Дом номер шестнадцать оказался сталинкой в форме буквы «гэ», одной стороной выходящей на сквер, другой – на заросшую тополями улицу Фрунзе. Внутри неблагозвучной буквы располагался просторный двор, главной достопримечательностью которого был квадратный корпус лицея 366.

Вечерело, моросил надоедливый, под кожу лезущий дождь. Лицеисты и их родители попрятались за желтыми окнами квартир, оставив улицу осени, опавшим листьям и шпане вроде меня. Первым препятствием на пути к цели оказался домофон у двери подъезда. Ну, позвоню я в семьдесят шестую и что скажу? «Здрастье, я ваш…» Кстати, кто? Двоюродный племянник? Гражданка Нина Аркадьевна Горская, небось, не дура. Открыть не откроет, а пошлет… ежиков пасти.

Пока я в раздумьях мерз под козырьком, из подъезда послышался приглушенный топот, гогот, тяжелая дверь распахнулась и выплюнула компанию подростков. Выглядели пацаны младше меня, но их было много, и рванули они из парадной так, будто за ними гнался Чикатило с электропилой. Убраться с дороги я не успел.

– Хрен одноглазый! – тощий и волосатый в косухе запнулся о мой гипс. – Кто тебе в будку свет провел?

Но тут товарищи потащили остряка дальше, а я мышкой скользнул в закрывающуюся дверь. Лестница поразила своими размерами – казалось, построили ее для людей иных габаритов и потребностей. Лифт закрывала тяжелая чугунная решетка с финтифлюшками. На площадке было тепло, чисто, лампочку, спрятанную под матовым плафоном, вывернуть еще никто не догадался, как и насрать в пальму, торчащую из кадки в углу. Пахло тут, по крайней мере, совсем не по-лестничному – как-то никак пахло.

Я подошел к пальме и потрогал длинный, с острыми краями листок. Настоящий! Все еще под впечатлением от этого факта, я медленно поплелся вверх по лестнице. Медленно не от того, что болело колено, а потому, что увиденное заставило пересмотреть заготовленный сценарий встречи с двоюродной сестрой матери. Нужно было выгадать время.

Эту самую кузину раскопал Андреев адвокат, у которого оказались широкие связи. Он же убедил меня озадачить товарища Капусту еще одной заявой – о пропаже Сашки и матери при подозрительных обстоятельствах. Менты взялись за Гену, но как его ни трясли, много не вытрясли – говнюк ушел в запой. Извлеченные из отчима сведения в формулировке юриста с очень обнадеживающей фамилией Винер сводились примерно к следующему: Левцова Софья Николаевна покинула место жительства двадцать восьмого октября после продолжительного скандала с применением бытовых предметов как средств убеждения. Малолетнего сына Александра она забрала с собой и направилась, несомненно, к своему любовнику, имя и местонахождение которого Геннадий Михайлович Шишков указать затруднялся. Внешность означенного субъекта Геннадий Михайлович описать был также не в состоянии, поскольку коварный соблазнитель существовал, как выразился господин Винер, скорее всего, только в воображении гражданина Шишкова.

Поскольку обзвон моргов и городских больниц не дал результата, разысканная родственница оказалась пока единственной ниточкой, ведущей к моей семье. Впрочем, даже эта ниточка была очень тонкая. Я уже знал, что у Нины Аркадьевны мать с Сашкой не объявлялись. Господин Винер звонил ей вчера, и она, нехотя признавшись в родстве, заявила, что не видела Соню уже лет двадцать, а потому никаких полезных сведений дать не может.

Я пришел в дом с пальмой на улице Фрунзе потому, что еще надеялся. Если двоюродная сестра не захотела говорить по телефону с незнакомым адвокатом, может, она расскажет что-нибудь мне? Вдруг у матери есть и другие родственники, какие-нибудь дяди-тети, не в Питере, так в другом городе, и она уехала к ним? В таинственного любовника мне, как и господину Винеру, не очень верилось, хотя менты уцепились именно за эту версию…

Дверь квартиры семьдесят шесть подавляла своей кожаной солидностью. Даже толстый коврик с цветочками, казалось, надменно шипел: «Ноги прочь!» Я одернул куртку – новую, Андреев подарок – пригладил волосы и нажал на звонок. Не успело внутри тренькнуть, как из квартиры высунулась цепкая рука, сграбастала меня за шиворот и втащила внутрь. Мгновение – и я обнаружил себя припертым к стене между вешалкой с пальто и зеркалом. Меня держала за грудки маленькая худая женщина в черном мешковатом свитере.

– Ифи, охранять! – рявкнула она, не сводя с меня горящих торжеством карих глаз.

Рыжая бородатая собака уселась у моих ног, пожирая жадным взглядом штаны и скаля слишком большие для нее зубы. В горле у Ифи так и клокотало от плохо контролируемой ярости. Я шумно сглотнул.

– Попался, свин тропический! – хищно улыбнулась хозяйка нехорошей квартиры. – А вот теперь я позвоню в милицию!

– Ниночка, что там? – донеслось откуда-то из глубин коридора, где, судя по звону посуды и вкусным запахам, находилась кухня.

– Да вот, поймала тут одного из этих гопников, что бегают и звонят во все двери.

Я стал тихонько сползать по стене. Сердитое лицо женщины в черном и рыжая собака расплывались, как мазутные пятна на лужах. Я заморгал, пытаясь вернуть ясность зрению, и по щекам побежали горячие дорожки. Голос из кухни удивительно походил на мамин, только вечной усталости и раздражения в нем не было, скорее, тихая такая, подспудная боль, с которой научились жить…

– Эй, парень, эй! – Узкое лицо в обрамлении лохматого каре больше не сердилось. В щеку ткнулся холодный собачий нос. – Тебе что, плохо? Да ладно, не буду уж звонить с первого-то раза… – Мамина двоюродная повернулась в птичий профиль и крикнула неожиданным для хрупкого тела басом: – Сонь, водички нам принеси!

Из дверного проема напротив, видимо, привлеченная шумом, высунулась круглая очкастая голова.

– Лиан! – взвизгнул Сашка и, распихав Нину Аркадьевну и собаку, повалил меня на пол.

Чай мы пили в гостиной с настоящим камином. И плевать на то, что топить его было нельзя – трубу замуровали. Зато на мраморной полке стояли старинные часы с голой богиней, а золоченая решетка намекала на уют тлеющих оранжевым жаром углей. Часы тикали, я глотал обжигающий чай, стараясь не хлюпать губами. Говорила в основном решительная женщина в черном свитере:

– Понимаешь, Лиан, эта свинья в образе человеческом угрожала твоей маме… Да, Сонечка, не делай страшные глаза, – кузина Нина ткнула в воздух зажженной сигаретой. – Свинья и есть, недостойная называться мужчиной. Ведь он что ей сказал? – Узкое лицо повернулось ко мне, бледные губы крепко обхватили «мальборину». – «Уйдешь – найду и убью. И тебя, и щенка твоего. И никуда ты от меня не скроешься». Да-да, Сонечка, не прячь глаза, это не стыдно! Единственный, кому должно быть стыдно, это твоему бывшему подонку… А что твоей маме еще оставалось делать? – тетя Нина снова говорила со мной, стараясь пускать дым в сторону. – Ты пропал без следа, кстати, по моему личному мнению, страшно безответственный поступок, даже принимая во внимание обстоятельства! – Она с силой вдавила окурок в пепельницу и тут же полезла в пачку за новой сигаретой. – Дома – безобразные сцены, попреки, дикие обвинения, психологический террор. На работе – контрольные звонки с нецензурностями и угрозами. – Двоюродная глубоко затянулась, Ифи заворчал из своей корзины у окна – видно, не одобрял курение.

– Александр нахватал троек в школе, – кузина Нина ткнула сигаретой назад, в сторону плотно закрытой двери – Сашку не допустили к официальной части чаепития по причине малолетства. – У ребенка начались постоянные боли в животе, он почти перестал кушать… А в тот вечер эта свинья, – похожая на Гавроша женщина с вызовом взглянула на мать, акцентируя последнее слово, – распустила руки. Мальчик не смог доесть ужин, а так называемый отчим… – Сигарета сломалась между маленькими твердыми пальцами и полетела в пепельницу. – Нет уж, Сонечка, ты это сама расскажешь. А то мне убить кого-нибудь хочется. Нервы ни к черту…

Бледные губы скривились, и Нина Аркадьевна на мгновение стала удивительно похожа на маму. Но тут же собралась, заправила хвосты черных волос за уши, сложила пальцы в замок на столе – и сходство пропало.

– Так вот, мать твоя, Лиан, умная женщина. Спрятала в коридоре сумочку – документы там, денег немного. Мой адрес она еще раньше разыскала – на всякий случай. Схватила все, Сашку в охапку – и вон из дому. Геннадий за ними далеко не погнался, соседей побоялся, наверное… – Тетя Нина покачала головой, будто и сама не верила в проявление у Гены нормальных человеческих чувств. – Как они добирались до меня – отдельная история. Появились тут в первом часу ночи. Мы с Соней уже лет двадцать не общались. Последний раз я звонила ей года три назад, наговорила глупостей… Почему – долго и нудно объяснять. Это как «Сага о Форсайтах» – все запутано и уходит корнями в прошлое, – кузина послала матери косой взгляд, и та легонько кивнула, утверждая молчание. – Итак, двадцать лет – и вот Сонечка стоит у меня в прихожей. Лица на ней нет, одежды почти тоже, с нею чудный мальчик, напуганный, как Поттер после атаки дементоров…

Тут я посмотрел на «Гавроша» новыми глазами – взрослая тетя, которая читает «ГП», это гораздо серьезнее взрослой тети, ловящей гопников с помощью собаки-убийцы. Нина Аркадьевна между тем продолжала:

– Конечно, я тут же предложила остаться у меня. Живу одна в двухкомнатной квартире, детей нет… – Двоюродная снова потянулась к красной пачке, но на полпути отдернула руку и стала подливать себе чай. – Хотела в милицию позвонить, но мать твоя ни в какую.

Карие глаза бросили испытующий взгляд на сестру, но та ушла в себя, за так ненавистную мне непробиваемую стену, к которой невозможно подобрать ключа – ведь не было самой двери.

– Так что Саша с мамой уже вторую неделю как тут обитают. – Хозяйка задумчиво взвесила в руке чайник и вылила остатки заварки мне в чашку. – Все, конечно, в строжайшей тайне. Сонечка на улицу почти не выходит, все-таки Московский район с Кировским совсем рядом. От звонков телефонных ее до сих пор озноб бьет, валерьянкой отпаиваю. А тут еще какая-то шантрапа взялась по квартирам звонить. Откроешь – никого. Снова звонок – никого. А то еще спичкой кнопку прижмут… Сегодня вот у мамы твоей чуть приступ сердечный не случился. Так что ты прости, если я тебя напугала.

– Ничего, я понимаю, – заверил я. – Значит, вы поэтому адвокату совра… то есть, сказали, что маму не видели?

– Так это действительно был адвокат? – красивые брови «Гавроша» выразительно прыгнули под челку. – Вот видишь, Сонь, что наделал твой маниакально-депрессивный психоз! Кстати, – брови вернулись на место, и карие глаза прищурились на меня через плавающий по комнате дым, – а с какой это радости мне звонил господин… боже, как его…

– Винер, – подсказал я. – Я подал на маму в розыск.

– Пф-ф-ф! – фонтан горячего чая прыснул из губ кузины прямо на кружевную скатерть. – Ты что?! Сонь, ты слышала эту прелесть? Ребенок подал на маму в розыск!

– Я не ребенок, – спокойно ответил я. – Мне скоро шестнадцать. Я не знал, что произошло, чувствовал только – что-то плохое. Мам, – обратился я прямо к женщине, замотавшейся в шаль, как гусеница в куколку, – прости за то, что меня не было рядом. Теперь я вернулся, и… Все скоро кончится.

– Это как – кончится? – тихо, почти без выражения спросила она, глядя как будто на меня, но на самом деле – сквозь меня.

– Очень просто, – мое спокойствие сгорало, его пожирало пламя, которого не могло быть в замурованном камине. – Подонка засадят. Статья 117-я УК, истязание. От трех до семи, мам.

– Значит, молодой человек не только в розыск заявил, – в полной тишине заключила женщина-Гаврош, глядя на мое лицо так, будто только что заметила синяки.

В голосе ее впервые прозвучало уважение. Часы на камине механически вздохнули и начали мелодично отбивать семь. Плечи матери вздрогнули, шаль сползла, как ненужная серая оболочка. По стене без дверей побежала щель, глубже и шире, пока первое рыдание с шумом не вырвалось наружу, как застоявшийся в годами не отпиравшемся помещении воздух…

До компа я добрался только через несколько дней. Слишком занят был переездом к Нине – именно так двоюродная попросила меня называть ее, без всяких теть, улаживанием дел со школой, полицией и адвокатом. К тому же все это время на мне, как пиявка, висел брат – даже неосвоенные просторы Гаврошевой библиотеки не могли Сашку отвлечь. Дело же, для которого мне понадобился Интернет, требовало одиночества.

Вот почему в чат я залез уже глубокой ночью с Нининого компьютера, к которому мне разрешено было приближаться только в мягких тапочках, с вымытыми руками и без содержащих жидкости предметов в радиусе пяти метров. Залогинившись, я быстро натянул на здоровую руку Машурину перчатку и пробил:

Демиург: Регент, ты там? Выходи!

Пока ждал ответа, прислушался к тишине в квартире. Сидел я с ноутом на кухне, в гостиной сопел Сашка, «Гаврош» только что скрылась в спальне в сопровождении верного Ифи. Мать была на снотворном и исчезла в том же направлении уже часов в девять.

Я снова глянул на экран и крутанулся на табуретке. Под иконкой с изображением самолета из «Утиных историй» бежали синие строчки:

Регент: Привет! Во дела! Первый раз вижу, чтобы писали по скатерти вареньем. Какое свинство! Лол.

Демиург: Здорово, вб. Креативное решение. А у меня все прилично.

На самом деле, что писало и на чем, зависело не от меня, а от того места, где находилась Машура. Просто, видимо, сейчас ни песка, ни «папируса» по близости не оказалось. Я заторопился дальше – левой рукой все получалось медленно, как у паралитика.

Демиург: Мои нашлись. Живут у кузины. Я с ними.

Регент: Вау!!! А как же Вовка? Ты же в последний раз от него писал.

Демиург: Переживет. Он по тебе больше скучает, чем по мне:)

Регент: С мамой все хорошо?

Демиург: Теперь – да.

Демиург: Наверное…

Я не посвящал Машуру во все завитки сюжета, у нее и своих проблем хватало. Сказал только, что мать бросила Гену и переехала неизвестно куда. Я решил сменить тему.

Демиург: Скоро в новую школу.

Регент: Все-таки выперли? Лол.

Демиург: Сам ушел. Ездить далеко, а тут рядом пятьсот седьмая.

Регент: Хорошая?

Демиург: Нормальная. Гаврош… я кузину так зову… хотела в лицей пристроить, это вроде элитной школы. Но там испугались, даже несмотря на ее педагогический авторитет. Зато в обычную меня взяли. И хорошо, вместе с Сашкой буду. В лицей ведь только с седьмого класса…

Регент: Гаврош – педагог?

Демиург: По призванию, но не по профессии. Лицей – халтура. Она дизайнер…

Я призадумался: как бы это попроще…

Демиург: Ну, типа художник, рисует всякое на заказ. Картинки там для книг, для журналов лейауты, для сайтов. У тебя-то как?

Регент: Сплю полдня, потом полдня ем… Лол. Не, на самом деле занята страшно, сейчас готовлюсь к заседанию Совета… Кстати, последние новости из Саттарда! Сиир проявляет удивительный интерес к летательным машинам! На су-бонге гоняет уже лучше местных мальчишек. Только вот отца ее пока не нашли. Так что живет у моей мамы, в новом доме. А когда ты вернешься?

Я задумчиво посмотрел на черточку курсора, мигающую в ожидании ответа. Оглянулся в темноту, где спали два самых дорогих мне человека. Девчонка в одной перчатке тоже мне небезразлична, но она справится, я знаю. А вот они…

Демиург: Я нужен сейчас здесь. Не могу снова исчезнуть неизвестно куда. Вот будут каникулы, смогу наплести, что еду куда-нибудь…

Регент: Я понимаю.

Регент: А что такое каникулы?

Так мы трепались еще с полчаса, потом Машура извинилась, и у иконки с самолетиком появился значок «Не в сети». Я зевнул, вырубил комп, подумал и оставил его на кухонном столе. Утром наверняка поднимется хай, но его будет еще больше, если я по темноте навернусь, и с рабочим инструментом творческого человека что-нибудь случится. Я и так чувствовал себя здорово в долгу перед Ниной. Мать пока не работала, и жили мы на иждивении у кузины – ситуация для меня в высшей степени унизительная.

Почесывая отсиженный зад, я пробрался к дивану-кровати. Сашка спал с краю, потому как в туалет ему почему-то надо было всегда именно ночью. Полез я через него в стиле ниндзя «Ночная тень». Все шло хорошо, пока моя пятка не запуталась в одеяле, и я не рухнул прямо животом на гипс.

– Уй-йо-о-о-о! – шепотом завопил я.

– А я не сплю, – заговорщически заявил Сашка, сверкнув в темноте широко открытыми глазами. – Ты обещал мне рассказать дальше про фердинандов.

Я кое-как перевернулся на спину, победил одеяло и поправил:

– Фер-дианандов. К тому же, уже слишком поздно для рассказов. Зря я вообще тебя к этому приучил… Ты ж не шестилетка!

– Ну, Ли, ну пожа-алуйста! – заканючил шепотом братишка.

Он всегда называл меня Ли, когда хотел чего-то добиться. Конечно, я сам был виноват. Санек плохо спал по ночам – кричал, просыпался от кошмаров. Боялся засыпать. Вот я и начал рассказывать всякие байки, когда он залезал в койку. Про мир Оси. Конечно, сразу сказал, что все прочитал в какой-то книжке, название которой не помню. Пацан купился. В общем, наверное, ему все равно было, о чем я трепался. Просто он хотел со мной поговорить, а тут тема любимая – сказочные монстры, вампиры… А мне выдалась возможность хоть таким образом поведать о месте, где я провел последний месяц.

– Ладно, слушай, – смилостивился я наконец. Сашка засопел от радостного ожидания и поудобнее обхватил подушку. – Фер-диананды носят броню Хаоса, смертельную для всего живого, но они самые справедливые и неподкупные воины четырех миров…