бы быть но всё таки хорошо, жизнь не кончается когда теряешь что-то или кого-то, она кончается когда теряешь надежду.

Забавно, что эти мысли приходят в голову уже тогда, когда нету не возможности вернуться в ту квартиру и постоять, подумать у того окна, не желания этого делать. А тогда в тот день когда я впервые пришёл туда я долго думал, долго ходил кругами по квартире но возвращался к тому же окну, с теми же раздумьями. В голове крутились отдельные сцены, свидания, сидение с друзьями в кафе, походы в кино, поездки на природу, всё это собиралось в первичную субстанцию моего собственного "Я", но почему то все эти воспоминания мгновенно меркли стоило лишь на долю секунды коснуться краем сознания Её. Сразу, в этот миг, все эти псевдоважные картины рассыпались прахом и смешивались с пылью под подошвами берц. И снова Она, перед глазами проносились, сцены из жизни в которых фигурировала она, все остальные, не имеющие к ней отношения, как будто не имели отношения и ко мне. Было страшно думать что это сейчас кончится, и больно от осознания того что этого всего уже никогда не будет. Я совершал тогда самый мазохисткий акт из всех возможных, испытывая при этом такое же мазохисткое удовольствие, я слился с болью и научился управлять ею.

И стоило мне смириться с тем, что лучшего ничего не будет, но ставить жирную кровавую точку ещё рановато, как выглянуло из-за туч солнце, палящее Июльское солнце, как в детстве. За годы туч, нагоняющих тоску и ненависть, я на столько отвык от него, что не сразу понял что это. А поняв взглянул на него широко открытыми глазами, за что поплатился мерцающими кругами на слезящихся глазах. Но это не умалило моего восторга, Я понял, что выиграл в этой кровавой лотерее, шанс был 1 на миллион, но мы с Улькой взяли свои шансы, только моя судьба оказалась по продолжительнее.

"Если ангелы хранители ещё есть в этом мире, я буду твоим ангелом." - я знаю они есть, и один из них, самый честный, самый близкий, самый родной ангел, в тот день смотрел на меня и, от души ,вместе со мной, смеялся солнцу. Это была она, я чувствовал что она стоит у меня за спиной и смеётся, смеётся с той искренностью с которой могут смеяться лишь дети и беззаботные. Я хотел было повернуться, но боялся потерять то ощущение близости, которое испытывал, боялся напугать этот смеющийся фантом. Она истаяла сама минут через 15, но не резко словно повернули рубильник и выключили свет, а постепенно, словно она не хотела уходить и растягивала прощание.

В тот самый миг я понял: в жизни ещё будет что-то ради чего стоит остаться в живых.

Потом я ходил в эту квартиру каждый раз когда удавалось выйти на поверхность в районе Парка Культуры . А где-то через полгода таких прогулок мне стало страшно. Нет не страшно быть разорванным монстрами, нестрашно быть зачарованным кремлёвскими звёздами. Не страшно, что в один день молниеностно сменю решение и прыгну (этих мыслей уже не было). Я перестал чувствовать её присутствие, лишь боль об утрате, и мне стало страшно, страшно от того что даже в том месте в котором она была как никогда живой она начала мне казаться мёртвой. Мне было страшно выходить наверх, я выходил всё реже и реже, а потом вообще перестал, всё, что могла, Москва у меня уже отняла, осталась только жизнь и ты конечно, брат!"

Братом Серёга называл единственное живое существо которому он был не безразличен - немецкую овчарку - Бастэра. Как Басти попал к Серому не знал никто, так как говорил он только с ним, после смерти его жены прошло уже почти 7 лет. 5 из них он вообще не говорил не с кем, а 2 года назад появился Басти, и он снова ожил. Нашел он Басти в туннеле между 2 из стаций Ганзы. Как он туда попал не было известно, конечно ходили слухи что собак разводят на какой то там станции, но это было и неважно. Когда Серый его там увидел, Басти был похож на него самого, такой же тощий и несчастный, с взглядом, абсолютного безразличия к себе самому.

Серёге стало его жалко, он почуял в нём родственную душу, такую же, как та которая требыхалась в нём самом: несчастная, обречённая и банально подавленная.

Серёга подобрал его и принёс к себе на станцию, в свою палатку, за время сталкерства он заработал достаточно патрон для того чтобы купить нормальную палатку и спокойно в ней жить в гордом одиночестве, но теперь у него появился друг. Он ухаживал за ним, тратил патрон за патроном, чтобы выходить этого щенка. Нельзя сказать, что чувствовал к нему Басти, но преданности ему было не занимать. Он не отходил от Серёги не на шаг, Серёга был этому только рад, иногда он вместе с Басти гулял по тоннелям около станции. Но чаще просто сидел и вспоминал былое. Ходили слухи, что Серёга сошёл с ума, но никто этого открыто не говорил. Серёга сидел и рассказывал свою историю Басти каждый день по несколько раз, но Басти не был против. Он смотрел на своего хозяина преданным взглядом. И жалел его также как Серёга когда то пожалел бедного щенка. Они нашли друг друга и спасли друг друга.

Так и шли годы, а они так и сидели вдвоем ни от кого не зависящие и некому не обязанные: Серёга с письмом либо альбомом в руках и Басти, с преданностью смотрящий на него, а иногда кладущий лапы ему на плечо, и смотрящий в письмо, как будто он сам умеет читать..."