Глава 8
Нежное сердце
Полураздетый Токе сидел на койке. Комната плыла перед ним, покачиваясь в такт далекому голосу Кая. Наверное, колдовавший над его левым боком считал, что треп отвлекает товарища от боли, но Токе и так было хорошо: влитые в него полкувшина архи сделали свое дело. Казалось, он парит высоко в лазоревых облаках, вдали от измученного тела, так что хотелось смеяться и никогда не найти дорогу обратно. Но тут бок обожгла волна огня, вставшая до небес и смывшая его вниз, на продавленный, кишащий клопами матрас.
Кай прижал лицо Токе к своему плечу, заглушая крик.
— Эй, чур не кусаться! Это же чтоб рану промыть, — Аджакти тряхнул кувшином, который только что опустошил на бок раненого. — На, глотни еще, тут на донышке осталось.
Край посудины стукнулся о сжатые зубы, вонючее пойло потекло Токе в рот, заставляя слезы навернуться на глаза. Едва он успел отдышаться, как раскаленное железо ткнулось под ребра — Кай начал зашивать рану. Горец скрежетал зубами, подавляя вопль, и ненавидел товарища всей душой. Тот, как ни в чем не бывало, тыкал в него иголкой, пережевывая вторую колбаску. Это, впрочем, ничуть не мешало Каю продолжать треп:
— Шрам, конечно, останется — я же не белошвейка. Ничего, это нравится женщинам.
— Ты-то откуда знаешь? — простонал Токе. — Что, Лилия без ума от шедевра у тебя на спине?
— Лилия? Не знаю, не спрашивал. Но, кажется, он произвел впечатление на А… одну аристократку.
— Так это правда, что говорят? — прокряхтел Токе сквозь сжатые зубы. — Ту ночь после игр, когда ты не ночевал в казармах, ты провел со свободной женщиной?
Он просто поверить не мог, что этот подлец способен был вот так просто похваляться своими похождениями перед товарищами, когда Лилия…
— Ага, — Кай снова воткнул в Токе иглу, так что у того потемнело в глазах. — Причем в первый раз.
— Ты имеешь в виду, первый раз — со свободной? — просипел Токе, отпуская угол засаленной подушки, в который вцепился зубами.
— Я имею в виду, — Аджакти полюбовался проделанной работой и снова прицелился в Горца иглой, — вообще в первый.
Токе вздрогнул. Игла вонзилась неожиданно глубоко, заставив вскрикнуть.
— Будешь дергаться, я тебя быстро успокою, — предупредил его товарищ.
— Не буду, — поспешно заверил Горец, вспомнив эпизод со «следом дьявола» в пустыне, когда Кай одним прикосновением лишил его возможности двигаться и тем спас от чар демона. Парень постарался собраться с мыслями, которые архи разогнала по дальним углам танцующей комнаты. «Неужели Аджакти снова врет? Или же в кои веки говорит правду, и тогда получается… получается…»
Перед внутренним взором Токе возникла смеющаяся Лилия, целующая Кая, сидя у него на коленях, играющая его длинными волосами, нежно шепчущая что-то на ухо. «Не может быть, чтобы между ними ничего не было!» Последнюю фразу он, видимо, произнес вслух, потому что Аджакти, делавший очередной стежок, спросил:
— Чего ты там бормочешь?
— Ай! А как же Тигровая?
— Лилия? Ну она не считается, — добровольный эскулап затянул нить. — Она же не женщина, а гладиатор, боевой товарищ.
В глазах у Токе двоилось, поэтому его кулак смазал Аджакти по уху вместо челюсти. Удар, на который Горец потратил последние силы, смел Кая с края кровати, но экзекутор продолжал крепко сжимать иглу, и раненый с воплем повалился следом. Они продолжали возиться на полу, распугивая тараканов, пока дверь, скрипнув, не приотворилась, пропуская удивленную физиономию Шани:
— У вас все в порядке, мальчики?
— Все нормально, Шани. Тут вот только… клопы кусаются, — ответил за обоих Кай, поднимаясь на ноги и отряхиваясь. Токе остался лежать, созерцая цветастые оборки на юбках неохватного размера. Сказать он ничего не мог, да и вообще ничего не мог — Аджакти выполнил угрозу.
— Придумаете тоже, клопы! — оскорбленно поджала губы хозяйка. — Вот уж на клопов никто еще не жаловался. Да, я пришла сказать, что там Захр объявился с товарищами. Позвать его сюда?
— Нет, спасибо, — Кай виновато покосился на Токе. — Передай ему, что мы здесь и что мы… э-э, сами спустимся чуть позже. Моему другу нужен отдых.
— Это я и сама вижу, — фыркнула толстуха и, мазнув пышными оборками по лицу распростертого на полу паренька, выплыла за дверь.
Аджакти осторожно водрузил раненого обратно на кровать. Отерев выступившую из пореза кровь, он продолжил шить. Горцу ничего не оставалось, как пялиться на негодяя, подобно деревянной кукле, и надеяться, что в его взгляде отражается все, что он кое о ком думает. Встретившись с товарищем глазами, Кай смутился и проворчал:
— Эй, не смотри на меня так, сам напросился! Я ведь предупреждал, — он поработал немного молча, потом вздохнул, поднял голову, и Горец поймал свое отражение в бездонных черных зрачках. — Ладно, прости. Я брякнул глупость. Я ведь думал, ты знаешь. Все в «семерке» знают, — Аджакти завязал узел и перекусил оставшуюся нить. — Между мной и Лилией никогда ничего не было. Это просто договор, с самого первого дня. Тигровая попросила меня сыграть роль, ну… ее парня, чтобы казарменные кобели от нее отстали. При тех слухах, что обо мне ходили, особенно после истории с Буюком, это был вполне логичный выбор.
Кай продолжал говорить, но Токе едва слушал его. Все сходилось: объятия, поцелуи, игривый шепот — все это происходило на виду у других. В кругу «семерки» Аджакти и Лилия всегда вели себя как друзья, оставляя проявления нежности для посторонней публики. Горец вспоминал все сочтенные им случаи, когда эти двое отсутствовали одновременно — в перерывах между тренировками или на вечернем отдыхе. Как медленно тогда тянулись для него минуты, как придирчиво он осматривал вернувшихся друзей, ища знаки близости — румянец на щеках, растрепавшиеся волосы, неловко сидящую одежду. Товарищи тогда недоумевали, отчего он внезапно становился мрачен. «Неужели это глупая мальчишеская ревность? Неужели это она заставляла меня видеть то, чего не было, придавать особый смысл невинным мелочам?»
Ревность? Кажется, Токе только что нашел слово, описывавшее мучения, которые причиняла ему рыжеволосая девушка с тех самых пор, как он впервые увидел ее — рядом с Каем. «Но если я ревную Лилию, значит… Значит, я…» Горец вспомнил тот единственный раз, когда они танцевали вместе, на празднике перед Большими Играми. Ему не нужно было опускать веки, чтобы снова увидеть перед собой лучистые глаза Лилии так близко от своего лица, тепло ее тонкой талии под ладонями. «Тот день все мы проживали как последний. Наверное, поэтому я помню все так ясно. Поэтому? Или потому, что… Нет! Этого не может быть! А как же Майкен?! Ее смоляные кудри, смех, похожий на серебряный колокольчик, маленькие нежные руки, гладящие меня по щекам…»
Токе застонал, закрыв глаза. Лицевые мускулы постепенно оживали.
— Прости, но мне надо тебя перевязать, — извинился Аджакти, приняв реакцию товарища на свой счет. — Я постараюсь поосторожнее.
Не поднимая век, Горец тихо спросил:
— Ты никогда не чувствовал, будто ты… предал очень, очень дорогого тебе человека?
После некоторого молчания Кай так же тихо ответил:
— Чувствовал.
— И ты… смог с этим жить?
Аджакти вздохнул и крепче затянул повязку, заставив Токе скрипнуть зубами:
— Нет. Я умер, а это все, что от меня осталось.
Горец распахнул глаза, ожидая увидеть улыбку на лице товарища. Но тот смотрел на него совершенно серьезными глазами:
— Все. Я закончил, принимай работу.
Токе скосился вниз, на свой бок. Плотная чистая повязка охватывала его торс. Разрез под ней еще пульсировал, но уже тупо, сдаваясь под обезболивающим действием молочной водки и умелых Каевых рук. Еще одна рана, которая заживет, оставив шрам. Его пальцы, начавшие обретать подвижность, коснулись щеки, изуродованной кастетом Клыка. «Похоже, каждая встреча с гайенами отнимает у меня что-то, не имеющее цены, оставляя взамен рубцы. Шрамы на теле и еще более уродливые — на сердце».
Тяжелая горячая волна поднялась откуда-то из живота, тесня грудь, не давая вздохнуть, вставая выше и выше, пока горло Токе не сжала, как петля бянь, невыносимая боль. Рыдание вырвалось непрошено — глухой незнакомый звук, полоснувший глотку ножом. Слезы брызнули из глаз, выжигая скопившиеся в нем ненависть и горе, такие горячие, что казалось, кожа щек плавится, как снег под дождем.
Руки товарища обхватили его, прижали к твердому плечу, пряча от мира, и здесь он плакал, задыхаясь, содрогаясь всем телом, плакал, пока петля бянь не ослабила хватку, пока воздух не начал проходить во вспухшее горло, не причиняя больше невыносимой боли. Токе не знал, сколько времени прошло. Внезапно он понял, что Кай все еще, не разнимая рук, обнимает его, укачивая тихонько, как несчастного ребенка. Друг не говорил ни слова: не утешал, не ободрял, не давал советов. Но Горец знал глубинной мудростью сердца, что Аджакти понимает его горе, принимает и прощает его. В этот момент Токе пронзило ощущение необъяснимой близости с ним, как с человеком, чью душу так же испепелила потеря, так же убелила снегами скорбь. Скорбь, которая была спрятана так глубоко, что давно стала неотъемлемой частью самого Кая.
— Ты как? — Объятия разжались, и друг посмотрел на Токе глазами, в которых притаился зеркальный двойник его собственной муки.
— Нормально, — Горец изможденно откинулся на подушку.
Аджакти нашарил в ногах кровати колючее одеяло и укрыл им товарища:
— Поспи немного. Даже Шани заметила: тебе надо отдохнуть.
— А как же остальные? — спохватился вдруг парень, приподнимаясь под одеялом. — Они же ждут нас!
— Я пойду к ним. А ты лежи, набирайся сил. К вечеру всем нам предстоит вернуться в казармы.
— Должен же я ребятам хоть спасибо сказать, — простонал Токе, придавленный к матрасу Каевой ладонью, — за помощь.
— Я им передам. А ты, как отдохнешь, сам скажешь, — завершив этими словами дискуссию, Аджакти уцепил с тарелки последнюю колбаску, запихнул ее в рот и выскользнул из комнаты. Токе не услышал скрипа закрывающейся двери — он уже спал.
Кай не сразу обнаружил «семерку» в дымном, битком набитом зале. За время его отсутствия у коптящего очага успел появиться довольно потасканный менестрель. Он лениво бренчал на столь же потасканной лютне, то и дело отпивая из огромной кружки, стоявшей на полу у его ног. Барда, очевидно, не смущало, что развалившийся тут же черный свинтус тоже регулярно совал в посудину волосатое рыло.
Разыскиваемая Аджакти компания обосновалась за столиком в самом дальнем от очага углу, выбранном, как потом выяснилось, во спасение музыкальных ушей Аркона. Судя по оживленной жестикуляции, «семерка» вовсю обсуждала события на Торговой площади. Кай бесцеремонно плюхнулся на свободный стул и запустил руку в занимавшее центр стола огромное блюдо с чем-то дымящимся и мясным.
— Наконец-то, — выразил всеобщее облегчение Вишня.
— А где Горец? — тут же набросилась на вновь прибывшего Лилия. Ее платье было разорвано на груди и наспех сколото изумрудной брошью, выгодно подчеркивающей цвет глаз.
— В номере.
— Ясно, в номере. Это нам уже Шани сказала, или как там ее, — заметил Аркон. — Но что он там делает?!
— Спит, — Кай задумчиво вертел в руке выловленный из блюда предмет, напоминавший бледный безволосый отросток чего-то, сочащегося жиром и тошнотворным зловонием. «Может, штуковина гораздо лучше на вкус, чем на вид и запах?» — Кстати, парень просил поблагодарить вас всех за помощь. Она пришлась очень вовремя.
— Да это Вишня забил тревогу, ему спасибо… — начал было Аркон, но Лилия не дала ему договорить:
— Спит?! — Рыжая навалилась грудью на стол. Зеленые глаза сверкали ярче броши, с трудом удерживавшей содержимое корсажа. — За ним полгорода охотится, не включая экипажа гайенского корабля в почтиполном составе, а он — спит?!
Кай на пробу укусил подозрительный «отросток» и скривился:
— Что это за гадость?
— Свиные хвостики, церруканский деликатес, — расплылся в довольной улыбке Папаша, борода которого была уже измазана жиром до ушей.
— Я знал, что церруканцы — извращенцы, но не подозревал, насколько все запущено, — вздохнул Аджакти, потихоньку роняя надкушенный хвостик под стол.
— Гы! — оскалился Папаша, радостно хрустя косточками хвостикова собрата.
Но Лилия не собиралась менять тему:
— Четверо гайенов изрублены в фарш прямо на Торговой площади! Это твоя работа или его?
«Где-то я это уже слышал сегодня», — подумал Кай, а вслух ответил:
— Его.
Ребята многозначительно переглянулись. Кай поднял руку, чтобы махнуть Шани: новая порция колбасок сейчас очень бы не помешала. Но Лилия решительно прихлопнула его ладонь своей:
— Может, хватит жрать?! А бойня в переулке Правосудия — это тоже его рук дело?
— В каком-каком переулке?
— Том самом, где, говорят, стены до окон забрызганы кровищей и мозгами, — меланхолично пояснил Тач.
— А-а, вы о томпереулке. Ну это моя вина. Слушайте, давайте закажем что-нибудь съедобное. У меня в животе пусто, как в кладовой бедняка.
Но Лилия не обратила на мольбу товарища никакого внимания и продолжала гнуть свою линию:
— Вы оба что, рехнулись?! Специально ждали первого увольнения, чтобы устроить гайенам кровавую баню? А теперь один дрыхнет — конечно, утомительно четверых сразу укокошить, — а второй думает только о том, как бы пузо набить! А мы тут переживаем: где они, что с ними.
Кай обвел взглядом напряженные лица «семерки». Он не мог больше оттягивать неизбежное:
— Горец ранен.
— Горец… Что? — Кровь отхлынула от лица девушки, так что на пергаментно-бледной коже проступили обычно незаметные веснушки. «Совсем как у Токе», — подумал Аджакти. Папаша цветисто выругался.
— Насколько серьезно? — Аркон внешне владел собой, но костяшки пальцев на кружке с элем побелели.
— Парню повезло, — поспешил Кай заверить товарищей. — Рана поверхностная, я ее зашил и перевязал. Он потерял много крови, но выживет. Все будет хорошо.
— Все будет хорошо?! — взвилась Лилия, едва не опрокинув стул. — Горец ранен, город похож на потревоженное осиное гнездо, стража нас останавливала четыре раза на пути сюда — проверяют всех гладиаторов, — а ты говоришь, все будет хорошо?! Я иду к нему! — Девушка развернулась, но Кай успел удержать ее за руку:
— Не надо! Токе спит. Ему нужно набраться сил. Поверь, я сделал для него все, что было возможно.
— Да уж! Ты постарался. Скажи, — Лилия подозрительно прищурила зеленые глазищи, будто разъяренная кошка, — все это… светопреставление, — голос ее неожиданно дрогнул, и Кай понял, что она на грани, — по твоему наущению, верно? Это ведь ты у нас герой, без драки не можешь, а? Ты хоть понимаешь, во что Горца втянул?! Во что ты нас всех втянул?!
— Эй-эй! Спокойно! — Глас рассудка исходил из губ Вишни, до сих пор с интересом наблюдавшего за перепалкой на противоположном конце стола. — Я был с Аджакти, пока ты купала тряпки. Он пытался найти Горца, когда тот вдруг исчез.
— Покупала, — поправил озиата Тач, по обыкновению философски относившийся к происходящему.
Лилия только недоверчиво фыркнула и дернула руку на себя:
— Лучше пусти, чемпион недоделанный, а то Шани тебя сможет по тарелкам раскладывать!
— По-моему, настало время кое-что объяснить, — решительно подытожил Аркон, обводя собрание твердым взглядом. — И если Аджакти не начнет говорить сам, я сделаю это за него. Правда — самое малое, что мы задолжали ребятам. Ты согласен, Кай?
Аджакти кивнул и выпустил запястье девушки, переводившей настороженный взгляд с него на Аркона и обратно:
— Валяй.
Глаза «семерки» теперь сошлись на светловолосом гладиаторе, когда-то бывшем охранным в караване, с которым путешествовали Токе и Кай. Аркон вздохнул и тихо начал рассказ о событиях, которые эти трое помнили слишком хорошо. Принеся клятву Скавру, они отказались от своего прошлого, но оно не желало тихо лежать в могиле. Как демон пустыни, оно поднималось ночами и тянуло к ним лишенные мяса кости, терзая когтями нежное сердце Токе — мальчика, едва ставшего мужчиной. Скупые слова брата по оружию едва ли могли одеть плотью страшный призрак, но все за столом сидели, боясь шевельнуться, внимая повести, заставившей лица побледнеть, а руки — сжаться в кулаки.
Менестрель у очага забренчал новую мелодию, и под низкий закопченный потолок кабака полетела песня, выводимая чистым, высоким голосом. Кай пораженно обернулся. Рядом с потасканным бардом теперь стояла неизвестно откуда взявшаяся девушка, тоненькая и черноволосая, облик которой показался Аджакти странно знакомым.
Когда-то мое сердце билось в ритме снегопада,
Теперь лежат пески, где снег когда-то падал,
Холодные пески.
— Майкен было всего шестнадцать. Рассудок не выдержал мук, которым подверглось тело несчастной девочки, — донесся до Кая голос Аркона, пока пальцы музыканта между двумя куплетами извлекали из струн печальные переборы. — Когда гайены поняли, что не смогут продать больную в Церрукане, капитан приказал избавиться от нее. Это произошло у Горца на глазах.
Небо пустыни — только дорога
К месту, которое мы звали домом.
Время не лечит, время убьет
За сердце, которое дом обретет.
Аркон вздрогнул и осекся, узнав песню, которую пела несчастная Майкен перед смертью, когда сознание ее уже помутилось. Паузу заполнил Вишня, от волнения мешавший слова церруканского и тан:
— Я всегда считал, что кровная месть — варварский обычай. Но случись такое со мной… Я бы с огромным удовольствием пустил говнюков на котлеты!
Аркон кивнул:
— Особенно если по верованию твоего народа душа жертвы не обретет покоя на небесах, покуда живы ее убийцы.
О нежном сердце, что я потерял,
О шрамах мертвых
Тоскует музыка моя,
Плачет лютня горько.
Последние аккорды замерли на струнах, и «Хвостик» наполнился шумом хлопков, свистом и грохотом задвигавшихся стульев. Совершенно белая Лилия произнесла едва слышным голосом:
— Я не знала, что у Горца была девушка.
— Почему он никогда не рассказывал об этом? — удивился Папаша.
— Парень из тех, кто предпочитает быть один на один со своим горем, — подал голос Тач.
— И теперь наш скрытный друг будет мочить каждого встреченного им на улице гайена? — поинтересовался Папаша, отправляя в рот последний завалявшийся на блюде хвостик.
— Не каждого, — успокоил его Кай. — Четверо на Торговой площади были те самые. Это они издевались над Майкен.
— Ты уверен? — вскинул удивленные глаза Аркон. — Для меня все «псы» на одно лицо.
— Уверен. Я их запомнил: и рожи, и имена. А уж Горец… Он одной местью и жил. Парень узнал этих собак даже с повязками на мордах.
— Что ж, включая массакру в переулке с символическим названием, на счету Токе девять нечистых, — быстро подсчитал в уме Вишня. — Надеюсь, его жажда мести теперь утолена.
— Э-э… Боюсь, не совсем, — признался Кай.
— Что?! — возопили хором сотрапезники, выказывая поразительное единодушие.
— Пятерка в переулке случайно подвернулась под руку. Нас зажали в угол, и мне пришлось расчистить путь.
— Ах, вот как это теперь называется! — ехидно фыркнула Лилия, немного приходя в себя.
— И сколько же в Горцевом списке еще должников? — вытаращил глаза озиат, переводя взгляд с Аджакти на Аркона и обратно.
— Насколько мне известно, в живых остался всего один, — Кай смочил пересохшее горло, глотнув эля из Тачевой кружки.
— Капитан гайенов, — закончил за него бывший охранный. — Тот, кто отдал приказ. Клык его имя.
Папаша поперхнулся архи и зашелся натужным кашлем. Тач захлопал товарища по спине. Кое-как отдышавшись, церруканец утер бороду и прохрипел:
— Клык?! Самый долбанутый из всех «псов», когда-либо ступавших на улицы этого гребаного городишки?! Если его слава не преувеличенна, паскуда не остановится, пока не найдет тех, кто укокошил его людей. Пусть даже для этого ему придется зимовать в Церрукане!
— Значит, гайены тоже блюдут обычай кровной мести? — задал теоретический вопрос Вишня.
Аркон и Кай переглянулись:
— Боюсь, крови Горца этому садисту будет недостаточно, — мрачно сообщил Аджакти. — Для этого у Клыка слишком… э-э, изощренное воображение.
— Фанг? — понимающе уточнил бывший охранный.
— Фанг, — кивнул Кай, не понаслышке знакомый с пыточным инструментом гайенов. — А может, и что похуже.
— Эй, никто не хочет объяснить, что за хрен этот фанг или как его? — озвучила Лилия вопрос, написанный на лицах Вишни, Папаши и Тача.
— Надеюсь, вы этого никогда не узнаете, — буркнул Аджакти, инстинктивно почесывая ухо. Девушка нахмурилась, приготовясь снова пойти в атаку, но гор-над-четец мягко остановил ее:
— Главное сейчас решить, что нам делать.
Воцарившееся за столом молчание разбил писклявый голос Шани, возникшей из дымного полумрака:
— Ну как вам хвостики, ребята?
— Чудесно, — вяло улыбнулась Лилия. — Никогда не пробовала ничего более… сногсшибательного.
— Тогда еще порцию? — просияла хозяйка.
Аркон пнул под столом радостно закивавшего Папашу, а Тач быстро вставил:
— А у вас не найдется чего-нибудь менее… хмм… ароматного?
Шани нахмурилась так, что торчащие надо лбом концы платка съехали к грушеобразному носу. Спас товарищей Кай:
— Двойную порцию тех замечательных колбасок для всех!
— Отличный выбор, мальчик, — пухлая ладонь потрепала несколько ошарашенного «мальчика» по щеке. — Хомячьи колбаски — фирменное блюдо «Хвостика», лучше во всем Церрукане не найдешь.
— Хомячьи?! — закатила глаза Лилия, как только Шани повернулась к компании спиной, и крикнула хозяйке вслед: — Дорогуша, а ничего овощного у вас нету?
Как только толстуха отплыла на безопасную дистанцию, Вишня, понизив голос, нагнулся над столом:
— Если уж кое-кто из нас оказался вне закона, может, стоит нам всем уйти в подпол? — Озиат многозначительно скосил глаза в сторону бармена, бывшего по совместительству хозяином «Хвостика», и посмотрел на Папашу.
— В подполье, — меланхолично поправил Тач.
Добродушная физиономия Захра приняла искренне огорченное выражение, колокольчики в бороде жалобно звякнули:
— Может, Клунт и Шани и дали нам приют на пару часов по старой дружбе. Но беглых укрывать — это дело другое. Тем более, когда тут замешан Клык.
— У нас нет выбора, — высказал общую мысль Кай. — Через несколько часов всем придется вернуться в казармы.
— Интересно, как? — поднял бровь Вишня и тут же разразился проклятиями, поминая половые органы Скавра и клеймо. — Горец, может, еще и проскочит, но с таким образом, как у тебя, не в обиду будет сказано…
— Образиной, — вмешался Тач. — Это верно, Аджакти, ты у нас больно приметный. Наверняка тебя запомнили.
— Ничего! Я их проведу, — ободряюще ухмыльнулся Папаша. — Знаю я кое-какие крысиные норы в этом сортире под названием Церрукан.
— Отлично! — скептически хмыкнула Лилия. — А что потом?
— Скавр не выдаст их, — уверенно заявил Тач. — Оба — слишком хороший источник дохода, чтобы его потерять.
— А что, если на Скавра надавят? Что, если стража прочешет школы? — воскликнула Лилия, в волнении наматывая рыжий локон на палец.
— Танцующая школа — Скаврова частная собственность. У амира мясник на хорошем счету, — принялся рассуждать вслух Тач. — Нужны веские основания, чтобы власти решились на обыск. К тому же гайены у церруканцев не в почете, их просто терпят.
— Вас кто-нибудь видел? — с видом знатока перешел к делу Папаша. — Признать ваши морды кто сможет?
— Да их полбазара видело! — обреченно махнула рукой Лилия.
— Это уже когда мы бежали, — Кай быстро соображал. — Токе видели в момент схватки, но таких, как он, светловолосых и сероглазых гладиаторов, в казармах любой школы полно. Горец еще не прославился на арене настолько, чтобы с него бюстики лепили. Сам я на базаре гайенов не трогал. В переулке «псы» были одни, а они опознать уже никого не смогут.
— Тогда отбрехаться можно, — уверенно заявил Папаша. — Скажут, ты бежал. Ну и что, что бежал? Испугался, растерялся и побежал. А крови на вас нету. На том и стойте.
Уже давно кусавшая губы Лилия наконец не выдержала:
— Крови на нем нету?! Да ты глянь, эти тряпки насквозь пропитаны… — Девушка, не церемонясь, дернула Каеву тунику за полу и продемонстрировала собранию побуревшие пальцы. — На черном это пока незаметно, но…
— Смену как раз раздобыть не проблема, — успокоил ее Захр. — И для Аджакти, и для Горца. Пойду, потолкую об этом с Шани, — и церруканец поднялся из-за стола.
— Я с тобой, — подхватился вдруг Аркон. И пояснил, наткнувшись на удивленные взгляды товарищей: — Хочу перемолвиться с той красавицей, что пела про сердце.
— Шустрый в своем репертуаре, — прокомментировал Вишня, ввернув, по обыкновению, иностранное слово.
— С ним действительно все будет в порядке? — По умоляющему взгляду Лилии Кай понял, что спрашивала она отнюдь не об Арконе. Парень сделал испуганное лицо:
— Ой, кажется, я забыл в нем иголку!
Крепкая рука мгновенно ухватила Аджакти за шиворот:
— Ах ты, коновал хренов!
Дружный хохот заставил девушку растерянно ослабить хватку.
— Вообще-то, это была шутка, — прохрипел Кай, растирая горло.
