Министр сдержал слово. Не стесненный в средствах и предоставленный сам себе, Филипп даже заскучал. Всю жизнь он стремился к достатку и благополучию, а когда вдруг обрел все, чего только мог пожелать, и бороться стало не за что, ощутил странную внутреннюю пустоту. Жены его были послушны, и ночи он проводил с ними по очереди, а каждую пятую ночь отдыхал и предавался чтению.

По сути, он был драгоценным подарком для тассилийцев. Новые хозяева Марса воспользовались формулой, найденной им на фарфоровой тарелке в подземельях Москвы, формулой, лишь милостью Ахана пронесенной через все испытания. Уже строили большой завод. По их расчетам, через четыре года можно будет навсегда избавить Солнечную систему от вредоносного проникновения семян, а пока приходилось пользоваться лишь временной защитой трансформированных Фобоса и Деймоса. Спутники были несовершенны: во-первых, они съедали почти девяносто процентов энергии, производимой на Марсе, а во-вторых, еще и пропускали часть семян.

Формула, принесенная Филиппом, была спасительна, но его и не подумали привлечь к уже начавшимся работам. Куин объяснил, что в этом нет надобности, ведь Филипп Костелюк не ученый. Также не было надобности и в официальных встречах с представителями правительства, ведь он не был ни дипломатом, ни даже юристом.

Прошел месяц. Храм не построили, и никто не напоминал землянину о свадьбе. Но достаточно было ему самому напомнить, и артезианский храм и молельную башню возвели за одну ночь. Внешне все вроде бы соответствовало: и форма, и внутреннее убранство. Крутые ступени, по которым, как в старом Тишинском храме, взбираешься вверх. Фонтанчик для омовений. Тишина. Приглушенный свет, льющийся в верхние окна. Толстые ковры, устилающие пол.

Будто магнитом потянуло Филиппа на колени. После всего пережитого, после всех мучений и радостей он впервые за большой срок, совершенно послушный Ахану, опустился на колени и сложил руки. Но тут же, возмущенный, вскочил. Храм был чистой иллюзией. От ковров непристойно пахло, в окнах плавали три солнца, а в глубине зала стоял одетый в белое неподвижный жрец. Всмотревшись в лицо жреца, Филипп Костелюк узнал седьмого помощника министра и своего гида на Марсе Куина.

— Я делаю что-то не так? — растерянно спросил Куин. — Поверьте, Филипп Аристархович, я изучил ритуалы артезианства до тонкости. Я уверен, что ошибок не будет. Ну, куда же вы?.. — Он протягивал руку вслед уходящему Филиппу. — Через пять минут соберутся и другие наши артезианцы. Их почти тридцать тысяч. Все они добровольно захотели принять участие в нашей маленькой игре!

Когда Филипп Костелюк, соскочив с высокого порога поддельного храма, забирался в небольшую моторную лодку, с молельной башни как раз закричал нараспев фальшивый жрец Куин:

— Слава Ахану всевидящему, вездесущему!

Мотор лодки взревел, и, стараясь погасить свою ярость, Филипп погнал маленькое судно кругами по очистительным каналам гибкого спрута. Он уже неплохо ориентировался в Тироге, здесь предпочитали воздушный транспорт, но и по воде можно было добраться до любой точки.

Можно было направиться в казино и отвести душу в компании новых друзей, расстилая семнадцатицветные флаги по черному сукну и кидая ножи-звезды в изящные статуэтки-мишени, можно было расслабиться в центральной шаровой бане, где после разноцветного пара и гравитационного массажа тело становится таким легким, что не трудно в прыжке постучать в окно второго этажа, и таким гибким, что без напряжения удается почесать любой частью тела любую часть тела.

Но теперь Филипп не хотел видеть ни казино, ни бани. У него не было иной цели, как только погасить свой гнев. Не дать вырваться справедливому чувству. Ведь там, в поддельном храме, от выстрела его спасло лишь то, что оружие осталось в лодке. Если бы кобура оказалась на поясе, он бы неизбежно разнес в клочья голову и сердце Куина — седьмого помощника министра — и, не сходя с места, объявил бы перед лицом Ахана все племя тассилийцев порождением нечистого зверя.

Миновав центр города, Филипп Костелюк направил свою лодку в район автоматических заводов. Он знал: там нет ни одной живой души и там можно найти небольшую металлическую площадку. Там можно будет сесть и спокойно в уединении все обдумать.

Пришвартовавшись под гигантским раскаленным навесом, он сделал несколько шагов и присел, закрыв голову руками. Никогда в жизни Филипп Костелюк не испытывал ничего подобного. Никогда не тревожили его, простого парня, подобные странные, горячие мысли.

Вся жизнь его прошла в два этапа. В первой половине своей жизни он просто работал и кормил свою молодую жену, строил тщеславные планы о том, как сначала займет место шофера мэра Москвы Петра Сумарокова, а потом, может быть к старости, дослужится до начальника правительственного гаража. Во второй части своей жизни он бежал от смерти, ни о чем не размышляя, спасался. И вот теперь все достигнуто и все потеряно. Он больше не должен убегать, и если он захочет; то может стать заведующим авиагаража. Вряд ли тассилийцы будут против этого возражать, ведь всю подобную работу здесь делают автоматы.

Неожиданно он будто провалился в другой мир. В лицо повеяло раскаленным ветром и смрадом. Филипп Костелюк совершенно ясно увидел, что стоит на вершине каменной башни, а внизу подле его ног колышется огромная человеческая масса. От толпы исходило страшное зловоние. Люди тянули вверх руки и кричали:

— Дионисий! Святой Дионисий!

Филипп посмотрел вверх. Над головой снова было голубое небо Земли, а вокруг стоял сложенный из грубых камней старинный город.

— Дионисий! — шумела толпа у его ног. — Дионисий! Святой Дионисий!

Налетел новый порыв горячего смрадного ветра. Филипп зажмурился. Когда он открыл глаза, видение пропало. Сжимая голову руками, Филипп Костелюк опять сидел на металлической площадке автоматического завода, и у ног его колыхались волны голубого гибкого спрута.

Стараясь не закричать в голос и глотая слезы, Филипп все сильнее и сильнее сжимал руками свою несчастную голову и против воли вслушивался, вслушивался в сухие голоса Марса, в мысли тассилийцев. Он понимал их речь, понимал их желания, он, наверное, смог бы управлять ими. Но зачем? Все окружающее было чуждо и бессмысленно. Этот мир не отрицал существования Ахана, этот мир вообще не учитывал бытие Ахана как реальный фактор бытия Вселенной. Мир вокруг был слеп к истинному свету и глух к голосу неба.

Из оцепенения его вывел рокот мотора. Филипп Костелюк посмотрел. К платформе осторожно пришвартовалась другая моторная лодка. Вообще горожане предпочитали воздушный транспорт, и вряд ли кому-то пришло в голову петлять по каналам в районе автоматических заводов. Он утер слезы и вдруг увидел стоящую в лодке Земфиру.

— Что с тобой, Филипп? — спросила она, соскакивая на площадку. — Что случилось?

— У меня было видение! — отозвался Филипп. — Я ничего не понимаю!.. Я не знаю, что мне делать теперь! — И вдруг припомнив, спросил: — Земфира, там, еще на Земле, ты сказала мне, что полковник Дурасов обязательно убьет меня, но прежде я убью его. Ты обещала объяснить, каким образом это произойдет. — Он сжал в ладонях голову жены и, повернув ее, всматривался напряженно в глаза женщины. — Ты была в будущем, скажи мне правду. Что ждет нас, Земфира?

— Хорошо, — медленно проговорила она. Ее темные глаза были очень серьезны. — Ты помнишь, как во время погони полковник Дурасов крикнул вдруг: «Я упустил тебя на Марсе, но теперь ты не уйдешь»?

— Помню!

— Это парадокс времени, Филипп. Переместившись из прошлого, Дурасов по своему личному времени сначала оказался здесь, на Марсе. Здесь он попытался арестовать или убить тебя, но для тебя самого это еще не произошло, то, что для Дурасова прошлое, для тебя, Филипп, твое личное будущее. Дурасов еще появится здесь… И ты не сможешь это предотвратить.

— Хорошо, я понял! — сказал Филипп. — Но ты сказала, что я убью его, а потом он убьет меня? Каким образом? Если он будет уже мертв, то не сможет, наверное, до меня добраться…

— Это тоже парадоксы времени. — Земфира вырвала свою голову из рук мужа и, отвернувшись, присела на железном скате. — Тебе придется еще много передвигаться во времени и вперед и назад. Но прошу тебя, не задавай мне больше вопросов. Я видела не так много, как хотелось бы, и не так много знаю. Лучше я промолчу, чем случайно перепутаю что-то и введу тебя в заблуждение.

Довольно долго оба они сидели молча, потом Земфира сказала:

— Ты затянул со свадьбой, Филипп, и это становится опасным.

— Почему опасным? — удивился Филипп.

— Ты же знаешь, тассилийцы никогда не подвергают пленников пыткам, они либо отпускают их на волю, либо лишают жизни. Такова здесь мораль. Но не у меня в голове ЛИБ, а у тебя, ты должен знать все это лучше. Ты ведь знаешь, что они сделают с тобой, если ты в ближайшие несколько дней не станешь их родственником?

— Я знаю… Знаю… — вздохнул Филипп. — Наверное, ты права. Если не жениться, то, пожалуй, они меня все-таки убьют. И будущее изменится. Я совершенно бесполезен здесь. Не нужен. Конечно убьют. Они не знают Ахана и поэтому не знают милосердия.